Лишь махнет нам Черный ворон крылом, Как настанет Вновь пора уходить. Мимолетно Пролетит за окном, Словно осень, Изначалье пути.

Свои кульбиты происходили и в политике. Главным в наших беседах был ее “переход на позиции”, как она сама его называла. Морок какой-то. Как так случилось, что уже взрослая, очень умная, из культурной дворянской семьи девушка, к тому же крымчанка, заставшая белое движение у себя под домом и ненавидевшая большевиков до судорог, как так случилось, что она вдруг в них уверовала, причем взахлеб? И дошла в этом черт-те до чего. Надежда Януарьевна рассказывала, как в лагере, куда она угодила во время войны, подружилась с врачом из Киева, хорошей женщиной, гораздо более простой, чем сама Н.Я., с детства образованная, знавшая пять языков, общавшаяся с самыми умными и вдохновенными современниками и так далее, и тому подобное. Но ничто ни от ничего не уберегает, ни от каких, стоеросовых и забубенных общих мест, и Надежда Януарьевна как-то горячо сказала новой подруге: “Я вот уверена, что его обманывают, убеждена, что он многого не знает”. Подруга застыла в потрясении: “А знаете, они правильно вас посадили. Если вы в этом уверены и даже убеждены, то так вам и надо”.



Гитарный проигрыш – и следом за человеком начинает петь сама Зона. Плачут за холмистой грядой волки, вторит им, подвывая, эхо, и разрезает ночную тишь гул захлебывающихся автоматных очередей…

Надежда Януарьевна говорила, что это была лучшая интеллектуальная отповедь, полученная ею в жизни. С нее, собственно, и начался обратный отсчет, превращение Н.Я. в ту неистовую антисоветчицу, с которой я подружился.

Но как вообще он мог произойти, поворот к большевикам, с чего взялся, с какой стати? Надежда Януарьевна честно старалась ответить на этот вопрос.

Часть 24. Чертова воронка

Но вот снова на смену приходит новый куплет, и все внимание – лишь на заунывном мотиве, от которого щемит в груди.

– В конце двадцатых я читала “Закат Европы”, – говорила она. – И с ужасом убеждалась, что там правда написана. Никаких метафор, простая документальная правда. И всё вокруг говорило об этом. В Европе как раз началась депрессия. Плохо стало в Европе. Ну, значит, Шпенглер прав, и большевики-гады правы, капитализм умирает, очень жаль, но что делать? – пришло новое время, и надо к нему привыкать, оно неотступно.

– Ну, хорошо, то есть, плохо, вы убедились, что зло победило, но как, почему оно сделалось добром?

На распутье Стоеросовый дуб, Молчаливо Он проводит меня. Врос корнями Он в истоптанный грунт, Не покинуть Тот ему никогда.Мы свободны От рутины оков, И мы вольны Выбирать, что хотим. Мимолетно Пролетит за окном, Словно осень, Изначалье пути.

Я не знаю, как мальчишкам и девчонкам вернуть мечты о космосе, полетах к звездам, как заворожить их тайнами вселенной и дать понять, что есть что-то большее, чем просто стандартный набор мыслей, слов, поступков. Замысловатое переплетение улиц в районе Патриков так или иначе выводит всех на Малую Бронную и рассаживает по местам. Здесь все мечты приземленны. Каждый день я вижу тысячи людей, лишь единицы приходят завершить вечер в объятиях булгаковских мест. Они замедляют шаги и в отражении зеркальной глади видят небо. Они живут чувствами. Все остальные бегут от начальников, коллег, знакомых, жен, любовниц, детей, тещ, матерей, от самих себя, от жизни, в которую загнаны, как в ловушку. Я уже рассказывал вам, с каким трепетом витал над Плисецкой и Булгаковым, как чувствовал себя духом, настоящим хранителем тайн. Сейчас же, пролетая над гнездом фриков, ощущаю свою ненужность. Эти люди мало что знают о духе. Для них слово из трех букв не значит ровным счетом ничего. Мне кажется, что рядом со мной, по соседству, на Патриках живет маленький вампир, которому постоянно нужна молодая кровь. Вот приходит девочка кофе попить, а он выпивает ее, девочку, до дна, бросая в объятия соблазнов, интриг и хитростей. В мире существует много таинственных мест, в которых исчезают люди. Пропадают без вести. Не в смысле растворяются в пространстве, а просто теряют рассудок. Видимо, на Патриках тоже открываются врата в параллельный мир – мир разврата, словно Воланд продолжает вести свой бал в бесконечно длящуюся полночь пятницы…

– Слушайте, человеку не нужны конфликты, никакому, это нормально. Не надо бояться противоречий, но культ из них делать тоже незачем. Человек хочет быть в мире с окружающим. И это тоже нормально. Я бедствовала при НЭПе, работы не было, денег не было совсем, – а потом появились и работа, и зарплата. Бытие определяет сознание, тут эти сволочи правы.

Часть 25. Светлый минор

Музыка тонет в липком затишье, но лишь для того, чтобы через мгновение с новыми силами придать красок последним строкам.

– Но они ведь были не просто сволочи, мирные и уютные. Они были деятельные, кровожадные сволочи, агрессивно невежественные к тому же, как этого можно было не замечать?

– А я и замечала. Еще как замечала. Но грезилось-то другое. И это другое – всё затмило и вытеснило. Так бывает. Забудьте про целокупность, эту немецкую философию. Я лучше историю из жизни расскажу.

В этой осенней мелодии, звучащей прямо посреди лета, в этом влажном воздухе и холодном порыве ветра, в дождливом небе и мокрой земле есть то, что не даст нам сентябрь. Ощущение, что скоро все это пройдет и в город снова вернется лето. Люди замедляют шаг, кутаются в теплые вещи, прячут лица под зонтами, заказывают покрепче кофе, пролистывают страницы любимых книг и уходят в это уютное пространство тишины, в котором можно чуть лучше, тоньше и глубже чувствовать все, что с тобой происходит, и наладить связь с миром. Нет суеты. Даже на Патриках. Дыхание становится более теплым, свет мыслей более мягким, ощущение жизни более нежным. В вечерний час, когда в окнах старинных домов загорается свет, а по пруду красиво расходится акварель фонарей, я пролетаю над Патриками и вдруг чувствую приближение к чему-то важному… Под раскидистым деревом двое замерли в крепком объятии. В объятии, куда не проникнет ни один порыв ветра, ни одна капля дождя, ни одно резкое слово, потому что в нем столько покоя и силы, что кажется, сам Мастер с Маргаритой спустились в этот вечер, чтобы пройтись по памятным местам и вспомнить свой роман. Но это не они, это – герои моих историй, о которых я вам расскажу чуть позже… А пока пожелаю вам добрых снов в колыбели самых теплых чувств.

Не понять нас Тем, кто сыт и одет, Что же манит Вслед за поступью гроз, Где один час Несравним с тенью лет, Колеями Втертых весом колес.На полотнах Уходящих веков Мы оставим Только мелкие швы. Мимолетно Пролетит за окном, Словно осень, Изначалье пути.

И вот тут возникал Лев Львович. История была про горячий май – июнь 1936 года, горячий в переносном смысле – уже пошли аресты, но и в прямом тоже: день в Ленинграде выдался солнечный, и вечер тоже был солнечный, когда Надежда Януарьевна села ужинать с Раковым, и они сразу заговорили об общей беде: арестовали N, близкого обоим, безобиднейшего N, не похожего ни на троцкистско-зиновьевского изверга, ни на японского шпиона. Ох, ах, какое нелепое недоразумение, но там, конечно, разберутся, и N выпустят, вот увидите, а солнце сияет и не скоро зайдет, впереди белая ночь и вся жизнь впереди, им нет тридцати пяти, и жарко пахнет сиренью, и неумолчно поют соловьи. И Надежда Януарьевна, зажмурившись от того, что должна сейчас сказать, отчетливо произносит:

– Словно осень, изначалье пути, – повторяет одними губами Равлик, прежде чем вернуться в реальность.

Часть 26. Неслучайная встреча

– А знаете, Лев Львович, что бы там ни происходило, но это мое государство, мой народ, моя страна, моя власть.

Лев Львович изумился:

Лесной массив чернел в опустившихся сумерках, окрестности пребывали в немой пучине безмолвия.

– Да? Правда? Ваша власть? В самом деле? А тогда скажите, Надежда Януарьевна, за что вы посадили N?

Рассказывая об этом, Н.Я. смеется:

– Я помню эту песню, – тихо проговорил Сергей. – Прут иногда пел по вечерам. И Малой пытался ее учить.

Ее зовут Алиса, и она совершенно точно из Страны чудес. Той самой страны, в которой все одеты от-кутюр, даже у собаки ошейник из натуральной кожи со стразами. Алиса родилась в Москве, в семье известного архитектора, родители строили дома, Алиса строила родителей и всех вокруг, выросла юристом, причем весьма успешным. Вот только с мужчинами ей не везло. Всех ухажеров можно сравнить с капсульной коллекцией, когда несколько моделей объединены общей темой – поиметь Алису, а потом ее отца, владельца крупного архитектурного бюро. А Алиса была натурой возвышенной, ей очень хотелось, чтобы за платьем от Гуччи, за оливковой кожей, белоснежными зубами, за подвеской – бриллиантовым ключиком в ней разглядели ее красивую душу, которую она насыщала мудрами, мантрами, сутрами, а также театрами, книгами, странами. Ради своего совершенства Алиса ела пророщенную пшеницу, готовила салат из спаржи, дышала маткой и даже научилась танцевать на шесте, и это с тремя высшими образованиями, визами и языками. А еще она знала все об устройстве Вселенной по Аристотелю, Платону и ведам. Вопросы собственного мироустройства девушка решала на приеме у астролога, который был ярым поклонником Булгакова и всем своим клиентам находил какие-то фразы из романа. Алисе досталась одна из самых таинственных и загадочных: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила сразу обоих». Девушка с живым воображением стала приходить на Патриаршие. Ждать любовь. Хочется же, чтобы вот так, из-за угла, и сразу в сердце. Все-таки 30 на подходе, пора и счастье знать. Марс в Деве оказался прав. Астролог с Булгаковым – тоже. Она встретила его, простого студента. Если верить тому, что «ты – то, что ты ешь», то он – хот-дог. Не шикарная пицца в «BRO&N», не ванильная водка в «Margarita Bistro», а обычный хот-дог из ларька. И он действительно выскочил из-за угла, потому что в одной руке держал хот-дог, в другой – книгу Канта: читал и ел, никого не замечая вокруг. И «убил» ее белую блузку. Все, что он мог сделать, это подарить ей Канта. И Алиса оценила. Она сразу почувствовала к нему какой-то интерес. К студенту, не к Канту. Я, как дух Патриков, тоже к нему давно испытываю любопытство, потому что паренек в последнее время часто заглядывает на Патрики, меряет шагами Малую Бронную, наворачивает круги вокруг пруда. Периодически достает из внутреннего кармана маленький блокнот, делает какие-то заметки, но не буквами, а иероглифами, и загадочно смотрит куда-то вдаль, сквозь меня, за пределы пруда и города. Что же могло объединить двух непохожих друг на друга людей в этот день в центре лета и Москвы? Мне всегда казалось, что Алиса со своим сложным внутренним устройством все-таки встретит на Патриках солидного банкира, родит ему сына и проживет 30 лет и 3 года счастливо. «Простите…» – чей-то голос прервал мои мысли. Простите?! Я смотрел на студента и понимал, что он меня видит! За сто лет, которые я тут обитаю, со времен Булгакова он первый, после Воланда и его свиты, увидел меня! Похоже, сюжет начинает закручиваться так, что даже я не знаю, чем все это дело кончится…

– Я, конечно, вздрогнула от этого вопроса, вздрогнула, но тут же его отбросила. Дура была.

– Да, – вздохнул Тритий, – было время. Ладно…

Про Льва Львовича еще помню чудесный рассказ. В первые дни войны Н.Я встретила его на улице в Ленинграде:



– Лев Львович! Лев Львович! Что же происходит! Какой ужас!

Поднявшись, дезертир тронул сталкера за плечо.

Он посмотрел на нее спокойно:

Часть 27. В ожидании чудес

– Постараюсь побыстрее.

– Осторожней там, – кивнул на прощание товарищу ветеран.

Девушкам, у которых есть деньги, особенно миллионы, которые передаются по наследству, жить очень непросто. Сложно представить, что еще можно захотеть, когда ты сто раз видел Рим, с закрытыми глазами можешь узнать вкус белого трюфеля, довести до оргазма самого красивого мужчину по версии модного журнала и открыть любой бизнес от щипчиков снежков (к слову, на этой «гениальной» идее кто-то построил целое состояние) до сыра из грудного молока. Алиса пробовала в жизни все, и в какой-то момент, а именно в тот самый, когда луна была без курса, она поняла, что сама как луна – будущее неясно, смерть неизбежна, а в настоящем есть все, кроме главного. В таком витиеватом предложении – вся суть женских мыслей, которые, подобно лабиринтам, чаще всего заводят всех в тупик. Поэтому, когда парень выскочил из-за угла, она увидела в нем судьбу. Не мальчика для романа, не мужа для жизни, а именно – судьбу. То есть она точно поняла, что именно этот человек перевернет всю ее жизнь. Ну, примерно, как белый кролик из сказки. Алиса влюбилась и, как следствие, потеряла голову. Как я уже говорил, парень был странным. Первым делом меня насторожило его имя. У него их было несколько, и на каждое он отзывался с первого раза. Один из приятелей звал его Артуром (с ударением на первую букву), другой – Александром (причем не Сашей, а именно Александром, хорошо, что без цифр – первый, второй…), все эти приятели тоже были весьма загадочными, но сейчас не о них. Алисе же он представился Святославом, а потом скромно добавил: «Можно просто Свят». То ли он проживал одновременно несколько жизней, то ли, как герой фильма, который путешествовал по миру 14 тысяч лет, помнил, кем и когда был в разных воплощениях, то ли не вышел из образа римского правителя – только они могли иметь много имен, их число показывало, насколько древним является род. В общем, вопросов к этому парню у меня сразу было много. А уж когда он увидел меня, духа, то стало еще больше. Хорошо, что нас отвлек еле стоящий на ногах бизнесмен с расстегнутым пиджаком и прической Росомахи, который явно выпил лишнего, и было очевидно, что автопилот его до дома не доставит. Студент в ожидании Алисы коротал время на лавочке, на которую, собственно, и приземлился человек с нарушенной геолокацией. И вдруг произошло нечто невероятное. Тот, кто еще мгновение назад едва не сшиб столб, встал на ноги и стал кружиться вокруг себя, как древний суфий. Все это время студент не сводил с него глаз, на какое-то мгновение мне даже показалось, что он одним взглядом завел человека, как обычную игрушку – детскую юлу, и получал от этого нескрываемое удовольствие. Он улыбался. Но почему-то только одним – левым краем губ. С каждым новым вращением мужчина трезвел, и наконец он остановился, протер глаза, огляделся по сторонам, нащупал телефон в заднем кармане, набрал номер мамы и сказал, что будет у нее через час. Я хотел было присесть рядом с этим студентом, но он тактично подвинулся, показывая всем своим видом, что не собирается даже с духом делить эту лавочку, и поднял глаза в небо. Я, как завороженный, повторял за ним все движения. В небо?! Так в небо! Какое-то радужное облако проплыло в этот момент над вечерними Патриками. Говорят, закат не зависит от того, что вы сейчас делаете… Сегодня я в этом стал сомневаться. А когда в начале Малой Бронной появился силуэт Алисы, засомневался в этом еще больше…

Проводив глазами Трития, взявшего с собой только оружие и вещи первой необходимости, Равлик наблюдал, как в топкой низине вспыхнул, но скоро исчез пушистый фонарный лучик. Выждав немного, старожил сместился ближе к палатке, возле которой, привалившись спиной к рюкзаку, сидел Чайкин. Лицо ученого подсвечивал экран планшета, где научник что-то активно печатал. Сергей так же примостился около своего рюкзака, вытянул ноги, положив сверху АКМ, и сосредоточил внимание на округе.



Потеряв счет времени, сталкер не сразу придал значение голосу, раздавшемуся точно из-под корки. Встрепенувшись, ветеран повернул голову к источнику шума, что оказался на сей раз рядом, с трудом разлепил глаза, но тут же прикрыл их из-за болезненно впившегося в зрительные рецепторы света.

Часть 28. Ударить по больному месту

– Равлик?

Мы все время пробуем разгадать код гениальности, красоты и любви. Женщины делают все – от приворотов до пластических операций, чтобы привлечь, захватить и удержать внимание мужчины. Но секрет прост. И он не в идеальных чертах лица и даже не в глубоком внутреннем мире. Мужчины любят непредсказуемых женщин. С ними всегда интересно. С ними никогда не знаешь, какой будет следующий ход. Пошлет к черту или нежно обнимет. Алиса привлекла к себе внимание Марка тем, что один день она могла быть звездой вечеринки в платье, сшитом из мужских фантазий, а уже в субботу утром поехать на дачу, чтобы сажать картошку. В ней была стать и легкость, которой так не хватает в современных женщинах. Единственное, я никак не мог понять, кем она будет Марку. Чем-то вся эта история напомнила мне роман Маяковского и Брик. Никто до сих пор не знает, была ли она его музой или шпионкой? И кем станет ей Марк? Человеком, который полюбит всем сердцем? Или который его приручит, а потом разобьет? Ясно одно: есть тайна – одна на двоих. Марк протянул ей руку, и они медленно, нога в ногу, душа в душу, направились в сторону Малой Бронной. И тут начались истории. Экспонаты Патриков – девушки на летних верандах, охотницы за олигархами, вдруг сами попали в зеленые сети. Со старого дома, откуда-то сверху, порывом ветра снесло зеленую сеть, которую обычно вешают для защиты прохожих от случайного падения различных предметов при фасадных работах. Вся эта сеть накрыла девушек. «Рыбки» попались. Экскурсовод даже прервал скучную лекцию о булгаковских местах и живо, с интересом, комментировал иностранцам происходящее. Прямые эфиры из Instagram набирали тысячи просмотров. А когда Марк с Алисой проходили мимо «BRO&N», толстенький мужичок, который приставал к миленькой девушке, вдруг замер в неестественной позе. Как мартышка, героиня басни Крылова, памятник которой установлен возле пруда. Радикулит, знаете ли, сам диктует условия, как говорится, «с годами мне не стать проворней – радикулит, мигрень, артроз. Любви все возрасты покорны, но ограничен выбор поз». Девушка, воспользовавшись моментом, быстро сбежала. И разгибали горе-любовника уже официанты. Еле разогнули. Кажется, Марк взял на себя роль чистильщика Патриков. Взглядом или касанием, легко, красиво, с юмором, со смыслом он освобождал пространство от пафоса. Только есть одно «но». Если вы помните, Воланд поступал точно так же. Он ловил человека на крючок его собственной слабости. Никто не был наказан просто так. Кто же ты, загадочный студент? С какой стороны к нам пожаловал? «Помогите!» – раздался женский голос откуда-то издалека… И все, кто сидел на веранде, обернулись… Все, кроме Марка.

– Убери, – закрывшись от фонаря свободной рукой, старожил с удивлением осознал, что сжимает рукоять автомата, направленного в густую темень и пляшущего в онемевшей конечности.



– Что вы видели?

Часть 29. Пора на покой

Промычав что-то, сталкер выронил оружие, принявшись разминать затекшие мышцы.

Ее звали Аннушка, но она себя называла исключительно Анэт. Но суть от этого не менялась. На свете все еще живет та самая коварная женщина, которая проливает масло. Правда, уже не подсолнечное, а масло гхи. Напротив Анэт сидел, вернее, уже полулежал мужчина далеко за пределами шестидесяти, его глаза равнодушно смотрели в небо, а на губах застыла блаженная улыбка. Он словно купался в лучах смерти. Закатное солнце отчаянно освещало все вокруг. Душа, наконец-то, смогла выбраться из этого бренного тяжелого тела и воспарить над городом, над страной, над миром, почувствовать себя счастливой, легкой, свободной. В отличие от души Анэт, которая была заперта за идеальным телом. Сердечный приступ. Сердца у людей бывают разные – любящие, добрые, храбрые, холодные, черные, каменные, но бьются они все одинаково, хоть и с разными ритмами и останавливаются один раз навсегда. Я хорошо знал этого мужчину. Вино и женщины, легкие деньги, доступные поцелуи – его жизнь можно было просчитать на калькуляторе. Впрочем, как и ее. Все предсказуемо. Они познакомились на Патриках. И через месяц сыграли свадьбу. Небольшая разница в возрасте в 35 лет никого не смутила. Анэт нужна была любовь до гроба, и она ее получила. Жили они нормально, потому что у мужчины в ушах были наушники для слабослышащих, на глазах – очки для слабовидящих. Анэт всем управляла без особых энергозатрат. Мне кажется, что даже если эта блондинка после своей смерти попадет на механико-математический факультет, она там «выживет». Ну а пока ей придется надеть свое коронное маленькое черное платье, проплакать два часа подряд, обновить статус в сети «свадьба не похороны, можно и повторить» и вернуться на Патрики за новой жертвой. Как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. А между тем Марк с Алисой продолжают свой путь. Путь радостей, драм, трагедий и, конечно же, любви…

– Чтоб тебя, кажется, задремал…

Часть 30. Тайный заговор

– Неудивительно, у вас был уставший вид, – не унимался научный сотрудник. Установив стационарный светильник позади себя, Алексей обеспокоенно разглядывал постепенно приходящего в себя Равлика.

– Кошмар? – осмелился предположить доктор.

Можно было бы на какое-то событие точно так же, как на фото, навести резкость, чтобы мыслить не расплывчато, а четко, тонко и по делу. Ничего не придумывать, видеть людей и поступки такими, какие они есть. Пока Алиса заводила серьезные разговоры, фильтровала фото, допивала любимый латте, Марк делал заметки в маленький блокнот. Взглядом оракула он наблюдал, кто и каким образом старался оказаться в центре внимания. Как очередная девица пыталась подороже себя продать и урвать хотя бы немного любви; как успешный мужчина, страдающий уже давно неизлечимой болезнью, перед важной встречей доставал из внутреннего кармана миниатюрную бутылочку коньяка и только после пары крепких глотков заводил разговоры и совершал сделки; как звезда ток-шоу подписывала контракт на программу, в которой должна была на тринадцатой минуте по хронометражу расплакаться в эфире, а на пятнадцатой вызвать в студию мать, чтобы сказать ей, что она – не ее дочь, а через два рекламных блока все расставит по местам тест ДНК. Это люди, которые спокойно могут предать даже собственных родителей ради пиара и пары тысяч рублей. «Придет время, когда лжецы, шуты и проститутки будут править людьми» – так предсказывали пророки, и, похоже, время наступило. Эта фраза была подчеркнута двумя красными линиями в блокноте Марка. Он прочитал ее трижды, и вдруг в его глазах загорелся огонь. Марк схватил за руку Алису, которая смотрела куда-то вдаль и о чем-то мечтала. «Давай проведем маленький эксперимент… – сказал он, как тайный посланник небес. – Найдем у всех этих людей слабые места – то, чем они дорожат больше всего на свете, и попробуем испытать их на прочность». Алисе только дай идею, и она будет готова перевернуть весь мир. Впрочем, именно это они и собирались сделать в ближайшее время…

Покачав головой, Сергей зажмурился.

Часть 31. Манна небесная

– М-м, сколько времени-то прошло?

Люди кутаются в теплые вещи, заказывают кофе покрепче, раскуривают сигареты и продолжают оценивать друг друга холодными надменными взглядами. Правда, есть на Патриках еще один персонаж, который мне, как духу, интересен – писатель. Собственно говоря, ему я и нашептываю все свои мысли, истории, наблюдения. Он редко занимает столик в кафе, чаще сидит на подушке, на открытой веранде, в слегка потертых джинсах и смотрит на людей так, словно в каждом видит судьбу. Вот сейчас мимо нас идет странная пара: она уже не молода, а он горяч и юн, как в сказке «был поленом – стал мальчишкой», хочется добавить «обзавелся умной книжкой», но нет, вместо книжки – умная, я бы даже сказал, хитрая дама. И все у них было прекрасно, пока он не стал резко взлетать вверх. Делить постель – одно дело, деньги – другое. А вот, кажется, и Марк идет им навстречу. Он задевает плечом парня, извиняется и занимает столик рядом с писателем. Странная пара исчезает за поворотом дома – дома мечты, поскольку остров дешевле купить, чем квартиру на Патриках, но даме ключи от квартиры передались по наследству, а парню второй комплект достался на время по счастливой случайности. Через мгновение из открытых окон слышен двойной крик, она упрекает его в растрате денег, он на повышенных тонах напоминает ей о том, что за все нужно платить. Писатель просит счет, словно хочет поскорее уйти от этого человеческого гула, а Марк вроде и смотрит вдаль, но видно, что внутри себя он улыбается, словно знает, что сейчас произойдет что-то интересное, и рукой останавливает писателя, спрашивает у него: «Который час?!» «Девять», – слышит в ответ, и в это самое время из открытого окна вылетают деньги. Самые дешевые скандалы обычно так и заканчиваются. Горячий южный парень демонстративно стал пускать на ветер не только крепкие слова, но и бумажки, которые так много значат в этом мире. А дальше началось все самое интересное. Девушки на Патриках побросали свои телефоны и ужины, забыли про каблуки и платья, приличия и правила, они подпрыгивали, чтобы на лету поймать деньги, заползали под стулья и бежали за ними по Малой Бронной, а ветер все дальше и дальше уносил заветные купюры к самому «Аисту». Они ломали каблуки, но отчаянно сражались за деньги. Марк наблюдал за всей этой сценой и время от времени улыбался левым уголком рта. Но как только пришла счастливая Алиса, которой ветром по дороге тоже надуло пару тысяч, он стал другим, как нашкодивший ребенок, вдруг выпрямился по струнке и превратился в хорошего мальчика. К слову, ветер сразу стих, и окно закрылось, только счастливые девушки еще продолжали бегать по Малой Бронной в поисках купюр. Я смотрел на Марка с Алисой и думал: для чего все-таки эти двое встретились?.. Может, писатель знает ответ? Уж слишком пристально он смотрит им вслед…

– С того момента, как ушел Тритий, где-то полчаса.

– Ну что вы так нервничаете, Надежда Януарьевна! Ну, придут немцы… Но вы же понимаете, они ненадолго. Рано или поздно их все равно прогонят американцы. А потом… – лицо Льва Львовича сделалось мечтательным, – потом, все читают Диккенса. – И, помолчав, добавил: – А кто не хочет, тот не читает.

Часть 32. В омут с головой

Это конец июня 1941 года, а уже в июле Лев Львович пошел добровольцем в Красную армию, прорывал блокаду, закончил войну полковником и директором “Музея обороны Ленинграда”, куда блокадники несли свои драгоценные реликвии, весь свой ужас, всё сохраненное и выстраданное.

– Плохо.

Публичную библиотеку Лев Львович возглавил по совместительству – уйти из “Обороны Ленинграда” было невозможно, да и называли его в городе “блокадным директором”. Но в музее было много оружия, и не важно, что битого, ни к чему не годного, оно же когда-то стреляло, с ним могли замышлять покушение на тов. Сталина, значит, оно злодейски готовилось. Музей был закрыт и разгромлен, бесценные экспонаты выброшены на улицу и уничтожены, а сам Лев Львович получил “25 лет тюремного заключения, с поражением в правах на 5 лет”.

Писатель смотрел вслед Алисе. Марк был для него, как и для меня, непонятен. Человек, конечно, необычный, этакий Мастер, которому наскучил покой, выданный то ли дьяволом, то ли Булгаковым, и он решил вернуться обратно, взять реванш. Может, теперь получится заслужить нечто большее под пером другого писателя? Алиса медленным шагом шла в сторону пруда. Было в ней что-то такое, что делает героиню романа – живой, а человека – счастливым. Несмотря на всю свою внешнюю крутизну, она относилась к жизни легко, без этого серьезного выражения лица, которое старательно надевают женщины каждое утро и иногда забывают снять на ночь, так и засыпают с нахмуренным лбом и мыслью о мире во всем мире. Это как в той истории, когда к психологу приходит умная женщина и говорит, что устала от жизни, а в ответ слышит, что она просто устала быть серьезной и все, что ей нужно сделать, так это стать раскованной. Именно раскованной, не распущенной. Не в смысле спать с каждым, кто предложит, или, будучи в отношениях, стричь ногти на ногах перед любимым мужчиной, а открыто выражать свои мысли и чувства – танцевать, когда звучит музыка; петь, когда душа просит; гулять под дождем; целовать любимого человека; говорить о любви и хотя бы летом сбросить черные московские одежды и стать яркой во всем – в делах, словах, поступках, взглядах. «Мамочка!» – раздался детский крик, и все увидели, как круги разошлись по зеркальной поверхности пруда. Маленькая девочка кормила белых лебедей, оступилась и упала в воду. Женщины отчаянно звали мужчин на помощь, один мужчина бегал по берегу – искал большую палку, чтобы девочка смогла ухватиться, другой вызывал «Скорую», третий аккуратно снимал свой дорогой костюм, чтобы нырнуть и спасти. Никто не понимал, что счет идет на минуты, секунды… Алиса с разбегу, не думая ни о чем, просто прыгнула в пруд и спасла девочку. «А где твоя мама?!» – спросила она, дрожа от холода. Девочка указала рукой в сторону молодой женщины, которая сидела на лавочке на детской площадке. «Это ваш ребенок?» – Алиса подвела к ней девочку. «Мой. А почему он мокрый?!» – спросила она, выдернув наушник из левого уха. «От слез. От того, что вы его совсем не видите и не слышите…» – Алиса поцеловала девочку на прощание и передала ее маме. А мама, кажется, так и не поняла, что мгновение назад могла навсегда потерять свою дочь. А на Патрики, тем временем, стал съезжаться транспорт для съемок кино. Но это уже история будет про Марка.

Прижав к себе ноющее запястье, ветеран огляделся.

Про этот приговор он потом говорил: “Ну ладно, двадцать пять лет тюрьмы – куда ни шло, но потом в течение пяти лет не голосовать – нет, это уже слишком жестоко!” Тоже ведь, “эх, как сказал”, причем в любимом роде – мягкой, даже мягчайшей иронии, самой нежной, самой убийственной.



Если влюбляться в девочку, то в Тотю, если в мальчика, то в Ракова, и какая разница, что их нет в живых? Ведь прекраснейшей Тотей пленялся не только Орбели, но и Щеголев, и Пунин, а Лев Львович – вообще лучший, единственный, без всякой поганой расхожей андрогинности, умный и мужественный, такую комбинацию давно не носят. Он при речистом своем интеллекте был совсем мальчик-мальчик, мечтал стать моряком, но в военное училище его из-за происхождения не взяли, пришлось сделаться историком – и в сталинском лагере потом сочинять “Новейшего Плутарха”, шутейного, понятное дело.

Дикая глушь, скованная темнотой, общалась с неведомым собеседником отзвуками неопасной фауны.

Часть 33. Мотор! Камера!

Но выставку про русское оружие он в тридцатые годы в Эрмитаже делал – всерьез, и, выйдя из лагеря, всерьез работал над книгой о форменной одежде.

– Может, глицина? У меня есть…

На Патриках часто снимают фильмы, кажется, что сама энергетика этого места спасет даже самый провальный сценарий. Вот и сейчас оператор настраивал свет. И все было бы привычно, если бы оператором не был сам Марк. Вокруг все делали вид, что работали, на самом деле просто суетились. Такова киношная среда (и четверг). А он был внимателен и сосредоточен, словно выставлял свет не для сцены, а для чьей-то жизни. Режиссер был виден за версту – всклокоченные волосы, безумные глаза, невнятные речи. Он был широко известен благодаря своим эксцентричным выходкам и малобюджетным фильмам. А тут вдруг ему дело поручили: снять серьезное кино. К столетию романа «Мастер и Маргарита». Режиссер посчитал, что денег, которые выделили на фильм, хватит на три средние жизни, поэтому решил взяться и «слепить кинцо». А где кинцо, там и винцо. Пил товарищ много, снимал больше девочек на Патриках, чем сцены фильма, да еще в начале съемок оператор внезапно заболел и пришлось срочно искать замену. Марк появился перед ним, как черт из табакерки. Снимал, как бог, денег просил, как нищий, чему режиссер был несказанно рад. В чем подвох? Он пока не понял. Но сегодня его ждал поворот, приоткрывающий завесу. День был в разгаре. Требовалось снять первую встречу современных героев, Мастер и Маргарита все еще существуют – их, может, зовут иначе, но они есть. В это верил Марк. Об этом догадывалась Алиса. Все было готово к съемке, даже поставщики обедов вовремя подкрепили группу вкусным первым и теплым вторым, но режиссер был явно под высоким градусом. Он хотел покурить, поспорить, подраться, но только не поснимать кино. А тут еще, как назло, черный кот извивался вокруг ног и не желал уходить из кадра. «Брысь, засранец!» – режиссер хотел было кинуть в него камень, но Марк вовремя перехватил его руку. «Простите, не могли бы вы отойти в сторону?!» – самым спокойным из всех голосов мира Марк обратился к коту. Режиссер расхохотался, влил в себя еще три капли коньяка, который прятал во внутреннем кармане, и вдруг не поверил своим глазам и ушам. У кота шерсть встала дыбом, он приподнялся на задние лапы и так же тихо, словно по секрету, проговорил Марку знаменитые слова из романа: «Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта». После этих слов он ударил своим черным хвостом, как хлыстом, левую руку режиссера, высказывая тем самым свое «фи», резко развернулся и пошел своей дорогой. Режиссер в жизни видел много, но до галлюцинаций доходил только однажды или дважды, но и то это было после определенных препаратов, поэтому вполне оправданно. Он обернулся, чтобы увидеть, кто еще стал свидетелем этой сцены, но все были заняты своими делами, даже Марк словно и не выходил из-за камеры и продолжал настраивать свет. Да и черного кота нигде не было. Только ссадина алела на руке. Что за чертовщина?! Показалось. Но холодный пот прошиб так, что пить уже не хотелось. «Свет! Камера! Мотор! Начали!» – бойко дала команду красивая девушка с хлопушкой. Это кино обязательно найдет своих зрителей, потому что снято будет не разумом, а душой… И черный кот еще вернется и перейдет немало дорог…

…Для людей из 1976 года форменная одежда была отстоем – хорошая одежда должна быть фирменной. Леон уважал пальто старинного кроя “Loden”, виски и сигареты из “Березки”, сыну членкора к ним полагалась академическая дочка или писдочка, как прозвали тогда дочерей писателей. И та, и другая имелись в ассортименте и предстали по очереди.

– Оставь себе.

Для кого-то к счастью, для кого-то, увы, нет. Кто во что верит.



Я присутствовал при смене караула и был призван придать немножко типовой элегантности остроту и продвинутость небанальных соединений.

Вздохнув, ученый уселся прямо на землю, уставился туда же, куда направил свой взор сталкер.

Часть 34. Трагикомедия – жанр нашего дня

– Я тут думал над вашими словами, – будто невзначай начал Чайкин и, не услышав возражений, продолжил: – Насчет Зоны. Конечно, вы руководствуетесь больше инстинктами, чем цифрами, и вас можно понять – постоянные контакты с враждебной средой, тяжкие условия…

– Мы с вами Кузмин, Юркун и Гильдебрандт, всюду вместе, – радостно сообщил мне Леон. – Я Кузмин, а вы, Шурочка, – Юрочка.

Алексей сделал непродолжительную паузу, чтобы убедиться, что Равлик слушает его.

Что бы было, если Маргарита не встретила Мастера, а Алиса не столкнулась с Марком? Нет, этого быть не могло, потому что задолго до первой встречи они чувствовали друг друга сердцем, даже самый изощренный изгиб улицы соединил бы их взгляды, руки и души. Закройте на мгновение глаза прямо посреди этого текста, словно это не очередной пост, а маленький остров, на котором можно загадывать желания и притягивать возможности. Представьте, что именно сегодня вы встретите свою судьбу – человека, с которым будете проживать каждый день в радости, без всех этих дешевых интриг и глупых сцен… И тут Патрик оживился. Все эти слова про любовь сочинял писатель, который сидел на лавочке возле прудов и писал текст карандашом, от руки, – было в этом что-то далекое и романтическое. Но оживился Патрик не от лирики, а от прозы, которая происходила прямо возле кромки пруда. Двое ссорились. Он и она. Ухоженные, красивые, богатые. Хоть сейчас на обложку журнала без фильтра и фотошопа. Единственное, что она была старше его, это не бросалось в глаза, но тем не менее десять лет разницы между ними были не мостом, а пропастью. Скорее, даже не она выглядела старше, а он производил впечатление ребенка, у которого вот-вот детство закончится и мороженое потеряет вкус. На самом деле я знал эту пару. Они на Патриках уже давно. У них есть маленькая дочка – девочка, рожденная суррогатной матерью, но и это не имеет значения в данной истории. Он ей изменил. Не просто где-то там однажды, случайно, впопыхах, а основательно и железно, до развода и перехода из рук в руки – в другую семью. И сейчас он пытался от нее откупиться. По-джентльменски дал ключи от машины и шкатулку с драгоценностями, как вы понимаете, не цацками, а бриллиантами, настоящими, высокой степени каратности. И все это «добро» тут же полетело в пруд и чуть не угодило в белого лебедя – символ любви и верности. Она любила его. Любила по-настоящему. Так, как любят лишь однажды, в лучшем случае дважды. Не больше. Когда дышат человеком, когда в прикосновении к нему обретают весь мир, когда его уход становится не просто предательством, а смертью, пускай маленькой, но смертью. Кем она была для него? Ответ на этот вопрос можно увидеть в воде, поскольку следующим в пруд полетел он, не лебедь, а мужчина, ему стало жалко всю эту роскошь опускать на дно, и он прыгнул в пруд в том, в чем стоял. Только одно ему невдомек: без ее любви он сам скоро окажется на дне, потому что своих нельзя терять, бросать, отпускать. В мире не так много Маргарит и Мастеров, но именно в их сердцах бьется огонь самых сильных чувств. И кажется, даже писатель со мной, Патриком, согласен. Нажим на карандаш стал тверже, а значит, новая история уже не за горами, и кажется, она станет поворотной в судьбе Алисы и Марка.

– Но ведь все ваши ощущения, на основании которых вы решаете, доверяться случаю или нет, являются выработкой организма, его реакцией на информацию из окружающей среды. Таким образом, живые организмы, как, впрочем, все открытые системы, стремятся к равновесию с окружением, чтобы сохранять определенные качества и свойства, заложенные в них изначально…

– Вообще-то наоборот. Не Кузмин был женат на Гильдебрандт, а Юркун. Выходит, что именно вы – Юрочка, иначе не складывается.

Часть 35. Неловкий момент

– К чему этот разговор?

Усевшись вполоборота к научнику, сталкер смерил его взглядом исподлобья, не переставая разминать кисть.

– Ну и отлично, – сразу согласился Леон. – Тогда мы Мережковские – Дмитрий Сергеевич, Зинаида Николаевна и Философов, они тоже ходили втроем. Это-то складывается!

– К тому, что Зону на самом деле понять несложно. – Ученый улыбнулся.

Помните, как над Патриками деньги летели с неба? Точнее, с верхнего этажа, когда ссорились двое влюбленных? Многие написали, что никогда бы не стали ловить купюры, оставались бы на своих местах и смотрели, как ветер разносит их по городу. Зрелище, конечно, красивое. Но я вам не верю. Деньги нужны всем. Всем нравится этот волшебный звук «трррррррр», когда банкомат отсчитывает купюры и выдает запрашиваемую сумму. Кого-то они волнуют, кого-то успокаивают, кто-то их откладывает на черный день, а кто-то на светлое будущее, кто-то зарабатывает в поте лица, чтобы прокормить семью, а кто-то в полнолуние показывает денежку луне и шепотом читает заговор. Счастья они, как говорится, не приносят, но предаться печали уж лучше с деньгами. Как дух, я не осуждаю женщин, которые любят деньги. Они же не африканки: «трусики, бусики и красавица». Чтобы соответствовать новому дню, нужно выглядеть достойно – конкуренция слишком высока. Да и вкладывать лучше в себя, как в той истории, когда женщина получила премию и вместо того, чтобы погасить долги, потратила всю сумму на грудь, а кредиты за нее уже отдавал тот, кому досталась эта грудь. И это тоже способ выживания в современном мире. Правда, весьма сомнительный. Ну а что касается мужчин, то я уже шепнул писателю, что не надо транжирить женскую душу, зарабатывайте и вкладывайте в любимых женщин. Тогда они не будут говорить, что выходили замуж за Ивана-царевича, у которого был BMW и деньги в банке, а по факту оказался Иван – дураком, потому что банка стояла у него под кроватью, а счет в банке с шестью нулями не предполагал никаких других цифр, кроме нулей. Мужчины любят в начале отношений все приукрасить. А прямо сейчас на Малой Бронной смех-грех смешался в одной маленькой сцене. Один уважаемый человек с известной фамилией, слишком известной, чтобы ее называть, брал взятку у молодого артиста – сына предпринимателя. По старинке положил купюры под салфетку, и надо было, черт возьми, Марку увидеть это краем глаза. Я до сих пор не могу понять, как ему удается так точно и тонко выстраивать события. Вдруг, откуда ни возьмись, появился парень на скейте и врезался в этот самый стол, в этот самый край, и деньги снова, как в той истории про верхний этаж, закружились и полетели по Малой Бронной. Но вот теперь их некому было догнать, потому что слишком быстро они летели. Нелепо все как-то вышло, парень остался без роли в кино, уважаемый человек без белых трюфелей. «Но я же отдал деньги…» – парень попытался доказать свою правоту. «Где они? Не вижу!» – уважаемый человек пожал плечами, допил кофе и попросил счет. И только Марк улыбкой праздновал свою маленькую победу. Просто не надо смешивать деньги с чувствами, превращать тело в валюту и соблазняться легкой наживой. Все имеет свою цену. И ценность.

– Скажи это парадоксам на каждом шагу, – фыркнул Сергей. – Зоне плевать на ваши гипотезы, законы…

– На самом деле есть один фундаментальный закон, который Зона не смогла нарушить.

Часть 36. Тонкие грани

Но и это не складывалось, мы редко ходили втроем, Леон дружил с Сережей, надо о нем написать, еще с тысячью людей, все встречались в “Сайгоне”, где кто-то обязательно за нами увязывался, и мы шли компанией дальше выпивать по злачным местам, а иногда и по дворам, и даже по парадным, в Питере были изумительные парадные, в них тогда водили гостей, как во дворец, но могли оказаться и в ресторане, за столом с белой скатертью, на Витебском вокзале, например, перед поездом в Царское (тогда г. Пушкин) или на обратном пути оттуда. Там можно было вкусно отужинать, взять горячего бульона с яйцом, который хорошо оттягивает плещущий в организме алкоголь, там зеркальная модерновая стойка до потолка, такой бар в Фоли-Бержер, и в стеклянное его озеро, наполненное огнями отраженной люстры, хочется нырнуть, особенно, если много выпито, а при возвращении из Царского мало выпито не бывало.

Старожил сделал вид, что не заинтересовался, однако по физиономии Чайкина понял, что как-то выдал себя.

– Закон сохранения информации. Он постулирует, что каким бы тернистым ни был путь, у текущего состояния системы всегда есть прошлое и будущее, которые можно выявить, зная динамику. Это сложно вот так, на словах, понимаю, но вот пример…

Хотя бы раз в жизни каждый испытывает чувство легкого помешательства. От безумия, говорят, спасает воля и вера, но и они далеко не всегда панацея. И если с Алисой все понятно, Страна чудес – это не просто какой-то вымышленный мир, а вполне точная геолокация, где всегда можно найти таких, как Алиса. Она часто чудила, могла по дороге на важную встречу выбежать из своей крутой тачки и спасти умирающую кукушку, носиться с ней по всем ветклиникам, чинить птице крылья, зачем-то исправить клюв и отпустить в небо со слезами на глазах. В общем, девушка, которая и на дерево залезет, и под дождем станцует фокстрот, и поцелуй без любви не отдаст. Легкое безумие ей было к лицу. С Марком все гораздо сложнее. Он, как Иван из романа, мог сидеть на скамейке и разговаривать с собой о чем-то важном. Что его к этому привело – тяжелое детство, психологическая травма, мухомор из леса или Понтий Пилат – непонятно. Такие, как он, жгут рукописи и видят демонов. Со стороны он напоминал поэта, который сходит с ума. Кстати, в древние времена считалось, что сумасшествие – путь постижения истины. Многие верили легенде, что безумие насылают чудесные нимфы. Но сегодня безумие – это не вымысел, это – реальность. И Марк решил проверить «на вшивость» случайных прохожих. В романе Азазелло уговаривал Маргариту прийти на встречу с безопасным «иностранцем» Сатаной. В современной жизни Марк прикинулся Азазелло и подошел к девочке с Патриков с таким же предложением. Она согласилась на свидание с первого слова «иностранец». Слово «Сатана» ее ничуть не смутило. «Итальянец, что ли?! Красивое имя!» В романе от кота Бегемота, идущего по дороге, все шарахались в разные стороны. В наши дни Марк легко превратился в черного кота размером с человека и прошелся по Малой Бронной. В конце Бронной он, кажется, поверил в Бога и молча перекрестился, потому что дети едва не оторвали ему хвост и все, что прилагается к телу. В романе полет Маргариты – это что-то фантастическое. В жизни – ховерборд, для тех, кто не в теме, – скейтборд, у которого вместо колес – два антигравитатора, благодаря чему можно спокойно передвигаться по воздуху. В романе обнаженная Маргарита на балу вызывает трепет и «диво дивное», на столичной вечеринке такое «диво» никто не заметит и не выделит из общей массы. Стираются грани. То, что раньше было безумием, сегодня – ток-шоу. В городе – час пик, машины гудят, толпа идет на красный, а в сумасшедшем доме много свободных мест…

Научный сотрудник сплел пальцы.

Поедем в Царское село свободны, веселы и пьяны, таков гений места. Поездка в Царское пролегала по питейным заведениям, одним и тем же, хорошо проверенным – по дороге на вокзал, на Витебском и потом на пути от станции до парка везде были рюмочные, они могли называться кафе-мороженым, главное, там наливали – где водку, где коньяк, где портвейн. Последнее заведение располагалось в воротах прямо при входе в Екатерининский парк, и в аллеи мы вкатывались уже на бровях, распахнутые в космос, там Холодная баня с Агатовыми комнатами, Руина и руины Китайской деревни, Геракл Фарнезский и пушкинская дева у воды, и наш Агамемнон из пленного Парижа к нам примчался, и липы, липы, липы, и столько лир повешено на ветки. И белокрылые виденья на тусклом озера стекле в какой-то неге онеменья коснеют в этой полумгле. Это про Большой пруд, великий царскосельский, конечную нашу цель, долгожданную пристань, ресторан “Адмиралтейство”, после которого – всё по колено.



– Вам знакома аномалия «ветошь»? Есть еще похожая разновидность – вы ее называете «быльем». Известно, что данный тип аномалии переносится с место на место посредством спороподобных артефактов. Это явный пример того, как информация о конкретной системе «стремится» к сохранению. Однако все же некорректно называть это жизнью, как бы «ветошь» и «былье» ни напоминали своим видом растения. Почему?

Ученый, не дождавшись ответа, принялся за неторопливые объяснения:

Часть 37. Любовь на вырост

Марк настраивал свет. Сегодня по графику съемки с молодой, но уже известной актрисой, жизнь которой напоминает хороший фильм в субботу вечером. Она никому не рассказывает о своем прошлом, но Марк и дух Патриков знают бэкграунд каждого, кто заглядывает на пруды по делу или «без». И как всегда, шепотом – писателю, а через него всем, кто верит, любит и ждет.

– Казалось бы, смысл существования живых организмов неразрывно связан с сохранением и накоплением информации, но есть нюанс. Жизнь сама по себе обладает спецификой, которая отсутствует у аномалии. Эта специфика охватывает как низший химико-биологический уровень, так и высшие ступени биологического, где взаимное влияние друг на друга простых связей создает совершенно новые качественно и количественно. Жизнь, таким образом, не определяется только своим текущим состоянием, всякий живой организм есть историческая и информативно емкая проекция на настоящее, чего нельзя сказать о «ветоши», которая подчиняется законам чистейшей кибернетики. Возвращаясь к Зоне…

И на порфирные ступениЕкатерининских дворцовЛожатся сумрачные тениОктябрьских ранних вечеров —И сад темнеет, как дуброва,И при звездах из тьмы ночной,Как отблеск славного былого,Выходит купол золотой…

Алексей выставил вперед ладонь, давая зевнувшему сталкеру понять, что вот-вот подведет к итогу.

Октябрьскими ранними вечерами мы в воду уже, кажется, не лезли, не коснели в неге онеменья, хотя какой холод, когда столько выпито и внутри горит. Буйство в пруду, понятное дело, отчаянное и молодеческое, и даже малость подсудное, было венцом тогдашнего вино-водочного трипа, летом уж точно, да и в сентябре, когда небывалая осень построила купол высокий. Купаниям предшествовала всяческая логорея, может, и в исполнении Сережи, но про что она была, теперь не скажу, – всё утонуло, ушло под воду, остался один пруд; спустя несколько десятилетий он прислал мне привет, самый неожиданный.

В маленьком провинциальном городке на самой окраине жил молодой человек, который любил девочку из соседнего подъезда. Классическая история из серии «в мире людей». Он дарил ей розы и писал стихи, как в песне Пугачевой, готов был скупить все привокзальные цветы и оборвать все клумбы мира, только чтобы она его заметила. Но она, то есть Катя, предпочитала готик-рок и кроксы с шипами, которые носил Ваня – восходящая звезда в youtube-канале, и, собственно, самого Ваню. Парень от осознания, что он не Ваня, горько не вздыхал, от своих чувств не отступал и продолжал верить в далекое светлое будущее. Днем он работал в школе учителем литературы, вечером качал мышцы на перекладине, ночью писал стихи, и пока Ваня в youtube-канале отвечал хейтерам, парень выкладывал в Интернет свои тексты, тогда еще в ЖЖ, которые тут же набирали огромное количество просмотров. Чтобы выйти в свет, достаточно выйти в Интернет. И желательно со своей болью, которую можешь вывернуть наизнанку. В мире все так же модно быть несчастным и одиноким, со счастливыми и влюбленными и так все понятно. На безответном чувстве парень из маленького городка, который в книгах обычно помечают простой буквой N, стал модным поэтом, а после концерта в Москве и одного выгодного знакомства так и вовсе человеком в дорогом пиджаке с красоткой в автомобиле. Залайканный до невозможности. А Ваня, хоть и метил в рок-звезды, но характером не вышел, «даже в рок-группе он был барабанщиком, потому что можно сидеть» – эта история про него. Ваня никого не любил, и это делало его ленивым во всем. Раскинув мозгами и картами таро, Катя поняла, что готик-рок ей уже надоел, а парень с сердцем поэта теперь живет в сердце России и что, в общем-то, он не такой уж и страшный, особенно в последнем посте, где на крыше модного отеля он читает свои стихи. И вот этот день настал, когда они медленным шагом шли по Арбату и смотрели прямо, на фонарь, в тот момент он горел так же ярко, как когда-то сердце поэта. В рваных штанах и расстегнутой рубашке, с разбитым сердцем и жадным до знаний разумом он писал такие строчки, что люди через буквы ощущали свои души, но в последнее время ничего не рифмовалось, не писалось и не чувствовалось. Он жил прошлым репертуаром и читал по бумаге то, что всегда знал наизусть. И Катя отступила. От него, но не от себя. Она сняла комнату в доме под снос, в районе, куда еще даже не проложили метро. В подъезде гадили коты и ночевали бомжи, на кухне дед в трусах – хозяин квартиры варил по вечерам щи – себе и собаке, но Катя же когда-то любила, как ей тогда казалось, готик-рок, поэтому стойко выдерживала крики и зловония. Она поступила в театральный, стала актрисой и получила главную роль в кино, а за ней потоком пошли сериалы. Когда Катя была Катей, она играла на сцене так, что зал стоя готов был не только хлопать, но и смотреть весь спектакль. Когда Катя стала Катериной – надела на ноги Маноло Бланик и купила недвижимость в доме, где даже газоны были поцелованы дворниками, настолько все блестело и сияло красотой, в ней что-то пропало. Она растратила себя на машины, квартиры, странные отношения и в какой-то момент сама превратилась в недвижимость. На одной вечеринке по случаю запуска новой капсульной коллекции какого-то известного бренда они встретились и неловко поговорили о шторме в Москве, о приезде Квентина Тарантино, а потом улыбнулись и о чем-то тихо помолчали, обменявшись теплыми взглядами и красивыми номерами телефонов. Любовь иногда дается на вырост. Тянется за мужчиной и женщиной, то исчезая, то вспыхивая, ждет, пока человек окрепнет, вырастет, расправит плечи, и тогда уже случится не просто примерка отношений, а жизнь – жизнь вдвоем.

– Мы наблюдаем, как информация обо всех аномалиях «стремится» к сохранению – порождение артефактов присуще также и термическому, и гравитационному, и другим типам. Зона – это аналог открытой системы, описываемой кибернетически, сродни нам, живым существам. С некоторыми условностями. Поэтому, хоть вам и кажется, что мы разного мнения по поводу восприятия Зоны, наше стремление к равновесию с ней – будь то чутье или индукция – берут свое начало из условных рефлексов, то есть из реакции организма на попытку изменить его состояние, вывести из равновесия. Мы оба стремимся понять Зону, так или иначе. Только если индукция исходит из непосредственных наблюдений и фактов, чутье возникает на фоне страхов и опасений. Понимаете?

Дело было так. Написал я в фейсбуке текст, его расшарили – с одобрением, с возмущением, всё как обычно, и вдруг в одну дискуссию пришел человек с таким известием: “Что-то Шура совершенно поглупел с годами. Еще 25 лет назад, когда мы с ним, пьяные и голые, катались ночью с горки в пруд в Царском Селе, голова его была значительно свеже́й и рожала мысли”.

«Мотор! Камера!» – прозвучали знаменитые слова. Марк смотрел на актрису, которая одним взглядом могла выразить все чувства мира, и видел в ней судьбу. Как хитро иногда выстроены и переплетены линии между людьми. После съемок ее встретил поэт, накинув на плечи пальто. Они доросли друг до друга, любовь больше не была чувством с чужого плеча, а стала их собственным выбором.



Кто автор, не скажу. Ни имени-фамилии, ни лица не опознал; вижу, что большой кокет – сбрасывает годы безоглядно, как в пруд летит. Вместе мы катались с горки никак не 25 лет назад, а все 40. 25 лет назад я в Большой пруд уже не погружался, это случалось сильно раньше, а началось, наверное, с того, что Леон полез спасать кого-то, спьяну залезшего на серебряную иву и с нее рухнувшего в воду. Упавшего Леон вытащил, но утопил ключи от квартиры, ритуально принесенные в жертву царскосельскому пруду. Может, рассудили мы, пруд эту жертву принял и дал нам свое благословение. А, может, всё было в обратной последовательности, и героическое вытаскивание прошло успешно именно потому, что это были воды, в которых он уже плавал. В любом случае, к поэтическому благословению всё не сводилось, Леон с кем-то прозаически договаривался, иначе бы мы не плескались беспрепятственно в Большом пруду, в котором это категорически запрещено. Как мы туда заходили, в каком месте, каким образом?

Утомленный ночной лекцией, Равлик поднял тяжелый взгляд на улыбающегося Чайкина.

Часть 38. В каждой женщине жива Маргарита

В послании, оставленном в фейсбуке 40 лет спустя, меня больше всего занимает горка, с которой мы с мемуаристом съезжали в воду. И надо было про нее спросить в лоб. Написать, мол, здравствуйте, прелестный друг мой, старый незнакомец, много десятилетий прошло, и уже не интересно, что́ нас связывало и связывало ли вообще хоть что-то, и почему мы пьяные и голые оказались с вами в одном пруду, это всё не важно, совсем, а важно лишь, где стояла та самая горка и как мы на нее взбирались и скатывались потом купаться, расскажите, будьте милосердны! И что он ответит? Ведь наверняка не помнит, не знает, и если скажет, то соврет: и какая разница, где стояла горка и стояла ли она вообще.

– Допустим, – коротко молвил он, так как ни сил, ни желания спорить с научником не было. – Вот только…

Механику той алкоголической вольницы Бог от меня скрыл, наверное, недаром, и вряд ли я мог ее постичь: к моменту залезания в воду сознание было уже совсем мутным, у каждого из нас, не только у меня; все тела, души, мысли, руки, ноги были переплетены-перепутаны в стремлении стать одним целым, и сильно хотелось этого, но хотелось и наоборот – поскорее отделиться, уплыть, чтобы только Чесменская колонна вдалеке и стекло воды, и звёзды на небе, и они же под ногами, и всё кругом горит, и мы плывем пылающей бездной со всех сторон окружены.

Спортсмен замирает на трамплине перед прыжком в бассейн. Все тело напряжено, все мысли сосредоточены, все мышцы готовы совершить полет в воду. Пианист за минуту до концерта, в тишине и темноте кулис уже находится в музыке и мысленно проигрывает про себя вступление, а потом выходит на сцену и обрушивает на слушателей каскад музыкальных пассажей. Художник, прежде чем начать рисовать, проводит какое-то время наедине с чистым листом бумаги. Писатель перед романом неподвижно смотрит на мерцающий курсор в начале новой строки. Мужчина во время разговора делает паузу в беседе, продолжая нежно и трепетно смотреть в глаза девушке. Женщина перед родами находится в ожидании встречи с новорожденным. Со стороны кажется, что ничего не происходит, но именно в этот момент случается главное – все мысли и чувства соединяются друг с другом и превращаются в слова, картину, музыку, рекорд, любовь и жизнь. Марк замер перед камерой и перед Алисой, которая вошла в кадр так красиво, что ни у кого не возникло сомнений – она Маргарита наших дней. Легко укрощает мужчин из серии «он делает то, что она хочет, и она делает то, что она хочет». Своенравна и строптива. Никакого покоя нет и не будет. Ни по жизни, ни по Воланду. Современная Марго всегда разная: то несется по жизни, как кабриолет – «классная, а крыши нет», то скользит, как лодка по воде – красиво и изящно от одного берега к другому. Она умеет создавать себе настроение и делать деньги в отличие от тех девушек, которые в графе «основной источник дохода» пишут «муж». У нее своя жилплощадь, пускай крохотная, где-то на окраине Москвы, но своя, чтобы всегда была возможность за 24 часа сбежать от «попытки номер пять». Ее круг общения широк, потому что она знает, что каждый человек может понадобиться в тот или иной момент времени, причем среди друзей много мужчин, но при этом только один доводит ее до оргазма, истерики и дома – тот, кого она однажды выбрала. Марк смотрел на то, как быстро, буквально за несколько минут его Алиса – нежная, интеллигентная, всегда такая правильная и внимательная – превратилась в роковую Маргариту, и не мог понять, где была правда, а где – вымысел. Она не играла на камеру, она проживала роль. Да и сама роль досталась ей как бы случайно – актриса, которая была утверждена режиссером, однажды не вышла на съемочную площадку, никто не знал – почему, и Марк предложил попробовать на роль Алису. Так и закрутилась жизнь в кино. И с этого момента в их личных историях стали происходить настоящие чудеса. «Мне кажется, настало время рассказать тебе одну тайну…» – сказала Алиса после съемочного дня, когда они с Марком медленно брели вдоль прудов, взявшись за руки. И это был тот самый момент, который приоткрывает дверь в тайную дальнюю комнату души…

Ехидно ухмыльнувшись, Сергей придвинулся ближе.

Поездка в Царское с ритуальным этим купанием, пьяным и наглым, конечно, была про вон из Брежнева, вон из 1976 года, вон из всего советского, антисоветского, одинаково беспросветного, и, чтобы по-настоящему улететь, необходимо было взять на грудь и окунуться в купель. Но мне не надо улетать, не надо предварительно наливаться, и купель мне не столь нужна, и даже в Царское попадать не обязательно, мне достаточно прийти на Казанскую (тогда – ул. Плеханова) и позвонить в дверь. Там будет мир, которого 60 лет как нет.

Часть 39. От перемены мест многое меняется

– Чутье мне не раз жизнь спасло, а успешных научных экспедиций в центр не было ни одной.

Это на самом деле не совсем так. В комнате Надежды Януарьевны на меня обрушивалась коллекция агитационного фарфора – изумительная, кстати. Тарелки со спортсменами и колхозницами и даже каким-то супрематическим Ильичом густо висели по стенам. Там же красовались робкие, дамские акварели Ольги Гильдебрандт, с которой Н.Я. всю жизнь дружила, семейная миниатюра начала XIX века, очень ампирная, дико трогательная, древнеегипетская кошка, похожая на собаку, у моей парижской подруги живет сейчас дома такое прекрасное животное, а этой бронзовой было три тысячи лет, и она сидела на модерновом письменном столе, а напротив всю стену занимала огромная библиотека французских, английских, немецких, итальянских и русских книг. Еще в комнате были николаевские красные кресла. Какой эпохи тут целое? Я думаю, со всеми частными особенностями это последний кузминский мир, творец которого умер в 1936 году – от старости скончался тот проказник. Я попал туда ровно сорок лет спустя, там всё жило и пело, и ничто, буквально ничто еще не стало музеем.

Мир этот был, прежде всего, свободным. Может иметься в шкафу пальто “Loden”, а может и не иметься. А может не быть и шкафа. С рамой хорошо, но без нее тоже неплохо. Естественность – главная рама.

Оставив ученого переваривать эти слова наедине с собой, старожил, прихватив АКМ, отправился к тоннелю. Трития давно не было, и это начинало беспокоить ветерана.

Как-то к Н.Я. пришла дама, сильно за семьдесят, вышедшая из дома без зонта и попавшая под проливной июльский дождь. Квартира коммунальная, ванная занята, а платье полностью промокло. “Смотрите на Надежду Януарьевну, молодой человек, это гораздо интереснее того, что я могу продемонстрировать”, – сказала мне старуха, и с этими словами сняла через голову платье, чтобы повесить его сушиться. И в самом деле, не сидеть же мокрой, заболевая на глазах.

Существуют люди с четкими контурами, словно внутри них исправно тикают часы. Кажется, они никогда не сомневаются и не волнуются, расстояние между мыслью, словом и поступком у них минимальное. Все подчинено строгому плану и выверенному опытом взгляду. Меня долго не было в сети, мой «офлайн» был сознательным, шанти не нашел, нирвану не обрел, но кое-что увидел и услышал. Марк был из серии людей, которых я описал в начале. Правда, однажды оказалось, что внутри него тикали не часы, а бомба замедленного действия. Я всегда восхищался людьми, которые однажды утром, осознав всю бренность бытия, заказывали билет в один конец и с рюкзаком за спиной покидали стены города и привычной жизни. Алиса была такая же, история про то, как девушка взяла гладильную доску и отправилась покорять океан – про нее. В один день они оба исчезли. Кино к столетию романа временно заморозили, потому что бюджет распилили раньше встречи Мастера и Маргариты. И Патрики снова на время превратились в место встречи, которое нельзя изменить. Никакой мистики и романтики. Пока не вернулись эти двое. Счастливые, обрученные, полные планов и новых идей. Случилось это вчера. И это «вчера» стало для многих роковым днем. Марк выступил продюсером нового проекта. Он собрал всех светских львиц и львов за одним столом в кафе на Патриках и пригласил их принять участие в самом крутом ток-шоу страны. Марк вдохновенно говорил о высоких рейтингах и бешеной популярности, гипнотизировал словом и взглядом. Все дружно, как китайские болванчики, покивали головами, подписали контракты и получили посадочные талоны. И в тот же миг случилась настоящая булгаковщина. Певец с одной песней, который сидел за столом в дорогом костюме, а рядом его ждал припаркованный «Хаммер» (к слову, номер его был закрыт белым носовым платочком), вдруг оказался в джунглях в одних трусах. Светская модница, красавица, писательница, певица и просто одна сплошная «цаца» открыла для себя еще одну прекрасную профессию. Ей выдали платок на голову, вилы в руки и отправили в колхоз – убирать навоз. А режиссер, распиливший бюджет раньше срока, потерялся во времени и во льдах где-то с пингвинами. Все они выходили в прямой эфир и сперва молили о помощи, но никто им не верил, а потом, когда «звезды» увидели, как астрономически растет количество подписчиков, начали выживать ради рейтинга. Когда за певцом гналась стая диких обезьян, он бежал, пел и улыбался своим фолловерам – артист, он и в джунглях артист. Звезда подиумов старательно копала и рассказывала подписчикам, что из коровьего навоза получается прекрасная омолаживающая маска. А у режиссера во льдах ничего в душе не оттаивало. Он не Шмидт, который после того, как затонул «Челюскин», провел вместе с командой два месяца на льдине – из спасенных материалов построил барак и пекарню, читал лекции по философии и всячески поддерживал жизнь в каждом путешественнике. Режиссер кричал в прямом эфире Марку, что он за все ответит, но льдина уплывала все дальше и дальше. От режиссера стали отписываться люди. А Марк лишь улыбался краем губ и тихо, почти про себя, отвечал на все угрозы, что «крыша» у него хорошая, и смотрел куда-то вверх. Бог эта «крыша» или дьявол, никто понять не мог, даже Алиса, которая наблюдала за всем этим со стороны и нервно крутила кольцо на безымянном…

Оказавшись в потемках, Равлик остановился, чтобы дать зрению привыкнуть, переступил с ноги на ногу, разминаясь после продолжительного нахождения в одном положении. Сталкер не видел местности впереди, однако ощущал вибрацию от заунывных напевов насекомых, а потому примерно знал, где начинается болото.

Мир этот был бисексуальным по умолчанию. А о чем тут говорить? Большинства табу для него не существовало.



Стоило глазам адаптироваться, как тусклый отсвет лег на ломаный камыш, а вскоре и на все пространство перед тоннелем: бывший военный подгадал появиться практически к окончанию утомительного диалога. В груди у ветерана отлегло.

– Словом, если бы я была мужчиной, у меня бы на него не встал, – заключила Н.Я. свой рассказ про нашего общего знакомого и его нового любовника, который ей не приглянулся. Сложнейшая многоэтажная перверсия, в этой фразе задействованная, потребовалась не для характеристики неприглядного молчела – бог бы с ним – а только для самой фразы. Она – ценность, а не молчел. Это “эх, как сказал” во всём своем величии.

Часть 40. Люди с бэкграундом

Сплошное переворачивание заложено в самом процессе сочинения слов и в процессе их постижения. Суровый Дант не презирал минета. В нем жар души Петрарка изливал. Его игру любил творец Макбета… И в наши дни прельщает он поэта; ну и так далее, тут каждое лыко в строку. Переворачивающие любили играть с Пушкиным.

– Тебя как за «душегубом» посылать, – встретил товарища Сергей, закрывшись рукой от кольнувшего веки света.

Посадили Надежду Януарьевну тоже за переворачивание. Это произошло во время войны. Н.Я. находилась не в Ленинграде, а в эвакуации, но и там, как везде, было голодно, а тут выдался праздник, завезли морковку, друзья устроили пир и за яростный патриотизм вручили Рыковой орден: Н.Я. деятельно переживала победы наших войск, отмечая их на карте флажками. Орденом стала морковка совсем непристойной формы: огромный фаллос с чем-то очень похожим на тестикулы у основания. Тоже ведь “эх, как сказал”. Вид этого ордена вызывал дружный смех. Вечером отсмеялись, утром заплакали: всех арестовали.

– Да-а, – дезертир поднялся на пригорок, махнул Алексею.

Очень важно все в жизни прожить вовремя: несчастную любовь, ветрянку, бунт, уход из дома, ночь на концерте рок-звезд, секс ради секса, рвение к мечте, дикий взлет и падение в неизвестность. Иначе все это застрянет где-то в области сердца и вылетит из него черной птицей в самый неудачный момент. Марк жесток и беспощаден к порокам, он бьет людей по слабым местам и кого-то действительно круто меняет, а кого-то окончательно ломает. Алиса, напротив, видит в каждом человеке бэкграунд – прошлое, которое привело его на скамью Патриарших. Она знает, что самая прокуренная блондинка с накачанными губами, которая заказывала в Margarita Bistro морепродукты на гриле и вела себя по цене дешевого шампанского – так, что ее уже знал и имел (не в виду) каждый охотник за телом, в прошлом была вовсе не оторвой и дворовой шпаной, которая в болоте родилась, но квакает по-королевски, а девочкой с выполненным домашним заданием, прилежной ученицей с белым воротничком и 18-летней девственницей. Строгое детство, чистописание, скорочтение, юбка ниже колена, все мысли в учебе – так хотели родители. В 25, когда вокруг все тысячу раз проиграли разные события и начали создавать семьи, устраиваться на работу, она вышла из института, подарила родителям синий диплом и ушла в отрыв. И тут оказалось, что мир играет по другим правилам, что хорошие никому не нужны, и девочка вызубрила наизусть – не любить, не страдать, не пахать. И вот уже она на Патриках. Торгует телом. А охотник за этим самым телом когда-то был влюбленным мальчиком, у которого в столе лежала тетрадка стихов без помарок. Он искренне верил, что именно с одноклассницей проживет всю свою жизнь. Теперь он рифмует дела и тела. Не выплакал, не прожил свою обиду, пустился во все тяжкие сначала в личной жизни, потом в работе, провалил проекты, подставил людей, ввязался в авантюру. И прямо на Патриках ему выставили счет и срок. И сидит теперь поэт в колонии строгого режима и смотрит на мир через решетку. Просто, когда уходишь в отрыв в 16, пропадаешь ненадолго, когда же это случается за 20, остаешься там навсегда и проигрываешь жизнь, себя и все то, во что верил.

Переворачивание, собственно, и отличает кузминский круг от Ахматовой, у которой сплошные пафосные константы. “Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет”. Ахматовское мужество не переворачивается. “А если когда-нибудь в этой стране воздвигнуть задумают памятник мне”. Это без комментариев. “А туда, где молча Мать стояла, так никто взглянуть и не посмел”. Тут Мать с прописной буквы, а там морковка.

– И что мы имеем? – подойдя, научный сотрудник принял у Трития кое-какие приборы.

«А каким было твое прошлое?» – Алиса нежно взяла Марка за руку, когда тот закончил вести прямой эфир с героями реалити-шоу. Помните, как в прошлом посте он забросил известного певца в джунгли, а светскую львицу отправил в колхоз – убирать навоз? О них расскажем в следующем посте, впрочем, как и о прошлом Марка, который, кажется, живет на свете уже 10 тысяч лет – столько в нем знаний и воспоминаний…

Но я твердо знаю, что при всей неистовой свободе слов, притом, что хозяйкой светской и свободной был принят слог простонародный, и мы обсуждали с Н.Я. любые сюжеты в любых выражениях, я так и не спросил у нее про их отношения с Тотей: немыслимый, абсолютно неприличный вопрос. Про пиписки можно говорить сколько угодно, а про чувства – нет, лезть в чужую душу не позволено никому: крайняя живость речи на самом деле вуалирует такую же крайнюю стыдливость, мат сплошь и рядом является верным признаком целомудрия.

– В целом только радиацию и «терму». Деталей всех не перечислю, предлагаю подождать утра и выдвинуться уже всем вместе. Ноги придется замочить, заранее готовьтесь.

Но целомудрие откровенно, ему нечего стесняться. Вскоре после знакомства Н.Я. решила показать мне Тотю; полезла в альбом с фотографиями, там ее не нашла, отодвинула фолиант, оказавшийся бессмысленным, достала старый целлофановый пакет со сваленными в нем карточками, но и там Тотя сразу не нашлась, в раздражении вывалила на стол всё содержимое и стала его перебирать. “И этот есть, и тот, а самой родной нет, где же она… и эта зачем-то здесь…” – говорила она с нарастающим отчаянием, отшвыривая ненужное, пустой, обманувший ее ворох, а в нем были сплошь главные люди, для русской культуры главные, и про каждую фотографию хотелось тут же спросить, что с ней связано, как она возникла, но Н.Я. очевидно было не до того. Наконец, она нашла маленькую, с порванными углами, криво обрезанную карточку: изначально это был их двойной портрет, но, когда они расставались, фотографию поделили, Тотя взяла Надю, Надя – Тотю. В чистом виде дембельская альбомная лирика – у самой культурной, интеллектуальной женщины, какая только бывает.

Часть 41. Новая жизнь

Свои альбомы с фотографиями водились и у нас. Леон как-то позвал на ужин меня, Сережу и одну девицу, которую хотел с Сережей познакомить. Девица тоже, само собой, была чья-то дочка или внучка. Еще позвали молчела, который ничем не выделялся. Ужин был составлен из Леоновых закромов – словесных и питейных, из того, что в заказах доставалось отцу-членкору, что можно было купить за валютные чеки и привезти из-за границы. Это были какие-то остатки-сладки, но в великом множестве. Отчетливо запомнил я только виски, которое в тот раз с отвращением попробовал и до сих пор не понимаю, чем оно лучше простодушного деревенского самогона. Но тогда это был образ недоступной заграницы. К виски прилагался другой дефицит, наверное, был джин, наверняка коньяк, конечно же, французский, красное-белое сухое вино, какое-нибудь чинзано или мартини, или оба вместе, ликер “Бейлис”, почему-то он считался воплощением всего прекрасного, ну и мы с Сережей и с молчелом, который ничем не выделялся, принесли по бутылке нашей честной, за три шестьдесят две. Ведро этой адской смеси предстояло в себя влить.

– Я подежурю, отдыхайте, – кивнул Равлик спутникам, отправившимся к палатке, а сам, забравшись на бетонный козырек, уставился во мрак.

Она научилась любить того, кто любит ее.

Словесным угощением стал рассказ Леона о том, как его учила жить маменька: доставала альбом с фотографиями, где все знаменитые, все заслуженные, все ее любовники, открывался он академиком Иваном Петровичем Павловым. Это был, конечно, макабр: великий русский ученый, к тому же из семьи священников, глубоко верующий, чистый дух, умер в 1936-м на 87 году жизни, за десять лет до рождения Леона и цветения его матушки – выходит, ее альбом начинался с пляски смерти, какая уж тут пляска любви, для нее по цифрам ничего не сходится, да и не должно сходиться – анекдот устроен не по законам арифметики.

* * *

Если альбом с Павловым в самом деле существовал, то Иван Петрович образовался там по иным причинам, не столь гривуазным, но рассказ Леона был ведь не правды, а шутки ради – ради “эх, как сказал”, ради красного словца, не щадящего ни матери, ни отца, и себя тоже не щадящего, свою любовь к знаменитостям, смешную, кто спорит, сам в этом признаюсь, вот, откуда я родом, как бы говорил нам Леон, но, согласитесь, это простительная, уместная и такая милая слабость, если над ней можно сейчас всем вместе посмеяться.

Ну или делает вид. Она на Патриках уже давно. В левой руке – IQOS, в правой – Chandon Rose, на левом плече – «Sic Volo», что означает «Я так хочу» – вытатуированная строчка задом наперед, чтобы можно быть читать в зеркале; на запястье – феромон, на щиколотке – тонкий браслет. Ее образ продуман до мельчайших деталей. Дьявол всегда в них. Она курит и с тревогой смотрит вдаль. Мрак и Марк. Он появляется с черным конвертом – в нем разные фото мужчин, она выбирает того, кто ей симпатичен, и вносит аванс. Мужчина успешен, ученая степень, шатен, не женат, здоров, энергичен, богат. Хорошие гены, горячая кровь. Подходит. Кажется, именно он был в центре ее коллажа. Еще одно Rose, еще одна затяжка, для нее это первый, для него – неизвестно какой контракт. Бумаги подписаны. Сперма готова. Зачем это Марку? Быть посредником таких договоров? И это еще одна тайна, покрытая мраком. Мужчин-доноров с каждым днем все больше, и сперма их растет в цене. Некоторые только этим и живут, и живут, к слову, прекрасно, зарабатывают, как стоматологи, и путешествуют на острова. Они ничего не знают о женщинах, с которыми подписали контракты, их не волнует судьба рожденных детей. Это просто работа. И ничего больше. Эти двое тоже никогда друг друга вживую не видели и не увидят, вся их история сохранится в черном конверте, а через девять месяцев на свет появится маленький Патрик, и каким он будет, даже сложно представить… Зато у матери на плече «Sic Volo» – «Я так хочу», а у отца – ученая степень.

Все вместе и посмеялись – кроме Сережи: его эти слоеные альбомные рефлексии не занимали; он, очевидно, скучал, девица ему не приглянулась, разговоры тоже. Леон, как водится, вспомнил Ивана Алексеевича Лихачева, умершего за несколько лет до этого, они были знакомы, и что-то о нем рассказал, доброе и пряное, разумеется, и называл его “Ваней”, и от него перешел к Кузмину, и тут Сережа с раздражением признался, что Кузмин ему мало нравится, что он как поэт сильно нами раздут, я это запомнил из-за того, что случилось на следующий день, а тогда произошел скучный спор, мы с Леоном и молчелом, который ничем не выделялся, сплотились за Кузмина, но обе девы, Леонова и приведенная для Сережи, были за Сережу.

Группа выдвинулась засветло, простояв лагерем еще четыре часа: Тритию после разведки нужна была передышка, а Сергею с ученым – выждать какое-то время после приема радиозащитных препаратов.

Приведенной это не помогло, Сережа вскоре свалил, а мы, оставшись впятером, налакались всем стоявшим на столе губительным разнообразием. Пошли песни-пляски, не смерти, совсем нет, приведенная решила показать стриптиз, потом продолжить его танцем милитари, а для этого на голое тело, на молодые свои упругие, очень достойные сиськи накинула Леоново пальто как своего рода шинель: мягкий буржуазный “Loden” скривился в кабарешной воинственности. Потом все плясали со всеми и обнимались, и целовались, и молчел, который ничем не выделялся, тут, наконец, выделился, блеснул, была куча мала, нечетная-зачетная, когда уже безразлично, кто с кем и зачем, но как-то я всё же из-под тел выбрался, Леон тоже, и даже меня проводил, обещал утром позвонить. Проснулся я днем от телефонного звонка и с дикой головной болью.

Часть 42. Теплые чувства в холодный день

Но звонил не Леон, звонила приведенная; кто ей дал мой телефон, чего ради? Она была тиха, она была раздумчива.

В целом, Равлик был в хорошем расположении духа, несмотря на бессонную ночь, и даже не стал делать очередных замечаний Алексею, снова присевшему дезертиру на уши. Сказался, быть может, настрой от ожидания, что путь в обход леса окажется приемлемым не только на словах, но и на практике.

– Знаете, а ведь вы правы, – сказала она. – Я всё утро читала Кузмина, он большой поэт. Особенно мне понравились такие стихи, послушайте:

Марк мерил шагами осенние Патрики. Город был объят дождем и холодом. Вечерняя жизнь с веранды переехала вовнутрь ресторанчиков. Там было слишком душно и шумно, воздух был насыщен феромонами и пустыми разговорами. В ожидании Алисы он вышел на улицу, спустился к пруду, навернул один круг, затем другой. Маленькая французская группа под разноцветными зонтами слушала таинственные рассказы экскурсовода. Самая стильная пара года, по версии какого-то модного журнала, не спеша совершала вечерний променад. Они живут вместе, но любит она – одна. Марк давно их знал и каждый раз, когда заглядывал в глаза этой женщины, видел столько любви и боли, что невольно отворачивался. И сегодня он сделал то же самое, но в этот раз встретился не с темнотой и пустотой, а с любовью. Той самой первой, светлой, чистой и, может быть, единственно верной и настоящей. Двое целовались под золотыми кленами. Им не было еще 18, может, даже 16. Но они – влюблены, их чувства – нежны, прикосновения – трепетны, и все это вызывало негодование, осуждение, насмешку, зависть тех, кто проходил мимо. Старушка с собачкой, что-то гневно бормоча, обернулась и покачала головой так, словно стала свидетельницей преступления. Одинокая дама на каблуках трижды перевела свой взгляд с телефона на поцелуй и прошла, завидуя молча. Бизнесмен ухмыльнулся, он уже давно знал цену каждому поцелую и покупал их в комплекте «все включено», сами по себе они его не интересовали. Ветер срывал листья, проносился рябью по пруду, кружил над ними черным вороном, трепал ее волосы, а потом вдруг резко стих – скрылся в подворотне. Оставил их в покое. И это лучшее, что он мог сделать для этой пары. Алиса появилась сегодня в черном. И Марк сразу понял: между ними что-то произойдет – то, что проверит их чувства на прочность…

Умывались, одевались,После ночи целовались,После ночи, полной ласк.На сервизе лиловатом,Будто с гостем, будто с братомПили чай, не снявши маск.Наши маски улыбались,Наши взоры не встречались,И уста наши немы.Пели “Фауста”, играли,Будто ночи мы не знали,Те, ночные, те – не мы.

Ведущим на этот раз стал Тритий – ему не надо было защищать лицо и тем самым ограничивать себе обзор, что хорошо сказывалось на управлении отрядом в ситуациях, не терпящих промедления. К тому же и по заверениям вояки, и по данным с детекторов практически весь коллектор занимала «терма» – следствие образования термической аномалии под водой. Это значило в первую очередь, что в тоннелях стояла паровая завеса и капельки влаги могли конденсироваться на линзах и маске, еще больше ухудшая видимость.

Пороки

Сергей в большей степени полагался на слух, а потому взял противогаз, который не закрывал уши. Правда, помогло это несильно, так как, вкрутив новенький фильтр и нацепив защиту, Равлик погрузился в монотонный гул собственного дыхания. Пусть он и не очень раздражал, свыкнуться было проблематично, особенно на первых порах, когда мелодичный трезвон дремлющих топей сменился на давящую тишину бетонных сводов.

роман-цитата

…К счастью, люди не безгрешны,
иначе жить было бы неимоверно скучно…


Несколько десятков метров сталкеры, пыхтя, толкаясь и делая вынужденные остановки, медленно пробирались по тесной «кишке». Фонари иногда выхватывали осыпавшиеся участки стен с опасно торчащими арматурами, пятна плесени, пакли неказистых растений, свисающих сверху. Кое-где виднелось «былье», ожидающее любого неосторожного движения, чтобы впиться своими ворсинками в плоть. Ученый полностью игнорировал аномалию, вытираясь об нее, благо защитный комплект позволял. А вот Равлику приходилось намеренно осторожничать – кисти были непокрыты, а слой воды, пока еще сантиметровый, так или иначе повышал риск поскользнуться.

– Осторожно, уступ, – донеслось до ушей ветерана, когда группа в очередной раз остановилась.

Глава 1. Ревность

Выглянув из-за плеча Алексея, старожил увидел, как хлюпнул, погрузившись по щиколотки, военный, взял чуть в сторону, давая место для маневров остальным.

Однажды она появляется у вас в подписчиках. Смотрит «истории», читает посты, оставляет странные комментарии и никогда не ставит лайки. Она считывает ваши мысли, настроения. Ее лицо скрыто, ее имя загадочно завуалировано, ее страничка закрыта, а там миллион публикаций и ноль подписчиков. Но однажды она отметит вас на фото, и с этого дня начнется совсем другая жизнь. Потому что на фото ваш самый дорогой на свете человек окажется запечатлен в чужих объятиях. Первым уйдет сон, за ним – покой, за покоем все то лучшее, что было в начале отношений – романтика, любовь, страсть, доверие. Ее имя Ревность. И у нее на каждого есть досье. Даже на вас. Она легко переводит на свой грубый язык любое теплое слово, превращает объятие в одержимость, разрушает даже самые крепкие отношения, доводит человека до той грани, откуда выхода уже нет. Мы все боимся потерять того, кого любим. И она этим пользуется. Как черная кошка, точит когти о наши души, царапает изнутри, нашептывает всякие непристойности и проводит черной бархатной лапой по сердцу. Да так, что дрожь внутри и холод по коже. Ревность любит скрываться за спиной любви, но она не имеет с ней ничего общего. Любовь все-таки о другом. О том, когда отпускаешь человека, а он к тебе возвращается, потому что нашел все, что искал. А ревность всегда одна, она живет сама по себе, как та самая черная кошка, и ходит на мягких лапах, которые скрывают острые когти, по нашим самым светлым чувствам…

Глава 2. Одержимость

Следующим попытался нащупать дно Чайкин, долго примериваясь, куда поставить ногу. Но все его старания пошли насмарку: научник оступился, всполошив подземную сеть громким всплеском. Тритий вовремя придержал доктора, чуть не занырнувшего с головой.

Равлик, приблизившись к месту, откуда брал начало кишкообразный тоннель, понял причину заминки Алексея: через темно-рыжеватую муть не было видно, где начинается уступ и меняется глубина. Недолго думая, сталкер шагнул наугад, инстинктивно припав на ногу, не попал, точно так же оступился, по инерции набрав в обувь воды, но смог удержать равновесие без посторонней помощи.

Когда слышишь это слово, сразу представляешь себе страшную сцену из фильма, когда священник проводит обряд по изгнанию бесов – экзорцизм. Каждый из нас когда-то кем-то или чем-то был одержим, это странное ощущение, что больше не принадлежишь себе, вокруг тебя нет стен и решеток, но что-то крепкое берет тебя в плен и не отпускает. Ты больше не можешь жить без прикосновений любимого человека, его голоса и дыхания, или без работы, которая уже стала частью чего-то большего. Представьте балерину без танца, писателя без истории, актера без сцены, летчика без неба. Это совершенно потерянные люди. Одержимость кого-то сводит с ума, а кого-то возносит на такие высоты, что простым людям они и не снились. Сейчас все это сложно представить, потому что в мире много тех, кто готов продать душу за деньги, и мало тех, кто одержим идеей. Например, как Леонардо да Винчи, который создал целый ряд изобретений исключительно благодаря своему безумному замыслу – летающему человеку. Или Циолковский, когда переехал в Москву, вместо еды покупал химические реактивы для опытов и в один прекрасный день вошел в историю как великий человек. Это тончайшая грань между пороком и безумием, которую так сложно почувствовать и так легко переступить…

Выругавшись, Сергей выровнял дыхание, скользнул лучом света по стенам помещения, оказавшегося просторнее. Именно отсюда и начинался коллектор, теряясь во мглистой пучине подковообразного проема.

– Скоро станет теплее, – то ли пошутил, то ли предупредил дезертир.

Впрочем, это касалось только Равлика и Трития, ботинки которых уже тяжелила проникшая внутрь вода. Ученый, снабженный специальными сапогами по колено, был лишен возможности «щупать» температуру таким образом.

Глава 3. Прокрастинация

«Терма» вскоре проявила себя, помутнив стекла перед глазами. Сергей невольно вздрогнул, почувствовав прикосновение чего-то мокрого и теплого к запястьям. Пар.

Баламутя воду и пробираясь вглубь, сталкеры замедляли ход: испарения застилали видимость, а фактура дна постепенно менялась с относительно ровной на испещренную трещинами. Некоторые вполне хорошо просматривались под водой, чернея, змеясь от стены к стене и даже заползая на оные.

Характерные следы термической аномалии Алексей не мог оставить в стороне, наклоняясь над всякой прогалиной и что-то бормоча в маску респиратора. Несколько раз научный сотрудник нагибался, запускал руку в резиновой перчатке в воду по локоть и шарил там.

В жизни каждого человека случается момент, когда судьба приоткрывает карты, когда ты точно понимаешь, что все дни вели именно к этому человеку/проекту/событию. Мир вдруг начинает разговаривать с тобой добрыми знаками, все сходится в одной точке, и приходит осознание, что все не случайно, ни один день не уходит бесследно, каждый поступок, взгляд, поворот головы к чему-то ведут. И как же глупы и бессмысленны все волнения, страхи, сомнения. То, что должно произойти, – произойдет. Смешно и глупо хвататься за подлокотники кресла во время турбулентности. Есть романтический пунктир судьбы, а есть рок. Его тяжелое дыхание ощущаешь чаще всего ночью, когда в темноте и тишине начинаешь предчувствовать что-то неминуемое, как в детстве, когда родители закрывали в спальню дверь, оставляли тебя одного, и все тени смотрели со стен в полный рост. Параллельный мир становится чуть ближе. От самого слова «рок» веет прохладой и подземельем. И иногда этот воздух нужно вдохнуть, вспомнить о смерти, чтобы жить захотеть так, как не жил никогда раньше. Чтобы слова все важные произнести сейчас, чтобы каждую минуту вложить во что-то значимое и ценное, чтобы обнять лишний раз любимого человека и не впадать в отчаяние из-за пустяков. Нам кажется, что еще много времени для того, чтобы исполнить свои мечты – сделать идеальную фигуру, создать семью, подняться по карьерной лестнице, прыгнуть с парашютом, объехать полмира и прочитать десять страниц перед сном. Но жизни обрываются каждую минуту, никто не знает, что его ждет через мгновение… Берегите себя, друг друга и этот день.

Тоннель гулко отзывался на каждый шорох одежд, плеск и шаг.

Глава 4. Уныние

– Док, давайте не будем задерживаться, – поторопил Чайкина, не выдержав, Равлик. Он перехватил автомат и вытер рукавом противогазные линзы. Собственный голос показался ветерану до неестественного глухим.

– Минутку, – расслышал Сергей.

Человек склонен впадать в странное состояние «западающей» клавиши каждый раз, когда что-то происходит вне плана. В мире можно унывать постоянно по любому поводу – цены на продукты растут, мужчины изменяют, подруги предают, молнии в людей попадают, старость с ног сбивает, и смерть, в конце концов, подкрадывается с каждым днем все ближе и ближе. Есть у меня один знакомый, который каждый квартал совершает одно интересное действие. Он бронирует номер в недорогом отеле и рано утром с рюкзаком покидает свою московскую квартиру. Весь день ходит по городу пешком – посещает музеи, присоединяется к экскурсионным группам, гуляет в парках, заводит новые знакомства, вечером пропускает бокал пива в баре на набережной с видом на речку и идет в отель. А утром возвращается домой, к своим, и мир снова становится приятным на ощупь…

– Алексей, посмотрите здесь.

Глава 5. Зависть

Указав на довольно широкую расщелину, через которую переступил, Тритий помог перебраться также и ученому, не шибко маневренному из-за своей обуви.

– Погасите-ка свет…

Сталкеры на время отключили фонари, погрузившись в дышащий паром мрак.

Самый честный диалог я слышал в фильме «Полночь в Париже», когда Хемингуэй спокойно говорит начинающему писателю: «Я ненавижу твою книгу». – «Но ты даже не прочел ее!» – восклицает молодой человек. «Если я прочту твою книгу, и она мне не понравится, то я буду ее ненавидеть, а если понравится, то буду завидовать и возненавижу еще больше. Тебе не нужно мнение другого писателя». Хемингуэй чертовски прав. Зависть есть в каждом. У кого-то она хранится на дне души и выпадает легким осадком. Прошла по дороге Мэри с красивой поппинс, посмотрела на нее Маша с большим пряником в руке и подумала, что завтра – понедельник, а значит, надо в график вписать спорт, массаж, спаржу и бег на месте, который, к слову, отлично сокращает дистанцию между мечтой и реальностью. В этом случае зависть – хороша и прекрасна, как поппинс у Мэри, травинкой по коже провели и привели Машу в действие. Иногда зависть помогает человеку понять, что он действительно хочет. Вот метался Петров по белому свету в поисках счастья, менял Свету на Лену, BMW на Mercedes, Рим на Кубу, а потом услышал, что Иванов дом купил в горах и женился на девочке, с которой сидел за одной партой, и защемило у Петрова сердце, осознал он, что все это время мечтал об этом тихом затишье в своей жизни. Получается, зависть вывела Петрова к берегу моря. Но есть и другая зависть, когда под кожей извиваются змеи. Я знаю женщину, которая позеленела от зависти на похоронах близкой подруги, когда увидела, в каком дорогом платье ее кладут в гроб. Но это ерунда. Страшнее, когда завидуют умные люди. Когда кто-то превосходит в любимом деле или в личной жизни, зависть часто превращается в гнев, месть и ненависть. Сегодня ты хороший музыкант, а завтра вдруг Сальери. И тут просто надо помнить, что всегда найдется тот, кто лучше выглядит, мыслит, живет. И в этом случае надо не только качать пресс, но и воспитывать чувства. Учиться спокойно дышать, помнить, что Купер однажды оставил Шейк, что ничто не вечно под луной и все, что мы можем сделать в жизни, – это найти свои источники радости и научиться переплавлять негатив в юмор, ну или в творчество. Даже Троянская война может стать поэмой, что уж и говорить о зависти? Пожалуй, только то, что пока хейтеры спамят на странице Леди Гаги, сама Леди сидит за белым роялем и наигрывает в ночи одинокие звуки любимой мелодии, и в этих звуках она прикасается к себе – настоящей, без грима, без платья, без контракта, без шума и даже без Купера. Я знаю многих женщин, которые на каблуках уверенно и смело поднимаются на самые высокие этажи карьерных лестниц, ими восхищаются, им завидуют, аплодируют, но никто не знает, о чем они думают по вечерам в домашних тапочках… Может, о том, что есть у вас? Любимый мужчина и детский смех? Куриный бульон и праздничный торт? Сериал перед сном и свободное воскресенье? Счастья и горя всем дано поровну.

– М-м, вижу!

Глава 6. Жалость

После недолгой возни из недр был извлечен тлеющий в темноте уголек, мигнувший в руках Алексея и тут же погасший: тот оперативно сунул его в заранее подготовленный контейнер на поясе.

Есть люди с таким выражением лица, словно они все время едят лимон или хурму, которая вяжет. Им лучше никогда не задавать вопрос «Как дела?», потому что пересказ романа «Война и мир» будет звучать быстрее и позитивнее. У них всегда все плохо. От горячей воды, которую отключили в разгар холодного лета, до любви, которую отключили еще раньше, чем воду. Как правило, они много думают и все ставят под сомнение, даже зачатие Мадонной сына Иисуса. При этом редко достигают в работе каких-то значимых высот, по вечерам встречаются на странице Леди Гаги и обсуждают/осуждают ее роман с Купером, перед сном думают о том, что все, кого мы любим, когда-то умрут, а утром с тяжелым сердцем встречают новый день. Этим людям все должны. Начиная от автобуса, который должен приехать по расписанию, до мужа/жены, которому следует отдать супружеский долг. Они всегда найдут оправдание всем своим погрешностям – не сдали в срок работу, потому что собака на улице громко лаяла; опоздали на совещание, потому что чай был слишком горячий; не везет в любви, потому что на подоконнике стоят кактусы. Они выглядят обиженными детьми, которые собирают любовь по крохам. Я согласен с тем, что жалость всегда унижает человека, и со временем это чувство действительно превращается в гнев. Сам корень слова говорит за себя – «жало» и вызывает лишь желание отвернуться и отмахнуться. Чтобы выйти из этого болота, нужно бросить себе вызов, устроить флешмоб и хотя бы один день провести без жалости к себе. Увидеть и почувствовать, что оказывается, внутри такой тайник сил, что можно горы свернуть. И стоило всего-то прервать этот замкнутый круг, выйти за пределы не самых светлых чувств и обрести свободу, прежде всего от себя самого.

Свет лизнул тронутые плесенью и ржавыми разводами своды, выхватил силуэты товарищей.

Глава 7. Пафос

– «Черное солнце», – пояснил старожилу вояка, словно углядев его вопросительное выражение лица сквозь выпучивший стекла противогаз.

– Глаз-алмаз, коллега! – глухо выдохнул научник.

Это – запретный мир, вход посторонним запрещен. Люди пафосно-порочного круга узнают друг друга по брендам, как по штрихкодам, по ароматам духов, по манере произносить слова и держаться уверенно – так, словно только вчера завоевали Константинополь. В самолет у них билет в бизнес-класс, в вечную жизнь – вряд ли, потому что в душе чаще всего кризис – пустота. Эти люди продаются за рубли, доллары, евро, кто в бизнесе, кто в постели. Как написала одна девочка в Instagram: я «благородна, как виски; крепка, как коньяк; сложна, как коктейль, и свята, как вода». Фото оливковой кожи и идеальных пропорций к посту прилагается. Какими бы крутыми ни были понты, они всегда выглядят дешево. Времена меняются, но человека все так же украшают характер и поступки. Все остальное – фасадная сетка для строительных лесов. Рисунок на ней может быть любым: хоть Эрмитаж, хоть Ватикан, но это не значит, что они там находятся. Пафос – это даже не грех, скорее, порок, показатель недостатка ума, а еще – защитная реакция организма. Как правило, эти люди всегда уязвимы. Их очень легко обидеть, ранить, задеть, потому что слабых мест много.

Учитывая, сколько коллектор простоял без посетителей, неудивительно, что тут могло сформироваться такое. Артефакты подобного рода когда-то ценились на черном рынке больше всего остального, так как представляли собой заключительные стадии формирования аномальных образований. Никто не знал, как «мазень» превращается в «черное солнце», однако точно было известно, чем последнее отличалось от предшественника. Радиоактивность артефакта была на порядки выше – энергия, переполняющая его, источалась наружу, однако найти применение ей мог не всякий.

Глава 8. Равнодушие

Расстояние между людьми становится огромным, даже в шаге друг от друга мы не видим, не слышим, не чувствуем того, кто находится рядом. Некоторые считают, что равнодушие – это следствие войн, бедности, революции, из поколения в поколение передалась усталость. Не знаю. По мне, так равнодушие внутривенно вводят телефоны и гаджеты – все то, что уводит подальше от реального мира.

Группа продвинулась вперед еще метров на пятьдесят, пока ведущий не остановился как вкопанный. Равлик, ориентирующийся на звук, понял это, вовремя прекратив движение, а вот ученый врезался Тритию в спину, что-то булькнул в качестве извинений.

– Что-то не так? – убрав влагу с защиты на лице, Сергей выглянул и обомлел.

По бульвару идет человек, с каждым шагом он набирает темп и проходит мимо беременной женщины, которой вдруг стало плохо; мимо маленькой девочки, которая потерялась; мимо истекающей кровью собаки, которая зацепилась за колючую проволоку; мимо одинокой старушки, которая уже пропускает третий светофор, так и не решаясь перейти дорогу. Он идет по своим делам и свято верит в мантру наших дней, что никто никому ничего не должен. «Пофигизм» – это уже не порок, а искусство, тонкое восприятие жизни, модный стиль, когда в борьбе между «надо» и «хочу» выбираешь «пофиг». И медленно происходит паралич души, когда все желания превращаются в пепел. Когда просыпаешься однажды утром, смотришь на человека, в котором когда-то души не чаял, был готов сорваться прямо посреди ночи и лететь к нему на другой конец города, как к единственному источнику тепла и света, смотришь и понимаешь, что отношения замерли. Все прошло. Измена – не всегда конец любви, страсти покипят, утихнут, и начнется новая история чувств. Расставание не так страшно. Разлука, разрыв тоже не критичны. А равнодушие – это всегда конец. Когда больше не гонишься за человеком три дня, чтобы сказать, «как он тебе безразличен», не смотришь в глаза и не обнимаешь за плечи. Сколько в мире семей живет в отношениях, как в закрытых комнатах. Кто-то думает, что тем самым вырабатывает терпение. Но между равнодушием и терпением существует такая же тонкая грань, как между дерзостью и смелостью, глупостью и добротой, смекалкой и хитростью. Кто-то предполагает, что обретает стабильность. У охранника тюрьмы тоже стабильная работа. Формально он – на свободе, а преступник – в неволе, но все дни они проводят в одном помещении. Но особо страшны равнодушные люди в белых халатах. Ежедневно кто-то погибает не от неизлечимой болезни, а от безразличия врачей. И это двойная боль. Поэтому нас и учат не кричать «помогите» в случае опасности – никто на это слово не выйдет, а на «пожар» – сбегутся все. Все хотят спасти себя. Но человека человеком делает общество. Детеныш в волчьей стае вырастет и превратится в Маугли. Только в любви к другому, в заботе и внимании проявляется все то лучшее, что заложено в нас природой.

Пучки фонарных лучей упирались в глухую стену, ползали по ней, ища малейшие признаки на проход дальше, но тщетно – тоннель заканчивался тупиком.

– Мы не туда свернули? – доктор в растерянности огляделся.

Глава 9. Слабоволие

– Нет, нет, – судя по тону, бывший военный был шокирован не меньше, – тут был только один путь… Только один, ч-черти…

– Как бы там ни было, долго нам здесь оставаться нельзя, – выдохнул Равлик сквозь фильтр. – Надо возвращаться. Тритий?

Мама ставит пятилетнего парня на самокат. Шлем, наколенники, налокотники, защита кистей – все это надето на противоударный костюм, хорошо что с вентиляцией. Ребенок не то чтобы на самокате не может прокатиться пять метров, он не в силах сделать просто шаг вперед. А мама старательно натягивает на лоб ему шапку, чтобы в глаза не надуло. Вечером она приготовит ему суп из спаржи и испечет маффины без глютена и лактозы, без орехов и яиц, без сахара и соли, на муке особо тонкого помола с добавлением кокосового молока. Так модно. Я за заботу о детях, за любовь, внимание, доброту и нежность по отношению к тем, кто только знакомится с миром. Но уже сейчас выросло поколение «снежинок», которые боятся любить, – возможно разочарование; достигать – неминуемо столкновение с критикой; принимать решения – есть риск совершить ошибку. Если их случайно задеть, то тут же начнется тревожное расстройство или паническая атака. Они боятся боли и собственной тени. Так легче жить – без особых потрясений и эмоциональных событий. Тихо, ровно, спокойно – проснулся, посидел на работе, попил кофе, послушал музыку по дороге домой, пролистал ленту, полайкал друзей и еще один день бросил в копилку. Осьминог без костей проворнее такого человека без собственного мнения, без идеи, без интереса к жизни. Просто его в детстве слишком сильно опекали и защищали от сквозняков. Только когда там подует, там, и там, и еще там – тогда возможно закалить себя от ветра. Свобода помогает человеку окрепнуть. Именно в этом пространстве он учится самостоятельно мыслить. Мы дружили и дрались, лазали по деревьям и играли в вышибалы, катились с горки на самокате без тормозов, сбивали в кровь коленки и прикладывали подорожники, мы мечтали о приключениях по мотивам «Робинзона Крузо» и «Робин Гуда». Мы безумно любили жизнь и никогда не прятались за спины взрослых. Мы были готовы к трудностям, потому что знали, как их преодолеть. Мы чихали и были здоровы, потому что никто нам не подносил платки и не вытирал сопли. Мы носились до седьмого пота и до десятого часа и приходили живыми домой, ели жареную картошку и ложились спать, и видели сны, и вскакивали с кровати навстречу новому дню. И знаете, среди нас не так много аллергиков и меланхоликов. Зато есть ученые, изобретатели, инженеры, врачи и писатели.

– Да, наверное.

Глава 10. Страх

Отряд тронулся обратно в том же порядке. Однако растущее напряжение дало о себе знать: шаги стали спешными, неосторожными. Часто сталкеры оступались, хватались друг за друга, но, в конце концов, снова вынуждены были остановиться.

– Что на этот раз? Тритий?

Люди, которые не боятся темноты, обладают плохим воображением или экономят на свете, чтобы счетчик меньше прокручивал оборотов. От святого, живущего на окраине мира, вдали от людей, в тени деревьев, до алкоголика из спального района, в протертых штанах, с сигареткой в разбитых зубах, от светской львицы на десятисантиметровых каблуках до буфетчицы в привокзальном кафе – страх есть в каждом человеке. Иногда он останавливает от дурного и неверного, например, протянул руку за взяткой, а мысль «вдруг схватят?» взяла и победила и хотя бы немного восстановила в мире справедливость. А иногда страх останавливает саму жизнь. Словно надевает на человека смирительную рубашку и погружает голову в песок. Мы больше занимаемся друг с другом страхом, чем любовью, боясь измен и одиночества. Находясь в бесконечном терпении и напряжении от собственных чувств. Пока жив – есть что терять. Но только представьте себе, сколько всего вы могли бы создать, если чуть меньше боялись. Я знаю женщину, которая в ночь, в одной ночной рубашке, с тремя полусонными детьми ушла прочь от мужа-миллионера-тирана, потому что воля однажды победила страх. Она прошла через суды, через лишения, через боль, слезы, унижение и даже желание приползти обратно, на коленях, просить прощения, чтобы вернуться туда, где было все уже знакомо и понятно, и продолжать жить ради детей. Но нет. Она выстояла, и сегодня ее глаза снова улыбаются. Я знаю мужчину, который много лет думал, что в нем осталась только печаль от возраста, что уже ничего не изменишь, – все чувства звучат фальшиво и монотонно. Но однажды он встал посреди рабочего дня и вышел из офиса, взял в руки саксофон и начал давать концерты сначала в местных ресторанчиках, потом в клубах Нью-Йорка. У каждого из нас бывают такие моменты, когда хочется все изменить. И именно в эту секунду, даже не минуту, а именно секунду – стоит решиться и бросить себе вызов. Я много раз это делал, менял города, страны, жанры. В начале нового пути всегда чувствовал легкое волнение, барабанную дробь внутри, но продолжал двигаться вперед. Я не всегда был прав, не всегда все делал верно, но с каждым своим решением переходил на уровень выше. Человеку, который никогда не видел моря, невозможно объяснить радость катания на водных лыжах. Это стоит того, чтобы ощутить полет, свободу, скорость и осознание, что можешь в любой день стать тем, кем захочешь. Мир любит таких чудаков, он тут же начинает подкидывать события и организовывать встречи, которые случаются только с теми, кто победил свой страх.

Вытерев запотевшие линзы, старожил направил свет на пространство впереди и… не узнал его. Однопроходный сток будто стал шире: появились зияющие чернотой проемы, ведущие к ранее недоступным частям коллектора.



– Да чтоб тебя…

– Мне это не нравится!

Глава 11. Эпоха потребления

– Так, спокойно. – Сергей, сжав вспотевшими ладонями АКМ, прошел чуть вперед. – Этого ведь не было, я прав?

– Э, Р-равлик!

Бесконечные смены коллекций в магазинах одежды, новые модели айфона, ультрасовременные гаджеты, модные профессии – дизайнер интерфейсов и оператор дрона – мир меняется со скоростью света. Некоторые видят будущее в стиле «451 градус по Фаренгейту», когда книги сжигаются, а чтение преследуется по закону, чтобы люди не думали и были счастливы. Возможно, мы научимся летать на звездолетах за пределы Галактики, телепортироваться в любую точку мира и общаться с роботами на равных. А возможно, победит дауншифтинг, среди моих знакомых немало известных бизнесменов, которые забили на модные стандарты «квартира-машина-бизнес-остров», променяли успешную жизнь на свободную и стали путешествовать автостопом, отдыхать в палатках, выращивать овощи на грядке и дышать свежим воздухом за пределами города. Неважно, какой будет сценарий. Важно, как мы будем относиться друг к другу. Любить по сердцу или по контракту? Сколько звездных пар заключают это пари ради пиара. «Влюбляются» в строго прописанный день, иногда даже рожают ребенка, появляются вместе на громких премьерах и красных дорожках, а потом приходит время и одна из сторон не желает продлевать договор на новый срок. Кто виноват?! Леди Гага. Может, в этом и есть свой тайный смысл. Никто никого не дурит. Все четко прописано и оговорено. Я против отношений, построенных на обмане. Я не понимаю женщин, которые в любой непонятной ситуации рожают ребенка, чтобы сохранить семью, и верят своим мужчинам, как всему, что говорят по ТВ. Дети вырастают, мужья все равно уходят, а на лице остается только печаль от возраста. Я за любовь, в которой есть чувства, неважно, сколько она длится – три дня или тридцать три года, главное, что в ней оба будут счастливы, любимы друг другом и самодостаточны. И будущее наше зависит, по сути, только от этого чувства, а вовсе не от новых технологий.

Обратив внимание на переполошившегося ученого, сталкеры не сразу поняли, что его напугало, а когда поняли, резко попятились, чуть не навернувшись в воду. Со стороны, где группа наткнулась на тупик, на людей абсолютно бесшумно надвигалась отвесная стена.



– Какого…

– Все назад! Продолжаем движение! – скомандовал Сергей.

Глава 12. Самоограничение

Пропустив вперед научника с Тритием, ветеран замкнул колонну и, постоянно оглядываясь, ускорился, чтобы поспевать за остальными.

«Надо определиться» – такая установка звучит с детства. Выбираешь раз и навсегда профессию, жену/мужа, хобби, магазин, в котором будешь совершать покупки, цвет волос, стиль в одежде – и живешь с этим до конца своих дней. Но все самые знаковые моменты в фильмах и книгах происходят тогда, когда герой однажды решает что-то изменить, например, после работы заходит в школу танцев, а там его встречает педагог в лице Дженнифер Лопез, лицо тут, впрочем, не главное, Лопез со всех сторон хороша, но сейчас о герое – делает он первый шаг навстречу своей давней мечте – «ча-ча! раз-два-три!», и вот уже жизнь подстраивается под новый ритм и все вокруг начинает меняться. В мире, где человек без ног покоряет Эверест, а блондинка, которая путала страуса со Штраусом, выигрывает интеллектуальную игру и становится самой умной женщиной по версии модного журнала, нет ничего невозможного. Мы сами ограждаем себя от новых знакомств и планов, перспектив и путешествий, ограничиваем доступ к своей странице в сети и к самому себе, попадаем в капкан своего мышления и живем, словно за красно-белой лентой, которой обычно ограждают здания при выполнении ремонтных работ. И это – порок, потому что там, где нет роста, – нет жизни. Просто задайте себе вопрос: когда вы в последний раз делали что-то в первый раз, и найдите ответ. Честный для себя и вдохновляющий для комментария.

Коллектор погрузился в звучный плеск форсируемых вод. Пляшущие пятна света то и дело выхватывали темные прогалы с оголенными арматурными ребрами тоннеля, с которого будто содрали бетонную кожу, пока сталкеры не видели.

Глава 13. Похоть

Мимоходом задержавшись взглядом на нагоняющем беглецов сером пласте, Равлик почувствовал, как похолодело в ногах, хотя вода, полностью залившая берцы, отдавала жгучим теплом. Движущийся участок стены вовсе не являлся стеной: луч фонаря оставил на ее поверхности такие блики, словно та состояла из жироподобной массы.

Можно сколько угодно размышлять о любви в красивых высоких тонах, о том, как она меняет судьбы и преображает людей, как разрушает города и разрывает от боли сердца, как под ее воздействием на свет появляются новые жизни и произведения искусства. Но в лесу в это время будет бегать заяц, у которого давно не было зайчихи, и бояться его будут даже волки. Это – природа. Зайца, волка и человека. В мире, где люди любят друг друга, но не хотят, или хотят, но не любят, – сложно разобраться в чувствах. Это – мегаполис дедлайнов, гаджетов и цифрового шума, и на любовь здесь остается все меньше времени. До нас просто не доходят чувства другого, потому что между тем, что человек думает, хочет сказать, говорит, и тем, что слышит другой, – километры запутанных мыслей. Многие пары даже не знают, что между ними происходит, любят они друг друга или просто сидят, дружат. Кто случайный человек в твоей жизни, а кто должен в ней остаться, задержаться? Иногда смотришь на женщину и думаешь, как далеко сможешь с ней зайти? И не станет ли любовь в браке, как цветок в горшке или как птица в клетке? Смотришь, думаешь и отпускаешь, потому что роман надо отправить в печать и все-таки вознаградить любовью в финале героев, потому что, по сути, мы все к ней придем. Правда, порой слишком поздно поймем, кого зря отпустили, кого недолюбили, а с кем даже не познакомились из-за собственных страхов, комплексов и просто обычной человеческой лени. Наверное, по объему любви нас всех в конце взвесят и распределят.

Глава 14. Жадность

– Стой!

Жадный человек очень редко бывает счастливым. Хотя дурное настроение – это все же разновидность лени, о которой мы еще поговорим. Жадному все время мало денег, любви, внимания, славы, конфет и вещей. Он скуп, как Мадонна, состояние которой оценивается в миллионы долларов, а она никогда не оставляет чаевых в ресторане и всегда сама проверяет телефонные счета. Он жалок, как «серая мышка», которой так не хватает любви, что приходится урывать ее кусочками от разных мужчин и оставаться в итоге одной, потому что никто не задерживается рядом с несчастной женщиной. Он смешон, как девушка в фейковых вещах, на которых крупно написаны буквы мировых брендов, сумка, туфли, одежда – все фальшивка, кроме айфона последней модели с разбитым стеклом, взятым в кредит. Как старуха из сказки Пушкина, жадный человек будет не просить, а требовать у судьбы all inclusive. А пока красивая жизнь недоступна, жить в рассрочку, брать вещи напрокат и быть super star. Кстати, даже английский лорд не выходил в свет в только что купленном костюме. Перед тем как его надеть, он отдавал костюм дворецкому на несколько дней – «разносить». Это делалось для того, чтобы в день события все понимали, что костюм – часть его гардероба, он его носит, а не просто бережно хранит для особых случаев. Что касается меня, то я тоже жадный человек до идей и проектов. Мне все время хочется расширить дни, высвободить больше времени для новых историй. Но оно, как шагреневая кожа, исчезает на глазах. Да и время каждый из нас ощущает по-своему. Для кого-то – это медленное вращение колеса обозрения, а для кого-то – американские горки. Как победить жадность? Ощущать чувство меры во всем, научиться балансировать между тем, что имеем, и тем, что хотим.

Расслышав предупреждение, старожил развернулся к товарищам, от которых отстал метров на десять. Однако те уже спешили обратно, брызгая во все стороны грязью.

Глава 15. Осуждение

– Что опять? – прерывисто дыша, бросил ветеран, когда вояка и ученый остановились подле, схватились друг за друга, чтобы удержать равновесие.

Люди меняются. Не только каждые семь лет на клеточном уровне, а гораздо чаще, от сильных чувств и событий, от смерти близкого человека и рождения ребенка. Это как в той истории, когда вы только подумали что-то о человеке, а он уже – другой. И мы далеко не всегда можем увидеть всю картину мира, только фрагменты жизни и частицы всего того, что происходит в человеке. Я навсегда запомнил одну историю, которая случилась в интернате. Там – другие дети, каждый сам за себя, но при этом не может быть одиночкой, там свои группировки и вожаки. И однажды у вожака пропала особо ценная монета, которую он хранил в ящике и никому никогда не показывал. Он собрал всех в круг и стал пристально всматриваться в глаза. Я увидел, как паренек напротив заволновался, как забегали его глаза, как пальцы сами по себе стали отстукивать какие-то ритмы, как задрожали губы и покраснели щеки. Мы все поняли, что это он. У него неделю назад умер отец, а мать осталась без средств к существованию с маленьким ребенком на руках. Вожак был готов вытрясти из него не только свой «рубль», но и душу, чтобы запомнил на всю жизнь, как брать чужое. А потом, на следующее утро, я проснулся раньше, чем обычно, и увидел, как вожак сидит на кровати и плачет. Мне кажется, что это был первый и последний раз, когда он плакал. Неужели так жалко потерянную монету? Что-то сверкнуло в его руке – монета, как маленькое золотое солнце, сияла в правой ладони. Он нашел ее между страниц тетради, куда она случайно попала. А паренек, на которого мы все подумали, спал и как-то нервно вздрагивал во сне, словно продолжал от нас отмахиваться. Эта история закончилась хорошо – у вожака хватило смелости попросить прощения, у паренька хватило мудрости его простить, с того дня они стали дружить, а через какое-то время паренек занял должность директора местного магазинчика, и вожак у него иногда брал деньги в долг, отдавал все до копейки и частенько крышевал его от негодяев (если копнуть, их тоже можно понять, у любого негодяя есть своя боль и своя драма в сердце). Не осуждайте. В каждом из нас столько подводных течений, что даже мы сами порой не можем себя понять, что уж говорить о другом.

– Засада…



Выглянув из-за поворота, Сергей уставился в точно такую же сероватую массу, надвигающуюся уже со стороны единственного выхода…

Глава 16. Гнев

– За мной, живо! – не теряя ни секунды, Равлик увел товарищей к противоположной стороне тоннеля и далее двинулся вдоль стены, сгибая ноги в коленях, чтобы быстрее бежать сквозь слой жидкости.

Как только группа достигла одного из новообразовавшихся проемов, Сергей свернул туда, сорвал с лица противогаз – сейчас важнее была быстрота реакции, а не защита дыхательных путей.

В любовь можно сыграть, как в покер. За улыбкой спрятать боль. Можно быть искусственно нежным, продуманно успешным, создать ореол одиночества, неприступности или быть всегда на позитиве. В гневе есть одно качество, которое делает его неповторимым, гнев всегда искренен. В доме напротив живет молодая пара, их квартира как кинозал – в темноте спящих улиц всегда освещена, правда, в окне, как на экране, видишь одно и то же кино. Он – юрист, она – психолог, по вечерам у них по дому летают предметы, она – замахивается, он – защищается, а под финал в конце каждой ссоры из окна вылетает кошка. Она уже научилась группироваться в полете с пятого на первый, приземляться на мягкие лапы и возвращаться по дереву домой, как раз к громкому примирению своих хозяев. В таком режиме они живут уже много лет, при этом оба выступают экспертами по семейным вопросам на центральных каналах. Нравятся некоторым мужчинам женщины с гневом в глазах, как сказал Джим Керри: «Мне просто хочется такую женщину сделать счастливой». Но если серьезно, то после гнева всегда остается выжженное поле. Хватаешь чувство, как горящий уголь, хочешь бросить в кого-то, но обжигаешься первым. Это еще заметил Будда. Нет в этом мире ничего страшнее одинокой женщины в гневе, которая избивает ребенка, или мужчины – отца, который одним «случайным» ударом убивает плачущего младенца. В новостях это уже подают без пометки «срочно», слишком часто происходят такие драмы. Гнев – это всегда край. Я знаю тысячи историй, когда одно слово разбивало годы счастья. Как женщина во время ссоры в присутствии взрослой дочери произносила мужу – «ты ей не отец», а он был им всегда, самым лучшим, пускай не самым родным. Как мужчина в гневе напоминал женщине, которая посвятила ему свою нежность, любовь и заботу, о том, откуда он ее взял. Гнев – это всегда история без тормозов. У каждого человека есть воспоминание из детства, когда кто-то ругался, а он, маленький, метался, рыдал, пытался успокоить родителей, но никто его не замечал, и тогда ребенок закрывал уши и со слезами на глазах пережидал драму. Гнев всегда надо предотвращать на первых порах, иначе дальше будет поздно. Если не получается вовремя закрыть глаза, сосчитать до десяти и представить водопад, нужно искать, куда его выплеснуть. Кто-то идет бить боксерскую грушу, кто-то играть на барабанах, кто-то практикует БДСМ, а кто-то уходит в лес – кричит, смеется, обнимается с соснами. А кто-то просто однажды понимает, что любое слово может стать последним. Двое расстались в гневе, думая, что завтра увидятся, помирятся и все будет, как раньше, но один на следующее утро не проснулся. «Сердечная недостаточность». Она всегда от боли, от гнева, от обиды, непонимания и нелюбви.

Фонарные лучи, пересекаясь и прыгая, промчались по подземному помещению, представшему перед людьми.



– Ого, – отозвался Тритий, и голос его, загудев, задержался под сводами, до которых свет даже не смог дотянуться.

У меня раскалывалась голова, я ничего не понимал, зачем меня поэзией мучают, но она уже заканчивала разговор.

Остатки транспорта, тускло пестреющего на фоне мрачных глубин, намекали на старый затопленный путепровод, детально рассмотреть который не получилось. Позади хлюпнуло, и сталкеры развернулись, попятившись.

– По-моему, прекрасное стихотворение, ведь правда? Я только это и хотела сказать. Всего вам самого доброго.

Леон так и не позвонил: ни в тот день, ни на следующий, ни через три. А через четыре меня отчислили из бессмысленного моего института, я должен был еще в августе прописаться в Ленинграде, но уже декабрь подходил к концу и семестр вместе с ним, а я так этого и не сделал, и теперь вышел срок, прости-прощай, бывший студент, надо мчаться в Москву решать проблему с военкоматом, меня в мои восемнадцать лет могли забрить в любой момент.

Серая масса, пузырясь и склизко воркуя, забила собой все отверстия в бетоне, в том числе и то, через которое проникла группа, и начала выдавливаться наружу.