Кресло и депривационная капсула стоят, ярко освещенные, будто ключевые экспонаты на выставке, в центре роскошно оборудованной лаборатории. За терминалом сидит Радж, рядом с ним стоит молодая женщина в черной армейской униформе и высоких ботинках. Руки ее покрыты татуировками, черные волосы забраны в хвост.
Шоу подводит Хелену к терминалу.
– Знакомьтесь – Тимони Родригес.
Женщина-солдат коротко кивает в сторону Хелены и спрашивает:
– Кто это?
– Хелена Смит. Создатель вот этого всего. Радж, как у нас дела?
– Ждем лишь команды на старт. – Он разворачивает вращающийся стул в сторону Тимони. – Готова?
– Вроде как.
Хелена смотрит на Шоу.
– Что происходит?
– Мы отправляем Тимони в ее воспоминание.
– Зачем?
– Сейчас увидите.
Хелена оборачивается к Тимони:
– Вы понимаете, что в этой капсуле они собираются вас убить?
– Джон и Радж все мне подробно описали, когда взяли в команду.
– Они вас парализуют, потом остановят сердце. Я через все это прошла четырежды. Поверьте, процесс чрезвычайно мучительный, а обезболивание применять нельзя.
– Знаю, знаю.
– Произведенные вами перемены повлияют на других людей и тоже причинят им боль. Неожиданно и незаслуженно. По-вашему, вы имеете на это право?
Ее вопроса будто никто не слышит. Радж встает и делает знак рукой в сторону кресла:
– Присаживайся, Тимони.
Он достает из шкафчика рядом с терминалом серебристый шлем, подходит к креслу, надевает шлем Тимони на голову и начинает затягивать ремешки.
– Это и есть аппарат для реактивации? – уточняет Тимони.
– Совершенно верно. При помощи МЭГ-микроскопа он фиксирует воспоминание. Записывает состояние нейронов, чтобы потом, в капсуле, реактивировать его посредством стимуляторов. – Радж опускает МЭГ поверх шлема. – Ты уже решила, какое воспоминание использовать?
– Джон обещал дать указания.
– Мое единственное требование – чтобы оно было трехдневной давности, – отзывается Шоу.
Радж открывает крышечки в подголовнике кресла, распрямляет телескопические титановые стержни и фиксирует их в защелках микроскопа.
– Воспоминание не обязано быть всеобъемлющим, главное – чтобы оно оказалось достаточно живым. Для этого лучше всего подходят боль и удовольствие. Или же сильные эмоции. Верно, Хелена?
Она не отвечает. Перед ней разворачивается ее наихудший кошмар – кресло в правительственной лаборатории.
Радж наклоняется к терминалу, открывает новый файл для записи, потом берет планшет, позволяющий вводить команды удаленно. Присев на табурет рядом с Тимони, он объясняет:
– Для записи воспоминания, во всяком случае поначалу, лучше всего описать его вслух. Не ограничивайся тем, что ты видела и чувствовала, постарайся копнуть поглубже. Звуки, запахи, ощущения – для живого воспоминания все это очень важно. Как будешь готова – приступай.
Тимони закрывает глаза, делает глубокий вдох.
Она описывает, как стояла у обитой медью стойки своего любимого бара в Гринич-Виллидж, ожидая заказанного бурбона. Какая-то женщина попыталась протиснуться к стойке совсем рядом, толкнув Тимони, она была так близко, что та почувствовала запах ее духов. Женщина обернулась, чтобы извиниться, они на несколько секунд встретились взглядом. Тимони знала, что ей в любой момент предстоит умереть в депривационной капсуле. Перспектива переполняла ее одновременно возбуждением и ужасом. Собственно, она потому тем вечером и отправилась в бар, что совершенно не могла оставаться одна.
– Кожа у нее была цвета кофе со сливками, а губы – умереть не встать. Я прямо сгорала от желания ее потрогать. Да какое там, я с ней была готова хоть всю ночь трахаться, но вот просто улыбнулась и говорю: ерунда, мол, ничего страшного. Жизнь – она ведь вся состоит из таких мелочей, о которых потом жалеешь, да?
Тимони открывает глаза:
– Ну как, годится?
Радж поднимает планшет, чтобы все могли видеть на экране «СИНАПТИЧЕСКОЕ ЧИСЛО: 156».
– Этого достаточно? – спрашивает Шоу.
– Любой результат выше ста двадцати вполне надежен.
Радж вводит Тимони иглу в вену на левом предплечье, подсоединяет инъектор. Тимони сбрасывает униформу и направляется к капсуле. Радж открывает перед ней люк, Шоу подает руку, чтобы помочь забраться.
Глядя на то, как его подчиненная плавает в соленой воде, Шоу спрашивает ее:
– Ты помнишь все, что мы обсуждали?
– Да. Только не знаю точно, чего ожидать.
– Честно говоря, никто из нас не знает. Ну, увидимся по ту сторону.
Радж закрывает люк и возвращается к терминалу. Шоу садится рядом с ним, Хелена тоже подходит поближе, чтобы видеть мониторы. Протокол реактивации уже запущен, Радж проверяет дозировки бромида рокурония и тиопентала натрия.
– Мистер Шоу, – говорит Хелена.
Он поднимает взгляд.
– В настоящий момент, кроме нас, никто во всем мире не имеет доступа к креслу.
– Хотелось бы надеяться.
– Умоляю вас, будьте с ним осторожны. До сих пор кресло не принесло ничего, кроме хаоса и страданий.
– Вероятно, оно находилось не в тех руках.
– Человечество еще не дозрело до подобного могущества.
– Я надеюсь убедить вас, что вы ошибаетесь.
Хелена просто обязана их остановить, но прямо за дверью – два вооруженных охранника. Сделай она хоть что-то – они тут же на нее набросятся.
Радж берет комплект наушников и говорит в микрофон:
– Тимони, начинаем через десять секунд.
Из громкоговорителей слышно, как дышит Тимони: «Я готова».
Радж активирует инъектор. Со времен платформы оборудование Слейда значительно усовершенствовалось, тогда им требовался врач, чтобы следить за состоянием испытуемого и определить момент для включения стимуляторов. Новое программное обеспечение автоматически подает нужные дозы медикаментов в зависимости от показания датчиков и запускает электромагнитные стимуляторы в тот момент, когда фиксируется выброс диметилтриптамина.
– Сколько до сдвига? – спрашивает ее Шоу.
– Все зависит от того, как ее организм реагирует на медикаменты.
Инъекция рокурония, через тридцать секунд – тиопентала натрия. Шоу наклоняется к экрану, на левой стороне которого – показания медицинских датчиков, на правой – картинка с приборов ночного видения изнутри капсулы.
– Пульс резко упал, однако она выглядит совсем спокойной.
– Вы бы так же выглядели, задыхаясь с остановленным сердцем, – отрезает Хелена.
Они видят, как кардиограмма Тимони превращается в прямую.
Проходит несколько минут.
По виску Шоу струится пот.
– Не слишком ли долго? – спрашивает он.
– Нет, – говорит Хелена. – На то, чтобы умереть после остановки сердца, еще много времени требуется. И, можете мне поверить – для нее все это тянется гораздо дольше.
Монитор, отслеживающий состояние стимуляторов, мигает надписью «ЗАФИКСИРОВАН ВЫБРОС ДМТ». Потемневшее было изображение мозга Тимони вспыхивает ярким световым шоу.
– Стимуляторы включились, – сообщает Радж.
Через десять секунд информацию о ДМТ сменяет новая надпись: «РЕАКТИВАЦИЯ ЗАВЕРШЕНА».
Радж оборачивается к Шоу и говорит:
– Теперь в любой момент…
* * *
Хелена обнаруживает, что она уже не у терминала, а за столом для собраний в противоположном углу лаборатории. Из носа течет кровь, болит голова.
Вокруг стола также сидят Радж, Шоу и Тимони. У всех, кроме Тимони, идет носом кровь.
Шоу разражается смехом:
– Господи, получилось!
Он смотрит на Раджа:
– Получилось, мать вашу!
– Что вы сделали? – спрашивает Хелена, все еще пытаясь отделить мертвые воспоминания от новых, настоящих.
– Вспомни позавчерашнюю стрельбу в школе, – говорит ей Радж.
Хелена пытается вспомнить новостные выпуски, которые она смотрела по утрам за последнюю пару дней – толпы учеников, выбегающих из школьного здания, жуткие видео, снятые на телефон в столовой, где разыгралась бойня, убитые горем родители, умоляющие политиков сделать хоть что-то, чтобы такое не повторилось, скорбящие со свечами, полицейские отчеты…
Только ничего подобного не было.
Все это лишь мертвые воспоминания.
Когда стрелок шагнул на школьное крыльцо с автоматом в руках и с рюкзаком на плече – в нем были самодельные бомбы, несколько пистолетов и пятьдесят магазинов с патронами, – ему в затылок вошла пуля и вышла наружу через левую носовую полость. Пуля натовского калибра 7,62 миллиметра была выпущена из снайперской винтовки М-40 с расстояния около трехсот шагов. Хотя прошло уже двадцать четыре часа, выяснить, кто именно остановил несостоявшегося массового убийцу, так и не удалось, однако неизвестного снайпера превозносили во всем мире как героя.
Шоу смотрит на Хелену.
– Ваше кресло спасло девятнадцать жизней.
Она не в состоянии вымолвить ни слова.
– Послушайте, – говорит он, – мне известны соображения в пользу того, чтобы навсегда стереть кресло с лица земли. Так как оно является вызовом естественному порядку вещей. И однако мы только что спасли девятнадцать детей от смерти, а их родителей – от невыносимых страданий.
– Но это…
– Все равно что божественная власть?
– Да.
– Но разве знать, что ты обладаешь божественной властью, и не вмешаться – не то же самое?
– Нам не следует обладать подобной властью.
– Однако мы ею обладаем. Благодаря вашему изобретению.
Хелена слишком ошеломлена, чтобы говорить.
– Похоже, вы видите лишь отрицательную сторону того, на что способно кресло, – продолжает Шоу. – Когда вы начали свои исследования, давным-давно, еще во времена первых опытов на мышах, что именно вами руководило?
– Меня всегда интересовала память. Когда у мамы проявились симптомы Альцгеймера, я хотела создать устройство, способное сохранять основные воспоминания.
– Вы сделали гораздо больше, – подает голос Тимони. – Ваше устройство сохраняет не просто воспоминания. Оно жизни хранит.
– Вы спрашивали, зачем мне кресло, – говорит Шоу. – Надеюсь, сегодня вам удалось немного заглянуть ко мне внутрь, понять, что я собой представляю. Теперь отправляйтесь к себе и попробуйте насладиться достигнутым. Дети остались живы – благодаря вам.
* * *
У себя в квартире Хелена весь день сидит на постели и смотрит новости о стрельбе в школе, которая случилась, не случившись. Убитые дети стоят перед капсулами и вспоминают, куда попадали пули. Отец со слезами на глазах рассказывает, как ездил в морг на опознание сына, мать говорит, что готовилась к похоронам дочери – и вдруг обнаружила себя за рулем машины по дороге в школу, а дочь – на заднем сиденье.
Хелена пытается понять – ей это кажется, или в глазах одного из прежде убитых школьников действительно мерцает безумная искорка?
Она наблюдает, как мир пытается принять невозможное, и спрашивает себя: что сейчас думают широкие массы?
Ученые-теологи рассуждают о прошлом, когда чудеса случались с завидным постоянством. Выдвигаются гипотезы, что те времена возвращаются, что мы наблюдаем признаки близящегося Второго Пришествия. Люди толпами валят в церкви, в то время как все, что могут предложить в качестве объяснения ученые, – мир испытал очередной «массовый случай ложной памяти». Они рассуждают об альтернативных вселенных, о фрагментации пространства-времени, однако выглядят при этом значительно более озадаченными и встревоженными, чем церковники.
Хелена раз за разом возвращается к тому, что сказал ей Шоу в лаборатории. Вы видите лишь отрицательную сторону того, на что способно кресло. И это правда. До сих пор она принимала во внимание лишь потенциальный ущерб, и страх перед ним целиком определил весь ее жизненный путь после бегства с платформы Слейда.
На Манхэттен опускается ночь, Хелена стоит у огромного, во всю стену окна, смотрит на мост, на его подсвеченные огоньками башни, отражающиеся в поверхности Ист-Ривер сверкающим водоворотом.
И привыкает к еще незнакомому чувству – способности изменить мир.
День 11
На следующее утро ее снова доставляют в здание DARPA в Куинсе, где перед стойкой секьюрити ее поджидает Шоу.
По пути в лабораторию он интересуется:
– Смотрели вчера новости?
– Немного.
– Надеюсь, вам понравилось.
В лаборатории за столом для заседаний сидят Радж, Тимони и еще двое незнакомых Хелене людей. Шоу представляет ей вновь прибывших – молодого спецназовца-морпеха Стива, которого он называет напарником Тимони, а также Альберта Кинни, обладателя безупречной прически и сшитого на заказ черного костюма.
– Альберт дезертировал к нам из RAND, – поясняет Шоу.
– Так это вы изобрели кресло? – спрашивает Альберт, пожимая ей руку.
– Увы, – вздыхает Хелена.
– Но это же гениально!
Она садится на один из немногих свободных стульев, а Шоу становится во главе стола и обводит взглядом группу.
– Рад вас здесь видеть, – говорит он. – В течение последней недели я беседовал с каждым из собравшихся по поводу кресла, оказавшегося в распоряжении моей команды. Вчера днем мы успешно использовали его, чтобы изменить результат массового убийства в мэрилендской школе. Следует отметить, что существует точка зрения, которую я отнюдь не сбрасываю со счетов, и согласно ей мы не можем позволить себе пользоваться устройством подобной мощи. Даже вы, доктор Смит, создавшая это кресло, стоите на подобной позиции – хотя вы имеете сейчас возможность сказать об этом сами.
– Да, я именно так и считаю.
– У меня на это другой взгляд, и то, что мы совершили вчера, еще больше утверждает меня в моем мнении. Я полагаю, на нас лежит ответственность за то, чтобы найти этой новой технологии наилучшее применение с целью дальнейшего развития и процветания человечества. Я уверен, что в кресле заключен огромный потенциал добра для планеты. Помимо доктора Смит, за столом сейчас находятся Тимони Родригес и Стив Краудер, двое храбрейших и преисполненных чувства долга американских солдат. Радж Ананд – человек, благодаря которому мы обнаружили кресло. Альберт Кинни, системный аналитик из RAND с острыми, словно алмаз, мозгами. А также я сам. В роли замдиректора DARPA я имею возможность запустить новую, абсолютно секретную программу, к выполнению которой мы сегодня и приступаем.
– Вы намерены и дальше использовать кресло? – спрашивает Хелена.
– Безусловно.
– В каких рамках?
– Принципы деятельности нашей группы нам предстоит разработать совместно.
– То есть вы предлагаете нам считать себя чем-то вроде мозгового центра? – уточняет Альберт.
– Именно так. Ограничения на свою деятельность мы также установим вместе.
Хелена резко встает, отодвинув стул.
– Я не намерена во всем этом участвовать.
Шоу смотрит на нее через стол, его челюсть каменеет.
– Мы нуждаемся в вашем мнении. В вашем скепсисе.
– Это не скепсис. Да, вчера мы спасли детей, но в процессе создали ложные воспоминания в сознании миллионов людей, приведя их в замешательство. Каждый раз при использовании кресла мы будем влиять на то, как человечество воспринимает действительность. Не имея ни малейшего представления о долговременных эффектах.
– Могу я задать вам один вопрос? – произносит Шоу. – Полагаете ли вы, что во всем мире найдется хотя бы один приличный человек, которого огорчило, что девятнадцать школьников не были убиты? Речь не о том, чтобы заменять хорошие воспоминания дурными или изменять действительность случайным образом. У нас лишь одна цель – избавить человечество от несчастий.
Хелена хмурится:
– Маркус Слейд использовал кресло точно так же. Он хотел изменить наше восприятие действительности, однако с практической точки зрения попросту отправлял людей в прошлое, чтобы исправить ошибки. Для кого-то это оказывалось добром, но для других – катастрофой!
– Беспокойство Хелены вполне оправданно, – соглашается Альберт. – Существует достаточно много публикаций о том, как СЛП воздействует на человеческий мозг, по проблеме исчерпания объемов памяти, по ложным воспоминаниям у людей с психическими расстройствами. Я предложил бы членам группы внимательно изучить всю серьезную литературу по этим вопросам, чтобы не двигаться вперед вслепую. В теории, ограничив давность воспоминаний, в которые отправляются наши агенты, мы тем самым уменьшим и когнитивный диссонанс между истинной и ложной временными линиями.
– В теории? – изумленно спрашивает Хелена. – Не следует ли вам, если речь идет об изменении природы действительности, руководствоваться чем-то посущественней теорий?
– Альберт, я правильно понимаю, что ты предлагаешь наложить вето на путешествия в отдаленное прошлое? – уточняет Шоу. – Поскольку вот здесь, – он указывает на блокнот в переплете из черной кожи, – у меня целый список трагедий и катастроф, случившихся в двадцатом и двадцать первом веке. Чисто умозрительно, допустим, что нам удалось найти девяностопятилетнего старика, сохранившего твердый рассудок и ясную память, а также прошедшего в свое время снайперскую подготовку. Как вы полагаете, Хелена, в какой возраст можно вернуть человека без особого риска?
– Не могу поверить, что мы вообще считаем возможным задаваться подобными вопросами.
– Это не более чем слова. За этим столом позволяется высказывать любые идеи.
– Женский мозг целиком формируется к двадцати одному году, – говорит Хелена. – Мужской – несколькими годами позже. Возвращение в шестнадцать лет предположительно осуществимо, хотя без экспериментов точно не установить. Есть вероятность, что, когда человек отправится в слишком юный возраст, его когнитивная функциональность такого попросту не выдержит. Если запихнуть взрослое сознание в недоразвитый мозг, последствия могут оказаться катастрофическими.
– Я правильно понимаю, что вы сейчас предлагаете, Джон? – спрашивает Альберт. – Отправлять агентов на сорок, пятьдесят, шестьдесят лет в прошлое, чтобы убивать диктаторов, прежде чем они убили миллионы людей?
– Или предотвратить убийства, ставшие катализатором чудовищных трагедий – например, убийство боснийским сербом Гаврилой Принципом эрцгерцога Франца-Фердинанда, уронившее первую костяшку домино в цепочке, которая привела к Первой мировой войне. Я просто отмечаю саму возможность подобной дискуссии. Мы находимся в одной комнате с устройством невероятной мощи.
Повисает отрезвляющая тишина.
Хелена снова садится. Сердце ее бешено бьется, во рту пересохло. Она говорит:
– Единственная причина, по которой я еще здесь, – вам необходим кто-то вменяемый.
– Совершенно верно, – кивает Шоу.
– Одно дело – изменить события последних нескольких дней. Только поймите меня правильно – это тоже опасно, и вам не следует повторять подобных попыток. И совершенно другое дело – спасти жизни миллионов людей сотню лет назад. Сугубо умозрительно – допустим, мы нашли способ предотвратить Вторую мировую войну. Что будет, если благодаря нашим действиям останутся в живых тридцать миллионов человек, которые иначе умерли бы? Вам может показаться, что это просто замечательно. Но давайте приглядимся. Как вы определите потенциальные способности тех, кто умер, – будь они добрыми или злыми? Кто поручится, что действия злодеев наподобие Гитлера, Сталина или Пол Пота не предотвратили появления еще более чудовищного монстра? В самом крайнем случае перемены подобного масштаба в прошлом до неузнаваемости изменят и настоящее. Не состоятся миллионы свадеб и рождений. Без Гитлера в США не прибыла бы целая волна иммигрантов. Да что там, не погибни на войне школьный возлюбленный вашей прабабки, она бы за него и выскочила, а не за вашего прадеда. Не родились бы ни ваши деды, ни родители, ни – черт возьми, разве не очевидно? – вы сами. – Хелена переводит взгляд на сидящего напротив Альберта. – Вы системный теоретик? Неужели вы можете вообразить математическую модель, способную хотя бы в первом приближении описать изменения подобного масштаба в населении планеты?
– Ну, кое-какие модели я предложить могу, но, возвращаясь к существу вашего вопроса, проследить причинно-следственные связи на базе данных такого размера и сложности удастся вряд ли. И я согласен, что мы находимся в опасной близости к тому, что зовется принципом непредвидимых последствий. Вот вам навскидку мысленный эксперимент. Если в результате наших действий Англия не вступила бы в войну с Германией, отцу компьютеров и искусственного интеллекта Алану Тьюрингу не пришлось бы заниматься взломом немецких шифров. Может статься, ему все равно удалось бы заложить основу современного, основанного на микропроцессорных технологиях мира, в котором мы живем. Может статься, что нет. Или же в меньшей степени. Спрашивается, сколько жизней успели спасти за все время эти технологии? Больше, чем потеряно во Второй мировой, или же меньше? Все эти «что, если» стремительно превращаются в снежный ком бесконечных размеров.
– Я вас понял, – говорит Шоу. – И наша дискуссия именно того рода, который от нас требуется. – Он смотрит на Хелену. – Для этого вы мне и нужны. Вы меня не остановите, но, надеюсь, поможете нам использовать кресло с умом.
День 17
Первая неделя уходит на то, чтобы обкатать базовые принципы, в том числе:
кресло могут использовать только прошедшие подготовку агенты, такие как Тимони и Стив;
запрещается использовать кресло для изменения личного прошлого членов группы, их друзей и родственников;
запрещается отправлять агентов в прошлое далее чем на пять дней;
единственная цель использования кресла – предотвращение немыслимых трагедий и катастроф при условии, что это можно достаточно легко осуществить анонимными усилиями одного агента;
все решения об использовании кресла принимаются голосованием.
Альберт придумывает для группы название «Департамент по отмене особо опасного дерьма». Как это всегда бывает, если дурацкой шутке быстро не найдется альтернативы, кличка приживается.
День 25
Неделю спустя Шоу вносит на рассмотрение группы следующую цель для вмешательства и даже сопровождает ее фотографиями.
Двадцать четыре часа назад в Лэндере, штат Вайоминг, была убита в собственной спальне одиннадцатилетняя девочка. Почерк преступника до мелочей напоминал пять других убийств, случившихся в небольших городках американского Запада за последние два месяца. Убийца проник в спальню между одиннадцатью вечера и четырьмя утра, вырезав стекло. Заткнув ребенку рот, преступник надругался над ней, а ничего не подозревающие родители мирно спали на другом конце коридора.
– В отличие от предыдущих случаев, – сказал Шоу, – когда жертвы были найдены лишь несколько дней или даже недель спустя, насильник оставил тело в кровати под одеялом, где наутро его и обнаружили родители. Это означает, что нам точно известен как промежуток времени, в который произошло преступление, так и место. Без сомнения, монстр будет нападать еще. Ставлю на голосование вопрос об использовании кресла и сам голосую «за».
Тимони со Стивом также немедленно поднимают руки.
– Каким образом, по-вашему, Стиву следует избавиться от убийцы? – спрашивает Альберт.
– Ты о чем?
– Ну, можно сделать все тихо – Стив его перехватывает, увозит подальше и там закапывает, чтобы никто никогда не нашел. Есть другой вариант, погромче – убийцу находят в кустах под самым окном, куда он намеревался влезть, с перерезанным горлом, а при нем стеклорез и нож. Избрав громкий вариант, мы, по сути дела, объявим общественности, что Департамент по отмене особо опасного дерьма существует. Может быть, мы именно того и хотели бы, может быть, нет. Я всего лишь спросил.
Хелена смотрит на самую жуткую фотографию, что ей доводилось видеть в жизни, и чувствует, что рациональные мысли ее покинули. Все, что она сейчас хочет – чтобы совершившему это мерзавцу было очень больно.
– Я голосую за то, чтобы демонтировать лабораторию и стереть с серверов все данные, – произносит она. – Но если вы решите сейчас осуществлять вмешательство – а я понимаю, что не смогу вас остановить, – то я за то, чтобы убить урода и оставить его под окном вместе со всеми уликами.
– Почему, Хелена? – спрашивает Шоу.
– Потому что, если люди поймут, что за сдвигами реальности стоит некто, некая организация, это понимание придаст ей статус современного мифа.
– Вроде как типа Бэтмена? – усмехается Альберт.
– Раз вы хотите уменьшить количество зла в мире, – говорит Хелена несколько возмущенным тоном, – будет лучше, если злодеи вас станут бояться. Кроме того, если подонка найдут под окном, со всеми уликами, полиция сможет связать его с другими убийствами, и еще несколько семей будут знать, что возмездие свершилось.
– Мы что, вроде как в пугало превратимся? – уточняет Тимони.
– Если кто-то не решится совершать преступление из страха перед таинственной группой, имеющей власть над памятью и временем, то вам не потребуется и предотвращать такое преступление, создавая соответствующую ложную память. Так что лучше уж быть пугалом.
День 24
Стив застигает преступника в 1.35 ночи, когда он только начинает вырезать стекло в спальне Дейзи Робинсон. Залепив рот маньяка клейкой лентой и связав руки, он медленно перерезает ему горло от одного уха до другого, глядя, как тот извивается в пыли рядом с домом и истекает кровью.
День 31
Неделю спустя они голосуют против того, чтобы предотвратить крушение поезда в техасской глубинке – девять погибших и множество пострадавших.
День 54
Когда среднемагистральный авиалайнер падает в сосновом лесу неподалеку от Сиэтла, они снова решают не использовать кресло – как и в случае с железнодорожной катастрофой, на выяснение причины трагедии уйдет слишком много времени, так что посылать в прошлое Тимони или Стива будет слишком поздно.
День 58
С каждым днем понимание того, какого рода трагедии они готовы предотвращать, становится все более ясным. К большому облегчению Хелены, во всех случаях, когда ясность отсутствует, когда есть хотя бы тень сомнения, принимается решение не вмешиваться.
Она все еще содержится в квартире неподалеку от Саттон-плейс. Алонсо и Джессика разрешают ей выходить на вечерние прогулки. Один из них держится на полквартала позади ее, другая следует на полквартала впереди. Уже январь, дующий между высоток ветер обжигает лицо, словно ледяной. И все равно Хелена наслаждается ложной свободой гулять по ночному Нью-Йорку, воображая, будто за ней никто не следит. На нее находит задумчивость, она вспоминает родителей, вспоминает Барри. Он стоит перед ее взглядом таким, каким она видела его в последний раз – в лаборатории Слейда перед тем, как погас свет. И еще его голос минуту спустя – Барри кричит, чтобы она спасалась бегством.
По лицу ползут холодные слезы.
Трое самых близких ей людей мертвы, она их никогда уже не увидит. Накатывающее от этой мысли пронзительное одиночество разрывает ей душу.
Хелене сорок девять, и она начинает задумываться о том, что такое старость – не просто в смысле физического увядания, но в человеческих отношениях. Всевозрастающая тишина, остающаяся, когда те, кого ты любишь, кто сделал тебя той, кто ты есть, и стал частью твоего мира, уходят в неизвестное прежде тебя.
Ситуация безвыходная, конца ей не видно, а тех, кого Хелена любила, больше нет. Спрашивается, насколько еще хватит ее самой.
День 61
Тимони отправляется в прошлое, чтобы остановить свихнувшегося страхагента, расстрелявшего двадцать восемь студентов на демонстрации в Беркли.
День 70
Стив проникает в квартиру в Лидсе, где фанатик готовит пояс смертника, и втыкает ему в основание черепа армейский нож, перерезав продолговатый мозг. Тот валится лицом вниз на стол, усыпанный гвоздями и гайками, которые на следующее утро разорвали бы на части двенадцать человек в лондонской подземке.
День 90
В трехмесячную годовщину деятельности группы в «Нью-Йорк Таймс» выходит статья, где перечислены восемь случаев их вмешательства и высказывается предположение, что за гибелью нескольких несостоявшихся убийц, насильников и бомбистов стоит загадочная организация, обладающая невероятными технологическими возможностями.
День 115
Хелена в постели и уже почти заснула, как вдруг раздается громкий стук в дверь, от которого начинает колотиться сердце. Будь она в собственной квартире, она бы притворилась, что ее нет дома, пока поздний гость не уйдет восвояси. Увы, здесь она под наблюдением, и в замке уже поворачивается ключ.
Хелена выбирается из кровати, накидывает махровый халат и выходит в гостиную в тот самый момент, когда в дверях появляется Джон Шоу.
– Да заходите уже, бога ради, – говорит она.
– Прошу извинить за позднее вторжение. – Он проходит через коридор в гостиную. – Красивая у вас тут квартирка.
От Шоу пахнет бурбоном, и довольно сильно, хотя он и попытался приглушить аромат леденцами с корицей.
– Точно, и за проживание берут совсем недорого.
Можно предложить ему пива или что-нибудь в подобном роде. Хелена этого не делает. Шоу взбирается на один из мягких кухонных табуретов, она остается на ногах и думает, что таким мрачным и обеспокоенным его еще не видела.
– Что вам нужно, Джон?
– Я знаю, вы никогда не одобряли то, что мы делаем.
– Верно.
– И однако я рад, что вы участвуете в совещаниях. С вами мы становимся лучше. Вы меня толком не знаете, но уверяю вас, что прежде… Слушайте, у вас случайно выпить не найдется?
Хелена подходит к холодильнику, достает две бутылки местного крафтового пива и откупоривает. Шоу делает большой глоток и продолжает:
– Я разрабатываю для военных всякую хрень, чтобы как можно эффективней убивать людей. Я имел отношение к некоторым весьма паршивым технологиям. Однако последние несколько месяцев были самыми лучшими за всю мою жизнь. Каждую ночь, прежде чем заснуть, я думаю о том горе, которое мы устранили. Вижу лица людей, чьи жизни и чьих родных мы спасли. Вспоминаю про Дейзи Робинсон. Про них всех.
– Я знаю, вы пытаетесь делать то, что считаете правильным.
– Да. Может статься, впервые в жизни. – Шоу пьет пиво. – Я ничего не говорил группе, но на меня сейчас здорово давят с самого верху.
– В каком смысле?
– С моим послужным списком мне дозволено гулять на длинном поводке и без особого присмотра. Хотя наличия хозяев это не отменяет. Не знаю, что они заподозрили, но от меня требуют отчета о моей работе.
– И что вы думаете сделать?
– Есть несколько вариантов. Можно создать проект прикрытия и показать им что-нибудь красивое, но не имеющее отношения к нашим делам. Это позволит выиграть немного времени. Однако лучше всего сказать правду.
– Вы этого не сделаете!
– Основная задача DARPA – прорывные технологические разработки, повышающие национальную безопасность, с упором на военные применения. Рано или поздно, Хелена, они все узнают. Вечно скрывать от них у меня не получится.
– И зачем военным кресло?
– Что значит – зачем? Вчера в Кандагаре попал в засаду десантный взвод из 101-й дивизии. Восемь убитых. Об этом еще не сообщали. Месяц назад на Гавайях во время ночных учений разбился вертолет, «Черный ястреб». Пятеро погибших. Вы не представляете, сколько операций провалилось оттого, что отряд разминулся с противником на несколько дней или даже часов. Оказавшись в нужном месте, но в неподходящее время. Для военных кресло будет инструментом, с помощью которого начальство сможет редактировать итоги военных действий.
– А если окажется, что они не разделяют ваших взглядов на допустимое вмешательство?
– Само собой, они их не разделяют. – Шоу допивает пиво. Он расстегивает воротник, ослабляет узел галстука. – Не хочу вас пугать, но креслом захочет воспользоваться не одно лишь Министерство обороны. ЦРУ, АНБ, ФБР – как только о нем станет известно, каждое агентство возжаждет получить доступ. Мы относимся к Минобороны, и это нас отчасти прикроет, однако посидеть в кресле возжелают все.
– Черт! О нем непременно станет известно?
– Трудно сказать, но только представьте себе, что доступ получило Министерство юстиции. Вся страна превратится в нарезку кадров из «Особого мнения»
[24].
– Уничтожьте кресло.
– Хелена…
– Что – Хелена? Что тут сложного? Уничтожьте его, пока все это не началось.
– У него слишком большой потенциал для добрых дел. Что мы и доказали. Кресло нельзя уничтожить только из страха перед тем, что может случиться.
В квартире воцаряется тишина. Хелена переплетает пальцы вокруг холодной запотевшей бутылки пива.
– И какой же у вас план? – спрашивает она.
– У меня нет плана. Пока нет. Я просто хотел вас предупредить.
День 136
Все начинается даже раньше, чем они опасались.
Двадцать второго марта Шоу входит в лабораторию, где члены группы, как обычно, собрались для обсуждения всего жуткого дерьма, случившегося в мире за истекшие сутки, и объявляет:
– Мы получили первое обязательное к выполнению задание.
– От кого? – интересуется Радж.
– С самого верха.
– То есть они все знают? – спрашивает Хелена.
– Да.
Шоу раскрывает картонную папку с красным штемпелем «совершенно секретно».
– В новостях об этом не рассказывали. Пятого января, семьдесят пять дней назад, истребитель шестого поколения упал из-за неполадок возле украино-белорусской границы. Предполагается, что самолет не был целиком уничтожен при падении, и есть все основания думать, что пилот захвачен. Речь о «Боинге Эф-А-Икс-Икс», совершенно секретная модель, официально еще не на вооружении, и там куча разнообразных примочек, которым лучше бы не попадать к русским. От меня потребовали отправить агента в четвертое января, чтобы он сообщил мне об аварии. Мне приказано доложить об этом заместителю министра обороны, который отдаст распоряжение по служебной цепочке, чтобы истребитель перед тренировочным полетом тщательно проверили и чтобы маршрут проходил в стороне от российской территории.
– На семьдесят шесть дней назад? – уточняет Хелена.
– Совершенно верно.
– Вы им сообщили, что мы не используем кресло, чтобы перемещаться так далеко? – спрашивает Альберт.
– Не столь категорично, но да, сообщил.
– И?
– Мне было сказано поступать в соответствии с, мать твою, приказом.
Они отправляют Тимони в десять утра двадцать второго марта.
В одиннадцать утра Хелена и вся группа в шоке сидят у телевизора, неотрывно следя за новостями «Си-эн-эн». Впервые они использовали кресло, чтобы отправиться раньше предыдущего вмешательства, и эффект оказался крайне необычным. До сих пор эффект ложной памяти вел себя предсказуемо, проявляясь в юбилейную дату текущей временной линии. Иными словами, когда оперативник переключал временные линии, ложная память о предыдущей, «мертвой» линии возникала в тот самый момент, когда оперативник умер в капсуле. На сей раз, похоже, все предыдущие юбилейные даты сбились – не стерлись, однако сместились к десяти часам сегодняшнего утра, когда Тимони отправилась назад, чтобы сообщить Шоу об упавшем истребителе. В результате вместо того, чтобы вспоминать каждую мертвую временную линию в соответствующий момент, в десять утра человечество одним глотком проглотило весь коктейль, разом вспомнив все предотвращенные после четвертого января убийства, включая расстрел в Беркли и подрыв смертника в лондонском метро.
Переживать ложные воспоминания по одному в течение нескольких месяцев было не слишком просто. Когда все они одновременно обрушились на каждого, эффект усилился экспоненциально. СМИ пока не успели сообщить о смертях или сумасшествиях в результате внезапно нахлынувших воспоминаний, однако для Хелены все это служит очередным напоминанием – ее машина чрезвычайно загадочна, опасна, и знать про нее не следует никому.
День 140
Шоу все еще имеет карт-бланш на использование кресла для предотвращения гражданских трагедий, но в целом их работа приобретает явный военный уклон.
Они используют кресло, чтобы отменить удар с дрона по свадьбе, при котором погибли в основном афганские женщины и дети, главную же цель поразить не удалось – полевого командира там и не было.
День 146
Они корректируют удар с бомбардировщика «Б-1», по ошибке накрывший в провинции Забул целый отряд спецназа вместо группировки талибов.