Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Вендела Вида

Одежда ныряльщика лежит пуста

Vendela Vida

THE DIVER’S CLOTHES LIE EMPTY



© Нуянзина М., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Те единственные, что могли уйти от цивилизации, были теми, чья особая роль и заключалась в уходе от нее: ученый имел право уйти на время, священник – навсегда. Но только не женщина, которой даже не гарантируется право собственности. И я бежала, с трудом, но бежала. Кларисе Лиспектор, «Страсть в изложении Г.Х.»[1]
Найдя свое место, ты бросаешь взгляд на бизнесмена в соседнем кресле и приходишь к выводу, что он почти хорош собой. Это твой второй перелет на пути из Майами в Касабланку, и проделанное расстояние успело притупить ужас последних двух месяцев. Что тебе мешает поболтать с этим мужчиной и, может быть, даже заказать пару водок с тоником и маленькими лимонными дольками, которые бортпроводница положит вам серебряными щипчиками в пластиковые стаканчики? На вид ему столько же лет, сколько тебе – тридцать три, и так же, как ты, он путешествует в одиночку. На коленях у него лежат две газеты, одна на арабском, вторая – на английском. Если вы найдете общий язык, то, добравшись до Касабланки, сможете насладиться совместной трапезой. Вы отправитесь поужинать и будете сидеть на мягких вышитых подушках и есть кускус руками. А потом пройдете мимо странных геометрических контуров на фоне незнакомого горизонта по пути в твой или его отель. Разве не так поступают люди, оказавшись за границей в одиночку?

Но стоит тебе устроиться в кресле рядом с бизнесменом, как он сообщает, что собирается спать весь полет до Касабланки. Потом, прилагая значительные усилия, вызывающие чувство неловкости, он тонкими губами надувает шейную подушку, кладет на высунутый язык маленькую таблетку и отворачивается к овальному иллюминатору, уже закрытому шторкой.

Взлет сопровождается неизбежным младенческим ревом, и ты рассеянно листаешь путеводитель по Марокко. Ты читаешь: «Первое, что нужно сделать, приехав в Касабланку, это уехать из Касабланки». Черт. Ты уже забронировала там отель на три ночи. Тебе следует подосадовать на себя за то, что ты не позаботилась открыть путеводитель прежде, чем забронировать и оплатить номер, но вместо этого ты досадуешь на сам путеводитель за сообщение о том, что твои первые три дня в Марокко будут потрачены впустую. Ты запихиваешь книгу поглубже в рюкзак и достаешь фотоаппарат. Он куплен несколько месяцев назад и, хотя ты им и пользовалась, все это время хранился в коробке с инструкцией, которую до сих пор не прочитала. Ты решаешь, что сейчас – удобное время ее прочитать и выяснить, как сохранить на ноутбуке фотографии своей новорожденной племянницы. Ты включаешь фотоаппарат – это профессиональный «Пентакс», что для тебя излишняя роскошь, – и изучаешь снимок племянницы, сделанный в день ее рождения. Ты чувствуешь, как на глаза набегают слезы, и выключаешь фотоаппарат.

Самолет еще не набрал комфортную крейсерскую высоту, и сигнал «пристегните ремни» еще не погас, но это не мешает даме западной наружности, сидящей по другую сторону прохода и на два ряда впереди, встать. В платье с рисунком из осенних листьев, хотя сейчас весна, она снимает с багажной полки чемодан для ручной клади. Потом садится, кладет его себе на колени, открывает, перекладывает несколько тщательно упакованных предметов одежды в другом порядке, закрывает чемодан и поднимает его обратно на багажную полку. Поспешно подошедшая бортпроводница напоминает ей о сигнале «пристегните ремни». Дама в осеннем платье сидит пять минут, а потом теряет самообладание и снова встает, чтобы достать чемодан, поставить себе на колени, открыть, еще раз переложить одежду и вернуть его на полку над креслом.

Твои попутчики – половина из которых похожа на туристов, а половина – на летящих домой марокканцев, – переглядываются с тобой и друг с другом и делают большие глаза. По единому мнению, эта дама страдает обсессивно-компульсивным расстройством. Когда дама в осеннем платье встает в третий раз, пассажирка, сидящая в кресле перед ней с книгой в руках и очками на носу, резко оборачивается и смотрит на нее в упор. Это одна из группы женщин, которая путешествует с тобой с самого Майами. Судя по их толстовкам с эмблемой университета штата Флорида и приблизительному возрасту, ты делаешь вывод, что около сорока лет назад они вместе учились в университете, а теперь отправились в путешествие по случаю встречи выпускников.

В этой очкастой женщине, которая сейчас обернулась, чтобы посмотреть себе за спину, есть что-то знакомое, и, когда вы на секунду встречаетесь взглядами, ты чувствуешь, что ей, возможно, тоже любопытно, где она тебя видела. Ты замечаешь одну из ее кроссовок, выставленную в проход, – чистую, белую «Рибок» на массивной подошве – и тут же понимаешь, где ее видела. Сердце у тебя стучит, словно ты перебрала с кофеином. Ты отводишь глаза и концентрируешь взгляд на спинке впередистоящего кресла. Опускаешь откидной столик и кладешь на него голову. Тебе не хочется, чтобы эта женщина тебя узнала и стала задавать вопросы.

Из осторожности ты больше не выглядываешь в проход, сколько бы раз женщина в осеннем платье ни вставала и ни садилась, и не важно, сколько раз бортпроводники подходят к ней и возмущенно напоминают, что ей нельзя вставать с кресла. У одного из этих проводников ты заказываешь бокал вина и запиваешь им таблетку юнисома[2]. Ты в курсе, что эту таблетку не следует мешать с алкоголем, но тебе вдруг стало страшно от того, что придется провести весь полет в бессоннице и тревоге и прибыть в Касабланку физически и морально измотанной. Ты закрываешь глаза и думаешь о сексе – ты всегда о нем думаешь, когда не можешь уснуть. Перед тобой всплывают части тел и сценарии – какие-то из них ты видела в кино, а кое-какие пережила сама. Ты думаешь о парне, пахнущем кремом от загара, с которым ты целовалась в гамаке на пляже, когда тебе было восемнадцать, о мужчине из Дубровника, с которым ходила в ирландский паб, когда тебе было двадцать пять, сцену из итальянского фильма с Джеком Николсоном и иностранной актрисой, чье имя ты позабыла. Ты думаешь о девушке с зелеными глазами на частной вечеринке, чья рука скользнула по твоей груди. Она оглянулась, но ты за ней не пошла.

Ничто не помогает, тебе не спится. Визжат дети, особенно маленькая девочка по другую сторону от прохода, сидящая на коленях у матери. Ее волосы заплетены в бесчисленные косички, перевязанные бантиками. Обычно девочки с косичками вызывают у тебя теплые чувства, – они напоминают тебе о твоем собственном детстве, о том, как твоя мать каждое утро в шесть часов заходила к тебе в комнату и заплетала твои волосы в две тугие косы. Концы она завязывала бантиками из обрезков толстой рыхлой пряжи, обычно красной или желтой, под цвет твоей школьной формы. Она делала это, пока ты спала, потому что к семи утра ей нужно было быть на работе. Даже если взмахи щетки или быстрые движения пальцев будили тебя, ты сдерживалась, чтобы не показать, что проснулась. Ты знала, что мать расстроится, что так рано тебя подняла, поэтому не открывала глаз и продолжала дышать медленно, словно глубоко спишь.

Ты училась на стипендию в дорогой женской школе, и матери других учениц в основном не работали, поэтому твоей матери хотелось сказать любой из тех матерей, кому вздумалось бы на вас глазеть (а они всегда глазели): «Да, мы из среднего класса, да, я работаю, но моя дочь ничуть от этого не страдает – посмотрите, какие у нее аккуратные, тугие косы». По причинам, которых ты тогда не понимала, твоей сестре-двойняшке стипендию в ту школу не дали, и она ходила в обычную, рядом с домом. Но тебе никогда не было ее жаль: она всегда была красивее (вы – разнояйцовые близнецы, не на одно лицо) и общительнее. В результате этого сочетания она чаще попадала в переделки. Она носила короткую стрижку, даже когда стрижки были не в моде, но мода на стрижки всегда возвращалась. Ты же, напротив, до седьмого класса ходила с косичками.

Девочка с косичками по другую сторону от прохода, сидящая на коленях у матери, раз за разом вырывает тебя из пучины сна визгами, за каждым из которых следует материнская попытка ее успокоить. Эти материнские усилия оказываются чуть ли не громче криков самой девочки, словно ее мать пытается убедить всех вокруг: «Видите, я стараюсь изо всех сил». Ты бросаешь на нее осуждающий взгляд, при этом понимая, что, если у тебя когда-нибудь будут собственные дети, ты будешь делать то же самое – успокаивать слишком громко. В женской школе ты сделала одно наблюдение: половина родительских усилий – это игра на публику.

Когда самолет начинает снижаться над Касабланкой, ты сортируешь вещи в рюкзаке. Тебе нужно будет сойти с самолета, не заговорив с женщиной в белых массивных рибоках из университета Флориды. Бизнесмен в соседнем кресле просыпается, пять раз быстро моргнув. Он одаривает тебя улыбкой, и ты вяло улыбаешься в ответ, потому что тебе завидно тому, что он выспался. Приземляясь, самолет чуть забирает влево, потом вправо, а потом выравнивается. Твои попутчики разражаются аплодисментами. Дверь кабины экипажа закрыта, значит, они аплодируют не пилотам. Они аплодируют, потому что их существование не прервалось, потому что они не лежат, объятые пламенем, на взлетной полосе, потому что они не распались на куски над Атлантикой. Для праздника жизни разрозненные аплодисменты кажутся слишком вялыми, поэтому ты предпочитаешь от них воздержаться.

Теперь, когда все встали в ожидании команды на выход, детские крики становятся еще громче, и родители уже не пытаются их успокаивать. Когда бортовой люк открывается, пассажиры единым осязаемым усилием бросаются к выходу. Все, кто еще не встал, встают. Пока ты берешь свои вещи – синий чемодан и безликий черный рюкзак, не привлекающий к себе внимания, которые ты купила вчера специально для этой поездки, – кто-то из заднего ряда пытается тебя подрезать. В путешествиях по воздуху так всегда: попутчики дружно аплодируют, потому что остались в живых, а потом подрезают тебя, чтобы выйти на четыре секунды раньше.

В отличие от женщин со встречи выпускников, тебе не нужно ждать получения багажа, поэтому ты проходишь мимо них, прямиком к паспортному контролю. Ты заказала трансфер, и тебе сообщили, что у водителя будет табличка. Ты видишь его сразу же: худого парня в черных джинсах с листком желтоватой бумаги, на котором накорябано твое имя. Он написал твое имя на французский манер, что неудивительно. В своей женской школе ты учила французский, потому что школу основала богатая наследница из Парижа, и французский был обязательным для всех учениц. Теперь, говоря на этом языке своей юности, ты замечаешь, что вспоминаешь слова, которые даже думала, что знаешь, и делаешь ошибки, которые тут же осознаешь. Ты спрашиваешь водителя, сколько ехать до отеля (тридцать минут), какая стоит погода (дожди), и говорить больше и не о чем. Он спрашивает, откуда ты, и ты отвечаешь, что из Флориды, и он говорит, что бывал в Айдахо, чтобы навестить родственников. Ты улыбаешься и говоришь, что там красиво. «C’est beau là»[3]. Он соглашается. Ты никогда не бывала в Айдахо.

Небо за окном микроавтобуса белое, а трава – зеленая. Вы едете мимо пустых парковок, щитов с рекламой сотовой связи и автомобилей, и вдруг впереди вырастают кремовые дома Касабланки. Ты видишь, как молодые парни голосуют на дороге, и водитель говорит, что они пытаются добраться до школы, колледжа. Ты спрашиваешь, ходят ли здесь автобусы. Он отвечает, что да, ходят, но они не хотят ждать автобуса.

Количество машин на дорогах Касабланке ужасает, и водитель говорит, что их всегда столько. Тебе жаль, что ты прослушала, когда он представлялся, потому что теперь уже слишком поздно снова спрашивать, как его зовут, а ты вообще этого не помнишь. На светофоре в бок микроавтобуса врезается человек на мотоцикле с прикрепленным сзади багажником камуфляжной расцветки. Он пытался обогнать вас в потоке машин. Несмотря на то, что вы находитесь на проезжей части, водитель глушит мотор, выходит наружу, и они принимаются скандалить посреди дороги. Оба орут, водитель возбужденно жестикулирует, потом залезает обратно в микроавтобус, и вы едете дальше, то и дело резко притормаживая.

Теперь улицы кажутся тебе дикими – слишком много грузовиков, выхлопных газов и возможностей для столкновения микроавтобусов с мотоциклами. Здания вокруг уродливы. Когда-то они были побелены, но теперь припудрены копотью. За окном нет ничего, кроме потока машин. Тебе не терпится оказаться в своем гостиничном номере.

Вы проезжаете мимо фешенебельного «Ридженси», дорогущего с виду «Софителя»[4], и, когда водитель говорит, что твой отель уже близко, ты радуешься, думая, что он окажется не хуже этих высоких стеклянных зданий. Тебе говорили, что твой отель, «Золотой тюльпан», вполне комфортабелен, и ты предвкушала этот комфорт в самолете и в микроавтобусе, но, подъехав к отелю, ты разочарована. У «Золотого тюльпана» блестящий черный вход с двумя длинными растяжками, на одной из которых реклама ресторана, а на другой – бассейна. Он выглядит как типичный туристический отель, в которых большие группы обычно останавливаются на пару ночей, прежде чем переехать в следующий пункт своего маршрута. Пока водитель паркуется у обочины, ты видишь и слышишь, как из парадной двери выходят американские и британские туристы. Ты расстроена, но чего ты ожидала? Что там будет полно местных? Это же отель.

Водитель открывает боковую дверь микроавтобуса и достает из багажника твой чемодан. Ты даешь ему чаевые в долларах, потому что это все, что у тебя есть. Ты сняла триста долларов в международном аэропорту Майами, потому что в поездках в страны вроде Кубы и Аргентины поняла, как полезно иметь с собой наличные в американской валюте. Ты одариваешь водителя двадцатидолларовой банкнотой. Потом ты будешь гадать, не в этом ли была твоя первая ошибка.

На входе в отель ты проходишь через рамку – такую же, как в аэропорту, – но рюкзак со спины не снимаешь, а чемодан крепко держишь за ручку. Посыльные предлагают взять у тебя багаж, но ты отвечаешь, что справишься сама. Вернее: «Нет, все в порядке. Я в порядке».

Вдоль стены гостиничного холла приставлена длинная черная скамья, но, кроме нее, сесть больше некуда, ни одного удобного кресла или стула. Этот холл – не место для праздношатания. Ты подходишь к регистрационной стойке и встаешь в очередь за парой, которая уже регистрируется. В холле мало народу, и тебе непонятно, почему оба администратора за стойкой – оба в сине-серых костюмах – настолько измучены.

Стоя у стойки, ты замечаешь справа банкомат и решаешь, что потом снимешь в нем марокканские деньги. Когда пара впереди тебя уходит, ты подходишь к стойке. Сообщаешь администраторам, что у тебя бронь. Один из них говорит, что твой номер еще не готов, и ты начинаешь доказывать, что во время бронирования тебе гарантировали ранний заезд. Один из них уходит в кабинет за стойкой – то ли чтобы проверить этот факт, то ли чтобы избежать общения с тобой. Оставшийся администратор смотрит в компьютер.

– В номере сейчас делают уборку. Он будет готов через пять минут.

– Пять настоящих минут? – переспрашиваешь ты. В каждой стране время измеряют по-своему.

– Пять американских минут, – отвечает человек за стойкой. Он подталкивает к тебе листок бумаги. Ты должна написать на нем свои паспортные данные. Администратор исчезает в заднем кабинете. Ты решаешь, что он ушел проверить готовность номера.

Ты разглядываешь бланк паспортных данных. Достаешь из рюкзака паспорт. Твой новый синий чемодан стоит перед тобой, и ты ставишь рюкзак сверху и наклоняешься над чемоданом с рюкзаком, заполняя бланк. Имя, место рождения, номер паспорта, гражданство. Закончив, ты зовешь администратора: «Я все заполнила».

Администратор возвращается к стойке и показывает тебе список имен на распечатке, с вопросом: «Где ваша фамилия?» Твоя фамилия обнаруживается во второй половине списка, который, как ты решаешь, является списком постояльцев на регистрацию, и тогда он вычеркивает ее с такой тщательностью и яростью, что от нее не остается и следа. Тебе вручают ключ от номера, который уже готов, и ты протягиваешь руку к ручке чемодана, по-прежнему стоящего перед тобой.

Но где твой рюкзак?

Ты смотришь на пол. Его там нет.

Ты трогаешь себя за спину. Ты оборачиваешься, трогая спину, словно надеясь увидеть его через плечо. Ты сообщаешь администратору за стойкой, что у тебя пропал рюкзак. Ты смотришь на нижний край стойки, который не достигает пола. Ты думаешь, что он мог случайно проскользнуть внутрь. Администратор проверяет пол со своей стороны стойки. Ничего.

Постепенно тебя охватывает паника: ты в Марокко, и у тебя пропал рюкзак. Ты думаешь о его содержимом: ноутбук, кошелек с кредитками и наличными, снятыми в международном аэропорту Майами. Купленный три месяца назад фотоаппарат. Библиотечная книга. Туалетные принадлежности. Маленькие коралловые сережки. Список утраченного становится все длиннее, и тебе становится трудно дышать.

Ты пытаешься объяснить нерадивому администратору, что происходит. Тот предполагает, что, наверное, один из посыльных унес рюкзак в чужой номер. Он обращается к молодым, аккуратным и чисто выбритым марокканским посыльным. Они предполагают, что ты оставила рюкзак в микроавтобусе, и сообщают, что водитель все еще стоит снаружи. Ты не думаешь, что оставила его в микроавтобусе, потому что ты доставала из него паспорт у стойки регистрации, разве нет? Может быть, ты достала паспорт раньше. Ты настолько устала, так измучена, что больше уже ни в чем не уверена. Чья угодно версия кажется убедительнее твоей.

Вслед за одним из посыльных ты выходишь из отеля. Мимо тебя идут люди – в этом городе многолюдно, – но ты не замечаешь лиц. Вот мелькнуло что-то красное. Вот желтый хиджаб. Когда вы подходите к микроавтобусу, тот заперт, и ты заглядываешь внутрь через окно. На полу ничего нет. Где водитель? Может быть, он взял рюкзак и пошел тебя искать? Может быть, он ищет тебя в отеле?

Ты бегом возвращаешься в отель. Водителя нашли, и он тебя ждет. Он говорит, что рюкзака у него нет. Он выходит с тобой к микроавтобусу и открывает его, и рюкзака там действительно нет. Вы возвращаетесь в отель. Водитель, с виду очень встревоженный, говорит по-арабски с посыльными и охранниками, стоящими у входной двери.

– Они говорят, что рюкзак был на вас, когда вы вошли, – обращается он к тебе по-английски. Зачем ты пыталась говорить с ним по-французски? – Они говорят, что помнят, что он был у вас.

На секунду ты озадачиваешься, почему они обратили на тебя такое пристальное внимание, раз это запомнили, но у тебя нет времени решать задачи, тебе легче уже оттого, что они это помнят. Твое изнеможение – словно занавес, который ты не в силах отдернуть.

Тебя знаком приглашают в комнату для багажа. Кому-то подумалось, что, возможно, твой рюкзак перенесли в багажную комнату, где постояльцы хранят вещи в ожидании номера или когда им приходится выехать задолго до рейса. Два сотрудника отеля стоят у входа в багажную комнату, словно проводники, встречающие пассажиров на борту самолета. Ты входишь и видишь маленькое помещение с полками, забитое десятком черных потрепанных чемоданов. Детское автомобильное кресло. Черного рюкзака нет.

Ты выходишь из комнаты, вызывающей чувство клаустрофобии, и ходишь туда-сюда по блестящему белому полу холла, размышляя, что, черт побери, тебе теперь делать. Мужчина за стойкой тебя успокаивает – это тот самый, кто собирался тебе помочь, или его приятель? Ты не знаешь. Ты больше не в состоянии ничего вспомнить. Он говорит про камеры видеонаблюдения. Указывает на стену над стойкой.

– Вы просмотрите запись, и мы увидим, был ли на вас рюкзак, когда вы вошли. Мы посмотрим и увидим, не отнес ли его посыльный в чужой номер. Вы посмотрите, и мы все увидим.

– Хорошо, – соглашаешься ты, не понимая, почему о камерах вспомнили только сейчас. Тебя заполняет ожившая надежда. – Как мне увидеть запись?

– Ждите здесь.

– Где?

Администратор указывает ровно на то место, где ты стоишь.



В ожидании ты наблюдаешь, как регистрируются другие постояльцы. Тебе хочется их предупредить. Но предупредить о чем? О том, что они могли где-нибудь забыть свой багаж?

В холл выходит молодой сутулый сотрудник отеля, и мужчина за стойкой что-то ему говорит. Потом он обращается к тебе:

– Он вас проводит.

Ты идешь за сутулым парнем мимо банкомата, заходишь в лифт и спускаешься на цокольный этаж. Он заводит тебя в маленькую комнату со стеной из пеноблоков, на которой висит огромный монитор. Монитор разделен на четыре сектора, на которых – в нечетком черно-белом, но по сути сером изображении – демонстрируется то, что происходит в четырех разных зонах отеля: у центральной стойки, на задней скамье в холле, на лестнице и на крыше. В секторе, демонстрирующем изображение центральной стойки, ты видишь пару, которая сейчас регистрируется. Пару, которую ты хотела предупредить.

– Вы сидели на скамье у стены, – произносит парень на ломаном английском. Он указывает на экран с изображением черной скамьи без спинки, стоящей вдоль стены перпендикулярно стойке регистрации.

– Нет, – возражаешь ты. – Я стояла у стойки. – Ты указываешь на экран с центральной стойкой.

– Хорошо, – соглашается он. И пытается кликнуть на сектор, но ничего не происходит.

Парень пробует набрать что-то на клавиатуре, но ничего не происходит.

– Мне нужен пароль.

Сутулый парень снимает трубку, набирает чей-то номер и спрашивает пароль доступа к компьютеру. Набирает пароль на клавиатуре, но ничего не происходит.

Парень просит человека на другом конце провода повторить пароль и пробует еще раз. Ты слышишь, как из трубки доносятся раздраженные вопли.

Пять минут назад, стоя в холле и только узнав о существовании камер видеонаблюдения, ты была совершенно уверена, что они покажут, кто из посыльных или постояльцев по ошибке взял твой рюкзак. Но теперь твоя уверенность пошатнулась.

В комнатку заходят еще двое мужчин. Один из них бородат, и ты догадываешься, что это тот самый человек, который был на телефоне, потому что он снова выкрикивает служащую паролем комбинацию цифр. Он явно разгневан.

Наконец, сутулому парню удается войти в компьютер.

Бородач – хранитель пароля поворачивается к тебе.

– Вы сидели на задней скамье? – спрашивает он, указывая на изображение скамьи вдоль стены холла. На скамье никого нет.

– Нет, – отвечаешь ты и объясняешь, что ты была у центральной стойки. Встаешь и снова указываешь на экран, чтобы избежать недопонимания.

Бородач приказывает сутулому парню отмотать назад изображение с нужной камеры. Сутулый парень сидит перед компьютером, но не знает, как это сделать. Бородач рявкает на него, но это не помогает. Заходят еще трое мужчин. Теперь их в комнате шестеро. Как отмотать назад видео, никто из них не знает.

– Простите, – говоришь ты у них из-за спин. – Возможно, у меня получится… Можно? – Комната крошечная, и мужчины вынуждены расступиться, чтобы дать тебе пройти к соломенному стулу перед компьютером. У тебя нет опыта в видеонаблюдении, но все это кажется не настолько сложным, как они это представляют. С помощью мыши ты наводишь курсор на камеру, смотрящую на центральную стойку. Потом ты нажимаешь кнопку обратной перемотки и протягиваешь изображение назад.

Видеоплеер показывает время – десять утра, – но это еще не то время, которое тебе нужно.

– Который час? – спрашиваешь ты. Каждый отвечает по-разному. Тебе объясняют, что накануне перевели часы. Перевести время на записывающем оборудовании никто пока не позаботился.

Ты не можешь полагаться на время. Ты продолжаешь медленно перематывать изображение назад. Увидев женщину, похожую на тебя, но с волосами темнее твоих, более эффектной наружности и в более белой рубашке, ты останавливаешься. Да, это ты. Черно-белая камера видеонаблюдения придает изображению театральности. Ты кажешься себе представительницей другой эпохи. Дагерротипом, камеей из старого медальона.

Ты медленно прокручиваешь видео назад еще немного, пока не видишь, что тебя нет у стойки, и нажимаешь «воспроизвести». Вы с шестью набившимися в комнату мужчинами молча смотрите запись.

Ты видишь, как проходишь сквозь металлоискатель, неся рюкзак за спиной и таща чемодан по полу, и подходишь к стойке. Бородач указывает на экран и что-то говорит остальным. Ты решаешь, что он говорит им: «Смотрите, когда она вошла в отель, рюкзак был еще при ней». Тебе самой отрадно это видеть – значит, ты не оставила его в микроавтобусе, и его никто не забрал, когда ты проходила через контроль.

Ты видишь, как споришь с нерадивым администратором за стойкой насчет номера, доказывая, что он должен был быть готов к твоему приезду. Видишь, как он толкает тебе через стол бланк для паспортных данных. Видишь, как снимаешь со спины рюкзак, высвобождаясь от обеих лямок, и ставишь его на чемодан, который стоит вертикально на колесиках перед тобой. Вписываешь в бланк свою фамилию, место рождения, номер паспорта и гражданство и возвращаешь паспорт обратно в надежное место – в рюкзак. Заталкиваешь его поглубже, чтобы он точно не выпал или кто-нибудь его не вытащил. Зовешь человека за стойкой, чтобы тот подсказал тебе, что делать дальше. Ты видишь, как двигаются твои губы: «Я все заполнила».

Именно в это время на видео с камеры наблюдения ты замечаешь на черной скамье в холле чью-то фигуру. Это полноватый мужчина в костюме и с аккредитационной картой на шее; когда ты только вошла в отель, его там не было. Он встает и движется по диагонали, уверенно направляясь к тебе. Ты видишь, как он останавливается позади тебя, чуть справа, пока твоя голова повернута влево, чтобы привлечь внимание человека за стойкой. Потом ты видишь, как рука полноватого мужчины тянется к твоему животу. Она проскальзывает в паре сантиметров перед тобой, и он аккуратно и медленно снимает рюкзак с чемодана.

Наблюдая эту картину, мужчины в комнатке с пеноблочными стенами начинают кричать и показывать пальцами, а один из них хватается обеими руками за голову, словно его любимый футболист пропустил решающий гол.

На экране ты видишь, как полноватый мужчина в черном костюме десять секунд стоит рядом с тобой, словно не веря своей удаче. Или, возможно, он делает это намеренно, не желая совершать резких движений. На долю секунды тебе кажется, что он сожалеет о содеянном и собирается вернуть рюкзак на чемодан. Но потом, быстро и уверенно, он накидывает лямку черного рюкзака на плечо и размеренным, но не слишком быстрым шагом направляется к выходу из отеля, высоко подняв голову, проходит мимо охранников и через металлоискатель, поворачивает направо, и вот он уже на улице, в безопасности.

Ты слышишь, как у тебя вырывается звук – странный гортанный вскрик, и встаешь. Охрана отеля дружно тычет в экран и снова просматривает запись с камеры, обмениваясь возгласами на арабском. Теперь, когда ты точно знаешь, что рюкзака больше нет, твои мысли погружаются в хаос. Ты не понимаешь, что теперь делать. Ты хочешь домой. Ты только что прилетела в Марокко, и у тебя уже украли рюкзак вместе с паспортом. О тебе все забыли, все пялятся в монитор. Охранники все больше возбуждаются, тыча в экран и снова и снова просматривая запись преступления – они наконец выяснили, как перематывать изображение. Ты отворачиваешься и упираешься взглядом во втиснутые в крошечную комнатку шкафы с папками – комнатка призвана служить пародией на конторское помещение. Тебе кажется, что ты сейчас заплачешь. «Не плачь, – говоришь ты себе. – Не плачь». И ты знаешь, что не расплачешься. Всплеск адреналина, и тебя внезапно охватывает спокойствие. Ты испытывала похожее, и чувствуешь, как тебя накрывает сине-зеленой океанской волной безмятежности.

Ты поворачиваешься обратно.

– Мне нужно заблокировать кредитные карты, – обращаешься ты к бородачу, хранителю длинного и сложного пароля. Он говорит, что вызывает полицию, и ты киваешь.

– Полиция приедет сюда?

– Да.

– Мне можно позвонить, пока мы ждем?

Сутулому парню поручено отвести тебя в офис на втором этаже. Чтобы попасть туда, вам нужно проехать этаж вверх на одном лифте, а потом перейти через холл к другому. Вы проходите длинную скамью у стены, обитую черным дерматином. Это узкая скамья без спинки, не предназначенная для долгого сидения.

По пути к другому лифту, который должен отвезти вас на второй этаж, ты видишь водителя, который привез тебя из аэропорта в отель. Он в приподнятом настроении и явно счастлив.

– Я же говорил, что в микроавтобусе вашего рюкзака нет, – говорит он. – Я же говорил, что рюкзак был при вас, когда вы вошли в отель. – Ты видишь, какое облегчение он испытывает оттого, что ни в чем не виноват. Как он счастлив, что твой рюкзак украл кто-то другой!

Ты киваешь и продолжаешь следовать за своим сопровождающим в офис на втором этаже. Тебя останавливает толстяк в сером костюме. Он представляется начальником охраны отеля. Где он был раньше? Даже не тогда, когда крали твой рюкзак, а когда шесть человек, не способные разобраться с доступом к записям с камер видеонаблюдения, перекрикивались паролями, и тебе пришлось показывать им, как нажимать на курсор на компьютере. Где он был тогда?

У начальника охраны грудь колесом и густые усы. Он напоминает тебе персонажа из «Монополии»[5]. Банкира. Он явно гордится возложенной на него ответственностью. Более того: он явно гордится тем, что в отеле произошла кража и что ему предстоит разговор с начальником полиции. «Мы вызвали начальника полиции, и он уже едет», – обращается он к тебе. Сообщая это, он улыбается. Что с ним не так? Он сияет от радостного возбуждения, даже не думая извиниться или посочувствовать тебе по поводу потери рюкзака со всем содержимым. Он просто стоит и улыбается, а потом советует тебе расслабиться.

– Идите в номер и расслабьтесь. Мы все сделаем.

– Я не могу расслабиться. Мне нужно заблокировать кредитные карты.

– Просто расслабьтесь, – повторяет он. – Начальник полиции уже едет.

Ты пропускаешь его слова мимо ушей и заходишь в лифт, чтобы подняться к офису на втором этаже.

– Он словно действительно счастлив по поводу того, что случилось, – обращаешься ты к сутулому парню, твоему провожатому, забыв, что тот плохо говорит по-английски.

– Вы счастливы? – переспрашивает сутулый парень, сбитый с толку.

Двери лифта открываются, и ты выходишь, ничего не сказав.

В офисе тебя подводят к письменному столу, на котором стоят компьютер и телефон. Там сидят еще двое мужчин, отвечающих на звонки и, как ты сейчас понимаешь, принимающих заказы на бронь. Вероятно, один из них и есть тот, кто говорил, что ранний заезд возможен. Ты садишься в пустое кресло на колесиках, и, пока сутулый парень поворачивается и выходит из офиса, начинаешь искать в интернете номера телефонов своих банков. Звонишь в отдел по работе с кредитными картами, и Кристи из Денвера спрашивает, чем может тебе помочь. Ты не знаешь номер своей кредитки наизусть, поэтому Кристи из Денвера вынуждена запросить доступ по твоей фамилии и задает тебе несколько секретных вопросов. Когда она убеждается в том, что ты – это ты, ты спрашиваешь о последних операциях по карте. Последнее, что видит Кристи из Денвера, – это обед в аэропорту Майами.

– Прекрасно, – отвечаешь ты и задаешь вопрос: – Значит, вы уверены, что я должна ее заблокировать?

– Вы точно знаете, что карта была украдена, а не потерялась?

– Да. Я видела запись с камеры видеонаблюдения. Она совершенно точно украдена.

– Тогда ее нужно заблокировать.

Что ты и делаешь.

Кладя трубку, ты понимаешь, что тебе придется позвонить в отдел работы с кредитными картами еще раз и спросить, есть ли у них страховка на случай кражи, но пока не время. Ты на мгновение офигеваешь, осознав, какое количество звонков тебе предстоит сделать в ближайшие недели и месяцы. Ты уверена, что в довесок придется заполнить кучу бумаг.

Звонишь заблокировать дебетовую карту. Випул из Индии спрашивает, чем может тебе помочь. Сначала ему нужно, чтобы ты ответила на секретные вопросы, что ты и делаешь. Потом он спрашивает, сколько примерно денег лежит на твоем счете.

Ты смотришь налево, на одного из мужчин, принимающих заказы на бронь, потом направо, на другого. Ни один из них в эту минуту не разговаривает по телефону, и ты понимаешь, что они слушают твой разговор. Ты знаешь, что они хорошо говорят по-английски, потому что слышала, как они принимают заказы.

– Вокруг меня люди.

– Понимаю, – отвечает Випул из Индии, – но мне нужна примерная цифра.

Тебе стыдно произносить эту цифру вслух, потому что она существенно меньше, чем та, которую человек вроде тебя, тридцати трех лет от роду и путешествующий по заграницам, должен иметь у себя на счету.

В конце концов, ты шепчешь цифру, и Випул из Индии блокирует твою карту и говорит, что новая будет выпущена и отправлена тебе по почте на адрес во Флориде, который указан в твоей анкете.

– Она придет через три-пять рабочих дней, – сообщает тебе Випул из Индии.

– Я в Касабланке, – возражаешь ты.

– Она будет во Флориде к вашему возвращению.

С банковскими картами покончено, и только тут до тебя доходит, что у тебя нет возможности получить деньги или за что-нибудь заплатить. «Офигеть», – думаешь ты, представляя, как до самого отъезда из Марокко сидишь в этом дрянном отеле. Забиваешься поглубже в кресло. Стараешься не крутить колесики.

В офис заходит молодой сутулый парень, не умеющий пользоваться компьютером.

– У меня хорошие новости.

Ты часто моргаешь, гадая, в чем дело.

– Начальник охраны только что посмотрел видеозапись. Он знает человека, который взял рюкзак. Он разговаривает с ним сегодня утром на завтраке. Он живет в этом отеле. Это доктор с конференции, которая у нас проходит.

«И он до сих пор не выехал? Он хочет, чтобы его поймали?» Твое воображение рисует клептомана, который хочет, чтобы его вывели на чистую воду и поставили диагноз. А может, он психотерапевт, и кража – часть психологического эксперимента.

У тебя гора падает с плеч. Твой рюкзак вернется. Начальник охраны, который раздражал тебя своим приподнятым настроением и советами расслабиться, теперь – твой лучший друг. Герой.

Ты жалеешь, что заблокировала банковские карты. Интересно, если до встречи с начальником охраны снова позвонить Кристи в Денвер и Випулу в Индию? Они должны суметь реактивировать карты, если с момента блокировки прошло всего пять минут. Тебе кажется, что на этот случай должен быть какой-то особый закон или правило. Ты на это надеешься.

– Он ждет вас внизу, – говорит сутулый молодой человек.

– Хорошо, – отвечаешь ты и позволяешь ему отвести тебя в холл.

Начальник охраны в восторге. Оба края его усов, справа и слева, улыбаются отдельной улыбкой.

– Вы видели запись? Вы знаете этого человека? – спрашиваешь ты. Ты слышишь в своем голосе радостное возбуждение, и тебе кажется, что этот голос принадлежит кому-то другому, а не той жалкой личности, которая несколько минут назад говорила по телефону.

– Да, – отвечает он. – Если бы я его увидел, то я бы его узнал. Я видел его так же близко, как сейчас вижу вас.

– Где он сейчас?

– Где он находится прямо сейчас, я не знаю. Сегодня утром он подходил ко мне, чтобы спросить, где подают завтрак. Он спросил по-английски, значит, он не из Марокко, потому что тогда зачем бы ему спрашивать по-английски?

– Значит, вы не знаете, кто он такой? – говоришь ты, разочарованная больше, чем была до того, как у тебя возникла надежда.

– На шее у него висела аккредитационная карта. Это значит, что он – участник врачебной конференции, которая сейчас проходит в отеле.

– Вы проверили?

– Гм, нет, потому что они сейчас заседают на втором этаже, и я не могу вот так просто войти в зал и начать обвинять врачей. Мне нужно подождать, пока не закончится заседание.

– Но что, если он – не участник конференции? Что, если он просто притворялся?

– Я видел аккредитационную карту. Он – участник конференции, – отвечает начальник охраны, на этот раз уже не так уверенно. Вы смотрите друг на друга в упор. Ты понимаешь, что до него только сейчас доходит, что аккредитационная карта могла быть фальшивой. – Вам нужно расслабиться и отдохнуть, а мы его найдем.

– Пожалуйста, хватит посылать меня расслабиться и отдохнуть, – говоришь ты. Это вырывается у тебя громче, чем ты рассчитывала. Судя по звуку твоего голоса, тебе точно стоит расслабиться.

– Начальник полиции скоро приедет. Мы отнесем ваши сумки в номер.

– Теперь у меня один чемодан. – Тебе не хочется нигде его оставлять, поэтому ты везде таскаешь его за собой.

– О! – произносит начальник охраны, заметив что-то или кого-то за твоим плечом.

– Что? – Ты оборачиваешься вслед за его встревоженным взглядом. – Это он? Это вор?

– Нет, это начальник полиции.

Ты поворачиваешься. У начальника полиции темные усы и серьезный взгляд.

– Я очень сожалею о вашей потере, – говорит он, пожимая тебе руку.

Начальник полиции тут же завоевывает твое расположение, потому что извиняется и не ведет себя так, словно кража твоего рюкзака – повод к ликованию.

Начальник полиции уверяет, что к тому времени, как ты приедешь к нему в участок, все нужные бланки будут готовы. Тебе непонятно, зачем ехать в участок, если он сейчас находится здесь, но уверена, что тому есть веская причина, и он тут же ее называет: «Когда вы приедете, все займет не больше пятнадцати минут. Все бланки будут готовы».

Тебе любопытно, откуда он знает, что ты терпеть не можешь заполнять бланки, но отдаешь должное его интуиции.

– Мы уже отправили полицейских искать вора в городе и на рынках.

Разумеется, они проверяют рынки. Это первое место, куда вор мог направиться. На рынок – чтобы сбыть компьютер, телефон и фотоаппарат.

– Сколько полицейских? – спрашиваешь ты.

– Семнадцать.

Семнадцать полицейских. Ты стараешься не подать виду, что впечатлена. Семнадцать полицейских, блин! Начальник полиции – серьезный парень. Но почему не восемнадцать? Где восемнадцатый полицейский?

– Конечно же, они ищут и вещи, которые у вас украли.

– Спасибо, – отвечаешь ты, гадая, откуда семнадцать полицейских знают, какие вещи искать, потому что никто не спрашивал тебя о том, что было в рюкзаке. Из записи видеонаблюдения они могли узнать только то, что твой рюкзак – черный и плотно набит.

– Мне действительно важно вернуть рюкзак. В нем мой паспорт и компьютер.

Начальник полиции кивает. У тебя такое ощущение, что он уже слышал подобные жалобы. Вряд ли в Касабланке низкий уровень преступности. Ты веришь в начальника полиции, но тебе плохо верится, что твой рюкзак отыщется в трехмиллионном городе.

Тебя охватывает отчаяние: наверное, еще сотня туристов прямо сейчас заявляет в полицию Касабланки о краже личных вещей. Ты просто одна из них. Ничем не лучше. Ты даже не постоялец одного из тех роскошных отелей, где жертвам краж наверняка уделяют больше внимания.

Не успев подумать мысль, ты слышишь, как у тебя с языка слетает ложь:

– Я работаю в «Нью-Йорк таймс». Пишу статью о путешествии в Касабланку. Мне очень не хочется включать в нее это происшествие.

Ты в упор смотришь на начальника полиции. Он в упор смотрит на тебя.

– Где-где? – переспрашивает он.

– В «Нью-Йорк таймс».

Начальник полиции достает маленький блокнот, вроде тех, которыми пользуются киношные детективы, и начинает что-то записывать.

– Где, еще раз? Как это пишется? – он вручает тебе ручку.

Ты записываешь в маленький блокнот слова «Нью-Йорк таймс».

– Это такая компания? Чем она занимается?

– Это газета.

Начальник полиции благодарит тебя и закрывает блокнот.

– Насколько вероятно, что вы поймаете этого человека и найдете мои вещи?

– Я уверен на сто процентов.

– Ого, – выдаешь ты. Ты не говоришь ему, что, по твоим прикидкам, вероятность этого – процентов пять. – На сто процентов.

– Да, на сто процентов.

Тебя впечатляет, что он не сказал «девяносто девять». Он мог бы оставить себе немного пространства для маневра.

Ты с воодушевлением жмешь ему руку на прощание. Только после его ухода ты соображаешь, что он не спросил, как тебя зовут.



Ты снова стоишь в холле с синим чемоданом и начальником охраны. Он спрашивает, не хочешь ли ты пойти в ресторан и перекусить.

– Нет. Я хочу поехать в участок.

– Хорошо. Через несколько минут кто-нибудь из персонала отвезет вас туда. Но начальник полиции хочет убедиться, что документы готовы.

– Хорошо. – Тебе больше не хочется находиться рядом с этим человеком. Тебя раздражает его улыбка. Тебя раздражают его усы.

– Почему бы вам не оставить чемодан в номере, а когда вы спуститесь, кто-нибудь вас отвезет.

– Хорошо, – соглашаешься ты.

Кажется, что с тех пор, как тебе вручили карту от номера, прошло несколько дней. Ты почти удивляешься тому, что она все еще у тебя. Тебе приходится уточнить номер комнаты, написанный на маленьком чехле карты, чтобы узнать, на каком этаже тебя поселили.

Ты входишь в темную комнату и кладешь чемодан на подставку. Ремни подставки изношены весом багажа предыдущих путешественников. Окно выходит на задний фасад другого отеля.

Прежде чем выйти из номера, ты задвигаешь чемодан под кровать, подальше от посторонних глаз. Это единственное место, куда тебе приходит в голову его спрятать.

По пути к лифту ты проходишь мимо тележки обслуживания номеров, которая ждет, пока ее отвезут обратно на кухню. Сверху стоит корзинка с булочками всех форм и размеров, с посыпкой и без, белых и черных. Ты решаешь запихнуть несколько себе в сумку, но тут же вспоминаешь, что у тебя нет ни сумки, ни рюкзака. У тебя в руках ничего нет. Все, что у тебя есть, – это карта от номера в кармане юбки. Хватаешь булочку с кунжутом. К тому моменту, когда лифт опускается на первый этаж, ты ее уже съела.

Отель нанял молодого парня в клетчатой рубашке и белых кедах отвезти тебя в полицейский участок. Ты понятия не имеешь, какова его связь с отелем, – униформы на нем нет, – но у него добрые глаза, зеленые, как кожаный переплет старинного атласа, и ты веришь, что он отвезет тебя, куда нужно.

Парень открывает тебе заднюю дверцу, и ты садишься в машину. На полу перед соседним сиденьем стоит пара мужских кожаных туфель, и тебе любопытно, что они там делают.

Судя по часам на приборной доске, уже третий час дня. Когда успело пройти столько времени? Это правильное время или вчерашнее? Ты знаешь про перевод часов. Тебе кажется странным, что здесь переводят часы посреди недели, а не в два часа ночи по воскресеньям, как дома. Ты пытаешься вспомнить, какой день недели считается здесь выходным, и решаешь спросить у водителя. Но вместо этого ты смотришь в окно на окружающий тебя поток транспорта, а устав от всех этих машин, лиц и серого газа, клубящегося из выхлопных труб, поднимаешь стекло и смотришь на туфли.

– Вы знать Пол Боулз? – спрашивает водитель ни с того ни с сего. Ты как раз сидишь, уставившись на кожаные туфли, и поэтому у тебя мелькает мысль, что он сейчас скажет, то они принадлежали Полу Боулзу.

– Да. – Тебе известно, кто такой Пол Боулз. В университете ты посвятила ему параграф или даже целую страницу в эссе про богему после Второй мировой войны. Сам предмет ничуть тебя не интересовал ни до, ни после, – ты записалась на этот факультатив только потому, что была заинтригована преподавательницей. Она сильно пострадала при пожаре – две трети ее тела были покрыты шрамами от ожогов, но это лишь усиливало ее привлекательность. Ты не единственная так думала: в аудиторию битком набивались будущие театральные критики и начинающие поэты мужского пола. Ты была единственной спортсменкой в группе. Когда ты пришла к ней в кабинет обсудить свое посредственное эссе, она исступленно втирала себе в блестящие красные запястья и локти сиреневого оттенка сильно пахнущий крем с витамином Е. Большой флакон этого крема стоял у нее на углу письменного стола, там, где кто-нибудь другой поставил бы разноцветное пресс-папье. Каждый раз, когда она шумно выдавливала себе в ладонь струйку крема, ты молча восхищалась фотографиями в рамочках, изображавшими ее детей в купальных костюмах и с безупречно гладкой кожей.

– Все знать Марокко из-за Пол Боулз, – говорит водитель. – Мой отец читать для мистер Боулз.

– Читал ему? – Ты уверена, что Пол Боулз умел читать.

– В конце жизни мистер Боулз не видеть хорошо. Мой отец жить в том же доме, и иногда мистер Боулз просить соседей почитать ему, и поэтому иногда он просить отца.

– Круто, – отвечаешь ты, потому что не можешь придумать ничего получше.

– Да.

Вы оба снова замолкаете, наблюдая за вставшим потоком машин.

– Тут всегда такие пробки?

– В Касабланке самые большие пробки во всем Марокко.

Тебе даже не видно дороги, потому что впереди стоят шесть больших грузовиков.

– Так много грузовиков, – бессмысленно выдаешь ты.

– Да, грузовиков очень много, – отвечает водитель.

Голова тяжелеет, и ты понимаешь, что задремала. Часы на приборной доске показывают шесть минут четвертого.

– Простите. Я уснула. Мы почти приехали?

– Да, пять минут.

Через двадцать пять минут водитель тормозит у обочины. Здесь узкие тротуары и много магазинчиков. На улице толпятся десятки человек, они болтают с друзьями, паркуют машины. Водитель внимательно читает указания на паркометре, чтобы положить в него правильную сумму.

– Простите. У меня нет денег, – говоришь ты.

Водитель хмуро улыбается, словно ты бросила его на произвол судьбы перед невыполнимой задачей.

Вы вдвоем идете по запруженному людьми тротуару. Светит солнце, и тебе тепло, но для марокканцев еще явно слишком холодно: на многих мужчинах кожаные куртки, и на всех поголовно – длинные брюки. Ты не видишь ни одной женщины своего возраста, только девочек и старух. Твое поколение женского пола на улицах отсутствует.

– Мне сказали, что участок рядом с большим продуктовым магазином, – говорит водитель. Вы проходите мимо большого продуктового магазина, перед которым, рядом с выставленными наружу ящиками маленьких плодов стоят несколько курильщиков.

– Вот он.

Ты смотришь на ветхое здание, на крыше которого развевается марокканский флаг.

Вы входите в здание и поднимаетесь на два лестничных пролета. Мимо мужчина с женщиной несут детскую коляску без младенца. Стараешься не задаваться лишними вопросами и не пялиться. Вы с парнем в клетчатой рубашке заглядываете в один из кабинетов, и ты видишь полки со старыми обувными коробками, одна из которых обозначена буквами «А – Б», а следующая «Б – В». И так весь алфавит. Детская версия каталога.

Водитель обменивается несколькими фразами с полицейским, сидящим за столом в кабинете с обувными коробками. Водитель явно расстроен.

– В чем дело? – спрашиваешь ты.

– Это не тот участок.

– Что? Как это?

– В отеле мне сказали, что полицейский участок рядом с большим супермаркетом.

– Но мы видели большой супермаркет.

– Да, но есть еще один участок рядом с большим супермаркетом. Это там вас ждет начальник полиции.

Вы возвращаетесь в машину. Единственное, что тебя во всем этом радует, это то, что, возможно, другой участок оснащен получше. Может, там не хранят дела в обувных коробках.

Вы ныряете в полупарализованный поток машин. Ты снова дремлешь. Когда вы подъезжаете к другому полицейскому участку рядом с большим супермаркетом, тебе говорят, что уже шестой час и что начальник полиции ушел домой.

Ты спрашиваешь, можно ли подать заявление о краже кому-нибудь другому. Ты не хочешь ждать целую ночь.

Тебе отвечают, что это невозможно, – твое дело ведет лично начальник полиции.

Водитель возвращает тебя в «Золотой тюльпан». Зайдя в номер, ты с долей удивления обнаруживаешь, что чемодан по-прежнему лежит под кроватью. Переодеваешься в пижаму и заказываешь еду в номер. Когда официант из обслуживания номеров стучит в дверь, ты не открываешь. Вместо этого ты говоришь ему поставить поднос на пол под дверью.

Цыпленок зажарен весь целиком. Ты съедаешь несколько кусков, убираешь поднос с глаз долой и залезаешь под покрывало в цветочек. Это напоминает тебе о временах, когда ты ночевала у бабушки, – ты гостила у нее одна, без сестры, раз в неделю по пятницам, в комнате для гостей с кроватью, застланной тяжелым покрывалом. Заправлять постель по утрам в субботу было мучением. Ты откидывала покрывало, клала подушку на край сгиба, натягивала покрывало поверх подушки и заправляла край за изголовье. Бабушки твоих подруг не работали никогда, а твоя бабушка работала кассиром в универмаге. Ты заходила к ней в этот дорогой универмаг и наблюдала, как она расторопно считает доллары и умело складывает монеты в маленькие бумажные трубочки, которые из плоских становились круглыми. Когда она укладывала тебя спать, ее пальцы пахли грязным металлом. По ее маленькому дому были нарочно расставлены дорогие предметы, которые оказались у нее только потому, что каждое Рождество универмаг вместо бонуса выдавал ей кредит. Она обычно выбирала чаши из оранжевого стекла или фарфоровых уток, что тебя расстраивало. В магазине, где она работала, продавалось так много всего, что сверкало ярче и сияло позолотой.

В номере «Золотого тюльпана» ты смотришь телевизор – старые американские сериалы, которых ты никогда не видела – и пытаешься уснуть. Ты выключаешь свет и пялишься в темноту.

Ты просыпаешься. Тебе приснилась камера видеонаблюдения. Тебе обычно снятся цветные сны – или ты думаешь, что цветные, – но этот сон был определенно черно-белый. В нем запись видеонаблюдения перемотана назад до восьми утра – до твоего приезда, – и персонал отеля разговаривает с человеком с аккредитационной картой, который тебя ограбил. Вместо того, чтобы проснуться в холодном поту, ты просыпаешься в полном присутствии духа и с ясной головой: персонал «Золотого тюльпана» причастен к краже.

Все было подстроено заранее. Как ты раньше этого не поняла? Разумеется, они заметили, что ты отвалила на чай целых двадцать долларов. Разумеется, твой номер в «Золотом тюльпане» не был готов. Разумеется, тебя не торопились зарегистрировать. Разумеется, администраторы постоянно отвлекались или были заняты чем-то другим. Разумеется, никто не знал, как управлять камерами видеонаблюдения. Разумеется, начальник охраны пребывал в радостном возбуждении – как это ни странно.

Но начальника охраны ты не винишь. Чрезвычайная странность его поведения доказывает, что он ни в чем не замешан. Он просто обрадовался, что ему наконец-то привалило настоящее преступление. Скорее всего, ему постоянно грозит сокращение, но теперь, когда в отеле случилась кража, он в восторге: у его работы появился смысл. Поиски твоего рюкзака волнуют его меньше всего на свете.

Администраторы отеля пекутся только о том, чтобы их не обвинили в преступлении, в котором, как ты теперь уверена, они были соучастниками. Ты не знаешь, что делать с этой информацией. Сообщить полиции? А если полиция тоже в деле? Почему тебя отвезли не в тот полицейский участок? Ты еще не уверена, скажешь ли начальнику полиции о своих подозрениях. Ты в чужой стране, и здесь нужно быть осторожной. Что, если здесь в преступном сговоре все до самого верха? В твоем воображении мелькает кадр, в котором начальник полиции смакует обладание твоим фотоаппаратом и компьютером. Ты представляешь, как он делает селфи в плавках с пойманной голыми руками рыбиной.

Ты совершенно уверена только в одном: из этого отеля нужно убраться подальше. Здесь ты – мишень. Кража сошла им с рук, и теперь они готовы на все. Тебе страшно подумать, что может случиться дальше. Ты встаешь с постели, чтобы удостовериться, что дверь номера заперта на замок и задвижку. Включаешь свет в ванной. Подходишь к окну, чтобы убедиться, что в него никто не сможет забраться. Тебе любопытно, что ты станешь делать, если кто-то действительно проникнет внутрь номера; на стойку администрации звонить бесполезно. Как звонить в полицейский участок? В ящике стола лежит телефонный справочник Касабланки. Он на арабском и для тебя бесполезен.

Ты думаешь о сверкающих, роскошного вида отелях, которые проезжала на пути в «Золотой тюльпан». «Софитель». «Ридженси».

Ты ждешь, когда наступит утро. Спать ты не можешь. Ты слушаешь тишину.



В шесть тридцать утра ты звонишь в «Софитель» и спрашиваешь, есть ли у них свободный номер на ближайшие сутки. Тебе отвечают, что свободных номеров нет – из-за «Джазабланки». Ты благодаришь за ответ, словно знаешь, что такое «Джазабланка».

Звонишь в «Ридженси» и спрашиваешь, если у них свободный номер на ближайшие сутки. Тебе отвечают, что есть.

– А номер на неделю?

– Сколько человек будет проживать?

– Только я. Одна.

Номер есть.

Женщина в телефонной трубке записывает твое имя и говорит, что для бронирования ей нужна твоя кредитка.

– Я перезвоню чуть позже и скажу вам номер, – отвечаешь ты.

Женщина сообщает еще несколько подробностей про отель и говорит, что при заезде тебе нужно будет предъявить паспорт и кредитную карту.

– Конечно, – отвечаешь ты и вешаешь трубку.

Ты знаешь, что бронь отменят. У тебя нет ни кредитки, ни паспорта.

Ты перебираешь в уме, кому бы позвонить в Америке, но там сейчас глухая ночь. Отцу ты не звонишь, потому что он занят, – у него новая жена и трое маленьких сыновей, и матери, которая теперь живет в Аризоне, тоже не звонишь, потому что решила не сообщать ей о краже. Твоей матери недавно установили кардиостимулятор, и она пять месяцев не решалась тебе об этом сказать. Когда она, наконец, сказала, ты не подала виду, но потом рыдала всю ночь. Ты не рассказывала родителям о том, что случилось накануне твоего отъезда, почему вы с мужем разводитесь.

В девять утра в холле тебя встречает тот же водитель. Вчера на нем была клетчатая рубашка и белые кеды, а сегодня кеды клетчатые, а рубашка белая.

Туфель Пола Боулза в машине больше нет. На заднем сиденье стало одиноко, но на дорогах сегодня свободнее. Вы проезжаете мимо «Ридженси», и ты с тоской смотришь в окно. Если бы только ты могла остановиться там хотя бы на одну ночь, почувствовать себя в безопасности и выспаться, ты точно смогла бы здраво подумать о том, что делать. Придумала бы план. У тебя в мозгу есть зона, к которой нет доступа, пока ты по-настоящему не отдохнешь.

Не проходит и полчаса после выезда из отеля, как вы подъезжаете к полицейскому участку. Водитель снова платит за стоянку в автомате, возвращается в машину и кладет квитанцию на приборную панель. Ты снова извиняешься за то, что у тебя нет денег.

В коридоре ты проходишь мимо указателя на трех языках: арабском, французском и английском. Указатель гласит: «Полицейский участок, следующий этаж». Он заламинирован, это хороший признак. Но, поднявшись на верхний этаж, ты приходишь в смятение: это очередной подвох? Коридор заставлен разнокалиберными стульями, развернутыми в разные стороны. Такое впечатление, что полицейский участок только что сюда переехал или готовится к переезду.

Парень в клетчатых кедах, чей отец когда-то читал Полу Боулзу, разговаривает с усатым мужчиной, и ты затаиваешь дыхание. Усики у мужчины редкие, и, похоже, для того, чтобы волоски дружно смотрели вниз, требуется постоянная помощь маленькой расчески. Ты убеждена, что тебя снова отведут вниз и повезут через весь город в другой полицейский участок.

Однако усатый мужчина кивает, словно тебя здесь ждут. Водитель вздыхает с облегчением. Он говорит, что выйдет на улицу покурить. По запаху в помещении очевидно, что остальные курят прямо там, поэтому ты понимаешь, что он просто нашел предлог, чтобы ретироваться. Может быть, ему хочется проверить паркометр. Усатый мужчина ведет тебя в кабинет с четырьмя письменными столами, на одном из которых стоит компьютер. В кабинет заходят еще двое мужчин, тоже усатых.

Тебя усаживают на стул за стол с компьютером. На столе стоит коробка с канцелярскими скрепками, стирательными резинками и канцелярскими кнопками. Сбоку на коробке календарь – трехлетней давности. В кабинете высокий потолок, краска на стенах облупилась, как яичная скорлупа. На стене висит фотография мужчины, и ты решаешь, что это – король Марокко. На бежевом шкафу для папок стоит букет искусственных цветов. Ты воображаешь, что цветы принесла секретарша или жена одного из детективов, которая хотела добавить в пустую комнату цветное пятно и немного ее оживить. В какой-то момент кто-то решил, что цветы тут не к месту, – слишком розовые, слишком легкомысленные, – и вазу переставили на шкаф, где ей суждено стоять до скончания века.

Один из детективов садится перед компьютером, а двое других – за пустые столы. Они сидят именно так, как положено детективам.

– Мы собрались, чтобы выслушать подробности преступления, – обращается к тебе один из них. – Мы просмотрели видеозапись. Мы знаем, как выглядит преступник. Мы не думаем, что это участник конференции. Мы считаем, что его аккредитационная карта…

Он ищет нужное слово.

– Фальшивая, – подсказываешь ты. По комнате разносится эхо.

– Да. Это вас не удивляет?

– Нет. – Тебя это не удивляет.

– На видео мы заметили еще двоих, его подручных. У них обоих тоже были аккредитационные карты. Один стоял у входа в отель снаружи, а другой – в холле.

– Их было трое?

– Да.

Тебе становится легче. Ты стала жертвой преступной организации. Вряд ли твое поведение могло что-либо изменить. Они подделали аккредитационные карты и собирались кого-нибудь ограбить, и этой жертвой оказалась ты.

– Они делают то же самое в других отелях? Подделывают аккредитационные карты и грабят постояльцев?

– Нет, мы о них раньше не слышали, – отвечает другой детектив. – Это впервые.

– Гм. – Тебе с трудом в это верится.

– Сейчас мы начнем вносить информацию, – говорит детектив за компьютером.

– Хорошо.

– Как звали вашего деда?

– Моего деда?

– Да, здесь так положено. Мы должны заполнить формуляры.

– Энтони. – Ты не вспоминала про деда уже много лет. Он умер, когда тебе было пять, и нельзя сказать, чтобы он был таким уж хорошим человеком. В последний раз вы с сестрой видели его, стоя перед его креслом-качалкой в одинаковых синих свитерках с изображением Тряпичной Энни[6] и держа родителей за руки. Только несколько лет спустя ты поняла, что тогда вы все приходили к нему попрощаться.