Офигительный звук. Иван выдохнул.
Получилось!
Чувствуя ногами вибрацию корпуса лодки, Иван стоял и не верил. Они это сделали. Подводная лодка спустя двадцать лет вышла в боевой поход. И плевать, что балластные цистерны заварены и из штатного оборудования мало что работает.
Уходим под воду в нейтральной воде.
Мы можем по году…
А можем по два. Красин смотрел на диггера и улыбался…
– Командуйте, товарищ капитан, – сказал Иван.
– Лейтенант Красин командование принял. По местам стоять, с якоря сниматься, – приказал моряк насмешливо, – поднять паруса. Полный вперед.
– Есть полный! – отозвался Убер.
– Сейчас бы кого-нибудь наверх… Нельзя, – Красин поморщился, – а там ходовой мостик. Когда лодка в надводном положении, пользуются им. Как нам выйти из устья, даже не знаю…
Иван огляделся.
– А иначе как-нибудь можно?
– Можно, – сказал Красин, подумав. – Но это будет цирковой номер. Одноглазый ведет слепого, а тот упирается.
– То есть?
Красин ткнул пальцем в металлическую трубу, окрашенную в желто-серый цвет.
– Через перископ. Как в боевом положении. Причем поле зрения ограничено, потому что гидравлика пока не работает и повернуть его мы не сможем.
– О, – Иван почесал глаз, – и что мы увидим?
– Понятия не имею, – честно ответил Красин. Он шагнул к перископу. – Сейчас и узнаем.
По корпусу лодки заскрежетали чем-то острым. Когти? Иван почесал подбородок. Выходить наружу категорически не хотелось.
– Попробуем?
– Электрика пока не работает, аккумуляторы высохли, а перископ вручную не повернешь. На улице ночь – зато белая. В принципе, можно и попробовать. – Красин на мгновение задумался. – А чем мы рискуем? Врежемся в берег или в затопленную баржу. Фигня война. Поехали. Эй, матрос. – Он тронул Мишу за плечо. – Давай к штурвалу.
Иван посмотрел на моряка и усмехнулся. Хорош.
Кстати…
Иван прошел мимо застекленных стендов и нашел, что искал. Попробовал открыть шкаф, не смог, выдернул замок. Треск. Хрупкое дерево расслоилось на щепки. Иван достал то, что находилось в шкафу и вернулся.
– Держи, – протянул он моряку черную морскую пилотку, принадлежавшую некогда, если судить по надписи, старшему помощнику командира С-189.
Минуту Красин молчал, глядя на пилотку. Потом бережно расправил ее ладонями, надел.
Выпрямился. Тускло блеснула кокарда.
– Товарищ начальник экспедиции, – обратился Красин к Ивану. Голос его звучал хрипло от волнения. Он словно стал выше ростом. – Подводная лодка С-189 «Арго», – он улыбнулся, – к походу готова. Жду ваших приказаний. – Красин торжественный и красивый, как жених, приставил ладонь к черной пилотке. – Докладывал командир лодки лейтенант Красин.
Все невольно выпрямились. Кузнецов прямо светился.
Торжественная пауза.
– Идем на Залив, – сказал Иван.
Глава 17
Пассажир
– Проходим дамбу, – сказал Красин, оторвавшись от перископа.
– И?
– Впереди – открытое море. Справа – Кронштадт.
Иван кивнул. Насколько он помнил план, начерченный профессором, пока все идет правильно. Хорошо идет. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…
Ну и ночка выдалась. По чуть-чуть, по миллиметру они сумели провести лодку между затонувшей баржей и причалом – два раза начинал противно и страшно скрежетать металл, когда лодка задевала прочным корпусом препятствия. Красин изматерился, подавая команды. Он дежурил у перископа и кричал «чуть правее, левее… еще левее… малый вперед». Иван стоял у люка отсека, передавая команды Уберу и Седому, которые управляли дизелем. Один раз они умудрились заглохнуть и лодка замерла, слегка покачиваясь, посреди Невы – они уже начинали разворот. Иван думал, что второй раз завести дизель им не удастся, но… Видимо, сегодня кто-то из высших сил играл за их команду. Может быть, даже сам Хозяин Туннелей.
Они запустили дизель. Часть механизмов лодки ожила, перископ наконец удалось повернуть. Сейчас светились некоторые приборы и лампочки в центральном посту; неуверенно, то затухая, то разгораясь, горела лампа в аккумуляторном отсеке, бросая в центральный пост отсвет, мерцавший на черной воде. Воды в лодке было по щиколотку. Красин сказал, что чуть позже, возможно, удастся запустить насосы откачки. Впрочем, не до жиру. Иван выдохнул. Все пока идет нормально, тьфу-тьфу-тьфу. При такой скорости часа через три будем у ЛАЭС.
Бум. Бум. Гулкие удары по металлу.
«Ну вот. Накаркал».
– Иван, – из соседнего отсека высунулась макушка Уберфюрера. – Там какая-то хуйня топчется, как раз над нами. Над двигательным… ну, ты понял. Кордебалет, бля. Глянуть бы, как думаешь?
Иван кивнул.
Надо проверить, что там у нас за пассажир…
* * *
Иван осторожно выглянул из двери рубки. Так, птеродактилей нет – они улетели, когда лодка вышла в Невскую губу, зато оставили за собой огромные белые пятна помета. Одно слово – твари.
Он поднял автомат, прислушался. Тишина, нарушаемая только гулом в ушах и рокотом дизеля. Толкнул дверь ногой. Скри-и-ип. Иван ступил на палубу, присел на корточки. Вправо, влево… черт.
Иван почувствовал приступ головокружения. Вокруг простиралась огромная гладь моря, залитая бледным, туманным светом. Лодка под ногами слегка вибрировала и покачивалась, идя с волны на волну. Слабые белые буруны вскипали под ее носом и убегали назад, оставались за кормой. Слева по ходу лодки темнела полоска берега.
Справа… Иван вдруг почувствовал давление в затылке. Да что ж такое! Он застыл. Все-таки, блять, накаркал.
* * *
Привет из глубины Невских вод.
Иван зажмурил левый глаз, плавно повел стволом автомата – в прорезь прицела попало смутное пятно, чуть светлее окружающей темноты. «Да что же это такое?» Иван помедлил. Пятно продолжало расти. «Чертова фигня. Всю жизнь я боялся, что встречу что-то, что убьет меня быстрее, чем я его увижу – и вот на тебе! Я вижу эту фигню, насколько это возможно в таком мраке, но мне совсем не хочется умирать». Иван положил палец на спусковой крючок. Одно нажатие… И серое пятно. Пятно росло вверх, словно человек вставал на ноги.
Может, и человек. Только нарисованный ребенком, без соблюдения размеров и пропорций. Потому что будь там, на корме, даже самый высокий человек, он все равно казался бы раза в два меньше, чем этот. Серый выпрямился. Ивана качало, прицел плавал по серому пятну вверх, вниз, в сторону. Этот выпрямился и обернулся.
«Тому, что для нас непривычно, незнакомо, непонятно, мы бессознательно пытаемся придать антропоморфные черты», – говорил Водяник.
– То есть? – спросил тогда Иван.
«Мы делаем их людьми силой своего воображения, а затем убеждаемся, что они… или оно… человеком не является даже близко. Глупо приписывать кому-либо собственные устремления, желания и страхи только на основании внешнего сходства. Особенно, – тут профессор делал эффектную паузу, – когда даже сходство – и то воображаемое».
Серый человек повернул к Ивану свое лицо… или что у него там? Круглое, маленькое в сравнении с остальным телом, оно светилось в темноте. Два глаза – две круглые дыры, но ими серый смотрел на Ивана – и, самое главное, видел его. Диггер почувствовал, как шевелятся волосы на затылке. В этом, казалось, не было ничего страшного. Стоит высокий серый человек и смотрит – но у Ивана почему-то отнялись ноги. «Пассажир» не двигался, не говорил, только слегка покачивался от движения лодки.
«Мы думаем, что видели все. А потом мы видим еще больше. И тогда разум наш оказывается подвешен на тонких ниточках, идущих куда-то в высоту. И ниточки вот-вот оборвутся».
Иван умер.
В следующее мгновение он отшатнулся, рухнул обратно в рубку; в приступе паники Иван пытался удержать себя на грани, прислонился к ржавой стене. Спину и затылок холодило. Иван отстраненно смотрел на себя со стороны. Кто этот смешной, усталый человечек с ввалившимися глазами?
Рывком он вернул себе ощущение тела.
Холод в затылке, вибрация корпуса, негромкое румм-румм-румм двигателя. Звук выбрасываемой через шпигаты отработанной воды.
В последний момент, отчаянным усилием, Иван приподнялся, схватился за ручку, данг! – захлопнул дверь рубки и с громким скрежетом повернул запор.
Рубка С-189 в прошлой жизни не закрывалась герметично, а заливалась водой, чтобы не раздавило чудовищным давлением при погружении. Иван выпрямился, отшатнулся от двери, поднимая автомат. Нога скользнула по выпуклой крышке люка. Это спуск вниз, в безопасную темноту отсеков.
Ощущение парения над собственным телом прошло.
Ивана затрясло. Спина мокрая.
Он непослушными руками открыл крышку люка, спустился и закрыл за собой. С трудом стянул противогаз, едва не уронив в плещущуюся в отсеке воду. Постоял на трапе, прислушиваясь…
Ничего.
«Пассажир» вел себя на редкость тихо.
Надолго ли?
* * *
Вытянутое тело лодки резало волну.
Иван спрыгнул с трапа и провалился в темную жижу по колено. Ничего себе.
Воды явно стало больше. Мы тонем?
– Что происходит?! – заорал Иван, пытаясь перекричать шум дизеля. Румм-румм-румм. Тот работал на пределе, Иван слышал подозрительные шумы. Чуткое ухо диггера уловило какой-то сбой в ритмике двигателя.
Красин не отозвался.
Моряк прильнул к перископу, повернул рукоятки. Иван мысленно выругался. Черная грязная жижа все поднималась – насосы, работающие напрямую от генератора, минуя высохшие аккумуляторы, выбрасывали за борт десятки литров воды, но этого все равно было мало. Иван огляделся. Корпус лодки подтекал. Дифферент на нос стал такой, что скоро гребные винты окажутся в воздухе – и прощай, родная.
– Что происходит?! – прокричал Иван. Капитан оторвался от перископа и наклонился к иванову уху.
– Мы тонем, – сказал он. Иван вздрогнул. Красин усмехнулся. – Ну, или погружаемся, мы ж таки не хуйня какая, а подводники.
Лодка шла на полной скорости. Корпус вибрировал, гремели стаканы и стекла шкафов. Скольжение с волны на волну стало жестким, как приземление с разгона на твердый пол.
– Что делать будем?
– Лево руля, – приказал Красин. – Курс держать двести девятнадцать.
– Есть! – Кузнецов плавно, словно опытный рулевой, повернул штурвал. Стрелка указателя перед ним дернулась и поплыла вверх по металлической шкале.
– Ставлю лодку поперек волны, – пояснил Красин. – Под восемьдесят градусов к берегу. Волнение сильное, а С-189 не самый мореходный корабль, прямо скажем. Завалит. Если пойдем вдоль волны, нас просто опрокинет.
– Можно?
Красин кивнул.
Иван взялся за рукояти перископа, прислонился к окуляру. Старая резина была жесткой и острой. Врезалась в лоб, в щеки, в нос.
Иван увидел сквозь мутное стекло и туман длинную полоску берега, вершины деревьев. Какие-то размытые здания виднелись справа. Призрачные. Может, и почудилось.
Многое увидел Иван, но главного не увидел.
– Но там же нет… этого… причала. – Иван оторвался от перископа. – Как же мы?
– Верно. – Красин улыбнулся. – Конец всем печалям, концам и началам – мы рвемся к причалам заместо торпед. Высоцкий. «Спасите наши души». Люблю эту песню. Причала там нет. Мы выбросимся на берег, как киты-самоубийцы. Другого выхода я не вижу. Мы слишком быстро набираем воду.
Иван помолчал. Кузнецов стоял за штурвалом управления бледный, как мертвец, но держался молодцом. В зеленоватой воде, которая дошла ему до пояса, мягко отражались отсветы циферблатов. Вода все прибывает, ежу ясно. «И она холодная, м-мать».
Кузнецов был спокоен. «Подрос мальчик», подумал Иван и отвернулся.
Даже сквозь мощное румм-румм-румм Иван слышал, как невнятно ругается в двигательном отсеке Убер.
– …ать! – долетело обрывком.
– А этот? – Иван не стал договаривать.
Еще этот «пассажир», будь он неладен.
– Приготовьтесь к выходу наверх! Занять места у трапа на выход. Двигательный. – Красин взял микрофон. – Слышите меня? Самый полный вперед.
Он помолчал. Корпус лодки вибрировал. Шум ударов волны стал глуше.
– Всем приготовиться покинуть корабль, – сказал Красин наконец. – Ну же! Чего ждете? Иди, матрос!
Он выпихнул Кузнецова с места рулевого, встал сам.
– Ты сразу за нами! – крикнул Иван. Красин, не поворачивая головы, кивнул.
Полезли наверх – один за другим. Иван взобрался, подсветил фонариком… «Мда». Он смотрел теперь прямо в зад Уберфюрера, закрытый штанами «химзы». Белесые пятна грязи на сером фоне.
«Проклятая жизнь, – подумал Иван в сердцах. – Вечно оказываешься подозрительно близок к полной заднице».
– Надеть противогазы, – велел Иван.
– По моей команде! – крикнул Красин снизу. – Три! Два!
Иван выдохнул, проверил пистолет. Когда сомневаешься, лучше проверить. Пистолет был в порядке. Ниже по трапу зашевелился Кузнецов. Еще ниже Мандела. Седой должен идти замыкающим, сейчас он стоял внизу.
Пахло сыростью, дизельной гарью и тухлой водой.
– Один! Ноль! Пошел! – скомандовал Красин.
Скрежет. Грохот, словно опрокинули что-то большое. Свет ослепил Ивана. Под перчатками чавкала ржавая грязь, осыпалась облупившаяся краска.
Иван уцепился за край люка, его схватили за запястье и выдернули наверх.
Луч фонаря высветил ржавые заклепки. Что-то скрежетнуло металлом по рубке, удар. Еще удар. Словно ломом долбят.
– Спасите наши души, – хрипло запел Красин. – Мы бредим! От! Удушья!
Эхо в брюхе лодки множилось и дробилось – казалось, уже не один голос поет, а много. Все мертвые матросы лодки С-189 подпевают нынешнему капитану.
– Спасите наши души! Спе-ши-те к нам!
– У-у-услышьте нас! На суше! Наш SOS все глуше… глуше…
– И ужас! Режет… души…
«Выбросимся на берег, как хренов кит».
– На-по-по-лам. – последнее, что услышал Иван.
Они выскочили из рубки – с автоматами наготове.
Иван вздохнул и выпрямился. Ночной «пассажир» исчез, словно его и не было.
Иван посмотрел в другую сторону… Та-ак.
Крылатые твари загадили весь нос лодки. Она шла на скорости, буруны вокруг носа бежали споро.
Едва различимый в темноте берег приближался. Диггер видел только какие-то черные остатки деревьев, правее – корпуса атомной станции. Призрачные силуэты труб в тумане.
– Сейчас врежемся! – крикнул Убер. – Держись, кто за что может!
Иван вернулся к рубке, залез по ржавой лестнице наверх и приготовился к столкновению.
* * *
Удар! Ивана тряхнуло, швырнуло вперед – он едва удержался за ржавый поручень. Тунк! – поручень не выдержал. «Вот бля». В следующее мгновение под Иваном медленно проплыло серо-ржавое тело подлодки С-189. Слой воды и песка нахлынул, обтек корпус лодки, швырнул грязью в рубку. Буммм. Бдзанк, бдзанк. В металл рубки застучали камешки.
Иван летел. Он начал поворачивать голову – его несло вперед, в сторону берега; под ним была прозрачно-серая, с клочками черных водорослей, морская вода. Лодка на скорости врезалась в дно, начала поднимать кормовой плавник, словно собираясь перекувырнуться через голову, помедлила и опустила хвост. Шлеп. Белые буруны вокруг.
В это же мгновение Иван по плавной дуге достиг поверхности моря.
Плюх! Вода оказалась неожиданно плотной, как застывшая смола, потом вдруг перешла во второе агрегатное состояние, расступилась и поглотила Ивана. Он ушел вниз. «Закрой глаза», велел Иван себе в ту долю секунды, что у него была. Закрыл.
И открыл.
Он был под водой, грудь распирало, словно что-то толкалось оттуда. Б-бу-ульб. Воздух вырвался из Ивана, заставил откинуть голову. Иван выпрямился и посмотрел вперед. Дно было под ногами метрах в двух-двух с половиной. Серое, песчаное, кое-где продавленное валунами. Коричнево-черные водоросли. И сквозь мутную воду на Ивана кто-то смотрел.
Замирание.
Гул в ушах. Иван смотрел вперед сквозь колеблющуюся водную толщу, наползающую на берег и стаскивающую камни с мест.
Позади, за его спиной, тело подлодки все еще качалось, поднимая упругие, мягко толкавшие Ивана в спину. Выкрашенная в серо-зеленый цвет, с обросшим днищем, лодка промялась в месте удара – сейчас оттуда били струйки пузырей, улетали вверх. Вода врывалась внутрь, бурлила, заполняла собой пространство лодки, выталкивала из нее воздух. Где-то там, в командном отсеке, все еще горели одинокие лампочки, потрескивал древний сонар, и – бамм! – корпус лодки сотрясается в последней агонии. Капитан Красин стоит по пояс в воде, молчаливый, засунув руки в карманы черной шинели, и спокойно смотрит, как вскипающая белым вода втекает, поднимается, заполняет отсеки. С треском лопается очередная лампочка, летят искры. Красин смотрит и молчит. Уходит с кораблем на дно, как последний капитан балтийского флота. Мы из Кронштадта. Б-бу-ульб. Б-бу-ульб.
Руки в карманах шинели. Черная пилотка.
Красин улыбается.
* * *
Человек ведра и швабры.
Он не помнил, когда начал пить. В конце школы, еще до мореходки? – не важно. Важно другое: что это единственное из увлечений, в котором он хоть чего-то достиг.
Иногда так хочется пожалеть себя.
Сесть на пол рядом со своей койкой на втором ярусе жилого корпуса «Техноложки» и сидеть, качаясь и подвывая.
Это особое удовольствие.
Лейтенант Красин поднимает голову и оглядывает свой корабль.
В лодке горят огни и где-то наверху гремит металл. Снизу хлещет вода, врываясь через носовые отсеки, которые по нормам борьбы за живучесть стоило бы задраить.
Белая пена бурлит вокруг Красина. Вода дошла уже до пояса и поднимается.
Но это не важно.
Через несколько минут все будет кончено.
Красин выпрямляется. Противогаза на нем нет, дышать легко – хотя воздух и пропитан запахом вонючей трюмной воды.
Но это прекрасный запах. Запах свободы и моря.
Это даже лучше, чем запах коньяка, что сейчас плещется в его нагрудной фляжке.
Он кладет руки на штурвал. Холодный металл под ладонями слегка шершавый. Красин слышит позади румм-румм-румм. Дизель все еще работает даже странно, что его до сих пор не залило…
Красин – ждет. Коньяк во фляжке никуда не денется.
Что ты делаешь, когда теряешь все? Идешь и топишься? Слабые так и делают. Сильные так и делают. А такие, как ты – ни то, ни се, середнячки, начинают пить.
Он начал в последних классах школы. Они сидели компанией у кого-нибудь в парадной, забравшись повыше – этаж на десятый, одиннадцатый. Сидели на бетонных, со следами сигаретных ожогов ступенях, среди разрисованных карикатурами и идиотскими надписями стен, смеялись и болтали. Вернее, остальные болтали, а он с некоторого времени начал просто пить. Как воду. Он не понимал, зачем тратить время на болтовню, когда основное – это залить в глотку водки и пропустить ее внутрь.
Через некоторое время он заметил, что теперь чаще пьет один, чем в компании. Пьет, не тратя времени, молча и методично.
Ему стали не нужны друзья.
Он просто выпивал определенную дозу и вырубался. Иногда прямо там, где пил. Иногда, если не хватило, покупал добавку и догонялся уже дома, поднявшись на площадку следующего этажа.
Несколько раз его приводили домой соседи. Иногда они просто спускались и звали его родителей.
Красин кивает сам себе.
Когда ты алкоголик, у тебя нет стыда. У тебя нет совести. У тебя нет ничего.
Кроме льющейся в пищевод спиртосодержащей жидкости. И когда первый глоток достигает желудка, это как взрыв. И мир раздвигается, становится огромным. Только ради этого ты и живешь. Ради момента невыразимого, необъятного, все затмевающего счастья. Чтобы его достичь, можно сделать многое.
Жажда и море.
Две его страсти.
Его пытались лечить. Но единственное, что могло бы по-настоящему его вылечить – это море. Только вот не сложилось.
Красин из недавнего прошлого встает и начинает собираться. Надевает комбинезон, продранный на коленях, душный от грязи полосатый свитер. Причесывает волосы пятерней. Смотрит на себя в осколок зеркала.
Темные волосы с проседью, темные глаза.
Потом садится на пол. Он еще не закончил себя жалеть.
Он чувствует запах креозота в туннелях. Чувствует, как пахнет горячий металл. Сейчас он еще немного пожалеет себя, сидя на бетонном полу рядом с койкой, потом встанет и пойдет подметать коллекторы рядом со служебкой слесарей…
Когда-то давно ему собирались доверить боевой корабль.
Сейчас с трудом доверяют даже метлу.
Он помнит тот день, когда ему сказали, что он прошел по конкурсу. Военно-морская академия. Специальность: навигация и судовождение. Конкурс – сорок человек на место. И он прошел. Он будет штурманом. Возможно, даже капитаном.
Он не пил к тому времени полгода. Завязал и приналег на учебу. Математика и английский, физика и физкультура, репетитор и учебники. К марту, когда начинался предварительный конкурс, он был одним из лучших. Он сам это знал. Желание поступить горело в нем яростным, холодным огнем.
Это желание видели в нем преподаватели.
Это желание видели в нем однокурсники.
Это желание видел даже он сам.
«Я сам во всем виноват», – говорит отражению Красин из недавнего прошлого. Потом встает и убирает осколок зеркала в железный шкаф. Там лежат учебники по навигации, справочники по судовождению и прочее. Все, что он насобирал за двадцать лет после Катастрофы.
Книги дешевы. Потому что никому, кроме спивающегося уборщика, они не нужны.
Там же, в шкафу, висит черная военно-морская шинель с лейтенантскими погонами.
Он не имеет право ее носить. Но она висит в шкафу, таинственная и мрачная, ожидая своего часа. И даже в самый запойный период он сумел ее сохранить.
Красин из недавнего прошлого точно не знает, зачем ему шинель.
Красин, что стоит в лодке сейчас, положив руки в карманы, в черной пилотке, и улыбается, прекрасно знает.
Чтобы через двадцать лет после Катастрофы в море вышел один недоучившийся морской офицер на ржавой лодке-музее.
В общем-то, все правильно.
Огни пульта все еще горят. Воды уже выше пояса. А фляжка с коньяком все еще в кармане.
Коньяк тоже особый. Для особого случая.
Тыщ! С треском лопается уцелевшая лампочка в аккумуляторном отсеке.
Красин улыбается.
Когда он услышал о сумасшедшей команде диггеров, что собирается дойти до ЛАЭС, то понял – вот он, шанс.
И он этот шанс использовал по полной.
Он все-таки вышел в свой первый и единственный морской поход. Кто в мире после Катастрофы может похвастаться тем же?
Когда перед Красиным встает в полутьме затопленного отсека серая огромная фигура, он хмыкает. Испугали, тоже мне. Когда наступало похмелье, он видел такое, что этот серый монстр – просто забавная домашняя зверушка.
Что-то вроде корабельной кошки.
Серый гигант смотрит на него и молчит. Лицо его морщится – крошечное, почти детское.
Красин кивает. Ты прав. Пора.
Он аккуратно достает из внутреннего кармана шинели особую фляжку, отвинчивает крышку. Подносит к носу и медленно вдыхает аромат коньяка.
Вот оно.
Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать – это последний в его жизни корабль и это последний в его жизни коньяк.
Красин улыбается, подносит фляжку ко рту. Губы касаются металлического горлышка. Все тело поет в предвкушении…
Пауза.
Красин отнимает фляжку от губ, смотрит на нее, затем на серого… и медленно наклоняет. Драгоценная коричневая жидкость льется вниз, в черную пенящуюся воду, и исчезает.
Организм вопит: не-е-е-ет!
Вернее, даже: не-е-е-е-е-ет! Только не это!
Красин разжимает пальцы и отпускает фляжку. Она падает в воду. Бульк. Вот и все.
Он выпрямляется и подносит ладонь к виску.
– Товарищ начальник экспедиции, подводная лодка С-189 поход закончила. Докладывал командир корабля лейтенант Красин.
Когда в следующее мгновение длинная рука ломает его грудную клетку, он думает: я победил.
* * *
Иван смотрит вперед.
На него смотрит кто-то. Если соотнести размеры этого кого-то и подводной лодки С-189, то… Иван молчит. Нечто нечеловеческое, равнодушное есть в том, кто смотрит на диггера. Иван видит только глаза. Этот кто-то больше лодки. Иван не в силах охватить его разумом, поэтому просто ждет. Остатки воздуха в груди перегорают в едкую черную горечь. И они глядят друг на друга. Потом этот другой срывается с места, плавно поворачивается – движение, мельтешение щупалец – и все, этот кто-то плавно исчезает вдали.
Иван смотрит ему вслед, начиная чувствовать запоздалое удушье. От ужаса.
…Ледяная вода. Иван почувствовал, как его тащат, дергают – а хочется, чтобы оставили в покое, дали отдохнуть. Поспать… Хлещущая в стекла противогаза вода. Ноги волочатся по чему-то упругому и в то же время мягкому. Пам. Песок. Бум. Камни.
Холод.
Режущий колени холод, от него хочется закрыть глаза и спать. Ступни обморожены.
* * *
Серое небо нависало, просвечивая белым и грозовым. Иван лежал на спине, раскинув руки, на стеклах были капли.
Он смотрел сквозь капли на это клубящееся небо и думал, что сейчас сорвется и улетит туда. Да куда угодно улетит – только не к тому, что сидело в воде.
В поле зрения возникла голова Убер в маске. Окуляры тускло блеснули.
– Повезло тебе, что ты изолирующий противогаз надел, – сказал Убер. – А то бы захлебнулся к чертям собачьим. Ага. Этому что, этот вместо акваланга можно использовать. Как спасательные идэашки на подводной лодке. Регенеративный баллон, дыхательный мешок, все дела…
Иван поднялся. Вспомнился взгляд сквозь толщу воды. Бормотание Убера помогало прийти в себя, сбросить ощущение ужаса.
– Уровень здесь какой? – спросил он, чтобы хоть что-нибудь спросить.
– Нормальный уровень, – отмахнулся Убер. – Ты сядь. Пять рентген в час.
– Ни фига себе.
– Красин?! – Он вдруг вспомнил.
Уберфюрер помолчал.
– Нету больше Красина. Вечная память… и так далее.
Иван повернулся к морю. Пошатываясь, сделал два шага и остановился. Дальше идти не мог…
Как тогда в пещере, с пулеметом.
Не хотел.
Волны набегали на серый песок, отступали в пене, оставляя клочки черных водорослей. Темное безжизненное пространство тянулось до горизонта, растворялось в серой туманной дымке. Иван повернул голову. Дальше по берегу увидел полузатопленный силуэт подводной лодки. Прощай, С-189. Прощай, лейтенант Красин…
Залив катил на песок серые безжизненные волны.
Иван постоял. Повернулся к остальным.
– Вы ничего не заметили… странного? Там, в воде?
Убер молча смотрел на Ивана.
– Что? – спросил тот. Оглядел притихший народ. – Ну-ка, рассказывайте.
– Там… не хотел говорить. Я когда вернулся за твоими вещами… в общем, там, на берегу…
– Ну!
– Там были следы, – сказал Убер.
– В общем, такие дела, – сказал Седой. – Ты говорил, что у нас был «пассажир» на лодке. Помнишь? С самого Питера который… В общем, мы думаем, он никуда не исчез.
– Так, – сказал Иван. Этого еще не хватало. – Думаете, он…
– Боюсь, этот «пассажир» уверен, что у него билет в обе стороны.
* * *
– Костер – это изобретение богов. – Убер протянул руки к пламени карбидки. – Жаль, не все это понимают.
Иван вспомнил станцию «Черная речка», цыган… Огонь, вокруг которого сидели бородатые мрачные люди.
– Точно.
Желтое пламя освещало подвал одного из расположенных на берегу строений, входящих в комплекс АЭС, так уютно, что здесь хотелось остаться навсегда. А что? Всю жизнь в метро, что ли?
К сожалению, жизнь на поверхности для людей невозможна.
Вернее, возможна… но какая-то очень недолгая.
Зато в подвале можно снять противогазы и немного отдохнуть.
– Знаешь, давно заметил… Ты какой-то не питерский, – сказал Уберфюрер.
– Правда? – Иван удивился. – Почему ты так решил?
– Нет в тебе этой европейской интеллигентской тоски. Гнилой бездеятельной тоски. У англичан это называется сплин. У нас – хандра.
Иван с интересом посмотрел на бравого скинхэда.
– Я-то ленинградец. Это ты у нас не из Петербурга, насколько помню. И не из Москвы.
– Ага. – Убер ухмыльнулся. – Я вообще черт-те откуда. Из Якутска, прикинь. Даже до Катастрофы это было далеко, а сейчас так вообще – другая звездная система. Десятки световых лет. Была республика Саха, стала республика Луна.
– Здесь-то ты как оказался? – Иван почесал ухо.
– Элементарно, Ватсон.
– Кто?
– Забудьте, сэр. Приехал в Москву отгулять дембельский аккорд, так сказать. На самом деле у меня жене было рожать через два месяца. А там вообще никуда не вырвешься. Так что я взял отпуск на три недели и рванул. Друзья, пьянки-гулянки, женщины… прощание с холостяцкой жизнью. Хоровод с оркестром, все дела. И вот когда от отпуска осталось всего ничего, друг говорит: давай, что ли, в Питер махнем на пару дней… – Убер помолчал. – Я и махнул. Так махнул, что до сих пор обратно отмахаться не могу.
Молчание. Мандела приблизился, протянул руки к лампе. Долго смотрел, как сквозь пальцы просвечивает нежный коричнево-розовый свет.
– Так что же… – Он посмотрел на Убера. – У тебя, выходит, в Урюпинске…
– Якутске!
– Якутске, извини. Дома у тебя жена осталась и ребенок? Когда все началось?
– Беременная, – нехотя поправил Уберфюрер. – Мы ребенка через три месяца ждали.