Мэтью тихо встал с кровати, надел бордовую сорочку и коричневые бриджи, что были на нем накануне вечером, взял фонарь с тумбочки и направился в гостиную. Он нашел Джулиана стоящим у окна, плотно закутавшимся в плащ и, кажется, дрожащим. Лоб его бессильно упирался в холодное стекло.

— Оставь меня, — попросил он, даже не взглянув на Мэтью. Его голос был напряженным и пугающе слабым.

— Что с тобой? — спросил Мэтью.

— Я сказал, оставь меня!

— Нет.

Лысая голова Джулиана повернулась. Фонарь выхватил из темноты свирепое блестящее от пота лицо, на котором застыл яростный оскал.

— Отойди от меня, — выдохнул он. И, видит Бог, крик напугал бы Мэтью меньше, чем этот злобный шепот. — Ты не знаешь…

— Не знаю чего?

— Того, что я сделал. На что я способен. Никто не знает…

— Мне кажется, что ты не настолько плохой человек, насколько хочешь казаться, — осторожно произнес Мэтью. — Но может, тебе пора задуматься о том, чтобы оставить свой прежний образ жизни? Хотя бы ради того, чтобы начать высыпаться…

— Ха! — Джулиан хохотнул с мрачной, почти замогильной торжественностью.

В номере повисла тишина, сквозь которую был слышен пронзительный плач ветра за окном. В этот ранний утренний час лондонские фонари уже догорели в темноте, и пейзаж за стеклом казался призрачно белым.

— Прежде чем я пойду с тобой в тот дом, — нарушил молчание Мэтью, — мне кажется, я заслуживаю…

— Заслуживаю, — скривившись, передразнил Джулиан.

Мэтью продолжил, сделав едва заметную паузу:

— Я заслуживаю знать, что с тобой происходит. Если в том доме у тебя случится какой-то срыв или…

— Не будет у меня срыва! — прорычал Джулиан.

— Что бы тебя ни беспокоило, тебе необходимо это отпустить. Мне кажется, это не то, что стоит хранить.

— Ну, конечно! Это ведь так просто! Завтра я начну с чистого листа, и с миром будет все в порядке. — Когда Джулиан произнес это, Мэтью заметил в его глазах искру истинного мучения, однако она быстро затлела, оставив после себя лишь дымку печали.

— Что ж, — вздохнул Мэтью, — я возвращаюсь в кровать. Пожалуйста, постарайся больше не будить меня своими криками.

В глазах Джулиана появился болезненный, пугающе фанатичный блеск.

— Ты не спал. Как и я. Ты пытался понять, что ждет нас завтра. То есть, уже сегодня.

Мэтью качнул головой.

— И все равно я…

— Я ведь родился недалеко отсюда, — произнес Джулиан слабым, далеким голосом. — На улице неподалеку…

— На улице? Я думал, ты…

— Здесь я родился заново. И стал тем… кем я стал. Чем я стал, — исправился он. — Мое второе рождение произошло на улице недалеко отсюда.

Некоторое время Мэтью не двигался и ничего не говорил, а затем все же решил сделать шаг и поставить свой фонарь на столик. Похоже, человек, который прислуживал безумной Матушке Диар, а после стал ее палачом, был не прочь поведать продолжение своей истории.

— Разве ты не собирался вернуться в кровать? — спросил Джулиан. В его голос вернулась прежняя едкость.

— Нет, — ответил Мэтью. — Я собирался посидеть тут в кресле некоторое время.

Он и в самом деле сел, расслабился и стал ждать.

— Чего ты от меня хочешь? Сказку на ночь?

— Я хочу правды, — ответил Мэтью. — Правда может быть столь же полезной для души, как и одинокая прогулка заснеженным утром.

И снова прозвучал этот короткий торжественный смешок, хотя на этот раз не такой резкий.

— На какой улице? — подтолкнул Мэтью, когда понял, что молчание вновь начинает затягиваться.

Джулиан стоял, не спеша отвечать. Затем он вновь прислонился лбом к холодному стеклу, за которым кружились вихри снега.

— Недалеко отсюда. — Его голос снова стал слабым и далеким, в нем сквозили боль и беспокойство. — Вчера утром я видел ее из этого окна. Ох… нет, она не настолько близко к этой гостинице, чтобы ее постояльцы могли дойти туда пешком. Но я все равно видел ее. Она все такая же. Я постоянно ее вижу.

— Там… что-то произошло?

— Что-то, — передразнил Джулиан. Он снова глубоко вздохнул и прерывисто выдохнул. Казалось, перед его взором расцвел призрак. — На этой улице я совершил свое первое убийство, — сказал он. — Я убил маленького мальчика.

Аддерлейн, — вспомнил Мэтью. Перед его глазами встала жуткая картина: мертвый ребенок в башне, а затем ужасающе трагическая реакция его матери.

— Тебя это шокирует? — спросил Джулиан, продолжая стоять, прижавшись лбом к стеклу. — Наверное, ты думаешь, что я — один из самых мерзких людей на Земле?

— Я пока не знаю всей истории, — осторожно сказал Мэтью.

— Ах, истории! — хмыкнул Джулиан. — Ты говоришь так, будто что-то в этом имеет смысл. Нечто с началом и концом. Но нет ни того, ни другого. Я убил ребенка на той улице и… он не заслуживал такой смерти.

— А хоть какой-то ребенок разве заслуживает?

— Ты хочешь встать на мою защиту, Мэтью? Ну разве не забавно? Член агентства «Герральд», законопослушный хер, который верит, что миром можно управлять с помощью порядка — встает на мою защиту! Это все Судьба, Мэтью! А Судьбе известны только хаос и путаница. Хорошо, если ты хочешь сказку на ночь, я расскажу ее тебе! Историю, которая согреет твое сердце холодным зимним утром. Тебя это устроит? — Выражение его лица, когда он повернулся к Мэтью, было просто ужасным.

— У нас есть время, — ответил Мэтью.

— Время истекает, — обронил Джулиан, вздохнув. Затем он начал рассказ: — Когда-то я должен был стать офицером Королевского флота. Таков был замысел моего отца. Сделать из мальчика, который пришел в этот мир, убив его жену, высокопоставленного офицера. Я казался ему бесполезным, но должен был пойти по стопам старшего брата, чтобы хоть чего-то достичь. О, какое чудесное это было время! Он отправил меня в школу здесь, в Лондоне. Мне организовали уроки, которые вели ветераны военно-морского флота. Изо дня в день… плавание, мореходство, порядок, дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. — Он замолчал, и Мэтью показалось, что он стиснул зубы, чтобы переждать какую-то боль. — Дисциплина, — продолжил Джулиан, вновь обретя голос. — А я презирал это все! Все, что делалось мне во благо. Бедный Джулиан, непутевый мальчишка, который время от времени промышлял мелкими кражами в магазинах, дразня закон. Да, я дразнил закон и дразнил Господа… и тех господ, что окончательно запрели на своих палубах. Они относились к членам своих экипажей, как к ненужному мусору, которому самое место в трущобах, на улицах. Таким же должен был стать и я. Стань я одним из них, и это открыло бы мне путь в высшее общество. Высшее общество, — повторил он с едкой остротой. — Как будто оно хоть когда-нибудь имело для меня значение!

Некоторое время Джулиан молчал, переводя дыхание. Мэтью не торопил его и не пытался задавать наводящих вопросов. История продолжится, когда Джулиан будет готов. Так и вышло.

— В день моих экзаменов, — тихо сказал Джулиан, — я не явился. Я просто решил, что такая жизнь не для меня. И я знал, как мне достанется за это от отца. Все то же самое, ничего нового. Поэтому я пошел в таверну и напился. Я пил целый день. Затем вышел — точнее, выбрался, с трудом передвигая ноги и спотыкаясь — и сел на прекрасную лошадь, которую на днях попросту украл. Да. Бедный-бедный Джулиан… этот непутевый мальчишка. — Он покачал головой из стороны в сторону, словно раненый зверь, стремящийся сбросить с себя боль. — И эта прекрасная лошадь подвела меня. Всего секунда невнимательности, резкое натяжение поводьев, неловкое движение шпорой… — Он вздохнул. — Что бы это ни было, но моя лошадь взбесилась. Я пытался обуздать ее, пытался хотя бы увести с улицы. А потом там оказался он. Прямо подо мной. И я сбил его. Сбил с ног, словно это был мешок с дерьмом…

На той улице, — подумал Мэтью. — Той улице, что находится недалеко отсюда, и которая навечно поселилась в кошмарах Джулиана.

— Но самое худшее, — прошептал Джулиан, содрогнувшись. — Худшее… — Его голос, казалось, разбился на сотни осколков, как хрупкий хрусталь. — Я стоял над этим мальчиком. Это был нищий ребенок, одетый в лохмотья. Весь переломанный. Ничего нельзя было сделать. А потом… позади меня… закричала женщина. «Мой мальчик!», вот, что она кричала. Мой мальчик! Я повернулся… а она стояла там. Позади меня. Нищенка, одетая в лохмотья, как и ребенок, с грязными немытыми волосами. Она звала своего сына. Женщина, которую мой отец назвал бы отбросом общества. Мой мальчик… Она продолжала кричать это снова и снова. В агонии. Я чувствовал ее боль, а ее сын был мертв. Его череп был раздроблен. И я начал лепетать: «Мне жаль! Мне жаль! Мне так жаль! Я не хотел…» — Он вдруг моргнул, словно высвобождаясь из хватки воспоминаний. Ему потребовалось мгновение, чтобы продолжить: — Она видела, что я был пьян, потому что я едва стоял на ногах. Она упала на колени возле сына. Качала его… его голову… всю в крови. И она кричала так, словно кто-то живьем вырывал сердце у нее из груди. Этот звук… звук ее крика… — глаза Джулиана заблестели, в них отразились боль и страх, — я не могу заставить этот звук смолкнуть! Я слышу его… постоянно. А затем она встала, эта нищенка. На ее лице вдруг проступила ярость, потому что я отнял самое дорогое, что у нее было. И она бросила мне в лицо это слово. Убийца. Она сказала это тихо, пока по ее щекам текли слезы. Эта женщина… мой отец назвал бы ее оборванкой, но… в тот момент… в ней было больше достоинства, чем я видел за всю свою жизнь. Убийца. Она снова назвала меня так. Негромко. Сдержанно.

Джулиан замолк. Он покачнулся и судорожно вздохнул, словно это страшное слово звучало у него в ушах до сих пор.

— А потом… потом, — продолжил Джулиан с трудом, — они пришли за мной, призванные ее криками. Вынырнули из каждого закоулка на той улице. Приковыляли на своих костылях и культях. Они подползали ко мне, словно змеи! Они были повсюду! Казалось, что все нищие оборванцы этого мира вылезли из своих нор и укрытий. Они пришли на ее крик. Да. «Убийца», сказала она. Да! И они устремились ко мне со всех концов улицы, начав швырять мусор мне в лицо… в глаза… в волосы. Кто-то бросил бутылку. Первая угодила мне в бок. Вторая в голову. Я испугался и побежал, а та женщина вновь начала кричать от боли над своим погибшим ребенком. Я бежал… но армия нищих нагоняла. Везде, куда бы я ни сворачивал, они были там! Швыряли в меня грязью и кричали: «Убийца! Убийца!». Их крики напоминали перезвон колоколов. Поминальный звон, который призывно разносился по всей улице. И никто не собирался щадить пьяного идиота, чья лошадь взбесилась! О, нет… насколько я понял, они собирались растерзать меня. Они хотели отомстить. Жаждали справедливости. И тогда я осознал, насколько я был далек от дома.

Джулиан прервался, тяжело вздохнув.

— Видишь, Мэтью? Для них… я стал воплощением Судьбы. Я стал смертельной болезнью… потерянным положением… сокрушенной надеждой… смертью, наступившей солнечным летним днем. Я стал для них воплощением всего несправедливого в этом мире, а они сполна познали, что такое несправедливость. Я понял это позже, но не тогда. В то время я думал лишь о том, чтобы заставить свои непослушные ноги двигаться, потому что не хотел умирать. Для чего я хотел жить, я тоже не знал, но… должно же было быть хоть что-то! — Он несколько мгновений помедлил. — В переулке, когда они почти настигли меня, я нашел цель. Дверь в стене открылась, и из нее вышел человек. В руках у него был топор. Он видел все из окна. «Туда», сказал он мне и указал на темную комнату. Он ударил двоих или троих, когда они приблизились. И они отступили. Я вошел в ту темную комнату, чтобы спасти свою жизнь. Это был единственный выбор, который предоставила мне Судьба.

Некоторое время Джулиан молчал, и это побудило Мэтью спросить:

— Этот человек работал на Матушку Диар?

— О, до этого еще далеко! — За этим заявлением последовала новая долгая пауза, в течение которой Джулиан размышлял, стоит ли продолжать свое откровение. Видимо он пришел к выводу, что стоит. — Он предложил мне защиту и работу. Немного для начала. Должность простого посыльного. Он был грубым и уродливым человеком… но умным. И он видел, что у меня есть доступ к местам, куда ему путь заказан. Я мог смешиваться с обществом богатеев, мог говорить с ними. Мог держать шиллинг в своей ладони так, чтобы люди видели в нем соверен. Это был мой дар — играть на людской жадности. Со временем я встретил других людей, которых заинтересовала моя персона. И у них для меня была работа иного рода. Проникнуть в комнату и украсть оттуда что-то… или применить нож… или пистолет — к чужому врагу. Свести чужие счеты. И я все это делал. Мне хорошо платили. У меня была цель. — Он одарил Мэтью мучительной улыбкой. — Я очень быстро учусь, — усмехнулся он. — Быстро совершенствую навыки.

Новая пауза растянулась еще на несколько секунд.

— И однажды, — продолжил он, — ко мне пришел мужчина, который представился помощником одной женщины. Она услышала мое имя и захотела поговорить со мной насчет будущей работы. Было озвучено, что меня хотят устроить на работу в конторе, где надо сидеть за столом и отмечать что-то в гроссбухе. Не очень похоже на убийства характерные для Матушки Диар, не так ли? Но так и было. Больше денег, власть над подчиненными, азарт охоты… все это смертельный яд, но я пил его многие годы. В конце концов, этот горький напиток стал моей водой. И что с того? Почему я должен был отказываться делать то, что мог делать? Ничто не длится вечно, я это знаю. Так почему мне было не воспользоваться своими талантами, раз уж я был ими наделен? — Он вздохнул. — Затем Матушка Диар начала… гм… одалживать меня Профессору Фэллу, и я присоединился к его компании. Точнее, начал принадлежать ей. И все еще принадлежу. Когда я делаю работу, я делаю ее в меру своих возможностей. На меня полагаются, и у меня есть репутация. В этом мире… в преступном мире я стал кем-то. Ты понимаешь?

Мэтью не спешил отвечать, взвешивая все, что услышал. Он надеялся, что сможет найти ответ, который не заставит разъяренного Джулиана Девейна броситься на него и разорвать в клочья за осуждение. Наконец, он сказал:

— Мне кажется, ты решил, что раз путь хорошего человека для тебя заказан, то лучше стать плохим человеком, ведь это у тебя хорошо получается. Ты назвал это решением судьбы. Возможно, ты ходячее противоречие. Но уж как есть.

Джулиан не ответил. Мэтью напрягся, готовый ко всему.

Затем Джулиан рассмеялся, и смех его прозвучал искренне.

— Да, — сказал он. — Мне это нравится.

Мэтью встал, понимая, что «сказка на ночь» подошла к концу. На небе забрезжил рассвет, хотя, похоже, грядущий день обещал снова быть серым.

Джулиан зевнул и потянулся.

— Думаю, я смогу немного поспать, — сказал он. — Я так устал… я и не понимал, насколько…

Мэтью кивнул. Он подумал, что Джулиан, вероятно, никогда прежде никому не рассказывал эту историю. А даже если и делился ею со своими друзьями из преступного мира, ни один хороший, «законопослушный хер» его исповеди не удостаивался. Возможно, это имело особое значение, а возможно, и нет. Так или иначе, Джулиан уже опустился на диван, положив голову на одну из подушек. Он вытянулся во весь рост и закрыл глаза. Руки его были сложены на груди так, что Мэтью подумал, что он молится. Говорить он этого не стал, потому что хотел сохранить все оставшиеся зубы в целости.

Мэтью помнил, что в башне у Аддерлейна Джулиан сказал, что не оплакивает мертвецов.

По крайней мере, насчет одного случая он солгал.

— Мы зайдем и выйдем, — сказал Джулиан с закрытыми глазами. — Найдем книгу. Сегодня. Просто зайдем и выйдем. Заберем книгу, а потом найдем химика. Похитим, если придется. У нас получится. Сегодня вечером… у нас получится…

Джулиан постепенно ускользал в царство снов. Мэтью поднял фонарь и вернулся в спальню, где лег на красивую кровать с балдахином. В десяти футах от него в гардеробной было спрятано два трупа, а в соседней комнате спал мучимый совестью убийца.

Мэтью закрыл глаза, но понял, что рассказанная «сказка» не дает ему покоя.

Сегодня вечером. Просто зайдем и выйдем. Найдем книгу.

Зайдем и выйдем.

Сегодня.



Глава пятнадцатая



Итак, план был таков: собрать оружие, нанять экипаж у гостиницы, добраться до места назначения, проинструктировать возницу проехать мимо поместья на Эндсли-Парк-Роуд и подождать их пару часов за достойную плату. Затем нужно было пройти мимо охранника у ворот, предъявив приглашение пруссаков, попасть в дом и каким-то образом отыскать там книгу.

Если она действительно там.

И если это действительно нужный дом.

При этом Мэтью и Джулиан оба понимали, что выйти из дома с книгой — хорошее достижение, но оно не гарантирует, что они успеют целыми и невредимыми добраться до нанятого экипажа.

Весь этот план состоял из одного сплошного риска, и все же это был единственный путь.



***



На улицы Лондона опустилась вечерняя мгла. Впрочем, весь сегодняшний день и без того был таким мрачным, что, казалось, темнота даже не сумела прочертить четкую границу между днем и ночью.

Пока Мэтью старательно напудривал лицо, натягивал парик и перевоплощался в барона Брюкса — в ход пошел тот же диковинный костюм, что и вчера, — он чувствовал, как огромная ответственность предстоящей задачи всем своим весом давит ему на плечи. Это была ситуация из категории «сделай или умри»; без этой книги все будет кончено.

Утром Мэтью подумывал о том, чтобы попытаться связаться с Гарднером Лиллехорном и обратиться за помощью — возможно, попросить констеблей патрулировать окрестности дома или даже, если ситуация станет совсем отчаянной, совершить на этот дом вооруженный налет, однако в итоге Мэтью отринул эту идею, сочтя ее неосуществимой. Во-первых, время имело решающее значение, а на скорость Лиллехорна в таких вопросах полагаться было нельзя. Во-вторых, Мэтью прекрасно знал, что Лиллехорн и его начальство непременно захотят выяснить, чем эта книга так ценна. Мэтью сомневался, что законники Лондона будут послушно сидеть сложа руки и позволят преспокойно вернуть книгу Дантону Идрису Фэллу, вне зависимости от того, чей разум нуждался в срочном лечении. Нет-нет, это был неоправданный риск.

Возможно, стоило послать весточку в лондонский отдел агентства «Герральд»? Однако Мэтью отринул и эту мысль — снова из-за нехватки времени. Они с Джулианом должны были уложиться в очень сжатые сроки, а если связаться с агентством, то сегодня в половине восьмого вечера Мэтью все еще будет растолковывать им суть сложившейся проблемы. Нет, в дело должны были вступить только они с Джулианом, явившись в тот злополучный дом разодетыми, как прусские клоуны. Мэтью очень жалел, что с ним не было Хадсона Грейтхауза. Он мог бы дать совет, предложить план получше… или хотя бы ослабить напряжение, которое затуманивало разум и делало ватными ноги. А у Мэтью было предчувствие, что сегодня в быстроте своих ног он будет нуждаться, как никогда прежде.

— Помни, — сказал Джулиан, набрасывая на себя шубу из шкуры белого медведя. Лицо его было разукрашено белилами до самой макушки, а щеки щедро нарумянены, — ты не говоришь по-английски. Не забыл?

— Ja, — ответил напудренный добела Мэтью, закрепляя над париком раскрашенную под синяк треуголку. Последним штрихом он натянул на руки перчатки из кожи крокодила, чтобы скрыть татуировку «Черноглазого Семейства». Под пальто из тюленьей кожи, в глубине жакета цвета грязной глины были спрятаны его пистолет и кинжал с рукоятью из слоновой кости, принадлежавший Альбиону. Под жакетом Джулиана на крючке покоился его четырехствольный пистолет.

Они были подготовлены и во всеоружии.

— Возьми с собой пудреницу, — посоветовал Джулиан. — Если вспотеешь, может показаться твой шрам, ты же не хочешь, чтобы Блэк увидел его, если он, конечно, там вообще будет.

Когда Мэтью послушно захватил с собой пудру, Джулиан поднял саквояж с золотыми слитками и планами адской машины в виде крылатого дракона.

— Готов? — спросил он.

Мэтью кивнул, и в тот же момент горло его так сильно сжалось, что он бы не смог вымолвить по-английски ни слова, даже если б захотел.

Они вышли из номера.

Спускаясь по лестнице, Джулиан ткнул Мэтью локтем в бок, и тот едва почувствовал этот тычок сквозь толстое пальто. Однако он понял, что хочет сказать ему Джулиан, потому что им навстречу поднимались лорд и леди Тарленторт. Они были одеты в меха и шелка и щебетали, как счастливые покупатели, разжившиеся отличными товарами. Лица их раскраснелись от холода. Один взгляд, брошенный на двух джентльменов, идущих им навстречу, заставил Тарлентортов замолчать. Они выглядели ошеломленными, как моллюски, почувствовавшие пар из кастрюли. Мэтью увидел, как лорд Тарленторт картинно закатил глаза, взглянув на свою супругу, а та замаскировала смешок под легкий кашель. Затем они молча прошли мимо, и Мэтью понял, что супруги Тарленторт не признали в них с Джулианом зловещего преступника Шрама и невероятно обаятельного, но опасного рассказчика из раскачивающегося и скрипучего экипажа.

Когда они пересекли вестибюль, часы пробили семь. Ночь снаружи вновь встретила их холодом. Казалось, сугробы в этом году не растают до начала мая.

— Экипаж, сэр? — спросил швейцар на улице. Получив краткий кивок, он вышел к проезжей части, размахивая руками, чтобы к нему подъехала карета.

Экипаж прибыл, и возница посмотрел на Джулиана из-под шапки.

— Куда прикажете, сэр?

— Номер четырнадцать по Эндсли-Парк-Роуд, — ответил Джулиан, уже потянувшись к двери. — И поспеши, если ты…

— О, нам по пути! — произнес мужчина позади них. Мэтью обернулся, пораженный тем, как близко прозвучал голос — почти у него над ухом.

Говоривший был одет в серо-голубое утепленное пальто с флисовым воротником и серую треуголку, украшенную тонкой красной лентой. У этого высокого и худого незнакомца с массивным лбом и темными волосами были необычайно светлые голубые глаза — их цвет на фоне кожи оттенка какао приковывал к себе взгляд и буквально шокировал. При этом квадратный подбородок и аристократический профиль выдавали в этом человеке представителя высшего света. Нос выглядел так, словно был всегда немного оскорблен запахами низших сословий, с которыми он вынужден был сосуществовать на одной земле. Тем не менее, мужчина улыбался, и от него не исходило ни угрозы, ни снобизма.

— Прошу прощения за вторжение, — сказал он с легким иностранным акцентом, который Мэтью распознать не сумел, — но могу ли я разделить с вами эту поездку, граф Пеллегар?

Мэтью одновременно пребывал в панике и под впечатлением. Его искренне напугало, что этот человек знал титул Пеллегара, однако он был впечатлен тем, с каким хладнокровием Джулиан отошел от двери и приглашающим жестом дал незнакомцу понять, что тот может к ним присоединиться.

Мужчина ступил своим черным полированным ботинком на пассажирскую ступеньку. Мэтью заметил у него похожий кожаный саквояж. Незнакомец залез в карету, и Джулиан переглянулся с Мэтью. Его взгляд — даже сквозь всю эту клоунскую раскраску — читался безошибочно, он говорил: «Будь настороже».

Мэтью и Джулиан расположились напротив незнакомца, и экипаж тронулся. Масляная лампа качалась на подвесе, отбрасывая причудливые тени.

— Это честь для меня, сэр, — сказал мужчина, все еще улыбаясь. — А это барон Брюкс, я полагаю?

— Вы правы. Но он не говорит по-английски. А с кем я имею честь беседовать, скажите на милость?

— Хм… можете называть меня Виктором.

— Однако это не ваше настоящее имя?

— Нет, — он пожал плечами. — Но что есть имя? Всего лишь сопутствующий атрибут, никак не относящийся к впечатлению.

— Но вы же как-то нас узнали.

Мэтью подумал, что Джулиан раскрыл парус в опасных водах, однако ничего не мог сказать, чтобы предостеречь его.

— По вашей репутации, разумеется, — ответил Виктор. — И вашей одежде. Позвольте перефразировать: по вашему стилю. То, как вы справились с ситуацией, касающейся принца Поваласки — когда это было? Года три назад? — было верхом мастерства. Смею сказать, я не могу представить никого другого, кто смог бы проникнуть туда так, как вы, при всей выставленной там охране.

— Хм, — с ноткой довольства выдал Джулиан.

— Ну, — протянул Виктор, слегка пожав плечами, — еще это было под силу мне. — Его улыбка теперь казалась Мэтью, скорее гримасой хищного зверя, а в бледно-голубых глазах горел пугающе яркий огонь.

Это очень опасный человек, — настороженно подумал Мэтью.

Гнетущая тишина продолжалась до тех пор, пока Виктор не поднял руки в черных перчатках, словно капитулируя и намекая на мир между народами, стоящими на грани войны.

— Но в любом случае, — примирительно сказал он, пока Мэтью все пытался определить его акцент, — это была хорошо проделанная работа.

— Признателен за ваш отзыв о моих талантах, — сказал Джулиан. Он держался так естественно, что его мастерству позавидовали бы лучшие актеры Шекспировского театра. Впрочем, вряд ли хоть кому-то из этих актеров приходилось играть роль в столь опасной постановке. Сегодняшнее представление было настолько страшным, что Мэтью почти постоянно чувствовал острую потребность опорожнить мочевой пузырь.

Виктор продолжал улыбаться. Затем он нырнул рукой под пальто, и оттуда показался пистолет. Мэтью напрягся, Джулиан изменил свое положение всего на долю дюйма, однако Виктор лишь опустил на оружие взгляд и принялся изучать его — устройство взвода, курок, рукоять — как будто только что купил.

— Виктор — не мое настоящее имя, нет, — сказал он. — Но я счел его уместным в данной ситуации, потому что из этого мероприятия я планирую выйти победителем[28].

— Хм, — только и выдал Джулиан, демонстрируя свою искусность в уклончивых высказываниях.

— В некотором смысле мы все братья. Вы согласны? — Виктор не стал дожидаться ответа, потому что, очевидно, мнение графа Пеллегара было ему без надобности. — И здесь нас ждет что-то вроде междоусобной борьбы. Это не связано с нашими обычными талантами. Это относится к силе наших кошельков, и я могу вас заверить, что сила моего кошелька весьма внушительна.

— Ясно, — слегка кивнул Джулиан. Он улыбнулся, и на его раскрашенном лице эта улыбка выглядела до ужаса нелепо. — Рад узнать, что это не касается размера оружия. — Сказав это, он извлек из-под шубы свой страшный пистолет и принялся изучать его, как Виктор недавно изучал свой. Мэтью заметил, как глаза Виктора сузились, и, проворчав нечто невнятное, он быстро убрал пистолет.

Оставшаяся часть поездки прошла в напряженном молчании. Когда экипаж остановился, Виктор вышел первым. За воротами возвышался дом с привратником на посту. В каждом окне горел свет, словно намечалась грандиозная вечеринка. Виктор стоял у кареты, ожидая пока Мэтью и Джулиан выйдут. Они же в свою очередь поняли, что никоим образом не смогут попросить возницу подождать их два часа неподалеку от дома.

Возница спустился, чтобы получить плату. Джулиан потянулся за кошельком, но Виктор опередил его.

— Позвольте мне, — и вручил монеты вознице, щедро ему переплатив. — Нам понадобится вернуться в «Герб Мейфэра». Я полагаю, дело решится к полуночи.

— Да, сэр, как прикажете. Покорнейше благодарю. — Возница кивнул в знак признательности, занял свое место и щелкнул поводьями. Виктор же достал свое приглашение, приготовившись показать его привратнику.

— Боже, — услышал Мэтью напряженный шепот Джулиана. Вместе с экипажем исчез и их отходной путь. Похоже, они оказались в ловушке здесь до полуночи, и трудно было сказать, к лучшему это или к худшему.

В компании своего опасного попутчика они прошествовали к воротам.

Джулиан показал приглашение. Оно было точно таким же, как у Виктора, но привратник изучил его с поразительной тщательностью. Затем, кивнув, он пропустил их. Пройдя через ворота, Мэтью и Джулиан предпочли держаться на несколько шагов позади Виктора. Приблизившись к внушительной парадной лестнице дома, они вдруг услышали громкий металлический лязг закрывающихся ворот, и Мэтью подумал, что теперь они действительно находятся в заточении. Его не покидала уверенность, что это место куда опаснее Ньюгейта со всеми его призраками…

Ступени лестницы, с обеих сторон окаймленной толстыми перилами, вели к входной двери. Виктор уже добрался до нее и воспользовался дверным молоточком, который, как отметил Мэтью, имел форму корабельной пушки. Дверь открылась почти сразу. За ней показался человек в темно-синей униформе с белыми эполетами на плечах. Лицо его было мрачным, как склеп. Он взглянул на протянутое Виктором приглашение, затем на приглашение Джулиана, и впустил всю троицу в дом. Дверь за ними сразу же закрылась. Сердце Мэтью стучало, как бешеное, и он обрадовался, что взял с собой пудреницу, потому что теперь не сомневался, что она ему понадобится.

У Мэтью было достаточно времени, чтобы бегло изучить фойе. Половицы были сделаны из шикарного темного дерева, стены выкрашены в небесно-голубой цвет, а в воздухе витал сладковато-горький аромат благовоний. Изучая помещение, Мэтью вдруг увидел прямо перед собой Филина в белом костюме, стоявшего рядом с массивным дубовым столом, на котором возвышалась большая плетеная корзина. Позади него стояли двое мужчин в темных костюмах, и оба они выглядели так, будто отведали на ужин гремучих змей.

— Оружие в корзину, пожалуйста, — сказал Филин Виктору, и тот отдал ему не только пистолет, продемонстрированный в экипаже, но и еще один, чуть меньшего размера, а также изогнутый кинжал. Мэтью обратил внимание на последнее оружие. Ему показалось, что оно могло быть восточноевропейского происхождения. Возможно, оно служило подсказкой к тому, из какой же страны явился этот человек.

Но, отобрав оружие, люди Филина Виктора не отпустили. Один из мужчин в темном костюме вышел вперед и строго скомандовал:

— Снимите пальто и шляпу, повесьте их вон там и поднимите руки. — Кивком он указал на крюки, висевшие на стене. На них уже покоились две треуголки, чья-то остроконечная красная шляпа и три пальто, одно из которых выделялось длиной до пола, и было сделано из желтовато-коричневой шкуры какого-то животного. Второй мужчина взял сумку Виктора, принял из его рук любезно предложенный ключ и заглянул внутрь.

Виктор беспрекословно подчинился всем указаниям: снял треуголку, под которой показались эбеново-черные волосы, и пальто. Мужчина обыскал его, двигаясь от затылка до задней части ботинок, прежде чем ему вернули сумку.

К этому времени Джулиан положил свой пистолет в корзину, и настал черед Мэтью. Отдав свои пистолет и кинжал, он заметил, что в корзине лежат уже несколько пистолетов и ножей, а также предмет, напоминающий кастет, усеянный маленькими гвоздями.

— Один момент, — сказал Филин, положив свою бледную руку на грудь Мэтью.

Мэтью попытался замереть, хотя колени его задрожали. Выпученные глаза Филина буравили его, не мигая. Он изучающе смотрел прямо в лицо Мэтью, вглядываясь, казалось, в каждую пору его кожи.

— Я знаю вас, — сказал Филин. — Не так ли?

— Простите, — вмешался Джулиан. — Барон Брюкс не говорит по-английски.

— Тогда спросите его, где я мог раньше его видеть. Его лицо… почему-то кажется мне знакомым.

Джулиан мешкал всего мгновение. Затем он заговорил с резким акцентом, напоминавшим тот, что он демонстрировал при разговоре с ночным управляющим гостиницы:

— Хаммер эстад угла каляйн, йа?

— Nein, — ответил Мэтью, борясь с комом в горле.

— Он сказал: «Нет», — пожал плечами Джулиан, обращаясь к Филину елейным голосом. — Я спросил его, встречались ли вы прежде. Но я и сам знаю, что это невозможно, так как мы с бароном все время провели в «Гербе Мейфэра». Возможно, вы когда-нибудь бывали в Пруссии?

Филин бросил краткий взгляд на Джулиана, но тут же вновь сосредоточился на Мэтью, который не мог отделаться от воспоминания о том, как эти самые золотистые глаза навыкате уставились на него в «Зеленом Пятне».

— Проходите, — сказал Филин. Однако в его тоне угадывалась угроза: Я буду следить за тобой.

Мэтью постарался совладать с дрожью в коленях, качнулся вперед и взмолился Богу, чтобы эта голова не совершила тот пугающий поворот и не стала следить за ними, пока они с Джулианом будут вешать на крюки верхнюю одежу.

— Ключ, — скомандовал человек, взявший саквояж и увидевший замочные скважины. Похоже, предполагалось, что все подобные саквояжи сегодня вечером будут заперты. Джулиан извлек ключик из внутреннего кармана своего жакета, прежде чем его обыскали от ушей до пят. Саквояж был изучен и вскоре возвращен владельцу, после чего они смогли свободно проследовать за Виктором в недра особняка.

— Снимите пальто, шляпу и парик, — уважительно обратился мужчина в черном, приблизившись к Мэтью, который в своем облачении не мог даже плечами пожать.

Пока его обыскивали, он чувствовал на себе взгляд Филина.

Черт возьми!

Если бы у него с собой были барабанные палочки, он с удовольствием воткнул бы их в эти жуткие глаза. Он вновь почувствовал, как на него опускается какой-то гипнотический морок, идя рука об руку с волной ужаса. Мэтью понял, что если б хоть кто-то в этом фойе знал прусский язык, они с Джулианом уже отправились бы на корм собакам.

Но вот, новый посетитель объявил о себе стуком в дверь, и Филин отвлекся на него. Мэтью оглянулся и увидел, как в дом заходит совсем юный мальчик, предъявляя свое приглашение. На вид ему было не больше двенадцати. Он был щуплым, стройным, остроносым и темноглазым. Смотрелся он здесь, мягко сказать, не к месту. При этом на нем был дорогой черный плащ, серые перчатки и серая треуголка с одним белым пером, торчавшим из-под ленты. Под мышкой он сжимал сумку из воловьей кожи. Пока Мэтью наблюдал за ним, это юное создание, достигавшее ростом всего пяти футов и трех дюймов, вытащило из-под плаща сначала один пистолет, затем еще один, поменьше, и третий — из левого сапога. Следом в корзину отправился короткий клинок в кожаных ножнах, закрепленных на спине, между лопатками.

Человек, что обыскивал Мэтью, жестом показал, что он может снова надеть парик, который теперь напоминал ему какое-то раздавленное мертвое животное.

Тем не менее, он снова водрузил его на голову, поправил и возблагодарил Бога за то, что его не заставили снимать перчатки. Он двинулся вперед, чтобы нагнать Джулиана.

Сначала мы лишились экипажа, теперь оружия… прекрасный план разлетается на куски, как трухлявый мешок с зерном во время урагана! — думал он.

Однако волнение его чуть притупилось от созерцания красот этого дома. Даже в нынешнем опасном положении Мэтью не мог не удивляться всепоглощающей элегантности особняка. Светлое дерево изумительно сочеталось с темным, каждая деталь была отточена до совершенства. Прекрасный многоцветный ковер украшал пол сразу за фойе, а ковровая дорожка тех же расцветок покрывала высокую и широкую лестницу. С большой люстры свисало множество зажженных корабельных фонарей. На небесно-голубых стенах красовалась россыпь работ профессиональных маринистов, а над всем этим возвышался огромный флаг Королевского флота. Его красный крест невольно напомнил Мэтью фирменную подпись Кардинала Блэка, а также тот факт, что вся эта красота была лишь слоем белой пудры на лице убийцы.

— Сюда, господа, — сказал седовласый пожилой мужчина в такой же темно-синей униформе, что и человек, встретивший их. Он указал Джулиану и Мэтью в нужном направлении, и они приметили Виктора. — Позвольте мне, — продолжил мужчина с коротким поклоном, предложив свою кандидатуру в качестве эскорта до следующего пункта назначения. Он открыл раздвижную дверь справа, и Мэтью с Джулианом отвели в большую гостиную, расположенную на три ступени ниже.

В этой комнате потолок был разрисован в тон вечернему небу — подобный вид открывается ночью с корабля. Поленья в камине из сверкающего белого мрамора источали свет и тепло. Здесь, похоже, в самом разгаре была вечеринка, хотя настроение, как показалось Мэтью, было больше деловым, нежели расслабленным. Он заметил Виктора, который уже пересек комнату и взял с подноса, предложенного слугой, бокал красного вина. Остальные собравшиеся, коих было пять, либо сидели в коричневых кожаных креслах, либо стояли. Все, как один, попивали красное вино. И все, как один, уставились на Мэтью и Джулиана, когда те вошли. Кроме Виктора.

Мэтью обратил внимание на стройную и довольно красивую темнокожую женщину ростом не менее шести футов и трех дюймов. В ее длинные черные волосы были вплетены маленькие кости животных, и Мэтью подумал, что то странное пальто в пол, скорее всего, принадлежало ей.

Следующим его взгляд привлек коренастый лысый мужчина с крупным рябым лицом бандита. Он холодно посмотрел на лжепруссаков, однако быстро отвел взгляд, продолжив потягивать вино. На нем был поношенный пыльно-серый костюм и ботинки с металлическими носами. Ноги он закинул на небольшой пуф, удобно расположенный прямо перед его креслом. Мэтью предположил, что это и есть владелец кастета, усеянного гвоздями.

Следующий мужчина был высоким и худым, с длинным и мертвенно бледным лицом. Он был одет в темно-синий костюм с белым жилетом и белым галстуком. Голову его покрывала копна рыжевато-каштановых волос… скорее, даже, рыжих, чем каштановых. Он поднял бокал, поприветствовав Мэтью и Джулиана.

Четвертый мужчина, стоявший рядом с темнокожей женщиной, носил парик — почти такой же высокий и сложный, как у Мэтью. На нем ладно сидел серый костюм с жилетом в синюю клетку. Он был среднего роста, коренастый. Пухлое лицо разрумянилось от тепла или вина, а глаза напоминали небольшие черные дыры. Манжеты его серой сорочки украшали вычурные, почти безумные кружева. Он взглянул на Мэтью и Джулиана, не скрывая неприязни, которая, казалось, заполнила собой всю комнату.

Пятым оказался мужчина в привычной для этого дома униформе. Он стоял в углу рядом со столом, на котором лежали сумки остальных участников встречи. Эскорт Мэтью и Джулиана двинулся как раз к этому столу.

— Можете быть уверены, что за вашими подношениями внимательно следят, — сказал он, как только Джулиан опустил саквояж на пол. Специально выделенный для этого смотритель поднял его, положил на стол и поставил на него карточку с номером «5». Мэтью отметил, что остальные — с первого по четвертый — также пронумерованы карточками. Кейс из темной кожи был увенчан карточкой с номером «2». Саквояж Виктора помечала четверка. Мэтью подумал, что ноше странного вооруженного до зубов мальчика будет присвоен номер «6».

Итак… кто в этой комнате не принес с собой подношение?

Слуга подошел к Джулиану с двумя бокалами вина на серебряном подносе. Джулиан взял один, как и Мэтью, который все еще раздумывал над «подношениями».

Затем вошел двенадцатилетний мальчик со своим сопровождающим — им оказался сам Филин, и Мэтью тут же бросило в пот: волосы под париком, казалось, намокли почти мгновенно. Вьющаяся светло-каштановая шевелюра мальчика была напомажена[29] до блеска и перехвачена сзади двойной лентой. На нем был костюм янтарного цвета с кремовой сорочкой и желтым галстуком, ярко желтыми чулками и сапогами, похоже, из кожи змеи. Свою сумку из воловьей кожи он удерживал одной рукой.

Глаза мальчика вспыхнули, когда он оглядел собравшихся. Остановившись в дверях, он усмехнулся, обнажив передние зубы, казавшиеся слишком большими для детского рта.

— Это, что, гребаные похороны? — грубо спросил он высоким голосом, под стать его возрасту. — В таком случае, кто умер?



Часть третья. Зловещая семерка

Глава шестнадцатая



Двенадцатилетний мальчик с лексикой тридцатилетнего матроса поставил на стол свою сумку, взял с серебряного подноса бокал красного вина и одним глотком осушил его. Затем он положил руки на свои крошечные бедра и снова оглядел остальных обитателей комнаты.

— Похоже, здесь все сдохли, — саркастично заметил он. — Почему бы нам не оживить обстановку?

— Есть предложения? — поинтересовался мужчина во втором витиеватом парике. Речь его оказалась невнятной и окрашенной акцентом, который Мэтью также не смог распознать.

— Познакомимся для начала! Я начну. Меня зовут Майлз Мэрда. Мэрда через «Э». Представляю интересы Франции[30]. — Он прошел мимо человека в парике и высокой негритянки, чтобы погреть свои маленькие ручки перед камином. — Мне тридцать три года, и при рождении я заболел болезнью, которая, казалось бы, обречет меня на гибель, но каким-то образом она идеально подошла для избранного мною поприща[31]. Или, скажем так, избравшего меня поприща. Я эксперт в том, чтобы казаться тем, кем я не являюсь. К сожалению, я не могу сказать то же самое о некоторых из вас. — Он бросил многозначительный взгляд на рябого бандита. — На этом все. Кто следующий?

Никто не проронил ни слова. Филин сел в свободное кресло, и Мэтью краем глаза заметил, что он за ним наблюдает. Он явно пытался рассмотреть его лицо под гримом.

— Ну же, не стесняйтесь! — упрекнул Мэрда. — Высокая леди! Вы не выглядите застенчивой.

Она улыбнулась, но улыбка вышла натянутой и невеселой.

— Что ж, — сказала она слегка хриплым, хорошо поставленным голосом на внятном английском языке с глубоким певучим акцентом. У Мэтью создалось впечатление, что такой голос может звучать весьма соблазнительно. — Меня зовут Львица Соваж[32], — продолжила она. — Представляю консорциум африканских интересов. Я свободная женщина и намерена оставаться такой и впредь. Оговорю сразу, что убила нескольких мужчин, чтобы получить этот статус.

— Браво вам! — Мэрда снова усмехнулся. — Боже, какая вы большая! Как думаете, вам бы понравился маленький и быстрый?

— Ты слишком мал для меня, — скривилась Львица.

— Никогда не узнаете, пока не попробуете.

— О, — протянула она, — я знаю.

— Перехожу от этого сокрушительного отказа к вам, сэр! — Мэрда дернул подбородком в сторону Виктора. — Ваше имя и место работы?

— Виктор. Просто Виктор, — последовал ответ. — Предпочитаю, чтобы сфера деятельности моих нанимателей осталась в тени.

— Таинственный человек, — хмыкнул Мэрда и пожал плечами. — Как вам будет угодно. Вы двое! Я вижу, вы разоделись в свои лучшие вещи. Простите, если я выколю себе глаза, чтобы защитить их от исходящего от вас сияния. Но я должен знать, кто вы! Граф… как вас зовут?

— Пеллегар, — отозвался Джулиан.

— О, давайте будем обращаться друг к другу по именам, как добрые друзья! Можете называть меня Майлзом, а как я могу называть вас? — Он выжидающе склонил голову.

Мэтью вздрогнул. Он лихорадочно соображал. Там, в Гранд-Люксе… упоминалось ли имя Пеллегара?…

— Карло, — сказал Джулиан, и только Мэтью услышал в его голосе облегчение от того, что он вспомнил, как Брюкс воскликнул: «Karlo! Sie haben unsere fehlenden Falle gefunden?», что бы это ни значило.

— Но вы можете обращаться ко мне Ваше Сиятельство, — добавил Джулиан. — Барон Брюкс не говорит по-английски, только по-прусски.

— Но имя у него же есть?

— Барон, — ответил Джулиан, чем обозначил свое надменное отношение ко всем этим нелюдям, собравшимся с ним в одной комнате. Майлз Мэрда махнул на него своей маленькой ручкой, давая понять, что разговаривать с ним больше не о чем.

— А вы, сэр? — обратился Мэрда к рыжебородому.

— Я? О… ну… мое имя Лазарус Файрбоу. — Мужчина сделал еще один глоток вина, прежде чем продолжить. Он переминался с ноги на ногу, как будто стоял на углях. — Доктор Лазарус Файрбоу, — пояснил он, опуская бокал. — Химик по профессии и по призванию. Я просто… иду в довесок победителю.

Джулиан бросил быстрый взгляд на Мэтью, который в ответ едва заметно кивнул. У Файрбоу не было при себе подношения, потому что он был частью приза.

— Великолепно! — Мэрда повернулся к мужчине бандитского вида. — Сэр?

— Сандор Краковски. — У него был сильный акцент. — Интересы Польши. Я изучаю политику.

— Да, я наслышан, что вы провели много исследований. Я бы даже рискнул предположить, что политическая школа в Польше довольно жесткая. А Вы, последний по порядку, но не по значению?

Последняя фраза относилась к господину в парике. Он допил вино и не спеша ответил:

— Я Бертран Монтегю. — Его голос был похож на первый хрип аккордеона перед тем, как из него польются ноты. — Кого я представляю, это мое личное дело.

— Ладно, Берти, как хочешь. Ну вот! Разве мы все не чувствуем себя лучше, зная, с кем имеем дело?

Мэтью чувствовал себя ничуть не лучше. На самом деле, он с каждой утекающей минутой чувствовал, как ситуация выходит из-под контроля. Очевидно, за книгу Джонатана Джентри в дом безумного адмирала пришли поторговаться самые отъявленные злодеи всего мира. Второй частью лота являлся доктор Лазарус Файрбоу. Мэтью подумал, что если бы он мог прямо сейчас сесть на пол и начать оплакивать Берри Григсби, он бы именно так и сделал, потому что дело было безнадежное.

И все же… незримый шанс еще оставался.

Золотые слитки и чертежи крылатого дракона в сумке… Возможно ли — хоть на секунду! — что такое подношение могло бы составить выигрышную ставку?

Его сердце, ушедшее в подвал во время этого обмена мрачными любезностями, теперь приподнялось до уровня лампы на чердаке.

Да, — подумал он, — могло бы.

Его разум быстро сформировал новый план: сыграть в эту игру, предложить цену и, если все пройдет хорошо, уйти отсюда с книгой и химиком, который послужит к ней идеальным инструментом.

А если что-то пойдет не так? В ту же ночь последовать за тем, кто победит, убить его — или ее — и, выхватив книгу из мертвых пальцев, завершить миссию. Мэтью был уверен, что единственный способ забрать книгу у победителя аукциона — это пролить кровь.

Боже мой, — беззвучно причитал он. Прежде он никогда бы не стал так мыслить. Эта миссия начинала превращать его в плохого человека. Впрочем… был ли сейчас толк хоть от чего-то хорошего?

Он гадал, когда же появятся адмирал и Кардинал Блэк. В этот момент он подумал о том, как звучит имя этого жуткого человека. Черный — самый темный цвет, без оттенков, без света и тени. На нем, по сути, базируются все остальные цвета. Размышляя об этом, Мэтьб решил, что если черный можно назвать главным цветом, то он безоговорочно правит в этой комнате среди собравшихся. Черный — главный[33] цвет смерти.

Мысли Мэтью прервал некто, вошедший в комнату. Этот некто не был похож ни на грузного адмирала с огненной бородой, ни на Темного Кардинала зла. Это была гибкая натренированная молодая женщина с коротко подстриженными каштановыми волосами, миловидным лицом в форме сердечка, выразительными карими глазами и теплой улыбкой. Мэтью предположил, что ей чуть больше двадцати лет. На ней было темно-пурпурное шелковое платье с вышивкой в виде ярко-желтых цветов. Ее руки и предплечья до локтей украшали шелковые перчатки того же цвета, что и платье, и было трудно не заметить поразительно развитую мускулатуру ее предплечий — не вычурную, но определенно закаленную физическими упражнениями.

— Добрый вечер всем, — сказала она. — Меня зовут Элизабет Маллой. Вице-адмирал Лэш высказал пожелание, чтобы я поприветствовала вас в его доме.

Вице-адмирал Лэш, — повторил про себя Мэтью. Он взглянул на Джулиана, чье загримированное лицо было неподвижным, словно у истукана.

Девушка продолжила:

— В свое время Самсон присоединится к вам в обеденном зале. А пока я хотела бы объявить, что ужин подан.

Теперь они знали имя: Самсон Лэш.

Мэтью снова взглянул на Джулиана, пытаясь понять, знал он этого человека или нет. Но если его напарник и знал адмирала, то виду не подал. Потом Мэтью случайно взглянул на Филина и увидел, что его проклятые странные золотые глаза снова пытаются пробуравить в нем дыру.

Филин резко встал.

— Прошу всех следовать за мисс Маллой в обеденный зал. — Это была не столько просьба, сколько приказ.

Обеденный зал был украшен зеленью, свисавшей с дубовых балок потолка, а также множеством фонарей и морских сигнальных флагов. В мраморном камине — так же, как и в гостиной — горели поленья. Длинный стол был уставлен тарелками и столовым серебром, но еду еще не подали.

Войдя в комнату, Мэрда встал рядом с Львицей, которая по сравнению с ним казалась настоящей великаншей, и указал вверх.

— Кажется, это омела, — сказал он, улыбнувшись с надеждой.

— В моей стране, — ответила она без улыбки, — мы под ней обычно убиваем.

На это Мэрда лишь пожал плечами. Очередной отказ ни на йоту не уменьшил его хорошего расположения духа, это было видно по тому, как он сел рядом с Львицей и выпятил грудь, словно был первым претендентом на мировое господство.

— Места не распределены. Садитесь, где пожелаете, — сказала мисс Маллой. К тому моменту Виктор уже сел напротив Мэрды. Мэтью и Джулиан сели рядом. Мэтью оказался лицом к Монтегю, Джулиан — к Львице. Краковски же выбрал место напротив Виктора, лицом к доктору Файрбоу. К большому облегчению Мэтью, Филин не последовал за ними в обеденный зал.

Мисс Маллой подождала, пока все рассядутся по местам, а затем оповестила:

— Мы начнем через минуту, — после чего вышла из комнаты через другую дверь в дальнем ее конце.

Почти сразу же появились двое слуг, чтобы наполнить красным вином бокалы, стоявшие рядом с каждой тарелкой. Внезапно Джулиан поднял бокал.

— Хочу предложить тост. За наш с бароном Брюксом большой успех.

— Я выпью за вашу неудачу, — сказал Мэрда, поднимая бокал. Остальные предпочли воздержаться от комментариев.

Вдруг Львица Соваж устремила на Джулиана изучающий, пронзительный взгляд.

— Как получилось, что пруссак так свободно говорит по-английски?

— Родился англичанином. Вырос и получил образование в Пруссии, — ответил Джулиан, повторив то, что рассказал настоящий граф Пеллегар в Гранд-Люксе. — Могу сказать то же и о вас: у вас, вероятно, был прекрасный учитель?

— Я убила человека, который обучил меня английскому, — ответила она. — Это единственное, на что он был годен. Он был жесток. Позвольте мне исправиться… я казнила его за преступления против меня, о которых я бы не хотела распространяться за этим столом.

— Кстати, о преступлениях против самого себя! — ворвался в беседу Монтегю, заговорив с присвистом. — Вы сидите напротив… осмелюсь употребить это слово, не будучи убитым… джентльмена, который хорошо знает, что такое поведение грубияна. Невежественного грубияна, если быть точным. Не так ли, Пеллегар?

Джулиан вкрадчиво улыбнулся, а Мэтью захотелось забраться под стол.

— Вам видней, — ответил Джулиан.

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Дело Холленштайна в 1698 году! Расскажите им всем, как вы и Брюкс провернули то очаровательное дельце!

Джулиан сохранил улыбку, но слегка поерзал на стуле.

— Я нахожу — и, вероятно, со мной все согласятся, — что в решении любого дельца есть свои прелести. Расскажите им сами, Монтегю, раз уж вы такой эксперт.

Напряженную атмосферу комнаты огласил звон вилки о бокал.

— Господа… пожалуйста, — сказал явно нервничающий доктор Файрбоу, — сейчас не время и не место для…

— Они с Брюксом убили моего нанимателя! — прохрипел Монтегю, глядя на Львицу так, словно она могла стать плечом к плечу рядом с ним и сразить графа. — Задушил его в спальне! Моего Золотого гуся[34]! И из-за этого я был не у дел — можно сказать, в черном списке — два года, пока не искупил свой грех!

— Прискорбно это слышать, — сказал Джулиан с характерной для него ухмылкой. — Кстати, о золотом гусе!

В этот момент слуги вкатили в комнату три роликовые тележки, на первой из которых стояло зеленое блюдо с очень большим приготовленным гусем — его шкура была зажарена до такого состояния, что действительно напоминала расплавленное золото. Мэтью вздохнул с облегчением, когда внимание Монтегю переключилось с так называемых преступлений графа Пеллегара на пир, катящийся к ним по серому каменному полу. Он заметил также, что Джулиан на несколько секунд закрыл глаза, словно готовясь к следующей стычке, из которой ему придется выкручиваться.

К счастью, пока все конфронтации отступили на второй план.

Вскоре на столе наряду с жареным гусем стояли тарелки с тушеной морковью и турнепсом, жареным картофелем, кукурузой, бататом и спаржей. Тарелки поменьше презентовали копченый лосось, жареную цветную капусту в горчичном соусе, тушеные мидии и нарезанную буханку свежеиспеченного черного хлеба с кунжутом. Слуги стояли по стойке смирно, готовые в любой момент налить еще вина, а также сделать другие необходимые приготовления.

Насколько неудобным ни было бы облачение и насколько удручающими ни казались бы обстоятельства, Мэтью решил не отказывать себе в трапезе и наполнить сжавшийся в узел желудок настолько, насколько тот позволит. Остальные, по-видимому, пришли к такому же решению, потому что пир разгорелся вовсю — застучали ножи и вилки — и лишь изредка голос Майлза Мэрды вмешивался в звуки обжорства, самые отвратительные из которых, как заметил Мэтью, исходили от Монтегю и Краковски.

Затем послышался еще один звук — тяжелые шаги в коридоре, что вел из гостиной в обеденный зал. И внезапно в поле зрения гостей появился он.

Сказать, что вице-адмирал Самсон Лэш был похож на медведя, значило бы сказать, что Львица Соваж была по колено щенку. При росте шесть футов четыре дюйма и бочкообразной фигуре мужчина заполнял собой все пространство дверного проема. Но дело было не только в его внушительных габаритах: Мэтью еще никогда не встречал человека, в котором было бы столько внутреннего огня. У пылкого Хадсона Грейтхауза его и то было меньше. Острые голубые глаза этого человека, казалось, метали искры, когда он остановился перед столом и оглядел собравшихся. Его нос, большой и крючковатый, как ни странно, вполне гармонично уравновешивал широкий лоб, напоминавший таран. Черная борода, спускавшаяся на грудь, была росчерками выкрашена под оранжевые и красные языки пламени. Масса вьющихся черных волос доходила до монументальных плеч, а на руках с толстыми венами выступали костяшки пальцев, которые, по мнению Мэтью, могли бы выбить кусок мрамора из камина. Вне всякого сомнения, этот человек выглядел устрашающе.

Уперев огромные руки в бока, он простоял безмолвно довольно долго, в то время как его огненные глаза останавливались то на одном, то на другом госте. Наконец его широкий рот изогнулся в ухмылке, и зубы, отразив пляшущие отблески камина, тоже, казалось, воспламенились.

— Гости! — прогремел он. — Почетные гости! Добро пожаловать всем вам!

— Ах, черт! — услышал Мэтью бормотание Джулиана. Помимо легкой опаски в этом возгласе слышалась некоторая доля благоговения: похоже, Джулиан не мог не оценить по достоинству грозную силу, воплощение которой представлял собой адмирал Лэш.

— Пожалуйста, — сказал Лэш более сдержанным тоном, — продолжайте пировать. — Он вынул из кармана мундира золотые карманные часы и положил их на стол между Мэтью и Монтегю, рядом с костями, что остались от уже съеденного гуся. — Пользуясь моментом, напомню, что мне известно, какой долгий путь пришлось проделать каждому из вас, чтобы оказаться здесь сегодня вечером. Я весьма рад, что вы и те, кого вы представляете, проявили такой интерес к сегодняшнему мероприятию.

Пока Лэш говорил, Филин и Элизабет Маллой тихонько вошли вслед за ним в обеденный зал, и Мэтью почувствовал, как его желудок сжался вокруг только что съеденных яств в надежде удержать их внутри.

— Это знаменательное событие! — вещал Лэш. — Пришлось затратить огромные средства и тщательно все спланировать, но я с самого начала знал, что это дело обречено на успех. Признаюсь честно: мне и моим компаньонам…