Дан Сельберг

Синон

Dan Sehlberg

Sinon

Copyright © Dan T. Sehlberg.

Published by agreement with Salomonsson Agency

© Перевод на русский язык. О. Б. Боченкова, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

***

Рассказанный прекрасным языком триллер о международной политике с дозой информационных технологий.

BTJ (Швеция)



Шведский триллер международного класса. Комбинация новинок компьютерной технологии, терроризма, политики, любви и тревожного ожидания создает идеальный эффект.

Ltteratursiden (Дания)



Второй Майкл Крайтон. А может быть, даже лучше.

OzNoir (Австралия)

***

Дан Сельберг (р. 1969) – шведский писатель, журналист и предприниматель. Журналистскую карьеру он начал в 14 лет в одном из ведущих музыкальных журналов Швеции. С детства учился музыке, выступал с рок-группой в шведских клубах и на музыкальных фестивалях. Получив квалификацию МВА в Стокгольмской высшей школе экономики, Сельберг пробовал себя в самых разных сферах бизнеса, от туризма до недвижимости. Его дебютный роман «Мона» мгновенно приобрел широчайший успех и был переведен на девятнадцать языков. В настоящий моменть готовится экранизация.

***

Посвящается Анне, Наташе и Ребекке


Пролог

В то утро Корнелии Мульдер следовало бы остаться дома, в постели, а не садиться в Бреннербаане в переполненную электричку и ехать до университета Нинроде. Всю ночь она исходила по́том, мучилась кошмарными снами и тряслась в лихорадке, но когда зазвонил будильник, нашла в себе силы сунуть ноги в войлочные тапочки и доковылять до ванной.

Потом она надела вчерашнее платье, собрала бумаги в потертую кожаную сумку, которую носила на ремне через плечо, и, ненакрашенная, пустилась в путь. Дорога до университета стала для Мульдер сплошным кошмаром. На каждом повороте ее желудок выворачивало наизнанку, а голоса соседей по вагону доносились будто бы из другого мира.

При других обстоятельствах Корнелия точно осталась бы дома. Но это был первый день семестра, начало работы с новой группой MБA[1]. О больничном нечего было и думать. Студенты – представители самых успешных голландских компаний с самыми лучшими рекомендациями – заплатили за обучение немалые деньги. Ставки были слишком высоки.

Уже в преподавательской Мульдер увидела странные ранки на своем правом предплечье. В туалете, задрав мокрое от пота платье, она обнаружила точно такие же на животе – бурые, до черноты, волдыри, прикосновение к которым вызывало боль. Потом ее вырвало – женщина едва успела склониться над унитазом. Она вытерла рот бумажной салфеткой и долго разглядывала в зеркале свое лицо с воспаленными до красноты глазами. До лекции оставалось меньше сорока минут. Потом еще три часа – и она свободна. Тогда можно будет поехать домой и залечь в постель.

* * *

Пятьдесят студентов сидели в четыре ряда, выпрямившись в креслах и держа наготове ручки. Корнелия – главный преподаватель курса – стояла перед ними, между открытым камином и полотном Рембранта. Они насторожились, стоило ей только войти в аудиторию – с блуждающим взглядом и на негнущихся ногах. Затем Мульдер приветствовала группу, но голос у нее сорвался. Она как будто хотела сказать что-то еще, но в последний момент воздержалась, после чего поднесла ладони к лицу и вздохнула в микрофон так, что в динамиках затрещало. Но Корнелия справилась, сглотнула и принялась рыться в бумагах. Время шло. В аудитории нависла мертвая тишина.

Руки у преподавательницы тряслись. Она попыталась налить себе воды из графина, но в результате лишь промочила свои бумаги. Наконец Корнелия повернулась к большому окну с видом на парк и пролепетала:

– Где я?

Одна из женщин в первом ряду подняла руку и, не дожидаясь разрешения, взяла слово:

– У вас кровь из носа течет.

Корнелия механическим движением поднесла руку к носу. Все ее предплечье, от кисти до локтя, покрывали коричневые нарывы. Мульдер покачнулась и, прежде чем студенты успели что-либо предпринять, тяжело рухнула на пол. Мужчины из передних рядов поспешили ей на помощь, но тут же отпрянули. Кровь сочилась из глаз лектора, заливая ее лицо, и пузырилась на губах…

* * *

Доктор Ян Боерт внимательно изучал бумаги последней пациентки. Корнелия Мульдер была не единственной. За последние несколько часов в отделение «Скорой помощи» клиники UMC в Утрехте поступили еще шесть человек с такими же симптомами. Все они находились в коме[2].

Часть I

ПРИВЕТ ИЗ КЕТЦИОТА

Шестью днями ранее, между Найроби и Сомали



«Африкан экспресс» – рейс XC529 – вылетел из международного аэропорта Джомо Кеньятта в Найроби с пятичасовым опозданием. Время полета составляло около полутора часов. Впрочем, они никуда не торопились, так что задержка не имела никакого значения.

Рейчел Папо взглянула на часы – до посадки оставалось двадцать минут. Грегор Хазан – толстяк в соседнем кресле – сильно потел и все время похлопывал себя по ляжкам. В салоне стояла духота.

Папо выглянула в иллюминатор ближнемагистрального самолета DС9. Облаков почти не было. Внизу расстилалась бескрайняя равнина с разбросанными по ней темными пятнами. Рейчел прикрыла глаза и заерзала, поудобнее устраиваясь в пластиковом кресле, обтянутом зелено-коричневой тканью. Оно было довольно жестким, а его спинка торчала почти под прямым углом. С некоторых пор Папо испытывала боль в спине каждый раз, когда садилась. Врач во время ее последнего посещения больницы озабоченно тыкал пальцем в размытые рентгеновские снимки. Что-то было не так с двумя поясничными позвонками, L2 и L3.

Проблемы со спиной начались у Рейчел после того, как в ее квартире разорвалась бомба. Взрывная волна выбросила ее на улицу через балкон. Стекло на балконе разбилось, а женщина приземлилась прямо на мостовую. Результат – повреждения спинного мозга и трещины в костях. Хотя доктор полагал, что ей повезло. Не подставь Рейчел локти в момент удара о землю, сидела бы сейчас парализованная в инвалидном кресле. Она инстинктивно провела пальцами по шраму на левой руке. Но боли в спине, как сказал врач, будут преследовать ее всю жизнь. С этим придется смириться.

* * *

Что касалось путешествия, то здесь они с шефом «Моссада» Давидом Яссуром продумали все до мелочей. Грегор занимался нефтяными разработками на российском предприятии «Сибирский петроль ресурс». Хорошая ложь недалека от правды, поэтому они позволили Грегору называться тем, кем он и был. В пользу образа нефтяника говорили и массивные кольца на его пальцах, и видавший виды серый костюм, и рубаха в масляных пятнах, и редкие, жирно блестевшие волосы.

Кроме того, Рейчел придумала для них вполне правдоподобную легенду. Она – Надира Аль-Нсур, менеджер по инвестициям катарского предприятия «Кэпитал Партнер» и ассистент Грегора. По оценкам аналитиков, покрытая трещинами земля Сомали хранит в себе около ста десяти миллиардов баррелей неиспользованной нефти. «Африкан энерджи» приступала к бурению более двадцати лет тому назад. Планировалось поднять порядка четырех миллиардов баррелей стоимостью около полутриллиона долларов. Началась настоящая нефтяная лихорадка. Китайские, английские и российские предприятия подкупали полевых командиров, чтобы те не позволяли местным жителям селиться поблизости от буровых скважин. Вот что привело Грегора в Судан три недели тому назад и заставило взять с собой в обратный путь консультантку из Катара.

Самолет накренился, теряя высоту. Грегор что-то сказал, но Рейчел даже не стала открывать глаза. Если все получится, он разбогатеет. Интересно, что этот человек будет делать с деньгами? Накупит икры? Или все-таки дезодорантов?

Из предыдущей командировки Грегор привез важную информацию. Он тут же вышел с ней на одного американского дипломата в России, и уже американцы не замедлили передать все в Иерусалим. Рейчел говорила по-русски свободно, почему и была незамедлительно послана в Санкт-Петербург. Там, в кафе «Зингер», у окна с видом на Казанский собор и парадный Невский проспект, Грегор рассказал ей о том, что произошло в последний день его пребывания в Могадишо. В холле отеля его остановил незнакомый молодой человек, который был страшно напуган и просил помочь ему бежать из страны. Парень назвал себя членом террористической группировки «Аль-Шабааб», руководство которой приговорило его к смерти за какой-то проступок. До сих пор он скрывался в одном из лагерей для беженцев, за пределами города, но понимал, что рано или поздно его там найдут. Молодой человек предлагал важную информацию в обмен на защиту и политическое убежище. Речь шла якобы о некоей палестинской группировке, вступившей в сговор с коллегами из Сомали. И эти палестинцы якобы оказались необыкновенно продвинутыми по части компьютеров и Интернета.

У Грегора был номер мобильного этого сомалийца, по которому он должен был позвонить сразу по прибытии в отель в Могадишо и сообщить, что спасение в лице Рейчел Папо подоспело. Но это была ложь. Рейчел не могла спасти этого парня. Ей и в самом деле передали конверт с фальшивыми документами на его имя, которые должны были помочь ему переправиться через границу, но «Аль-Шабааб» контролировал основную часть территории Сомали – как военных, так и полицию. Так что, с документами или без, перебежчик был обречен. Что же касается информации, которую бедняга предлагал в обмен на свою жизнь, на нее вполне можно было рассчитывать.

Трескучий громкоговоритель объявил посадку – сначала на суахили, а потом по-английски, – и Рейчел очнулась. Грегор пялился в спинку стоящего впереди кресла, нервно барабаня пальцами по бедрам. В его глазах блестели слезы. Солнце стояло прямо над головой, так что Папо могла видеть тень самолета, скользившую по похожей на лоскутное одеяло земле. Дома выглядели глиняными кубиками, разбросанными тут и там по равнине, испещренной линиями дорог и высохших речных русел. Потом в поле зрения показалось бирюзовое море – территория пиратов. С некоторых пор иностранные суда избегали заходить в здешние воды.

Вскоре тень выросла еще больше – теперь они пролетали над городом. Тысячи и тысячи домишек теснились между узкими проулками и огромными свалками. Журнал «Форбс» причислил Могадишо к самым опасным городам мира. Страной управляли полевые командиры, которые никак не могли поделить власть. Разоренный город подвергался набегам одурманенных наркотиками банд несовершеннолетних солдат, отряды милиции терроризировали мирное население, а массовые самоубийства, заминированные автомобили и снайперы на крышах давно стали частью повседневной жизни. Кроме того, ежегодно тысячи жизней уносились засухами и наводнениями. В стране царило полное беззаконие, если не считать шариатского суда, по решению которого людей убивали, пытали или калечили.

Рейчел вытянула ноги и повела плечами, разминая спину, а потом повернула улыбающееся лицо к русскому толстяку:

– Если повезет, успеем окунуться до обеда.



Халуца, Израиль

Неподалеку от древнего города Халуца, в окружении тяжело перекатывающихся песчаных бурунов, расположен объект, который никогда не будет занесен в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Это Кетциот – самая большая тюрьма в Израиле, общей площадью около четырехсот тысяч квадратных метров. Она использовалась уже во времена первой интифады[3], когда здесь содержались палестинские военнопленные.

Тюрьма поделена на четыре секции; каждая из них, в свою очередь, состоит из четырех подразделений. И каждое подразделение окружено пятиметровой стеной, поверх которой проложена колючая проволока с электрическим током. Имеются здесь и сторожевые вышки, и сенсорная охранная система, созданная по последнему слову техники.

Каждая из четырех секций предназначена для заключенных различных политических и религиозных убеждений и членов разных террористических группировок. Но лишь немногим известно о существовании еще одной, пятой, секции, расположенной под землей, на глубине около семнадцати метров, под водопроводной и канализационной системами тюрьмы.

* * *

Шеф охранного отделения разведки «Моссад» Давид Яссур напряженно вглядывался в человека, сидящего по другую сторону стола. Аким Катц, он же Синон, бывший депутат кнессета и ближайший советник премьер-министра Бена Шавита. Дознаватель Янис Сольман сидел рядом с Яссуром, как раз напротив раздетого донага Акима, чьи руки были закреплены в подлокотниках кресла. В комнате было довольно холодно, и Давид подозревал, что Катц мерзнет.

Янис снова погрузился в свои бумаги. Пролистав несколько страниц, словно что-то искал, он сделал пометку и продолжил перелистывать записи. Этот шелест раздражал Давида, и в конце концов он положил ладонь на руку Яниса. Тот остановился и удивленно поднял голову.

– Оставь нас одних ненадолго, – попросил Яссур и перевел взгляд в сторону Катца: – Хочешь кофе? Или, может, стакан воды?

Аким молчал, и Давид снова повернулся к Янису:

– Я, во всяком случае, не отказался бы от чашки кофе.

Дознаватель кивнул и, отложив бумаги, вышел. Стальная дверь захлопнулась за ним со слабым щелчком. В нависшей тишине было слышно только мерное гудение кондиционера.

Яссур задался вопросом: намеренно ли Сольман так проморозил комнату? Узник опустил голову. На его правой руке Давид заметил черные точки – следы уколов. Вены допрашиваемого до сих пор имели неестественный цвет – эффект от введенных препаратов.

Да, времена меняются. Автомобили стали комфортнее, компьютеры – быстрее, пытки – изощреннее. Электрошокеры и погружение в воду остались в прошлом. Но главное – работа дознавателя стала чище. Современные препараты способны превратить в тряпку самого непреклонного солдата. Стоит сделать инъекцию – и заключенному мерещится, что по его телу бегают огромные пауки. Такое сведет с ума кого угодно. Или, например, современная «сыворотка правды». Что в сравнении с ней бензилаты времен Вьетнамской войны или тиопентал натрия времен холодной? Она проникает непосредственно в контролирующие мозговые центры и снимает все блокировки. Сегодня следователю не надо мараться, как раньше. Достаточно сделать инъекцию – и можно задавать вопросы.

На этот раз «химия» тоже сработала безотказно. За каких-нибудь восемь часов Аким превратился в управляемого зомби. Были, конечно, и срывы, и вспышки ярости. Но в целом он послушно отвечал на все вопросы Яниса.

Удивительная история, что и говорить. И страшная. Давид знал Акима Катца как крайне «правого» политика, неумолимого сторонника поселений, жестких санкций против Газы и активного противостояния Ирану. Он был офицером израильской армии, воевал во вторую интифаду и заслужил медаль за храбрость. В армии Аким и познакомился с Беном Шавитом. Они стали друзьями и позже поддерживали связь. Бен остался в армии, в то время как Катц предпочел партийную карьеру. И когда, много лет спустя, Шавит оказался на посту премьер-министра, Аким стал его ближайшим советником по самым важным вопросам. С тех пор минуло пять лет. Господи, подумать только! Целых пять лет Аким Катц был сподвижником премьер-министра. Сколько вреда он успел причинить за это время?

Что и говорить, загадочная история. И ничего не проясняется, как бы глубоко ни копал Янис. Что-то здесь не состыкуется. Что заставило Акима повернуть против своего народа? Когда все началось? Кто его финансировал?

Взгляд Давида упал на бумаги. Он склонился над столом, пролистал папку с протоколами и остановился на одной записи. Судя по дате, это был один из первых допросов, еще до применения «химии». Записи Сольмана отличала особая скрупулезность, в которой не было необходимости, поскольку все допросы снимались на камеру. Яссур пробежал этот листок глазами. Напротив вопросов Яниса стояли значки, которые логично было истолковать как молчание Катца. Правда, без ответа остались не все вопросы.

Янис: Расскажи о своих религиозных убеждениях.

Аким: Полагаю, я в Кетциоте? В пятой секции?

Янис: Почему ты так решил?

Аким: Я почувствовал, как увеличилось глазное давление, когда мы опускались. Семнадцать метров, если я правильно помню?

Янис: Ты бывал в Кетциоте раньше?

Аким (улыбается): Я перерезал ленточку на церемонии открытия.

Приступ кашля прервал размышления Давида. Катц смотрел ему прямо в глаза. Странным, невидящим взглядом, словно сидящий перед ним человек был прозрачным. Яссур открыл было рот, чтобы задать вопрос, когда Аким вдруг вскинул голову, вперил взгляд в потолок и закричал – отчаянно и истошно. Кисть его руки с растопыренными пальцами взметнулась в воздух. Давид инстинктивно оглянулся на черное стекло, за которым, конечно, стоял по крайней мере один охранник. Но прежде чем Яссур успел что-либо предпринять, пленник стих. Его глаза снова затуманились, спазматически растопыренные пальцы расслабились, и кисть руки свесилась с подлокотника.

Давид прищурился: неужели это ему не мерещится? На пальце Акима блестело золотое кольцо с бриллиантами. В этот момент в дверь постучали, и на пороге возникла фигура Яниса.

– У него был приступ? – спросил Сольман.

Давид кивнул, принимая у него из рук коричневую чашку с кофе.

– Это нормально. Он отходит от последних инъекций, – сказал дознаватель. – Нервная система восстанавливается. Заодно возвращается уверенность в собственных силах, к сожалению…

Яссур глотнул кофе, не спуская глаз с обнаженного человека в кресле. Тот тяжело вздохнул. Вероятно, воздух в комнате был слишком спертым. А может, причиной всему было давление. Давид резко выпрямился и захлопнул папку.

– Мне нужно в Тель-Авив. Дайте знать, если удастся вытянуть из него что-нибудь стоящее.

– Конечно. Когда вернетесь? – спросил Сольман.

– Не знаю. Может, вернусь, а может, останусь пересмотреть ваши фильмы.

Давид направился к двери и кивнул в сторону черного окна. Замок заскрежетал. Прежде чем выйти, он оглянулся:

– А зачем вы оставили ему кольцо?

Янис улыбнулся.

– А… кольцо… Вы внимательны. Мы заключили с ним сделку. Чтобы начать диалог, предложили оставить что-нибудь из личных вещей в обмен на ответы на кое-какие вопросы. Он выбрал обручальное кольцо.

– И что? Сработало?

Сольман кивнул.

– Таким образом нам удалось узнать, как он поддерживал связь с Газой… Не беспокойтесь, – сказал он и добавил, поскольку Давид молчал, – с этим кольцом все в порядке, мы его проверили.



Могадишо, Сомали

В аэропорту было малолюдно. Серо-белый мрамор тщательно отполированного пола отражал потолочные лампы. Через весь зал тянулись низенькие черные заграждения, которые должны были разделять очереди к столам таможенников. Но сегодня необходимости в них не было, потому что работал только один стол. Некоторое время Рейчел ловила усталые взгляды женщин, укутанных в яркие ткани, и наблюдала за тощими, вытянутыми фигурами мужчин, а потом поправила хиджаб. Сегодня суббота, Тарин день, и она должна быть дома, угощать сестру тортом со взбитыми сливками. Таможенник подхватил ее сумку и поставил на ленту рентгеновского аппарата. Папо протянула ему паспорт в темно-красной обложке с золотыми буквами и гербом. Пальмы и два скрещенных меча – государство Катар. Мужчина пролистал несколько страниц. В этом паспорте настоящей была только фотография. Имя – Надира Аль-Нсур – было не более чем случайным набором букв, действительным лишь на время текущего задания. В следующий раз будет другое.

Интересно, скучает ли Тара по Рейчел? Знает ли она вообще, что сегодня суббота? Разумеется, знает. Одна из медсестер рассказывала, что Тара сидит у дверей каждую субботу и отказывается от любого участия в интернатской жизни. Ждет сестру. Рейчел почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы, но быстро взяла себя в руки. Ей нужно вернуться как можно скорей. Она должна сводить Тару в парк Бейт-Шеарим. Там они будут бегать за голубями или просто лежать на траве и смотреть в небо. Тара так любит наблюдать за облаками… И еще, они обязательно купят торт, даже если это будет воскресенье.

– Ма мехнатуни? – услышала Папо голос таможенника.

Она подняла глаза. Мужчина повторил вопрос. Ах да, она же из Катара! Поэтому он разговаривает с ней на ломаном арабском.

Рейчел улыбнулась.

– А-маль-ка-райюль-а-мааль… Торговля…

Служащий аэропорта пристально посмотрел на нее. В его глазах мелькнуло недоверие, и женщина инстинктивно напряглась, прикидывая возможные варианты развития событий. Что может произойти? Ей откажут во въезде и отправят обратно домой. Другой вариант – тюрьма и обвинение в шпионаже. Полиция коррумпирована и управляется «Аль-Шабаабом». Грегор, конечно, расколется, и она так никогда и не узнает, где именно произошла утечка. Вероятно, ее убьют, а тело затолкают в какой-нибудь мусорный бак. Рейчел собралась с силами, готовясь к решающему броску. Сейчас она оттолкнет Грегора в сторону и… Но в этот момент таможенник рассмеялся и закачал головой:

– Добро пожаловать в Могадишо.

Паспорт со свежим штемпелем с легким хлопком лег перед ней на стол. Папо вздохнула, подхватила сумку и молча проследовала в зал прибытия.

Грегор за ее спиной громко фыркнул. Они прошли по длинному коридору с коричневыми стенами, украшенными видами благодатной земли Сомали, и, миновав двоих до зубов вооруженных охранников, оказались в зале ожидания. Быстро оглядев толпу, Рейчел остановила взгляд на высоком, жилистом мужчине, который держал в руке щит с надписью «Сибирский петроль».

Он улыбнулся и пошел им навстречу. Обязательный сопровождающий. Папо эта идея совсем не нравилась, но выбора у нее не было. Все бизнесмены, приезжавшие в Сомали, нанимали частную охрану. Скорее всего, это человек из «Аль-Шабааба», и вряд ли он будет защищать их с Грегором в случае необходимости. Его обязанность – наблюдать за ними.

Мужчина приблизился и с поклоном приветствовал прилетевших. От него несло чесноком. «Яамак Бенту», – представился он и протянул им руку, а потом подхватил сумки, улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, и кивнул в сторону левого выхода.

* * *

Движение по Вадада Гаронка оказалось довольно интенсивным. Бесконечная очередь машин медленно тянулась в направлении города. Приятным сюрпризом оказалась новенькая «Хонда» Яамака последней модели, так что поездка получилась, во всяком случае, комфортной.

Стоявший в салоне пряный парфюмерный запах вскружил Рейчел голову, и она открыла окно, отдав предпочтение выхлопным газам и дорожной пыли. По пути женщина внимательно изучала улицу. Некогда белые дома имели грязно-серый цвет. Их фасады были изуродованы многочисленными трещинами и пулевыми отверстиями. Уличные торговцы, склонившись над дымящимися бочками из-под бензина, жарили рыбу, орехи или сладкий картофель. Мальчик в красной футболке, пробегая мимо, ударился о дверь их автомобиля. Он нес на плече серо-зеленую акулу. Вопреки слухам, Рейчел не увидела на улицах ни одного трупа. Во всяком случае, на участке между аэропортом и гостиницей «Амбассадор» их не было.

Двухэтажное здание отеля выглядело совсем новым или на удивление хорошо сохранившимся. Пока Бенту разговаривал с портье на щелкающем сомалийском языке, двое тощих длинноногих мальчишек отнесли их багаж на второй этаж. Женщина на ресепшене как будто боялась Яамака и почтительно склонила голову, отдавая новым постояльцам ключи. Сам же он пожал гостям руки и исчез, пообещав объявиться на следующий день утром.

Рейчел оставила Грегора возле его номера и отправилась искать свой, находившийся в самом конце узкого коридора.

Комната оказалась тесной. Кровать из темно-коричневого дерева с кружевным бельем занимала ее всю. Сумка Папо стояла у ее изголовья. Кондиционеры не работали или были отключены, поэтому дышать было нечем, и Рейчел мгновенно взмокла от пота. Она открыла окно, выходящее в небольшой парк. Снаружи уже успело стемнеть, и между рядами кустарников горели круглые фонари. Черт, как только она могла забыть дома сигареты… Женщина разочарованно вздохнула и направилась в душ. Там она постояла несколько минут под струей воды, имевшей необычный бурый оттенок, вернулась в спальню и, голая, легла на кровать.

Лампа мигала. Напряжение в сети, как и следовало ожидать, было нестабильным. Рейчел погасила свет и закрыла глаза. После душа ей заметно полегчало. Она подумала об Эрике Сёдерквисте. Удалось ли ему спасти больную жену? Папо вспомнила его лицо в небольшом зале в аэропорту Тель-Авива. Кажется, он хотел ей что-то сказать, но так и не решился. Или это она остановила его? Оба они знали: есть вещи, о которых не следует говорить. И знали, почему не следует.

Снаружи слышались одиночные выстрелы. Рейчел хорошо знала этот звук: крупнокалиберное автоматическое оружие. Перегнувшись через спинку кровати, женщина выудила из сумки маленькую книжку. Она позаботилась о вещах, которые Эрик оставил в Газе. Их доставили на следующий день после операции. Собираясь в Сомали, Папо прихватила с собой одну принадлежавшую Эрику книжку. «Смех под лесом» Аврома Суцкевера. Чем мог заинтересовать его этот старый еврейский поэт?

Ее размышления прервал телефонный звонок. Рейчел отложила книгу, перевернулась на живот и сняла трубку. Грегор вышел на связь с сомалийцем. Встреча назначена на понедельник. Место – печально известный рынок Бахаава Мухада, где можно купить все, от рабов до лекарства от СПИДа. Понедельник. Значит, ей придется задержаться здесь еще на одни сутки… Чаепитие с тортом отменяется. Папо выслушала Грегора и положила трубку, так и не сказав ни слова, а потом опустила голову на подушку рядом с книгой, словно бы для того, чтобы насладиться запахом старой бумаги, подтянула ноги к животу и задремала.

Выстрелы за окном не смолкали.



Даларё, Швеция

Шлюпка мягко скользила по воде на скорости двадцать пять узлов. Тонкий защитный пластик все еще лежал на приборной панели. Ключи болтались на голубом рекламном кольце с логотипом лодочной компании.

Эрик Сёдерквист обогнул мыс близ Фурунеса. Прямо по курсу открывался остров Симпскаллен, а по правому борту тянулись дома и причальные мостки Смодельрё. Все – и пластик, и краски, и гелькоут – пахло первозданной свежестью. Правда, сложную систему GPS настроить так и не удалось – несмотря на то что Эрик был доктором по компьютерным программам.

Собственно, он не купил бы эту лодку, если б не Ханна. Хотя лодка была и надежней, и быстрее их старой и в кои-то веки давала им возможность навестить Йенса Вальберга в его новом летнем доме в дальних шхерах. Не говоря уже о более-менее продолжительных морских путешествиях, которые они с Ханной теперь могут себе позволить, и о новых ресторанах на островах внешнего архипелага.

Тем не менее Сёдерквист скучал по своей старой посудине – с тарахтящим подвесным мотором и разболтанными уключинами. Это была добротная самоделка со своей историей, и Эрика мучила совесть оттого, что он так легко променял ее на сверкающее пластиковое корыто массового производства. Но эта модель понравилась Ханне, и Йенс, конечно, одобрит ее выбор. У них схожие вкусы. Сёдерквист вспомнил, что Вальберг собирался приехать к обеду. Будет Ханне перед кем похвастать своей новой машиной.

Огибая Рёудд, Эрик сбросил скорость, чтобы не раздражать соседей. Ханна – в большой зеленой шляпе и белом бикини – сидела на мосту и болтала ногами. Женщина помахала ему рукой, и когда он приблизился к мосту, она уже поджидала его с канатом в руке. И смеялась.

– Отлично! Теперь остается перестроить мост, чтобы соответствовал новой лодке! – воскликнула она. – Нам нужно что-нибудь посовременнее.

Эрик взял канат и покачал головой:

– Нет, это совершенно невозможно… Этот мост стоит вот уже сто лет и, даст Бог, простоит еще столько же.

Ханна закусила губу.

– Мосты старятся быстрее, чем люди.

– Кто тебе это сказал?

– Транстрёмер.

Сёдерквист отключил мотор. Сразу стало тихо – только волны плескали о борт лодки.

Ханна спрыгнула на палубу, обняла Эрика и, улыбаясь, повернулась к новой приборной панели.

– А капитана заодно поменять не собираешься? – спросил ее мужчина.

Она заглянула ему в глаза и поцеловала в щеку.

– Может быть… когда-нибудь… Ничто ведь не вечно, правда? – Ханна уселась на носу и положила ноги на перила. – Но не сегодня. Сегодня – ты мой капитан. – Она улыбалась, щурясь на солнце. – И у меня есть для тебя одно задание… Хотя тебе оно, конечно, не понравится.

– Что же это такое?

– Из-под дома сильно воняет.

Эрик закатил глаза:

– Коллектор в туалете переполнен – только и всего. Нужно подлезть под дом и откачать все в сад. Подходящее задание для младшего матроса. Ты ведь меньше меня, верно?

Женщина снова поднялась на мостик.

– В последний раз я видела под домом гадюку… Я подожду тебя здесь, на солнышке. Не забудь прихватить с собой бутылку воды.

Эта гадюка не шла у Эрика из головы, пока он поднимался по лестнице к небольшому летнему дому. Собственно, гадюка – это мелочь, не говоря уже о том, что она могла померещиться Ханне. Но слова о змее напомнили Эрику о вирусе «Мона», который, как невидимая змея, шевелился в крови его жены. Каким-то непостижимым образом он проник в ее организм из революционной системы НКИ[4] «Майнд серф» – изобретения Сёдерквиста. Компьютерный вирус «Мона» заразил живую женщину, и Ханну спасла только антивирусная программа. Иначе она погибла бы, как это произошло с Матсом Хагстрёмом.

Эрик остановился на лестнице и оглянулся в сторону моста. Его супруга лежала на спине, вытянув руки вдоль тела. Шляпа валялась рядом – как лист кувшинки на картине Моне. Лодка легко покачивалась на волнах. Сёдерквист был счастлив. Оба они были счастливы. Потому что получили второй шанс начать все сначала.

Мужчина развернулся и продолжил путь в сторону дома и туалета с переполненным коллектором. Этот туалет – новый, как и лодка, – тоже был идеей Ханны. Эрик ни за что не променял бы на него старый, надежный нужник позади дома. В конце концов, ничто не мешает ему выкупить обратно старое корыто с подвесным мотором. Нужник в обмен на развалюху – это помогло бы им соблюсти баланс между старым и новым.



Халуца, Израиль

Аким Катц лежал, вытянувшись на койке в тесной стерильной камере. Он до сих пор не отошел от наркотиков. Вот уже которые сутки продолжалась эта беспрерывная пытка… Но он все выдержит. Главное – замкнуться в себе. Отыскать внутри себя пространство, в котором можно отгородиться от мира. Боль, страх, отчаяние… Они имеют дело лишь с его смертной оболочкой. Им не добраться до самого Акима, до его души. Потому что она предана Аллаху.

Они могут вернуться когда угодно. Скрежет замка предвещает новые мучения. Катц не помнит, что уже успел им рассказать. У него не было возможности следить за каждым своим словом. Они, конечно, думают, что сломили его, но он-то знает, что победил. Аким понимал это даже своим затуманенным сознанием. Это триумф. В краткие периоды просветления ему удалось сделать невозможное. Он не сдался, даже здесь, под землей. Он ухватился за спасительный трос, каким бы тонким тот ни был. И теперь, даже если ему не удастся выжить, она погибнет. Он отомстит, и она будет гореть в аду. Аким заворочался на койке, подтягивая ноги к животу.

Рейчел Папо будет гореть в аду.



Тель-Авив, Израиль

Давид Яссур весь день проработал дома. После позднего обеда с семьей он снова заперся у себя в кабинете. Янис Сольман прислал видео последних допросов, которые нужно было просмотреть как можно скорее. Давид прихватил бокал вина с обеденного стола, с которым и устроился за компьютером. Его кабинет располагался прямо над кухней, поэтому он слышал, как Ребекка гремит посудой и что-то мурлычет себе под нос. Она имела привычку напевать во время работы – всегда что-нибудь веселое.

Яссур ввел пароль и открыл папку с видеоматериалами. Этот допрос Янис вел вчера после обеда. Акима только что вывели из камеры. Он отвечал медленно, короткими, односложными фразами, как робот. Иногда нес откровенную чушь.

Сольман спросил его насчет финансирования. Кто оплачивал «Мону»? Откуда поступали средства? Катц отвечал неопределенно, и Янис повторил вопрос. Поначалу Давиду показалось, что Аким собирается заплакать, но затем узник как будто что-то сказал. Произнес какое-то слово. Яссур отмотал пленку и записал это слово в блокнот: «Сальсабиль». Потом он вернулся к просмотру. Дознаватель задал еще много вопросов, но Аким только кашлял и пускал слюни. Давид промотал немного вперед – фильм закончился.

Некоторое время Яссур задумчиво потягивал вино, глядя на одно-единственное слово в блокноте, а затем открыл сегодняшнюю видеозапись, сделанную всего несколько часов назад. Он сразу заметил, что Аким стал другим. Теперь заключенный выглядел куда более оживленным и уверенным в себе. Янис начал с того места, где остановился в прошлый раз:

– Что такое «Сальсабиль»? Это имя человека?

Несколько секунд Аким молчал, а потом произнес, на удивление внятно и уверенно:

– Это источник.

– Источник? Чего?

– Ты спрашиваешь не о том.

Нет, сегодня явно обошлось без наркотиков. Вероятно, Янис хотел избежать вчерашних проблем. Он наклонился к Катцу, который, как и всегда, сидел голый в металлическом кресле, с руками, зафиксированными в подлокотниках.

– А о чем я должен тебя спрашивать?

– Есть ли надежда?

Сольман кивнул:

– Ну хорошо, есть ли надежда?

Аким повернул голову к камере, словно обращаясь непосредственно к Давиду:

– Нет. Надежды нет. Только не для вас. Вы умрете, все. Вместе с вашими женами и детьми.

С первого этажа доносился смех Ребекки.

– Это предопределено и неизбежно, – продолжал пленник. – Это то, чего хочет Аллах, и мы исполним его волю.

Теперь и Янис оглянулся на камеру.

– Кто это «мы»?

Аким проигнорировал этот вопрос.

– Вы уже мертвы. Вы – ходячие трупы.

Изображение замелькало, и фильм остановился. На лице Катца застыла неестественная улыбка. Черные глаза возбужденно блестели. Скорчившийся в углу кадра Янис казался на его фоне маленьким и жалким, Аким же выглядел настоящим триумфатором. Что же изменилось за эту ночь? Узник провел ее один, в крохотной камере, на глубине семнадцати метров под землей. Никто не мог прийти ему на помощь. Откуда же взялась эта самоуверенность? Давид прокрутил запись еще немного вперед, но там не было ничего, кроме беспорядочных мельканий. Похоже, фильм закончился. Тогда он отмотал видео к началу и стал смотреть по новой. Вот Сольман задал вопрос про «Сальсабиль». Яссур насторожился, вглядываясь в лицо Акима, да так и застыл с раскрытым ртом. Пригнулся к монитору и прищурился. Взял мышь и прокрутил запись немного назад. Неужели?.. Быть такого не может… Давид вскочил со стула. Сбегая по лестнице, он крикнул что-то Ребекке, а на пути к гаражу вытащил мобильник и набрал номер Яниса.

– Ответь же, черт тебя подери…

Давид запрыгнул в машину, включил задний ход и вырулил на узкую проселочную дорогу, после чего нажал на газ. Какой-то мужчина с граблями погрозил ему кулаком. Янис не отвечал. Чертов сын… Как мог следователь пропустить такое?!



Даларё, Швеция

Дождь лил как из ведра. Бешено колотил по черепице, бурлил, низвергаясь потоками из водосточных труб. Сплошная серая пелена застилала снаружи оконные стекла. Она дрожала, пульсировала и растекалась. Проступавшие сквозь нее тени складывались в причудливые образы, как в полусне.

Эрик сидел на кухне у окна и смотрел на залив. Серо-белая вода пенилась у кромки берега. На горизонте не просматривалось ни единого судна.

– Надеюсь, он все-таки доберется до нас! – крикнул Сёдерквист через плечо.

Ханна выключила пылесос в гостиной.

– Что?

– Я все еще надеюсь, что он будет.

– Если мы говорим о Йенсе, то до сих пор он не пропустил ни одного званого обеда. Небольшой дождь ему не помешает, – сказала женщина и снова включила пылесос.

Небольшой дождь… Эрик поежился и бросил в кастрюлю с кипящей водой очередного омара. У Йенса хорошая лодка – «Тарга», тридцать два фута. Иметь такую – необходимость для того, кто живет во внешних шхерах, где погода особенно капризна. Там нет ни услужливых соседей, ни уютных бухт. Одни только голые скалы, поросшие редким сосняком, и много-много соленой воды…

– Смотри-ка, это он? – спросила вдруг Ханна.

Она встала за спиной Эрика, показывая куда-то за окно. Там, вдали, между огромными серыми валами, мелькала утлая голубая точка.

– Он. И, как всегда, пунктуален, – ответил ее муж.

– Не хочешь ему помочь?

– Это его только разозлит. Он же мачо, привык справляться один! Кроме того, у него подруливающий винт, свободный буй и готовые канаты на причальном мостике, и…

– Кроме того, ты боишься замочить ноги, – перебила Эрика Ханна.

Мысленно соглашаясь с ней, мужчина пожал плечами.

Четверть часа спустя наружная дверь распахнулась, и в прихожей возник фыркающий Вальберг в красном дождевике и голубой зюйдвестке. С его полных, румяных щек стекала вода.

– Все отлично! – воскликнул он. – Таковы будни жителей шхер.

Ханна помогла ему снять промокший плащ и поцеловала в щеку, после чего Йенс ввалился на кухню, одной рукой обнимая ее за талию.

– Ого! Этот вечер обещает много счастья, если только запахи меня не обманывают.

Хозяйка дома провела ладонью по мокрым волосам гостя.

– Ты это заслужил. Неужели совсем не было страшно?

Йенс фыркнул, и она рассмеялась.

– Расскажи о Гиллёге, – попросила женщина. – С чего ты это вдруг решил стать островным жителем?

Вальберг забросил в рот помидор черри.

– Я всегда мечтал о домике во внешних шхерах, и плевать на проблемы с отцом. Но там нет ничего особенного, совсем наоборот. Только море и скалы… везде скалы.

– Неужели там совсем нет деревьев?

– Есть что-то вроде редкого соснового леса. – Йенс пожал плечами. – Так… несколько скрюченных голых стволов.

Он потянулся за следующим помидором.

– Звучит впечатляюще. – Ханна озабоченно посмотрела на гостя.

Тот ухмыльнулся.

– И полное одиночество. Если не считать змей, конечно.

Эрик достал три десертные тарелки с изображениями чаек и выложил на каждую по блину и по огромной ложке икры. Потом он щедро сдобрил каждую порцию сметаной и зеленым луком из собственного сада и улыбнулся. Сёдерквист предпочел бы не распространяться перед гостем о том, почему в их саду произрастает такой великолепный зеленый лук.

– Прошу к столу.

В маленькой гостиной было тепло: в открытом камине трещали березовые поленья. Возможно, они чересчур дымили, но сегодня это не имело никакого значения. То и дело шипели дождевые капли, проникавшие в камин через дымоход. Эрик подошел к магнитофону, поставил Альбиони и отрегулировал звук, а потом сел, положив на колени салфетку. Все трое подняли бокалы и принялись за еду. Йенс сразу одобрительно закивал, набивая рот зеленым луком. Покончив с тем, что было на тарелке, Эрик взял бокал и откинулся в кресле, любуясь Ханной и Йенсом. Они были чем-то вроде семьи. Или нет, они были настоящей семьей. Вальберг со своими огромными руками и всклокоченной рыжей бородой выглядел настоящим обитателем шхер. Сёдерквист по-настоящему любил друга. Он хорошо помнил, что Йенс сделал для них в те страшные дни, когда Ханна болела.

Одно время Эрику казалось, что их дружбе пришел конец. Что Йенс никогда не простит ему того, что он сделал с Ханной. Но она выжила, и сумасшедшее путешествие Сёдерквиста оказалось не напрасным.

Гость поднял бокал и провозгласил тост:

– Как там у Бельмана?[5] «Цветы любви, политые вином…» Я люблю вас, друзья. За вас!

Они чокнулись. Йенс – признанный мастер застольной беседы – перегнулся через стол и посмотрел в глаза Ханне.

– Тема сегодняшнего вечера – любовь. Виктор Гюго говорил, что настоящая любовь – та, что случается вопреки воле влюбленного. Это противоречит точке зрения Аристофана, который полагал, что наши далекие предки имели по четыре руки и столько же ног, а потом каждого из них разделили надвое, и с тех самых пор люди обречены на поиски своей второй половины. Мы ищем недостающую часть самих себя. Сартр считал, что подлинная любовь мимолетна, поэтому ее невозможно сохранять сколь бы то ни было продолжительное время…

– Поэтому они с де Бовуар выбрали жизнь без любви, – задумчиво кивнула Ханна. – Точнее, без секса. Бовуар полагала, что женщина обречена оставаться зависимой от мужчины.

Йенс закатил глаза:

– В действительности всё наоборот. Никто из нас не в состоянии прожить без женщины… хотя бы одной.

Он хотел рассмеяться, но осекся, натолкнувшись на серьезный взгляд Эрика. Сёдерквист давно уже понял: что-то здесь не так. И он видел, что Ханна чувствует то же. До сих пор Эрик выжидал удобного момента, и теперь, когда он выставил на стол доску с сыром и откупорил новую бутылку, ему стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Хозяин дома обменялся взглядом с женой и посмотрел другу в глаза:

– Что произошло, Йенс?

Поначалу тот сделал вид, что не расслышал, и сосредоточился на сыре, отрезая себе огромный кусок. Попробовав его, одобрительно кивнул:

– Свежесть – первая заповедь повара.

Ханна посмотрела на Эрика и взяла Йенса за руку. Он остановился, переводя взгляд то на нее, то на друга.

– Я думал сначала покончить с едой. Не хочу портить вам настроение.

Эрик покачал головой:

– Оно уже испорчено. Давай выкладывай.

Вальберг сделал глоток.

– Ну, хорошо… В общем… это опять тот вирус.

Первым делом Сёдерквист оглянулся на Ханну. Она опустила глаза и отложила вилку. Ее муж перевел взгляд на Йенса:

– Что ты имеешь в виду?

– Он опять распространяется.

– Опять? То есть? Компьютерные вирусы распространяются по всему миру, но мы научились противостоять этой беде, не так ли?

Вальберг снова покосился на Ханну. Он почувствовал, что ей неприятен этот разговор, и поэтому стал тщательно подбирать слова.

– Компьютерный вирус, да… Но я не об этом.

Эрик тряхнул головой:

– Я тебя не понимаю.

Ханна отвернулась к окну. Даже в свете стеариновых свечей было заметно, как она побледнела. Йенс продолжал:

– Врач Ханны, Томас Ветье, уже заразился. И медсестра, которая ему помогала.

– Пия?

Гость кивнул.

– Оба находятся в инфекционном отделении больницы в Худдинге. И это не все…

Некоторое время Эрик перебирал куски сыра на тарелке, а потом заговорил, не поднимая глаз:

– А с чего ты взял, что это именно тот вирус?

– Симптомы схожие. Жар, головная боль, потеря памяти, нарушенная моторика, рвота. Повышенная электрическая активность мозга даже в состоянии комы. ЭЭГ-пики, как при эпилепсии.

Лицо Эрика стало белым как мел. Как будто огонь в открытом камине вдруг утратил весь свой жар и холодный ветер с дальних шхер наконец пробрался в комнату.

– И… каким образом они заразились? – спросил хозяин дома.

– Ничего не известно. Но вирусу уже придумали название: Novel Corona Like Virus, он похож на коронарный[6].

Сёдерквист словно не расслышал последней фразы.

– У меня больше нет антивируса, – монотонно заметил он. – Программа самоуничтожилась, когда я загрузил ее в свою ментальную поисковую систему. Так что… лекарства не существует.

Эрик повернулся к супруге, которая мяла салфетку, держа ее обеими руками, а потом поднялся, обошел стол и обнял ее. Йенс развел руками в торжествующем жесте: «Ну, а я что вам говорил!» Ханна высвободилась из объятий мужа и подошла к окну. Снаружи уже успело стемнеть. Вода потоками стекала по стеклам и била фонтанами из водосточных труб. Сёдерквист не видел лица жены – только его призрачное отражение на стекле. Белая тень, дрожавшая на поверхности бездонного моря мрака. Стекавшие дождевые капли усиливали этот эффект.

– Я давно это знала. – Женщина заговорила как будто сама с собой, не оборачиваясь.

Эрик опустился на ее стул, вдруг почувствовав себя смертельно усталым.

– Что ты знала? – спросил он в спину жены.

– Я знала, что это должно случиться, но… Видишь ли… Мое выздоровление было ошибкой… точнее, исключением. Никто не должен был спастись… И то, что говорил Йенс… Это только начало.

– Дорогая, я не понимаю, о чем ты?

– Я видела сон… когда болела. Это был не совсем обычный сон. Скорее предостережение.

Хозяйка дома повернулась к мужчинам – такая маленькая и хрупкая. Эрик снова представлял ее на койке в Каролинской больнице. Белоснежную простыню, под которой обозначались контуры ее тела… Он рванулся вперед.

– Ханна, я…

– Вирус будет распространяться дальше, – остановила его жена. – Это вы понимаете? Лекарства нет и не может быть. Доктора не справятся с ним, потому что он не имеет никакого отношения к природе.

Сёдерквист поднялся со стула. Он хотел сказать супруге что-нибудь утешительное, но его голова разбухала от противоречивых мыслей. Ханна сама подошла к нему и положила голову ему на грудь.

– Она никого не пощадит, – сказала женщина.

Эрик поцеловал ее в темя, а потом в холодный лоб. Йенс перегнулся через стол:

– Кто никого не пощадит?

Ханна сжала пальцы в замок и ответила как будто через силу:

– Маленькая девочка… Мона.