Рядом скатился камушек. Слева. В нескольких шагах, в темноте.
Он вскинул пистолет, обернулся и выстрелил — раз, другой, третий — с радостью, как будто ему не терпелось поскорее выпустить эти пули.
Шум был оглушительный. Гофрированный металл усилил звуки — и, как выяснилось, пули от него отскакивали.
Человек пригнулся, избегая рикошета, и немедленно ощутил, как правая лодыжка переломилась пополам — он услышал сухой щелчок, а в следующее мгновение почувствовал вспышку боли. Он опустил глаза и увидел, что в ноге как будто появилась вторая коленка, точно у насекомого. Он непонимающе уставился на нее. Ступня, неестественно вывернутая, лежала на земле, словно ботинок был пуст. Человек немедленно сообразил, что кто-то бросил камушек, чтобы его отвлечь, — и тут же опрокинулся на спину.
Майкл Дэйли, стоя над ним, во второй раз занес кувалду. Он закричал от боли, когда вытянул разбитую при падении руку. У него закружилась голова. Но молот на длинной рукоятке точно сам знал, что делать, — он был предназначен для того, чтобы описывать дугу, поэтому Майкл размахнулся и обрушил кувалду на грудь лежащего человека, чуть ниже ключиц.
От удара тело содрогнулось, руки и ноги подпрыгнули.
Майкл потянул кувалду обратно, но она как будто застряла. Иллюзия продолжалась несколько секунд — молот точно увяз в груди жертвы, точь-в-точь как топор увязает в бревне, — а потом Майкл понял, в чем дело: плечо отказалось служить. Он не мог пошевелить правой рукой, не говоря уже о том, чтобы поднять тяжелую кувалду. Он чувствовал, как смещается лучевая кость, а плечевая выходит из сустава и трется о его край. Рука болталась плетью — легкая и неподвижная. Боль, впрочем, не ограничилась местом травмы: безымянный палец и мизинец покалывало, шею тоже. Майкл мысленно начал читать привычную молитву от мигрени: «Я владею своим телом, я владею своим телом». Он может контролировать боль.
С огромным трудом лежащий человек перекатился на живот и пополз на локтях, как будто не замечая ни оброненного пистолета, ни валяющегося рядом с его телом молота. Он дышал хрипло и обрывисто.
Майкл склонился над ним и спросил:
— Где Конрой?
Человек прополз несколько шагов к центру ямы, на мгновение замер, потом поднялся на четвереньки. Опять остановился. Выгнул спину, широко разинул рот, и его вырвало — безо всяких усилий, точь-в-точь как собака бросает мячик у ног хозяина.
Майкл подобрал пистолет. Разумеется, оружие было разряжено, а проверить Майкл не мог. Заодно он прихватил молот. Может быть, оставить его в яме, где он и лежал? Спрятать среди остальных, брошенных рабочими? Или забрать с собой, чтобы не было улик? С кувалдой в правой руке, с пистолетом в левой, Майкл чувствовал себя отлично вооруженным и до смешного всесильным. Он буквально ощутил, как растет его мощь.
Человек неподвижно стоял на четвереньках.
— Где Конрой?
Нет ответа.
Майкл неуверенно прицелился. Человек стоял, опустив голову, поэтому Майкл приложил ствол к его затылку, поросшему густыми черными волосами.
— Кто ты такой?
— Как будто сам не знаешь.
— Не знаю. Кто ты?
— Ви… Винсент Гаргано.
Майкл помедлил. Он знал, кто такой Гаргано и какова его репутация, но они никогда не встречались. Винсент Гаргано по прозвищу Зверь. Черт возьми.
— Зачем ты это сделал?
Молчание.
— Где Конрой?
Гаргано молча стоял в грязи.
— Он здесь?
— Нет.
Майкл слегка надавил на курок и помедлил.
— Джо Дэйли действительно мертв?
— Да.
— Кто его убил?
— Я. Ты… — Гаргано закашлялся и с трудом втянул воздух. — Ты идиот. Я их обоих кончил.
— Обоих… кого?
— Твоего старика в том числе. В прошлом году. А теперь — твоего братца. Ха! Я убил обоих Джо Дэйли. Я… — Он не договорил. Возможно, не смог.
Майкл решительно нажал на спусковой крючок. Пистолет с громким щелчком подпрыгнул в его руке. Разряжен. Майкл отбросил его.
— Ты… даже считать не умеешь, мать твою.
— Ты тут один?
Молчание.
Майкл покачал головой. Он ощутил опасную отстраненность. Ему было плевать на того, кто лежал у его ног, на последствия, на самого себя. Он хотел убивать. Он снова занес кувалду — молот вновь описал параболу, и Майкл вскрикнул, когда поднял руки. Удар пришелся Гаргано в поясницу, в то место, где из-под куртки виднелась складка жира, поросшая курчавыми черными волосами. Послышался хруст.
Гаргано еще мгновение простоял на четвереньках, а потом обмяк.
— Ты здесь один?
Гаргано дышал с хрипом.
— Ты один?
— Да.
Майкл аккуратно сел на землю. Молот скатился с его коленей под собственной тяжестью. Он придерживал поврежденную руку здоровой. В таком положении боль почти не чувствовалась, хотя нервы по-прежнему покалывало. Во рту было полно песка, на щеке горела свежая ссадина, правая сторона головы мерзла, как будто с черепа содрали лоскут кожи. Но не больно. Ощущение прохлады в голове было даже приятно.
Майкл закрыл глаза и снова вообразил себе шаги на тротуаре. Он представил Джо-старшего, который бежит по переулку, — Конрой отстает, с выражением лицемерного сожаления. Джо-старший заворачивает за угол, пытается остановиться, видит пистолет — четырехзарядный, крупнокалиберный, поднятый на уровень лица. Лица Винсента Гаргано.
Майкл с трудом поднялся, оберегая разбитое плечо. Здоровой рукой он обыскал лежащего.
Неподалеку находилось глубокое свежевыкопанное углубление, пробуренное в земле под следующую сваю. Сваи стояли в шахматном порядке. Над головой нависал огромный копер. Майкл постоял над дырой, глядя вниз, — было видно футов на десять, после чего все терялось во мраке. Майкл знал, как забивают сваи, — это знали все, кто работал в деловой части города. Когда падал копер, в конторах в радиусе полумили дрожали стекла и люди не открывали окон, чтобы спастись от ужасного грохота. Гаргано намеревался сбросить тело Майкла в эту дыру. Завтра утром копер вбивал бы его все глубже и глубже.
Но сейчас на стройке было тихо, так тихо, что Майкл слышал легкое посвистывание ветра между сваями. Он бросил в яму камушек, чтобы прикинуть ее глубину, и не услышал звука падения.
Гаргано хватанул воздух ртом. Он что-то сказал, но Майкл не расслышал, пока не встал прямо над ним.
— Не… не могу дышать…
— Зачем ты это сделал? — спросил Майкл. — Зачем попытался убить меня?
— Н-не могу дышать…
— Зачем было нужно убивать меня?
— Мне приказали.
— Кто?
— Капобьянко.
— Капобьянко? Но почему меня? Именно меня?
— Конрой сказал… — Могучее тело Гаргано содрогнулось. Когда дрожь унялась, он хрипло договорил: — Конрой пришел к Капобьянко… сказал, что ты знаешь… знаешь про своего старика. Сказал, что ты открыто его обвинил, что, по-твоему, Конрой выполнял приказ Капобьянко. Такие вещи не следует говорить вслух.
— Значит, это Капобьянко приказал убить моего отца? Зачем?
— Оглядись, ту… тупица.
— Не понимаю…
Гаргано фыркнул и медленно обернулся.
— Ты стоишь на деньгах. Эти люди, мать их, заколачивают миллионы. Целое состояние. Состояние.
— При чем тут Капобьянко?
— Это его деньги.
И наконец постепенно Майкл понял. Понял. Гангстеры не работают на стройке, но выделяют людей для того, чтобы очистить обреченные под снос дома, запугать непокорных, вышвырнуть недовольных и упрямых. Эта работа займет месяцы и даже годы, если предоставить ее правительству. Delinquenti — так назвала их миссис Кавальканте. «Они говорят: убирайтесь, иначе попадете в беду», — вспомнил Майкл ее слова. Капобьянко использовал своих громил, чтобы очистить Уэст-Энд. И не важно, что по совместительству некоторые из его людей работают полицейскими. Эти копы вели себя как бандиты, потому что они и есть бандиты — они на поводке у Капобьянко, получают деньги за то, что защищают его интересы. Несомненно, Чарли Капобьянко вложил немалые средства в Уэст-Энд, потому что он даже пальцем не пошевелит, если речь не идет о деньгах. Он поклоняется богатству, как это делают настоящие бедняки. Он хочет, чтобы проект был реализован любой ценой, и вовсе не потому, что грезит о Новом Бостоне. Чарли Капобьянко плевать на Бостон, новый либо старый.
— И сколько денег Капобьянко в это вложил? — поинтересовался Майкл.
Но Гаргано слабел. Он лежал ничком в грязи и слегка шевелился. Он глотнул воздуха, прежде чем ответить:
— Н-не могу дышать… Мне надо в больницу.
— Ни в какую больницу ты не поедешь.
Гаргано взглянул на него с презрением, которое мало-помалу превратилось в злобную покорность.
— Насколько большой кусок отхватил Капобьянко?
— А я знаю?!
— При чем тут мой отец?
— Конрой сказал… Сказал, что твой старик все испортит.
— Как? Мой отец не из тех. Он никогда не доносил на своих.
— Он захотел уйти. Сказал, что не будет больше работать на Капобьянко, что ему не нужны эти деньги. Его попросили кое-чего сделать, а он отказался, больше не захотел. Внезапно человек просто взял и все бросил. Ха! После того, как он столько лет получал деньги от мистера Капобьянко? А потом еще и собрался нас выдать, chiacchierone!
[10] Никто бы ему этого не позволил. Если бы Дэйли ушел и разболтал о продажных уэст-эндских копах и о том, что у мистера Капобьянко свои интересы в Уэст-Энде, он бы все испортил. Какой политик захочет поддерживать проект, который принадлежит Чарли Капобьянко? А так — все хотят, чтобы эти дома построили. Все — город, федералы, застройщики. Слишком много денег потрачено, чтобы взять и остановить стройку. Слишком много денег. Твой старик был похож на тебя — недостаточно умен, чтобы держать рот на замке.
— А Эми?
— Какая Эми?
— Эми Райан. Журналистка.
— А! Ну, она же собиралась об этом писать. Прямо обожала истории о продажных копах, сучка такая, как сказал Конрой. Конечно, Конрою плевать было на всех, кроме себя. Просто ему не хотелось, чтобы его имя появилось в газете. Без своего значка это дерьмо и недели не продержалось бы. Тогда он пришел и сказал, что девчонку тоже надо убрать. Иначе она все разболтает, и, не дай Бог, проект прикроют. Так мы и сделали — убрали и ее. У нас не было выбора.
— Кто… ее убил? Кто все это с ней проделал?
— Это придумал Конрой — он сказал, надо замаскировать дело под работу Душителя. Он объяснил, что именно нужно сделать — ну, завязать бант у ней на шее и так далее. Он знал, что газеты за это ухватятся.
— А ручка швабры? Конрой не мог этого сказать, потому что Душитель никогда так не делал. Кто это придумал?
— Я.
Майкл кивнул. Это было сказано с садистским равнодушием.
Он вновь поднял кувалду. Молот был окован железом и имел форму бочонка. Вытянутые руки с кувалдой в них напоминали букву Y, и эта буква раскачивалась туда-сюда, туда-сюда. В Майкле нарастало нечто бесстрастное, это чувство было вызвано воспоминанием о распятой на кровати Эми.
— А Джо, мой брат? Он-то что сделал? Он сказал, что помогал вам. Зачем его убили? Он и так был на вашей стороне, вы его подцепили.
— Нельзя, чтобы коп так много знал о твоих делах, чтоб видел их изнутри. Чем дольше это тянется, тем больше риск. Когда-нибудь он бы нас заложил. В конце концов, коп есть коп. Однажды он встрепенется. Он и так уже получил от мистера Капобьянко слишком много. Ему повезло, что он вообще продержался так долго. Сукин сын!
— Откуда мне знать, что ты говоришь правду? Откуда мне знать, что он действительно убит?
— Я всадил ему пулю в лоб, — ответил Гаргано. — Сам увидишь. Называется «третий глаз» — остальные два закрываются навсегда.
— А пистолет?
— Ты его только что куда-то выкинул.
Майкл осмотрел яму. Ледяной мрак. Лес свай. Это место не было частью города. Оно даже не было частью планеты.
Гаргано прополз еще несколько дюймов на локтях, а потом обессилел и лег.
— Горло… Ты мне…
— Зачем Капобьянко вложил в это деньги? — спросил Майкл. — С каких пор он заинтересован в этом проекте? Что он знает?
— Ничего, — ответил Гаргано. — Просто он ворочает большими деньгами и может позволить себе такие расходы. Нужно было их куда-то вложить — законно и по-крупному. Знаешь, сколько тут его денег? Больше, чем ты можешь представить. Ах да, твой старик был копом — таких денег ты и представить не можешь.
— Да уж!
— Здесь столько денег, что правительство вот-вот устроит лотерею. Представляешь? Все эти годы они ловили Капобьянко, а теперь сами хотят заняться игорным бизнесом. Вот сколько тут денег.
— А Зонненшайн? Что он знает?
— Зонненшайн не знает ничего. Деньги внесены по доверенности, ну или как-то так. Имя Капобьянко не прозвучало. Он всегда действует через посредников, чтобы до него не добрались федералы.
— Ну и зачем ему теперь вмешиваться? Он сделал что хотел. Почему бы просто не наблюдать за ходом дела?
— Когда речь о таких деньгах? Ты не знаешь мистера Капобьянко. Он не полагается на удачу. Он будет защищать свое вложение. Эти дома все равно построят… — Гаргано запнулся, закашлялся и сплюнул. — Мистер Капобьянко не рискует. В том-то и секрет. Букмекер никогда не проигрывает. Проигрывают только простаки.
Тело Гаргано снова затряслось в приступе мучительного кашля. Он выпустил изо рта нить слюны, точно паук, плетущий паутину.
Майкл коснулся головкой кувалды его затылка.
Гаргано стряхнул с себя молот и прополз еще несколько дюймов.
Майкл снова коснулся его кувалдой.
Гаргано яростно фыркнул в знак протеста.
Майкл дважды слегка примерился — как будто пытался угнездить гвоздь в доске, прежде чем вогнать его одним ударом.
Перед входом стояли патрульная машина и автомобиль детектива.
У двери караулил полицейский — верзила из ближайшего участка. Он оглядел Майкла с головы до ног.
— Здесь живет моя мать, — сказал тот.
— Заходите.
Майкл, разумеется, привык к людям в форме — отец шутливо называл ее фраком, — и все-таки в их присутствии он неизменно терялся.
— Вы в порядке, сэр?
— Да.
Полицейский открыл для него дверь.
Так и будет впредь, подумал Майкл. Никто не узнает, что случилось в яме. Никто и никогда не узнает. Майкл тоже был в форме — чистые брюки, свежая рубашка. (Он заехал домой, чтобы вымыться и переодеться.) Внешне — скорбящий брат и преданный сын. Уж точно не убийца. Чего же ожидать от полицейского?
Маргарет и Кэт сидели в гостиной, Майкл склонился поцеловать их. Глаза Кэт были обведены красными кругами, лицо в пятнах. Малыш Джо застыл с каменным лицом, рассеянно крутя в руках перочинный ножик. Майкл подошел и к племяннику, но тот даже не пошевелился, чтобы подставить дяде щеку, поэтому Майкл поцеловал его в макушку, поросшую короткими мягкими волосами.
— Где Рики? — негромко спросил он.
— На кухне, — ответила Маргарет.
— Он в порядке?
— Сам спроси у него.
Майкл кивнул. Женщины его не поняли — а это был ответ. Даже Рики понятия не имеет, что случилось в яме. Только Майкл знает все. Как близко он подошел. Как близко.
Он отправился в кухню, где Рики, облокотившись на стол, вполголоса беседовал с Томом Гартом.
Гарт, увидев бесстрастное лицо Майкла и, видимо, сочтя это результатом потрясения, пересек комнату и ободряюще положил руку ему на плечо. Майкл поморщился от прикосновения.
— Прости, Том. Я вчера повредил плечо. Немного больно.
Рики прищурился.
Гарт заговорил о том, как ему жаль, он не находит слов, Джо был отличным парнем, просто отличным, он не заслужил такой смерти — разумеется, это его не воскресит, но они обязательно найдут убийцу, даже если Гарт положит на это остаток жизни.
Майкл поблагодарил его. Наступило молчание, и он снова задумался, не ощутил ли детектив неладное.
— Я понимаю, что вам нелегко, — осторожно сказал Гарт. — Мне очень неприятно, сами понимаете, но ты сам знаешь, какова процедура, Майк, в первые несколько часов…
Вошла Маргарет, а следом Кэт. Они знали, что им предстоит, — они уже через это проходили. Одной рукой Маргарет прикрывала живот, а другую поднесла ко рту, как будто уже знала, что именно Майкл собирается сказать.
— Вы знаете, как я к вам отношусь, — продолжал Гарт. — И ты знаешь, Майк. Но это моя работа.
— Ничего, Том. Делай, что должен.
— Тогда начнем. Майк, ты знаешь, о чем я сейчас спрошу. Тебе известно что-нибудь о том, что случилось сегодня с твоим братом?
Майкл почувствовал легкое напряжение мышц. Интересно, заметит ли Гарт.
— Ты знаешь что-нибудь?
— Нет.
— Ты уверен, Майкл? Иногда какая-нибудь мелочь…
— Нет. Ничего.
— А как же то, о чем мы говорили, — про Эми Райан и…
— Хватит, Том, — вмешалась Маргарет. — Ты получил ответ. Допрос с пристрастием здесь излишен.
Гарт помедлил. Жену полицейского трудно удивить расспросами. Он взглянул на Маргарет, потом на Майкла. Но та настаивала:
— Сегодня и так был тяжелый день. Оставь нас на время одних, Том. Семья должна побыть в своем кругу. Не сомневаюсь, у тебя самого полно дел.
Гарт на мгновение задержал взгляд на Майкле.
— Ладно, тогда я прощаюсь. Примите мои соболезнования, честное слово, мне очень жаль. Надеюсь, на этом ваши беды закончатся.
— Спасибо, Том, — сказала Маргарет. — Иди и делай свою работу.
— На крыльце стоит патрульный — просто на всякий случай. И простоит там всю ночь, если угодно, — произнес на прощание Гарт.
— Ступай.
Стоя на пороге кухни, Маргарет смотрела вслед детективу. Когда Дэйли наконец остались одни, она смочила в раковине полотенце, подошла к сыну и провела мокрой тканью по шее чуть ниже правого уха. Изучив полотенце, мать нахмурилась и показала Майклу бурое пятно.
— Это то, что я думаю?..
Он кивнул.
— Кто это сделал?
— Это не моя кровь.
Наутро Майкл был на стройке. Земля дрожала у него под ногами. Он ощущал вибрацию подошвами ботинок, ногами, яичками…
— Эй! — заорал строитель, перекрикивая шум. Он ткнул в свой желтый шлем, потом устремил большой палец вниз: «Убирайся».
Майкл дружелюбно помахал ему. Тупица-адвокат с переброшенным через плечо пиджаком и закатанными до локтей рукавами. Зевака, который наслаждается весенним утром, солнцем и зрелищем работы копра.
Огромный копер! Работает как часы. Медленно поднимается груз, пауза, тяжесть стремглав летит вниз и бьет по свае. С каждым ударом опора уходит в землю еще на несколько дюймов. Удары эхом отзывались в ушах Майкла, его ноги подрагивали, точно камертон. Всю ночь он тревожился, что труп Гаргано покажется из-под земли в ту самую минуту, когда копер начнет работу. Он рисовал себе, как замирает работа и стройка вдруг начинает кишеть полицейскими. Но ничего подобного не случилось. Ни одного полицейского, вообще ничего странного. Вокруг суетились, сновали туда-сюда рабочие — они понятия не имели, что происходит на самом деле. Ведь они навеки вколачивали в землю тело Винни Гаргано, по прозвищу Зверь.
Майкл представил себе, как свая пригвождает убитого к земле. Разумеется, все не так живописно. Бостон стоит не на скалах, как Нью-Йорк, бостонская почва — преимущественно глина. Тело просто размелется о сваю, перемешается с землей. Но это уже детали. Какая разница? В представлении Майкла, дом сотню лет простоит на останках Винни Гаргано.
И все-таки на следующее утро Майкл по-прежнему ничего не испытывал по поводу случившегося. Никакого сожаления. Гаргано мертв — да, да, убит, называйте это как угодно, но по нему не будут скучать, даже вспоминать его не будут. Однажды, несомненно, и Майкл забудет о нем. Он забудет кровь, которая забрызгала его, как вода. Забудет, как тело головой вперед сползло в глубокую яму. Однажды Майкл посмотрит на белый небоскреб Фарли Зонненшайна, молчаливый, похожий на пирамиду, и даже не подумает о том, что в его основании лежит труп. Люди умеют забывать.
Его ждут дома у Маргарет. Еще один семейный сбор, еще одни похороны. Впрочем, пусть немного подождут. Джо бы одобрил брата: мертвых не погребают, пока битва не окончена.
Прежде чем двинуться дальше, Майкл удовлетворенно вздохнул. Отчего-то день казался на редкость ясным, солнце, одолев утреннюю прохладу, согревало его лоб. Почему сегодня старый город выглядит так удивительно? Священники, разумеется, скажут, что Джо отправился в лучший мир. Но в такое утро, подумал Майкл, ханжеская ложь становится особенно очевидной. Уложите священника на смертный одр, внушите ему чувство приближающейся опасности — и увидите, как он начнет цепляться за жизнь.
Чарли Капобьянко уставился на Майкла:
— И ты ему поверил? Ты мне угрожаешь?
Майкл покачал головой.
— Что, разговаривать разучился? Я тебе задал вопрос. Ты мне угрожаешь?
— Нет, сэр.
— Ты пришел сюда, в мою контору, сказал, что я вложил деньги в этот проект, что натворил то-то и то-то в Уэст-Энде, что в довершение всего приказал убить твоих отца и брата — и ты мне не угрожаешь?!
— Нет.
— Тогда какого хрена тебе надо?
— Я прошу оставить нас в покое, Рики и меня. Просто оставьте нас в покое. Больше ничего не нужно.
Они находились в конторе Капобьянко на Тэтчер-стрит. Майкл сидел в кресле, Чарли Капобьянко стоял над ним и хмурился. Брат Чарли, Николо, слушал разговор, сидя на кушетке. Он во всех смыслах этого слова соблюдал дистанцию.
— Что ты хочешь получить? — спросил Чарли.
— Ничего.
— Нет, хочешь. Я тебя насквозь вижу. Это все тебе сказал Гаргано?
— Да.
— Почему?
— Он был ранен. Наверное, решил, что умирает.
— С чего бы ему так решить?
— Он был тяжело ранен.
— Кто его ранил?
— Не знаю.
— К черту Гаргано, пусть сам о себе позаботится. Но меня ты не одурачишь — слышишь, ирландец? Твой брат мне задолжал. Он свистнул те камушки. И теперь я стребую с него деньги.
— Он говорит, что ничего не брал.
— Он может сказать, что он верблюд, — и что?
— Рики говорит, что ничего не брал.
Капобьянко сел и придвинулся к Майклу. От него пахло яйцом.
— Зачем мне что-то для тебя делать, ирландец? Я тебя знать не знаю.
— Оставьте нас в покое — и ваши деньги останутся при вас. Я унесу эту историю в могилу.
— Могу в этом помочь.
— Я все предусмотрел. Я оповестил знакомого репортера — на тот случай если я окажусь в могиле слишком рано. Если эта история увидит свет, вы так или иначе лишитесь всех денег. Суд этого добьется. Не важно, каким образом вы их вложили, не важно, стоит ли там ваше имя. Вас вычислят. Возможно, остановится стройка. Так или иначе, деньги будут потеряны. Мы с Рики не стоим таких трат. Все, что нужно, — оставить нас в покое. Сэр, просто оставьте нас в покое.
Ник из-за спины Майкла произнес:
— Договорились.
Но Чарли Капобьянко, босс, еще не закончил.
— Что ты за тип, ирландец? Пришел сюда, сказал, что я убил твоего отца, убил твоего брата — и все же ты не прочь поторговаться?
— Есть тот, кто виноват больше, чем вы.
Конрой провел всю ночь, работая над убийством Джо Дэйли. Бессонная ночь типична для ранних этапов подобного расследования — вдобавок расследовалось необычное убийство, жертвой которого был полицейский. Круглосуточная работа — ничего особенного. Почти немедленно речь зашла о бандитском нападении. Слухи о Джо Дэйли и наглость преступления говорили сами за себя. Детективы допросили свидетелей. Среди показаний шепотом повторялось одно и то же имя: Винсент Гаргано.
Для Брэндана Конроя направление работы представляло некоторые неудобства. Если Гаргано однажды заговорит — бог весть куда это приведет. Но ситуацию можно контролировать. В конце концов, Гаргано вряд ли начнет болтать — эта итальянская шпана не действует подобным образом. Вот что самое главное. Конрой защищен. Сейчас ему ничего не остается, кроме как держаться в первых рядах. В течение нескольких следующих недель он будет одновременно образцовым детективом и скорбящим отчимом.
Он вернулся домой около девяти утра, но лишь для краткой передышки. Горячий душ, жесткое полотенце и чистая рубашка — а потом он отправится к Маргарет, чтобы присоединиться к скорбящим. Конрой стоял под горячим душем, надеясь, что вода его взбодрит, и думал о Маргарет и о разнообразных соболезнованиях, которые придется расточать в течение следующих нескольких часов. Его положение в семье Дэйли, особенно отношения с Маргарет, лишь укрепятся после сегодняшнего шоу. Он будет олицетворением непоколебимой силы, и они будут ему благодарны. А как же иначе? Не годится оставлять женщину — и семью — без мужчины. Он возглавит их. Но нежно, нежно. Нет нужды спешить. Господи, как же болят колени и спина. Он стареет. Мозг — это, черт возьми, единственное, что не подводит. Все остальное — колени, плечи, член, глаза, ну и так далее — начинает сдавать.
Конрой выключил горячую воду — он верил, что она сужает поры и избавляет от усталости — и полминуты терпел леденящий холод, потом повернул кран, отдернул занавеску — и застыл.
От испуга он чуть не обмочился. Мочевой пузырь внезапно переполнился и задрожал — очередное предательство со стороны стареющего тела.
Потом Конрой собрался с духом — настолько, чтобы ласково сказать (потому что, разумеется, еще можно было договориться, разрешить конфликт словами):
— Черт возьми. Что ты тут делаешь?
Уже потом, из газет, Майкл узнал, с каким именно пистолетом он пришел к Брэндану Конрою тем утром — девятимиллиметровый «смит-и-вессон» тридцать девятой модели с деревянной рукояткой. Репортеры старались с максимальной точностью описать оружие — как и карабин Освальда. В отсутствие значимой информации подобные мелочи создают иллюзию подлинной осведомленности. Иногда это лучшее, что можно сделать.
Майкл отлично понимал всю логическую значимость оружия, его ценность для детективов, которые будут ломать голову над загадкой. Это был тот же самый пистолет, из которого накануне убили Джо Дэйли, на внутренней стороне рукоятки сохранились отпечатки большого, указательного и среднего пальцев Гаргано. Сыщики придут к выводу — а что им еще остается? — что Гаргано убил и Джо Дэйли, и Брэндана Конроя. Они недолго будут искать мотив: впоследствии репортеры скажут, что два полицейских поплатились за свою смелость. Эта история хорошо разойдется. В конце концов, обязанность полицейских — бороться с преступниками. Как говорила Эми, заголовок способен создать успех. Кто же рискнет усложнять официальную версию? Уж конечно, не сам Гаргано. Все решат, что Винни Зверь ушел в глубокое подполье. И не полицейские, а департамент, все еще переживающий последствия букмекерского скандала и сплетен по поводу дела Душителя, охотно взвалит всю вину на итальянского мафиози, чтобы закрыть дело. Майкл это понимал. Любое убийство поначалу развивается как детективный роман (люди терпеть не могут чего-то не знать) и лишь потом — как трагедия. Майкл, даже когда лихорадочно добивал кувалдой Винсента Гаргано, был достаточно осмотрителен, чтобы облегчить детективам работу. Он забрал пистолет, нашел дополнительную обойму в кармане куртки Гаргано и при помощи безвольных пальцев убитого оставил на ней отпечатки — на гладкой промасленной поверхности они отлично сохранятся. Закончив дело в квартире Конроя, Майкл намеревался оставить пистолет там, чтобы его нашли.
Дверь квартиры была не заперта.
В гостиной стоял дешевый жестяной столик на металлических ножках. Где-то капала вода — кап, кап, кап.
Конечно, еще не поздно остановиться. Он может развернуться, выйти, и никто об этом не узнает. Но Майкл решился, и решимость гнала его вперед. Он вытащил из кармана пистолет Гаргано, и эта штучка как будто сама повела его в ванную, на звук воды.
Дверь была приоткрыта. Майкл заметил безволосое, молочно-белое колено над краем ванны. Он сосредоточился на пистолете в собственной руке, на том, какой это идеально созданный предмет, как он лежит в ладони, как естественно пальцы обхватывают рукоятку, какого она подходящего размера — тоньше теннисной ракетки, толще рукояти ножа. Что за чувственное удовольствие — держать пистолет и прицеливаться. Оружие казалось частью тела, продолжением руки. Когда Майкл поднял пистолет и взглянул вдоль ствола…
…открыл им дверь ванной…
…увидел Брэндана Конроя, толстого, белого, с шишковатым маленьким черепом под мокрыми волосами, с неестественно тощими ногами, с бледно-розовыми розетками сосков и оранжевыми веснушками — старик, который развалился в ванне, — с уязвимой плотью гениталий…
Майклу показалось, что ствол пистолета превратился в одиннадцатый палец — или, точнее, что это указательный палец, приобретший невероятную длину, устремленный вперед, словно телескоп…
Разве не знает каждый ребенок…
Хитрая улыбка Конроя отвлекла его — как будто они оба шутили. «Эй, парень, что ты собираешься делать этой штукой?»
Разве не…
…Разве каждый ребенок на площадке хоть раз не изображал из собственных пальцев пистолет, говоря при этом «бух»?
Конрой — розовый сгусток на прицеле…
… Разве не знает каждый ребенок, что прицелиться пальцем и прицелиться пистолетом — это один и тот же жест? Поистине божественно — убить при помощи всего-навсего нацеленного пальца! Как волшебник, который произносит заклинание, — достаточно прицелиться и пожелать чьей-либо смерти. Нужно лишь решиться и сказать «бух».
— Бух, — прошептал Майкл и опустил пистолет.
Конрой был уже мертв. Единственное пулевое отверстие в груди — Эми однажды сказала, что удачливый стрелок может убить жертву одной пулей, если попадет в сердце. Уже мертв.
Из крана капало. Кап, кап.
Майкл смотрел перед собой. Мог бы он это сделать? Он уверил себя, что да. Возможно. Смог бы. А потом: конечно, нет.
Он подошел к ванне.
Из отверстия на груди Конроя сочилась темная кровь. Ни пятнышка, ни трещинки на стенах душевой кабинки — пуля, должно быть, осталась в теле. Конрой стоял в ванне, когда она вошла в его массивный торс, вырвавшись из ствола за какую-то долю секунды до того, как погрузилась в тело этого человека — перейдя из одного убежища в другое. Тогда Конрой упал или сел и умер с этим странным выражением лица — не столько испуганным, сколько изумленным. Его кожа была покрыта капельками воды, розовые струйки причудливыми линиями испещрили живот.
Конечно, и здесь нужно было кое-что сделать. Недостаточно, что Конрой мертв, — убийство должно быть объяснено, загадка разгадана, история рассказана.
Поэтому Майкл задернул занавеску, презрительно и в то же время осознанно. Он еще ничего не решил, просто следовал сценарию, который придумал заранее. Закончить. Штанга, на которой висела занавеска, скрипнула.
Осторожно, стараясь не смазать отпечатки пальцев, он вытащил обойму из пистолета, выковырял верхнюю пулю и сунул в карман. Разумеется, пуля, сидевшая в теле Конроя, не совпадет с пулями, выпущенными из «смит-и-вессона» Гаргано, но, чтобы обнаружить это, понадобится тщательная баллистическая экспертиза. Зато не потребуется никаких особых знаний, чтобы сосчитать пули и понять, что в теле Гаргано на одну пулю больше, чем можно выпустить из этого пистолета.
Майкл, приготовившись, обернул руку занавеской и надавил на спусковой крючок. Но пружина была тугая, и пистолет не выстрелил.
В паре дюймов от Майкла занавеска — непрозрачная, ярко-желтая, с цветочным рисунком — качнулась от глубокого, разочарованного вздоха.
Он снова надавил, сильнее. В маленькой ванной с плиточными стенами раскатилось оглушительное эхо, грохот в ушах Майкла сменился звенящим звуком. От отдачи по поврежденному плечу прошла волна боли. Гильза, небрежно брошенная в сторону. Приятный, домашний запах сгоревшего пороха.
Майкл почувствовал, что вошел во вкус, — он давил, давил, давил на спусковой крючок и на сей раз считал, памятуя слова Гаргано. Семь выстрелов. На один меньше, чем можно сделать из «смит-и-вессона» тридцать девятой модели.
Майкл вошел в церковь и осмотрелся, словно намеревался украсть свечи.
Скамьи пустовали. Поодаль друг от друга неподвижно сидели двое стариков. Майкл узнал их — это были прихожане церкви Святой Маргариты. Он тысячу раз видел здесь обоих, когда был ребенком и исправно посещал мессу, но теперь ни за что не вспомнил бы их имен. Они как будто ждали, эти старики, хотя Майкл и не знал, чего именно. Сегодня мессы не предполагалось.
Он скользнул по среднему проходу и тихонько откашлялся, смущенный шуршанием собственной одежды и шарканьем подошв.
На передней скамье, как всегда, сидела мать. Со спины ее поза и осанка показались Майклу старческими. Плечи Маргарет начали опускаться. И все же она по-прежнему оставалась «железной леди» — даже наутро после смерти сына. Она коротко взглянула на Майкла, потом снова принялась смотреть на алтарь. На ее лице не было ни следа слез.
— Ты в порядке, мама?
— Да.
Он сел.
На скамье между ними лежала черная сумочка Маргарет. Большая, из искусственной кожи, с жестким ремешком в качестве ручки. Майкл взглянул на нее и открыл.
Маргарет снова посмотрела на сына, но не стала возражать. Выражение ее лица намекало, что она еще не побеждена, еще не покорилась ему — просто ей было все равно, что именно он найдет в сумочке и что подумает. Ну же, давай, как будто говорила она, посмотри сам.
Майкл открыл сумочку и заглянул в нее. Там, рядом со скомканными носовыми платками, губной помадой, зеркальцем, бумажником и ключами лежал служебный пистолет Джо-старшего. Он лежал рукояткой вниз, точно человек в гамаке. На мгновение Майкл застыл, а потом осознал весь риск и закрыл сумочку. Золотистые шарики застежки походили на скрещенные девичьи коленки. Он положил сумочку на скамью.
Усилием воли Маргарет сохраняла самое будничное выражение лица. Ей нечего было сказать про многочисленные предательства Конроя, про то, что он сделал с ее мужем, сыновьями и Эми. Она не стала объяснять, откуда в сумочке пистолет, из которого, несомненно, была выпушена одна пуля. Брэндан Конрой удивился, увидев, как она целится ему прямо в грудь. Маргарет взяла сумочку и просунула кисть под ремешок.
— Идем, мама, нам пора. Нас наверняка ждут.
— Нас теперь днем и ночью будут ждать, забалтывать до полусмерти, выживать из собственного дома. Прежде чем все закончится, меня уже можно будет нести на свалку.
Майкл встал и протянул матери руку, Маргарет приняла ее — идя по проходу, она кивнула престарелым прихожанам, один из которых, как она шепнула сыну, был пьяница, а второй — донжуан, хотя первый и до сих пор пил, точно бездонный, тогда как донжуанские дни второго давно миновали. У этих двоих, сообщила Маргарет, мозгов не хватит даже на то, чтобы завязать собственные шнурки. Но Господь не торопится прибирать глупцов. Он приходит лишь за хорошими, за такими, как Джо. Только за ними.
— Только за моим Джо, — прошептала Маргарет.
Майкл почувствовал, как она с силой налегла на его руку, и напряг плечо, чтобы поддержать мать.
1963 год и первая половина 1964 года были убийственным временем. Отец Майкла, его брат, Эми, даже Брэндан Конрой, мертвы. Но они не ушли. Майклу казалось, что в любой момент кто-нибудь из них может войти в комнату. Сохранились их вещи — пальто Джо-старшего по-прежнему висело в шкафу в коридоре, в блокноте остались записи, сделанные рукой Эми. Когда газеты сплошь обсуждали Тонкинский залив, Майкл мечтал услышать, как Эми уничтожает их своим бодрым цинизмом. Потом он вспоминал, что она мертва. Эта мысль по-прежнему слегка его удивляла.
И все-таки жизнь продолжалась. Лето и осень 1964 года прошли на удивление спокойно. В присутствии Майкла люди делали вид, что ничего не случилось. Они были подчеркнуто бодры и легкомысленны, но малейшее упоминание о трагедии, любой трагедии, заставляло их запнуться. Окружающих пугала сама мысль о том, что Майкл может заговорить о своих утратах. Они предпочитали бегом проскочить мимо кладбища — а еще лучше вообще забыть о его существовании. Они хотели и впредь притворяться, что убийство никоим образом не способно их затронуть. По правде говоря, Майкл вообще почти ничего не ощущал. Он был спокоен — или по крайней мере нем как камень.
Он ничуть не раскаивался из-за того, что на его руках кровь. Единственным вопросом оставалось: может ли человек стать сначала из обычного законопослушного гражданина убийцей, а потом наоборот? Он уверял себя, что да. Так делают солдаты. А если снова придется превратиться из обычного человека в убийцу? Что ж, солдаты так и поступают. Значит, если придется, он тоже сможет.
Так прошла большая часть 1964 года.
В сочельник, этот суматошный день, Майкл рано ушел из конторы. Он работал без особенного удовольствия либо спешки над вопросами государственного отчуждения. Несколько участков в районе Сколлей-сквер уже были расчищены для того, чтобы уступить место новому правительственному центру. Приятное, однообразное занятие. Майкл шагал по полутемным, почти пустым, коридорам.
В отделе Том Гарт и несколько детективов вытаскивали на улицу коробки.
— Нас закрывают, — объяснил Гарт.
— Закрывают отдел Душителя? Они ведь даже не предъявили ему обвинений!
— И не предъявят. Настоящего суда не будет. — Гарт взял коробку с ярлычком «Дж. Фини, 11/22/63» и сунул Майклу. — Ну-ка, помоги.
Вдвоем они направились на улицу.
— Итак, Бостонский Душитель выйдет на свободу, — сказал Майкл.
— Де Сальво не выйдет на свободу. За свои изнасилования он сядет пожизненно. Конечно, через десять лет он может подать апелляцию, но, согласись, никакая комиссия по досрочному освобождению не согласится выпустить человека, который, по общему убеждению, и есть Бостонский Душитель. Де Сальво останется за решеткой до конца дней.
— Но если де Сальво — не тот человек…
— Я бы предпочел об этом не думать.