– Нет. В Ист-Парадайсе убийства происходят редко и фактически не встречаются в общине амишей. На том этапе я считала, что ребенок мертворожденный. Но потом судмедэксперт прислал мне отчет о вскрытии, и мои заключения пришлось уточнить.

– Почему?

– Ну, с одной стороны, ребенок родился живым. С другой стороны, пуповина была перерезана ножницами. Это заставило меня подумать о ножницах, которые не нашел Аарон Фишер и с которых мы могли бы снять отпечатки. Новорожденный умер от асфиксии, но судмедэксперт обнаружил глубоко во рту ребенка волокна рубашки, в которую он был завернут, что предполагало удушение. Именно тогда я поняла, что обвиняемая является возможным подозреваемым. – Лиззи отпила воды из стакана, стоящего на свидетельской трибуне. – После этого я допросила всех людей, близких к обвиняемой, и саму обвиняемую. Мать обвиняемой подтвердила, что ее младший ребенок умер много лет назад и что она не имела понятия о беременности своей дочери, но и основания думать об этом у нее не было. Отец вообще отказался со мной говорить. Я также допросила Сэмюэла Стольцфуса, одного из наемных работников и, по совпадению, бойфренда обвиняемой. От него я узнала, что он намеревался осенью жениться на обвиняемой. Он также сказал мне, что у обвиняемой не было с ним сексуальных отношений.

– К какому же заключению вы пришли?

Лиззи подняла брови:

– Сначала я подумала: а что, если он, обнаружив, что Кэти Фишер обманула его, из мести задушил ребенка? Однако Сэмюэл Стольцфус живет в десяти милях от фермы Фишера с родителями, подтвердившими, что он спал у себя дома в тот промежуток времени, когда, по мнению судмедэксперта, произошла смерть. Потом я подумала, что, может быть, все наоборот – и информация указывает на обвиняемую. То есть у нее был мотив: амишская девушка, родители-амиши, бойфренд-амиш, а она беременеет от кого-то другого. Это повод утаить рождение, может быть, даже избавиться от ребенка.

– Вы опрашивали кого-то еще?

– Да, Леви Эша, второго наемного работника с фермы. Он рассказал, что обвиняемая последние шесть лет тайком ездила в Пенсильванский университет повидаться с братом. Джейкоб Фишер уже давно не жил как амиш, а вел жизнь студента колледжа.

– Какое отношение это имеет к делу?

Лиззи улыбнулась:

– Гораздо легче встретить парня, помимо амишского бойфренда, когда перед тобой весь мир – с выпивкой, студенческими вечеринками и брендовой косметикой.

– С Джейкобом Фишером вы тоже беседовали?

– Да. Он подтвердил тайные визиты обвиняемой и заявил, что не знал про беременность сестры. Он также сказал, что причина, по которой обвиняемой приходилось навещать его за спиной отца, состояла в том, что его больше не принимали дома.

Джордж изобразил замешательство:

– Как это?

– Амиши не посещают школу после восьмого класса, но Джейкоб захотел продолжить образование. Нарушив это правило, он оказался отлученным от Церкви амишей. Аарон Фишер пошел в своем наказании еще дальше и отрекся от Джейкоба. Сара Фишер не посмела перечить мужу, но тайно посылала дочь к Джейкобу.

– Как это повлияло на ваши соображения по этому делу?

– Неожиданно, – сказала Лиззи, – прояснилось еще кое-что. Будь я на месте обвиняемой и зная, что собственного брата изгнали за такой пустяк, как учеба, то постаралась бы не нарушать правил. Можете считать меня полоумной, но рождение внебрачного ребенка – более серьезное нарушение, чем чтение Шекспира на стороне. Это значит, что, если бы она не нашла способ скрыть случившееся, ее выкинули бы из дома и семьи, не говоря уже о Церкви. Поэтому она семь месяцев скрывала беременность. Потом родила ребенка – и скрыла это тоже.

– Вы установили, кто отец?

– Нет.

– Вы рассматривали других возможных подозреваемых, помимо обвиняемой?

– Знаете, я пыталась, – вздохнула Лиззи. – Но не сходилось слишком многое. Роды произошли на два с половиной месяца раньше срока, в месте без телефона и электричества, а это означает, что никого нельзя было вызвать и никто об этом не знал, если не считать обитателей фермы, которые могли услышать крики роженицы. Что до случайного незнакомца, то есть ли вероятность неожиданного появления кого-то на амишской ферме в два часа ночи? И если такой человек действительно появился, зачем ему убивать ребенка? И почему обвиняемая об этом не упомянула? Итак, остаются только члены семьи. Но лишь одна из них лгала мне в лицо о беременности и родах. Лишь для одной ставки оказались бы пугающе высокими, выйди новость о ребенке наружу. И лишь для одной из них у нас есть улики, доказывающие ее нахождение на месте преступления. – Лиззи бросила взгляд на адвокатский стол. – По моему мнению, факты ясно показывают, что Кэти Фишер задушила своего новорожденного.



Когда для перекрестного допроса поднялась Элли Хэтэуэй, Лиззи расправила плечи. Она пыталась вспомнить то, что говорил Джордж о жесткости адвоката, ее способности вытягивать ответы из самых упрямых свидетелей. Глядя на нее, Лиззи нисколько в этом не сомневалась. И короткая стрижка Элли Хэтэуэй, и ее строгий костюм не оставляли сомнения в том, что мягкие грани ее личности давно огрубели.

Вот почему Лиззи едва не свалилась со стула, когда к ней с искренней дружеской улыбкой подошла адвокат:

– Вы не знали, что здесь я обычно проводила лето?

– В здании суда? – прищурилась Лиззи.

– Нет! – рассмеялась Элли. – Вопреки общему мнению. Я имела в виду Ист-Парадайс.

– Я этого не знала, – сухо откликнулась Лиззи.

– Здесь живет моя тетка. У нее была небольшая ферма. – Элли улыбнулась. – Но это было до бешеного повышения налогов на недвижимость.

При этих словах Лиззи тихо засмеялась:

– Вот почему я снимаю жилье.

– Ваша честь, – вмешался Джордж, бросив на свидетельницу предупреждающий взгляд, – не сомневаюсь, что присяжным необязательно слушать воспоминания мисс Хэтэуэй.

Судья кивнула:

– Говорите по существу, советник.

– Да, Ваша честь. Просто когда растешь здесь, то наблюдаешь за жизнью амишей. – Она повернулась к Лиззи. – Вы согласны?

– Да.

– Вы говорили, что не часто заводили дела на амишей. Когда было последнее дело?

Лиззи мысленно отмотала назад:

– Месяцев пять назад. Семнадцатилетний парень в нетрезвом виде съехал на багги в канаву.

– А перед тем? Можете припомнить?

Она пыталась вспомнить, но не смогла:

– Не знаю.

– То есть прошло много времени?

– Можно сказать и так, – призналась Лиззи.

– В своих отношениях… профессиональных и личных… казались ли вам амиши довольно мягкими людьми?

– Да.

– Вы знаете, что бывает, когда незамужняя амишская девушка рожает ребенка?

– Я слышала, они заботятся о своих детях.

– Это верно, и Кэти не отлучат от Церкви, а лишь на время подвергнут порицанию. Потом ее простят и встретят с распростертыми объятиями. Так где же мотив для убийства?

– Это все действия ее отца, – объяснила Лиззи. – Если человек хочет поддерживать связь с членом семьи, вышедшим из Церкви, существуют пути, помимо отлучения от Церкви, однако Аарон Фишер отказался от них, выгнав из дома брата обвиняемой. Она все время помнила о суровости отца.

– Я думала, вы не опрашивали мистера Фишера.

– А я и не опрашивала.

– А-а… – протянула Элли. – Значит, вы экстрасенс.

– Я опрашивала его сына, – возразила Лиззи.

– Беседа с сыном не скажет вам, что на уме у отца. Точно так же, как, глядя на мертвого ребенка, мы не поймем, что его убила мать, верно?

– Протестую!

– Беру свои слова назад, – спокойно произнесла Элли. – Вам не кажется странным, что амишская женщина обвиняется в убийстве?

Лиззи взглянула на Джорджа:

– Да, это так. Но факт заключается в том, что убийство все-таки произошло.

– Разве? Данные врачебного осмотра подтверждают, что Кэти родила ребенка. Это не подлежит сомнению. Но разве рождение ребенка обязательно влечет за собой его убийство?

– Нет.

– Вы также упомянули, что нашли отпечаток стопы на земле рядом с тем местом, где было обнаружено тело ребенка. По-вашему, это связывает Кэти с убийством?

– Да, – ответила Лиззи. – Поскольку мы знаем, что она носит обувь седьмого размера. Это само по себе не убедительное доказательство, но определенно подтверждает нашу гипотезу.

– Есть ли способ доказать, что именно этот отпечаток был сделан ногой Кэти?

– Не окончательно, – покачала головой Лиззи.

– Например, я ношу обувь седьмого размера, детектив Манро. Так что теоретически этот отпечаток мог быть сделан и мной?

– Вас не было в коровнике в то утро.

– Вы знаете, что седьмой размер женской обуви примерно соответствует пятому детскому размеру?

– Нет, не знаю.

– Вы знали, что у Леви Эша пятый размер обуви?

– Теперь знаю, – натянуто улыбнулась Лиззи.

– Когда вы прибыли на ферму, Леви ходил босиком?

– Да.

– Разве, по собственному признанию, Леви не стоял на полу около той стопки лошадиных попон, собираясь достать одну, когда случайно обнаружил тело младенца?

– Да, стоял.

– Значит, возможно, что отпечаток стопы, который вы относите к очевидному доказательству совершения Кэти убийства, на самом деле принадлежал кому-то другому, оказавшемуся на том же месте по совершенно невинному поводу?

– Это возможно.

– Хорошо, – сказала Элли. – Вы говорили, что пуповина была перерезана ножницами.

– Пропавшими ножницами, – вставила Лиззи.

– Если девушка собиралась убить своего ребенка, детектив, стала бы она перерезать пуповину?

– Не имею понятия.

– Что, если я скажу вам, что перерезание пуповины ускоряет рефлекс, заставляющий новорожденного самостоятельно дышать? Имеет ли смысл это делать, если женщина собирается задушить его несколько минут спустя?

– Полагаю, нет, – спокойно ответила Лиззи, – но все же вряд ли большинство людей знают, что перерезание пуповины стимулирует дыхание. Скорее всего, этот этап процесса рождения они видели по телевизору. Или в данном случае – наблюдая за животными с фермы.

Почувствовав отпор, Элли немного отступила назад:

– Если девушка намеревалась убить своего ребенка, не проще было бы забросать его сеном и оставить умирать?

– Может быть.

– И тем не менее этого ребенка нашли заботливо завернутым в чистую рубашку. Детектив, какая молодая мать, имеющая преступные намерения, станет мыть и пеленать своего ребенка?

– Не знаю. Но это произошло, – твердо произнесла Лиззи.

– Все это наводит меня на другую мысль, – продолжала Элли. – В соответствии с вашей гипотезой Кэти семь месяцев скрывала беременность и прокралась в коровник, чтобы в полной тишине произвести на свет ребенка, то есть она прибегла ко всевозможным ухищрениям, чтобы никто не узнал о существовании ребенка в утробе или вне нее. Тогда почему все-таки она оставила его в месте, куда через пару часов должны были прийти на дойку работники? Почему было не бросить ребенка в пруд за коровником?

– Не знаю.

– Или на кучу навоза, где его не сразу нашли бы?

– Не знаю.

– На амишской ферме полно мест, помимо груды попон, куда можно было спрятать ребенка.

– Никто не говорил, что обвиняемая сообразительная, – пожав плечами, ответила Лиззи. – Просто – что она совершила убийство.

– Убийство? Речь идет об обычном здравом смысле. Зачем перерезать пуповину, дать ребенку дышать, пеленать его, убивать, а потом оставить там, где его наверняка обнаружат?

– Возможно, у нее было помрачение рассудка, – вздохнула Лиззи.

– И все же, выдвигая обвинение в убийстве, вы утверждаете, что она осознавала свои действия, что заранее обдумала их и совершила преднамеренное убийство! – набросилась на нее Элли. – Может ли человек одновременно поступать умышленно и нерешительно?

– Я не психиатр, мисс Хэтэуэй. Не знаю.

– Да, – многозначительно произнесла Элли. – Не знаете.



Когда Кэти и Джейкоб были детьми, летом они играли вместе в кукурузных полях, пробираясь по ним, как в лабиринте. Невероятно, какими густыми и зелеными вырастали эти стены. Кэти могла стоять всего в футе от брата по другую сторону от такой стены и даже не знать об этом.

Однажды – Кэти было около восьми – она потерялась. Они играли в игру «Следуй за лидером», но Джейкоб убежал вперед и исчез. Кэти звала его, но он не откликался. Она принялась ходить кругами, устала, ее мучила жажда, и наконец она легла на спину. Прищурившись, Кэти смотрела вверх сквозь стебли кукурузы, успокаивая себя тем, что видит все то же старое солнце, то же старое небо, тот же знакомый мир, в котором проснулась сегодня утром. И в конце концов Джейкоб, чувствуя себя виноватым, пришел к ней.

Сидя за столом адвоката под шквалом доносящихся с разных сторон слов, Кэти вспоминала тот день в кукурузе.

Когда все идет своим чередом, дела должны в конце концов наладиться.



– Пациентка была доставлена в отделение «скорой помощи» с вагинальным кровотечением, тест мочи на беременность был положительным. Матка размером двадцать четыре недели была вялая, а шейка открыта, – сказал врач Сиборн Блэр. – Для прекращения кровотечения мы поставили ей капельницу с питоцином.

– Обвиняемая согласилась на лечение? – спросил Джордж.

– Насколько я помню, нет, – ответил доктор Блэр. – Ее очень смутила необходимость осмотра, хотя время от времени мы наблюдаем это у молодых женщин из отдаленных регионов.

– После того как вы оказали обвиняемой помощь, у вас была возможность поговорить с ней?

– Да. Естественно, мой первый вопрос касался ребенка. Очевидно было, что мисс Фишер недавно родила, но новорожденного с ней не было.

– Какое объяснение дала обвиняемая?

Доктор Блэр взглянул на Кэти:

– Что она не рожала ребенка.

– А-а… – откликнулся Джордж. – Что, как вы знали, было ошибочно с медицинской точки зрения.

– Совершенно верно.

– Вы продолжали ее расспрашивать?

– Да, но она не призналась в беременности. Тогда я предложил проконсультироваться у психиатра.

– Психиатр осматривал обвиняемую в больнице?

– Насколько мне известно, нет, – ответил врач. – Пациентка не согласилась на это.

– Благодарю вас, – закончил Джордж. – Свидетель ваш, – кивнул он адвокату.

Элли забарабанила пальцами по столу, после чего встала:

– Вялая матка, позитивный тест мочи, кровотечение, осмотр шейки матки. Эти обследования дают основание считать, что Кэти родила?

– Да.

– Эти обследования дают основание полагать, что Кэти убила своего ребенка?

Доктор Блэр снова взглянул на Кэти.

– Нет, – ответил он.



Доктор Карл Эджертон свыше пятнадцати лет проработал в округе Ланкастер судмедэкспертом и вполне соответствовал этой роли со своими кустистыми бровями и откинутыми со лба белыми волосами. Он принимал участие в сотнях судебных процессов и к каждому подходил со слегка раздраженным выражением лица, как бы говорящим, что лучше бы ему остаться в своей лаборатории.

– Доктор, – обратился к нему прокурор, – доложите нам, пожалуйста, результаты вскрытия младенца Фишера.

– Да, конечно. Это был живорожденный, но родившийся раньше срока младенец мужского пола, без врожденных аномалий. Были признаки острого хориоамнионита, а также мекониевой аспирации и ранней стадии пневмонии. Были также различные признаки перинатальной асфиксии. Кроме того, были обнаружены периоральные эскимозы, а в полости рта – хлопчатобумажные волокна, идентичные ткани рубашки, в которой был найден младенец.

– Ненадолго прервемся ради тех из нас, кто не учился в медицинском колледже, – улыбнувшись судье, сказал Джордж. – Говоря, что младенец родился раньше срока и родился живым, что вы имели в виду?

– Ребенок не был доношен до нужного срока. Судя по состоянию скелета, его внутриутробный возраст соответствовал тридцати двум неделям.

– А живорожденный?

– В противоположность мертворожденному. Легкие младенца были розовые и аэрированные. Репрезентативные пробы каждой нижней доли легкого опускались в воду вместе с контрольной пробой печени. Легочная ткань всплыла, а ткань печени утонула, а это указывает на то, что ребенок родился и дышал воздухом.

– А как насчет отсутствия врожденных аномалий – почему это так важно?

– Без них ребенок рождается жизнеспособным. К тому же отсутствовали хромосомные нарушения и наркотические вещества – это все важные отрицательные данные.

– А хориоамнионит?

– Обычно такая инфекция матери приводит к преждевременным родам. Дополнительное обследование плаценты исключило другие известные причины преждевременных родов. Причина хориоамнионита не выявлена, поскольку ткани плода и плаценты были загрязнены.

– Как вы это узнали?

– Микробиологические исследования выявили в тканях плода дифтероиды, обычные примеси. После родов плацента редко бывает стерильной, а эта плацента и вообще какое-то время находилась в стойле, пока ее не нашли.

Джордж кивнул:

– А что такое асфиксия?

– Нехватка кислорода, которая в конечном итоге привела к смерти. На поверхности легких, вилочковой железы и перикарда были видны точечные кровоизлияния. В мозгу тоже было обнаружено небольшое кровоизлияние. В печени наблюдались фрагментарные зоны некроза гепатоцитов. Эти названия звучат для непосвященного как экзотика, но все это признаки асфиксии.

– А как насчет эскимозов и волокон ткани?

– Эскимозы – это небольшие синяки. Их размер составлял от одного до полутора сантиметров, и они располагались вокруг рта. Соскоб из ротовой полости выявил волокна, идентичные ткани рубашки.

– Какое заключение вы сделали из этих двух наблюдений?

– Что кто-то засунул в рот ребенку рубашку, пытаясь задушить его.

Джордж выдержал паузу, затем спросил:

– Вы исследовали пуповину?

– Отрезанная часть пуповины имела длину двадцать сантиметров, без зажима, хотя конец был расплющен, вероятно, лигатурой. Были обследованы волокна, присутствующие на культе пуповины. Они оказались идентичными волокнам шпагата, найденного в коровнике. Пуповина на срезе была неровной, с кусочками волокон на ней.

– Это существенно?

Врач пожал плечами:

– Это означает, что инструмент, которым перерезали пуповину, вероятно ножницы, имел на одном лезвии зазубрину и использовался для резки шпагата.

– Доктор, на основании вышеизложенного вы определили причину смерти младенца Фишера?

– Да, – ответил Эджертон. – Асфиксия как следствие удушения.

– Вы установили род смерти?

Судмедэксперт кивнул:

– Убийство.



Элли глубоко вздохнула и подошла к судмедэксперту:

– Доктор Эджертон, являются ли кровоподтеки вокруг рта убедительным доказательством удушения?

– Доказательства удушения находятся во многих органах, в которых проявляются признаки асфиксии.

– Например, точечные кровоизлияния в легких, – кивнула Элли. – Но разве не верно, что результаты вскрытия не показывают, когда в точности произошла асфиксия? К примеру, если была проблема с кровотоком плаценты до или во время родов, разве не могло это привести к потере кислорода плода, что отразилось бы на результатах вскрытия?

– Да.

– А если бы возникла проблема с кровотоком плаценты сразу после родов? Появились бы при этом признаки асфиксии?

– Да.

– А если бы у матери во время родов открылось кровотечение или у нее самой было бы затрудненное дыхание?

Судмедэксперт откашлялся:

– И это тоже.

– А если у ребенка недоразвившиеся легкие или он страдает от плохого кровообращения либо пневмонии, приведет ли это к асфиксии?

– Да, конечно.

– А если ребенок подавился собственной носовой слизью?

– Да.

– Значит, асфиксия может быть вызвана многими причинами, помимо умышленного удушения?

– Это справедливо, мисс Хэтэуэй, – согласился судмедэксперт. – Но в данном случае асфиксия в сочетании с синяками вокруг ротовой полости и обнаруженные в ней волокна заставили меня поставить этот специфический диагноз.

– Давайте об этом поговорим, – улыбнулась Элли. – Доказывает ли наличие синяка, что кто-то приложил руку ко рту ребенка?

– Синяк указывает на то, что в данном месте надавили, – ответил доктор Эджертон. – Объясняйте, как хотите.

– Хорошо, займемся именно этим. Что, если это были скорые роды и ребенок упал лицом на пол коровника? Могли от этого появиться синяки?

– Возможно.

– Может быть, мать пыталась схватить падающего ребенка?

– Может быть, – согласился врач.

– И волокна в ротовой полости, – продолжала Элли. – Что, если их занесла мать, вытирая слизь с дыхательных путей ребенка, чтобы облегчить ему дыхание?

Эджертон наклонил голову:

– Возможно.

– В любом из этих альтернативных сценариев мать ребенка причиняет ему вред?

– Нет, не причиняет.

Элли подошла к скамье присяжных:

– Вы упоминали, что культуры были загрязнены?

– Да. За промежуток времени между родами и утилизацией плацентарной ткани она превратилась в чашку Петри, собирающую на себе бактерии.

– Ткани плода тоже были загрязнены?

– Верно, – ответил доктор Эджертон. – Дифтероидами.

– На чем вы основывали идентификацию этих… дифтероидов? – спросила Элли.

– На тестах с окрашиванием по Граму и морфологии бактериальных колоний на культурах плаценты и плода.

– Вы проводили какие-нибудь биохимические исследования, подтверждающие, что это были дифтероиды?

– В этом не было необходимости, – пожал плечами доктор. – Наверное, вы перед каждым судебным делом перечитываете свои учебники, мисс Хэтэуэй? Я занимаюсь этим пятнадцать лет. Уж поверьте мне, я знаю, как выглядят дифтероиды.

– Вы на сто процентов уверены, что это были дифтероиды? – настаивала Элли.

– Да, уверен.

Элли чуть улыбнулась:

– Вы также упоминали, что плацента носила признаки острого хориоамнионита. Это правда, что хориоамнионит может привести к всасыванию плодом инфицированных околоплодных вод, отчего развивается врожденная пневмония, которая, в свою очередь, приводит к сепсису и смерти?

– Очень, очень редко.

– Но это все-таки случается?

– Да, но это явная натяжка, – вздохнул судмедэксперт. – Гораздо более реалистично считать хориоамнионит причиной преждевременных родов, чем смерти.

– Однако, по вашему собственному признанию, – не унималась Элли, – вскрытие показало признаки пневмонии на ранней стадии.

– Это верно, но в легкой форме, которая вряд ли привела бы к смерти.

– Согласно отчету о вскрытии, в воздушных промежутках легких был обнаружен меконий. Разве это не говорит о заболевании плода?

– Да, в том смысле, что стул плода – меконий – попал в околоплодную жидкость и вдыхался легкими. Это может угрожать дыханию.

Элли подошла к свидетелю:

– Вы только что рассказали нам о двух дополнительных причинах, которые могли привести к угнетению дыхания этого младенца: врожденная пневмония, а также вдыхание мекония.

– Да.

– По вашему свидетельству, причиной смерти этого ребенка явилась асфиксия.

– Конечно.

– Разве не верно, что пневмония и вдыхание мекония – то и другое вызвано естественными причинами – могли привести к асфиксии?

Похоже, это позабавило доктора Эджертона, словно он в точности знал, чего добивается Элли.

– Возможно, мисс Хэтэуэй. Если только удушение не повинно в этом само по себе.



Сама концепция торговых автоматов, продающих суп и кофе, представлялась Элли несколько сомнительной: как долго вся эта жидкость находится внутри? Откуда он знает, что тебе нужно: кофе без кофеина или куриный бульон? Она стояла перед одним таким автоматом на цокольном этаже суда, уперев руки в бока и ожидая появления маленького пластикового стаканчика, над которым поднимается пар.

Ничего.

– Давай, – пробубнила она, слегка лягнув автомат, потом подняла кулак и для верности двинула по плексигласу. – Между прочим, пятьдесят центов, – более громко произнесла она.

Голос у нее за спиной остановил ее на полуслове.

– Напоминай мне никогда не давать тебе в долг, – сказал Куп, взяв Элли за плечи и прикоснувшись губами к изгибу ее шеи.

– Можно подумать, кто-то следит за этими штуковинами, – фыркнула Элли, повернувшись к автомату спиной.

Но тут до автомата будто что-то дошло, и он начал изрыгать горячий кофе без чашки, обрызгав ей туфли и лодыжки.

– Вот черт! – взвизгнула она, отпрыгивая в сторону, затем заметила на светлых чулках коричневые пятна. – Ну и дела!

Куп уселся на металлический стул:

– Когда я был маленьким, моя бабушка постоянно пыталась подстроить какие-то каверзы. То нарочно опрокинет бутылку с молоком, то споткнется о собственную ногу, то прольет воду на кофту.

– Не удивительно, что ты занялся психическим здоровьем, – потирая лодыжки, сказала Элли.

– Бабушка неспроста так себя вела, особенно если учесть, что она была суеверной. Если ей предстояло сделать что-то важное, она хотела убрать с дороги всякие беды, чтобы потом ничего не мешало.

– Ты же знаешь, это не помогает.

– Ты так уверена? – Куп положил ногу на ногу. – А что, если после случая с этим автоматом, ты войдешь в зал суда и все разыграешь, как по нотам?

Элли села на стул рядом с ним и вздохнула:

– Знаешь, Кэти все время дрожит. – Сложив вчетверо испачканную салфетку, Элли положила ее на пол рядом со стулом. – Я чувствую, как она дрожит рядом со мной, точно камертон.

– Хочешь, чтобы я с ней поговорил?

– Не знаю, – ответила Элли. – Боюсь, она еще больше испугается, если завести с ней разговор.

– Говоря на языке психологии…

– Но мы говорим на языке права, Куп. И самое важное – провести ее через суд без нервного срыва.

– До сих пор у тебя все шло хорошо.

– Я пока еще ничего не сделала!

– А-а, теперь я понимаю. Если уж Кэти так нервничает, слушая свидетельские показания, то что с ней будет, когда ты выставишь ее свидетелем? – Он нежно погладил Элли по спине. – Наверное, тебе уже приходилось работать с робкими клиентами.

– Конечно.

– Ты… – Куп умолк, когда в комнату вошел другой адвокат. Тот кивнул и опустил в кофейный автомат пригоршню монет. – Осторожно, – предупредил его Куп, – он не приучен к горшку.

Сидящая рядом с ним Элли с трудом сдержала смех. Адвокат ударил по испорченному автомату, тихо выругался и пошел к лестнице. Элли улыбнулась Купу:

– Спасибо, мне это было нужно.

– А это? – спросил Куп, подавшись вперед, чтобы поцеловать ее.

– Ты не будешь меня целовать. – Элли удержала его на расстоянии вытянутой руки. – Кажется, я чем-то заболеваю.

– А, вот вы где.

Услышав голос Леды, Элли и Куп отпрянули друг от друга. На лестнице стояла тетушка Элли и рядом с ней Кэти.

– Я сказала ей, что ты скоро вернешься, – сообщила Леда, – но она и слушать не захотела.

Кэти спустилась с последних ступенек и встала перед Элли:

– Мне надо сейчас домой.

– Скоро, Кэти. Потерпи немного.

– Нам надо вернуться к дневной дойке, и если мы сейчас уйдем, то как раз успеем. С одним Леви папа не справится.

– Нам необходимо оставаться в суде, пока его не отложат, – объяснила Элли.

– Послушай, Кэти, – вмешался Куп, – почему бы нам с тобой не отойти в сторонку и не поговорить немного? – Он искоса взглянул на Элли в поисках сочувствия.

Даже на расстоянии было заметно, что Кэти сотрясает сильная дрожь. Она проигнорировала Купа, в упор глядя на Элли:

– Разве ты не можешь отложить суд?

– Это решает судья. – Элли положила руку на плечо девушки. – Я знаю, это для тебя тяжело, и я… Куда ты идешь?

– Поговорить с судьей. Попросить ее отложить суд, – упрямо сказала Кэти. – Я не могу пропускать работы по хозяйству.

– Нельзя просто пойти и говорить с судьей. Так не делают.

– Ну а я сделаю.

– Рассердишь судью, – предостерегла Элли, – и навсегда лишишься своего хозяйства.

– Тогда ты попроси! – набросилась на нее Кэти.



– Это что-то новое для меня, советник, – сказала судья Ледбеттер и, нахмурившись, наклонилась над столом. – Вы просите, чтобы мы закончили сегодня рано и ваша клиентка могла заняться делами по хозяйству?

Элли выпрямилась, сохраняя невозмутимое выражение лица:

– Фактически, Ваша честь, я прошу, чтобы мы каждый день, пока идет этот суд, заканчивали заседание в три часа. – Стиснув зубы, она добавила: – Поверьте, судья. Не будь это уместным для образа жизни моей клиентки, я не предлагала бы.

– Судебное заседание заканчивается в полпятого, мисс Хэтэуэй.

– Я в курсе. Я объяснила это моей клиентке.

– Умираю от любопытства: и что она сказала?

– Что коровы не станут ждать так долго. – Элли рискнула взглянуть на Джорджа, который ухмылялся как кот, сожравший канарейку. А почему бы ему не ухмыляться? Элли собственными руками рыла себе могилу без малейшего участия с его стороны. – Дело в том, Ваша честь, что, помимо моей клиентки, один из свидетелей также является наемным работником на ферме Фишера. Для них обоих пропускать дневную дойку – значит отрицательно повлиять на экономику семьи.