Керри Манискалко

Охота на князя Дракулу

Kerry Maniscalko

HUNTING PRINCE DRACULA



Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.



Серия «#YoungDetective»





© 2017 by Kerri Maniscalco

© О. Степашкина, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Маме и папе, за то, что научили меня, что между страницами книг таятся бесчисленные приключения.
И моей сестре, за то, что путешествовала вместе со мной во все таинственные края, реальные и вымышленные.
В чертогах смерти, видно, пир горой, Что столько жертв кровавых без разбора Она нагромоздила[1]. «Гамлет», акт 5, сцена 2Уильям Шекспир


Глава первая

Призраки прошлого

«Восточный экспресс»

Королевство Румыния

1 декабря 1888 года



Наш поезд со скрежетом продвигался по замерзшим рельсам к заснеженным вершинам Карпатских гор. Отсюда, со стороны Бухареста, столицы Румынии, они были цвета сходящей гематомы.

Судя по сильному снегопаду, горы эти были холодны, как труп. Чудесная мысль для такого бурного утра.

В резную деревянную панель моего купе стукнуло колено. Снова. Я закрыла глаза, молясь, чтобы мой попутчик заснул. Еще одно содрогание его длинных конечностей могло разрушить мое хрупкое самообладание. Я прислонилась головой к высокой бархатной спинке сиденья и сосредоточилась на мягкой ткани, чтобы не ткнуть в эту преступную ногу шляпной булавкой.

Почувствовав мое растущее раздражение, мистер Томас Кресуэлл поерзал и принялся барабанить пальцами в перчатке по подоконнику нашего купе. Которое на самом деле было моим купе.

У Томаса имелось собственное помещение, но он упорствовал в желании целыми днями находиться в моем обществе. А то вдруг в поезде объявится серийный убийца и устроит бойню?

Во всяком случае, именно это смехотворное объяснение он предложил нашей компаньонке, миссис Харви. Это была очаровательная седовласая женщина, которая присматривала за Томасом, когда он обитал в своей квартире на Пикадилли в Лондоне. Сейчас она задремала в четвертый раз за день. Удивительная способность, если учесть, что рассвело не так уж давно.

Отец заболел, когда мы были в Париже, и вручил свое доверие и мою добродетель попечению миссис Харви и Томаса. Это красноречиво свидетельствовало о том, какого высокого мнения отец был о Томасе, а также о том, как очаровательно и невинно мог держаться мой друг, когда его к тому побуждали настроение или обстоятельства. Мои руки в перчатках вдруг сделались горячими и влажными.

Чтобы избавиться от этого ощущения, я перенесла внимание с темно-каштановых волос и накрахмаленного сюртука Томаса на его отложенный в сторону цилиндр и румынскую газету. Я достаточно изучила этот язык, чтобы понимать большую часть того, что там было написано. Заголовок гласил: «Неужто бессмертный князь вернулся?» Неподалеку от Брашова – того самого селения, в которое мы направлялись, – был найден труп с колом в сердце, и это заставило суеверных людей поверить в невероятное: Влад Дракула, умерший много веков назад румынский князь, жив. И вышел на охоту.

Все это было вздором и предназначалось для того, чтобы вызвать страх и продать газету. Бессмертных не существует. Люди из плоти и крови бывают настоящими чудовищами, но их не так уж трудно сразить. В конце концов, даже Джек-потрошитель истек кровью, как обычный человек. Хотя газеты до сих пор твердили, что он рыскает по туманным улицам Лондона. Некоторые даже заявляли, что он уехал в Америку.

Если бы только это было правдой…

Слишком знакомая боль пронзила мое сердце, не давая дышать. Это повторялось всякий раз, как я думала про дело Потрошителя и бередила воспоминания. Когда я смотрелась в зеркало, то видела все те же зеленые глаза и алые губы: в лице моем нетрудно было разглядеть как индийские корни моей матери, так и английский аристократизм отца. Внешне я по-прежнему оставалась полной жизненных сил семнадцатилетней девушкой.

Но душа моя получила сокрушительный удар. Я не понимала, почему я выгляжу такой невозмутимой и цельной снаружи, если внутри у меня все разбито вдребезги.

Дядя ощутил эту произошедшую со мной перемену, ибо заметил, какие ошибки я начала допускать по невнимательности в его судебной лаборатории в последние несколько дней. Я забыла использовать карболовую кислоту, когда мыла инструменты. Я не взяла образцы. Я проделала в застывшей плоти рваную дыру. Это разительно отличалось от обычного моего тщательного и четкого обращения с телами на столе для вскрытий. Дядя ничего не сказал, но я знала, что он разочарован. Предполагалось, что мое сердце должно лишь укрепляться перед лицом смерти.

Возможно, я все-таки не создана для криминалистики.

Тук. Тук-тук-тук. Тук.

Томас постукивал в такт пыхтению паровоза. Я скрипнула зубами. Просто невероятно, как миссис Харви удается спать при таком шуме. Ну что ж, по крайней мере, Томас сумел выудить меня из омута эмоций. Эти чувства все еще оставались слишком тихими и мрачными. Застоявшимися и зловонными, словно болото с глазеющими из глубины красноглазыми тварями. Образ, вполне соответствующий тому месту, куда мы направлялись.

Вскоре нам всем предстояло сойти в Бухаресте, чтобы проделать в экипаже оставшуюся часть пути до замка Бран, где располагалась Академия судебной медицины и науки, или Institutului National de Criminalistica si Medicina Legala, как ее называли в Румынии. Миссис Харви предстояло провести пару ночей в Брашове, прежде чем отправиться обратно в Лондон. В глубине души мне хотелось вернуться с нею вместе, хотя я никогда не призналась бы в этом Томасу.

Над нашим купе в такт движению поезда покачивался полупрозрачный светильник; его хрустальные подвески позвякивали и добавляли дополнительный тон аккомпанемента к отрывистому постукиванию Томаса. Я изгнала этот непрекращающийся мотив из своих мыслей и стала смотреть на мир за окном, но картину затуманивали клубы дыма и качающиеся ветви деревьев. Лишенные листвы ветки были заключены в сверкающую белую оболочку. Их отражения мерцали на иссиня-черных полированых боках нашего роскошного поезда, когда передние вагоны поворачивали и прокладывали путь сквозь этот скованный морозом край.

Я придвинулась к окну и поняла, что ветки покрыты не снегом, а льдом. Их озарил первый свет дня, и в красновато-оранжевых лучах восходящего солнца эти ветки буквально вспыхнули. Это зрелище было таким мирным, что я почти забыла… волки! Я встала так резко, что Томас вздрогнул на своем месте. Миссис Харви громко всхрапнула; звук этот напоминал рычание. Я моргнула, и животные исчезли, сменившись качающимися ветвями. Поезд с пыхтением продвигался вперед.

То, что я приняла за сверкающие клыки, было всего лишь зимними сучьями. Я облегченно выдохнула. Всю ночь мне мерещился волчий вой. Теперь я и днем увидела то, чего не было.

– Я намерена… немного размяться.

Томас приподнял темные брови – несомненно, поражаясь (или, что более вероятно для тех, кто его знает, восхищаясь) такому вопиющему нарушению правил благопристойности. Он привстал, но прежде, чем он успел предложить сопровождать меня или разбудить нашу компаньонку, я ринулась к двери и распахнула ее.

– Мне нужно несколько минут побыть одной.

Томас на мгновение замешкался с ответом.

– Постарайся не скучать по мне слишком сильно, Уодсворт. – Он сел обратно, и лицо его на миг омрачилось, прежде чем снова приобрести шутливое выражение. Но веселость не коснулась его глаз. – Хотя это может оказаться невозможной задачей. Я и сам ужасно скучаю по себе, пока сплю.

– Что случилось, дорогой? – спросила миссис Харви, моргая под очками.

– Я сказал, что вам стоит попытаться считать овец.

– Я снова заснула?

Я воспользовалась тем, что они отвлеклись друг на друга, захлопнула за собою дверь и подхватила юбки. Я не хотела, чтобы Томас заметил выражение моего лица. То самое, с которым я не могу совладать в его присутствии.

Я пошла по узкому коридору в сторону вагона-ресторана, едва замечая окружающую помпезность. Мне нельзя было долго находиться здесь без сопровождения компаньонки, но я нуждалась в бегстве. И не только от собственных мыслей и тревог.

На прошлой неделе я увидела, как моя кузина Лиза поднимается по лестнице к нам в дом. Казалось бы, что может быть обычнее? Но только вот Лиза уже несколько недель как уехала в деревню. Несколько дней спустя произошел еще более мрачный инцидент. Я была убеждена, что труп в дядиной лаборатории поднял голову и посмотрел на меня. Его немигающий взгляд, полный презрения, был устремлен на скальпель у меня в руке, а рот его изрыгнул личинок на стол для вскрытия. Я моргнула – и все снова сделалось нормальным.

Я прихватила с собой в поездку несколько медицинских журналов, но у меня не было возможности изучить свои симптомы, ибо Томас не скрываясь наблюдал за мной. Он сказал, что мне нужно посмотреть в лицо моему горю, но я пока что не была готова ковыряться в этой ране. Возможно, когда-нибудь…

Через несколько купе чья-то дверь отворилась, возвращая меня в настоящее. Из купе вышел мужчина с тщательно уложенными волосами и быстро зашагал по коридору. Его угольно-черный костюм был пошит из хорошей ткани – это становилось ясно по тому, как он облегал широкие плечи хозяина. Когда мужчина достал из кармана сюртука серебряный гребень, я чуть не вскрикнула. Внутри у меня что-то содрогнулось, и ноги едва не подкосились.

Этого не могло быть. Он умер несколько недель назад от чудовищного несчастного случая. Мой разум знал, что передо мной стоит невозможное, удаляется от меня с его безукоризненной прической и прекрасно сидящей одеждой, но мое сердце отказывалось прислушиваться к доводам разума.

Я подхватила свою бежевую юбку и кинулась вдогонку. Я узнала бы эту походку из тысячи. Наука не в состоянии объяснить силу любви и надежды. Ни формулы, ни рассуждения не помогают понять ее, что бы там ни твердил Томас, сравнивая науку с человеческой природой.

Мужчина приподнял шляпу, приветствуя пассажиров, сидящих за чаем. Я, едва замечая их изумленные взгляды, кинулась за ним, моя собственная шляпа съехала набок.

Мужчина подошел к двери курилки и приостановился на мгновение, сражаясь с внешней дверью, что вела в проход между вагонами. Дым вырвался из курилки и смешался с порывом ледяного ветра. Запах был так силен, что у меня закружилась голова. Я вцепилась в мужчину и рывком развернула его к себе, готовая кинуться ему на шею и разрыдаться. События последнего месяца были обычным кошмаром. Мой…

– Домнисора?

Мои глаза защипало от слез. Прическа и одежда принадлежали не тому человеку, о котором я думала. Я смахнула предательские капли, заскользившие по моим щекам, не думая о том, не размазала ли я подводку.

Незнакомец поднял трость с набалдашником в виде головы змеи и переложил ее в другую руку. Он даже не держал гребня! Я потеряла соприкосновение с реальностью. Я медленно попятилась, отметив про себя тихие разговоры в вагоне позади. Постукивание чайных чашек, смешанный акцент путешественников из разных уголков света – все это нарастало у меня в груди. Паника мешала дышать сильнее, чем корсет, сдавивший ребра.

Я тяжело дышала, пытаясь набрать побольше воздуха, чтобы успокоить свои расшатавшиеся нервы. Болтовня и смех превратились в пронзительный визг. В глубине души мне хотелось, чтобы паника заглушила лихорадочный стук крови у меня в голове. Мне казалось, что сейчас меня стошнит.

– Домнисора, вам плохо? Вы выглядите…

Я рассмеялась, не обращая внимания на то, что моя внезапная вспышка заставила мужчину отшатнуться. О, если бы высшая сила существовала, как она сейчас позабавилась бы за мой счет! «Домнисора» наконец встала на место «мисс». Этот человек даже не был англичанином. Он говорил по-румынски. И он вовсе не был блондином. У него были светло-каштановые волосы.

– Скузе, – сказала я, заставляя себя прекратить истерику и хоть как-то извиниться, и чуть склонила голову. – Я приняла вас за другого.

И чтобы не поставить себя в еще более неловкое положение, я опустила голову и поспешно отступила в наш вагон. Я шла, не поднимая глаз и не обращая внимания на шепотки и хихиканье, но слышала я достаточно.

Мне нужно было собраться, прежде чем снова появиться перед Томасом. Я видела, как лоб его прорезают морщины беспокойства – хоть и притворялась, будто не замечаю этого. Понимала, что он заботится обо мне, когда пытается поддразнить или разозлить. Я точно знала, что он делает всякий раз, когда изводит меня. После того, через что прошла моя семья, все прочие джентльмены обращались со мной, словно с фарфоровой куклой, хрупкой, разбитой и выброшенной за ненадобностью. Впрочем, Томас не походил на прочих молодых людей.

Я с излишней поспешностью вошла в наш вагон и расправила плечи. Настало время для невозмутимой маски ученого. Слезы мои высохли, а сердце сжалось в груди, словно кулак. Я сделала вдох и выдох. Джек-потрошитель никогда не вернется обратно. Утверждение столь же реальное, сколь и прочие.

В этом поезде нет серийных убийц. Еще один факт.

Осень Ужаса закончилась месяц назад.

Волки, несомненно, не охотятся ни на кого в Восточном экспрессе.

Если я не поберегусь, то скоро поверю в воскресшего Дракулу.

Я позволила себе еще один глубокий вздох, затем отворила дверь, изгнав все мысли о бессмертных князьях, и вошла в наше купе.

Глава вторая

Бессмертный возлюбленный

«Восточный экспресс»

Королевство Румыния

1 декабря 1888 года



Томас упрямо глядел в окно. Его обтянутые кожаной перчаткой пальцы продолжали выстукивать все тот же раздражающий ритм. Тук. Тук-тук-тук. Тук.

Миссис Харви вновь дремала, что было не удивительно. Ее тихое посапывание свидетельствовало, что она снова заснула через несколько мгновений после моего ухода. Я пристально взглянула на моего спутника, но он либо счастливо не замечал меня, либо, что скорее, притворялся, что не замечает, когда я опустилась на сиденье напротив него. Его профиль представлял собою чередование безукоризненных линий и углов, и все они были старательно развернуты к зимнему миру за окном. Я знала, что он чувствует мое внимание: для рассеянной задумчивости его губы были чересчур изогнуты от удовольствия.

– Томас, тебе непременно нужно продолжать этот отвратительный стук? – спросила я. – Он доводит меня до безумия не хуже какого-нибудь из злосчастных персонажей По. И кроме того, бедной миссис Харви наверняка снятся ужасные вещи.

Он перенес внимание на меня. Темно-карие глаза на мгновение сделались задумчивы. Это был тот самый взгляд – теплый и зовущий, как солнечная дорожка холодным осенним днем, – что означало проблему. Когда уголок его губ приподнялся, я буквально увидела, как его рассудок обдумывает дерзкие идеи. Эта кривая улыбка навевала мысли, которые тетя Амелия сочла бы абсолютно непристойными. И то, как Томас опустил взгляд на мои губы, свидетельствовало, что он об этом знает. Изверг.

– По? Ты планируешь вырезать мне сердце и спрятать его под кроватью, Уодсворт? Должен признаться, твоя спальня – не идеальное место для завершения существования.

– Ты отвратительно уверен в своей способности очаровать всех, за исключением змей.

– Воистину. Наш последний поцелуй был весьма волнующим. – Он подался вперед, и его красивое лицо оказалось чересчур близко к моему. Ну и что толку в компаньонке? Я разглядела крохотные крапинки на его радужке, и мое сердце учащенно забилось. Эти крапинки напоминали маленькие солнышки, притягивавшие меня своими зачарованными лучами. – Не говори, что не воображала себе еще один.

Мой взгляд быстро скользнул по его исполненному надежды лицу. Истина заключалась в том, что, несмотря на все ужасы, случившиеся месяц назад, я действительно обдумывала идею очередной романтической встречи с Томасом. И это в определенной степени казалось мне предательством по отношению к моему трауру.

– Первый и последний поцелуй, – напомнила я ему. – Это был адреналин, переполняющий мои жилы после того, как я едва не погибла от рук тех двух негодяев, а вовсе не твое безграничное обаяние.

Теперь он окончательно расплылся в озорной улыбке.

– Если я обнаружу грозящую нам опасность, привлечет ли это тебя снова?

– Ты же знаешь, что нравишься мне куда больше, когда молчишь.

– Ах! – Томас выпрямился и глубоко вздохнул. – Но это означает, что я все же тебе нравлюсь!

Я с трудом сдержала улыбку. Мне следовало бы знать, что этот негодник найдет способ повернуть наш разговор в столь неприличное русло. На самом деле меня удивило, что ему потребовалось столь много времени, чтобы перейти к развязному тону. От Лондона до Парижа мы ехали вместе с моим отцом, поскольку он желал лично посадить нас на производящий глубокое впечатление «Восточный экспресс», и Томас всю дорогу вел себя как безупречный джентльмен. Я едва его узнавала, когда он дружески беседовал с отцом за булочками и чаем.

Если бы не его лукавый изгиб губ в те моменты, когда отец на что-то отвлекался, и не знакомые очертания упрямого подбородка, я бы заявила, что это самозванец. Этот Томас Крессуэлл никак не мог быть тем самым раздражающе умным молодым человеком, к которому я за прошлую осень стала относиться чересчур тепло.

Я заправила выбившуюся прядь иссиня-черных волос за ухо и снова посмотрела в окно.

– Так твое молчание означает, что ты размышляешь об еще одном поцелуе?

– Неужели ты не способен логически вычислить мой ответ, Крессуэлл? – Я сердито смотрела на него, с вызовом приподняв бровь, пока он не пожал плечами и не принялся вновь барабанить по подоконнику.

Этот Томас также умудрился убедить моего отца, грозного лорда Эдмунда Уодсворта, позволить мне отправиться вместе с ним учиться в Академию судебной медицины и науки в Румынию. Этот факт до сих пор не умещался у меня в голове. Он был слишком фантастичен для правды, несмотря на то, что я уже ехала в поезде в эту академию.

Моя последняя неделя в Лондоне была заполнена подбором одежды и сбором вещей. И, похоже, в результате у отца и Томаса было слишком много времени для закрепления знакомства. Когда отец объявил, что поскольку сам он болен, в академию меня вместе с миссис Харви будет сопровождать Томас, я чуть не подавилась супом, а Томас подмигнул мне.

Той ночью у меня почти не осталось времени на сон, не говоря уже о размышлениях об отношениях, сложившихся между моим доводящим до бешенства другом и обычно строгим отцом. Мне не терпелось покинуть наш ужасающе тихий дом, с которым было связано слишком много призраков из моего недавнего прошлого. И Томас более чем превосходно осознавал этот факт.

– Грезишь о новом скальпеле или просто восторгаешься мной? – спросил Томас, отвлекая меня от мрачных мыслей. Его губы дрогнули при виде моего хмурого взгляда, но он был достаточно умен, чтобы не усмехаться совсем уж откровенно. – А! Значит, эмоциональная дилемма. Моя любимая.

Я видела, что он подмечает выражение моего лица, которое я изо всех сил старалась контролировать, нервно скомканные атласные перчатки, мою напряженную позу – и причиной ей был вовсе не корсет и не то, что большую часть полки занимала моя компаньонка. Его взгляд, искренний и полный сочувствия, встретился с моим. Я видела проступившие на его лице обещания и желания, и сила его чувств заставила меня задрожать.

– Нервничаешь из-за учебы? Ты их всех очаруешь, Уодсворт.

То, что он не угадал истинной природы моих эмоций, стало для меня некоторым облегчением. Пусть верит, что дрожь вызвана беспокойством из-за учебы, а не его растущим стремлением к помолвке. Томас признавался мне в любви, но с учетом всего произошедшего позднее я не была уверена в ее реальности. Возможно, он просто жалел меня из-за всего произошедшего.

Я коснулась пуговок на боку моих перчаток.

– Нет. Не совсем.

Томас приподнял бровь, но ничего не сказал. Я перенесла внимание на окно и заледеневший мир за ним. Мне захотелось на какое-то время затеряться в пустоте.

Согласно публикациям, которые я читала в обширной отцовской библиотеке, наша новая академия размещалась в замке с жутковатым названием, расположенным на студеной Карпатской горной цепи. Оттуда будет далеко и до дома, и до цивилизации, если вдруг кто-то из моих соучеников окажется недоброжелателен. Конечно же, мой пол среди мужчин-коллег будет считаться недостатком. А вдруг по прибытии Томас позабудет о нашей дружбе?

Вдруг он осознает, насколько это в самом деле странно для молодой женщины – вскрывать мертвых и извлекать их внутренности, словно туфельки примерять. Это не имело значения, пока мы оба были учениками в дядиной лаборатории. Но мнение студентов престижной Академии судебной медицины и науки обо мне может оказаться отнюдь не прогрессивным.

Вскрытие трупов не очень-то подобает и мужчине, не то что девушке из хорошей семьи. Если в школе Томас лишит меня своей дружбы, я погружусь в столь глубокую пучину, что мне уже будет не выбраться из нее.

Живущая во мне порядочная светская барышня не желала этого признавать, но его флирт помогал мне держаться на плаву в море противоречивых чувств. Страсть и раздражение были огнем, а огонь был живым и наполненным силой. Огонь дышал. Горе – это трясина, чем больше сопротивляешься ему, тем глубже оно засасывает. Я бы предпочла сгореть, чем быть заживо похороненной. Хотя при одной лишь мысли о том, чтобы оказаться с Томасом в компрометирующей ситуации, щеки мои вспыхнули.

– Одри Роуз, – начал Томас, теребя обшлага своего сюртука, потом пригладил волосы – жест, совершенно чуждый моему обычно самонадеянному другу. Миссис Харви пошевелилась, но не проснулась, и я впервые пожалела об этом.

– Да? – Я выпрямилась еще сильнее; пластины моего корсета показались мне доспехом. Томас крайне редко звал меня по имени, разве что назревало нечто ужасное. Во время вскрытия, происходившего несколько месяцев назад, мы сошлись в битве разумов – тогда я считала, что выиграла ее, но теперь уже не была в этом уверена, – и я позволила ему называть меня по фамилии. Он, со своей стороны, дозволил мне то же самое, и иногда я немного жалела об этом, когда он обращался ко мне «Уодсворт» при посторонних. – Что такое?

Томас несколько раз глубоко вздохнул. Я сосредоточила внимание на его прекрасно пошитом костюме. Он хорошо оделся по случаю нашего прибытия на место. Темно-синий костюм был скроен точно по фигуре: всякий задержал бы на нем взгляд и восхитился как самим костюмом, так и его владельцем. Я потянулась было к пуговицам, но вовремя спохватилась.

– Я кое-что должен сказать тебе, – произнес Томас, поерзав на сиденье. – Я… мне кажется, справедливо будет поставить тебя в известность до того, как мы прибудем на место.

Он снова стукнулся коленом об деревянную панель и заколебался. Возможно, он уже осознал, что дружба со мной в школе станет для него проблемой. Я собралась с силами и приготовилась к тому, что сейчас нить, связывавшая меня с душевным здоровьем, оборвется. Что ж, я не стану просить его не бросать меня. Даже если это меня убьет. Я сосредоточилась на дыхании, считая секунды между вдохом и выдохом.

Бабушка утверждала, что на могилах всех Уодсвортов следовало бы высечь одну и ту же фразу: «Знаменитый упрямством». Что ж, не стану с этим спорить. Я вскинула голову. Перестук колес теперь совпадал с учащенным биением моего сердца, и по жилам растекался адреналин. Я несколько раз сглотнула. Если он еще помедлит, как бы меня не стошнило прямо на него и его прекрасный костюм.

– Уодсворт. Я уверен, что вы… возможно, мне следовало бы… – Он тряхнул головой и рассмеялся. – Воистину, ты свела меня с ума. Осталось лишь строчить сонеты и выразительно смотреть. – Внезапно беззащитное выражение исчезло с его лица, как если бы он избежал падения со скалы. Томас кашлянул, и голос его сделался куда мягче, чем за миг до этого. – Сейчас, пожалуй, не время для этого, поскольку мои новости… э-э… могут вызвать некоторое, скажем так, удивление.

Я нахмурилась. Я понятия не имела, к чему он клонит: то ли собирается объявить, что наша дружба нерушима, то ли желает раз и навсегда отринуть ее. Я поймала себя на том, что вцепилась в край сиденья, и мои атласные перчатки снова сделались влажными на ладонях.

Томас выпрямился и собрался с духом.

– Моя мать …

Тут что-то крупное врезалось в дверь нашего купе, и дерево едва не раскололось от удара. Во всяком случае, так это прозвучало; наша тяжелая дверь была закрыта, чтобы к нам не доносился шум из расположенного поблизости вагона-ресторана. Миссис Харви, благослови ее Господь, продолжала спать.

Я затаила дыхание, ожидая, что будет дальше. Новых звуков не последовало, и я чуть придвинулась к двери, совсем позабыв про незавершенное признание Томаса. Сердце мое билось вдвое быстрее обычного. Мне представились трупы, восставшие из мертвых, – как они бьются об дверь, желая напиться нашей крови и… нет! Я заставила себя мыслить ясно. Вампиров не существует.

Возможно, это просто кто-то перебрал со спиртным и врезался в нашу дверь. Или, может, тележка с десертами или чаем вырвалась из рук служителя. Я даже допустила вероятность, что это какая-то молодая женщина споткнулась из-за рывка поезда.

Я выдохнула и вернулась на свое место. Хватит бояться убийц, подстерегающих меня в ночи. Это уже превращается в помешательство – видеть в каждой тени кровожадного демона вместо обычного отсутствия света. Впрочем, я ведь дочь своего отца.

И снова что-то врезалось в стену снаружи, раздался приглушенный вскрик, потом все стихло. У меня волоски на загривке встали дыбом, оторвавшись от безопасной кожи; к неприятной атмосфере добавилось похрапывание миссис Харви.

– Ради королевы, что это там творится? – прошептала я, проклиная себя за то, что положила свои скальпели в чемодан и теперь не могла до них добраться.

Томас приложил палец к губам, потом указал на дверь, пресекая всякое движение. Мы сидели, а секунды шли в мучительной тишине. Казалось, будто от одного тиканья часов до другого успевает пройти месяц. И я поняла, что не выдержу больше ни единого вдоха.

Мое сердце готово было вырваться из груди. Секунды складывались в минуты, и тишина становилась все страшнее. Мы сидели, не отрывая взгляда от двери, и ждали. Я закрыла глаза и взмолилась: только бы мне не столкнуться с очередным ходячим ужасом!

От крика, разорвавшего воздух, я заледенела до мозга костей.

Позабыв про хорошие манеры, Томас потянулся ко мне, и миссис Харви наконец-то зашевелилась. Когда Томас взял меня за руки, я поняла, что дело не в моем разгулявшемся воображении. В нашем поезде находилось нечто очень скверное и совершенно реальное.

Глава третья

Чудовища и кружева

«Восточный экспресс»

Королевство Румыния

1 декабря 1888 года



Я вскочила, оглядывая пространство снаружи поезда, и Томас проделал то же самое. Солнце поднялось над горизонтом, и его свет омрачил медный мир зловещими тенями серого, зеленого и черного.

– Оставайся здесь с миссис Харви, – сказал Томас. И мое внимание переключилось на него. Если он думал, что я стану сидеть сложа руки, пока он будет разбираться с происходящим, то он явно находится в более смятенном состоянии, нежели я.

– С каких это пор ты считаешь меня некомпетентной? – Обогнув его, я изо всех сил принялась дергать дверь купе. Проклятая штуковина даже не сдвинулась. Я сбросила дорожные тапочки и собралась с силами, готовая сорвать дверь с петель, если это будет необходимо. Я больше ни на минуту не останусь запертой в этой прекрасной клетке, что бы там ни ожидало нас снаружи.

Но и после моей следующей попытки дверь отказалась открыться. Все как всегда: чем больше ты борешься с чем-то, тем сложнее становится. Внезапно воздух сделался столь вязким, что не вздохнуть. Я дернула сильнее, мои слишком скользкие пальцы проехались по еще более гладкому золоченому покрытию. Дыхание замерло в груди, пойманное жесткими пластинами корсета.

Мне нестерпимо захотелось сорвать с себя корсет, наплевав на последствия такого поступка в приличном обществе. Я должна была выйти отсюда. Сию же секунду. Немедленно. Томас оказался рядом в мгновение ока.

– Я… не считаю… тебя… некомпетентной, – сказал он, пытаясь вместе со мной взломать дверь – кожаные перчатки на руках позволяли ему лучше справляться со скользкой позолотой. – Просто, в виде исключения, мне самому хотелось побыть героем. Или, по крайней мере, хотя бы им притвориться. Это ведь ты… всегда… спасаешь меня. Еще один рывок на счет три, хорошо? Один. Два. Три.

Вместе мы наконец заставили дверь отъехать, и я вылетела в коридор, не заботясь о том, как выгляжу. Столпившиеся пассажиры уставились на меня, а потом медленно отступили. Должно быть, я выглядела даже хуже, чем думала, но беспокоиться об этом пока было выше моих сил. Значительно важнее было дышать. Оставалось надеяться, что никто из светского лондонского общества не путешествует в этом вагоне и не узнал меня. Я согнулась – ах, если бы на мне было платье без корсета! – и с трудом сделала несколько вздохов. Тут моего слуха достиг шепот на румынском:

– Цапо[2].

– Цепеш.

Я еще раз быстро вздохнула, выпрямилась – и отшатнулась, разглядев, что приковало пассажиров к месту и отчего на них лица нет.

Там, между узким коридором и нашей дверью лежало рухнувшее тело. Я бы могла подумать, что мужчина отравлен, если бы не кровь, вытекающая из большой раны на груди и пачкающая персидский ковер.

Торчащий из груди кол красноречиво свидетельствовал об убийстве.

– Святые Небеса… – проронил кто-то, отворачиваясь. – Это же Пронзатель. Так это правда!

– Господарь Валахии.

– Князь Тьмы.

Сердце мое словно сжала чья-то рука. Господарь Валахии… Князь Валахии. Этот титул крутился у меня в голове, пока не всплыл среди воспоминаний об уроках истории, а после вонзился в ту зону, где обитал страх. Влад Цепеш. Влад Пронзатель. Некоторые называли его Дракулой. Сыном Дракона.

Множество имен средневекового князя, истребившего столько мужчин, женщин и детей, что мне даже представить страшно. Прозвище Цепеш возникло благодаря его излюбленному способу убийства. Пронзатель.

За пределами королевства Румынии ходили слухи, что члены его семьи были дьявольскими созданиями, бессмертными и кровожадными. Но даже из той малости, которую я уже узнала, похоже было, что сами жители Румынии думали совершенно иначе. Влад был народным героем, который сражался за своих соотечественников и не брезговал никакими средствами, чтобы одолеть своих врагов. Временами другие страны, равно как и их дражайшие короли и королевы, поступали точно так же. Чудовище в глазах смотрящего. И никому не хочется знать, что их герой был истинным злодеем истории.

– Это Бессмертный Князь!

– Влад Цепеш жив!

Мне отчетливо представился газетный заголовок: «Бессмертный Князь вернулся?» О нет, только этого не хватало! Я не была готова столь скоро после дела Потрошителя вновь стоять над телом жертвы еще одного убийства. Исследовать труп в лаборатории – это иное. Это стерильно. Менее эмоционально. На месте свершения преступление делалось иным, слишком человечным. Слишком реальным. Когда-то именно этого я жаждала – наблюдать его на месте. Сейчас же это обернулось тем, что я предпочла бы забыть.

– Это ночной кошмар. Кресуэлл, скажи мне, что это омерзительный сон.

Какое-то мгновение Томас выглядел так, словно ему очень хочется обнять меня и унять все мои тревоги. Но затем на лице его отразилась холодная решимость, словно буран, спустившийся с гор.

– Ты смотрела в мерзкое лицо самого страха и заставила его дрожать. С этим ты тоже справишься, Уодсворт. Мы переживем и это. Это факт, и он реальнее любого сна или кошмара. Я обещал никогда тебе не лгать. И намерен сдержать слово.

Я не могла оторвать взгляд от разрастающегося кровавого пятна.

– Как же жесток этот мир.

Не обращая внимания на находящихся рядом бдительных пассажиров, Томас заботливо убрал прядь волос с моего лица. Взгляд его сделался задумчив.

– Этот мир не жесток и не добр. Он просто есть. Мы же обладаем способностью видеть и то и другое, но выбор за нами.

– В поезде есть хирург? – закричала на румынском темноволосая женщина примерно моего возраста. Этого хватило, чтобы выдернуть меня из отчаянья. – Этому человеку нужна помощь! Кто-нибудь, помогите!

У меня не было сил сказать ей, что ему уже никто не поможет.

Мужчина с взъерошенными волосами схватился за голову и замотал ею, словно мог силой своего отрицания заставить тело исчезнуть.

– Это… это… какой-то трюк!

Миссис Харви выглянула в коридор, и ее глаза за стеклами очков округлились.

– Ой! – воскликнула она. Томас быстро отвел ее обратно в мое купе и усадил, шепча на ходу что-то успокаивающее.

Не будь я настолько ошеломлена, я и сама бы закричала. К сожалению, это был не первый раз, когда я оказалась около человека, убитого лишь за несколько минут до этого. Я старалась не думать о том покойнике, которого мы нашли в переулке Лондона, и о мучительном чувстве вины, все еще грызущем меня изнутри. Он умер из-за моего проклятого любопытства. Он умер, потому что я – отвратительное чудовище, обернутое в нежные кружева.

И все же… Я не могла не ощущать зуд под кожей, когда смотрела на это тело, на грубо выструганный кол. В науке я обрела смысл. В ней, а не только в моих безумных мыслях, можно было забыться.

Сделав несколько вдохов, я постаралась сориентироваться в окружающем кошмаре. Сейчас нельзя было допустить, чтобы эмоции повлияли на мою оценку. Пусть даже в глубине души мне хотелось плакать об убитом и о тех, кто потерял его этой ночью. Интересно, с кем он путешествовал… или куда?

Тут я оборвала свои размышления. «Сосредоточься», – приказала я себе. Я знала, что случившееся не было делом рук сверхъестественного существа. Влад Дракула умер несколько столетий назад.

Бормоча что-то о машинном отделении, пассажир со взъерошенными волосами побежал в ту сторону – видимо, чтобы машинист остановил поезд. Я смотрела, как он пробирался сквозь толпу людей, большинство из которых застыли, парализованные ужасом.

– Миссис Харви лишилась чувств, – сказал Томас, выходя из купе и ободряюще улыбаясь. – У меня есть нюхательные соли, но я решил, что лучше оставить ее так, пока это…

Я видела, как ходит его кадык от подавляемых эмоций. Я рискнула нарушить приличия – решила, что толпу сейчас интересует исключительно труп, а не моя недостаточная благопристойность, и быстро пожала его затянутую в перчатку руку. Слова здесь не требовались. Сколько бы раз тебе ни приходилось сталкиваться со смертью и разрушением, всякий раз это непросто. На первом этапе. Но Томас прав. Мы справимся с этим. Нам это уже удавалось.

Не обращая внимания на царящий вокруг хаос, я собралась с духом, готовясь к отвратительному зрелищу, и отрешилась от эмоций. Дядины уроки об осмотре места преступления уже стали памятью тела, поэтому можно было не думать, а действовать. Перед нами всего лишь человеческий образец для исследования. Мысли о запекшейся крови и трагической кончине превратились в двери, и двери эти одновременно захлопнулись в моем сознании. Весь остальной мир, весь мой страх и чувство вины сошли на нет.

Наука была тем алтарем, перед которым я преклонила колени, и она ниспослала мне успокоение.

– Помни, – Томас поглядел по сторонам, пытаясь загородить тело от взглядов пассажиров, – это всего лишь уравнение, которое необходимо решить, Уодсворт. Ничего больше.

Я кивнула, потом аккуратно сняла цилиндр и отвела назад длинные кремовые юбки, отбрасывая вместе с мягкой тканью все лишние эмоции. Мои черные с золотом кружевные манжеты касались сюртука покойного; их изысканность чудовищно не соответствовала грубому колу, торчащему из груди убитого. Я пыталась не отвлекаться на пятна крови вокруг накрахмаленного воротника. Я проверила пульс, хоть и знала, что не найду его, переключила внимание обратно на Томаса и заметила, что его обычно полные губы сжаты в тонкую линию.

– Что такое?

Томас открыл было рот и тут же закрыл, потому что из соседнего купе выглянула какая-то женщина и надменно вскинула голову.

– Я требую, чтобы мне немедленно объяснили, что тут… О боже!

Она уставилась на валяющегося на полу мужчину и принялась хватать воздух ртом, словно лиф внезапно перекрыл доступ воздуха в легкие. Джентльмен из соседнего купе поймал ее, не дав рухнуть на пол.

– Мэм, с вами все в порядке? – спросил он с американским акцентом, аккуратно похлопывая ее по щеке. – Мэм!

Поезд со скрежетом остановился и, зашипев, выпустил облако пара. Когда мощная тяга исчезла, меня шатнуло в одну сторону, затем в другую, и надо мной отчаянно задребезжала коридорная люстра. От этого звука мой пульс ускорился, несмотря на внезапную неподвижность нашего окружения.

Томас опустился на колени рядом со мной, устремив взгляд на покойника, подхватил меня затянутой в перчатку рукой и прошептал:

– Будь начеку, Уодсворт. Кто бы это ни сделал, он, скорее всего, в этом же коридоре, наблюдает за каждым нашим движением.

Глава четвертая

Нечто злое

«Восточный экспресс»

Королевство Румыния

1 декабря 1888 года



Эта же мысль посещала и меня. Мы находились в движущемся поезде. Если неизвестный преступник не спрыгнул с него, выскользнув между вагонами, и не скрылся в лесу, то он все еще здесь. Выжидает. Наслаждается зрелищем.

Я стояла и оглядывалась вокруг, присматриваясь к каждому присутствующему, создавая внутренний каталог, к которому в будущем можно будет вернуться. Здесь было смешение молодых и старых лиц, незаметных и ярких, мужских и женских. Мое внимание привлек один человек – юноша примерно нашего возраста, с такими же, как у меня, черными волосами, который переминался с ноги на ногу, теребя воротник сюртука для утренних визитов, а его взгляд метался между трупом и окружающими людьми.

Он выглядел так, словно готов был упасть в обморок. Его нервозность могла быть вызвана чувством вины или страхом. Остановившись на мгновение, достаточное для столкновения взоров, он впился в меня взглядом слезящихся глаз. Было в нем нечто тревожащее, отчего мой пульс снова участился. Возможно, он был знаком с жертвой у моих ног.

Кондуктор пронзительно засвистел, призывая нас вернуться в свои купе, и мое сердце забилось об грудную клетку. Я зажмурилась, пытаясь восстановить душевное равновесие, и за эти несколько секунд нервный юноша исчез. Я посмотрела на то место, где он стоял, а затем отвернулась. Томас чуть сместился, его рука легонько коснулась моей.

Мы стояли над телом и оба молчали, погрузившись в беспокойные размышления, и оценивали место происшествия. Я бросила взгляд на жертву, и желудок скрутило.

– Он уже был мертв к тому моменту, когда нам удалось открыть дверь, – сказал Томас. – Нет такого количества швов, которые могли бы вновь собрать его сердце воедино.

Я знала, что слова Томаса абсолютно верны, но все же могла поклясться, что у жертвы затрепетали веки. Я глубоко вдохнула, чтобы очистить сознание. И вновь подумала о газетной статье.

– В убийстве в Брашове тоже было колото-проникающее ранение, – сказала я. – Мне не верится, что эти преступления не связаны между собой. Возможно, убийца из Брашова ехал в другой город, но счел эту возможность слишком соблазнительной и не удержался.

Хотя почему именно этого человека выбрали жертвой? Стал ли он целью еще до посадки на поезд?

Томас наблюдал за всеми, в его взгляде читались твердость и решимость.

Теперь, когда коридор был расчищен, я могла изучить улики на мертвом теле. Я умоляла себя видеть только то, что есть, и не погружаться в еще одну фантазию о трупе, возвращающемся к жизни. Судя по внешнему виду, жертва была не старше двадцати. Какая бессмысленная потеря! Покойник был прекрасно одет – с начищенными туфлями и в безукоризненном костюме. Светло-каштановые волосы были тщательно зачесаны набок и безупречно уложены с помощью помады.

Лежащая рядом прогулочная трость с украшенной драгоценными камнями головой змеи невидящим взглядом вперилась в медлящих пассажиров, глазеющих на ее бывшего владельца. Это была потрясающая трость. И очень знакомая. Я присмотрелась к лицу убитого и обмерла. И отшатнулась к стене, задыхаясь. Я не заметила этого в том хаосе, что творился поначалу, но это был тот самый человек, которого я по ошибке приняла за моего брата. Это случилось не более десяти-двадцати минут тому назад.

Непостижимо, как он из живого и направлявшегося в курительный вагон превратился в мертвого под дверью моего купе. Особенно когда он был так похож на…

Я закрыла глаза, но картинка, возникшая передо мной, была еще ужаснее, поэтому я вгляделась в рану и сконцентрировалась на застывающей и холодеющей крови.

– Уодсворт! Что такое?

Я приложила руку к груди, пытаясь тянуть время.

– Смерть никогда не бывает легкой, но все же… когда умирает молодой человек – это бесконечно хуже.

– Смерть – это не единственное, чего стоит страшиться. Убийство – хуже, – Томас всмотрелся в мое лицо, затем глянул на тело, и его взгляд смягчился: – Одри Роуз…

Я поспешила отвернуться, пока он не облек мое страдание в слова.

– Посмотрим, какие выводы ты сможешь сделать, Кресуэлл. Дай мне минутку. Мне нужно время.

Я чувствовала, как он застыл за мной; он помедлил, и я поняла, что он очень тщательно подбирает слова, чтоб не создать лишнего напряжения.

– С тобой все в порядке?

Мы оба знали, что он спрашивал не только о трупе, лежащем у моих ног. Казалось, что я могла свалиться в бездонную тьму моих эмоций в любую секунду. Мне надо было держать под контролем образы, преследующие меня днем и ночью. Я посмотрела на Томаса, стараясь сохранить уверенность в лице и голосе.

– Разумеется. Мне просто надо разобраться.

– Одри Роуз, – тихо начал Томас, – ты не должна…

– Со мной все в порядке, Томас, – ответила я. – Мне просто нужно немного тишины.

Он поджал губы, но с уважением отнесся к моим желаниям и не стал больше настаивать. Я еще раз наклонилась, изучая рану и игнорируя странное сходство убитого с моим братом. Мне надо было вновь обрести равновесие. Найти ту дверь, что ведет к эмоциям, и запечатать их до тех пор, пока я не закончу осмотр. Затем я смогу закрыться у себя и поплакать.

Когда я расстегнула рубашку жертвы, чтобы лучше рассмотреть кол, кто-то ахнул. Соблюдение приличий явно было важнее улик, но сейчас меня это не волновало. Этот молодой человек заслуживал лучшей участи. Проигнорировав задержавшихся в коридоре людей, я притворилась, что нахожусь одна в дядиной лаборатории и вокруг лишь банки с образцами тканей, пахнущих формальдегидом. Даже в моем воображении образцы животных щурились на меня молочно-белыми мертвыми глазами, оценивая каждый мой жест, каждое мое действие.

Я размяла руки. Сосредоточься!

Рана на груди жертвы при ближайшем рассмотрении выглядела еще ужаснее. Дерево расщепилось на части и стало похоже на колючие побеги ежевики. Вокруг кола кровь высохла практически до черноты. Я также заметила две темно-багровые линии – засохшие струйки крови, что стекали изо рта. Не удивительно. Такая травма конечно же вызвала сильное внутреннее кровотечение.

Если бы его сердце не было пробито, он бы, скорее всего, просто утонул в собственной крови. Ужасная смерть.

Вокруг жертвы помимо металлического запаха крови витал еще какой-то резкий запах. Я наклонилась над телом, пытаясь найти его источник, пока Томас продолжал смотреть на стоящих вокруг пассажиров. Я знала, что он способен сейчас найти зацепки в живых, как я интуитивно воспринимала информацию от мертвых, и это меня успокаивало.

Тут мое внимание привлекло что-то в уголке губ покойника. Я от всей души понадеялась, что это не плод моего воображения. Я придвинулась еще ближе и чуть не упала на жертву преступления. Да, несомненно, ему в рот засунули нечто громоздкое, беловатое. Похоже, это нечто органического происхождения, возможно, корнеподобное. Если бы только достать…

– Леди и джентльмены! – прокричал с другого конца коридора проводник, рупором сложив ладони у рта. Акцент выдавал в нем уроженца Франции. Неудивительно, поскольку мы отбыли из Парижа. – Пожалуйста, возвращайтесь в свои купе. Членам королевской гвардии нужно очистить место от… загрязнения.

Он нервно оглянулся на стоящего рядом с ним человека в форме. Тот пристально смотрел на зевак, пока все не рассосались по своим купе, тенями нырнув во тьму.

Гвардеец выглядел примерно лет на двадцать пять. Его волосы чернее беззвездной ночи были залиты лаком. Черты лица были резкими – сплошные углы и острые линии. И хотя лицо его оставалось невозмутимым, в нем ощущалось внутреннее напряжение – лук был натянут, чтобы выстрелить и убить. Когда он жестом велел нам уйти, я мысленно отметила скрытую под одеждой мускулатуру и мозоли на скандально лишенных перчаток руках. Этот человек был оружием королевства Румыния, готовым отразить любую видимую угрозу.

Томас придвинулся так близко, чтобы его дыхание щекотало мою шею.

– А он немногословен. Видимо, размеры его… оружия производят угрожающее впечатление.

– Томас! – решительно прошептала я, ужасаясь его непристойности.

Он указал на меч огромных размеров, висящий у бедра молодого человека, а на лице отразилось веселье. Все ясно. Мои щеки заполыхали, а Томас произнес:

– И ты еще называла меня озабоченным! Это просто возмутительно с твоей стороны, Уодсворт. О чем ты только думала?

Гвардеец сурово посмотрел на Томаса, глаза его слегка расширились, а потом он снова вскинул голову.

Я переводила взгляд с одного на другого, а они тем временем оценивали друг друга. Два волка-альфы, кружащихся и покусывающих в борьбе за главенство внутри новой стаи. – Пожалуйста, вернитесь в свои комнаты, Alteţă[3].

Томас застыл. Это слово было мне незнакомо, я ведь только недавно начала изучать румынский, и потому понятия не имела, как стражник его назвал. Возможно, это было нечто обыденное – «сэр», а может – «вы – высокомерный дурак».

В чем бы ни состояло оскорбление, мой друг быстро пришел в себя. Гвардеец шагнул вперед. Томас скрестил руки на груди.

– Я думаю, что мы останемся и осмотрим тело. Мы весьма преуспели в том, чтобы добывать у мертвых их секреты. Желаете убедиться?

Взгляд гвардейца лениво скользнул по мне. Несомненно, он решил, что молодая женщина в прелестном платье – предмет абсолютно бесполезный. По крайней мере, в том, что касалось науки или любительского расследования.

– В этом нет необходимости. Вы можете идти.

Томас выпрямился во весь свой внушительный рост и сердито уставился на молодого человека. Он явно понял, что стоит за взглядом гвардейца. Когда Томас принимал такую позу, он всегда говорил какие-то гадости. Рискнув нарушить правила приличия, я схватила его за руку. Гвардеец скривился, но в данный момент мне это было безразлично.

Мы были не в Лондоне, и здесь не было людей, способных вытащить нас из неприятностей, если Томас разозлит своей обычной манерой разговора неподходящего человека. Среди моих планов не значилась перспектива окончить жизнь в каком-нибудь затхлом румынском подземелье. Я видела изнутри мрачный Бедлам, ужасающий приют в Лондоне, чье название стало синонимом хаоса, и прекрасно представляла, что могло ожидать нас тут. Я хотела изучать трупы, а не различные виды крыс в каких-то забытых подземных клетках. Или пауков. При мысли об этом страх струйкой протек у меня по спине. Я предпочту столкнуться со своими навязчивыми страхами, чем оказаться запертой вместе с пауками в каком-нибудь маленьком, темном помещении.

– Пойдем, Кресуэлл.

Молодые мужчины еще мгновение испепеляли друг друга взглядами, и их продолжающееся противостояние отразилось в напряженных позах. При виде такой нелепости мне захотелось закатить глаза. Я никогда не понимала потребность мужчин добыть себе кусочек земли, воздвигнуть на нем крепость и править. Все это маневрирование по поводу каждого дюйма пространства должно быть крайне утомительным.

Наконец Томас сдался.

– Хорошо. – Он покосился на гвардейца. – Как ваше имя?

Лицо стражника сверкнуло жестокой ухмылкой.

– Данешти.

– Ах, Данешти. Это все объясняет, не так ли?

Томас крутанулся на каблуках и исчез в своем купе, оставив меня недоумевать не только по поводу тела перед моей дверью, но и из-за странной атмосферы, окружавшей нас с того самого момента, когда мы въехали в Румынию. Кем был этот зловещий молодой гвардеец и почему его имя вызвало такое раздражение у Томаса? К Данешти присоединились еще двое королевских гвардейцев. По-видимому, он был старшим среди них, поскольку рявкнул приказы на румынском и размеренным шагом направился в сторону тела.

Я сочла это знаком и удалилась. Закрыв дверь купе, я резко остановилась. Миссис Харви лежала, ее грудь вздымалась и опускалась в мерном ритме, что указывало на глубокий сон. Но не ее поза заставила меня замереть. На моем месте лежал смятый листок бумаги. Мне случается время от времени видеть фантомы, но сейчас я была абсолютно уверена, что перед тем, как мы обнаружили тело за дверью, никакого листка здесь не было. Озноб бесцеремонно прошелся по телу. Осмотрев купе, я не нашла там никого, кроме моей спящей компаньонки. Не позволяя страху взять над собой верх, я подошла к бумаге и, разгладив ее, развернула. На ней был изображен дракон, с хвостом, обвивающим его толстую шею. Крест создавал кривую линию его хребта. Я чуть не приняла его за весы.

Может, его нарисовал Томас? Но если бы это сделал он, я бы заметила. Или нет?

Я рухнула на сиденье. Я ничего не понимала и мечтала о возвращении того времени, когда единственным поводом для беспокойства было непрерывное постукивание Томаса. Похоже, я ни в чем не могла быть уверена. Я слышала, как труп потащили по коридору. Я старалась не думать о гвардейцах, уничтожавших все улики, которые могли там быть, пока звуки шагов по ковру не затихли.

Если этого дракона нарисовал не Томас, а кто-то другой, то как он проник в мое купе, а затем исчез так, чтобы ни я, ни Томас этого не заметили? Еще одна загадка.

И от нее меня пробрало холодом до мозга костей.

Глава пятая

Уроки о стригоях

Окраина Брашова

Трансильвания, Румыния

1 декабря 1888 года



Кларенс, закрытая четырехместная карета, которую прозвали «рычуном» за издаваемый ею шум, был удобен настолько, насколько мог быть комфортабелен экипаж, часами подпрыгивающий и трясущий по ухабистой дороге через крутые горы и холмы по пути из Будапешта.

Я поймала себя на том, что от скуки слежу, словно загипнотизированная, за колыханием золотых кистей, что удерживали собранными темно-фиолетовые занавеси. Ткань была расшита золотыми драконами с изогнутыми и изящными телами. Каким-то чудом последние полчаса, а может, чуть дольше, миссис Харви бодрствовала, и вот сейчас, заворчав из-за того, что карета подпрыгнула на слишком большом ухабе, она дернула одеяло обратно на себя.

Потом дуэнья извлекла из своего мехового плаща фляжку и сделала большой глоток. У меня глаза полезли на лоб. Прозрачная жидкость выплеснулась на мисс Харви, и маленькое пространство заполнил острый аромат, который мог принадлежать только крепкому алкоголю. Покраснев, моя компаньонка вытерла пролившуюся жидкость, а затем предложила гравированную фляжку и мне. Я помотала головой и, не сдержавшись, улыбнулась. Мне невероятно нравилась эта женщина.

– Тоник для путешествующих. От укачивания, – сказала миссис Харви. – Помогает тем, у кого хрупкая конституция. И полезен при ужасной погоде.