Рени Найт

Секретарь

Моей дорогой сестре Кэти, с любовью и благодарностями
Ведь мнилось мне, что ты чиста, светла, А ты черна, как ад, как ночь мрачна[1]. Уильям Шекспир


1

Самый опасный из присутствующих в этой комнате – секретарь. Впервые прочитав эти слова, я невольно улыбнулась. Я наткнулась на них в одном старомодном романе – уютном детективе с развязкой в гостиной и с трупами чуть ли не на каждой странице. Расположившись в этом окружении, я без малейшего смущения углублялась в подробности их ужасной кончины в полной уверенности, что все закончится благополучно, все ниточки свяжутся и преступник будет передан в руки правосудия. Ура хитроумному сыщику! Однако в жизни все совсем не так. Всегда остаются неувязки, неряшливые растрепанные концы, как бы вы ни старались их подчистить. А правосудие… веру в правосудие я утратила давным-давно. С тех пор я прочитала «Беспокойную особу» бесчисленное множество раз: она стала одной из немногих книг, которые я привезла с собой в «Лавры», и, когда по ночам мне не спится, я тянусь за ней, и она всякий раз помогает мне забыться сном.

А улыбнулась я потому, что представила шок на лицах собравшихся в гостиной элегантно одетых леди и джентльменов, когда они услышали, как детектив разоблачает злодея. «Секретарь, – изрек он, оборачиваясь и указывая на желчную старую деву, которая, как на жердочке, пристроилась на самом неудобном стуле, какой только нашелся в комнате. – Тихая, как мышка, она все это время находилась в самой гуще событий. Безмолвный свидетель, который смотрит, слушает и ждет момента, чтобы нанести удар. Одного за другим она устраняла тех, кто мешал ей, использовал ее и – это были самые безрассудные ее убийства – недооценивал ее».

Я прослужила секретарем почти двадцать лет, так что, естественно, позабавилась, узнав, что злодейка из «Беспокойной особы» – моя коллега. Я отождествляла себя с ней, видела, с каким вызовом она обернулась к обвинителю, и почти слышала, как наверняка слышала и она, звяканье пробки, вынутой из хрустального графина, когда ее уводили: потом, когда за ней закрылась дверь, ее хозяева произнесли тост за правосудие. Этот звук, мелодичный звон хрусталя, мне хорошо знаком, он означает желанный шанс выпить в конце хлопотного и напряженного рабочего дня. Кристина, вы не составите мне компанию? И я всегда соглашалась, ни разу не сказала «нет».

«Беспокойная особа» вышла полвека назад, но, похоже, должность секретаря тех времен мало чем отличалась от нынешней. Ох уж это умение становиться невидимкой! Поразительно, сколько разговоров происходит в присутствии нас, секретарей, будто нас не существует. Роль безмолвного свидетеля мне привычна. Смотрю, слушаю – тихо, как мышка, в самой гуще событий; мои преданность и ответственность никогда не вызывают сомнений. Однако именно за эти качества, преданность и ответственность, я дорого заплатила. Меня унизили самым что ни на есть публичным образом.

Ненавижу представлять, что стало бы со мной, если бы не спасительные «Лавры». Здесь я нашла убежище. Никто не принуждал меня приехать сюда – я сама сделала этот выбор, хоть и по не зависящим от меня обстоятельствам. И все же я не решаюсь называть себя жертвой. Скажем так: я взяла небольшой тайм-аут, чтобы обдумать следующий этап своей жизни. Сорок три года – слишком рано для выхода на пенсию.

В попытке применить профессиональную этику здесь, в «Лаврах», я поставила перед собой задачу привести прошлое в порядок. Я прибыла сюда с полными пакетами газетных вырезок, которые раньше устилали полы в моем доме. Собрав все до единой, я привезла их с собой и успела развернуть каждую, разгладить сгибы, рассортировать в хронологическом порядке и подготовить к склеиванию в альбом. Этот внушительный, красивый фолиант в кожаном переплете подошел бы для свадебных фотографий. Наверное, это своеобразная терапия: каждая оформленная мною страница переводит часы назад и возвращает меня в прошлое.

Кто бы мог подумать, что имя Кристины Бутчер вообще когда-нибудь попадет в газеты? Или что кому-то понадобятся мои фотографии? И тем не менее вот она я, в центре всеобщего внимания. Я на короткое время очутилась в прошлом, в две тысячи двенадцатом году. Скорее всего, большинство читателей лишь бегло просматривали сведения обо мне, скользили взглядом по строчкам, пока не останавливались на том, что принимали за самую суть истории. Они забудут мое имя. Я самый обычный человек и попала в газеты лишь потому, что несколько раз сделала сомнительный выбор – как, думаю, в моем положении поступили бы многие.

2

Не стану кривить душой: я пришла в восторг, узнав, что буду работать в головном офисе сети супермаркетов «Эплтон». Как-никак, нечасто руководителей высокого ранга знают по именам или видят на фото в газетах, но Мина Эплтон, дочь лорда Эплтона, главы одноименной компании, была завсегдатаем вечеринок для знаменитостей и любимицей авторов разделов светской хроники. У нее имелась и собственная колонка, которую я с удовольствием читала. Советы, как быстро и просто приготовить ужин для всей семьи, Мина разбавляла небрежными упоминаниями об известных друзьях, которых принимала у себя.

Вообще-то на встречу с самой Миной Эплтон я не рассчитывала. К работе меня привлекли временно, чтобы заменить одного из секретарей на время отпуска. Для меня было делом чести приложить все усилия, чтобы отсутствия отпускницы никто не заметил, и я стала незаменимой. Расставаться со мной не захотели, так что попасть в поле зрения Мины стало для меня лишь вопросом времени.

Помню, как она заговорила со мной в первый раз. Час был обеденный, и я, как обычно, сидела в офисе одна: держала оборону, пока отсутствовали другие секретари. Я всегда приносила с собой из дома бутерброд и съедала его за своим столом, чтобы уйти с работы ровно в пять. Моей дочери Анжелике тогда было четыре года, и я старалась возвращаться домой к ее вечернему купанию и укладыванию в постель.

– Он на обеде? – Мина спрашивала о финансовом директоре, пост которого в то время занимал мистер Бересфорд, Роналд Бересфорд.

– Да, – кивнула я – наверное, слегка ошарашенная тем, что говорю со знаменитостью.

Она направилась прямиком в его кабинет и закрыла за собой дверь, а я встала, чтобы отряхнуть с юбки крошки. Тогда я и увидела ее через внутреннее окно в кабинете мистера Бересфорда. Она рылась в ящиках его стола, вынимала оттуда какие-то бумаги, пока не нашла то, что искала. К тому времени когда она вышла, я успела сесть и сделать вид, что занимаюсь работой, но она, кажется, забыла обо мне напрочь.

Некоторое время я слушала, как она что-то бормочет, стоя у ксерокса, а когда подняла голову, увидела, как она раздраженно тычет пальцем во все кнопки подряд. И лишь когда я развернула пачку бумаги, заправила лоток, а потом заменила пустой картридж и вернула технику к жизни, Мина обернулась ко мне.

– Сколько вам копий? – спросила я.

– Две, – ответила она и стала смотреть, как я копирую, перебираю и скрепляю документы степлером.

Внутренний голос подсказал мне, что она хочет унести их в простом коричневом конверте, и я нашла как раз такой и сама положила в него копии.

– Если не ошибаюсь, раньше мы не встречались?

– Я здесь всего лишь временно, – сообщила я, хотя в глубине души считала иначе. Из секретарей отдела я была самым надежным и ответственным. – Хотите, я сама верну на место оригиналы?

Она взглянула на меня, улыбнулась, и это было удивительно. Мало кто из людей наделен таким даром, но у Мины он имелся в избытке. Тот, на кого она направляла сияющий луч своего внимания, словно озарялся изнутри. Естественно, я почувствовала себя если не особенной, то по меньшей мере имеющей значение. В тот момент я действительно имела значение для Мины.

– Мина. – Она протянула руку для рукопожатия. – Мина Эплтон.

– Кристина Бутчер.

В моей руке ее ладошка казалась крохотной.

– Приятно познакомиться, Кристина. – Она снова улыбнулась. – Незачем сообщать мистеру Бересфорду, что я заходила сюда. – Она задержала мою руку в своей еще на мгновение, потом ушла.

После ее ухода я отнесла скопированные ею документы назад в кабинет, и смеющиеся глаза мистера Бересфорда следили за мной с фотографии на его письменном столе все время, пока я наводила порядок и заметала следы Мины. Он так ничего и не узнал, а я напоследок взглянула на него: одной рукой он обнимал жену, две их маленькие дочери держались за руки, стоя впереди родителей. Я поправила его кресло и вернулась к себе, чтобы продолжить обед.

Две недели спустя мне позвонила мисс Дженни Хэддоу – секретарь отца Мины, лорда Эплтона.

– Мина ищет нового секретаря, всплыло ваше имя, – сообщила она.

Вот так все и вышло. Мина, должно быть, наводила справки обо мне. И разузнала только, что я пунктуальна, расторопна и, возможно, что я замужем и у меня есть ребенок. Она могла взять в секретари кого угодно, но выбрала меня.

3

«Добро пожаловать в мой дом! Входите смело и по доброй воле!» Дело происходило в Ноттинг-Хилл-гейт, а не в Трансильвании, дом принадлежал Мине Эплтон, а не графу Дракуле, но если бы я в то время знала то, что знаю теперь, я не переступила бы его порог так смело.

День, когда я позвонила в ее дверь, был субботним, полдень выдался пронизывающе холодным – стояла середина зимы, – но я помню, как тепло мне было на этом пороге. Меня согревала перспектива будущего, но каким оно окажется, я не предвидела. Жар, в который меня бросает сейчас, ощущается совсем иначе: мой организм перенасыщен гормонами, и кажется, будто они медленно отравляют меня. Мне объяснили, что это ранняя менопауза.

Раньше я никогда не бывала в Ноттинг-Хилл, и его растительное великолепие в самом сердце Лондона стало для меня откровением. Дом Мины стоял в ряду шестиэтажных зданий блокированной застройки пастельной расцветки и был обращен фасадом к парку, разбитому специально для местных жителей, – привилегированному уголку, доступному лишь тем, у кого есть ключ. То есть домовладельцам и тем, кто на них работает.

Мина открыла мне дверь сама, и я удивилась: я ожидала увидеть хотя бы приходящую помощницу по дому.

– Давайте-ка я его возьму.

Я отдала ей свое пальто, и она встала на цыпочки, чтобы повесить его на крючок. Только тогда я заметила, как мала она ростом. На работе она носила высокие каблуки, но по собственному дому шлепала босиком. Осмотревшись, я поняла, что дом даже просторнее, чем я думала, помедлила, осваиваясь в новой обстановке – вдыхая непривычные запахи, поднимая взгляд в поисках источника странного, какого-то технического шума на верхнем этаже.

– Это лифт, – объяснила Мина. – Раньше в этом доме был отель. Детей лифт привел в такой восторг, что мы решили его оставить. Я только что отправила их в нем наверх. Идем?

Этот лифт никогда не внушал мне доверия: из тех, какие можно увидеть в маленьких французских отелях – полированная бронза, красный ковер, шикарный, но капризный механизм, якобы рассчитанный на пятерых, но даже вдвоем в нем было тесновато.

– Большое вам спасибо, что согласились пожертвовать субботой, Кристина. Я-то знаю, какая это ценность – выходные.

Я последовала за ней мимо распахнутой двери гостиной – мелькнули бархатные подушки, широкие диваны, огонь в камине. Мы спустились по лестнице в кухню на цокольном этаже, которую позднее она стала называть душой своего дома. Я думала, там будет мрачно, но Мина что-то сделала с освещением, и кухня выглядела очаровательно. Гораздо волшебнее, чем любые театральные декорации, какие мне доводилось видеть, – будто солнце неким удивительным образом просвечивало сквозь кирпичную кладку. Молочно-белый шар лампы над столом напомнил мне полную луну. Все это завораживало. В нашем доме кухню освещала единственная лампа дневного света. Нам и в голову не приходило чем-нибудь ее заменить.

Это было настолько в духе Мины – провести собеседование у себя дома, а не в деловой обстановке офиса. Ей нравилось вести бизнес именно так, сглаживая острые углы, чтобы коммерческие сделки выглядели интимными и уютными.

– Пожалуйста, садитесь, Кристина.

Втиснувшись на диванчик у стола, я смотрела, как она, обернув руки льняным кухонным полотенцем, вытаскивает противень из духовки «Ага». Золотистое печенье потоком съехало с противня на блюдо. Даже сейчас, стоит мне закрыть глаза, я чувствую его аромат. Мне не составляет труда воскресить в памяти, как это было – впервые очутиться у нее в кухне. Попытки Мины изобразить непритязательность, ее старания помочь мне расслабиться. Она ухитрилась сделать так, что я, двадцатипятилетняя обладательница резюме, выдающего острый дефицит опыта, какой бы застенчивой ни была и как бы ни боялась ее разочаровать, почувствовала себя как дома.

– Что вам налить, Кристина, – чай, кофе?

Мне нравилось, что она то и дело произносила мое имя. Пожалуйста, Кристина. Благодарю, Кристина.

– Кофе, будьте добры.

Через дальнее окно я видела двор, где солнце просвечивало сквозь ветви дерева – такого огромного, что оно почти всегда затеняло небольшое пространство возле дома. Это была поздно цветущая магнолия. Ее соцветия благоухают лимоном, упавший с дерева цветок можно положить в блюдце с водой, и тогда аромат будет ощущаться целую неделю, еще долго после того, как лепестки потемнеют и увянут.

Мина присела ко мне за стол и лишь после этого завела деловой разговор, хотя я, обольщенная ею, считала его просто беседой.

– Сколько лет вашей дочери, Кристина? У вас ведь дочь?

– Да, Анжелика. Ей четыре.

– Анжелика. Прелестное имя. Редкое.

Мы сидели так близко, что я видела веснушки у нее на носу и легкую синеву под глазами. Она обошлась без макияжа. Хорошая кожа, идеальные белые зубы. Распущенные волосы – густые натуральные локоны, змеями вьющиеся по плечам. Красота ее волос всем известна, и даже теперь меня поражает то, что они как будто почти не требуют ухода. Все остальное со временем утратило былую красоту, но только не ее волосы. Они по-прежнему необыкновенно хороши.

– Молоко? Сахар?

– Молока, пожалуйста. Сахара не надо. Спасибо.

Она налила кофе в чашку и поставила ее передо мной.

– Извините, – подавив зевок, сказала она. – Сегодня рано утром я ездила в Барнет, в один из магазинов сети. Я опробую там новый вариант оформления – новый колорит. Хочу, чтобы он создавал вот такое ощущение. – Она подняла свою кофейную кружку в синюю и кремовую полоску, марки «Корнишуэр». Я сразу поняла, что она имеет в виду: ностальгию по уюту. – Я говорю «я», потому что моего отца ощущения интересуют в меньшей степени – он охотно оставил бы все как есть, но бизнесу необходимы перемены, если мы хотим сохранить нашу постоянную клиентуру. – Она пододвинула ко мне блюдо с печеньем. – Угощайтесь, пожалуйста, Кристина. – И сама взяла одно, подержала его в руке, но так ничего и не съела за все время, которое я провела у нее.

Убежав из дома без завтрака, я была страшно голодна и взяла второе печенье.

– Честно говоря, результат меня разочаровал, поэтому оформление придется разрабатывать заново. Вот что вам нужно знать обо мне, Кристина: лишь когда я вижу что-то уже воплощенным, я могу определить, годится это «что-то» или нет. И если не годится, я это меняю.

Я не подозревала, что это относится в том числе и к людям.

– И мне неважно, сколько переделок понадобится. Понимаю, это наверняка всех бесит. – Она пожала плечами.

На самом деле ей не было и до сих пор нет дела до того, бесит ли она всех. Вот чем я когда-то восхищалась, так это ее умением просто не придавать ничему значения. Я из тех, кому свойственно придавать слишком много значения чему бы то ни было и прилагать массу стараний, чтобы ни у кого не вызвать недовольства. Впрочем, противоположности притягиваются. В этом смысле мы были идеальной парой.

– С точки зрения моего отца, это изъян. Почему женщины не могут сразу взять и принять решение? – Она рассмеялась ласково, как любящей дочери полагается посмеиваться над стареющим отцом и его старомодностью, и я, помнится, в то время предположила, что они с лордом Эплтоном очень близки.

Разумеется, сидя в ее кухне и глядя на нее – в эти ясные глаза, белки которых едва заметно отливали голубым, – я считала, что она действует исключительно в интересах бизнеса.

– Мне просто нравится, когда все так, как полагается, вот и все. Хорошо. Расскажите мне немного о себе, Кристина. Долго продолжается ваша временная работа в «Эплтоне»?

– Шесть месяцев.

– Боже мой! Вы наверняка уже изучили нас вдоль и поперек. А где еще вы работали?

Я положила свое резюме на стол, она взглянула на него, и этим ограничилась. Возможно, ее привлекла именно моя неопытность – ведь меня можно было вышколить в соответствии с ее потребностями. В то время я еще не знала, насколько она ненасытна и как много потребует от меня.

– А чем занимается ваш муж? Извините, вы ведь не против подобных вопросов? Разумеется, это не мое дело.

– Я не против. – Я и правда не возражала. – Он оборудует кухни на заказ. Предметами мебели – столами, шкафами… – Уже тогда я поймала себя на мысли: я говорю то, что, как мне кажется, она хочет услышать. На самом деле мой муж занимался сборкой и установкой готовых кухонь.

– Значит, он опытный мастер. Такими людьми я восхищаюсь. Как его зовут? – Она вертела в руке печенье.

– Майк.

– Майк, – повторила она. – А ваши родители? Узнать, кто вы такая, Кристина, мне гораздо интереснее, чем выяснить, где вы работали. Вы ведь не против, нет?

– Нисколько. Мой отец раньше работал в компании, которая производит термопоты – знаете, для чая, кофе. Термопоты, а не термосы. – При этом уточнении она улыбнулась, а я сконфузилась, потому что папа вечно твердил: Не термосы – термопоты, Кристина. Термопоты предназначены для деловой среды, а не чтобы прихватить чай с собой на пикник. – Теперь он уже на пенсии.

– А ваша мама?

– Она умерла, когда мне было восемь лет.

– Как я вам сочувствую. Восемь лет – слишком рано, чтобы лишиться матери.

Я взяла еще печенья. После маминой смерти я быстро повзрослела и с малых лет отвыкла ставить себя на первое место.

– А братья, сестры?

– Никого.

– Значит, вы, как и я, единственный ребенок в семье. – Как она старалась избавить меня от стеснения! Сделать вид, будто у нас есть что-то общее. – В таком положении есть и свои плюсы, и минусы, верно?

Я согласно кивнула, хотя всегда мечтала иметь брата или сестру.

– За ребенком есть кому присмотреть, днем Анжелика в детском саду…

Мина вскинула руку.

– Кристина, кто смотрит за вашим ребенком – не мое дело. Мне даже в голову не пришло бы расспрашивать вас об этом. Так, теперь моя очередь, – продолжила она. – Мой отец, как вам известно, жив и здоров. Как и моя мать.

Я ждала продолжения, но она молчала. Долгие годы леди Эплтон оставалась для меня загадкой, хотя я пыталась восполнить этот пробел и представить, какая она. Но игра воображения – не мой конек.

– У меня трое детей. Мальчики-близнецы, Генри и Сэм, и дочь Лотти. Мой муж работает в Сити, но… – Она сделала паузу, прикусив губу. Со временем я узнала, что так она делала, собираясь довериться кому-либо. – Буду с вами откровенна, Кристина, но это строго между нами. Я даже детям еще ничего не говорила, но мы намерены расстаться. Предстоит развод. Надеюсь, он пройдет без осложнений и мой муж поведет себя достойно, но, положа руку на сердце, мне в это не верится. Мой муж – не самый терпимый человек.

Так у нас появился первый общий секрет. За годы их накопилось множество.

– Думаю, я правильно сделала, что поставила вас в известность: если вы заинтересованы в этой должности, вам следует знать, насколько зыбка граница между моей частной жизнью и работой. Вы поступаете ко мне в трудный для меня период, отчасти поэтому я надеюсь, что вы согласитесь. Мне нужен личный помощник. Я не только возглавляю «Эплтон» – у меня множество других обязанностей, и мне необходима поддержка, чтобы дети продолжали жить привычной жизнью, насколько это возможно. Эту роль я вижу как комплексную.

– Мама?..

В дверях стояла ее дочь Лотти – робкая милая малышка, ожидающая, когда ее позовут войти.

– Заходи, солнышко, – откликнулась Мина, протягивая руку. Лотти подбежала к нам и юркнула к матери на колени.

– Детка, это Кристина. Надеюсь, я смогу уговорить ее поработать со мной.

– Привет. – Лотти уставилась мне в глаза, пытаясь определить, друг я или враг.

– Привет, Лотти, – с улыбкой ответила я. «Друг», – постаралась внушить я девочке. Мина взяла с блюда яблоко и принялась чистить его изящным фруктовым ножом. Красивых вещиц у нее было множество, но этот нож входил в число самых любимых: викторианский, с перламутровой рукояткой, невероятно острый. Я смотрела, как скручивается кожура, срезанная с яблока, а потом – как Лотти грызет протянутые матерью ломтики.

– Как вы, наверное, знаете, Кристина, у нас с отцом есть общий секретарь, Дженни Хэддоу, но ей уже скоро на пенсию, и мне совершенно ясно, что с дополнительной рабочей нагрузкой с моей стороны она не справится. Она в состоянии лишь поспевать за папой, хоть в последнее время он занят значительно меньше. Он начинает понемногу отходить от дел и через год-другой отправится в отставку. До тех пор вам придется выполнять и его и мои поручения, но потом… в общем, вы достанетесь мне одной. Теперь, когда моя цель – развитие компании, мне нужно, чтобы рядом кто-то был. Кто-нибудь молодой. – Она встала, пристроив Лотти к себе на бедро, и направилась к плите за новой порцией кофе. – Что вам известно об «Эплтоне»?

– Немногое.

– В таком случае я введу вас в курс дела. Сфера торговли меняется, и нам надо угнаться за переменами. Речь не только о продаже продуктов питания, но и о политике. Еда, диета, здоровье – насчет этого я придерживаюсь твердых взглядов. «Эплтон» снискал репутацию компании, порядочной по отношению к своим поставщикам, – на этот фундамент я и намерена опираться. В нем заключается наша уникальность. В настоящий момент никакой выгоды из нее мы не извлекаем. «Эплтон» – сеть супермаркетов, у которой есть совесть: мы душой болеем за фермеров, душой болеем за землю. Я убеждена, что мы способны развиваться как бизнес, но не в ущерб тому, что нас отличает. Еда определяет самую суть нашего восприятия себя как нации. То, что мы кладем себе в рот и что предлагаем другим.

Мне следовало насторожиться, услышав это от женщины, которая, похоже, вообще не ела, но я была словно в трансе, и в памяти у меня запечатлелся образ Мины: с ребенком на бедре она стояла у плиты, излагая концепцию деятельности «Эплтона». Домашние хлопоты могут быть прекрасным камуфляжем.

Она опустила Лотти на пол, вернулась за стол и склонилась ко мне.

– Кристина, мне кажется, мы с вами отлично сработаемся. Надеюсь, вы подумаете над моим предложением.

– Да, разумеется.

– В любом случае, что бы вы ни решили, знакомство с вами доставило мне огромное удовольствие. Ах да: обязательно возьмите с собой вот это, Анжелике понравится.

Я увидела, как она заворачивает в коричневую бумагу оставшееся печенье и перевязывает сверток рафией.

– Спасибо, – сказала я.

Помню, как по пути домой я воспряла духом: передо мной открывалось будущее. Мне казалось, я отчетливо вижу его.

Когда во вторник утром на коврик у нашей двери из ящика выпало письмо с официальным предложением, я показала его Майку. И смотрела, как он, еще одетый в халат, вчитывается в пункты, касающиеся индивидуальной медицинской страховки и дорожных расходов, и его взгляд бегает по строчкам. Когда же он дошел до зарплаты, глаза его сузились, а ресницы песочного цвета задрожали, как антенны. Потом он поднял на меня взгляд и улыбнулся. Обсуждать тут было нечего. Он отдал мне письмо, я еще раз его просмотрела. Предложение прислали из отдела кадров, но Мина приписала внизу: Надеюсь, Вы согласитесь. С наилучшими пожеланиями, М. Мое решение не было продиктовано материальными соображениями, и лишь теперь до меня дошло: когда Майк сделал мне предложение, мне понадобилось время на размышления, а предложение Мины я приняла не задумываясь.

4

– Вам, как личному помощнику, необходимо понимание, что именно движет вашим начальством. Чем оно страстно увлечено? Каковы его интересы? От вас будут ждать, что вы разберетесь в этом без объяснений. Вместе с тем от вас потребуется безоговорочная преданность, но вы, наверное, это уже сознаете.

Послушная и прилежная ученица – так отзывались обо мне школьные учителя, и я, обучаясь под руководством Дженни Хэддоу, проявляла те же качества. Я смотрела на нее во все глаза, борясь с искушением оглядеть кабинет, который будет моим, когда она уйдет на пенсию. Это случилось раньше, чем я рассчитывала. Мине не терпелось сдвинуть дело с мертвой точки, и я отчетливо представляю себе, как она объяснила Дженни, что высоко ценит ее преданность и трудолюбие, и позаботилась о щедрых пенсионных выплатах для нее. Дженни Хэддоу принадлежала к секретарям старой школы: не имела детей, так и не вышла замуж, посвятила тридцать лет своей жизни работе у лорда Эплтона. Такой рекорд даже мне не побить.

Мы с Дженни пили кофе, сидя по разные стороны ее письменного стола: всем еще заправляла она. Дверь была закрыта, на подносе между нами стояли чашки и блюдца из костяного фарфора, такие же молочник и сахарница, серебряные щипчики и ложечки с выгравированной на ручках буквой «Э». Я уже знала, что Мина предпочитает пить кофе из кружки, и дождаться не могла, когда избавлюсь от всей этой мещанской мишуры.

К инструкциям Дженни Хэддоу у меня претензий нет. Она держалась вежливо и доброжелательно, но, пожалуй, слегка прохладно. Эту черту я подметила у всех личных помощников влиятельных лиц, а таких я за годы повидала немало. В каждом из них чувствуется сдержанность. Следовало бы сказать «в каждом из нас». Мы довольно приветливы, но да, соглашусь, мы умеем вести себя холодно. Мы как шпионы: чем дольше служим, тем больше секретов храним, и тем выше потребность в нашей скрытности.

Помню, как я однажды разговорилось с секретарем министра. У него имелись весьма специфические сексуальные пристрастия, хотя его секретарь заверила меня, что напрямую они ее никогда не касались: все происходило за пределами рабочего кабинета. И тем не менее она считала своим долгом делать необходимые приготовления и прибирать за ним. А мне свой секрет доверила потому, что знала: как и она сама, я верна нашим принципам.

– Это же в порядке вещей, как часть работы, верно? – сказала она. – Преданность хорошего личного помощника беззаветна, и те, кто на нее не способен, вымываются из профессии. И даже если я уйду и буду работать с кем-нибудь еще, его секреты я унесу с собой. И ничего не расскажу моему новому работодателю. Не смогу. Иначе лишусь всей своей ценности, а она заключается в том, что я – человек, которому можно доверить что угодно.

Я запомнила это навсегда.

Дженни помешала свой кофе, и я отметила, как крошечная булавка со стразами на лацкане ее пиджака гармонирует с серебром седины в ее волосах.

– О симпатиях и антипатиях лорда Эплтона я могу рассказать все, что вам понадобится знать, но в отношении Мины у меня меньше опыта. Это вам предстоит выяснить самостоятельно. И все же один совет я могу вам дать. Как бы вам ни казалось, что вы с ней близки, как бы доверительно она к вам ни относилась, вам надлежит помнить, что вы ей не подруга. С вашей стороны было бы глупо считать иначе, а помнить об этом надо обязательно – ради успеха взаимоотношений. Только так вы сохраните чувство собственного достоинства. Это важно. Если сохраните его, она будет уважать вас. А уважать вас ей необходимо, уважение между вами должно быть взаимным. Но вы не подруга ей, а она – вам. Ни в коем случае не забывайте об этом.

Я убеждена, что она говорила искренне, но, когда позднее Мина просветила меня насчет истинного характера взаимоотношений ее отца со своим секретарем, именно этот совет Дженни я решила пропустить мимо ушей. А теперь жалею, что не отнеслась к нему со всей серьезностью: не пришлось бы мучиться потом. Однако мы с Миной никогда и не были друзьями в общепринятом понимании. Тесно общались – да, но не дружили. Наши отношения были гораздо содержательнее. Лично я считаю, что дружбу сильно переоценивают. Особой поддержки она, на мой взгляд, не обеспечивает, а при таком напряженном образе жизни, как мой, у меня просто нет на нее времени.

– Вы здесь для того, чтобы жизнь их обоих шла как по маслу и чтобы оба могли функционировать наилучшим образом, как только позволяют их возможности. Лорд Эплтон все еще глава компании, следовательно, ему вы должны уделять внимание в первую очередь. Надеюсь, я могу поручить его вашим заботам, Кристина. Вам в помощь наймут кого-нибудь. Пока временно, но одной из ваших приоритетных задач должен стать поиск постоянного, надежного секретаря вам в помощь. Секретаря номер два, вашей правой руки.

Я с улыбкой поблагодарила ее, но мы с Миной уже решили, как все организуем, как только я вступлю в должность. Я буду работать с Миной, а временная помощница – заботиться о лорде Э.

Мина предлагала устроить для Дженни проводы на пенсию с торжественным ужином, но та и слышать об этом не захотела.

– Благодарю, я бы лучше просто выпила на прощание со всеми сотрудниками офиса.

Так мы и сделали. Выпили по-быстрому в последний день ее работы. Лорд Эплтон хотел было произнести краткую речь, но так расчувствовался, что Мине пришлось прийти ему на помощь. Дженни тоже высказалась, но совсем кратко, и вскоре после этого ушла. А потом разбрелись и остальные. Подслушанный следующим утром в дамской уборной разговор навел меня на мысль, что накануне вечером все перебрались куда-то в другое место, где продолжили в том же духе, но всей правды я так и не узнала.

– Кстати, моего отца с Дженни связывает многолетний интим. Вот почему его речь получилась настолько бессвязной. Без Дженни он как без рук. – Мы сидели в моем новом кабинете, допивая бутылку шампанского, оставшуюся с проводов Дженни. – О, Кристина, незачем так ужасаться! Моей матери все давно известно, но ведь она живет за границей, так что в этом нет ничего страшного. Знаете, я не удивлюсь, если он поселит Дженни в Финчем-Холле теперь, когда они уже не «коллеги». Пожалуй, это даже к лучшему. А то я беспокоюсь, что он живет там один. Дом чересчур большой. Вы заметили, каким забывчивым он стал? – Она подалась ко мне. – Да ладно вам, это же очевидно, – настаивала она, выливая остатки шампанского из бутылки в мой бокал. – На последнем заседании совета директоров мне пришлось прикрывать его. Странно, что вы этого не видели. Он проводит столько времени вне офиса, тратит его на никчемные поездки к поставщикам, что совсем забыл, что мы приобрели на северо-западе участок под новый магазин.

– Вам, наверное, досадно, – отозвалась я, поднимая свой бокал.

– Верно. Я рада, что вы меня понимаете. – Она коснулась своим бокалом моего. – У нас впереди чрезвычайно напряженный период, Кристина. Выпьем за будущее!

5

День сегодня удачный. Меня не тошнит, сердце бьется ровно. Я сижу, смотрю на сад, и мне спокойно. Светит солнце, мне достаточно находиться под крышей и ощущать тепло его лучей сквозь оконное стекло. Достаточно, что оно заглядывает ко мне. Выйти на улицу нисколько не тянет. Бывают времена, когда мне до зуда хочется вернуться в большой мир. В «Лаврах» я не пленница, но мирюсь с тем, что еще не готова очутиться за их стенами.

Я перевожу взгляд на вырезку. Это моя фотография, первая из опубликованных в газетах. На тот момент – еще без упоминания имени. Подпись гласит: Мина Эплтон и ее отец, лорд Джон Эплтон. Я на втором плане, едва различимая зернистая тень. С трудом можно разглядеть бокал шампанского у меня в руке. Я подравниваю снимок, и твердые движения вселяют в меня уверенность – да, день определенно хорош. Потом переворачиваю вырезку, провожу по ней клеевым карандашом, помещаю точно в центр страницы альбома и крепко прижимаю к ней. «Дейли телеграф», вторник, 3 марта 1998 года. К тому времени я работала у Мины три года и считала, что давно освоилась на новом месте, но на снимке выгляжу оробевшей тихоней. Инженю, переминающейся на задворках.

Помню, как я показала этот снимок Анжелике. Смотри, это мама, сказала я, и она сохранила его. Сама вырезала и вклеила в собственный альбом. Мама на вечеринке, подписала она фотографию розовым фломастером, хотя я получилась еле узнаваемой, с лицом как размазанное пятно. Мина с отцом стоят под руку, она улыбается ему так, что непосвященный решит, будто она по-прежнему уважает старика. Бедняга. Он еще не знал, что не пройдет и года, как его выкинут из компании.

Такой исход был неизбежен. У Мины имелись свои планы на «Эплтон», а ее отец мешал осуществить их. Я чувствовала это по ее растущему раздражению, видела в ее глазах. Он стал препятствием, противился ее идеям перемен. Меня поражало, сколько сил Мина вкладывала, чтобы воплотить эти идеи в жизнь. Ей хотелось вывести «Эплтон» в лидеры рынка. Разве это преступление? Нет. Чего я в то время не понимала, так это какую цену нам всем придется заплатить за ее амбиции.

Помню, как однажды она вернулась в офис после целого дня визитов к поставщикам вместе с отцом – в кои-то веки он настоял, чтобы она его сопровождала, – и пока она шла через мой кабинет, я по ритму ее шагов поняла, что поездка не удалась. Несмотря на миниатюрность ее ступней, несмотря на офисную ковровую плитку, я ощутила гнев Мины. Я выждала минуту, потом постучалась к ней. Бросив пальто на диван, она вышагивала туда-сюда вдоль окна.

– Принести вам что-нибудь? – спросила я, зная, что ей хочется виски. Был уже седьмой час. В более раннее время я подала бы кофе или чай. Кофе до полудня, чай – после.

– Пожалуйста, выпить, Кристина, – ответила она и, пока я клала в стакан лед и наливала виски, пожаловалась: – Представляете, один в глаза назвал меня «девчушкой». Ваша девчушка – вылитый папаша, сказал он моему отцу. Похоже, решил, что это комплимент. А мне оставалось только стоять и улыбаться, как будто я с ним согласна. Целый день я таскалась по полям, слушала, как все эти люди что-то блеют, оправдываются погодой, ее непредсказуемостью, своими трудностями. – Я протянула ей стакан, она сделала глоток. – Спасибо. И мне пришлось изображать сочувствие. Мычать в тон, показывая, что я понимаю, как им трудно. И всю обратную дорогу в машине выслушивать отцовские наставления о том, какую ответственность несем мы как торговцы. Наше дело – торговля, Мина, а не бизнес. Эта страна зависит от фермеров. Наш долг продавцов, торгующих продуктами питания, – обеспечить поддержку людям, которые горбатятся на земле. Но лично я занимаюсь бизнесом, Кристина. «Эплтон» – это и есть бизнес. И я хочу, чтобы мы конкурировали с крупными игроками, а не болтались на периферии из этических соображений.

– Подлить? – спросила я. – Если я могу что-нибудь сделать… – начала я, вновь наполняя ее стакан.

– Ну, если в ваших силах свести его присутствие к минимуму, было бы чудесно, но боюсь, этого не сможете даже вы, Кристина.

Саркастические нотки в ее голосе не обидели меня: она устала, день выдался длинным, я догадывалась, что у нее в крови упал уровень сахара. Ее слова я восприняла как брошенный мне вызов. Нет, эта задача как раз по мне. Достаточно просто снова взять под контроль деловой распорядок лорда Эплтона.

Я наняла для него временного секретаря, и я же была вольна отказаться от ее услуг.

– Мне бы хотелось подыскать вам постоянного помощника, лорд Эплтон, – объяснила я ему. – А тем временем разрешите мне самой позаботиться о вас.

– Что ж, если вы уверены, что потянете и Мину, и меня, тогда конечно, почему бы и нет? Знаю, Дженни считала такую задачу сложноватой, но это же логично, Кристина. Может, с вашей помощью мы с дочерью наконец поладим. Понимаю, Мине не терпится принять пост, но, по-моему, она еще не готова.

– Конечно, – ответила я, и он доверился мне.

Вскоре после этого он начал опаздывать на совещания. Поначалу всего минут на десять, но потом дважды пропустил голосование в правлении по ключевым вопросам, и на это начали обращать внимание. Естественно, у него всегда находилось оправдание: в расписании указали не то время, ему назвали не то место. Однажды он полчаса просидел совсем один в конференц-зале на четвертом этаже, в то время как совет директоров проходил без него на пятом. Разозлившись, он перевел стрелки на меня. Плохой мастер, у которого виноват инструмент, уважения ни у кого не вызывает, и я продолжала стоически терпеть. Без Дженни он как без рук, объяснила я, когда один из директоров отвел меня в сторонку. С тех пор как она ушла на пенсию, он сам не свой. Мне удалось доказать, что ошибки – не моя вина, продемонстрировав, что время и даты в ежедневнике указаны верно. Это было доказательством моей невиновности, свидетельством плачевного упадка лорда Э. С годами я научилась мастерски обращаться с ежедневником.

На моей совести тяжким грузом лежит сознание того, что я способствовала отставке лорда Эплтона. Хоть я и не голосовала на заседании, но все-таки сыграла свою роль. Все кончилось, когда его, как главу «Эплтона», пригласили в дневной выпуск новостей, поговорить о годовом отчете компании. Наверняка не я одна считала, что пригласить следовало Мину, гораздо более телегеничную, чем ее отец. За неделю до этого она впервые появилась на экране в передаче «Час вопросов» – ее позвали в последнюю минуту. Видимо, другая гостья отказалась от участия. В окружении седых мужчин в деловых костюмах Мина сияла, как жемчужина, и, по моим оценкам, народ в студии хлопал ей громче всех, буквально устраивал овацию всякий раз, когда ей давали слово. Никто просто остановиться не мог.

– Кристина, проследите, чтобы лорд Э. просмотрел это заранее.

Финансового директора я знала еще с тех времен, когда числилась в компании временным сотрудником, поэтому папку из его рук приняла с улыбкой.

– Обидно, что не удалось заполучить вас к нам в отдел, – продолжил он. – Как говорится, что имеем, не храним, потерявши – плачем. Передайте лорду Э.: появятся вопросы – пусть обращается, я все утро на месте.

– Не беспокойтесь, Рон, я прослежу, чтобы он ознакомился с цифрами.

Я отнесла папку в кабинет лорда Эплтона и ушла, чтобы дать ему время прочитать материалы до отъезда в студию. Мина разминулась с ним, опоздав на считаные минуты.

– Черт, а я надеялась его застать. – Она помахала папкой. – Он увез с собой неверные данные. – Хлопнув папкой по моему столу, она продолжала: – Вы не съездите к нему, Кристина? Объясните, что произошла путаница, и мы только что получили от Рона новую информацию. Только как можно быстрее.

Я сделала все, как было велено, хоть и знала: если бы мистер Бересфорд допустил ошибку, он сразу же исправил бы ее сам. Но я без колебаний помчалась в такси на телестудию, где меня провели к гримерам. Лорд Эплтон восседал в кресле, похожий на младенца в нагруднике, готового к кормлению.

– Кристина? В чем дело?

– Вам предоставили не те данные, лорд Эплтон. Мы только что получили новые от Рона. – Протягивая ему папку, я разнервничалась, но он преспокойно принялся просматривать одну страницу за другой, знакомясь с цифрами.

– Не волнуйтесь, дорогая. Все будет в порядке. Я делал это уже не помню сколько раз. – Он остановил меня, когда я повернулась, чтобы уйти: – Вы когда-нибудь видели, как идет телепередача в прямом эфире, Кристина?

– Нет.

– Так почему бы вам не остаться и не посмотреть? Спешить обратно не обязательно, ведь так?

И я осталась там, в студии, став свидетельницей его публичного унижения, когда он барахтался в цифрах и путался в ответах. Он пытался исправить ситуацию, но из-за этого казалось, что он оправдывается. Я видела, как нарастает в нем паника. В какой-то момент он с отчаянием оглянулся, словно надеясь, что я брошусь ему на помощь. Я не шевельнулась, загипнотизированная катастрофой, происходящей прямо у меня на глазах. Чем больше он увязал, тем сильнее повышал голос, словно это могло придать ему авторитетности, но на деле лишь усугублял свой позор.

Я покинула студию раньше, чем он, и поспешила к ожидавшему нас автомобилю. Увидев, как он вышел из здания, я сразу поняла, что он сломлен. Он знал, что я все видела и слышала, но в машине не проронил ни слова, смотрел в окно, отвернувшись, и руки дрожали у него на коленях. Трюк был жестокий, мерзкий, и пусть не я его срежиссировала, но свою роль, тем не менее, исполнила четко.

Мина устранила нанесенный компании ущерб, появившись в новостях тем же вечером. Перед камерами она держалась естественно, контраст между отцом и дочерью был поразителен. Мина продемонстрировала спокойствие, сдержанность и свободное владение цифрами. К концу недели лорд Эплтон объявил, что уходит в отставку, и никто даже не попытался его отговорить. Лучше поздно, чем никогда, бурчали еще недавно преданные ему коллеги.

«Маленький, но жизненно важный винтик в механизме» – так меня однажды назвали, и, как мне кажется, правильно. Я всегда заботилась о мелочах.

6


«Санди кроникл», 8 августа 1999 года
Что я знаю
Мина Эплтон, глава совета директоров сети супермаркетов «Эплтон»

Родилась в поместье Финчем-Холл в Котсуолдс. В шестнадцать лет закончила учебу, посещала кулинарную школу Дебовуар в Лозанне, Швейцария. Сеть супермаркетов «Эплтон» была основана ее дедом в 1925 году. Живет в Лондоне с тремя детьми.

Когда вы бываете особенно счастливы?
Когда нахожусь у себя на кухне. Это душа нашего дома.

Каким был ваш самый гадкий поступок?
Когда мне было восемь, я подлила краску в отцовский шампунь, так что заседать в палате лордов ему пришлось с подсиненными волосами.

Кем из ныне живущих людей вы восхищаетесь и почему?
Моим отцом – за его способность прощать.

Самый важный урок, который преподала вам жизнь.
Она научила меня доверять своей интуиции.


«Что я знаю». Клочок мыльной пены, почти сплошная ложь. Мина отнюдь не восхищалась своим отцом, и вряд он простил ее за то, что она выжила его из компании. И хотя Мина называла свою кухню «душой нашего дома», на самом деле она служила не более чем сценической декорацией, которой и стала в дальнейшем. Была ли Мина особенно счастлива там? Возможно – когда появлялись зрители, когда на нее было кому смотреть. А любопытно узнать: чувствовала ли она себя по-настоящему счастливой хоть когда-нибудь? Ей практически невозможно угодить. Она обречена существовать в состоянии легкой неудовлетворенности. Люди, места, вещи – ничему и никому никогда не удавалось соответствовать ее жестким требованиям.

Я вклеиваю эту вырезку в свой альбом, под словами «доверять своей интуиции» образуется воздушный пузырь, и я разглаживаю его основанием ладони. Интуиция Мины – это инстинкты хищника. Подобно лисе, она готова убивать, даже когда не голодна. Даже если она насытилась обедом из трех блюд, она все равно разорит курятник – просто из азарта. Ничего другого они и не заслуживают, скажет она себе. Они ведь куры. Глупые и слабые.

Тем не менее я гордилась тем, что иду с нею плечом к плечу, с восторгом принимала свою причастность к новой гвардии. С Миной у руля «Эплтон» засиял новыми красками, будто с ним поработал стилист, снабдивший его новым гардеробом, и стало ясно, что за прежним обшарпанным фасадом он был на диво хорош.

Мина собирала новую команду, с беспощадной тщательностью избавляясь от старой. Все произошло стремительно. Первым был уволен финансовый директор Роналд Бересфорд, мой давний босс. Свалить на него вину за позорный провал с цифрами оказалось проще простого, а когда он попробовал защититься, прежние союзники отвернулись от него. Никто не решился выступить против Мины.

В последний день его работы я спустилась вниз и увидела через окно его кабинета, как он наводит порядок на столе. Я смотрела, как он складывает семейные фото в рамках в картонную коробку, и знала, что охранники уже поднимаются в офис, чтобы выпроводить бывшего финансового директора из здания. Имевшие доступ к конфиденциальным материалам, а затем уволенные сотрудники, которых выводят из кабинета, словно преступников, – совсем не редкость. Закрывая клапаны коробки, он поднял голову, увидел меня и улыбнулся. Он не держал на меня зла и, кажется, еще тогда понимал – в отличие от меня, – что и я принадлежу к числу обитателей курятника. И что дальнейшее – лишь вопрос времени.

Мина заменила его Рупертом Френчем – перспективным юнцом из авиатранспортной компании. У нас появился и новый директор по связям с общественностью – мастер своего дела Пол Ричардсон, под которого был создан новый отдел. Целый офисный этаж вкалывал на благо продвижения и защиты имиджа компании, а заодно и имиджа самой Мины. Она всегда прекрасно понимала: важно то, что кажется, а не то, что есть на самом деле. Благодаря чародейству Пола Мина стала лицом «Эплтона».

Мы с Полом Ричардсоном спелись мгновенно. Он был из тех людей, кто при всей своей занятости неизменно находил время заглянуть ко мне поболтать. Однажды он назвал меня загадкой и сам себя убедил, что я окончила частное учебное заведение.

– Да ладно вам, Крисси, будто я не понимаю, что этот ваш акцент – следствие пребывания в какой-то элитной женской школе. Признайтесь честно.

– Ну что вы такое говорите, Пол! – Я забавлялась и протестовала одновременно.

– Значит, вас доводили до ума в Швейцарии, как Мину?

– Меня «доводили до ума», как вы выражаетесь, в колледже секретарей, откуда я сразу попала на работу.

Не он первый обратил внимание на мой акцент. Мой родной отец однажды упомянул о нем: Видать, это ты на своей новой работе пообтесалась, Кристина? Безусловно, своим расцветом я была обязана влиянию Мины. Как и сам бизнес, я сбросила лишний вес и обрела лоск.

7

Чем больше Мина полагалась на меня, тем быстрее росла моя уверенность. Все чаще и чаще она поручала мне свои личные дела, ни разу не усомнившись в моей скрытности. Для этого у нее не было никаких оснований. Она передала мне пароли от своих банковских счетов, мы с ее персональным банковским менеджером называли друг друга по именам, я заезжала за рецептами на лекарства, которые ей выписывали, что случалось нечасто, но это означало, что мне известны все ее хвори вплоть до самых интимных. Мы процветали вместе, Мина и я. Безусловно, доминантным видом в нашем симбиозе была она. А я, как флора подлеска, сумела разрастись в ее тени. Можно сказать, из меня получилось неплохое почвопокровное растение.

Мне никогда не надоедала моя работа, хотя я знаю, что есть люди, воспринимающие секретарскую должность как промежуточную ступеньку. Но это не про меня. Я была рада служить Мине, и ее простые проявления щедрости не раз обезоруживали меня. Зная, что я не стану злоупотреблять служебным положением, она выдала мне кредитку компании, чтобы мне ни за что не приходилось платить из своего кармана. Я собирала и хранила все чеки, но их никто и не думал проверять. У человека менее честного, чем я, расходы с легкостью могли вырасти на тысячи фунтов, и никто бы этого не заметил. Мина убедила меня нанять себе в подчинение двух девушек, чтобы я не погрязла в организационных делах. Сара и Люси стали секретарями номер два и три соответственно. Мина даже позволила нам воспользоваться ее квартирой у Гайд-парка во время двадцатичетырехчасовой забастовки железнодорожников, так как знала, что утром нам будет трудно добраться до работы.

– Ну что вы такое говорите, Кристина! Вам совсем не обязательно вскакивать ни свет ни заря, чтобы успеть на автобус. Эта квартира всего в нескольких минутах ходьбы от офиса. Да возьмите же ключи, ради бога! – Она вложила их в мою руку. – Там хватит места и для Люси с Сарой.

А я-то надеялась, что при всех минусах железнодорожной забастовки у нее будет и плюс – целый день в офисе без Люси и Сары. Да и провести одной весь вечер в квартире Мины было бы неплохо.

– Как жаль, что вам пришлось пропустить выступление вашей малышки, Кристина, – сказала Люси, когда я стояла у окна квартиры и глазела с высоты нескольких этажей на горемычных пешеходов, спешащих по домам, пока не началась забастовка. Слова Люси я пропустила мимо ушей. – Уверена, завтра мы справились бы в офисе и без вас.

Ни у нее, ни у Сары детей пока не было. Разница в возрасте между нами не превышала двух лет, а мне казалось, что я гожусь им в матери.

Оторвавшись от вида за окном, я обернулась. Развалившись на белом диване, они дурачились, веселые от игристого вина из «Эплтона», которое оставила нам Мина.

– Вы точно не хотите, Кристина? – спросила Сара, помахивая бутылкой.

– Спасибо, нет.

Я выдохлась: большую часть вечера они сплетничали о Мине и пытались втянуть в это меня, но безуспешно. На моих глазах Люси съехала с края дивана, поднялась и, пошатываясь, направилась к стеклянным полкам, на которых Мина выставила напоказ несколько изящных вещиц из фарфора и стекла. Я задумалась, стоит ли предупредить Люси о том, насколько они ценны. Или объяснить, что на этих полках есть предметы, которые ничем не заменишь, – они единственные в своем роде. Протянув руку, Люси взяла с полки вазу в виде тонкой трубки из цветного стекла – из тех, в которые поместится всего один стебель. Я ждала, что неуклюжая растяпа Люси споткнется и выронит вазу. Представляла, как ваза ударится о полку и посыплется осколками на пол. Как наяву, видела выражение лица Люси, до которой дошло, что она натворила. Если бы она разбила хоть что-нибудь, я сделала бы ей официальное предупреждение. Три таких предупреждения – и все, на выход: это негласное правило я сама установила для девчонок. Я затаила дыхание, но Люси благополучно вернула вазу на прежнее место.

– Ну, я в постель, – объявила я. – Завтра рано вставать. Разбужу вас в семь. А теперь – спокойной ночи.

Мина попросила меня переночевать в ее спальне, а девчонок устроить в комнате для гостей. Закрыв дверь, я прислонилась к ней, радуясь, что наконец обрела хоть какой-то покой. Потом огляделась. До сих пор помню все детали этой комнаты, формы и цвет этикеток на тюбиках и баночках с кремом, выстроившихся на туалетном столике, их отражение в зеркале. Я выдавила каплю крема размером с фасолину себе на ладонь, растерла ее, вдохнула то, что на этикетке называлось «Летом в Тоскане», представила, какое благоухание стоит там после дождя. С легким оттенком розмарина.

Я приняла душ в смежной ванной, по настоянию Мины воспользовавшись ее роскошным мылом и кремами, закуталась в свежее белое полотенце, подобрала с пола свою одежду, свернула в комок грязное белье и сунула его поглубже на дно дорожной сумки. Вешая деловой костюм на утро в шкаф рядом с вещами Мины, я провела пальцем по дорогим тонким тканям – шелку, кашемиру, ирландскому полотну. Сняла с вешалки одну из дежурных вещей Мины – бледно-розовую шелковую блузку. Розовое я никогда не носила и теперь задумалась, пойдет ли мне этот цвет, и опомнилась, только когда просунула руки в рукава, а с крошечными золотыми пуговками до самого подола спереди так и не справилась. Мина надевала эту блузку под светло-серый жакет с белой строчкой на лацканах и карманах. «Армани», – прочитала я на этикетке. Телефон у постели зазвонил, напугав меня, и я решила, что это Мина. Что она каким-то образом наблюдает за мной.

– Алло?

– Она только что заснула.

Звонил Майк, и я закрыла глаза, представляя себе, как он стоит, прислонившись к кухонному столу, а в раковине ждет моего возвращения немытая посудина из жаропрочного стекла, которую я оставила отмокать. Задерживаясь на работе допоздна, я всегда оставляла дома ужин: готовила и замораживала еду порциями в выходные, на неделю вперед.

– Перевозбудилась из-за выступления, точно тебе говорю.

– Она уснула в слезах. Хотела к тебе.

– Я же говорила с ней не так давно – по голосу вроде бы все было в порядке.

– Знаю. Слышал, как она пела тебе по телефону. Но как только ты с ней попрощалась, она расплакалась, Крис.

– Но она казалась довольной, как…

– Не хотела тебя расстраивать. Это нечестно по отношению к ней.

– Прости. Ты же знаешь, я приехала бы, если бы только могла.

– Неужели Мина даже один день не может без тебя обойтись? Да еще эта чертова забастовка! Мина могла бы дать тебе выходной.

– Но ведь не дала же. А это выступление не последнее, будут и другие. Обещаю, в следующий раз я обязательно приду.

– Ты извини, что я завелся. Просто слишком уж хорошо Анжелика с недавних пор скрывает свои чувства. Разве так годится – в восьмилетнем-то возрасте?

– Наверное, она переутомилась. Так что дело не только в том, что меня не было рядом. Может, подхватила что-нибудь. А все эти волнения ее окончательно вымотали.

– Я позвонил не за тем, чтобы расстроить тебя.

– Знаю.

На мне по-прежнему была незастегнутая блузка Мины, и я перевела взгляд вниз, на собственный живот, морщинистый и рыхлый после беременности. И положила на него ладонь, будто частица Анжелики до сих пор была где-то там. Мне казалось, что впереди у меня еще море возможностей сиять улыбками и хлопать в ладоши на детских выступлениях вместе с другими родителями.

– Крис, ты еще слушаешь?

– Ага. Ладно, увижусь с вами обоими завтра вечером. Буду дома вовремя. Люблю тебя.

– И я тебя, – ответил он.

Мне требовалось выпить чего-нибудь покрепче. Повесив блузку Мины обратно в шкаф, я надела ее халат, прислушалась, убеждаясь, что Сара и Люси уже улеглись, вышла и налила себе большую порцию бренди. Я выпила ее залпом, вымыла стакан и убрала его. Девчонки оставили в гостиной беспорядок, поэтому я вымыла их бокалы, выбросила пустую бутылку из-под шипучки, протерла журнальный столик и взбила диванные подушки. Потом подошла, чтобы поправить вазу, которую брала Люси, повернуть ее так, как мне запомнилось. Я действовала очень осторожно, но зацепила, должно быть, рукавом халата Мины крошечную стеклянную птичку. И проводила ее, кувыркнувшуюся на пол, беспомощным взглядом.

Я смотрела, как она лежит, разбитая, на полу, и чувствовала себя так, словно убила живое существо. Ее клювик и хвост откололись. Это был крапивник. Наклонившись, я подобрала обломки, надеясь, что Майк, быть может, как-нибудь их склеит, но, когда взяла их в руку, поняла: нет, это невозможно. Слишком уж тонкая работа. Выпрямляясь, я наступила на длинный и узкий, как заноза, осколок стекла. Крошечный, но настолько острый, что он проткнул загрубевшую кожу на моей пятке. С обломками в кулаке я поскакала обратно в спальню на одной ноге, чтобы не запачкать кровью светлые ковры. Разбитую птичку я завернула в свое грязное белье, чтобы увезти домой, потом села на кровать и попыталась вытащить занозу. Но чем сильнее я расковыривала ранку пинцетом Мины, тем глубже, кажется, уходило стекло, и я наконец сдалась и просто залепила пятку пластырем. Она ныла несколько недель, отзываясь болью на каждый шаг. Должно быть, заноза и теперь там, глубоко под кожей, только я уже давно ее не чувствую.

8

На следующее утро я проснулась в половине седьмого, а к семи уже покинула квартиру. Не удосужившись разбудить девчонок, я оставила им записку – Ничего срочного, можете не спешить – и предвкушала тихое утро в офисе. День был чудесный, помню, как я оживилась, целеустремленно направляясь на любимую работу. При свете дня мне удалось забыть про вчерашний разговор с Майком по телефону. Гайд-парк был почти безлюден, и я прошлась по нему, а за моей спиной, словно рыцарский стяг, реяло в полиэтиленовом чехле платье, которое Мина попросила прихватить для нее.

Я шла по одному из самых престижных и завидных районов Лондона. Ряды деревьев вдоль улиц, здания с блестящими, выкрашенными черной краской дверями с накладками из начищенной меди. И жилые дома, и офисы – домашний и деловой мир здесь соседствовали друг с другом. Если не знать, где что, различить их было трудно: офисные здания маскировались под жилые дома симпатичными ящиками для цветов на окнах, и выдавали их лишь неброские таблички с названиями компаний. Я поднялась по мраморным ступеням «Эплтона», помахала охраннику, и застекленные двери раскрылись передо мной.

– Вы сегодня спозаранку, Кристина, еще слишком рано даже для вас.

– Да уж. Напряженный день.

В то время все мои дни были напряженными.

Первым делом я позвонила водителю Мины. Дэйв Сантини был моим самым надежным товарищем по работе, моим соратником. Как и меня, его выбрали специально на замену шоферу в нелепой ливрее, который возил повсюду лорда Эплтона. Однажды вечером Мина села в черный кеб Дэйва и к концу поездки уже решила: он именно тот, кто ей нужен. Не знаю, что именно привлекло ее в нем, но полагаю, та же способность к преданности и соблюдению конфиденциальности, которую она распознала во мне. Наверное, уговаривать Дэйва пришлось дольше, чем меня, ведь он дорого заплатил за свой кеб и потратил годы на известный своей сложностью тренинг для таксистов на знание города, – но она его все-таки уговорила. Много лет спустя я узнала, что у Дэйва накопились довольно внушительные долги, и Мина, нанимая его на работу, погасила их все.

Газетных вырезок по Дэйву у меня набралось всего на одну страницу альбома. Как и я, он был рядом, но оставался невидимым. Обслугой. Меньше тысячи слов, слишком много неточностей. Одна плохо осведомленная газета сообщала, что Дэйв когда-то служил в охране. Неправда, никогда не служил, и эта ошибка возмутила меня, так как создавала о нем впечатление как о человеке, жестком по натуре. Я же знала, что Дэвид Сантини деликатен и вдумчив – добрая душа, которая мухи не обидит.

Перед отъездом в «Лавры» мне хотелось поговорить с ним, но на звонок ответил его сын и сообщил, что Дэйв в больнице. С инфарктом, сказал он. А когда я заплакала, он бросил трубку. Мне хотелось навестить Дэйва, но, перезвонив, я узнала, что к нему пускают только членов семьи. Бедный Дэйв. Как и я, он не сумел предугадать обязательства, которые прилагаются к роли преданного слуги Мины Эплтон. Мы с ним стали «обвиняемыми», на нас, сидящих на скамье подсудимых, были обращены все взгляды. Это сломило нас обоих.

У меня срыв случился раньше, чем у Дэйва, – вскоре после завершения судебного процесса. Помню, как однажды утром я шла к вокзалу, чтобы успеть на свой поезд и доехать до работы. Просто переставляй ноги, и все, Кристина, твердила я себе. В тот раз я вышла из дома впервые за несколько недель. Был час пик, на перроне собралась толпа, но передо мной она словно расступилась. Пришел поезд, все места мигом заняли, но, пока я пробиралась по вагону, какой-то мужчина встал и уступил мне место. Я хотела поблагодарить его, но он сконфуженно отвернулся. И я поняла почему, когда увидела свое отражение в оконном стекле. Мое сердце будто мчалось наперегонки с поездом, я положила пальцы на запястье, нащупала пульс. И насчитала больше ста семидесяти ударов в минуту.

В подземке мне стало поспокойнее. Никто не уступал мне место, меня вообще не замечали. Я стала невидимкой, одним из пассажиров, которые проделывали тот же путь, что и я, много лет подряд. Но, едва выйдя из метро на станции «Оксфорд-серкус», я похолодела. Я остро ощущала раздражение бурлящей вокруг толпы и вспоминала, как сама теряла терпение, когда туристы или матери с детьми, посмевшие высунуться на улицу в час пик, медлили в нерешительности, задерживали меня. А теперь я сама болталась без дела в толпе занятых, работающих людей.

Этот путь я могла бы проделать с завязанными глазами и буквально заставила себя выйти к Маргарет-стрит, затем к Кавендиш-сквер. Универмаг «Джон Льюис» еще не открылся, но персонал уже прибывал, и я остановилась посмотреть, как люди стекаются к служебному входу, завидуя их чувству принадлежности. Потом двинулась дальше, перешла через улицу к Уигмор-стрит, повторяя свой давний маршрут, и, пока шагала, почувствовала, как подкладка пальто хлопает по икре там, где в то утро я случайно зацепила ее каблуком. Отчетливо помню звук рвущейся ткани. Еще дальше, по Уэлбек-стрит, мимо химчистки, откуда я годами забирала старательно упакованную в полиэтилен одежду – но только ее одежду и никогда свою. Как ребенок, с восторгом глазеющий на сладости, застряла у витрины магазина канцелярских принадлежностей и была вынуждена буквально тащить себя прочь, вдруг испугавшись, что опоздаю. Я же никогда не опаздывала. И я припустила бегом, а когда, задыхаясь, приблизилась к зданию, вдруг заметила, что источник неприятного запаха на улице – я сама. Мерзкого запаха псины. Вещи, которые я надела тем утром, неделю провалялись мокрые на полу. Допустить, чтобы меня заметили, я не могла: прячась в какой-то дверной нише на противоположной стороне улицы, я смотрела, как мои бывшие коллеги поднимаются по мраморному крыльцу «Эплтона» и стеклянные двери раздвигаются перед ними, как когда-то передо мной.

У Дэйва не выдержало сердце. А у меня – психика. Он вряд ли поправится. Зато мой прогноз неплох. Каждый день, проведенный в «Лаврах», я ощущаю как еще один шаг на пути к выздоровлению.

9

Во всем, что касалось частной жизни Мины, я была чрезвычайно осторожна, но, когда речь заходила о СМИ, мои руки зачастую оказывались связанными. С моей точки зрения, она слишком потакала прессе, в угоду ее требованиям выходя далеко за рамки, которые я считала разумными. Помню, как еще в самом начале я сопровождала ее на телестудию, на церемонию вручения премии «Качественный продукт» (Мина входила в жюри). Журналисты беспорядочной толпой собрались у здания, и, заметив, что какая-то неопытная девушка-фотограф завозилась со своей аппаратурой, Мина остановилась в ожидании, когда та разберется и подготовится к съемке. Затем она прошла к входу еще раз, а я тем временем бог весть как долго маялась в фойе. Они друзья, а не враги, Кристина, сказала она, заметив, как я нервно поглядываю на часы.

СМИ любили Мину, так что мне не следовало удивляться, когда телепродюсеры стали интересоваться ею. К тому времени у нее уже имелся агент, который занимался ее появлениями на публике, и, поскольку она умела естественно держаться перед камерой, поступившее ей предложение вести свою передачу было неизбежностью.

Поначалу я была настроена скептически. Я опасалась, что ее частная жизнь пострадает еще сильнее, и, как выяснилось, была права. Если бы она не стала настолько известной, не поднялась бы и такая шумиха. Если бы она не появлялась на экранах, может, и газеты не занялись бы раскапыванием подробностей о ее бизнес-проектах. Но моего мнения никто не спрашивал. А когда я своими глазами увидела, с какой легкостью Мина освоила сразу две сферы – бизнеса и развлечений, – я изменила свое отношение к происходящему. Я видела, как эти сферы подпитывают друг друга. Им нравилось поддерживать тесную связь, и Мина всегда об этом знала. В эту смесь она добавила еще и политиков, устраивая званые ужины и приемы, на которых вращалась в кругу гостей, знакомила их между собой, вела себя со всеми как с друзьями, хотя сомневаюсь, что среди них у нее нашелся бы хоть один настоящий друг. Для этих людей Мина была воротами в параллельную реальность, разрывом в стратосфере, благодаря которому миры пересекались и смешивались под ее внимательным руководством.

«Мина у себя дома» – так назывался цикл ее телепередач. Я присутствовала при записи пилотного выпуска, сидя на серебристом чехле от камеры, приткнутом в угол кухни.

– Может, заскочите ко мне по пути домой? Дэйв вас привезет. Скажем, к шести?

Она даже головы не подняла от стола, и я удивилась, зачем я ей там понадобилась.

– Да, спасибо. С удовольствием.

Наверное, я могла бы ответить и спасибо, нет. Заезжать к ней мне было не по пути, на той неделе я уже дважды возвращалась поздно, не успевая к тому моменту, когда Анжелика укладывалась спать. Может, Мине было бы полезно впервые за несколько лет узнать, что это вообще возможно – услышать от меня слово «нет». Боюсь, я ее разбаловала. Если бы я сразу установила какие-то рамки, как в общении с детьми, возможно, все сложилось бы иначе. Вместо этого я отодвинула в сторону мысли о своей семье и после работы поспешила вниз, искать Дэйва, ждущего меня в машине. Я села на переднее сиденье и вдыхала обольстительный запах кожаной обивки, пока мы вклинивались в плотный поток транспорта, ныряли в тихие переулки и выныривали из них.

– Она просила вас кое-что прихватить для нее по пути, – сказал Дэйв, протягивая мне список покупок.

В то время между офисом и домом Мины не было ни одного супермаркета «Эплтон», поэтому мы остановились возле магазина конкурирующей сети. Все действия у нас с Дэйвом были отработаны до автоматизма. Он тормозил на желтой линии и ждал, пока я обегу торговый зал, наполняя корзину, словно мне, как и всем вокруг, надо было по дороге домой докупить кое-что к ужину. Когда я выходила, Дэйв открывал багажник, и я перекладывала покупки в пакеты с эмблемой «Эплтона», запас которых мы всегда возили с собой. Таким было правило: никто не должен видеть, как в дом Мины вносят или выносят из него товары от конкурирующих брендов. К тому времени эти маленькие безобидные уловки вошли у меня в привычку.

У меня имелся собственный ключ от дома в Ноттинг-Хилл, и я, отперев в тот вечер входную дверь, сразу почувствовала, как из цокольного этажа поднимается нагретый телевизионными прожекторами воздух. Немного помедлив, чтобы привыкнуть к новой атмосфере, я прокралась вниз так тихо, как только могла, и, выглянув из-за двери, увидела мешанину аппаратуры и людей, в центре которой находилась Мина.

Помню, она была в незнакомой мне красной рубашке. Из костюмерной, предположила я. Несколько верхних пуговиц остались незастегнутыми, и, когда она наклонялась над тестом, раскатывая его, виднелась ложбинка. Совсем чуть-чуть. Зрители могли решить, что пуговицы расстегнулись сами собой. В нарушение всех правил гигиены ее волосы были распущены, но я догадалась: это что-то вроде брендинга. Буйные кудри стали фирменным знаком Мины. Время от времени она отводила упавший на лоб локон тыльной стороной ладони, и, когда девушка-гример выступила вперед, чтобы смахнуть со щеки Мины муку, режиссер остановил ее. Он был прав: симпатичное размазанное пятнышко придавало образу аутентичность. Здесь, в собственной кухне, Мина просто была самой собой.

За двадцать минут, пока я стояла, держа в руках сумки с покупками, замороженный горошек успел оттаять и стал капать мне на ногу. Я пробралась мимо прожекторов к холодильнику, спотыкаясь по пути о кабели и натыкаясь на людей, и ухитрилась разложить покупки так, что предательские логотипы конкурирующей сети никто не заметил. Еще полтора часа я провела, сидя в углу, потея под прожекторами и, кажется, немного раскрасневшись. Причастность к происходящему приводила меня в восторг, но вряд ли меня хоть кто-нибудь заметил.

10

А вот и я. Кристина Бутчер, правая рука Мины Эплтон. Мое имя впервые попало в прессу. Прикладываю к странице линейку, обвожу статью тонким карандашом, затем вырезаю точно по линиям. Мина тоже здесь. На снимке мы только вдвоем: я стою за ее правым плечом. Этого хватит на целых две страницы моего альбома: одна для снимка, вторая – для трехсот слов, написанных обо мне.

Их опубликовали в журнале «Леди» на самом пике популярности телепередачи Мины. Статья была посвящена интервью с личными помощниками влиятельных лиц и озаглавлена «Привратники». Она и сейчас поднимает мне настроение. Это был мой звездный час. Когда ко мне обратились из журнала, я согласовала вопрос с Миной, и она помогла мне с выбором нескольких фраз, которые, по ее мнению, представляли меня в наилучшем свете.

«Моя работа – следить, чтобы в жизни миссис Эплтон все шло как по маслу. Видите ли, граница между ее частной жизнью и работой весьма размыта, и это значит, что день на день не приходится. Только что я утрясала повестку дня к совещанию директоров «Эплтона», а уже в следующую минуту мне предстоит забирать одежду Мины из химчистки или проводить собеседование с новой няней для детей. Свою роль я вижу как комплексную». Именно так Мина описывала мою работу на первом собеседовании.

Послушать тебя, так ты как будто горничная, черт бы ее побрал, высказался мой муж. Майк считал, что меня не ценят по достоинству. Может быть. Но на самом деле забота о личной стороне жизни Мины составляла важную часть моих обязанностей. Это была сложная головоломка, и лишь мне удавалось раскладывать ее детали по местам. Моя правая рука, Сара, похоже, навсегда засела в декрете – к тому времени у нее было уже двое детей, – а Люси при всей ее старательности способностями не блистала.

«Должно быть, трудно справляться с такой ответственной работой? У вас же, если не ошибаюсь, есть дочь, – продолжала бойкая дамочка из «Леди», просмотрев свои записи. – Как вы добиваетесь сбалансированности вашей жизни и работы, Кристина?»

Не твое собачье дело.

«Легко», – с бодрой улыбкой ответила я. Моя частная жизнь не подлежала обсуждению.

Вообще-то, я никогда не понимала смысла выражения «сбалансированность жизни и работы». По мне, работа и жизнь – это не что-то обособленное, что можно взвесить, положив на разные чаши весов. Признаюсь честно: это было жонглирование, удерживание в воздухе всех мячей, и порой оказывалось, что у меня руки-крюки. Но своей профессиональной репутацией я горжусь. За все годы моей службы у Мины я отсутствовала на рабочем месте всего полтора дня: даже отпуска и праздники моя семья проводила в то же время, что и семья Мины.

Анжелике нелегко приходилось с мамой, чей рабочий день был ненормирован, и я изо всех сил старалась загладить свою вину перед ней. Если Майка не было дома, мы с ней усаживались в обнимку на диване и вместе смотрели телевизор. Когда показывали передачу «Мина у себя дома», Анжелике нравилось, как я рассказываю о том, что осталось за кадром: как у Мины подгорела первая партия свекольных брауни, как она опалила волосы кулинарной горелкой, готовя крем- брюле.

По выходным Анжелика ходила за мной как привязанная. Субботние дни она проводила на табурете у кухонного стола, наблюдая, как я заготавливаю еду на неделю вперед. А воскресенья я целиком и полностью посвящала ей. И тогда мы вместе пекли разные лакомства – печенье, кексы, что-нибудь в этом роде, – и мне казалось, что витающие в доме ароматы утешают нас обеих.

– А эти для кого? – однажды спросила меня Анжелика, с подозрением глядя на печенье, которое я заворачивала в плотную коричневую бумагу.

Подняв голову, я увидела, что она испугана.

– Иди сюда, солнышко. – Я притянула ее к себе на колени. К тому времени ей уже исполнилось девять, но она по-прежнему ластилась ко мне, как в четыре года. Я поцеловала ее в макушку. – Это подарок для Лотти, дочки Мины. Она уехала учиться в закрытую школу. Ты же знаешь, что такое закрытая школа?

Анжелика кивнула.

– Я тут подумала: пожалуй, надо бы и мальчикам послать. Им не так повезло, как тебе, ты ведь живешь дома, с мамой и папой. А печенье их порадует, правильно?

Она снова кивнула, и я показала ей, как красиво завязать на свертках бантики из рафии – в точности как делала при мне Мина много лет назад.

Дела отнимали у Мины все больше времени, ей было трудно уделять детям внимание, в котором они нуждались, и я помогала ей чем могла. Мне вовсе не составляло труда в свои выходные приготовить немножко домашних лакомств, а потом занести их на почту вместе с запиской.

К тому времени я научилась виртуозно подделывать почерк Мины.

Пока я писала письма, которые собиралась приложить к посылкам, Анжелика обнимала меня за талию, прижимаясь щекой к моей груди, и только теперь я задаюсь вопросом: неужели она боялась, что я и себя отправлю посылкой в подарок чужим детям?

11