– Нет… командир! – опомнился Винни. Встал на ноги, поправил ремень автомата. – Ты, это… Сам посмотри.

Кат, удивленный поведением друга, выглянул из-за угла. Ну да, на засаду это походило меньше всего. Точнее, засада-то была, видимо, прошлой ночью, но сейчас место больше напоминало бойню.

Пропитанный кровью снег начинался метрах в двух от угла, из-за которого они вывернули. Если не знать, что во взрослом человеке всего литров пять крови, могло показаться, что ею здесь поливали из шланга. Успевший вобрать замерзшую жидкость снег будто светился изнутри алыми и темными пятнами, напоминая картину безумного художника, творящего прямо по полотну природы.

– Неужели живой? Да ну, бред… – вскрикнул Винни. Он даже автомат из рук выпустил, потрясенный донельзя.

Нельзя сказать, что людей редко убивали. Часто. И разными способами. Но в основном это были благородная стрельба из оставшегося от предков оружия или один-два удара ножом: зачем больше?

Тот, кто здесь выступил в роли мясника, явно считал по-другому. Чем больше – тем лучше. Тело Йомма – так сразу не узнать, но валявшийся рядом рогатый шлем, мятый, сплющенный, словно попавший под колесо машины, говорил в пользу этой версии, – висело, прибитое длинными ржавыми гвоздями к стене. Живот был распорот, над длинными, крест-накрест разрезами, из которых вываливались сизовато-багровые кишки, курился легкий пар. Голова, обезображенная, с отрезанными ушами и носом, свисала на грудь.

Кат очень не любил викингов, самих знавших толк в подобных развлечениях, но здесь поработал совсем уж маньяк. Безумец, кем бы он ни был, прибил рядом с головой Йомма его же уши – слева и справа, делая покойного похожим на какую-то уродливую пародию на человека. Над головой, завершая триптих, был прибит язык, синий, длинный, вырезанный, видимо, от горла.

– Ебена мать… – выдохнул Винни, стараясь обходить багровые островки снега. Получалось плохо, в крови здесь было решительно все.

– Не спорю, – ответил Кат, внимательно оглядываясь. Да нет, никого. Этот псих уже куда-то подевался, оставив картину возможным ценителям. – Черт, но кто здесь еще бродит?!

Йомм, услышав голоса, пошевелился. Мухоморы тому причиной или железное здоровье викинга, а, может, и просто несгибаемая воля – но он был жив! Мотнул головой, с трудом ее приподняв. Глаза были выколоты, на сталкеров смотрели два бурых от запекшейся крови кратера.

Винни поднял автомат. Даже не спрашивая приказа или совета, ничего не говоря Кату.

– Погоди, – буркнул тот. – По-другому.

Он отложил в сторону щит, поднял с земли валявшийся длинный нож викинга, которым – не исключено! – его и превратили в скотину на бойне. Вложил нож в с трудом сжавшиеся пальцы висевшего мученика. Потом отошел на шаг назад и одним ударом снес Йомму голову мечом. Сталь даже скрипнула о стену за перерубленной шеей.

– По вере ему и смерть. С оружием и в бою. Может, попадет теперь в Вальгаллу…

Винни, проводив взглядом откатившийся кочан головы, промолчал. Только зябко повел плечами, словно только сейчас заметил мороз вокруг.

– Всем нам. По вере… – эхом повторил он после паузы.

16

Дорога к истинной вере

Кто не ходил по поверхности мертвого города – вряд ли знает об истинных ценностях жизни. Оружие. Чистая вода. Немного еды. Ночевка – к черту комфорт! – просто в безопасном месте. Когда утром проснешься живой, а не в желудках стаи мортов. Именно в таком порядке. По выработанному годами ранжиру. Это в убежище можно выпросить, поменяться, украсть, в конце концов, а здесь – нет.

Не у кого.

Из больницы я ушла не сразу. Мертвых бояться поздно, а живых там не осталось. Только я, не узнавшая себя в зеркале. И надежно присыпанные снегом трупы во дворе – немного придя в себя, я отнесла туда же и тело Петровича, пусть заметает.

Прах к праху, убийцу к жертвам.

Заразиться снова я не боялась – раз уж выжила, не судьба мне сейчас умирать. Больше всего было жалко не изуродованного лица, никогда не была красавицей, а волос. Вместо них лысая голова была покрыта странной чешуей, как у тех, в детстве, ящериц. Через несколько дней короста начала отваливаться кусками, кожа мучительно зудела, и я расчесывала ее до крови. Надеялась, что волосы вырастут и все будет… Ну, не хорошо, в это я не верила с детства, но хотя бы как раньше. Как привыкла.

Руки тоже облезали, своя кожа возвращалась, но медленно, пятнами, я действительно стала похожа на ящерицу.

Вода в убежище была, а вот с едой возникли большие сложности. С неделю я шарила по закуткам, собирая больше не нужные покойникам припасы – от неведомо откуда взявшихся армейских сухих пайков до сухарей и грибов. Даже чай нашла, жаль, уже заплесневелый, выкинула. Я разводила огонь и варила из всего этого нечто мерзкое на вкус. Но горячее. Ослабленному болезнью телу того и было надо. И еще – много спать.

Было три автомата и всего два десятка патронов россыпью, найденных в сейфе Нины Васильевны среди остатков лекарств. Ключ пришлось отдирать от трупа – он висел на шее и примерз к кровавому льду наглухо. Но справилась. Люди со всем справляются, пока живы, а умирать я решительно отказывалась.

Автомат Петровича был самый ухоженный, его себе и оставила. Оружие – это охота, хотя зимой с добычей хреново. Но меня останавливали слабость и понимание того, что все равно придется уходить. Передвигаться по городу без оружия зимой – слишком щедрый подарок кому-то. С зубами и когтями или в одежде и разумному – не столь уж важно.

Немного потеплело, я доела остатки припасов и решилась идти. Опознать во мне милую девочку из-под завода «РиФ» сейчас не смог бы никто, можно было смело направляться к убежищу под институтом МВД. Но после долгих размышлений над костром из догоравших шкафов я поняла: это тупик. Дальше только выход из города, Курское шоссе и сомнительные сельские перспективы. Не мое это. К тому же я осознала живость своего характера, а в случае чего спасаться потом бегством от пары сотен бывших полицейских – это лишнее.

По выученной когда-то наизусть карте мысленно проложила маршрут. Как ни крути, придется идти к Мехзаводу. Даже если я соберусь в центр или северные убежища, пройти придется мимо него. А раз мимо – то почему бы не попробовать пожить там? Карта предостерегала от похода правее, через Депутатскую и заброшенный спорткомплекс, а слева от Мехзавода и вовсе было отмечено сталкерами непонятное непроходимое пятно. Не успела в свое время расспросить – вот и гадай, что там за беда.

Пошла напрямую, через развалины пятиэтажек, которыми когда – то щедро застроили немалый микрорайон. С одной стороны, неудобно, многие разрушились со временем, поэтому приходилось обходить завалы из фрагментов стен и поглядывать вверх, чтобы в голову ничего не прилетело, а с другой… Все лучше, чем по бывшей широкой дороге мимо развалин рынка. Не любила я открытую местность. Убежать не успеешь, а прятаться негде. Здесь очень уж мешали густые заросли. Раньше бы это назвали лесом, а теперь… Дорога как дорога, обычная, городская.

Вышла вновь на улицу в незнакомом месте. По ржавым табличкам, сообщавшим, что это «улица Маршака», сориентировалась. Или опять нырнуть в проходы между домами, или попробовать сократить дорогу, идя по прямой. Вторая идея оказалась заманчивее. Миновала разрушенное здание с некогда гордой вывеской «…порткомп… Факе…» и рисунком горящей деревяшки, повернула на бульвар Пионеров. Забавно даже – столько страшилок было в больнице про эти края, а я проскочила как иголка сквозь ткань – довольно быстро и без проблем. До Мехзавода, одного из входов на территорию, рукой подать, а все патроны на месте и времени прошло не так уж и…

– Стой, пацан! Стой… Помоги.

Сглазила я себя. Хриплый, какой-то каркающий голос раздавался из окна первого этажа. Рамы все поломаны, упавшие деревья у стены и чуть ближе, подтаявший жесткий снег скрипит под ногами. Не должно здесь никого быть, не выживут. Но ведь кто-то зовет. Автомат давно в руках, при первых же звуках голоса. Так и стою, смотрю, откуда ждать неприятностей.

– Опусти ружье-то, кхх-гмм… – говорящий зашелся в кашле. Судя по голосу, баба. Даже не так – бабка. Если одна, то бояться нечего, а что-нибудь полезное узнаю.

– Где ты есть? – почти так же хрипло спросила я. Отвыкла с людьми говорить, вот и не слушается язык. Сама откашлялась, сплюнула. – Покажись!

– Не могу. Ноги не держат… – Точно, бабка. Или крепко в годах, или очень уж больная. – Мне бы водички. Здеся я, угловое окно.

Объяснять, что я не пацан, было лень и незачем. Да по мне и не понять, кто я. Через остатки грязных стекол – почему-то в одной половине рамы, во второй дыра – я разглядела прижавшееся лицо, мучнисто-белое, с расплывшимся носом картошкой и кривым ртом.

– Ты не больная там? – уточнила я. Воды подать невелика проблема, сейчас снега накидаю в посуду, растает. Пусть пьет. Но что-то меня напрягало: если она одна и неходячая, как она зиму здесь переждала? Замерзла бы на хер давным-давно.

– Да не, пацанчик! Здоровая. Ноги только…

Я достала прихваченную из больницы миску – кому она там теперь? – и сгребла в нее снег. Отстоится, попьет.

– Давай в окно подам, принимай! – Автомат мешал, и я закинула его за спину. – Руки-то держат?

– А то как же, как же! Руки-то ничего… Справлюся. Да может, зашел бы, а? У меня мясо есть. Слышь, чего? Мя-я-со! Строганинка, ну. Дом обойди, да в подъезд. Заходи.

Я с сомнением оглядела соседние окна, потом этажи выше. Нежилой дом. На хвосте ящерицы клянусь, никого здесь. Как она выжила? Но мясо – это заманчиво, конечно.

Сто лет не ела.

Миску я держала в одной руке, все-таки взявшись за автомат. На стрельбу одиночными? Пожалуй, да. Патронов на одну длинную очередь, а так – есть шансы.

Обошла дом и заглянула в первый подъезд. Вообще жилым духом не пахнет, ни мочой, ни дымом. Сырая взвесь штукатурки в воздухе и вечно мокрого из-за дырявых окон кирпича. Ощущение, что меня занесло в заброшенный бункер, где ничего хорошего ждать не приходится. Поднялась по короткой лестнице и толкнула дверь квартиры – фанерную, криво висящую на остатках петель. Замок был когда-то вынесен выстрелом – дыра в два моих кулака. Уютное местечко…

– Здеся я, здеся, пацанчик! – каркнула бабка. Я не спешила на зов, оглядывая квартиру. Ставлю автомат с патронами против дохлого морта – нежилое место. Заброшенное еще тогда, в Черный день: влажная пыль в три пальца на всем, шкафы выпотрошены, под ногами кучи одежды, вон валяются сгнившие кеды – одни подошвы остались. И воняет чем-то. Не сильно, из-за холода, но так… Заметно.

– Иду, – подала я голос, но в комнату бабки не спешила. А ей, видимо, невтерпеж было – заскрежетала, застучала по полу палка, послышались вздохи и шевеление грузного тела.

– Пить-то как охота, пацанчик… Иди уже, а я тебе – мясца. Эх… Да где ты копаешься там, скотина?

Я беззвучно поставила миску со снегом на пол, прямо в кучу ветоши, перехватила автомат второй рукой и присела, заглядывая за угол на уровне колен.

Не палка это стучала – от дверного косяка над моей головой брызнула щепа, впиваясь в спину и царапая руки. Выстрела я не слышала, просто оглохла от близкого грохота. И начала стрелять сама, не вставая, едва не опрокинутая отдачей на спину.

В одном бабка не соврала: мясо у нее было. Одна нога, с которой даже ботинок снять не удосужилась, обрезана ножом до кости, а вторая – почти целая. В штанине еще и парном первому ботинке. Хозяина ног в комнате не обнаружилось, так что про свои больные конечности ведьма приврала. Первые две пули попали ей в грудь, уронив набок, третья – в шею. Удачно это я. Жутковатого вида обрез ружья валялся рядом с бабкой – ржавый, с косо спиленными дулом и прикладом.

Страшная штука, если в упор.

– Пить, говоришь, хочется? – спросила я у шевельнувшегося тела. Бабка застонала и протянула ко мне руку – опухшую, белую как снег, с кривыми грязными ногтями. Зашлепала кривыми губами, пытаясь что-то сказать.

Тратить еще один патрон было глупо, сама сдохнет. Даже прирезать эту тварь я не собиралась. Пусть мучается.

– Гад ты… пацанчик… Хоть это… Забери. – Прошамкала бабка.

А что забери – не сказала, потому как дернулась разок и отдала душу… бесам, видимо. Придется поискать, может, и правда что-то нужное здесь запрятано.

Поиск занял не меньше часа. Разной дряни в квартире было навалом, не спорю, но ничего очень уж полезного не наблюдалось. Автомат я из рук не выпускала – как дважды два же, что бабка – только ловушка. Приманка. Есть и другие люди. Ноги эти вот – топором отрублены, а ничего похожего в квартирке нет. Так что – шустро поискать и сматываться. Пока остальные любители человечины не подтянулись.

Через час я стала обладательницей пригоршни разной золотой дряни – от выломанных прямо с зубами коронок, обручальных колец и сережек до толстенной цепочки. Посмотрела и бросила на пол: кому оно надо?

А уже потом нашла настоящий клад: за пожелтевшим, с трудом открывшимся экраном, маскировавшим низ ванны, притаились два симпатичных зеленых ящичка. Черным шрифтом через трафарет намалевано что-то не по-нашему: русские буквы я читала бегло, а тут… Одни буковки наши, а другие вообще незнакомые. Открыла длинные металлические защелки – а там гранаты. Запалы отдельно, а зеленые яйца со взрывчаткой – каждое в своем гнезде. Два ящика – сорок гранат. Не знаю, как на Мехзаводе оценят, а у себя на «РиФе» я бы мгновенно стала самой богатой невестой.

Ай да людоедка! Царский подарок, спасибо, что заманила.

Тащить с собой сами ящики я не стала. Аккуратно загрузила все в разом потяжелевший рюкзак – даже миска не влезла, подтянула лямки и свалила из нехорошей квартиры, пока никто больше не прибыл.

Пусть лучше бабку доедают.

Уже возле входа на территорию завода я заметила сталкера. Очень уж они характерно выглядят, побогаче, чем люди в убежищах: высокий рюкзак – правда, видно, что почти пустой, грабить смысла нет, – автомат покруче моего ветерана, довольно новый камуфляж, респиратор.

Идет себе сталкер, снегом хрустит.

Здоровенный, кстати, дядя, метра два роста. Шапку снял, вытер лоб, пригладил странную прическу – короткий гребень на макушке, остальное выбрито все. Напялил обратно треух и пошел куда-то по Космонавтов, обходя забор завода слева мимо троллейбусного – вон рога торчат над кабинами – депо.

Меня не заметил и не оглянулся, что и к лучшему. За хороший товар они, сталкеры, пристрелить могут, это и у нас говорили, и в больнице. А у меня – первый сорт. Не продешевить бы в убежище.

Лучше момента прийти с гранатами на продажу найти я не могла, даже если бы наводила справки заранее. Все дело в том, что Мехзавод и население его убежища – в просторечии механы – традиционно враждовали с находившимся рядом и даже соединенным с ними подземным туннелем мясокомбинатом. Населенным, соответственно, людьми со смешной кличкой «комби».

У механов был перевес в численности, у комби – в оружии. То ли удачно поживились в отделах полиции, то ли еще что – слухов ходило много, вплоть до тайной помощи военных с Базы, хотя зачем бы им.

Наступил период обострения, механы скупили оружие и патроны у сталкеров, но вот гранаты… Это была редкость. И тем удачнее я зашла именно на Мехзавод – за гранаты комби меня бы просто убили. Проверять это предположение что-то не хотелось, поэтому за содержимое всего одного ящичка я стала полноправной владелицей каморки под землей, доступа в столовую начальства и права на воду.

А, и купила себе мужа, но такие мелочи никто и считать бы не стал.

Приблудный нищий, пришедший откуда-то из северных убежищ прямиком в рабство к механам, откликался на имя Слон и достался мне почти даром. Всегда хотелось персонального раба без претензий, вот и получила. И вся работа по дому на нем, и воды принести, да и в постель пустила. Чего бы не пустить? От слона у него только размер причиндалов был, так это и хорошо.

А война между соседними убежищами тем временем назрела и перезрела. Туннель комби перекрыли железными решетками, опасаясь нападения, а наверху, в колбасном, что ли, цехе устроили настоящую крепость. Готовились вовсю. Но у них-то не было Охотницы, а у нас я была!

Глава Мехзавода – везде в убежищах почему-то старосты, а он звал себя Директор – был невысок ростом и пузат. Лицо круглое, розовое. От такого мужичка, больше похожего на комок серой плесени, не ожидаешь особых умственных достоинств, но здесь я крепко ошиблась. Через пару дней после моего появления он посадил меня в кабинете за стол, неведомым чудом притащенный с поверхности, и расспросил. И ведь ни угроз, ни каких-либо хитрых ловушек в разговоре не было, но рассказала я ему все. То есть вообще все, от плохо запомнившегося мне Черного дня до внешнего вида бабки-людоедки.

– Ты, я так думаю… – он налил по полстакана какой-то алкогольной мути – себе и мне поровну – и выложил пару вареных картофелин. – У нас ты останешься. На вид страшненькая, но это и хорошо, людей с толку сбивает. А в разных там… – он покрутил в воздухе короткими толстыми пальцами, – ситуациях не теряешься. Меня если не подведешь, жизнь твоя будет долгой и счастливой. У нас здесь – ресурсы…

Он примолк, не чокаясь опрокинул выпивку в рот и занюхал картошкой, словно не решаясь откусить. Потом все-таки съел.

– Так вот… Ты пей, не стесняйся, Даша или как тебя там. Неважно. Ресурсы у нас есть. И люди есть. Оружие уже пытаемся делать, патроны вот только… Ну да справимся. Или отнимем. – Взгляд его маленьких глазок, окруженных белесыми ресницами, был пристальный. Трезвый. – Короче, ставлю тебя в боевой отряд. Послезавтра ранним утром и начнем. Ты же гранаты не все отдала?

Я вздрогнула. Как знал, свин подземный, что не все.

– Ну…

– С собой возьми несколько штук. Ради себя, у тебя ведь других мотивов в жизни нет? Во-о-от, я людей на метр в глубину чую. Тебе же и пригодятся. Остальные я распределил. Пойдем поверху, возьмем колбасный цех в клещи. У них там пулемет, а у нас тут гранаты твои. Да к тому же сталкер один занес кое-что полезное. Справимся.

Я сидела, сдерживая легкую тошноту после выпитого, и думала только об одном – смогу я с одного удара завалить Директора или нет. Ножом, разумеется. И никак не могла решить. А он что-то вещал дальше, останавливаясь только подлить дряни в стаканы.

После такого и Слону отдашься, чего уж там…

Раннее утро послезавтра оказалось по факту глубокой ночью. Часа в три вышли четырьмя боевыми отрядами – два для захвата в клещи, один с тыла должен бить, а оставшийся – в резерве. Директор, понятное дело, был в последнем.

Заводская территория наверху была похожа на поле боя: взорванные цеха – некоторые раньше этажа в три-четыре, усыпанные горами битого кирпича проходы, непонятного назначения ржавые машины в самых неожиданных местах. Плюс темно, неслабый мороз и снежное покрывало. Того и гляди ногу сломаешь в какой-нибудь яме.

– Товарищи бойцы! – вполголоса давал накачку командир нашего отряда, седой, с армейской выправкой. Как зовут, я и запоминать не стала. Ясно же, что с оружием у нас плохо, штурмовые отряды обречены полечь почти полностью. Даже моего ума хватало это понять. – Удар должен быть внезапным. Никакого шума, пока не доберемся до окон. Наша задача – левый фланг. Подавить пулемет, захватить наше крыло здания. Все ясно? Выполняем!

Так и шли потом ночными призраками, пока не выдвинулись к цеху. Расслабленных часовых, которых комби все-таки выставили, но не обучили, сняли без шума. Не одна я с ножом в руках была хороша – выживу, надо бы поучиться кое-чему.

Начали механы с залпов неведомо откуда взятых гранатометов. Потом закидали ручными гранатами. Хорошо бой пошел, задорно. Я даже поверила в победу.

А вот дальше все было плохо.

Не знаю, какие силы остались у обеих сторон после первого же боя. Потом интересовалась у братьев, сказали, что они объединились, убежища-то. Воевать, видимо, больше некому стало. В общем, оказалось, что комби тоже не дураки, и посреди колбасного цеха стояла цистерна аммиака. Это мне тоже потом объяснили, так-то я просто потеряла сознание после взрыва. Облако ядовитого газа – уж не знаю, кто там и на что рассчитывал в мясокомбинате – накрыло и атакующих, и их самих, включая бросившихся из-под земли на помощь.

Там бы мне и остаться, но опять было не судьба. Вытащили. И вытащили вовремя, хоть и с обожженными легкими, слегка обгоревшую от близкого взрыва и контуженную упавшими кирпичами.

Когда я открыла глаза, был уже день. Тот же или следующий, а то и вовсе через неделю – не знаю. Дико больно дышать, во рту словно толченое стекло перекатывалось, а при каждом вдохе и выдохе – скрип в груди.

Хли-и-ип, чва-а-ак.

В спину будто втыкали нож и поворачивали в ране на выдохе.

– Где я есть-то? – шепотом спросила я у сидящего рядом благообразного мужика в серой накидке. Он перестал смотреть вдаль и соизволил отвлечься на меня:

– Ты в безопасности, сестра. Ведь ты же веришь в Великое Черное пламя?

– Верю… – так же шепотом ответила я. Мне было все равно. Смерть очередной раз разжевала меня и выплюнула, как горькую конфету. – Я теперь во все верю. Чтоб вы все сдохли…

И потеряла сознание.

17

Когда кругом лед

– Не спеши, Винни! Аккуратно надо. А то сидит стрелок твой и ждет. Репу чешет, кто же это за ним ходит. А тут мы – такие нарядные.

Кат со щитом и мечом был похож на древнего богатыря. С поправкой на суровые северные условия – мороз-то крепчал, без шапки не побегаешь.

С тоской вспоминая лето – пусть довольно прохладное, но хотя бы без снега, – сталкеры перед уходом с кровавой поляны обшарили окрестности. Следа, уходящего от места расправы с викингом, не отыскали. Если исключить, что неизвестный убийца умеет летать, выходило одно – они столкнулись с мастером не только выпускать кишки, но и скрытно передвигаться по лесу. Несмотря на снег.

Тропинка вела к реке, но теперь Кат очень не хотел выходить на открытое место. Кожей чувствовал прицел, лениво бродящий по нему, соскальзывающий с головы и упирающийся в грудь. Даже старая татуировка на груди – «А» в круге – заныла. А потом этот прицел переходил с него на Винни, жизнерадостного, довольного встречей с командиром, несмотря на странные места и обстоятельства. И только Йомму уже ничего не грозило, как, видимо, и Колуну – если бы он победил мишку, то был бы уже здесь. Минус два претендента на приз Дюкера. Леший где-то бродит, да и не верил Кат, что расправа над викингом – его рук дело. Они с Винни вместе, здесь. Зубы Сварога, так кто же тогда их противник?!

Винни осторожно выглянул из зарослей, рассматривая замерзшую реку:

– Командир, следов вроде нет…

– Их и там не было, – пробурчал Кат. – По берегу пойдем, возражения не принимаются.

– Так кусты же… – Винни перехватил автомат удобнее. – Черт-те сколько продираться.

– Мечом прорубать буду. Нам бы от этого лагеря отойти незаметно, а там и по реке… Чувствую, следят здесь за нами.

Легкая паранойя, над которой всегда смеялся Буран, не раз спасала Кату жизнь. В городе обзор еще хуже, но ведь избегал же он там ловушек.

В кустах немного дальше по их предполагаемому маршруту что-то зазвенело. Странный звук, неожиданный здесь, как будто стеклянную бутылку кто-то легонько ударил ножом. Дзззыннь – и тишина.

– Что это за хрень?! – Винни от удивления едва не вывалился из кустов.

– Молчи! Не знаю. – Кат прислушивался. Нет, звук не повторился. Хоть вот едва слышно опять – дзззыннь…

– Вот же дрянь. Как ни крути – или на лед выходить, или обратно – и крюк по лесу в гору, а потом спускаться. Времени-то мало осталось.

– Но и здесь, командир… – шепотом откликнулся Винни.

– Да слышу… Непонятно все.

В кустах впереди тем временем снова раздался звон. Колокольчик, вашу ж мать!

– Давай-ка на звук. Но очень медленно, Винни, и очень осторожно.

Среди зарослей идти согнувшись, чтобы голова ни в коем случае не высунулась сверху, довольно сложно. И от меча толку ноль – поди размахнись в такой позе. Кат только отводил им ветки, на большее и рассчитывать нечего.

Странный стеклянный звон раздался совсем близко, механический, неживой.

Ага… Вот и нашли, только от этого вопросов стало еще больше: крепко привязанные за горлышки к толстой ветке, рядом висели две маленькие – граммов по сто – пустые склянки. Они и звенели, когда долетал порыв ветра. Такие бутылочки Кат, да и Винни, много раз встречали в бывших аптеках. Вон, даже этикетки не до конца оборваны. Откуда они взялись в глухих зарослях на берегу Битюга – даже не загадка – настоящая тайна.

– Настойка боярышника! – почему-то очень громко сказал Винни. То ли от удивления, то ли решив, что бояться теперь нечего.

Его слова стали прямо-таки спусковым крючком: одна из бутылочек рассыпалась в пыль от меткого выстрела, запорошив осколками обоих сталкеров. Они, не сговариваясь, упали на снег. Винни выставил ствол автомата, пытаясь нащупать цель, но куда там – они и почти выпрямившись никого не видели, а уж от земли, из глубины зарослей…

– Пасут нас. Я же говорил! – зашептал Кат. – По лесу не пройдем. Обратно тоже вряд ли пустят, да и не надо нам туда. Остается река, но не по центру идти, а попробовать проползти вдоль берега, под кустами. Нам всего-то за поворот перебраться.

Одинокая бутылочка над головами сталкеров раскачивалась теперь беззвучно. Без напарницы особо не позвенишь, это как хлопок одной ладонью в пустоте. Но тут же второй выстрел разнес и ее.

– Пипец, командир… – отряхивая шапку, сказал Винни. – По реке тоже… Чревато. Как в тире будем.

С другого берега глухо бухнул выстрел. Знакомый звук, тогда при встрече со стаей волков такой же был. Там чудеса, там Леший бродит… Хорошо, но далековато, на помощь быстро не придет. Хотя кто сказал, что он так нужен им где-то рядом? Лишь бы стрелял.

– Винни! К реке! Быстрее… – прошипел Кат. Как же тяжело ползать со щитом, черти его раздери! И бросить жалко – какая-никакая защита. Протиснулся телом внутрь креплений, разместил сверху на спине, став похожим на зверя черепаху из старых книг, и пополз вперед, переваливаясь на кочках.

Второй сталкер хотел было поспорить, но – некогда. Начал продираться следом. То ли удивленный внезапной огневой поддержкой, то ли просто плюнувший на добычу невидимый стрелок молчал. Оно и к лучшему – вон бугры, прибрежные кочки, а между ними желоб спуска к реке. Кат соскользнул первым, откатился в сторону, чтобы падающий следом Винни не напоролся на его меч.

Затянутая до весны льдом река была прямо перед ними. Теперь главное – не вскочить на ноги по глупости, не высовываться из-под надежно прикрывающего их берега.

– Командир, не тормози! Поползли уже.

Куда деваться? Под свист ветра, старательно швырявшего хлопья снега в лицо, зарывшись в уже лежащей на бугорках льда белой сухой каше, они преодолели метров пятьдесят. Кат поглядывал назад и вбок. По крайней мере никого не видно на самом берегу, никто не пытается расстрелять их сверху в свое удовольствие. Вовремя все-таки Леший шуганул стрелка.

– В войне побеждает не самый сильный, – выплевывая снежинки, говорил Кат. – А самый умный. Надо обмануть противника. Если ты слаб, сделай вид, что силен. Если ты близко – сделай вид, что далеко.

Винни сзади спросил:

– Это ты все к чему?

– Это? Да к тому, что давай-ка мне автомат. Ты ползешь дальше с моей амуницией, а я тихонько поднимаюсь на берег и ищу эту сволочь. Тихо! Спорить будем потом. Я его в тылу не оставлю.

Винни громко засопел, собираясь что-то сказать, но не успел: описав дугу над прибрежными кустами, в паре метров перед ними упала защитного цвета вещица. Граната не граната, рассмотреть никто не успел. Кат резко уронил лицо в снег, словно вжимаясь, срастаясь всем телом с поверхностью.

Не помогло бы, но хоть что-то.

А вот нервы его друга были на пределе, не учел это командир. Винни вскочил на ноги, рванулся к середине реки, оборачиваясь на бегу лицом к берегу и вскидывая автомат. Если бы он видел цель, хорошая тактика, в упор бы расстрелял. Но сейчас – просто нервный срыв. Не более того.

Что бы ни упало на лед, оно не взорвалось. Кат, матерясь в голос на свою неуклюжесть, на прицепленный сзади трижды ненужный щит и оттянувшую все руки тяжесть меча, тоже поднялся на ноги, стремясь остановить Винни. Обратно его надо притащить и ползти дальше. Позиция у них проигрышная, на хрена геройствовать, спрашивается.

Он успел добежать до Винни и рвануть того за рукав вниз – падай, мол, придурок, – но друг вывернулся и попятился еще дальше к середине реки. Едва не упал, споткнувшись на невидимом под снегом наплыве на льду.

Но нет – уже поскользнувшись и падая, сообразил Кат, – не наплыв. Это же… проволока. Проволока?!..

На этой мысли перед ним, слегка заслоненный телом падающего Винни, лед на реке вспух фонтаном темной и какой-то маслянистой воды. Разлетелся разбитым снизу невидимым молотом, будто подводные боги рвались наружу. Показалось, что вспышка пламени была уже потом, что, конечно, не так: первой взорвалась мина почти под ногами друга, следом еще две, слева и справа, ближе к берегам, проделав общими усилиями черную борозду поперек русла почти от края до края. Бассейн обреченных.

Всего этого Кат уже не видел.

Его закинуло в воду, ударило, протащив мимо разорванного на части тела Винни, мимо тонущего топором автомата, за которым сверху следовал выгнувшийся дугой ремень. Утопило, рывком сунув под зубастый раскрошенный лед на краю внезапно появившейся полыньи. Отлетевший при взрыве меч валялся в стороне, темнея крестом наподобие разоренной могилы безвестного героя, чуть дальше остался рюкзак.

Еще оседали, падая с неба, куски льда, осыпая мелким крошевом кусты вокруг, как из зарослей на левом берегу, где оставался покинутый всеми пионерлагерь, выглянуло любопытное лицо. Замотанное шарфом так, что торчали одни глаза, оно поводило носом, разглядывая пролом во льду. На поверхности воды, медленно погружаясь в глубину, плавала оторванная рука.

– Да, неплохо! – сказал неведомый стрелок. – Зачищать некого, а патроны нынче дороги. Не в воду же лезть! Правда, еще один остался где-то… Ну и хер с ним, не успеет добежать.

Заросли сомкнулись за уходящим, ветки вверху вздрогнули, осыпаясь снежными облачками. Наступила тишина, в которой не было ничего от случившейся двойной смерти – шли люди, шли, и больше никуда не идут.

Обычное дело.



Леший не просто спешил. Он делал то, что никогда не позволял себе на людях, – перемещался гигантскими прыжками, ломая телом кусты, не боясь за защищенные очками глаза, но стараясь, чтобы особенно настырная ветка не проткнула ему шею. Времени не было. Отсчет шел на уже минус вторую минуту, а еще надо нырнуть. Или поздно?

Некогда думать. Незачем думать – вон просвет в зарослях на берегу, туда, в прыжке. Винтовка, с которой он обращался в обычные времена очень уважительно, полетела в одну сторону – плашмя, плевать, стерпит; рюкзак – в другую. Раздеваться некогда, поэтому только скинуть куртку – и вниз, стараясь не ободрать руки на скользком крае провала, местами забрызганном кровью. Глоток воздуха в прыжке и – ну, здравствуй, колючая ледяная вода, медленно, но неотвратимо пропитывающая одежду, остужающая даже его с рождения более горячее, чем у людей, тело. Искать!

То ли удача, то ли охотничий инстинкт Лешего вывели его почти на цель. В мутной, темной подо льдом воде что-то есть. Вон там, правее. Течение у Битюга несильное, слава богам, не Дон, в который он впадает где-то далеко отсюда. Но все же оно было – длинные тряпки водорослей, поднимавшиеся со дна, еле заметно шевелились, мешая поискам. В несколько движений, сдерживаемых мгновенно промокшей одеждой, Леший оказался возле темного предмета. Этому уже ничем не помочь – даже не тело, ошметок, лишенный одной руки и ног, с искаженным в ужасе лицом. Но лицом, ему не знакомым.

Некогда. Незачем. Дальше.

Вон медленно кружится, уходя на глубину, нехотя, но неотвратимо, еще что-то. Кто-то. Но тонет небыстро, мешает ему странная штука на спине. Леший нырнул глубже, и рука его скользнула по выгнутой деревянной поверхности. Чертовщина какая-то, что это на нем?! Просунул пальцы сбоку и зацепил край одежды. Тянуть на себя и волочь наверх. А там разберемся, что за улов.

Дюкер голову снимет, что не спас… Голыми руками оторвет.



Кат всего этого не видел.

Перед ним стояла гипсовая статуя, сошедшая с постамента. Неожиданно целая, с руками и ногами. И с головой давно покойного Зинченко – живой, с редкими волосами, тщательно приглаженными расческой. Со знакомым, будто сверлящим взглядом маленьких пронзительных глаз.

– Довыебывался, Шурик? – как ни в чем не бывало, спросил старый враг. – А я говорил. Ты же Кат потому, что Катастрофа. Прежде всего для себя самого…

Сзади заскрипел снег, но странно, будто под сотнями ног. Кат оглянулся и увидел массу огромных пауков, черных, с шевелящимися хелицерами, плотно обступающих его кольцом. Тогда, на Базе-1, он их и рассмотреть толком не смог в дрожащем свете ручных фонариков, а теперь – любуйся не хочу. Жутко знобило, а статуя Зинченко сзади говорила и говорила, напоминая, что кроме его, Ката, правды есть и другая.

В которой он, щенок, постоянно мешает серьезным людям.

– Ты всего лишь эмбрион, Волков. Тебе до человека еще идти и идти. Сперва родись, а уж потом…

– Не успеет! – вмешался другой знакомый голос. Тот, чьим разговаривало странное дымное облако тогда, в лесу. Черноцвет. – Я проклял их, и они все погибли. Все. Этот последний. Мое проклятие неизбежно!

Кату показалось, что пауки смеются. Обступили его вплотную, дергают ногами за спину, пытаются разорвать на части и – смеются.

Хотелось вздохнуть.

Хотелось что-то крикнуть в ответ, да только кому?

Он уже ничего не видел, глаза застлал плотный туман сродни живому облаку там, в Воронеже, из которого время от времени показывались смутные фигуры и звучали непонятные слова. Где-то вдалеке играла музыка – опять же нечто неразборчивое, тихое, мелодичное. А пауки не оставляли своих усилий, дергали его за одежду, старались задушить, вонзить в глаза острые концы ног, щекотали и топтали его тело.



– Очнись, мудила! Зря, что ли, я тебя вытаскивал?

Кат вновь попытался выдохнуть – хотя бы так, вдоха уж совсем не вышло, – и наконец-то получилось. С выдохом изо рта хлынула вода, горячая, горькая как спирт, потом он вздрогнул всем телом, и его вырвало.

Только после этого сталкер открыл глаза. В них все плыло, поэтому он видел сразу двух Леших, старательно делающих ему массаж грудной клетки неожиданно горячими, почти обжигающими руками. Очки странника свисали с шеи, а вертикальные кошачьи зрачки смотрели с легким упреком: чего это ты разлегся, боец? Впереди победа.

– А-а-а… Что?..

– Что-что, городской! Чуть не утоп ты заодно с приятелем. Да я вот гулял мимо, дай, думаю, вытащу. У парня же планов до хера, а он тонуть решил. Кстати, что за хрень ты на себя напялил?

Кату стало холодно. Очень. Трещавшая голова, которую было, казалось, не приподнять, вежливо уступила место жуткому холоду, от которого отнимались ноги, а в руках изнутри плясали целые тучи колючек, зародышей кактусов, рвущихся от костей наружу, разрывая кожу.

– Щит… – смог сказать сталкер. – А где Винни?

– Не знаю, о ком ты, но похоже – на небесах. Или во что он там верил? Может, в чертогах Одина, мед поэзии наяривает с гуриями.

– Он не викинг…

– Да мне насрать, кто он там был. Руки-ноги чувствуешь?

– Плохо…

– Вставай. В чувство я тебя привел, дальше на бегу будем греться.

На каком, ко всем богам, бегу?! Кат пошевелиться-то не мог. Или мог? Он заставил себя напрячься и сесть. Рывком, до темноты в глазах и острого приступа боли в затылке, куда словно некто воткнул отвертку. С размаху.

– Ожил?! – в голосе Лешего было легкое удивление. – Ну и славно. Хватай свой нож-переросток и давай за мной. Я-то тоже мерзну!

Кат поморгал, протер глаза тяжелой, словно налитой воском рукой. Леший теперь не двоился – просто сидел в одних подштанниках на снегу, тщательно выжимая одежду. Не только свою – сталкер понял, что и он сам полуголый. Мокрые штаны облепили ноги, в ботинках были ледяные озера, а все остальные шмотки валялись рядом. На неожиданно сухом рюкзаке лежал меч, щит украшал снег чуть поодаль.

– Чего глядишь? Выжимай куртку. Кстати, отменная наколка у тебя, прямо позавидовал. Себе, что ли, забомбить?

Леший снова ерничал, но сейчас это было только к месту. Не хватало еще впасть в уныние после гибели Винни и явления всех этих… пауков.

– Анархия – мать порядка, – сказал Кат. – А ты меня… из воды?

– Я бы сказал – из-подо льда. Но технически верно. Из воды. Что вы там такое рванули?

– Это не мы… – Кат смог подняться на ноги, замерзая на ледяном ветру. – Там заминировали все. Проволоку я увидел, но поздно.

– Повезло, что не осколочными. В решето бы тогда. – Леший отжал свои штаны и сейчас с трудом напяливал обратно. – Лицом не торгуй, отжимай. Надел и побежали, иначе сдохнем.

Они располагались в кустах, явно в стороне от реки. Снег почти перестал идти, ветер тоже притих, выжав последнее тепло из тела, а вот мороз крепчал. Кат взялся за хрустящую в руках куртку, бросил. Натянул успешно выжатый Лешим свитер, сделал несколько упражнений, разгоняя застывшую кровь.

Голова, конечно, отваливается – но это и потерпеть можно.

– Я к реке больше не сунусь… – проворчал Кат.

– Да и не надо. Я ж чего уходил – дорогу к Колизею искал по прямой. По земле. Нашел, кстати.

Спустя десять минут, скрипя и похрустывая на бегу обледеневшей одеждой, они уже бежали по извилистой тропинке, то нырявшей в кусты почти вплотную к берегу, то уходившей резко в сторону, в пустошь.

– Ты стрелка этого видел? – приноравливаясь к темпу бега, заданному Лешим, спросил Кат.

– В пионерлагере? Да ну… Я далеко был. Стрелял на вспышку выстрела. Не попал небось.

– И я не видел… Херня какая-то – поединщиков больше быть не должно.

– А рогатый?

– Викинга этот незнакомый стрелок-минер в лагере на колбасу разделал. Когда нашли – чуть не сблевали.

Леший задумался. Он бежал ровно, держа винтовку на сгибе руки. Длинный ствол то и дело задевал кусты по сторонам узкой тропинки.

– Колун не выжил, я так думаю… А! От Председателя же кто-то должен…

– Это Винни и был. Он сам сказал.

– Мир праху, – закончил Леший. – Значит, есть еще игрок. Кто-то из владетелей подсуетился. Только вот вопрос: как потом в Колизее он его собирается выдать за другого?

– Добраться бы… Разберемся.

На бегу Кат начал согреваться. Прошла боль в некогда раненой ноге, даже ломившую голову слегка отпустило.

Совсем рядом – кажется, в какой-то сотне метров, хотя это, понятно, было не так – ударил колокол. Воздух вздрогнул и наполнился отголосками медового звона.

– Два часа осталось, – что-то прикинув, заметил Леший. – Или один? Даже я что-то запутался. В любом случае – мало. Давай поднажмем.

Все бы ничего, поднажали. Но за поворотом тропинки, когда над верхушками зарослей уже стала видна башня и округлые очертания Колизея со смешной стеклянной блямбой наверху, им навстречу вышла странная фигура. Вот этого Кат здесь никак ожидать не мог. Судя по изумленному лицу спутника, тот тоже слегка растерялся.

– Купи… огонек, – прошелестел непонятный – не мужской и не женский – голос. – Один патрон.

Кат резко затормозил, вспомнив, как это существо порвало десятки сектантов. Теперь было светло, и его даже можно было рассмотреть.

Увиденное не порадовало. Совершенно.

18

Продавец радиации

Первое, что приходило в голову при взгляде на существо, было слово «черт». Можно – лохматый черт, не ошибешься.

С большой буквы. С о-о-очень большой.

Впрочем, все буквы можно было смело делать огромными – нечто имело пару метров в высоту и немногим менее в ширину. Сложнее рассмотреть точно – очень уж он был заросший. Шерсть странного серовато-синего цвета, как искусственный мех на одежде предков – такая иногда попадалась на складах бывших магазинов в городе. Шубки, шапки. Даже сумочки из эдакого дерьма шили.

Безумные люди – кого можно согреть сумкой?

Кат пригляделся: да, вон там, под мышкой неведомого встречного, тлел упакованный, но все-таки различимый глазом синий отблеск. Источник радиации. И край железного ящика виден, когда-то заботливо окрашенного в защитный цвет, а теперь ободранного, в сколах и царапинах. Все как при первых двух встречах, разве что теперь можно рассмотреть самого носителя и упаковку его товара.

Широкие ноздри выдающегося вперед носа чутко изучали их с Лешим запахи, щупали морозный воздух. Из приоткрытой пасти, между выпирающих желтых клыков вытекали струйки пара, возносясь к небу. Глаза – узкие, щелями от носа почти до висков – смотрели внимательно и недоверчиво, но в то же время мелькала в них… надежда, что ли?

«Интересно, а что он делает с патронами?» – вдруг подумал Кат. Для любого действия нужна же какая-то причина. Выковыривает порох и жрет? Меняет на сало по деревням? Стреляет по ночам из пальца в невидимых врагов? Что?!

– Так… – сказал Леший. Голос его, ровный и спокойный, тем не менее не предвещал ничего хорошего. Винтовка словно сама собой начала сползать от сгиба левой руки ближе к запястью.

– Погоди, – удержал его Кат. – Я два раза с ним встречался. Раньше, правда, не рассмотрел толком, но не важно. Он с полсотни олухов покрошил в полной темноте однажды. Ты, конечно, быстрее городских, но… Давай миром попробуем. Это же зверушка…

Существо коротко рыкнуло. Ничего человеческого в этом и правда не было. Но и со «зверушкой» он был явно не согласен.

– Думаешь? – Ствол уже не смотрел в кусты, но и в зверя нацелен пока не был.

– Ага. Чем он хуже медведя?

Лохматый одним незаметным движением бесшумно перетек на метр ближе к путникам. Эдакая меховая капля.

– Один патрон… – прошелестел он. – Огонек. Забери.

Щелкнули задвижки, и вот он уже показывает открытую коробку. Синее сияние стало ярким, от аккуратно уложенного в середине ящика с очень толстыми стенками цилиндра фонило, как от боеголовки какого-нибудь «Минитмена».

– Убери! И так хреново… – Кат напрягся. Пообщаешься с такими, не то что шишки на ногах – вообще сдохнуть недолго. – Закрой ящик.

Раздался парный щелчок, синее свечение почти угасло. Кат видел слабый отблеск, но это было уже не опасно.

– Что там? – одними губами спросил Леший.

– Что-что… Радиация. Дай ему патрон от своей бандуры. Скорее! Он уйти должен.

Леший достал из короткого патронташа на поясе необычный длинный патрон и протянул Кату:

– На, отдай… зверушке. Я что-то подходить близко не хочу. Не радует он меня.

Сталкер бросил патрон существу, которое, легко удержав открытый ящичек одной лапой, поймало оплату в воздухе.

– Слушай, Огонек, а зачем тебе патроны? – не удержался Кат. – И коробку закрой, ну ее!

– Нападение. Лаборатория под угрозой, – прошептало существо. – Нужны боеприпасы.

Леший удивленно вскинул голову:

– Ух ты! Он разговаривает… А какая лаборатория?!

– Воронеж вызывает Центр, – прошелестел лохматый. – Нужна помощь. Угроза периметру.

– А ты один? Я именно тебя встречал раньше или сородичей? – спросил Кат.

Существо задумалось, медленно хлопая ресницами – такими же густыми и серыми, как остальной мех:

– Один. Много. Нет. Нужна помощь.

Содержательно изложил, что и говорить…

– Ты за мной ходишь или это случайно получается? – не отставал Кат, не очень надеясь, впрочем, на осмысленный ответ.

– Много. Нужна помощь.

Кат успел рассмотреть мелкие буквы на боку ящика, который существо сунуло обратно под мышку.

«В.С.Л.Б.Э.». Как на пластинке, найденной в медвежьей берлоге. Вот и гадай теперь, что это означает. Сколько хочешь, столько и расшифровывай, но уже самостоятельно – лохматый будто растворился в кустах, заставив удавиться какого-нибудь следопыта от зависти – беззвучно и быстро. Даже серой шерстинки не оставил на колючих ветках.

– М-да… – потянул Леший. Теперь винтовка уже была нацелена на то место, где стоял таинственный встречный, да что толку. – И что это было?

– Не знаю. Но ссориться с ним – себе дороже. А что за лаборатория, ты что-нибудь слышал раньше?

– Ну так… Слухи. Сказки. Ладно, не бери в голову. Если Дюкер знает, при встрече расскажет. Да и то не факт. Или вон у порчей спроси, если встретишь, говорят, они тоже знатоки разных разностей.

Кат немного обиделся. Нет, понятно, что сотрудничество у них с Лешим временное, скажет тому хозяин, и все закончится. Не исключено, что стрельбой в голову. Но информацией поделиться-то можно…

– Спрошу, – коротко ответил он Лешему. – Но мог бы и сейчас рассказать. Пока время есть.

– Сейчас? Да не психуй, я сам мало что знаю. Якобы есть в Воронеже у вас какое-то тайное убежище…

– Да у нас их до хрена! Ту же Базу взять…

– Погоди ты, не шуми! Тайное – значит тайное. Бывшая лаборатория, в которой до войны проводили некие опыты. И после Черного дня она осталась, вот в чем дело. Не разрушена, до сих пор есть. И люди там тоже остались.

– Да ну, бред это! Я за свои двадцать два года сам весь город обошел, а уж другие сталкеры!.. Да где они только не бывали.

– Да я спорю разве? – Леший поправил свои зеркальные очки-консервы. – Ты городской, тебе виднее. Только фишка в том, что не все себя показывают. Мало ли какие тайны…

– До сих пор, что ли?! Фигня полная. Положим, это Дюкеру и вашей компании прятаться надо: бензин, все дела, найдут – отнимут. А что в городе прятать?

– Наивный ты пацан, Кат… У предков чего только не было в закромах. И что-то остаться могло запросто.

– Оружие?

– Сам думай. Я деревенский, откуда мне знать. Раз думаешь, что нет секретов, – может, и нет. Про твою Базу все знают, а тоже, небось, хватает всякого внутри. Не для всех.

Кат открыл рот, чтобы возразить, но промолчал. Вообще-то да. Про криобанк никто почти не знал, да и вот эти слова на прощание, что смысла в Базе куда больше, чем кажется… Обдумать надо. Но, конечно, не на бегу, позже. Когда с Поединком все закончится, а он с Филей… Стало чертовски жаль Винни, подружился он с ним со времен похода в Лес, а теперь вот…

Кат сжал зубы и огляделся по сторонам:

– Пойдем дальше. Вон башня торчит – Колизей, наверное?

– Ну да, он, родимый. Только не все так просто.

– Приехали… Что еще надо?! Жар-птицу выловить? Или сапоги-скороходы сшить? Задолбали меня местные ритуалы и особенности!

Кат разозлился. Не на Лешего – хотя стоило бы, – на весь этот карнавал с масками. Огнестрел нельзя, медведей не тронь, реки заминированы, а единственный друг совсем недавно закончил свои дни подо льдом речки, и названия-то которой не знал. В Воронеже Кат сам решал, что и как делать. По крайней мере, ему хотелось так думать. А здесь – ведут как свинью на веревке, вынуждая сделать тот или иной шаг. Хватит уже.

Опять же заледеневшая куртка задолбала – хрустит при любом движении. Хотя у Лешего тоже одежда промерзла, но куртка-то сухая…

– Тише, мыши, кот на крыше… – оторопел тот. – Я-то при чем? Просто мы идем с другой стороны, здесь забор, охрана и некоторые препятствия. Шли бы к парадному входу, все было бы проще.