Сара Пинборо

В ТИШИНЕ

Посвящается ККСС[1], без которого у меня не было бы таких замечательных и смешных друзей. Стони Стратфорд рулит!
Пролог

Тяжелые дождевые капли настойчиво стучали в окно, ища путь для проникновения внутрь. Наблюдая за этим с другой стороны комнаты со своей кровати шестилетняя Кейт Хили подтянула одеяла повыше, подведя их под самый нос. Глаза расширены, дыхание учащенное. Всего лишь дождь, она понимала это, но лежа тут в темноте, когда родители далеко на первом этаже, ей казалось, что капли дождя звучат, как пальцы мертвых холодных детей, которые стучат по стеклу, желая пробраться под ее теплую кожу.

Спать. Она старалась уснуть, потому что Шона из школы сказала, что монстры не приходят, когда ты спишь, а Кейт ничего не хотела так, как чтобы монстры оставили ее в покое. На миг она зажмурилась, а когда открыла глаза снова, расслабилась, потому что никакие силуэты не расхаживали по темноте ее комнаты. Никаких мертвых детей. Или монстров. Или может, мертвые дети и были монстрами. В темноте все было монстром.

Слегка дрожа, Кейт жалела, что у нее такое живое и красочное воображение. Она не вполне понимала смысл этой фразы, но что бы это ни значило, оно заставляло ее бояться тех вещей, о которых люди вроде ее родителей даже не думали. Монстры. Мертвецы. Плохие вещи, живущие в темной стране под ее кроватью и вылезающие по ночам. Она видела, как мама и папа дружно качали головой и винили ее в наличии живого и красочного воображения, за то, что будила их посреди ночи, когда им нужно проснуться с утра на работу. Но она ничего не могла поделать с собой, как бы сильно ни хотела. И как она могла объяснить, что в темноте мир меняется. А ее это пугало.

Снаружи подул ветер, унося дождь в другом направлении и даря окнам маленького домика с террасой немного покоя. Кейт выдохнула, а ее сердце стало стучаться почти нормально. Мертвые пальцы ушли, по крайней мере на данный момент. Если бы только она могла видеть другую часть комнаты, ночные часы были бы намного легче. Она покосилась на пустое место на прикроватном столике, где когда-то стоял ночник.

Большие девочки не спят с включенным светом. Вот что сказал ее отец, унося его вопреки всем ее рыданиям. Она почти что пошла и достала его из чулана, когда никто не видел, но отец умел быть по-настоящему страшным, когда злился, и она оставила ночник там, где он был, пока не пришел грубый мужчина и не унес его на всеобщее благо. Отец забрал ночник четыре дня назад, и она не спала нормально с тех самых пор. Было темно. В темноте оживали плохие вещи.

Крепко обхватив плюшевую овчарку Лаки, она свернулась, подтянув колени к подбородку. Несмотря на то, что ее глаза зачесались, она не могла заставить себя закрыть их, зная, что стоит ей это сделать, как все тени в комнате сольются в одну ужасную субстанцию, намеренную задушить ее. Она моргнула. Настолько быстрым движением, что ни одна тень не успела бы задвигаться.

Снизу до нее донеслась мелодия телевизионного детективного шоу, которые обожала мама, напоминая Кейт, что ее спальня не была отдельной темной вселенной, а являлась частью теплого и светлого дома. Мысль немного успокаивала, и пока громкая музыка перетекала в диалог, который она не слышала, Кейт сосредоточилась на внутренних звуках — не дожде и мертвых детях — а живых, человеческих звуках, раздающихся в 9 часов вечера в четверг в Кардиффе. Она была большой девочкой. И она покажет им, что не нуждается ночью в свете.

Поезд прогромыхал вниз в сторону Маелог плейс, и когда она напрягла свой слух, смогла уловить постоянное бренчание двигателя машины, везущей людей в город и прочь из него. Звуки успокаивали ее. Не было ночной тишины. Было не время для монстров. И если бы она только могла уснуть, до того как оно наступит. Чуть ранее она слышала пение хора в церкви Св. Эммануила, и когда поезд завершил свое задыхающееся движение, она поняла, что пение снова зазвучало. Звук доносился слабо, но Кейт могла разобрать голоса мужчин и женщин, когда они брали верхние ноты. Кейт не знала песню, но она была хорошей. Даже свернувшаяся калачиком в своей борьбе с ночным мраком она слегка улыбнулась.

А затем, почти незаметно, что-то мелькнуло в ночном воздухе. Несколькими улицами ниже послышался лай собаки, к которой присоединилась еще пара, прежде чем они зарычали, погрузившись в подавленное молчание. Кейт нахмурилась. Снаружи пронзительно закричали и зашипели кошки. Звуки пения из церкви в ее голове увядали, стук двигателей поезда и шум дождя превращался в ничего.

Бамп. Что-то приземлилось на крышу, и полные ужаса глаза Кейт посмотрели верх, рот немного приоткрылся. Оно было слишком тяжелым, чтобы оказаться птицей или кошкой. Что это? Пот с ладоней стекал на шерсть Лаки. Мамочка. Она хотела к мамочке. Нечто на крыше задвигалось, и Кейт замерла.

С каждым шагом на крыше ее дома звук покидал мир Кейт. Холодная тишина просочилась сквозь щели в черепице и спустилась на чердак, ее когтистые лапы добрались до маленькой девочки, обволокли ее мозг и впились в него острыми когтями, сжимая сильнее, чем она цеплялась за плюшевую игрушку. Ее горло пыталось издать крик, но его не было. На один ужасный миг она не понять как.

Часы за изголовьем кровати тихо прекратили свое медленное тиканье, хоть люминесцентные стрелки и продолжали молчаливый бег. Ее сердце остановило свой панический бой в ушах. Даже внешнее нытье замолкло. Голова была пуста, оторвана от простого регулирования звуков и шумов собственного тела. Одна. Опустошена.

Монстры нашли ее во мраке и не собирались отпускать.

Вдруг она глубоко вздохнула и села, с шумом набирая воздух в легкие. Часы громогласно вернулись к жизни, шелест листьев и простыни бесновался в радостном звуке, и что бы там ни было на крыше, оно покинуло дом.

Кейт не пошла к окну. Она не могла заставить себя сдвинуться с места даже когда услышала дребезг стекла и угасание голосов хора. И не тогда, когда вопли человеческих агоний заполнили улицу и ее голову. Она не была большой девочкой. Она хотела свой ночник.

Спустя пятнадцать минут она, наконец, отыскала свой крик, когда тихие улицы заполнил вой сирен. На этот раз никакое материнское успокоение не могло ее утихомирить. Кейт Хили спала этой ночью с родителями, крепко обняв мать Кару за спину. Она спала там всю неделю и никакие крики отца не могли заставить ее уйти с этого места.

Кейт Хили познала страх, который превратил опасения мрака в детскую забаву. И он был окутан тишиной.

Глава первая

Гвен Купер вышла из церкви св. Эммануила и пошла к черному SUV, резко застегивая молнию на своей обтягивающей кожаной куртке и слегка подрагивая под дождем. Чертова погода. Дождь шел уже несколько дней, и не было никаких признаков просвета. Над городом грозно нависали тяжелые бурые тучи.

Джек Харкнесс хлопнул дверцей и обернулся на нее, погрузившую подбородок в воротник куртки.

— Всего лишь погода, Гвен. Мягкая, естественная, повторяющаяся миллионы лет, старая добрая земная погода, — улыбнулся он. — Наверняка такой ливень уже проходился по тебе. Прими его в объятия.

С минуту она разглядывала его.

— Спасибо за такое откровение, Джек. Оно невероятно согрело и высушило меня.

— Тебе нужна хорошая куртка, — он посмотрел на свое шерстяное пальто времен войны, которое заканчивалось где-то в районе голени.

Брови Гвен поползли вверх.

— Только через мой труп я соглашусь на такое предложение.

— И я. И все же каковы шансы?

Не сумев сдержать улыбку, Гвен покачала головой.

— На самом деле через твой труп мы уже перешагнули. Не перегни палку.

Было в Джеке что-то, что всегда заставляло ее чувствовать себя хорошо, даже после всего, что случилось. Она смахнула промокшие пряди с лица.

— Пошли посмотрим, в чем причина веселья.

На какое-то время дождь был забыт, Гвен погрузилась в окружающую их активность. С момента присоединения к Торчвуду ее полицейская жизнь стала казаться далеким воспоминанием, но она все еще воспринимала ситуацию как коп. Казалось, вокруг пригородной церкви толпилось слишком много полицейских из-за заявленного одного трупа. SUV втиснулся между двумя полицейскими машинами со все еще включенными фарами, освещающими людей в пластиковых костюмах, бегающих между фургонами британской транспортной полиции[2], три констебля в форме обносили место преступления ограждением.

Бок о бок Джек и Гвен один за другим поднимались по ступенькам к арочной двери, их самоуверенного вида хватило бы, чтобы остановить любого, кто попытается перекрыть им дорогу. Гвен не заметила мужчину между ними и дверью, но не Джек.

— Мы Торчвуд. Мы ведем это дело.

— Торчвуд? — притаившийся в тени дверного пролета человек с торчащим кончиком зажженной сигареты говорил с характерным северо-лондонским акцентом.

— Гвен Купер и капитан Джек Харкнесс, — строго сказала Гвен, но мужчина во тьме даже не шелохнулся, продолжая преграждать им путь. Она уставилась на него. — Пожалуйста, пропустите нас, теперь это наше дело.

— Так, так, так, — сухо рассмеялся мужчина и показался из темноты. — Я думал, вы все сгинули в Кэнери-Уорф, — он выкинул наполовину скуренную сигарету и притушил ее ботинком. — Никогда не думал, что выпадет такой шанс. Детектив Том Катлер. Отдел убийств, — он хмыкнул. — Командирован из Хаммерсмита[3].

Гвен сверху донизу оглядела мужчину. Костюм был неряшлив, и он явно не брился день или два. Его глаза были глубоко посажены в глазницах, словно пытались похоронить себя так глубоко, чтобы не видеть мир. Она видела такой взгляд раньше. Пьяница?

— Что вы натворили, что вас направили сюда?

Его взгляд стал жестче, но широкая улыбка прилипла к лицу, с ниспадающей светлой всклокоченной челкой.

— Это не ваше дело, даже если вы Торчвуд, — он слегка нагнулся, — И поправьте меня, если ошибаюсь, но вы вроде как не особо популярны среди рядовых. — Он кивнул в сторону работающих на мокрой дороге мужчин и женщин, многие из которых бросали подозрительные взгляды на двух облаченных в темное чужаков.

— Это часть работы. Многие из них знают, что к концу дня мы будем в одной команде, — улыбнулся Джек, но Гвен видела, что он хочет пройти внутрь и осмотреть место преступления. Время шло. Но она была еще заинтригована, и вопрос вырвался изо рта, прежде чем она смогла остановить его.

— Что вы знаете о Торчвуде?

— Столкнулся с неприятным делом в Хаммерсмите в 2003 году. Торчвуд приехал и разобрался. — Подняв воротник пиджака и обернув его вокруг шеи, детектив Катлер освободил путь, выйдя под дождь. — И тогда я был счастлив впустить их. Там было то, что я не хотел брать под свою ответственность.

Улыбка опала, и Гвен увидела призраков в глубине ввалившихся глаз мужчины. Возможно, он пил, и возможно у него для этого были веские причины.

— Как то, что случилось с этим бедолагой. Угощайтесь, берите это дело. Оно все ваше. — Катлер повернулся к ним спиной и заторопился с лестницы. — Медэксперты еще внутри, ждут вас. Если не захотите тело, они заберут, — кинул он поверх плеча. — Удачи вам.

Гвен смотрела ему вслед.

— Неужели так много людей в органах знают про нас так столько всего?

— Иногда в реальной жизни чем меньше человек знает, тем он ценнее, — Джек смотрел на удаляющуюся фигуру с возрастающим интересом. — Думаю, Торчвуд Один посчитал его хорошим союзником в полиции. И не похоже, что они применяли реткон. — Он улыбнулся Гвен. — Они оставили все на старое доброе доверие. Вот дела.

Гвен изогнула темную бровь.

— Доверие? Оно никогда не срабатывает.

Джек нахмурился.

— Ну, полагаю, когда любовь проходила, у них был свой постоянный выход из ситуации. Может быть, детектив Катлер везучее, чем думает.

Выражение лица Гвен потемнело, когда она бросила последний взгляд на поглощаемую тьмой фигуру.

— В любом случае, что бы там с ним ни случилось, его это сильно выбило из колеи.

— Он оправится. В конце концов, — Джек повернулся к церкви лицом. — Давай уже уберемся с этого богом проклятого дождя.

— Всего лишь вода, Джек, — Гвен отыскала свою улыбку. — Старая, добрая земная вода. Прими ее в объятия.



Четырьмя минутами позже улыбка Гвен погасла. Светлую церковь наводнили облаченные в пластиковые спецовки медэксперты и констебль, который усиленно вглядывался в густой лес, но не в сторону места преступления. Гвен его не винила. Какое-то время ни она, ни Джек не говорили. Дождь барабанил по крыше в унисон стуку ее сердца, а потом все стекало в живот. Крови было много.

— Я понимаю, почему детектив Катлер был рад передать дело. — Ее рот не мог решить, хочет ли он быть влажным или сухим, а ноги слегка дрожали. Человек был без сомнения мертв, и несмотря на все, что она видела, присоединившись к Торчвуду, Гвен попала в ситуацию, оказавшись перед выбором вырвать или нет. Она убрала волосы с разгоряченного лица и глубоко вдохнула. Будь она проклята, если потеряет контроль, и ее вывернет перед медэкспертами. Раньше в участке они любили такие вещи.

Джек покрутился вокруг тела, его глаза досконально изучили труп. Он не поднимал головы.

— Все ок, доктор. Мы заберем его.

Эксперт откинул пластиковый капюшон и опустил маску, открывая бледное лицо человека среднего возраста.

— Уверены?

Джек бросил на него взгляд из-под темной челки.

— Если конечно, вы можете сказать мне причину смерти…

Эксперт покачал головой.

— Нет, извините. Никогда ничего подобного не видел. Бессмыслица какая-то, — он замолчал. — Если разберетесь, можете сказать мне, в чем было дело?

— Не можем.

— Так и думал. Чертов Торчвуд. — Он повернулся уйти, а Гвен на миг вспомнилось, каково это было работать полицейским, когда она думала, что все опасности исходят от людей. Она с таким трудом осознала все, что знала теперь. Боже, она надеялась, что Джек больше никогда не станет кормить ее ретконом. Даже если иногда Торчвуд напоминает ей о боли и злости, сейчас появилось ощущение, словно мир осветился всеми лучами света сразу.

— И еще одно, — поднялся Джек. — Он был один?

Эксперт помотал головой.

— Нет, он репетировал с пятью другими. Какая-то группа по классическому вокалу. Один находился в туалете, когда все произошло, а остальных четверых увезли в больницу.

— Ранены? — уточнила Гвен.

— Нет, но в абсолютном шоке. Ни один не может говорить. Они просто сидели на передней скамье, прижавшись друг к другу. Если бы тот, который был в сортире, не позвонил в полицию, они бы наверняка до сих пор тут сидели.

— Спасибо, — сказал Джек и взглянул на Гвен, которая кивнула ему. Она без слов знала, что к их уходу она должна разузнать имена свидетелей. Повисла неловкая пауза.

— Что ж, тогда оставлю это вам, — вздохнул эксперт. — Полагаю, он вам тут тоже не нужен, — указал он на стоявшего в дверях церкви констебля.

Джек тепло улыбнулся мужчине.

— Спасибо. Когда мы закончим, предупредим тех, кто снаружи. Мы собираемся забрать тело с собой. Ох, и еще одно. — Он вытащил откуда-то из глубины шинели блокнот и ручку и нацарапал номер. — Передайте это детективу Катлеру. Скажите ему, я хочу знать, видел ли он нечто подобное.

— Скажу. — Пластиковые тапочки, надетые поверх обуви, шуршали, пока он спускался к ждущему внизу полицейскому. Когда после отдавшегося эхом хлопка церковной двери воцарилась тишина, Джек уперся руками в бока.

— Ну и что ты думаешь?

Гвен глубоко вдохнула, вновь посмотрела на труп, лежащий в луже свернувшейся крови с заведенными в стороны руками и ногами. Она искренне старалась не видеть кусок нотного листа, ставшего багровым, уроненного в момент нападения, пропитавшего теплую красноту, ноты заплыли друг на друга. Музыка навсегда покинула этот лист. Она старалась не смотреть в раскрытые глаза, чье выражение передавало последние чувства убитого: пустой ужас, страх и кошмарное неверие, что подобное может происходить с людьми.

Посмотри она на все это, ее бы вывернуло. Эти вещи загрязнили бы мысли чувствами, а на это не было времени. Джеку от нее требовалось большего. Особенно когда команда стала намного меньше и получила гораздо больше пустого пространства. Она прикусила щеку, удовлетворившись тем, что резкая боль позволила ей сфокусироваться на необходимости работать. Осторожно, чтобы не испачкаться в крови, она обошла тело, изучая.

Мужчине было за сорок, лысеющий, судя по бледным щекам, упитанный, наверняка слегка переваливающая черту здоровья полнота, но оценить размеры серединной части его тела было по-настоящему трудно. Что-то разрезало его от подбородка до таза, одним аккуратным сечением. Его одежда, кожа и брюшная полость были вывернуты и лежали на его распростертых руках, как если бы он расстегнул рубашку и широко развел ее полы вокруг себя на полу. Его кишки сползли к тазу, гладкое серое подобие прогнившей колбасы, но из того, что она видела, все остальные органы были на месте. Не то чтобы она была экспертом по вскрытиям.

— По мне, не похоже это на атаку вивла, — наконец выговорила она.

Джек кивнул.

— Ты права. Это не дело рук вивла. Вивлы агрессивны. В их атаках только агрессия и жестокость. А это… — он присел у головы трупа. — А это точно. Я хочу изучить надрезы, когда вернемся в Хаб. Спорю, он был вскрыт одним движением. Невероятно. — Он взглянул на Гвен. — Что-нибудь изъято?

— Исключая его кожу и жизнь?

Джек приподнял бровь.

— Это серьезная деталь, Гвен. Посмотри на тело.

Она посмотрела на красное месиво.

— Я не чертов доктор, Джек. Откуда мне знать? — Я не Оуэн — вот, что она хотела сказать, но это никого бы из них не порадовало. И в целом, здесь было не место для таких разговоров. Она поняла это по промелькнувшей в темных глазах капитана Джека тени.

— Что ж, тогда тебе нужно потратить немного времени на изучение карты человеческого тела, которая висит на стене в прозекторской. — Его голос был мягкий, но в нем вибрировала боль. Ее печаль была и его печалью. Иногда она ненавидела себя за необходимость переживать все взлеты и падения из-за сущности Гвен Купер.

Она нежно улыбнулась и присела рядом с ним.

— Буду считать это приказом. — Она посмотрела на вспоротый труп. — Так чего не хватает?

Джек указал на горло мужчины чуть ниже места, где оно было разрезано.

— Гортань и голосовые связки.

Гвен пригляделась. По зрелом размышлении, шейная область мужчины вокруг позвоночника выглядела пустой, но она не видела признаков травм.

— Они были вырваны?

Джек мотнул головой.

— Адамово яблоко в порядке, а гортань со всем остальным должны быть ниже. Но выглядит так, будто их вообще не было. Что сделало бы пение очень затруднительным, — он нахмурился. — Я не знаю ни один человеческий инструмент, который бы мог извлечь их так аккуратно.

Он коснулся почти незаметного блутуз устройства в ухе.

— Янто. Ты там?

Он замолчал, а Гвен подумала о Янто Джонсе, сидящем в тепле Хаба и, вероятно, попивающим кофе. Ей стало любопытно, что он станет делать с этим телом. Скорее всего, в меню ужина пицца входить не будет.

— Был ли всплеск активности Рифта на улице Гадалфа этим вечером? Мы в церкви св. Эммануила, — все еще сосредоточенный на звонке Джек поднялся, Гвен последовала его примеру. Он кивнул, автоматически реагируя на то, что сказали в наушнике. — Хорошо, мы будем в Хабе примерно через полчаса. Мы привезем с собой труп. Подготовь прозекторскую.

Разговор с Янто закончился, Джек повернулся к Гвен.

— Что бы это ни сделало, оно определенно пришло сквозь Рифт. Где-то час назад был всплеск. Янто сказал, что он начал расти за пару улиц отсюда, а тут сконцентрировался. Появился и исчез за минуту.

Улыбающаяся Гвен игриво уперлась одной рукой в джинсы бедра.

— Я могла бы сказать тебе это как только мы пришли сюда. Без всяких потерянных голосовых связок и всплесков Рифта.

— Неужели? — глаза Джека заискрились. — Поделитесь-ка, констебль Купер.

Посмотрев вверх, она указала на некогда впечатляющий витраж в стене. Он был разбит, цветные осколки посыпались внутрь и спрятались в тени у стены.

— Ни один преступник-человек не стал бы забираться сюда в окно на такой высоте, если можно воспользоваться чертовой дверью. — Широко улыбаясь, она изогнула бровь и качнула бедрами, идя по проходу мимо Джека по направлению к выходу. — Я скажу полицейским, что они могут прийти и прибрать тут, сказать?

Джек улыбался и глядел вверх на окно.

— Думаю, пицца сегодня с меня, да?

Гвен рассмеялась и вышла под дождь.

Глава вторая

Лифт тихо заурчал, опуская Янто Джонса в тайное сердце Хаба.

Пиджак его костюма был пропитан влагой лившего всю ночь дождя, но он не замечал. Он нуждался в глотке свежего воздуха, который бы дал немного дополнительной энергии, и хотя пончики, что он нес в пакете, вряд ли были особо полезной для мозга едой, они идеально сочетались с чашечкой горячего кофе, который он поставил вариться.

Его плечи слегка ныли от долгого сиденья, уставившись в компьютерный монитор, и несколько минут после того, как поднялся, он не мог сфокусироваться. Не удивительно, что Тош носила очки. Янто заметил, что с ростом количества дней без нее восхищение погибшей коллегой росло. И не то чтобы в нем не было уважения к ней при жизни.

Его лицо приятно покалывало от дождя, но чтобы расслабиться требовалось больше чем пять минут ходьбы. Казалось, он будет разбираться в тонкостях компьютера Тош вечно. Он был технологическим тормозом, а Тош играла в высшей лиге. Даже с ее маленькими всплывающими подсказками многое из того, что она делала, оставалось вне его понимания.

Тяжелая металлическая дверь откатилась, открываясь, и он ступил в теплое освещение Хаба, проигнорировал компьютерную станцию и направился к прозекторской. Всплывающие подсказки вызвали улыбку, хоть каждая воткнула иглу в сердце. В духе Тош продумать каждую возможность.

— Кардифф вновь живет звуками музыки, пока город готовится к пятому ежегодному конкурсу любителей оперы…

На телеэкране медленно шли новости, и, опустив пончики, Янто поискал пульт. Он порой любил фонирующий звук, когда работал и это был как раз такой случай, но Джек явно такого не приветствовал.

— …лучшие певцы страны прибудут на подготовку к финалу, который состоится в присутствии состава жюри через 11 дней в Центре Миллениум…

Янто вырубил телевизор и пошел на яркий аромат свежего кофе к закипающей машине. В руках с кофе он спустился в прозекторскую и замер на месте, увидев тело.

— Боже.

Джек поднял глаза.

— Не угадал. Это Ричард Гринвуд. 45 лет, из Ньюпорта.

— Что с ним случилось? — Янто напрочь забыл про кофе, смутно осознавая, что Гвен забирает его из рук. — Не говорите, что вивл.

— Что ж, не буду, — Джек обошел стол к другой стороне вскрытого трупа и осторожно поднял оторванный от спины кусок кожи. — Это не он. Что бы это ни было, оно не вивл. — Он свел брови. — Его разрезали одним движением от горла и вниз, но посмотри, это поразительно…

— Думаю, мне прекрасно видно и отсюда. — Стоя, где стоял и наблюдая за двумя коллегами пристально вглядывающимся в изуродованное тело, Янто не знал завидовать или немного нервничать из-за способности Джека и Гвен так переносить этот вид. Он знал свои лимиты.

— Я поняла, — воскликнула Гвен. — Кожа и одежда, — она подняла глаза. — кажется, они сплавлены вместе.

Джек кивнул.

— Странно, да?

Гвен подошла к столу с другой стороны и приподняла кожу мужчины. Его голубая пропитанная кровью рубашка тоже приподнялась.

— Видите?

Янто стиснул зубы и кивнул.

— Просто… замечательно.

Джек приподнял бровь.

— Придает совершенно новый смысл рубашке.

Прислонившись к стене, Янто потянулся к своему напитку. Кофе не выглядел таким же привлекательным, как десять минут назад, но его обжигающий вкус был именно тем, в чем нуждался организм, чтобы бороться с накатывающим чувством тошноты. О пончиках, безусловно, следовало забыть.

— Причины нападения? — умышленно игнорируя тело, Янто посмотрел на Джека.

— Мы знаем не так много. Нужно глубже изучить жертву. Он работал в банке, вовремя выплачивал по кредиту, женат, но детей нет. Более чем обычный Джо.

— За исключением того, что сейчас он мертв.

— Аха, и чтобы ни убило его, оно забрало гортань и голосовые связки в качестве сувенира.

Тошнота была побеждена любопытством. Янто взглянул на вскрытое горло.

— С чего бы кому-то такое делать? — он умолк. — И каким образом?

Джек пожал плечами.

— Думаю, именно это мы и должны выяснить. — Он потянулся за своим кофе. — Что там с Рифтом?

— Наблюдался всплеск активности Рифта после той электрической бури четыре дня назад, но в основном низкоуровневые показатели. Я сделал пару дополнительных анализов и могу сказать… — Янто перевел глаза с ожидающего взгляда Джека на Гвен и обратно, — Только помните, что я не эксперт, я думаю, что, возможно, буря была не совсем природным феноменом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что над Кардиффом прошла гроза, но ее электрическая составляющая пришла из Рифта, и они смешались. Возможно, и сама гроза была инопланетной.

Джек, хмуро посмотрел на Гвен.

— Мы не проверили показания по буре вовремя?

— Не смори на меня, — мотнула темной гривой Гвен. — Я была дома в постели с Рисом, и мы создавали собственную электрическую бурю.

Внимание Джека вернулось к Янто, и его лицо неожиданно залилось краской.

— Мы были здесь, но мы были… заняты.

Джек вдруг заулыбался.

— О, правда?

Боковым зрением Янто видел, как Гвен переводит взгляд с него на Джека, и сосредоточился на питье своего кофе. Не то чтобы она не знала про них с Джеком, но все равно каждый раз было странно открыто демонстрировать это.

Гвен хихикнула, нарушая неловкость ситуации.

— Значит, мы все упустили из виду.

На Джеке расцвела его лучшая мальчишеская улыбка.

— Или имели… в виду. Зависит от перспективы.

— И что теперь? — услышав из перешучивания, Янто забыл про стыд.

— Давайте положим труп в холодильник на ночь, и посмотрим, сможешь ли ты найти связь между активностью грозы из Рифта и сегодняшним всплеском. По крайней мере, мы будем знать, что имеем дело с прибывшими, — Джек посмотрел на Гвен. — Ты иди домой. Мы можем пойти в больницу и поговорить со свидетелями утром.

— Ты уверен?

— Конечно, я уверен, — он подмигнул. — Давайте выбираться отсюда.

Янто поднял свой кофе.

— Пойду займусь анализом.

— Не так быстро, большой мальчик. — Джек кивнул в сторону трупа. Можешь взяться за ноги. Нам нужно переложить его на тележку.

Застонав, Янто схватился за ботинки, надеясь, что не скорчил рожу. Было то, к чему он никак не мог привыкнуть, работая на Торчвуд.

Глава третья

Дворники на старом «Форде Эскорт» тихо заскрипели, под мерные удары метронома разбрызгивая капли дождя в стороны. Вглядываясь в ночь, Диллис Льюэлин сжала лежащую на коленях сумку чуть сильнее. На этом участке дороги и на несколько миль вперед не было даже осветительных фонарей. Она слегка выдохнула в напряженной атмосфере. Казалось, это было путешествие длиною в вечность.

Покинь они ферму в три, как она предлагала, уже добрались бы до Кардиффа. Но Барри сперва четырежды убедился, что все поняли его инструкции, прежде чем схватить ключи от машины — за ворота они выехали только в семь. Как будто их мальчики не знали ферму как свои пять пальцев. Они работали на ней, едва научившись ходить. И она, и Барри настояли на этом. Их ферма была семейным делом, и ничего не должно было меняться.

Бровь изогнулась при ее тщетной попытке разглядеть хоть что-то в темноте, но все что она видела, были капли, стекающие по окну с пассажирской стороны. Она окинула взглядом циферблат на приборной доске. Время отсвечивалось 23:15, и она подавила стон. Барри без сомнения обвинил бы ее в их позднем прибытии из-за «B & B», но она просто не могла не остановиться на обед, даже если Happy Cook[4] «была настоящей обдираловкой». Из-за болезни ей приходилось принимать много лекарств. А прими она их без еды, ее бы начало тошнить. И это была не вина Барри, что она ему ничего толком не объяснила. Их брак не был их тех, в которых что-то обсуждалось. Он был из тех, который протекает сам по себе.

Сидя рядом, он упер взгляд на белую полосу на дороге, пунктиры которой молчаливым образом гармонировали с дворниками. Барри напевал октавы нижние и верхние снова и снова. И даже при звуках этих простых упражнений любой мог понять, какой красивый у него голос. Это был голос настоящего валлийца, полный природной силы твердой земли и долин, что вынашивали его, столетия истории и силы слышались в каждом звуке. В пении Барри Льюэлина не было ничего жеманного, не то что у этих вест-эндских фигляров — исполнителей из Лондона. Когда ее Барри пел, люди обращали внимание.

И все же, смотря на отточенный чуть склоненный подбородок мужа, впервые его голос казался ей тускловатым. Она не могла перестать думать, что он счастлив, что в этот раз они не поют вместе, и это омрачало ее. Много лет назад пение в церкви свело их вместе: она — лучшее сопрано, он — лучший тенор, и оба подавали надежды.

Она подумала, что ее собственные волосы поседели и, смотря на складки и морщинки на лице мужа, гадала, куда же делись те двое молодых людей, которые любили заниматься вместе музыкой. На самом деле тогда они много чего любили делать вместе, но двадцать с лишним лет брака и тяжелая фермерская жизнь могла создать трещину и в самом прочном союзе.

Вдалеке показались сверкающие огни Кардиффа, что сделало темноту вокруг автомобиля еще более давящей. Хотя возможно, ее душила атмосфера внутри машины. Рассматривая узлы и вздутые вены, которые появились на тыльной стороне рук за последние месяцы, она размышляла, находил ли Барии ее все еще привлекательной. Она верила, что, хотя они никогда по-настоящему не говорили и не смеялись друг с другом, как показывали по телеку, все же их отношения базировались на молчаливой любви.

Когда стартовало национальное соревнование по пению, в глаза Барри вернулись искры, они снова улыбались друг другу. И неплохо справлялись, заняли второе и третье место в своей категории в двух из четырех проведенных конкурсах. Она знала, что была слабее, но всегда думала, что это не особо имеет значение.

По крайней мере пока не хватил «удар». Ее сухие пальцы потянулись и прикоснулись к небольшой впадине у левого уголка рта. Больше никакого пения. Помимо того, что она потеряла некоторые способности воспроизводить звуки, ее проклятый мозг не гарантировал, что она запомнит все слова песни. Она чувствовала себя беспомощной уродливой идиоткой. Об этом они тоже не говорили. Они просто прошли через это. Но она была уверена, что увидела, как сверкнули глаза мужа, когда доктор сказал, что ей нельзя принимать участие в конкурсе в этом году. Его взгляд разбил ей сердце. Он безумно хотел победить, а она не понимала этого. Неужели ему так мало нужно?

Для Диллис было очевидно, что Барри почти рад ее «удару». И об этом они вновь не поговорили. Хотя в эти дни она не всегда могла подобрать правильные слова, совсем как когда она пошла на почту и продолжала убеждать бедную Энид у стойки дать ей фунт бананов, вместо первогласных, классных — не гласных, марок, за которыми пришла. Возможно, этот побочный эффект был благословением. Диллис казалось, что единственным способом сохранить брак было — не общаться. Если вы начнете говорить, на чем вы остановитесь?

— Черт! — на миг про октавы было забыто. Голос Барри был полон фермерской земли, пока он боролся с рулем, когда машина вдруг дернулась, тряся их вдоль дороги. «Эскорт» пересек белую линию, выезжая на полосу встречного движения, и Барри наконец-то затормозил у барьера c другой стороны дороги.

С минуту они сидели, переводя дыхание. Диллис ослабила крепкую хватку на сумке, а Барри привалился на руль.

— Чертово колесо спустило, — он медленно повернул голову в ее направлении, а его взгляд был полон теплоты и трепета, когда он потянулся и сжал ее колено. — Ты в порядке, любимая?

Диллис кивнула и улыбнулась. Дернувшийся ремень безопасности причинил боль плечу, сердце колотилось о грудную клетку, но теплота и забота в прикосновении мужа почти что сделали аварию стоящей того. Возможно, она была несправедлива к нему. Возможно, «удар» вынудил мозг играть с ней злые шутки. Возможно, осталось немного любви.

— Уверена? — Барри внимательно посмотрел на ее голову, словно подумал, что шок может привести к еще одному «удару». «Удару», после которого она будет волноваться только о бананах и марках.

— Все нормально, честно, — она сжала его руку.

— Хорошо. Оставайся тут, я сменю покрышку. Не вовремя мы попали в это «B & B». — Его взгляд переместились в сторону, а улыбка на лице была глуповатой. Смотря, как он выбирается из машины, Диллис знала, что ему жаль. Жаль, что выехали поздно, жаль, что с ней случился «удар», жаль, что ему нравилось петь одному. Странно, как много всего можно сказать в браке, даже не разговаривая толком.

Хотя они были на въезде в город, дорога была темной, Барри работал при свете фары и отбрасывал длинные тени на шоссе. Дождь перешел в легкий туман, обволакивающий ее щеки, а пригнавший его бриз нашептывал холодом ей в шею. Задрожав, Диллис сильнее закуталась в пальто.

— Ты сам в порядке? — спросила она.

— Да, просто сменить бы покрышку, — раздался отдаленный голос Барри с другой стороны. Домкрат стукнулся о твердую землю, и Диллис слышала сосредоточенное дыхание мужа, пока он накачивал домкрат, машина приподнялась. Где-то вдали гукнула сова, с обеих сторон дороги послышался шелест деревьев, темные очертания которых оттеняли полуночную синь неба. Напоминает дно океана, подумалось ей, когда она повернулась посмотреть на деревья. Там, должно быть, что-то было, но этого просто не было видно.

Позади низкого металлического защитного барьера были толстые сучковатые деревья, затененные ветви которых сплетались и хрустели, создавая природный барьер. Границу нельзя было переходить. Диллис оглянулась на сломанную машину и плотный асфальт дороги, а потом на защитный барьер с другой стороны шоссе. Они были захвачены в ловушку на дороге. Она вновь задрожала, на этот раз пытаясь отогнать гнетущее чувство. Просто смешно. Она ведь не ребенок. Нечего бояться темноты.

Барри показался из-за машины, доставая запасное колесо и заменяя им проколотое. Он улыбнулся ей.

— Если хочешь согреться, можешь пособирать куски резины, что мы оставили по всей дороге и отбросить их в сторону. Наверно, опасно их там так оставлять.

Диллис кивнула, осмотрев дорогу вокруг себя. Может, ей стоило остаться в машине. Блуждание в такой мгле не казалось особо привлекательным. Она тяжело сглотнула и только потом поняла, что весьма развлеченный Барри наблюдает за ней.

— Не говори, что ты боишься темноты, Диллис Льюэлин, после стольких-то лет. Мы с тобой пересекали поля в кромешной тьме, чтобы вернуть баранов и коров в загоны. Что с тобой не так, женщина?

Он шутил, не корил ее, и она немного посмеялась и дернула плечами.

— Наверно, огни города пугают меня.

— А я ведь предупреждал, — он пристроил колесо. — Может, споем?

— Ой, не глупи.

— Раньше ты не думала, что петь со мной глупо, — он прикрутил первый шуруп. — Ну же, только ты и я. Если забудешь слова, просто пошевели губами.

Диллис посмотрела на кусочек оторванной резины, валяющейся посередине дороги. Ей действительно стоило убрать его.

— Ладно, что споем? — она сделала три невесомых шага в сторону от машины.

— Травиата, ария «О счастье», — достиг ее голос Барри. — Наше лучшее.

Она улыбнулась. В позапрошлом году они взяли второе место этой песней. Судьи сказали, что никогда не слышали такого великолепного исполнения арии у любителей.

Они даже не скоординировались. Барри и Диллис Льюэлин просто начали петь в ночи. Ее легкие раскрылись и позволили словам произноситься бессознательно. Диллис начала расслабляться. Она подняла первый увесистый кусок резины и отшвырнула в сторону. В подлесье что-то захрустело, звук поднялся высоко до верхушек деревьев.

Диллис пристально смотрела, звуки в ее горле дрожали. Позади нее даже в полусогнутом положении голос Барри порхал как птица в небе, достигая небес. Это было прекрасно. Даже в лучшие свои времена она не доходила до такого уровня пения. Диллис могла пропеть мелодию, но когда пел Барри, было ощущение, словно вся недосказанность передалась в музыке.

Хруст послышался еще от одного дерева, будто некто наблюдающий за ними перепрыгнул с одного дерева на другое. Сделав два шага назад, Диллис подняла глаза, ее пение прервалось. Барри не замечал ее молчания, его часть дуэта все еще заполняла тишину ночи, пока он устанавливал колесо.

В деревьях что-то было. Что-то плохое. Мороз пробежал по пальцам рук и ног Диллис, ее начала бить дрожь. С широко раскрытыми глазами она взглянула в темноту свисающих ветвей. Между скрученными, затененными очертаниями было пятно абсолютной черни. Черноты по другую сторону пустоты. Ее рот раскрылся, она старалась дышать, но, смотря в это абсолютное ничто, казалось будто все что она знала, иссохло внутри нее. За спиной пение Барри прервалось, звук растаял, покинул ее уши.

Барри. Ее мозг ухватился за это слово, сконцентрировался на нем. Барри, не бананы, не первогласные бананы, а Барри. Она попятилась к машине.

Словно сквозь себя она видела, как опала улыбка мужа, когда он притопнул, вытирая руки о брюки. Его губы двигались, но она не слышала его слов. Ее сердце хотело выскочить из бесшумной пустоты. Чувствуя, что ее губы шевелятся, зная умом, что кричит и только надеясь, что нашла правильные слова в мертвой тишине мозга, она оттолкнула супруга к переду машины, прежде чем вкарабкаться внутрь нее.

Только когда она закрыла дверь и с отчаянием опустила защелки, она услышала, как снова и снова хрипит: «Двигай… двигай… двигай…». Обернувшись назад, она была почти уверена, что нечто спрыгнуло на середину дороги и стало приобретать какие-то черты именно тогда, когда Барри тронулся, свернул на правильную сторону дороги и помчался к городу.

Долгие пять минут ни один из них не заговаривал. Барри целенаправленно смотрел на дорогу, а Диллис схватилась за сиденье, усиленно вглядываясь в зеркало заднего обзора. Затем, когда она доехали до ярких огней Кардиффа, она почувствовала, что ужасная пустота покинула ее, а сердце стало биться в нормальном ритме. Она откинулась на сиденье и выдохнула. Каждый звук казался, новым, чистым и прекрасным.

Барри обернулся на нее.

— Господи, Диллис. Что это было только что?

Она смотрела сквозь лобовое окно. Он бы не поверил ей. Она слышала это в резкости его голоса. «Там было что-то…» Что это было? Как ей объяснить? «Там было что-то в деревьях. Что-то плохое».

Она не смотрела на мужа. Она знала, что увидит. Мужчину, кусающего губу, когда по-настоящему хочет заорать, мужчину, напуганного, что в голове его жены происходит нечто нехорошее, не имеющее отношения к последствиям «удара». По любому, к тому моменту, когда они устроились в небольшом мотеле типа «ночлег и завтрак» недалеко от залива, разделенный на двоих момент счастья полностью прошел. Спали они в тишине.

Глава четвертая

Хоть день был серый и пасмурный, яркое освещение больницы по-деловому скрывало любой намек на дождь. Заглянув через небольшое стеклянное окно двери между коридором и реабилитационной, Гвен изучала четырех свидетелей. Если стулья остальных были расположены полукругом по направлению к телевизору или по обе стороны от столов с настольными играми, певцы сидели в ряд близко-близко друг к другу так, что если кто-то чесался или двигался, то задевал другого.

Гвен нахмурилась, две тоненькие линии прорезались между бровями и замерли там, где в один прекрасный день они останутся навсегда. Что-то в том, как сидели эти люди, напомнило ей о детстве, когда хочешь быть максимально близко к лучшей подруге, чтобы хихикать и обсуждать мальчишек. Но ни один из этих четырех не был ребенком. Наоборот, очень даже далек от того возраста.

В конце ряда сидела женщина, голова опущена, длинные светлые волосы прикрывают лицо над тесно обтягивающим тонкую фигуру платьем. Наверняка она была самой молодой из четверки — далеко за двадцать. Гвен вспомнила, что в описании, которое она получила от следственной группы, блондинка была обозначена как Магали Ист. Рядом с Магали сидело двое мужчин, Пол Дейвис и Джон Геоган, ни один ничем особо не примечателен, обоим за сорок. Еще одна женщина сидела с другого краю. Седовласая, хотя скорее моложе, чем выглядит. Это должно быть была Рианнон Кейв.

Гвен свела брови на переносице. Телевизор был включен, но ни один из четверки, похоже, не смотрел дневное ток-шоу. Двое просто молча уставились на кусочек стены перед собой. Хотя их губы шевелились, не было похоже, что эти двое говорят друг с другом. Гвен выдохнула, окно запотело. Они были странными, но как минимум, были в сознании.

Она в нетерпении топала ногой, ожидая, пока придет Джек с медсестрой и подносом с чаем. Медсестра описала психическое состояние всех четверых, как «хрупкое» и сказала, что они встревожили других пациентов руганью, когда ранним утром вышли из своего кататонического транса. Они знали, что их привели в реабилитационную комнату для беседы с полицией, а Гвен понимала, что чем дольше она тянет, тем взволнованнее становятся свидетели, если они такие ранимые, какими кажутся.

Гвен взглянула на часы и вздохнула. Джек отсутствовал больше, чем требовалось, чтобы пойти к торговому автомату даже в общественной больнице. Коридор смотрел на нее пустой глазницей, только худенькая медсестра шуршала юбкой, заполняя баночки на тележке лекарствами. Она не подняла глаз.

Гвен прикусила губу. Не было никого толка в пустом сновании туда-сюда, как констебль в ожидании босса. Она вполне могла начать сама. Медсестра была хорошенькой, и Джек стопроцентно ей приглянулся, а он не так уж и щепетилен по поводу флирта на работе, вполне мог и отвлечься. Ее губы слегка вытянулись улыбке. Чертов Джек со своей сексуальной внешностью. Если бы только они нашли какую-нибудь инопланетную технологию, которая бы удалила это его качество, они все могли бы пораньше разбежаться.

Покидая бледную зелень стен больничного коридора, она толкнула дверь и тут же линии над переносицей разгладились. Смех Филлипа Шофилда[5] заполнил ее голову, и она обернулась на телевизор в углу. Боже, телевизор просто орал, но четырех свидетелей это вроде бы не особо беспокоило.

Пододвигая к ним стул, она мило улыбнулась.

— Привет, — произнесено мягко. — Я Гвен Купер. Я хочу задать вам пару вопросов о вчерашнем вечере, если вы не против.

Блондинка в конце ряда закачалась взад-вперед, но подняла голову и зафиксировала залитые кровью усталые глаза на Гвен.

Шофилд и его гость засмеялись у нее за спиной, создавая барьер между Гвен и людьми напротив.

— Ничего, если я выключу телевизор? Он очень шумный.

Все четверо как один решительно помотали головами. Женщина повзрослее, Рианнон Кейв, подалась вперед.

— Мы хотим его слышать. Мы хотим звук.

Она выплюнула слова резким свистом, и Гвен слегка откинулась. В глазах женщины было отчаянное сопротивление, граничащее с безумием. Когда она откинулась на сиденье, ее рот дернулся, челюсть двигалась так, словно она ее сжала и с вызовом посмотрела на Гвен.

С минуту Гвен не произносила ни слова, оценивая ситуацию. Они определенно были взволнованы тем, что увидели сильнее, чем она полагала. Может, ей следовало подождать Джека. Она поняла, почему медсестра назвала их «хрупкими». Насколько могла судить Гвен, они были более чем «хрупкими». Они были почти сломанными.

Четыре пары глаз уставились на Гвен, каждый из свидетелей так сильно сжимал руку рядом сидящего, что казалось их суставы вот-вот прорвутся наружу через кожу. Словно боясь, что кто-то разлучит их друг с другом. Наблюдая за ними, на Гвен нашло озарение. Агрессия в глазах Рианнон была лишь замаскированным глубинным страхом. С чего бы еще им так цепляться друг за друга?

Несмотря на смутное непонятное ей чувство отвращения, Гвен наклонилась вперед.

— Я понимаю, что это было огорчительно для вас, но мы должны попытаться и узнать, что случилось с Ричардом Гринвудом.

Магали Ист напряглась, и Гвен стало интересно не царапают ли ее ногти мягкую ладонь мужчины по соседству. Если да, то он вроде не замечает.

— Мне просто нужно, чтобы вы попытались вспомнить, что случилось вчера ночью в церкви, когда вы репетировали.

Никто из четырех не заговорил, но Гвен почувствовала, как их напряжение и боль усилились. Они исходили от четверки волнами. Она продолжила, понижая голос и подсознательно успокаивая их этим.

— Если вы сможете сказать мне, что за человек сделал такое с вашим другом, мы сможем поймать его.

Магали Ист дернулась и затянула на себе одежду. Ее глаза смотрели куда-то позади Гвен.

— Оно пришло через окно, — голос Магали звучал как битое стекло, будто вобрало в себя воспоминания. — Это было… было… — губы дернулись, и она вдруг всхлипнула, полусогнулась, голова почти касалась колен, когда она расплакалась.

Гвен посмотрела на других трех: на лицах смятение, выражение сменяется, отображая ход воспоминаний в голове. Несмотря на желания оставить их в покое, Гвен настаивала. Ей нужно было знать. Торчвуду нужно было знать.

— Что это было?

Мужчина рядом со всхлипывающей Магали потряс головой и нахмурился.

— Я не помню. Я не помню. Я не помню.

Рианнон Кейв открыла рот.

— Там был силуэт… черный силуэт, — она заколебалась. — Более чем черный. Он был ужасный. И потом я почувствовала… я почувствовала…

— Я не помню. Я не помню. Я не помню, — выкрикнул мужчина, и Гвен вздрогнула, пытаясь расслышать, что сказала Рианнон. Всхлипы Магали Ист стали громче, и ее боль тронула сердце Гвен. Что случилось с этими людьми? Что такого они видели, что произвело такой эффект?

— Что вы почувствовали, мисс Кейв?

Не говоривший до сих пор мужчина мотнул головой и произнес:

— Покинутость.

Магали Ист подалась вперед, уложив голову на колени соседа. Все четверо прижались еще сильнее.

— Было тихо, — мужчина помрачнел.

— Как будто никого больше не было. Никогда, — свободная рука Рианнон Кейв взметнулась ко рту, глаза расширились. — Я хочу выбросить это из головы, — она ухватилась за Гвен, — Я хочу забыть. Пожалуйста, уберите это.

Оттолкнувшись в стуле, Гвен поднялась, стараясь аккуратно, но решительно высвободиться из тисков.

— Простите, я… — ее ноги почти запутались в кофейном столике, пока она пятилась. Звук в комнате рос, плач и крик сливались в единое целое.

— Я не помню. Я не помню. Я не помню. Я не помню…

— Уберите это! Пожалуйста!

— Так одиноко. Тишина…

Гвен потеряла надежду успокоить их самостоятельно, нужно было пойти за помощью. Они нуждались в седативах. В чертовом ретконе. С чем, черт возьми, они имели дело?

Рванув за дверь, Гвен столкнулась с приближающимися Джеком и медсестрой.

Лицо медсестры вытянулось.