– Долбаная ты срань господня!!! Как это произошло?!

Призрачный бесплотный голос эхом раздавался в ее ушах, будто во сне. Лилли погрузилась под воду.

– Джек! Убери этих плотоядных, а я достану веревку!

Голос становился все более приглушенным, расплывчатым и нереальным, пока Лилли тонула, вяло моргая и глядя сквозь зеленый бульон болота. Это густое рагу из водорослей, плавающее вокруг мертвого органического вещества и волокон неизвестных тканей, бесцельно дрейфующих и буквально сияющих в лучах раннего утреннего солнца, пронизывающих воду. Лилли видела внизу мертвецов, которые бродили по илу, словно пешеходы, пересекающие чуждые улицы некрополя.

В один момент серия вспышек, ярких и неожиданных, как стрелы молний, пронзила болотную атмосферу, трассирующие пули взрыли воду, устремляясь точно вниз, к мертвецам. Каждый из выстрелов увлек по мертвецу в замедленный балет смерти – головы дернулись вперед, извергая облака темной жидкости, а плечи ссутулились, когда пули прошли тела насквозь и ввинтились в илистое дно, поднимая небольшие облачка темной грязи.

Где-то в самых отдаленных уголках разума Лилли забил набат. Она оттолкнулась от дна, замолотила ногами и поплыла наверх, собрав остатки сил, какие только смогла из себя выжать. Ее легкие горели огнем, а лишенный кислорода мозг раскрашивал все вокруг лиловыми, пурпурными и красноватыми неоновыми линиями. Еще бы чуть-чуть, и она бы не выбралась – тело начало отказывать за наносекунду до того, как она появилась на поверхности, сделав огромный глубокий вдох.

– Вот она!

Лилли показалось, что все произошло слишком быстро, чтобы она сумела что-то толком запомнить. Конец толстой крепкой веревки ударился о воду в нескольких дюймах от нее. Она ухватилась за него. Еще один ружейный залп пронзил воздух. Мутным взглядом Лилли рассмотрела очертания фигур, собравшихся на берегу прямо перед ней: некоторые из них были верхом, другие целились из мощных винтовок в мертвецов, наводнивших болото. Лилли поймала взгляды Джинкс и Майлза и увидела трех спасшихся лошадей, которых как раз вытаскивали из воды. Она услышала знакомый женский голос:

– Слава богу, мы появились вовремя!

Двигаясь со скоростью пьяного или перенесшего инсульт, Лилли намотала веревку на руку и почувствовала, как ее потащили на сушу. Она выползла из воды с мучительной вялостью и упала в позе эмбриона, вдыхая столько воздуха, сколько могла. Потом перевернулась на спину.

Стоявшая над ней женщина улыбалась и держала у бедра винтовку «AR-15». Она была высокой и жилистой, с волосами, собранными в тугой хвост, одетая в тактический жилет, увешанный подсумками и всяким снаряжением, поверх топа из шамбре. У нее было тонкое лицо с аристократиными чертами, навевающее воспоминания о летних днях в Гианниспорте и коктейлях на веранде.

– Мы тебя едва не потеряли тут, детка, – сказала женщина, подмигивая. – Тебе стоит быть осторожнее, особенно сейчас.

Лилли ответила хриплым квакающим голосом:

– Эш? Как вы?..

Женщина – Эшли Линн Дуарт – перебила ее вежливым движением узкой руки:

– У нас будет много времени для вопросов, Лилли… но не здесь.

Харальсон, где на тот момент Эш жила и руководила небольшой сплоченной группой из двадцати двух выживших, был одним из сонных маленьких фермерских поселков в южной части округа Ковета. Ничего интересного там не было, кроме двух пересекающихся двухполосных улиц, баптистской церкви, кофейни, небольшого продуктового магазина и нескольких скромных деревянных жилых домов и учреждений. Три года назад, когда Эш обосновалась там, покинув заполненный мертвецами пригород Атланты, это место показалось ей застрявшим во времени. От жестяной крыши элеватора до бочек с соленьями на крыльце магазина, где продавали семена и корма для животных, деревушка выглядела так, будто ее создал Уолт Дисней, а за художественную постановку отвечал Норман Роквелл. Но последние несколько лет местечки, подобные этому, заставили вооружиться, смывая с них все изящество. И Харальсон, штат Джорджия, не исключение. К тому же, вдобавок к массивным баррикадам, возведенным из подручных материалов вокруг центра поселка, на каждом углу были размещены посты с винтовками пятидесятого калибра, а обилие колючей проволоки вдоль каждого забора погружало это место в атмосферу городка на военном положении.

Позже, тем же утром, Эш разговаривала с Лилли и ее командой в доме баптистского священника.

– Не делайте этого, – умоляла она тихим и мрачным голосом. – Возвращайтесь домой.

Большую просторную комнату до сих пор украшали витражные окна, оставшиеся со времен до Перемены, а на подоконниках красовались искусственные растения. Стены с книжными полками, приглушенные лампы и большой стол для совещаний в центре комнаты дополняли картину порядка, существовавшего до нашествия мертвецов: родовая община, молельный дом и любящий Господь. Лилли расхаживала, грызя ногти и прихрамывая после своих злоключений на железной дороге. Все остальные нуждались в получении медицинской помощи разной степени квалификации – перевязках, шинах, обработке бетадином. Майлз сидел за одним концом стола, закутанный в одеяло, и все еще трясся от переохлаждения. Джинкс устроилась на подоконнике, слушая разговор и протирая свои ножи. Норма и Томми были рядом друг с другом за противоположным концом стола, внимая каждому слову Эш.

– Это серьезные ребята, – объясняла Эш, сидя в мягком вращающемся кресле во главе комнаты. Она скрестила изящные руки на плоской груди. Все еще оставаясь в жилете-разгрузке и с тугим хвостом, она являла собой сплошные острые углы и сухие мышцы, как у фитнес-инструктора. – У них полно оружия и у них есть миссия – не спрашивайте, в чем, на хрен, она заключается, – и они убьют вас сразу же, как увидят. Поверьте мне.

Лилли перестала расхаживать и демонстративно уперла руки в бедра:

– Еще одна причина последовать за ними.

– Лилли, ты не слушаешь. Они уже перебили все крупные группы выживших в Колледж-парке – они убили пятерых моих людей. Теперь Морленд не отвечает на радиосигнал, и я боюсь, что они ударили и по Геронвиллю. У них там какой-то загул, какой-то хренов праздник воруй-убивай.

Примерно секунду Лилли обдумывала это.

– Полагаю, ты говорила с Купером?

Эш позволила себе раздраженный вздох.

– Радио молчит.

Струйка холода пробежала по животу Лилли – сложное отношение к этому человеку обострило реакцию. Не секрет, что Купер Стивс, косивший под Индиану Джонса, раздражал многих. Если бы Лилли провела опрос выживших о том, кому бы они присудили главный приз как Самому Несносному Отморозку Среди Живых, Купер Стивс одержал бы сокрушительную победу. Но Лилли всегда подозревала, что у Купера есть и другая сторона – какой-то более глубокий уровень личности, человечность, выглядывающая из-под шляпы-федоры и ненастоящего кнута. Она всегда считала его не только забавным, но и полезным во время кризиса – в качестве адвоката дьявола. Конечно, он пафосный и высокомерный, даже, может быть, немного нарцисс, но помимо этого он был интересным, начитанным и независимо мыслящим. И что еще важнее – он никогда не допустил бы, чтобы сообщение, присланное ему по рации, осталось без ответа. Черт, да он, напившись, заявлял, что это он изобрел саму концепцию раций.

Лилли вспомнила, как в прошлом году Купер Стивс озвучил идею связи между городами выживших. Он отправил в Вудбери курьера – одного из своих подопечных-подростков верхом на пони, – требуя присутствия на собрании всех лидеров городов вдоль Южной Центральной трассы. Следующим же утром Лилли отправилась в Морленд. Когда она приехала, Купер уже собрал Эш и других в холле отделения полиции, где устроил импровизированную презентацию. Он поставил доску и расхаживал вокруг в своей шляпе-федоре и куртке-бомбере, орудуя маркером, будто это был средневековый жезл.

– Коммуникации – это ключ ко всему, – начал он своим зычным голосом, как всегда, с помпезной и педантичной интонацией.

Затем драматичным жестом, которого постеснялся бы любой рекламщик, он бросил на журнальный стол каталог с загнутыми уголками страниц – так, чтобы все могли его видеть.

– Представляю вам ключ ко всему… прямо у нас под носом.

Лилли узнала старый каталог «Хаммэкер-Шлеммэр»[17] родом из старых добрых времен в Мариетте, когда они с отцом ежегодно получали первоклассный каталог с безделушками перед Рождеством. Будучи подростком, Лилли любила рассматривать новейшие гаджеты и всякую мишуру – триммер для стрижки волос в носу, подогреваемое кресло для массажа всего тела, перезаряжаемую ручку с потоковой видеокамерой. Но в тот день в холле полицейского управления Морленда, глядя на выцветший и уже намокший каталог, она уловила, о чем говорит Купер Стивс, как только он открыл сто тринадцатую страницу и указал на фото прибора в середине страницы, обведенное красным. Перезаряжаемая радиостанция с рукоятками для переноски и тремя портативными рациями продавалась за сто девяносто девять долларов девяносто девять центов (или в рассрочку четырьмя платежами по сорок девять долларов девяносто девять центов в месяц).

– В Морленд-молл на севере этого самого города есть магазин «Хаммэкер-Шлеммэр», – Купер объявил это с такой помпой, будто он был священником, распространяющим благую весть о пришествии спасителя Иисуса Христа.

Его раздвоенный подбородок в тот день выдавался вперед с такой гордостью, что Лилли казалось, будто он сейчас отвалится от лица Купера, пока тот вещает.

– Я понимаю, что это место кишит мертвецами, но с верным отрядом сильных духом мы с легкостью сможем добыть достаточно этих радиостанций, чтобы поддерживать сеть связи между выжившими городами достаточно долгое время.

Вот так Купер Стивс обычно разговаривал – как евангелист, преподающий в классе. Но в тот момент Лилли думала о том, какая же это блестящая перспектива.

А теперь… ничего, кроме радиомолчания.

– Они забрали моих детей, Эш, – Лилли уставилась на высокую женщину немигающим взглядом, невольно сжав кулаки, расхаживая туда-обратно. – Меня ни хрена не заботит, что я должна делать.

– Я понимаю. Но я говорю о том, что мы еле-еле сдержали их на берегу с лучшими укреплениями из всех, что я знаю в этих местах. При этом мы понесли большие потери. Ты для них – ничто, и неважно, насколько ты мотивирована: ты этим ребятам ничего серьезного не сделаешь, ты их не остановишь.

Лилли продолжала ходить туда-обратно.

– Я не хочу их останавливать, мне не нужно ничего с ними делать, – она взглянула на остальных. – Я не хочу никого втягивать в самоубийственную миссию, – на ее глаза навернулись слезы. – Я просто хочу вернуть своих детей. Это все, – Лилли смахнула слезу со щеки. – Хочу вернуть детей.

Эш опустила взгляд и ничего не сказала. Молчание, казалось, тянулось бесконечно. Все остальные избегали сталкиваться взглядом с Лилли. Лучи солнца, проникающие сквозь витражные окна, погружали комнату в странное, нездешнее состояние, которое, казалось, еще больше подчеркивало безвыходность положения. В конце концов Эш набрала воздух в легкие и выдохнула с болью:

– Я хочу вам кое-что показать. Вам всем. Идите за мной.

Тело лежало в импровизированном морге Харальсона, устроенном в помещении элеватора на Главной улице. Высокий потолок с затянутыми паутиной балками и световыми люками в сочетании с гофрированными жестяными стенами придавал этому пространству атмосферу отчаяния, вполне соответствующую его назначению. Чистилище с носилками выглядело как передвижной госпиталь времен Гражданской войны. В конце ряда каталок с телами, закрытыми белыми простынями, Лилли остановилась над последней, накрытой окровавленной тканью с пятнами, напоминающими тест Роршаха.

– На кого я должна взглянуть? – спросила Лилли у Эш, которая подошла к изголовью каталки. Все остальные держались поодаль на приличном расстоянии.

– Он был на пустыре, с любимыми ветряками, когда похитители настигли его. – Эш сняла простыню и показала тело, лежавшее на металлическом столе.

– Боже! – Лилли невольно отвернулась. Сзади ахнула Норма, все остальные страдальчески вздохнули. На долю секунды показалось, будто Лилли сейчас вырвет. Ее голос дрожал, когда она сказала:

– Вот проклятье.

На том, что осталось от Белла, не было рубашки, его пах прикрывало полотенце, и тело казалось удивительно нетронутым, прозрачным и безмятежным. Несмотря на то что об этом не болтали лишний раз, позже Лилли выяснила, что Эш уделяла особое внимание этому телу и посмертным манипуляциям – таким как уничтожение мозга и подготовка трупа к захоронению.

Все любили Белла, а Белл любил свою ветряную ферму. В последний год он читал проповеди о ветряной энергии всем, кто готов был его выслушать. Вместе со своей командой оборванцев из Морленда он восстановил как минимум дюжину огромных ветряков в разных поселках по всему Югу, разбирая их и притаскивая запчасти на запад Центральной Джорджии, где он с любовью заново собрал их и запустил электростанцию на лугу между двумя табачными полями. Еще не так много ветряков работало, но Белл был одержим ими, и не он один. Самодельные электростанции вырастали повсюду в последние месяцы. Некоторые выжившие даже искали способы переоборудовать электромобили, чтобы они могли работать на электроэнергии, генерируемой ветром. Белл на полном серьезе верил в свое дело, и его часто можно было видеть слоняющимся по лугу среди гигантских движущихся теней от вращающихся лопастей. Он гордо расхаживал там, словно винодел в своем винограднике. Лилли любила Белла, как и все остальные – в платоническом смысле, естественно, – и от этого он страдал. Он испытывал бурное влечение к Лилли. Однажды кто-то нашел его блокнот, исписанный ее именем – там были записаны дата ее рождения, родной город и другие личные данные. Белл постоянно переписывал и переписывал их – что-то вроде каракулей влюбленного школьника, – будто они с Лилли должны были пойти вместе на выпускной.

Теперь вид его пустой телесной оболочки, выброшенной словно мусор, терзал Лилли. Взгляд притягивали два маленьких входных отверстия – размером с монету, над левым соском. Его мальчишеское лицо и бешеная копна волос, все еще вьющихся, песочно-рыжих, похожих на проволоку, будто звали ее. Он выглядел просто спящим.

– Они… просто хладнокровно убили его? – Лилли с трудом смогла сформулировать это предложение. – Без причины? Как… как какую-то дичь, на которую они охотились?

– Может… Но я так не думаю. – Эш сглотнула и наклонилась к телу. Она осторожно подняла его левую руку и слегка повернула ее так, чтобы Лилли увидела совсем маленькую рану от укола на сгибе между предплечьем и бицепсом – в месте, где все еще проступали вены. – Мы нашли его на лугу, он лежал лицом вниз, а ветряные мельницы горели. Выглядело все так, будто он пытался остановить их. Его сначала ударили по голове, затем протащили по земле, а потом по неизвестной причине застрелили… как и в случае остальных убийств.

– Господи.

Эш указала на след от укола на руке Белла:

– Мы заметили это, когда принесли его сюда.

Лилли наклонилась. Джинкс и Майлз придвинулись ближе и, заглянув через ее плечо, увидели едва заметный, обрамленный бледным красным пятном синяк вокруг крохотного прокола на руке Белла. Лилли попыталась сконцентрироваться. Она протерла глаза и спросила:

– Что это?

Эш пожала плечами и опустила руку Белла обратно на каталку:

– Я не уверена, я не патологоанатом. Но выглядит это как след от иглы.

– След от иглы? Хочешь сказать, Белл был торчком? Он сам себе это сделал?

Эш отмела такую возможность:

– Нет, не совсем. След слишком свежий.

– То есть ты имеешь в виду, это они сделали? Эти военизированные сукины дети – они его наркотиками накачали?

– Я знаю, это какая-то бессмыслица. Зачем колоть человека, которого ты все равно убьешь в ближайшие две секунды?

Лилли потерла лицо и посмотрела на Джинкс.

– Все, что делают эти люди, не имеет смысла.

Эш кивнула:

– Соглашусь. – Она взглянула на останки Белла. – Но это не значит, что они сумасшедшие. Было бы ошибкой думать, что у них просто крыша поехала или вроде того. Они до черта опасны, Лилли.

– Думаю, мы выяснили все, что хотели. – Лилли глубоко вдохнула, пока Эш аккуратно прикрывала верхнюю часть тела Белла простыней. Потом медленно выдохнула, протирая глаза. Она попыталась собраться с мыслями, попыталась продумать свой следующий ход. Посмотрела на Эш: – Ты не возражаешь, если мы останемся на ночь? Отдохнем. Может, позаимствуем некоторые вещи.

Эш смерила ее взглядом:

– Ты не собираешься следовать моему совету, так?

Лилли посмотрела на остальных, потом уставилась в пол. Ей больше нечего сказать.

– Вы собираетесь преследовать этих людей, пока не найдете их или пока вас не убьют. – Эш скрестила руки на груди. – Я правильно понимаю?

Лилли встретилась с ней взглядом, но ничего не сказала.

Вечером, после ужина, Лилли собрала свою команду в доме священника.

– Я хочу убедиться, что все вы знаете, что нас ждет к северу отсюда.

Она стояла посреди зала совещаний, дверь была заперта, комнату освещали керосиновые лампы, размещенные на каждом конце стола. Дружелюбная атмосфера этой комнаты, которую они почувствовали накануне днем, теперь превратилась в атмосферу мрака и укрытых тенью тайн. Сейчас витражные окна были темными и непрозрачными, украшавшие их цветные изображения библейских сцен выглядели загадочно и таинственно. Мансардные окна светились бледным холодным лунным светом, лица собравшихся выглядели пугающе, по-обезьяньи. Травмы, полученные ими за день, и шок при виде останков Белла все еще были с ними, как тяжелый запах, висящий в воздухе.

Лилли размышляла, нахмурив брови.

– Поверьте мне. Никто отсюда не пошел бы на север, если бы этого можно было избежать. Там черт знает как страшно и вдвое опаснее, чем здесь.

– Продолжай, – сказала Норма Саттерс из своего кресла на другом конце стола. Она сидела, сложив пухлые руки перед собой, будто собиралась помолиться перед обедом. С одной стороны от нее расположился Майлз, с другой – Джинкс. Томми стоял за ними, он предпочел опереться на подоконник и слушал, ежеминутно бросая нервные взгляды сквозь щель в заколоченном окне.

– Вам всем известны слухи о кольцевых стадах и все такое, – продолжила Лилли. – Примерно час назад один из разведчиков Эш проехал по горной дороге и посмотрел, насколько опасно забираться в пригород Атланты.

В комнате все еще царило молчание, пока каждый осмысливал это. Уже несколько месяцев ходили слухи о мегастаде, которое обычно мигрирует с медлительностью ползущего снежного покрова, но теперь оно по какой-то причине осело вокруг города. Никто точно не знал почему, но, кажется, огромная стая остановилась там, образовав странный необъяснимый узор, будто мотыльки, кружащиеся вокруг огня. И любой, кто оказался бы достаточно тупым для того, чтобы двигаться в Атланту с юга, попал бы в небольшой кусочек ада на Земле.

– Знаю, я это уже говорила, – Лилли в итоге вернулась к разговору, прервав молчание, – но я хочу дать вам всем еще один шанс спастись.

Джинкс закатила глаза:

– Опять будем заводить все ту же пластинку?

– Теперь все иначе, Джинкс. Увидев Белла там, увидев Харальсон в таком состоянии… я не имею права заставлять кого-то из вас продолжать эту долбаную сумасшедшую миссию.

Лилли оглядела комнату и почувствовала, как ее сердце разрывается от любви к этим людям, ее ближайшему кругу, ее семье. Чего хорошего будет в возвращении детей, если эти ребята положат зря свои жизни? Лилли загнала чувство отчаяния и опустошения обратно в глотку и попыталась улыбнуться им.

– Нет ничего позорного в том, чтобы остановиться в этой точке. Никакой вины, никаких вопросов. Мы выходим перед рассветом… я хочу, чтобы ночью вы все подумали. Я хочу, чтобы вы все были уверены. Никакого давления, никаких ожиданий. Что бы вы ни решили, со мной все будет в порядке. Я большая девочка, со мной все будет нормально.

Она развернулась и двинулась к выходу из комнаты, но задержалась, прежде чем повернуть ручку. Она взглянула на них через плечо.

– Что бы вы ни решили, знайте, что я всегда буду любить вас, ребята.

Она вышла за порог.

Глава седьмая

Лилли так никогда и не узнала наверняка, что было сказано тем вечером в зале совещаний в доме священника после ее ухода. Впрочем, у нее были свои теории на этот счет. Томми и Норма, вероятно, вступили в яростные дебаты о продолжении миссии, обсуждая все «за» и «против». Джинкс, наверное, просто сидела и молчаливо слушала с гримасой отвращения на лице. Может, Майлз предложил проголосовать – Майлз Литтлтон, профессиональный угонщик автомобилей, голос разума. Лилли не ждала, что Норма продолжит миссию. Другое дело Джинкс и Томми – совершенно точно кандидаты на то, чтобы остаться в деле. Но вот Майлз был темной лошадкой – от него стоило ожидать чего угодно.

Бывший бандит из детройтских трущоб, водила грабителей и преступников всех мастей, молодой человек, представляющий собой живое воплощение Настоящего Хулигана, с золотым сердцем. Все – от его добрых глаз с длинными ресницами до его аккуратной козлиной бородки – все его лицо отражало главное противоречие жизни. Он – добрая душа, оказавшаяся в жестких условиях. Он без колебаний применил бы насилие, возникни такая необходимость, но по складу психики он не испытывал тяги к этому. Из-за всего этого было невозможно предугадать, что Майлз будет делать следующим утром.

Той ночью Лилли мучилась неопределенностью, когда улеглась в постель в небольшом бунгало, расположенном рядом с домом Эш, и тщетно пыталась немного поспать. Ей нужно было отдохнуть независимо от того, что решит ее команда. Но сон будто упирался и не шел в ту ночь. Одиноко стоящее бунгало почти без мебели, до потолка забитое разными припасами и консервами, будто вздрагивало и замирало в пронизанной лунным светом темноте, пока Лилли металась и вертелась. Периодически она проваливалась в сон, и ей снилось падение – падение с самолетов, с отвесных скал, падение с мостов, со зданий и с обрывов.

Следующим утром, сразу после рассвета, она встретилась с Эш во дворе, поросшем травой, напротив продовольственного магазина Уильямса. Двор граничил с массивными воротами на северной оконечности городка, и в предрассветной темноте силуэты телеграфных столбов, дорожных знаков, баррикад и блестящей колючей проволоки, вьющейся по верху стены, выглядели нереальными, словно вырезанными из картона в трехмерной книжке. Небо было таким серым, мертвым и размытым, каким обычно бывает прямо перед рассветом, и в воздухе чувствовался бодрящий холодок.

Оглядывая пустынный двор, Лилли на мгновение осознала, что с этого момента она будет одна. Она помогла Эш вывести трех выживших лошадей, и они запрягли самую крупную и крепкую из них, Стрелу, в старый, побитый ржавчиной переделанный фургон «Вольво», с которого сняли все ненужное и убрали лобовое стекло, чтобы сквозь него протянуть упряжь. Багажник был заполнен оружием, боеприпасами и провизией. Лилли собралась было что-то сказать, но ее окликнул голос сзади.

– Только не говори, что заставишь меня ехать на одной из этих полудохлых кляч.

Лилли обернулась и увидела Джинкс и Томми, одетых в разгрузки, с кобурами, хлопающими по бедрам, и с тяжелыми вьюками на плечах. Лилли испытала невероятное облегчение, прочистила горло и сказала:

– Прости, Джинкс… нам потребуются мускулы Стрелы. Томми, поедешь со мной в повозке?

Джинкс забросила свой вьюк на ближайшую лошадь, заставив ее захрапеть и попятиться. Она тихо прошептала что-то животному, потрепав его по холке и погладив гриву. Затем вытащила моток скотча, нагнулась и стала обматывать серебристой лентой копыта коня. Эта мера не спасет его от стаи мертвецов, но укус хотя бы одного ходячего отразит.

Лилли подошла к Джинкс, положила руку ей на плечо и очень мягко сказала:

– Спасибо… Я тут на секунду испугалась, что потеряла вас.

– Ты думала, я пропущу все веселье? – Джинкс продемонстрировала свою фирменную кривую улыбочку.

– Ладно тебе, Лилли, – послышался голос сзади. Она развернулась и посмотрела на Томми, который, сунув руки в карманы, застенчиво смотрел в землю. – Прояви к нам хоть немного доверия.

Лилли потянулась к Томми и коснулась его волос:

– Я больше никогда в вас не усомнюсь.

Тут внимание Лилли привлекло шуршание шагов по гравию, доносящееся с противоположной стороны двора. Лилли оглянулась через плечо.

– Извините все, я немного опоздал, – сказал Майлз Литтлтон, одетый в свою любимую толстовку с капюшоном, с рюкзаком в руке, с «глоком» в кобуре, закрепленной на патронташе вокруг тощей груди. – Искал туалетную бумагу. Моя мама любила говорить: «Никогда не отправляйся на природу без туалетной бумаги».

Лилли сглотнула комок, подступивший к горлу, глаза у нее были на мокром месте. Что-то в тоне его голоса, грусть в его глазах, то, как он стиснул челюсть, подсказывало ей, что Майлз Литтлтон был немного не в себе. Он выглядел ошеломленным. Но Лилли не могла позволить себе роскошь поддаться эмоциям прямо здесь. Она вдохнула свежий предрассветный воздух, хлопнула в ладоши и сказала:

– Никогда в жизни я так не радовалась, слушая про туалетную бумагу.

Он осторожно повернул к ней голову, скрытую тенью от капюшона:

– Ты же не думала, что я тебя брошу, нет? Ты что, думала, я Король-Болтун?

Лилли подавила еще один прилив эмоций.

– Перестаньте, Ваше Величество, пора в дорогу.

К этому моменту Эш закончила запрягать коня, захлопнула багажник и проверила задние колеса. Она скептически смотрела на самодельную повозку, пока остальные забирались в нее – Лилли взялась за вожжи, а Томми уселся рядом, с дробовиком в руках. Джинкс влезла на мерина, неловко хлопнув уздечкой, когда конь начал возмущаться, храпеть и пятиться к ближайшему зданию.

– Тише, шалун, – Джинкс мягко урезонила его, проверяя самое большое из своих мачете на предмет быстрого хода в ножнах. Майлз, забравшись на своего коня, удостоверился, что «глок» приведен в безопасное положение, заряжен и должным образом размещен на патронташе. У него было около сотни патронов – спасибо Эш и ее хорошо укомплектованному арсеналу.

– Спасибо за все, – сказала Лилли сквозь отсутствующее лобовое стекло. Эш кивнула и ответила:

– Вас теперь меньше на одного, не так ли?

Лилли поежилась:

– Если честно, я ее ни капли не виню. Может, она поступила мудрее всех.

– Мы убедимся, что она в целости и сохранности доберется до Вудбери.

– Проведайте Дэвида Стерна, хорошо? Он крепкий чувак, но его прилично потрепало.

– Сделаем. – Эш отступила назад и уперла руки в бока. – Надеюсь, вы их вернете.

Лилли взглянула на нее:

– Но ты думаешь, что мы не сможем.

– Я никогда так не говорила.

– И без того понятно.

Солнце едва появилось над горизонтом, лучи болотного цвета, появляясь над крышами, превратили древние железные постройки в силуэты. Воздух звенел от птичьего чириканья и гудел от насекомых. Эш пыталась сформулировать ответ, когда сзади послышался крик:

– ЭЙ, ВЫ!

Все повернули головы в сторону крупной чернокожей женщины в бандане. Она быстро вышла из-за угла здания. Приближаясь, она вся звенела и покачивалась, на широком бедре висело новенькое мачете, а из-за плеча виднелся набитый рюкзак.

– Не уезжайте без меня!

Норма подошла к тарантасу со стороны водительского сиденья и помедлила возле открытого окна. Две женщины встретились глазами и довольно долго молча смотрели друг на друга. Язык тела и выражения лиц были едва уловимы, но от этого не менее выразительны. То, как выступал вперед подбородок Нормы – хотя и еле заметно, но с вызовом и гордостью, и то, как Лилли наклонила голову с почти отеческим выражением «я-же-тебе-говорила», – все это длилось лишь мгновение. Затем Лилли расплылась в самодовольной улыбке, и лицо Нормы осветило выражение симпатии, может, даже некоторого восхищения, когда она усмехнулась в ответ. Обмен любезностями окончился, слова не понадобились. Лилли повернулась к Томми и произнесла:

– Освободи для нее заднее сиденье.

Они покинули Харальсон и двинулись на север. Лилли сидела спереди и правила этой повозкой – монстром Франкенштейна. Огромная лошадь быстро покрылась потом, а изо рта у нее пошла пена от напряжения. Джинкс и Майлз ехали по обе стороны фургона, храня гробовое молчание, напряженные, вздрагивающие от каждого звука. Все понимали, что по мере приближения к окраинам павшего города опасность возрастает, и чувствовали присутствие чего-то невидимого и страшного.

Тем утром они пересекли южную часть округа Ковета без происшествий. Ближе к полудню проехали еще дымящиеся развалины станции Белла. На некотором расстоянии к западу от дороги ветряные мельницы лежали в руинах, некоторые из них были сломаны пополам, у некоторых отсутствовали лопасти, а от некоторых поднимался дым. От этого зрелища внутри у Лилли все сжалось – двенадцатиакровая ферма напоминала теперь средневековую крепость, подожженную и разрушенную катапультами. Проезжая мимо северного угла станции, они осознали, что нападение на нее произошло совсем недавно: мелкое соленое болотце все еще сверкало от бегущих по воде разрядов. Клубок силовых кабелей проводил остаточное электричество. Останки примерно дюжины мертвецов лежали, увязнув в углублении, невольно конвульсивно подергиваясь от каждого случайного удара умирающего тока. Лилли прибавила скорость, стегнув лошадь вожжами и заставив ее перейти с рыси на галоп. Другие тоже пришпорили своих коней, чтобы не отставать. За несколько часов Лилли и ее команда перекинулись лишь несколькими словами. Все они чувствовали присутствие похитителей, чуяли, как нарастала незримая угроза. Они ощущали запах мертвой плоти в воздухе. Они чувствовали присутствие толп мертвецов на их пути, им жгло глаза, внутренности конвульсивно сжимались, а пульс учащался.

К полудню они добрались до вершины холма и впервые оглядели окраины округа Фултон, простершиеся внизу.

Лилли резко остановила повозку, остальные тоже притормозили. Лилли ощущала пульсирующие удары сердца в ушах, ее желудок что-то стискивало, когда она вдыхала тухлое зловоние мертвецов, наполняющее воздух. Она наблюдала свидетельства того, о чем ее в течение нескольких месяцев предупреждали. Остальные таращились, не в состоянии вымолвить ни слова от потрясения. Доносящийся со всех сторон низкий гул, производимый монстрами, эхом уходил в небо и оглушал Лилли, пока она медленно обозревала панораму, наполненную тысячами, а может быть, десятками тысяч мертвецов, толкущихся внизу, на лугах и в долинах вдоль пригородной линии. Это напоминало дьявольскую муравьиную ферму, растянувшуюся на несколько сотен ярдов во всех направлениях – только вместо муравьев шевелились потрепанные ходячие. Издалека казалось, что вся эта масса волнуется, течет и плещется в зачумленном пригороде, словно на черной картине, написанной пуантилистом. Они никуда не продвигались и не меняли позиции. Лилли потянулась к рюкзаку, достала бинокль и приложила его к глазам.

Послышался сдавленный голос Нормы с заднего сиденья:

– Что теперь, как думаешь?

В бинокль Лилли увидела океан разлагающихся лиц, кусающих воздух, с почерневшими зубами и глазами цвета старой слоновой кости. Рваная одежда, в которую были облачены мертвецы, большей частью превратилась в серые тряпки. Тела всех форм, размеров и степеней разложения бродили и сталкивались друг с другом или просто стояли на месте, и эта мешанина останков простиралась на мили. Заполнившие бездну случайные частицы, чьи холодные серые руки скреблись в этой пропасти, неуемные, движимые непостижимыми позывами.

– Мне кажется, они выжидают, чтобы посмотреть, что мы будем делать, – пробормотала Лилли скорее самой себе, чем кому-то еще.

– Кто? – прозвучал голос Томми, натянутый, словно струна пианино. – Ходячие?

– Похитители.

– Думаешь, они за нами наблюдают?

– Думаю, да.

Томми изучающе посмотрел на нее:

– Погоди, я знаю этот взгляд. Ты же не думаешь…

– Пристегни ремень!

– Нет, Лилли!

– Держись!

Лилли щелкнула вожжами, и кобыла сорвалась в галоп, заставив повозку накрениться. Они мгновенно скатились по склону. Джинкс и Майлз присоединились к этой смертельной гонке. С тех пор, как почти четыре года назад началось нашествие чумы, выжившие раздумывали, рассуждали и мучились вопросом о некоторых вещах, которые стоило бы знать о поведении мертвецов, будто определение «ходячие» провозглашало появление нового рода и вида существ (собственно, так оно и было). Способны ли они учиться? Могут ли они осмысливать что-то? Могут ли они усваивать знания? Является ли их поведение исключительно неосознанным? Они испражняются? Сфера исследований, которая больше всего занимала выживших и буквально не давала им спать по ночам, касалась «стадного инстинкта».

До сих пор никто так и не мог с уверенностью сказать, каким образом формировались стаи, объединяла ли их какая-то цель, как долго ходячие оставались в группе, прежде чем разлететься, словно листья, гонимые ветром по морской глади. Единственное, что не вызывало обсуждений, так это их катастрофическая смертоносность. Стадо представляло собой движущийся поток разрушения, учитывая совокупную силу огромного количества «поедающих машин», собранных в одном месте и движущихся синхронно. Позже особо наблюдательные выжившие обратили внимание на менее заметный аспект поведения групп: по-видимому, чем больше стая, тем менее она плотная. По какой-то причине в толпе образовывалось все больше свободного пространства, когда огромное количество ходячих собиралось на одной территории. Этот феномен среди некоторых выживших получил название «проплешин». И именно он стал причиной, по которой Лилли повела свою команду прямо в центр толпы. Если она сможет двигаться по этим проплешинам, по минимуму контактируя с ходячими, у нее может получиться провести группу нетронутой сквозь стадо мертвецов и выйти с другой стороны. Но чтобы это сделать, нужно было агрессивно и без колебаний врываться в эти бреши.

Теперь на их колымагу, мчащуюся по неровному склону холма вслед за конем по кличке Стрела, действовала сила гравитации, заставлявшая Лилли и Томми вжиматься в кресла. Задние колеса, уже практически сдутые, громыхали по кочкам и камням. С каждой стороны повозки бешено мчались Майлз и Джинкс, стараясь двигаться в ее темпе. Впереди, у подножья холма, примерно в сотне ярдов от них, без цели и направления двигались внешние края толпы. По мере того, как дребезжание повозки и топот копыт раздавались все ближе и ближе, одутловатые серые лица начинали оборачиваться на шум. Молочные глаза уставились на приближающихся людей; ходячие были похожи на обозленных пьяниц.

– Не высовывайте руки и ноги из салона! – крикнула Лилли Томми и Норме без тени юмора.

– ЧЕРТ! – Томми съежился внутри повозки, когда они промчались по направлению к переднему краю толпы. Нащупал свое ружье двенадцатого калибра. Они были уже достаточно близко, чтобы почуять вонь гнилого мяса, нависшую над толпой, словно пелена тумана, разглядеть черную слюну на лицах и услышать низкий гул звериного утробного рыка. Пятьдесят ярдов, тридцать, двадцать.

Лилли высунулась из окна и крикнула так, чтобы ветер донес ее слова Джинкс и Майлзу:

– ДЕРЖИТЕСЬ ПРОПЛЕШИН!

Она снова и снова хлестала вожжами, заставляя лошадь скакать с максимальной скоростью. Осталось пятнадцать ярдов… десять… пять, четыре, три, два, один.

Первый удар настиг молодую женщину на поздней стадии разложения. Левый борт повозки ударил это существо с огромной силой. Волна тухлой крови и разложившихся тканей залила открытый перед машины, где находились капот и двигатель, и покрыла Лилли и Томми толстым слоем вонючей жижи. Томми выдохнул и дважды выстрелил сквозь открытое окно в колонну ходячих, сминая их, заставляя кровавые брызги хлестать в солнечных лучах, освещающих луг.

Лилли чувствовала, как ее барабанные перепонки дрожат и звенят, пока она держит вожжи натянутыми.

Лошадь круто повернула, чтобы избежать очередного столкновения со стеной мертвецов, и врезалась в мужчину средних лет, одетого в рваный костюм. Пряжка на сбруе так сильно ударила ходячего по лицу, что его гниющие глаза вывалились из черепа, словно пробки, и взлетели в воздух на кровавых волокнах нервов. Еще один мертвец оказался смят тяжелыми копытами. Животное громко ржало и голосило, лавируя в трясине мертвецов с негнущимися ногами. При очередном повороте налево конь взревел, сбив полдюжины неуклюжих трупов, прежде чем прорваться через очередное их скопление и попасть на проплешину – почти акр пустого места, свободного от ходячих. Лилли воспользовалась возможностью и глянула в боковое зеркало на Джинкс и Майлза. Оба также достигли проплешины, и кони, и ноги наездников были покрыты черным маслянистым веществом. Каждый из всадников размахивал оружием с длинным лезвием, покрытым кровью – у Джинкс было трехфутовое мачете, у Майлза – потускневшая от времени сабля периода Гражданской войны, утащенная из заброшенного музея в Мичигане. Оба они тяжело дышали – им пришлось прорубать себе путь сквозь множество мертвых. Лилли ударила вожжами. Лошадь, вся в пене, храпя, галопом помчалась через открытое пространство. Лилли дернула левую вожжу, чтобы заставить животное вернуться на тропу, ведущую к северу. Никто и не заметил, как закончилась проплешина.

Еще один аспект, касавшийся проплешин, заключался в том, что случайный порядок этих пустых мест постоянно менялся: проплешины перетекали с места на место без предупреждения, с неожиданностью волн, откатывающихся обратно в море. В тот самый момент Лилли обнаружила, что ближайший круг мертвецов на расстоянии, может быть, пятидесяти футов уже учуял их присутствие и неловко развернулся, устремляясь к людям. Проплешина начала уменьшаться, а стая – давить со всех сторон.

До этого самого момента Лилли не обращала особого внимания на отдельных ходячих – она отмечала лишь очертания да вонючие, покрытые слизью зубы. Но теперь, при свете дня, по мере того, как эти существа надвигались со всех сторон, Лилли увидела, как приближалась женщина с разорванным пополам туловищем, половина лица которой болталась, словно шарф из плоти, а зеленые зубы щелкали. Потом разглядела еще одного – к ним приближался очень пожилой мужчина с огромной дырой в животе, такой, что сквозь нее, будто сквозь портал, просачивался солнечный свет. У еще одного мертвеца – пожилой женщины, одетой в грязный медицинский халат, – в груди торчал четырехфутовый кусок арматуры. Лилли окинула взглядом горизонт, чтобы сориентироваться. В некотором отдалении она увидела край леса в тени широкого оврага. Прямо перед деревьями в горячем мареве послеполуденного неба она заметила ржавую водонапорную башню с городским гербом Морленда, штат Джорджия, и осознала, что Купер Стивс и его арсенал находятся прямо за следующим заросшим холмом. Мгновенно, без особых раздумий Лилли решилась на бешеный бросок в сторону деревьев. Она дернула один повод, затем щелкнула обоими изо всех сил.

– Все сюда!

И лишь несколько минут спустя они поняли, какую чудовищную ошибку совершили.

Несколько безумных мгновений им казалось, что Лилли приняла верное решение. Лошадь прорывалась сквозь надвигающуюся волну мертвецов по инерции, словно таран, сбивая одно тело за другим – прежде, чем у них появлялась возможность вцепиться зубами в потную шкуру животного. Обвисшие бледные лица валились назад от ударов, тела перемалывались во вздымающихся взрывах плоти и жидкости, копыта месили бурлящие массы останков.

Руки, похожие на когтистые лапы, пытались схватиться за колеса фургона или лошадиные копыта, но их спасала липкая лента. И все это сопровождалось неописуемым звуком – симфонией шипения, вздохов, рычания и воплей, тонущих в громыхании колес фургона и топота. Джинкс и Майлз следовали прямо за самодельной повозкой. Их оружие, блестящее на солнце, превратилось в одно сплошное смертоносное пятно, пока они рассекали волны мертвецов, сминая их с обеих сторон, прорубая проход сквозь толпу, не спуская глаз с задней части повозки, вилявшей по склизким человеческим останкам. Струи крови и потоки желчи лились на них с каждым ударом, петляя в воздухе, словно траурные полосы черного крепа. Вонь стала до того сильной, что было трудно дышать.

Впереди повозка с грохотом катилась к гребню холма. Лилли судорожна лупила поводьями, не давая лошади снижать скорость, и двигалась на север. За лошадиным крупом и за границей плато, простершегося впереди вдоль луга и возвышающегося над лесистым оврагом, нелегко было что-либо увидеть. Все, что Лилли пока могла разглядеть – это верхушки деревьев на фоне неба. Она понятия не имела, насколько крут был склон, есть ли там ходячие и сможет ли повозка вообще проехать по каменистой почве. Достигнув наконец края, Лилли ахнула, когда лошадь пустилась вниз под углом в сорок пять градусов. Случайные ходячие, ползущие к холму, взлетели в воздух, когда лошадь с повозкой покатились вниз. Лилли потянула поводья что было сил, тщетно пытаясь замедлить бег.

Страх падения – один из первобытных страхов (и, по сути, универсальный). Психологический аналог ужаса, наступающего при потере контроля. Он подпитывал ночные кошмары Лилли Коул, а когда он проявился – или готов был вот-вот проявиться – в реальной жизни, ее это просто опустошило. У подножья холма лошадь столкнулась с группой из примерно полудюжины крупных движущихся трупов. Их плоть, по большей части разложившаяся и червивая, болталась клочьями. Эти огромные монстры буквально взорвались от удара, устроив что-то вроде взрыва мякоти перезрелых фруктов. Лица разверзались, головы отваливались от падающих тел, конечности взлетали в воздух, волны кишок разрывались, расплескивая черную жижу по всему оврагу.

Лошадь скользила по этому жирному веществу, растекшемуся вокруг нее. В одно страшное мгновение животное стало терять равновесие. Его передние ноги буксовали на слизи, бешено молотя, и оно начало заваливаться в сторону. Лилли почувствовала, что центр тяжести сместился, и вся металлическая повозка начала терять управление. В ушах у женщины звенело, сердце билось в горле. Она едва слышала крик Томми Дюпре, когда повозка начала опрокидываться.

Будто Вселенная целиком повернулась вокруг своей оси. Фургон рухнул набок, Лилли упала на Томми. Она даже не видела, как пытались затормозить две другие лошади позади, пока не стало слишком поздно. Майлз и его конь покатились по дну оврага, потеряв равновесие, и врезались в заднюю часть повозки, перевернувшись и растянувшись в склизкой куче на земле. Повозка содрогнулась, отбросив Лилли и Томми к боковой стенке. Колымага продвинулась вперед еще на десять футов. Джинкс и ее конь влетели на место крушения, также ударившись о заднюю часть повозки. Спустя мгновение оглушенная Лилли, борясь с головокружением, попыталась сориентироваться внутри рухнувшего фургона. Сквозь пыльную дымку она видела Майлза Литтлтона, придавленного лошадью. Он пытался освободиться, а Джинкс ползла к нему, подволакивая правую ногу. Похоже, она получила травму во время падения. Лилли стала звать их, но вдруг услышала звук, от которого ее бросило в холод. На границе леса, менее чем в пятидесяти ярдах, между кривыми дубами и колоннами сосен просачивалась новая волна растрепанных фигур. Оскаленная стая возникла, словно маслянистый черный прилив, и ходячие поплелись в сторону людей.

Глава восьмая

– Что теперь, Кэп?

Человек с биноклем говорил быстро, будто это звучала аудиозапись, прокрученная на два оборота в минуту быстрее. Из одного уголка его рта свисала самокрутка, подергиваясь и роняя пепел, пока он говорил.

– Позволим этим мешкам с гноем покончить с ними?

– Дай взглянуть. – Брайс выхватил бинокль у своего заместителя и из открытого окна уставился на происходящее внизу на лугу. В бледном солнечном свете, косо падающем сквозь лесные ветви, Брайс увидел армию мертвецов, надвигающуюся на придурков из Вудбери. Исход был очевиден. Крепкая дамочка, шатенка, похоже, главная, помогала подростку и чернокожей женщине выбраться из повозки. Вот дамочка обернулась, выждала момент и выстрелила в приближающиеся мешки с гноем. Кажется, так. Она уложила троих, глазом не моргнув, а затем повернулась к повозке и – господи! – одной, мать ее, рукой поставила колымагу обратно на колеса. И все это происходило, пока к ней приближалась стая, и она уже сама была без пяти минут труп – к чему утруждать себя? Но она не сдавалась, эта дамочка. Вот ведь крутая сучья дочь. Брайс никак не мог понять, что с ней делать.

Еще одна девчонка, мужиковатого вида, стаскивала лошадь с черного парня. Теодор Бо Брайс, бывший сержант сто первой воздушной дивизии, дважды побывавший в Афганистане, продолжал наблюдать и раздумывать, как поступить с засранцами. При этом он крутил массивную печатку на пальце правой руки. Эту нервную привычку он приобрел после отставки, обучая рекрутов в Форт-Беннинге. Когда он думал о какой-нибудь трудноразрешимой проблеме или о каком-нибудь упертом рядовом, он навязчиво мял заднюю часть массивного золотого кольца с огромным рубином и выгравированной латинской фразой stamus in statione pro te – «стоим на страже ради вас». Теперь он вертел и тер кольцо еще сильнее, решая, что делать с этими недоделанными спасателями.

Высокий худощавый мужчина неопределенного возраста, подстриженный под ежик, Брайс был одет в запыленный бронежилет поверх выцветшего камуфляжа. Его грубое лицо несло отпечаток каждого боя, в котором он участвовал. Он следил за этими придурками из Вудбери уже почти сутки и все больше раздражался, сидя за рулем своего тяжеловооруженного «хаммера». Машина стояла на повороте, откуда открывался прекрасный вид на происходящее, а в четверти мили к востоку от луга остальные члены группы Брайса ожидали приказов, сидя на своих мотоциклах, приспособленных к бездорожью. Дальше на двухполосной дороге теснился их остальной транспорт. По иронии судьбы, место, где сейчас сидел Брайс, когда-то было известно под названием Утес Влюбленных (или еще какое-то дерьмо наподобие этого), как значилось на указателе, висящем на ограде рядом. Но у Брайса было слишком мало времени на такую ерунду теперь, когда чума забрала у него семью, друзей, большую часть его товарищей-ветеранов и практически всех, кого он когда-либо знал.

– Стоит ли нам – это – вмешаться?

Дэниэлс, щуплое лысое чучело человека, сидевшее на месте стрелка, то и дело посасывал свою вонючую сигарету и широко открытыми глазами смотрел на командира.

– Это ж любимое слово доброго доктора, так? Вмешаемся? Что думаешь, Капитан?

Человек за рулем не ответил и не прервал идиотскую фразу Дэниэлса. Брайс был не из тех офицеров, что работают для галочки, он все делал ради долбаного выживания. Он продолжал смотреть в бинокль сквозь открытое окно, сжимая губы и раздумывая. Скоро ему пора будет возвращаться, иначе старик будет его распекать часами. Разумным решением было бы немедленно вернуться в штаб-квартиру и просто позволить лярвам отобедать этими идиотами. Но что-то останавливало Брайса. Что это – нездоровое любопытство? Шатенка? Может, это просто от скуки.

– Сколько комплектов тестовой аппаратуры у нас осталось?

– Ни одного, Кэп, кончились.

Старший мужчина бросил резкий взгляд на подчиненного:

– У нас было две дюжины этих штук, когда мы начали передислокацию.

Дэниэлс пожал плечами:

– Они быстро кончаются, особенно когда мотаешься от дома к дому.

– Черт, я не собираюсь брать никого с собой, у нас тут места нет.

– Что насчет грузовика Хопкинса?

– Этот кусок дерьма небезопасен от слова «совсем», я рисковать не хочу.

– Ну, так давай просто оставим их. Кому какое дело? Им конец, Кэп. Проблема решена.

– Да? Ты думаешь? – Брайс снова посмотрел в бинокль. – Я не уверен.

Он продолжал следить за происходящим на лугу, его голос стал низким и холодным.

– Ловкая бабенка, говорю тебе.

В бинокль Брайс увидел, как сожрали лошадей.

Суета, возникшая в угаре кормежки, очевидно, дала шатенке возможность отвести своих людей от толпы ходячих. Пару мгновений Брайс с садистским любопытством наблюдал за маленькой группой выживших, рванувших за своей предводительницей, которая теперь мчалась в сторону ближайшей рощи с древними дубами. Эта дамочка непростая. Без раздумий и колебаний она выбрала самый большой и сучковатый дуб и помогла товарищам забраться по его шершавому стволу. Один за другим они залезли на окаменевший ствол, в безопасное – хотя бы на какой-то момент безопасное – место, каждый из них неуклюже цеплялся за узловатые ветви. Главная залезла последней, и сделала она это очень ловко – Брайс подумал, что в детстве она была настоящим сорванцом.

Он снова взглянул на коней, точнее, на то, что от них осталось, и почувствовал, как его внутренности пронзает приступ отвращения. Брайс вырос в Виргинии, он был внуком заводчика лошадей и научился относиться к этим животным с почтением, которого они требовали. Его дед вырастил две дюжины конкурных коней, получивших высокие награды, и был членом команды Гран-при двадцать лет подряд. Брайс когда-то служил конюхом у многих дедовых клиентов и провел большую часть детства – до самого ухода в армию – в вонючих стойлах за уборкой, чисткой и расчесыванием животных, участвовавших в шоу. Теперь он вздрагивал, сочувствуя страданиям, которые наблюдал внизу, на лугу, по мере того, как безумие достигало своего апогея. Издалека мертвецы казались мясистыми пчелами, слетевшимися на алую клумбу, которые высасывали весь нектар до последней капли из извивающихся вопящих коней. Кровь ручьями растекалась из-под ног толпы, расплескиваясь волнами по голой земле, пока жертвенные животные наконец не затихли.

Это, похоже, ввело стаю ходячих в оргазмические конвульсии ненасытности, их лица зарывались в испускающие пар внутренности лошадиных боков и животов, покрытая шерстью плоть выворачивалась наружу, разрываемая бесчисленными рвущими ее зубами. Брайсу даже пришлось отвернуться. На войне он всякого повидал, но это зрелище почему-то терзало его душу сильнее, чем самая страшная бойня, увиденная на войне. Страдальческий вздох вырвался из его груди, и к горлу подступила тошнота. Он настроил бинокль обратно на среднее расстояние, чтобы разгядеть дубовый лес. Брайс наблюдал ребят из Вудбери, кое-как собравшихся в кучу на ветках гигантского дуба. Некоторые из них крепко держались за качающиеся прутья с выражением застывшего ужаса на лицах, наблюдая последние стадии голодного безумия. В послеполуденном свете их глаза блестели от ужаса и отвращения, они были похожи на сов.

Брайс обнаружил, что снова фокусирует телескопические линзы на женщине с тугим каштановым хвостом на голове, с напряженными глазами и таким выражением лица, как будто все это – обычное дело. Ее фланелевая рубашка, рваные джинсы и военные ботинки придавали ей вид какой-то заблудившейся сандинистки[18] или бойца герильи[19] из какой-то богом забытой банановой республики. Он зафиксировал бинокль и стал изучать ее поведение. Может, он делал это для дальнейшего сбора данных – чтобы знать врага вроде как, – или же она его просто поразила. Теперь он видел ее во всей красе, остолбеневшую от вида того, как были съедены ее лошади, видел ее зубы, стиснутые в неприкрытом страдании. Некоторые члены ее группы смотрели в другую сторону, но только не эта маленькая крепкая птичка. Она смотрела и смотрела на то, как ее призовые скакуны превращаются в кровавое месиво. Кажется, она сейчас закричит, но, конечно, она держалась как хороший солдат. Брайсу хорошо был знаком этот взгляд – этот напряженный хмурый взгляд. Он представил самого себя в моменты, когда он терял своих людей на поле боя или терял друзей из-за ходячих.

Голос Дэниэлса прервал его размышления:

– Каков вердикт, Кэп?

Брайс взглянул на своего зама, будто тот его разбудил:

– Что?

– Каков вердикт? Мы оставим их мертвякам или что?

Брайс помотал головой.

– Нет… они так далеко зашли, чтобы вернуть этих детей. Я это уважаю. Вот что мы сделаем. – Он снова посмотрел в бинокль. – Свяжись с Бойлом и парнями на телефоне, скажи им двигаться дальше и отвезти детей на ранчо. Скажи, что остальные будут ждать здесь до темноты, а там посмотрим, кто выживет из этой группы. Быстренько и аккуратно заберем оставшихся и проверим в штаб-квартире.

Он посмотрел на Дэниэлса:

– Ты понял?

Дэниэлс кивнул:

– Вас понял.

– Хорошо. И сделай мне одолжение… успокойся на хрен. – Брайс смотрел в бинокль и продолжал разглядывать эту несгибаемую девушку с хвостиком. – Возможно, мы тут задержимся.

Вечером рано темнело, лето уступало место осени, дни становились короче, и листва на некоторых деревьях из насыщенно-зеленой начала уже становиться бледно-желтой. Тени удлинялись. Небо приобрело цвет индиго, а температура понизилась. В слабеющем дневном свете деревенское захолустье выглядело иначе – более тернистым, темным, почти амазонскими джунглями. Топография этих мест – не единственное, что преобразилось из-за чумы. Сами деревья росли с деформациями, отмершие листья и уродливые ветви, словно скрюченные конечности безнадежных больных, свидетельствовали о большом количестве радиации. Старые леса сплетались и срастались друг с другом со скоростью ненасытных метастазирующих клеток. Даже массивный кривой допотопный монстр, на центральном стволе которого, словно загнанные птицы, спасались Лилли со своим отрядом, казалось, бурно разросся в годы чумы. Его узловатые ветви образовывали широкую сеть жилистых мускулов. Некоторые крупные отростки ствола опустились за десятилетия так низко, что теперь прорастали в землю и обратно, словно гигантские прокаженные угри, ныряющие в поисках пищи. Каждые несколько минут Лилли смотрела вверх сквозь расщелины в ветвях, чтобы напомнить самой себе, что небо все еще здесь, хотя и потемневшее, будто погребальный покров, унизанный тусклыми звездами. Постоянное, нескончаемое, нервирующее гудение мертвых голосов доносилось с земли в сорока футах внизу и заставляло Лилли стискивать зубы. Близость темноты усугубляла ситуацию. Стая застыла. В мрачнеющем свете луг к югу от них наполнился таким множеством мертвецов, что выглядел будто расстелившийся по земле огромный движущийся ковер из теней. Зловоние наполнило воздух вблизи деревьев, смешиваясь с сочными запахами коры, мха и разложения.

– Понимаю, что тут не много, – сказала Норма Саттерс хриплым выдохшимся голосом. Ее полное тело неловко помещалось в V-образной развилке между двух стволов. Шум снизу почти заглушал ее голос. Свитер вонял желчью и другими жидкостями, выплеснувшимися из ходячих. Ее лодыжки, обмотанные липкой лентой, и теннисные туфли «Рибок» свешивались из древесной впадины, словно ноги маленького ребенка. – У меня есть немного красной лакрицы, которую я успела прихватить. Если кто-то хочет, угощайтесь.

Все промолчали. Джинкс сидела рядом на горизонтальном изгибе ствола и молча жевала жесткий кусок вяленой говядины, мрачно оценивая прищуренными глазами длину и ширину растянувшейся стаи.

Потеря лошадей тяжело ранила Джинкс Тирелл. Сейчас у нее был взгляд, который Лилли время от времени замечала на лицах других выживших – злобный ошалевший стеклянный взгляд, который обычно предшествовал актам бурного насилия. Рядом с ней на ветке балансировал Майлз Литтлтон, пытаюшийся молча открыть перочинным ножом жестяную банку с консервированным фаршем. Его лицо имело страдальческое мрачное выражение, он тяжело дышал ртом. Томми Дюпре был единственным, кто стоял. Он держался за болтающуюся спираль свившихся стеблей, словно за поручень в поезде в час пик по дороге домой. Он смотрел на Лилли и ждал, пока она что-нибудь скажет. Лилли глотнула воды из армейской фляги, вытерла рот и произнесла:

– С этого момента мы должны беречь все – воду, еду, патроны, медикаменты, все. Мы можем выбраться из этой переделки, я знаю, что мы можем. Но идти придется самим. Лошадей больше нет, это серьезный удар, но мы сможем преодолеть и это.

Лилли чувствовала, что ее сердце бьется слишком сильно. Иногда это напоминало неисправный подшипник в моторе, сбоящий из-за перебоев зажигания. До сих пор она сдерживала панику, думая о детях, об их возвращении любой ценой. Но теперь она потеряла способность фокусироваться. Она вспомнила, как однажды страдала от морской болезни, когда вместе с отцом переправлялась на пароме через реку Теннеси недалеко от Чаттануги. Она вспомнила, как ее отец Эверетт советовал дочери не сводить глаз с горизонта. Но в данный момент, к сожалению, горизонт был скрыт темными силуэтами ветвей и зарослями испанского мха, который колыхался, словно занавески, от ночного бриза.

Лилли зафиксировала взгляд на каком-то самодельном строении, которое практически вросло в дерево на расстоянии пятидесяти футов от нее. Его древняя кровля потускнела и посерела от гнили и погодных условий. Старинный домик на дереве когда-то служил детям секретным убежищем, местом, где можно было скрыться от школы и родителей, укрытием, где можно было курить, пить пиво и разглядывать мужские журналы. Хижина двадцати футов в ширину увязла в разрастающемся стволе и была скрыта в тени листьев – жестокая шутка над потерей невинности, хрупкостью жизни и превратностями апокалипсиса. Некоторые из неровно расположенных окошек были заколочены и теперь выглядели как маленькие пародии на настоящее «взрослое» запустение. От этого зрелища на сердце у Лилли стало еще тяжелее. У нее в детстве был домик на дереве на заднем дворе. Это было место, где она узнала много нового о мальчиках, выкурила первый косяк и регулярно употребляла украденный мятный ликер.

Теперь эта мерзость, вырисовывающаяся из тени на расстоянии двадцати ярдов, заставляла ее внутренности сжиматься от отвращения.

– Если хотите знать мое мнение, – Норма Саттерс ворчала вполголоса, глядя вниз, хотя ее слова совершенно точно адресованы Лилли, – я не знаю, как мы перенесем это все на ногах и потащимся через долбаное стадо.

– Да заткнись уже на хрен! – Джинкс повысила голос на старшую женщину, и от громкого окрика все вздрогнули. – Долго ты еще будешь продолжать жаловаться?!

Томми зажмурился:

– Только не надо опять, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

– Эй! – Лилли подняла руку, осаживая их громким театральным шепотом. – Спокойно!

Она почувствовала, как под ними оживилась целая армия, двигаясь на звук голосов, словно рыбы в аквариуме, учуявшие корм, который бросили на поверхность воды.

– Джинкс, все нормально. Она просто спускает пар. Ее не в чем упрекнуть.

– Я ни на кого не ругаюсь! – оскорбленно рявкнула Норма.

Джинкс вперилась в дородную женщину испепеляющим взглядом:

– У меня для тебя срочные новости. Лилли только что спасла твою гребаную задницу, так что прояви немного благодарности!

– Прекратите! – Томми Дюпре дернулся на своей жердочке так, будто от этой ссоры его ударило током. Он чуть не свалился с дерева, закрывая уши. – Хватит, хватит, хватит! Перестаньте!

– Ладно, хорош. Успокойтесь все, – мягко произнесла Лилли, протиснулась к Томми и обняла его одной рукой. Она крепко сжала его в объятиях, укачивая вспотевшую голову и шепча: – Мы отсюда выберемся, я обещаю, с нами все будет в порядке. Мы найдем твоих брата и сестру.

На одно-единственное нереальное мгновение повисла пауза, будто сам воздух вокруг сделал глубокий вдох. Лилли первая услышала шум. Она взглянула вверх.

– Тихо, – прошептала она. – Секунду. Держитесь. Слушайте… слушайте.

По ветвям прошуршал легкий бриз. Лилли задалась вопросом, не начались ли у нее галлюцинации из-за стресса. Может, ей почудилось. Однако она могла поклясться, что только что слышала скрип – неестественный звук, исходящий откуда-то из параллельной плоскости, откуда-то из тени от деревьев. Это могла быть ветка, качающаяся на ветру, но звук показался Лилли слишком резким и грубым – на ветку не похоже.

– Что это? – поинтересовалась Джинкс, нервно глядя вниз и изучая неустанную стаю. Слава богу, ходячие не лазают по деревьям.

Лилли поежилась:

– Не знаю. Мне показалось, я услышала что-то…

Звук снова донесся до ее ушей, на сей раз более громкий. За внезапным скрипом теперь последовал глухой звук удара, настолько резкий, что Лилли прикусила язык. Она взглянула вверх, и ее рука невольно потянулась к кобуре на бедре. Пальцы охватили рукоять «ругера», но она заставила себя остановиться. Ее взгляд зацепился за нечто в тени дерева. Остальные просто смотрели вниз в поисках ответа. Лилли не могла дышать. Она уставилась на древесный домик. Она пыталась подобрать слова, но смогла издать только вздох, полный ужаса и отвращения, когда скрипящий звук превратился в хруст дерева. Пораженная, парализованная и загипнотизированная, она увидела, как заколоченная дверь строения распахнулась. Остальные подняли глаза, расширившиеся и сверкающие от страха. То, что выбралось из поломанного маленького укрепления, не поддавалось логике, описанию или категоризации.

Глава девятая

Строго говоря, с точки зрения медицинской экспертизы, существ, которые показались на пороге домика, можно было назвать мертвыми детьми. Однако во мраке надвигающейся ночи среди летающих в воздухе светлячков и тополиного пуха фигуры, появившиеся из этого заброшенного укрепления, выглядели, как кошмарный сон. Размером не больше шимпанзе, с телами, по цвету и свойствам напоминавшими черную плесень, на лицах – замершие разложившиеся улыбки. Они бежали по раздвоенному стволу дерева, некоторые – на иссушенных руках и коленях. Некоторые из них до сих пор были одеты в испачканные комбинезоны «Ош-Кош» или грязные бейсболки, прилипшие к их гниющим черепам. Каждый рот с зелеными сгнившими зубами выглядел слишком большим для этих маленьких черепов. Движения каждого ребенка были дергаными и неловкими, будто заржавевшими, как у сломанной марионетки.

В тот самый момент все живые, кроме Майлза Литтлтона, поднялись и попятились назад, неловко отступая по горизонтальной поверхности ствола. Все, кроме Майлза, инстинктивно потянулись за оружием, и все, кроме Майлза, кажется, мгновенно осознали всю чудовищность ситуации. У них осталось так мало боеприпасов, что стрелять было бессмысленно. На первый взгляд там был минимум десяток детей-трупов, которые бросились к ним, как сумасшедшие мартышки, работая челюстями, издавая хриплые рычащие звуки, исходившие будто от кукол на веревочках.

В течение одного этого затянувшегося мучительного мгновения Лилли решила, что это потерявшиеся дети, осиротевшие из-за чумы, беглецы, которые вернулись в единственное место, где им было хорошо при жизни, место, где они желали не только не умереть с голоду, но превратились в семью оборванцев. И в тот самый момент, когда Лилли все это себе представляла, она заметила, что Майлз Литтлтон готов применить силу воли, чтобы все эти трудности завершились.

– Майлз, МАТЬ ТВОЮ! ТЫ ЧТО, МАЙЛЗ! НЕТ!

Тон и громкость голоса Лилли не только парализовали всех остальных, но и привлекли к ним еще больше мертвецов. Внизу, на земле, каждый ходячий в радиусе сотни ярдов от массивного дуба вяло сменил направление. Они начали сбиваться в кучу и столпились на маленьком участке в поисках источника человеческих голосов. Лилли проигнорировала адский ревущий хор и неописуемые запахи, идущие снизу. У нее был единственный шанс спасти молодого угонщика от любого героического плана, который его травмированный разум только что породил.

Лилли развернулась и начала спускаться обратно по толстому участку ствола. Но через мгновение, неловко наступив на развилку, она упала и приземлилась на плечо. Лилли чуть не потеряла равновесие. Она обняла ствол, вцепившись в него пальцами, повиснув, почти сползая. От удара она почти лишилась дыхания. Потом взглянула вверх. Ее взгляд затуманился, а головокружение грозило ей падением. Слезящимися глазами она наблюдала разворачивающуюся перед ней сцену.

Майлз Литтлтон преградил путь маленьким монстрам. Когда они подобрались ближе, он начал махать руками, словно подавая сигнал самолету, идущему на посадку.

– Идите и достаньте меня, говнюки! Вот так! Идите и достаньте! – крикнул он. Лилли вытащила свой «ругер», подумав, что сделает последний выстрел и, возможно, остановит это безумие, но было уже слишком поздно.

Первый из мертвых детей добрался до молодого угонщика в тот момент, когда он обернулся через плечо и в последний раз столкнулся взглядом с Лилли. На лице Майлза Литтлтона была написана вся его история: разоренный дом, жизнь на улице, десять лет наркотической зависимости, гордость и воровские умения, борьба за то, чтобы преодолеть судьбу, его непоколебимая вера в Бога и, может быть, даже его тайное стремление к матери, к семье, к благородным делам. Скорчившись совсем близко от него, достаточно близко для того, чтобы почувствовать едкую вонь мертвых детей, сгрудившихся вокруг, Лилли Коул осознала, что никогда толком не рассматривала лицо молодого человека дольше, чем мимолетное мгновение… до сих пор.

Теперь она бросила последний пристальный взгляд на эти длинные ресницы, по-женски изящный рот, клочковатую бородку, высокие скулы и опыт жизни на улице, мелькающий в глазах Майлза в момент, когда на него набросились монстры. Один из них вцепился в ногу, другой – в область почек, еще один добрался до шеи. У Майлза была странная улыбка, когда он последний раз посмотрел на Лилли. Его лицо приняло практически блаженное выражение, которое никак не соответствовало ужасным звукам, раздававшимся вокруг, не последним из которых был вопль Нормы Саттерс. Полная женщина хотела заступиться за него, спасти своего названого сына, но Джинкс, единственная из всех, удерживала ее. Майлз улыбался, и кровь текла из уголков его рта, пока детские зубы, острые, как у пираний, пронзали его живот и внутренние органы. Лилли закричала, когда Майлз наконец перевернулся и полетел вниз, словно выполняя неловкий прыжок с жизненной сцены в небытие.

Лилли потянулась к молодому человеку, как будто в ее силах было остановить развитие событий, вытащить его, переместиться назад во времени, поставить этот эпизод на паузу, перемотать назад и удержать угонщика от этого глупого поступка. Но теперь минимум полдесятка мертвых детей пытались вцепиться в Майлза, упавшего на слабое место ствола – длинную свешивающуюся ветку. Он приземлился на ее окончание и быстро провалился дальше, а оставшиеся маленькие трупы полетели вместе с ним к его смерти, заставив весь древесный скелет вибрировать и сотрясаться.

Лилли взглянула на свои руки и колени, все еще прильнув к центральному стволу, не осознавая, что начала плакать. Слезы бежали по ее лицу обжигающими солеными струйками. Ее зрение помутилось, когда она попыталась сфокусироваться на очертаниях, просвечивающихся сквозь тени внизу. Звук, с которым Майлз приземлился в стаю на земле, казался странно приглушенным, смягченный подушкой из бесчисленных мертвых. Крик Нормы не ослабевал, словно ужасающий контрапункт в усиливающемся хоре рева и утробного рычания, доносящихся снизу. Лилли вытерла глаза, борясь с рвотным позывом, и увидела, как стая отступает обратно в темноту, откуда появляется другая толпа дрожащих теней, проталкивающихся к неожиданно предоставившимся им все еще теплым человеческим останкам. Лилли попыталась пошевелиться, как-то отреагировать, позвать, крикнуть, сделать хоть что-нибудь… но на мгновение все, на что она была способна, это оставаться приклеенной к стволу и наблюдать. Через долю секунды она осознала, что происходит внизу.

Джинкс слезала по толстому центральному стволу первой, за ней следовала Норма, затем Томми и, в конце концов, Лилли. Каждый из них прекрасно знал, что окно возможности будет открыто считаные секунды, пока стая занята поглощением Майлза Литтлтона. Выжившие спускались один за другим, с максимальной скоростью, на которую способен человек, обдирая колени, ударяясь о древесные наросты, молча, тяжело дыша, пока не спрыгнули на расчистившийся участок у подножья огромного дуба. На какой-то момент – милостивый, чудесный – перед ними распростерся единственный акр голой земли, твердой и гладкой, словно танцплощадка, свободной от мертвецов, покрытой прохладной ночной дымкой. Опустив головы, они двигались друг за другом по плотной земле, перемещаясь в сторону близлежащих деревьев примерно в сотне ярдов от них. Если они смогут добраться туда прежде, чем остатки стаи нападут на след их стремительного отступления, им, вероятно, удастся выбраться. Лилли периферийным зрением следила за внешними краями толпы на расстоянии от пятидесяти до ста ярдов от них, когда случайная волна ходячих внезапно заметила людей, обращая свои металлические взгляды на Лилли и ее команду. Из-за этого сердце Лилли заколотилось еще сильнее, она ускорилась, жестами заставляя остальных поторопиться.

Никто из них не осмелился оглянуться на устрашающую сцену кормежки с другой стороны гигантского дуба. К этому моменту Майлз Литтлтон был уже выпотрошен и четвертован скрежещущими стружечными станками бесчисленных гниющих зубов. Земля пропиталась кровью. Запахи и звуки поднимались в ночное небо и рассеивались на ветру. Лилли почувствовала, что груз ее страданий тащится за ней по мере того, как она приближалась к гряде сосен, до которых теперь оставалось меньше пятидесяти ярдов. Слезы снова залили глаза, стынущие на ветру. Окружающий пейзаж стал размытым. Поле зрения Лилли сузилось, когда она погрузилась в густые тени леса. Почти пришли. Уже сорок ярдов. Тридцать.

Лилли бежала так быстро и слезы лились так обильно, затуманивая взгляд, что она не заметила людей на мотоциклах, которые, словно кавалерия, ждали на проселочной дороге в четверти мили к востоку с автоматами у бедер. Не видела она и военные машины на другой стороне луга, простаивающие в темноте с выключенными фарами, и силуэты крутых парней, которые покуривали сигареты в кабинах, выжидая и наблюдая. Пока не зажглась первая вспышка света, было слишком темно, чтобы увидеть засаду.

Гранатомет, закрепленный на одном из «хаммеров», внезапно открыл огонь. Пульсирующий свет замелькал серебром в темноте над верхушками деревьев. Лилли увидела, как реактивная граната ударила в поваленное дерево в пятидесяти футах от нее, ослепив вспышкой ее мокрые глаза. Через секунду она услышала громовой раскат пусковой установки. Щепки, обрывки листьев и грязь разлетелись во все стороны. Лилли распласталась на земле. В ушах снова звенело, выдохи вырывались из ее легких, кровь кипела от адреналина. Она попыталась встать, найти свое оружие и сумку, но тело с трудом слушалось, а острая боль в боку тянула вниз. Она увидела огромные галогенные лампы, в самый ответственный момент включившиеся с громким треском на гребне холма, вдоль обочины проселочной дороги на востоке. Столбы резкого серебристого света скользили по темному лугу, разрывая завесу пыли и мелких частиц. Некоторые ходячие все еще были заняты Майлзом, ряды других медленно подходили сбоку. Лилли взглянула через плечо и увидела, что ее друзья, пригнувшись, пытаются спрятаться. Джинкс старалась достать оружие.

Усиленный громкоговорителем звук голоса заставил Лилли вскочить. Определить, откуда он доносился, в данный момент было невозможно.

– Ребята, я попрошу вас держать руки так, чтобы я их видел. Пожалуйста, воздержитесь от попыток достать оружие, либо мы вынуждены будем уничтожить вас, а этого никто не хочет.

Лилли окаменела. Ее сердце глухо билось в груди. Согнувшаяся, ослепленная ярким светом прожекторов, она искоса посмотрела на «сверхновую», вспыхнувшую ближе всего к громкоговорителю, из которого раздавался голос. Ветер пошевелил листья и верхушки деревьев, донося запах мертвецов и заставляя желудок Лилли сжаться. Она ощущала Джинкс, Томми и Норму за спиной, все они были обездвижены страхом, а шестеренки в их мозгах бешено вращались в поисках вариантов выхода из этой переделки. Но у Лилли были другие мысли. Она сконцентрировалась на звуке этого возмутительно обыденного официозного голоса, как у пантеры, которая приближается к блеющей овце.

– Все, чего мы от вас хотим, чтобы вы приблизились к нам и бросили на землю любое оружие, которое у вас есть при себе. И, если возможно, было бы просто замечательно, если бы вы сделали это медленно. Без лишних движений, как говорится.

Лилли поднялась на ноги и осторожно вынула «ругер» из кобуры.

– Какого хрена мы делаем?! – Джинкс потребовала ответа, ее голос, исходящий из лучей света за спиной у Лилли, понизился до тихого напряженного шепота.

– Все, что они требуют. – Лилли бросила пистолет на землю. – Это единственный способ найти детей.

– Черт!

Глядя искоса на сияющие белые лучи прожекторов, Лилли увидела, как остальные медленно поднимаются на ноги, доставая оружие и бросая его. «Бульдог» Нормы приземлился с глухим ударом. Ножи Джинкс тяжело грохнулись на землю один за другим, когда она освободила пояс от стали.

Первые ряды стаи приблизились сбоку на расстояние примерно в пятьдесят ярдов. Некоторые трупы подошли настолько близко, что Лилли теперь могла видеть, кем они были в прошлой жизни – почтальоны, фермеры, рабочие, фермерские жены, бездельники из белых воротничков – большинство из них выцвели до плеснево-серого цвета. Только их глаза и рты блестели от сочащейся желчи и слюны.