– В тир. Он закрывается в восемь, – поясняет Хавьер. – Я приеду к закрытию, завершу все дела за день, проверю, не осталось ли кого-нибудь в здании. Потом вернусь за тобой, Ланни. Кец останется здесь с тобой, Коннор.

– Погодите, вы собираетесь в тир? А почему мне нельзя с вами? – спрашивает мой брат. Я знала, что он это сделает.

– Потому что ты еще ребенок, – говорю я ему. – Так что нет, тебе с нами нельзя.

Но Хавьер смотрит на него и интересуется:

– А ты хочешь поехать? – Коннор пожимает плечами и продолжает читать. – Это значит «да»?

– Конечно, – произносит он. Но я вижу, как розовеет кожа у него на скулах и вокруг ушей. Не совсем румянец, но близко к этому. Не в привычках моего братца показывать это, однако он тоже в восторге от того, что сможет выбраться отсюда. Может быть, еще и от того, что сможет подержаться за оружие, хотя Коннор всегда твердил мне, что оно его не интересует.

Я смотрю на часы и испускаю стон. Нам еще нужно как-то убить кучу времени. Я просматриваю игры и наконец загружаю в игровую консоль «Ассасин’с Крид», потом боком оттесняю брата, чтобы не мешал. Он встает, уходит в свою комнату и закрывает дверь. Отлично. Круто. Хотя я ждала, что он предложит поиграть вместе. Ему нравится эта игра, поэтому я ее и выбрала.

– Псих, – говорю я себе под нос, запуская одиночную игру. Потом ставлю ее на паузу, встаю и открываю дверь его комнаты, не постучавшись, потому что знаю – это его разозлит.

Он лежит спиной ко мне, и на секунду мне кажется, что я застала его за чем-то ужасно личным, но потом вижу, что он просто уткнулся в свой телефон.

– Ты звонил маме? – спрашиваю я его.

– Нет. – Коннор бросает на меня какой-то странный взгляд.

– Тогда кому ты звонил?

– Никому, – отвечает он.

– Потому что, если ты звонишь маме…

– Я никому не звоню!

– Тогда…

Он выходит из себя. Это застает меня врасплох, потому что я знаю, что Коннор умеет беситься, однако обычно требуется долго и упорно доставать его, а сейчас он взрывается ни с того ни с сего и орет:

– Просто отвали отсюда, а? Хватит притворяться мамочкой, это у тебя не получается!

Я отшатываюсь назад, и он рывком оказывается у двери и захлопывает ее прямо передо мной. Мне даже приходится отпрыгнуть, чтобы не получить дверью по носу.

– Урод! – ору я в ответ и ударяю в дверь кулаком. – Ну, психуй и дальше, сопляк, это у тебя получается!

Он не отвечает, да я и не жду ответа. Несколько секунд сверлю дверь злобным взглядом, потом поворачиваюсь.

На меня смотрит Хавьер.

– Чего? – рявкаю я.

– Ты ведь не считаешь, что это нормально, если он вламывается к тебе в комнату, когда дверь закрыта? – спрашивает он.

– Нет, конечно.

– Тогда не делай так с ним. Я знаю, что твоя мама тебя такому не учила.

Если б он был хотя бы чуть-чуть менее вежливым, я сказала бы ему заткнуться, но я этого не делаю. Хлопаюсь обратно на диван, беру игровой контроллер и начинаю играть. У меня это получается не так хорошо, как у моего брата, но я и не полный отстой. На некоторое время погружаюсь в мир игры, и меня это радует, потому что я могу оставить всё остальное где-то позади и ощутить, как стены вокруг меня тают.

Но всё возвращается обратно, когда Хавьер вдруг оказывается рядом и вырубает телевизор.

– Эй! – протестую я, потому что была как раз на середине прыжка и теперь потеряю игровую жизнь, но он подносит палец к губам, его темные глаза смотрят очень напряженно, и я умолкаю. Мгновенно.

Я слышу что-то. Хруст гравия под шинами. Хавьер подходит к окну и чуть отодвигает занавеску. Секунду я пытаюсь понять, всё ли в порядке или нет, потом он достает пистолет из кобуры и приказывает:

– Бери брата и спрячьтесь оба. И ни звука. Быстро.

– Что такое? – шепчу я. Сердце мое яростно колотится, мне становится жарко, потом холодно. – Это он?

– Я так не думаю, – отвечает Хавьер. – Но вам все равно нужно спрятаться. Иди.

Оглядываюсь по сторонам, проверяя, не осталось ли на виду чего-нибудь такого, что могло бы выдать наше присутствие. Потом кидаюсь к комнате Коннора, негромко стучусь и распахиваю дверь.

– Коннор, вставай, нам надо…

Я не договариваю, потому что в комнате его нет, хотя на кровати все еще лежит книга – там, где он валялся, читая ее. Наклоняюсь и заглядываю под кровать. Никого. Я проверяю маленький шкаф.

Потом затылком ощущаю сквозняк, оглядываюсь и вижу, что окно у кровати распахнуто. Занавески медленно колышутся на ветру.

«Черт возьми, нет, только не это…»

Нет времени говорить Хавьеру, потому что я слышу снаружи басовитый лай Бута. Отдергиваю занавеску и выглядываю из окна, но брата нигде не вижу. Под окно подставлен маленький деревянный ящик – идеально для того, чтобы бесшумно слезть вниз. «Куда ты удрал, сопляк?» В поле зрения нет ничего, кроме старого амбара. Я секунду колеблюсь, потом перекидываю ногу через подоконник, пригибаюсь и наступаю на ящик. Тот слегка скрипит, но выдерживает мой вес. Прикрываю окно. Горловое рычание и лай Бута маскирует шум, который я произвожу, и я слышу, как Хавьер свистом отзывает пса обратно к крыльцу. Я слезаю с ящика и как можно тише бегу через открытое пространство к амбару.

Коннора нет и здесь.

Амбар завален инструментом и обычным хламом, который копится в сельских домах – в основном старыми деталями, – и если тут когда-нибудь и был чердак, его давно разобрали. Тут совершенно негде спрятаться.

Слишком поздно, чтобы попытаться вернуться обратно в дом, поэтому я прячусь в тени и стараюсь не думать о живущих здесь пауках. Или о змеях, которые могли заползти сюда на зиму. Присаживаюсь на корточки и слушаю. У меня нет пистолета, но я хватаю вилы и держу их обеими руками. Если придется драться, я буду драться. Прислушиваюсь: не раздадутся ли выстрел или звуки борьбы. Но слышу лишь мужские голоса. Мне кажется, они звучат совершенно спокойно. Это продолжается некоторое время, потом я слышу, как заводится двигатель, по гравию снова хрустят шины, этот хруст сворачивает за угол и удаляется. Я жду до тех пор, пока он не стихает совсем, потом встаю, опираясь на вилы, потому что колени у меня трясутся.

Выхожу из амбара и оглядываюсь по сторонам. Но Коннора нигде не видно. Я забираюсь обратно в окно и выглядываю из комнаты. Хавьер как раз запирает входную дверь. Бут, спущенный с цепи, тоже в доме; он подбегает ко мне и смотрит на меня снизу вверх.

– Кто это был? – спрашиваю я Хавьера. Во рту у меня сухо, глотать больно.

– Детектив Престер, – отвечает он. – Он сказал, что заехал проверить, здоров ли я, потому что я сократил часы своей работы в тире. Но мне кажется, он чует…

Я поспешно прерываю его:

– Коннор пропал!

– В каком смысле – пропал?

– Его нет в комнате. И нигде во дворе тоже нет. Я смотрела.

– А что насчет шкафов? И амбара?

– Его нет в…

– Ланни, просто проверь шкафы!

Я открываю дверь своей комнаты и заглядываю во все места, где мог бы спрятаться мой брат, но там никого нет. Я выхожу как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хавье-р рывком отодвигает резиновый коврик – мы каждый день становимся на него, когда моем посуду, – и под ним обнаруживается кольцо, утопленное в дерево. Я моргаю, потому что понятия не имела, что здесь вообще есть эта штука. Хавьер никогда не упоминал о люке. Полагаю, он приберегал его для экстренных случаев.

Когда Хавьер распахивает люк и зажигает внизу свет, я вижу деревянные ступени, уходящие вниз, в темноту, и лампу, свисающую со шнура. Хавьер задевает шнур, спускаясь вниз. Бут лает и царапает края люка, но не следует за ним. Хавьер скрывается лишь на пару секунд, потом выключает свет, вылезает наверх и захлопывает крышку. Пинком отправляет резиновый коврик обратно на место.

– Внизу его нет. Он что-нибудь сказал тебе? Что-нибудь насчет того, куда мог уйти?

– Нет, – отвечаю я. – Я знаю, что иногда он любит гулять во дворе, но…

Хавьер исчезает прежде, чем я успеваю сказать что-либо еще, и Бут бежит за ним, стуча когтями по деревянному полу. Меня подташнивает и трясет. Снова обыскиваю комнату брата. Свою комнату. Проверяю абсолютно всё.

Его нет в доме.

И когда Хавьер с мрачным видом возвращается, я понимаю, что случилось самое худшее. Мой брат действительно пропал.

«Успокойся, – твердо говорю я себе. – Он просто сбежал. Разозлился на тебя и сбежал, чтобы досадить тебе».

Но поступил ли бы он так? Он знает правила и в курсе, что отец где-то там, на свободе, и что мама слишком далеко, чтобы защитить нас. Может быть, Коннор попытался сбежать к ней? Тогда он просто психованный дурак. А может быть, отправился в Нортон? Не знаю…

Я ни за что не смогу сказать маме, что потеряла его. Когда я найду брата, то сначала обниму, а потом стукну так, что он этого никогда не забудет. А потом снова обниму. Я хочу сказать Хавьеру: «Пожалуйста, не говори маме», но не могу. Он тоже несет за нас ответственность.

Выхожу на крыльцо. Цепь Бута лежит на земле, свернувшись длинной спиралью. Останавливаюсь рядом с ней и оглядываюсь по сторонам. Хавьер уже обошел дом по периметру, Бут держится рядом с ним. Хавьер смотрит через изгородь на лес, окружающий хижину, и я знаю, о чем он думает: «В какую сторону?» Понятия не имею.

– А Бут не может найти его? – спрашиваю я.

– Может быть… Он раньше выслеживал добычу. Может быть, он сможет найти Коннора.

Я бегу обратно в дом, залезаю в шкаф брата и в куче одежды, приготовленной в стирку, нахожу самую вонючую футболку. Отдаю Хавьеру, а тот показывает ее Буту. Пес с энтузиазмом нюхает футболку, потом смотрит на нас, как будто понятия не имеет, что нам нужно. Я наклоняюсь и говорю:

– Найди его.

Я не умею говорить по-собачьи, поэтому Бут просто облизывается и склоняет голову набок. Беру футболку и снова сую ему в морду. Он отдергивается назад и предупреждающе рычит на меня.

– Пожалуйста, – прошу я. – Найди его.

Бут садится и чихает. Хавьер тихо ругается по-испански – наверное, он думает, что я не понимаю значения этих слов, – но потом наклоняется и гладит пса, приговаривая:

– Извини, дружище, ты не виноват.

Вид у Бута по-прежнему недоумевающий, но вдруг он настораживает уши, словно собравшись с мыслями, потом вскакивает, гавкает и перемахивает изгородь одним прыжком, да так, что у него остается в запасе не менее шести дюймов. У Хавьера отвисает челюсть.

– Ты не знал, что он вот так может перепрыгнуть через ограду? – спрашиваю я.

– Нет, черт побери.

Хавьер отпирает ворота и выходит на подъездную дорожку, где Бут деловито нюхает гравий, отпихивая носом камешки и поднимая облачка пыли, делает круг по дорожке, затем бегом кидается вниз с холма. Хавьер бежит за ним, я бросаюсь следом, догоняю и держусь вровень, благодаря про себя маму за то, что та вытаскивала меня на все эти пробежки вокруг Стиллхауз-Лейк. Бежать по гравию нелегко, но мы не замедляем бег, пока Бут не останавливается примерно на половине пути от хижины к основной дороге. Здесь гравий истончается, переходя в грязь, в основном уже подсохшую. Бут выписывает восьмерку, нюхая землю, возвращается в ту же точку и садится. Смотрит на нас с некоторой жалостью: «Глупые люди».

Я первая замечаю следы на грязной обочине под деревьями. Узор подошвы мне знаком. Это кеды, которые носит Коннор.

Бросаюсь в лес, едва слыша, как Хавьер кричит мне вслед: «Подожди, Ланни!» – потому что мне страшно, мне ужасно страшно, что Коннор удрал или, еще того хуже, что с ним что-то случилось, что он заблудился, упал, потерял сознание или…

Сначала я вижу лицо Коннора. Он смотрит назад, в сторону хижины, и послеполуденный свет, проникающий сквозь ветки деревьев, падает прямо на него. Вид у него грустный, задумчивый и, может быть, слегка виноватый. Коннор просто стоит на одном месте. Потому поворачивается, смотрит на меня и говорит:

– Ланни…

Я не слушаю. Резко останавливаюсь перед ним, хватаю его за плечи и трясу так, словно хочу вытрясти из него всю дурь. И только тогда замечаю, что он плачет. Плачет.

Я прекращаю его трясти и обнимаю. Хотя я всегда была выше его, мне кажется, брат никогда не был таким маленьким и хрупким.

Он просто опускается на землю, и я вместе с ним, и мы стоим на коленях, обнимая друг друга. Раскачиваемся взад-вперед, не говоря ни слова. Я даже не знаю, может ли кто-нибудь из нас сейчас говорить. Случилось что-то ужасно неправильное, и я даже не знаю, что именно. И боюсь узнать.

Коннор протягивает мне свой телефон. Руки у меня трясутся. Мама никогда не забывала отключить интернет-функции и поставить на телефоны «родительский контроль», прежде чем отдать их нам, но я не особо удивляюсь, обнаружив, что Коннор сумел обойти это – должно быть, сумел, потому что на экране крутится какое-то видео, и оно заканчивается как раз в тот момент, когда я беру телефон.

– Что это? – Я слышу, как позади меня возникает Хавьер, а Бут скулит и лезет под руку Коннору, пытаясь лизнуть моего брата в лицо. Я сглатываю и отстраняюсь. Вместо меня Коннор теперь обнимает пса, как будто ему нужно за кого-то держаться. – Ты хочешь, чтобы я это посмотрела?

Он молча кивает. Я нажимаю кнопку воспроизведения.

И когда вижу то, что показано в этой записи, мир меняется. Навсегда.

14

Гвен

Когда мы приземляемся в Уичито, уже наступает вечер и солнце склоняется к горизонту. Холодно, ветер несет предчувствие близкого снега, хотя небо все еще чистое. Я помню такую погоду: она означала, что нужно купить побольше дров для камина и соли для посыпки ступенек и «переобуть» машину в зимнюю резину. Едва выхожу из самолета «Ривард-Люкс», у меня возникает ощущение, будто я брежу или ненароком оказалась совсем в другом отрезке своей жизни. От запаха здешнего воздуха у меня кружится голова.

Мой телефон жужжит. На время полета я отключала его, и он только что подцепился к новой роуминговой сети. Проверяю его и вижу эсэмэску, гласящую: 911.

Она от Ланни.

Еще там обнаруживается голосовое сообщение от Хавьера, но я не трачу времени на то, чтобы выслушать его. Останавливаюсь прямо на бетоне полосы, в двух шагах от самолета, и набираю номер дочери. Меня подташнивает, и я испытываю прилив ложного облегчения, когда слышу, как она говорит:

– Алло?

– Солнышко, что не так? – спрашиваю я. В ответ – тишина. – Ты меня слышишь? Ланни? Алло!

– Ты сука, – заявляет она и прерывает звонок. Мгновенно. Я решаю, что нас разъединили, а потом мне в голову приходят куда худшие вещи. Это совсем на нее не похоже. Она говорила холодно. Зло. По-другому. И она никогда не называла меня так. Никогда.

Сэм, спускающийся по трапу, замедляет шаг, потому что видит выражение моего лица. Мы лишились той близости, которая была между нами до того, как мы поднялись на лифте в Башню из Слоновой Кости, но он, похоже, не может не встревожиться.

– Что такое? – спрашивает он. – Дети?

Я снова звоню. Ланни принимает звонок, но не говорит ничего. Я слышу шум, как будто телефон передают кому-то другому, а потом голос Хавьера произносит:

– Гвен?

– О, слава богу, у вас все в порядке? Я получила сообщение, а Ланни…

– Да, послушай. Тебе нужно вернуться сюда. – Голос Хавьера тоже звучит неправильно. Мне в голову приходит тошнотворная мысль о том, что он говорит с приставленным к его голове пистолетом, что их всех взяли в заложники, что Мэлвин Ройял стоит рядом с ними и слушает каждое слово нашего разговора. Возможно ли это? Да. До ужаса возможно.

– Хавьер, если ты говоришь под принуждением, просто назови мое имя один раз.

– Ничего подобного, – отзывается он. Это звучит резко и зло, но не тревожно. – Твои дети хотят получить кое-какие ответы. Я тоже хочу получить эти ответы. Ясно? Когда ты будешь здесь?

– Я не понимаю. Что случилось? Ради бога, скажи, вы все в порядке?

– Да, – отвечает он. Я не знаю, верить ему или нет. – Возвращайся сюда.

– Я… – Я понятия не имею, что происходит. – Я вернусь. Завтра к полудню. Я сейчас далеко, на это потребуется время. – Гадаю, не будет ли Ривард против, если я угоню его самолет, чтобы вернуться обратно.

– Ладно, – говорит Хавьер. И теперь я отчетливо слышу, что голос его звучит совсем не так, как голос того человека, на которого я оставила своих детей. Как будто случилось нечто, заставившее его передумать относительно всего вообще.

– Завтра, – обещаю я, и он вешает трубку, не прощаясь. Сэм уже стоит рядом со мной и хмурится. Я смотрю на него и прячу телефон в карман.

– Что-то не так. Мне нужно вернуться к Хавьеру завтра.

– С детьми всё в порядке?

– Я… надеюсь, что да. Мне не кажется, что их заставили позвонить, на это ничто не указывает.

Я всерьез раздумываю, не позвонить ли Коннору, чтобы проверить, не окажется ли он более разговорчивым, однако решаю не делать этого. Какой-то глубинный инстинкт подсказывает мне, что это плохая идея. «Просто сделай свое дело, а потом сможешь вернуться к ним. Хватит столько думать».

Экипаж самолета провожает нас профессиональными улыбками, однако терять время не намеревается. Пока мы разговариваем, трап втягивается наверх, люк закрывается, и самолет выруливает на дорожку, ведущую к ангару. Мы с Сэмом направляемся к маленькому терминалу. Проходим через стеклянные двери, и у меня снова возникает сильнейшее чувство дежавю. Я помню, что была здесь: встречала свою мать, прилетевшую, чтобы повидать своих маленьких внуков. Потом провожала ее в обратный путь. Это было до того, как все изменилось и жизнь превратилась в бесконечный сюрреалистический кошмар.

Ковровое покрытие внутри терминала по-прежнему то же самое.

На стоянке такси скучает одна-единственная машина. Сэм подходит к ней, наклоняется к водительской дверце и дает указания, которые я не слышу. Я вслед за ним влезаю на заднее сиденье, и машина рывком стартует с места. Таксист не особо разговорчив, и это хорошо.

Сэм передает мне папку, которую достал из конверта во время полета. Я не спрашивала, что в ней, потому что не хотела давить на него. Я по-прежнему этого не хочу, но должна спросить.

– Сначала домой или в офис? – Уже почти пять часов, и, в зависимости от рабочего графика, Саффолк может быть еще на работе, или уже дома, или на полпути между двумя этими точками.

– Сначала попробуем офис. Мне нравится заставать людей врасплох на работе. В присутствии начальства они вряд ли попытаются нас убить.

Сухой юмор Сэма – это именно то, что мне сейчас нужно. У меня ощущение, что я падаю с высоты без парашюта. Стараюсь не смотреть в окно машины, потому что всё, мимо чего мы проезжаем, связано с воспоминаниями о моей прежней жизни. Парк, где я когда-то гуляла с детьми. Магазин, где я купила свое любимое платье.

Ресторан, куда водил меня Мэлвин на последнюю годовщину нашей свадьбы.

Во рту у меня пересыхает, а когда я пытаюсь сглотнуть, в горле щелкает. Сейчас я жалею о том, что не выпила больше воды на борту самолета. Мы с Сэмом еще не говорили об этом, но вряд ли Саффолк будет особо сопротивляться; он не похож на человека, готового к подобному. Я просто хочу выполнить то, чего требует Ривард, и не дать никому больше увидеть эту запись. Не знаю, можно ли верить в то, что Ривард сдержит свое обещание купить это видео и воспрепятствовать его распространению, но другого выбора у меня нет. И не важно, что оно поддельное. Какое это имеет значение, если видео выглядит настоящим даже для меня, словно я подавила воспоминания о том, что на нем запечатлено? Люди говорят, что «камеры не лгут», однако камеры могут лгать. И когда они это делают, то могут разрушить жизнь.

Поездка по адресу, который Сэм назвал таксисту, оказывается короткой, и мы останавливаемся у здания в деловом районе – выглядит он вполне процветающим. Он застроен многоэтажными офисными зданиями, однако «Имэджинг солюшнс», судя по всему, оказывается небольшой конторой, находящейся в длинном бизнес-центре. Я расплачиваюсь с таксистом из своего значительно похудевшего бумажника и вслед за Сэмом вхожу в здание.

Внутри резко пахнет химическими веществами и озоном. Под ногами простое полукоммерческое ковровое покрытие без подложки; регистрационная стойка сделана из пластика «под дерево», стены увешаны разноцветными плакатами, вещающими о различных услугах печати и копирования. Я слышу за стеной треск и рокот аппаратов; открытый дверной проем слева ведет в рабочую зону. В стену вмонтирован ряд стеклянных панелей, и сквозь их водянистую полупрозрачную поверхность я вижу людей, движущихся по соседнему помещению.

Дверь снабжена колокольчиком, который звякает, когда мы входим, и за стойкой возникает молодой человек, вытирая на ходу руки. На нем белая рубашка с короткими рукавами и черный галстук, и даже стрижка его выглядит скучно-традиционной, родом прямиком из пятидесятых годов.

– Здравствуйте, – говорит он. – Чем могу быть полезен?

– Мы ищем Карла Дэвида Саффолка, – отвечает Сэм.

Молодой человек улыбается:

– Да, конечно, но сейчас он на работе, а в рабочую зону посетители не допускаются…

– Я не посетитель, – прерываю я его. – Я его сестра. У нас срочное семейное дело.

– Да-да, конечно. Хорошо, позвольте, я позову его…

– Я пойду с вами, – заявляет Сэм и, когда менеджер отворачивается, шепчет мне: – Зайди с обратной стороны на случай, если он вздумает сбежать.

– Надеюсь, всё в порядке, – говорит менеджер. – Мистер…

– Саффолк, – небрежно врет Сэм. – Я его брат. А вы…

– Дэвид Робертс, ассистент менеджера.

– Хорошо. Спасибо, мистер Робертс.

Робертс откидывает на петлях часть стойки, и Сэм вместе с ним проходит за угол. Как только они скрываются из виду, я выбегаю за дверь и мчусь по переулку к торцу здания, потом огибаю угол и оказываюсь с обратной стороны. Вдоль нее выстроились мусорные контейнеры и погрузочные люки, и я бегу дальше, отсчитывая расквартированные здесь конторы. К счастью, на большинстве задних дверей висят таблички с названиями. Найдя «Имэджинг солюшнс», я замедляю шаг. У погрузочного люка сейчас нет ни одной машины.

Раздвижные ворота гаража закрыты, так же как и прочная металлическая дверь рядом с ними, но едва я дохожу до подножия лестницы, как дверь с грохотом распахивается и из нее выскакивает пухлый белый мужчина лет сорока с лишним. Как и Робертс, он одет в белую рубашку с короткими рукавами и черным галстуком, но, в отличие от ассистента менеджера, явно не соблюдает аккуратность, и над поясом его брюк виднеются размазанные черные полосы тонера. Вид у него бледный и безумный, а когда он видит, что я стою у лестницы, преграждая ему путь, глаза его широко распахиваются. Он резко разворачивается, но уже слишком поздно. Из двери позади него выходит Сэм, прикрывает за собой дверь и говорит:

– Карл, давайте отнесемся к этому разумно…

Я не успеваю даже выкрикнуть предупреждение, хотя вижу, что сейчас будет. Саффолк бросается на него. Сэм уклоняется с ловкостью матадора, и тот пролетает мимо, спотыкается, шатается… и с паническим воем падает с крыльца.

Он падает на спину, и удар оглушает его; Саффолк все еще лежит, когда мы оказываемся рядом с ним. Не похоже, чтобы он пострадал, и, когда Сэм протягивает ему руку, чтобы помочь подняться, он принимает ее.

– Ничего не сломали? – спрашивает Сэм. – Как ваша голова?

– В порядке, – отвечает Карл. – Я в порядке. Я… – Шок проходит, и он осознаёт, в какой ситуации оказался. Отступает назад, заметно хромая, и мы с Сэмом переглядываемся, когда Саффолк неловко, припадая на одну ногу, пытается удрать от нас – словно в замедленной съемке. Я окликаю его:

– Эй, Карл! Послушайте, лучше сдавайтесь. Не вынуждайте меня прострелить вам колено.

Саффолк оборачивается. Лицо у него серое, и он впервые смотрит на нас по-настоящему внимательно – на каждого по очереди. Когда переводит взгляд на меня, выражение его лица меняется. Оно становится злобным, словно некий демон явил себя из глубин его существа. Лоб Саффолка багровеет. Он опускает подбородок, и холодная радость в его глазах вызывает у меня желание отступить прочь. Но я этого не делаю.

– Ты, – негромко произносит он. – Ты – его сучка.

А потом кидается на меня, и поскольку я так и не отступила, то ему без труда удается до меня дотянуться. Я полагаю, что он намерен сбить меня с ног, и я к этому готова.

Но я не готова к полномасштабной убийственной атаке.

Его руки смыкаются у меня на горле, и Саффолк без малейших колебаний начинает давить изо всех сил. Это не игра и не неуклюжая попытка. У него есть опыт, и он твердо намерен убить меня. Мое рациональное мышление рассыпается под напором ослепительного приступа паники. Я чувствую, как Саффолк с силой отрывает меня от земли, чувствую боль, удушающую панику легких, пытающихся втянуть воздух, и это лишает меня способности мыслить вообще.

Я слышу в ушах шепот – такой отчетливый, как будто говорящий стоит рядом со мной. «Вот так ты и умрешь, Джина». Голос Мэлвина. Мне кажется, что это уже длится целую вечность. Я пытаюсь бороться, освободиться, пытаюсь напрягать мышцы шеи, чтобы противостоять сокрушительной хватке, но знаю, что это только продлит мою агонию.

Снова слышу голос Мэлвина: «Чтобы задушить кого-нибудь, требуется много времени. По меньшей мере три или четыре минуты. Может быть, больше».

Это кажется вечностью, но я понимаю, что прошли считаные секунды. Вижу, как Сэм наносит Саффолку сильные удары по почкам, но тот даже не замечает этого. Ярость стала для него броней.

«Стреляй в него, – хочу крикнуть я Сэму. – Ради бога…»

Пальцы моих ног скребут по какой-то твердой поверхности. Мои пальцы, судорожно хватающие воздух, натыкаются на что-то мягкое. Кажется, я пыталась добраться до его глаз, но это не глаза, это губа, и я вонзаю в нее ногти и тяну, выкручивая изо всех сил. На меня обрушивается громовой рев… но его руки не разжимаются.

В глазах темнеет. Я слышу, как хрустят, сминаясь, ткани моего тела, как оно начинает умирать…

А потом я вдруг падаю. Мои дергающиеся ступни ударяются о землю, но колени подламываются, и я опрокидываюсь назад, втягивая ртом обжигающий, но невероятно сладкий воздух.

Сэм подхватывает меня.

Я ударяюсь о его грудь, и он обхватывает меня руками, поддерживая в вертикальном положении, пока я не смогу стоять сама, но сейчас я могу лишь втягивать в легкие воздух и выталкивать его обратно, хотя это больно. Когда потребность моего тела в кислороде оказывается удовлетворена, начинаю вникать в окружающую обстановку.

Карл Саффолк лежит на земле, на голове у него кровоточащая рана. Рядом с ним валяется обрезок водопроводной трубы.

Сэм ударил его достаточно сильно, чтобы наконец-то пробиться сквозь скорлупу его ярости.

– Гвен, ты можешь дышать? – спрашивает меня Сэм. Голос у него испуганный. Я ухитряюсь кивнуть, хотя уверена, что через пару дней синяки у меня на шее станут черными. Сглатываю. Похоже, ничего не сломано. Если б Саффолк сумел раздавить мне гортань или сломать подъязычную кость, мне уже ничто не помогло бы. И, кажется, он почти сделал это.

Ворота черного хода отъезжают в сторону, и на крыльцо вываливается толпа работников в белых рубашках – как мужчин, так и женщин. Они во все глаза смотрят на нас. Робертс пробирается через эту толпу с телефоном в руке.

– Да, немедленно! – говорит он. – Я требую, чтобы полиция приехала немедленно, на одного из моих сотрудников напали…

– Э-э, сэр, все было совсем не так, – возражает кто-то из служащих конторы. – Это он напал на нее!

– Я всегда говорил, что у него неладно с головой, – заявляет другой, и многие кивают. – Он какой-то мутный и жутковатый.

– Хорошо, хорошо, успокойтесь! – призывает Робертс. Лицо у него красное, он явно не в своей тарелке. – Пусть полиция разбирается…

– Возвращайтесь по местам, уважаемые! – вмешивается низкий бодрый голос, и я оглядываюсь в сторону переулка и вижу – кто бы мог подумать! – Майка Люстига, направляющегося к нам. На нем фэбээровский бронежилет и ветровка, служебный жетон выставлен напоказ; в тусклом предзакатном свете он сияет словно настоящее золото. Позади него с каменными лицами шествуют два других агента самого грозного вида. Все они в солнечных очках, чтобы защитить глаза от лучей низко стоящего солнца. – Закрывайте дверь и расходитесь по местам. Спасибо вам за содействие. Никому не расходиться по домам. Я оставил агентов у парадного входа. Просто сидите тихо.

Он говорит с такой неслыханной уверенностью, что Робертс без единого возражения загоняет своих подчиненных в контору и закрывает за собой раздвижную дверь. Я вижу, как он с любопытством выглядывает в окно, все еще сжимая в руке телефон. Вероятно, снова звонит в местную полицию.

– Черт возьми, сынок, хорошо ты его приложил, – говорит Майк, присаживаясь на корточки рядом с Саффолком. Тот стонет и шевелится. – Надо осмотреть его, прежде чем делать еще что-нибудь.

– Поверь мне, лучше сперва надеть на него наручники, – отзывается Сэм.

– На этого типа?

– Он едва не задушил Гвен до смерти, – объясняет Сэм. – Вот почему мне пришлось огреть его трубой.

Майк переводит взгляд на меня, и его лицо на несколько секунд застывает. Потом кивает:

– Ладно. Наручники, потом ближайший травмпункт, потом ближайшее полевое отделение. Никому ничего не говорить, пока мы не начнем запись. Джентльмены, осмотрите всё, до чего он здесь дотрагивался. Компьютеры, принтеры, рабочий стол – каждую вещь. И везите к нам, мне нужно это всё. Если менеджер начнет возмущаться, позвоните мне.

Я бросаю на Сэма отчаянный взгляд и хрипло шепчу:

– Но Ривард хотел, чтобы мы…

– Знаю, – говорит тот. – Я передал Саффолку письмо Риварда. Он прочитал его и бросился бежать. Больше мы ничего не можем сделать.

– Что за письмо ты ему передал?

Сэм достает из кармана небрежно вскрытый конверт. Лист бумаги, лежащий внутри, совершенно и абсолютно чист.

* * *

Присутствие федерального агента позволяет нам попасть в травмпункт без очереди и немедленно пройти осмотр у врача, который устанавливает, что со мной всё в порядке, не считая боли, распухших голосовых связок, ссадин… ну и шеи, которая еще пару недель будет выглядеть так, словно я выжила после повешения. Он полагает, что мне повезло остаться в живых. Я тоже так считаю.

Рентген и компьютерная томография головы выявляют у Саффолка легкое сотрясение мозга – полученное то ли во время его падения с крыльца, то ли от удара, нанесенного Сэмом. Но, как бы то ни было, госпитализация ему не требуется, и полчаса спустя мы сидим в безликой комнате для допросов в местном офисе ФБР. Прежние дни бронированных стеклянных стен, прозрачных только с одной стороны, миновали. Нынче дешевле установить в помещении множество камер, которые будут снимать разговор с различных углов.

Нас в допросную не приглашают. Мы – я, Сэм и один из наших сопровождающих – размещаемся в комнате наблюдения, где фэбээровский техник позволяет нам узреть на экране, как Люстиг сидит в допросной напротив Карла Саффолка. Он примерно полчаса болтает о том о сем, внушая тому ложное чувство безопасности, а потом переводит взгляд на камеру и говорит:

– Не будете ли вы так добры показать мистеру Саффолку ту видеозапись, о которой шла речь?

Техник в комнате наблюдения, который до этого удостоил нас взглядом лишь для того, чтобы проверить наши пропуска посетителей, нажимает какие-то клавиши, и плоская телевизионная панель в допросной начинает что-то показывать. Я не могу разобрать, что это, однако эта же запись крутится сейчас на отдельном экране здесь, в студии. Я никогда не видела того, что зафиксировано в этом файле, однако мне сразу же очевидно, что это нечто… ужасное. И знакомое.

Это видео снято в гараже Мэлвина еще до того, как была сломана стена. До того, как его тайны выплыли наружу. Я узнаю́ всё, вплоть до плетеного овального коврика на полу.

На коврике стоит девушка со связанными руками, на ее шею наброшена петля из металлического троса, и на какое-то жуткое мгновение я возношу Господу благодарность за то, что на сей раз это не сестра Сэма. Мне кажется, это сломило бы его.

Камера крупным планом показывает лицо девушки, и Люстиг ставит запись на паузу. Красивая блондинка с огромными глазами, полными мольбы и ужаса. Я узнаю́ ее. Это четвертая жертва моего мужа, Анита Джо Марчер.

– Время от времени наши люди натыкаются на какое-нибудь реально жуткое дерьмо, – обращается Люстиг к Саффолку. – Мы все знаем о детском порно – и да, мистер Саффолк, мы изъяли все ваши телефоны, планшеты и компьютеры, рабочие и домашние. Мы намерены распотрошить все, на чем оставлены ваши цифровые следы. Этот корабль обогнул весь земной шар. Ясно?

Саффолк ничего не говорит, однако кивает. Вид у него снова бледный, потерянный и совершенно беспомощный. Я пожалела бы его, если б не видела под его жалкой оболочкой яростного демона. Если б все еще не ощущала сокрушительную хватку его пальцев на моем горле.

– Так скажите мне, откуда вы взяли данное видео, – продолжает Люстиг. – Оно не соответствует вашим обычным извращенным вкусам.

– Я не знаю, – мямлит Саффолк. Но я опознаю́ то, как он опускает подбородок, то, как его глаза вспыхивают жестким мрачным блеском.

– Конечно же, не знаете. К слову сказать, ваши рабочие компьютеры чисты, но – вот забавно! – мы нашли это видео на USB-носителе в вашем рабочем столе. Вы иногда просматривали его на компьютере, когда в одиночку оставались на ночную смену, верно? Вы просто хотели держать его под рукой на тот случай, если вам станет скучно, Карл?

Подбородок Саффолка ходит вверх-вниз, словно он жует что-то, не разжимая губ, снова и снова. Он не моргает. И не отвечает.

– Может быть, вы пока не думали об этом, но либо вы отправляетесь в тюрьму по обвинению в хранении и распространении детской порнографии, либо начинаете играть в сотрудничество со следствием – так, будто от этого зависит ваша жизнь. И начинаете сейчас же, приятель. С этой минуты. Итак, откуда у вас это видео?

Саффолк неожиданно смотрит в сторону, потом поднимает взгляд на камеру.

– Она нас видит?

– Кто?

– Она.

Люстиг ничего не отвечает. Саффолк не сводит взгляд с камеры, и мне кажется, что я нахожусь в допросной, в полушаге от него.

– Ты долбаная сука, – говорит он. – Ему следовало убить и тебя тоже. Надеюсь, теперь он это сделает. Надеюсь, он заснимет все до последней секунды, потому что, если он это сделает, я заплачу́ за просмотр этого дерьма. Ты меня слышишь? Я заплачу́ за просмотр! – К финалу тирады его голос срывается на визг. Не знаю, почему он так сильно ненавидит меня, но эта ненависть обжигает мою кожу, словно кислота. Быть может, он просто поклоняется моему бывшему мужу и считает меня причиной падения Мэлвина.

Майк Люстиг не шевелится. Даже не поднимает бровь. Поза его остается открытой, свободной, расслабленной. Не знаю, как ему это удается. После того как визг умолкает, молчание тянется еще несколько долгих секунд, прежде чем Люстиг произносит:

– Когда закончите изливать свой гнев, дайте мне знать. Я могу подождать. Потому что знаете что? Не важно, кто еще в этом замешан, но здесь, в этой комнате, сидите вы, и только вы. Никого другого не ждет федеральная тюрьма строгого режима – только вас, если вы не начнете отвечать на вопросы. Так что скажите мне, где вы взяли это видео.

Саффолк молчит. Смотрит в стол. Демон вернулся обратно в свое логово, где-то глубоко внутри этого пухлого тела. Саффолк крутит пальцами, явно ощущая себя неуютно, и наконец произносит одно-единственное слово:

– «Авессалом».

– Угу, – отзывается Люстиг. – И?..

– «Авессалом» продал мне это видео. Я продаю товар им, они продают товар мне. Ну, понимаете, обменный рынок.

– Каким образом?

Саффолк приподнимает одно плечо, потом опускает, словно обиженный ребенок.

– Я заплатил биткойнами. Они дали мне ссылку.

– Значит, вы не участник «Авессалома». Вы – просто покупатель.

– И поставщик. – Он неожиданно улыбается Люстигу пугающей улыбкой. – У меня есть скидка.

– И что вы им поставляете?

– Вы сами знаете. – Саффолк снова пожимает плечами. – Ретушированные фото. Отредактированные видео. И все такое.

– Через некоторое время мы поговорим и об этом, однако пока давайте продолжим начатую тему. Кого вы знаете из «Авессалома»? – Снова пожатие плеч, и никакого ответа. – Вам знакомо имя Меррит ван дер Валь? Вы знаете его?

– Нет.

– Нейпир Дженкинс?

Я никогда не слышала ни одного из этих имен, но могу предположить, что Майк выдумывает их на ходу… или уже раскрыл нескольких участников «Авессалома» без нас. Это вполне вероятно.

– Нет.

– А как насчет Лэнсела Грэма?

Саффолк медлит, и это выдаёт его. Он не ожидает услышать это имя – и, конечно же, знает его. Мы все это понимаем. При звуке этого имени я вздрагиваю, однако продолжаю пристально смотреть на Саффолка.

– И его я тоже не знаю.

Он не может не знать. Из всех названных имен это явно прозвучало для него ударом колокола.

– Карл, вы меня разочаровываете. Мне известно, что вы знаете Лэнсела Грэма, потому что не покупали это чертово видео у «Авессалома» за биткойны. Вы получили его напрямую от Лэнсела Грэма, скопировав прямо с его жесткого диска. Вы же знаете, что мы можем проследить цифровые отпечатки, верно? Вы не дурак. Так что теперь пойдете в тюрьму за участие в преступном сговоре, хранение и распространение детской порнографии, и к тому же вам предстоит знакомство с пенитенциарной системой великого штата Канзас за сговор с целью убийства.

– Я никого не убивал!

– Запускайте второе, – говорит Майк, глядя в камеру. Техник, сидящий чуть поодаль от меня, снова нажимает клавиши, и на экране начинается новое видео. Та же обстановка, но слегка отличающаяся от прежней, поскольку помещение куда более тесное. Я понимаю, что эта запись была сделана в подвале хижины в холмах над Стиллхауз-Лейк. В охотничьем домике Лэнсела Грэма, где тот воспроизвел обстановку камеры пыток Мэлвина… и на этой записи тоже присутствует девушка.

Девушка с татуировкой в виде бабочки – первая, кого Грэм убил и бросил в озеро, чтобы обвинить меня в ее убийстве. У меня перехватывает дыхание, потому что я помню, как видела ее в Нортоне. Она сидела в кафе чуть поодаль от меня и Ланни, когда мы лакомились тортом; обычная улыбчивая милая девушка.

На этом видео я наблюдаю ее последние ужасные минуты на этом свете.

Когда становится понятно, что запись произвела впечатление, техник останавливает ее, и я осознаю́, что меня бьет дрожь. Отворачиваюсь, чтобы не видеть замершего кадра с лицом девушки.

Майк Люстиг произносит все тем же спокойным голосом:

– На этом видео Лэнсел Грэм убивает свою первую жертву, и тайминг говорит мне, что вы переписали этот файл на ту же самую флешку до того, как была убита вторая девушка. Так что – да, сговор с целью убийства, Карл. Не думаю, что вы еще раз увидите когда-нибудь экран компьютера, если только мы не научимся подключаться к Интернету при помощи одного лишь мозга. Разве что вы захотите поговорить со мной.

Саффолк дрожит, я это вижу. Он садист и трус и чертовски хорошо знает, что все эти обвинения можно запросто обратить против него; и, вероятно, не только эти.

А еще он опасен. То, как он бросился на меня, то, как недрогнувшей рукой душил меня, говорит мне, что это не первый раз, когда он пытался кого-то убить. И это вполне может быть первый раз, когда ему это не удалось.

– Я не знаю ничего об «Авессаломе», – говорит наконец Саффолк, и Люстиг вздыхает и начинает покачиваться на стуле. – Разве что пару имен, и это всё! Просто имена. Сетевые ники, даже не настоящие имена. Грэм заключал со мной побочные сделки, только и всего. У него и у меня были… общие интересы. Мы обменивались видеозаписями. Я не знал, что это он убивал тех девушек! Я думал, что он получил эти файлы от кого-то еще.

– Ну конечно, вы не знали… Начнем с сетевых ников. – Люстиг кивает, подталкивая к Саффолку стопку бумаги и фломастер. – И выкладывайте всё остальное, что можете вспомнить, дабы спасти вашу задницу от срока в федеральной тюрьме – начиная от двадцати пяти лет и до пожизненного. Потому что я с высокой точностью могу предсказать, насколько приятным будет для вас этот отдых. И вы наверняка тоже можете.

Проходит полчаса, прежде чем Майк получает полную картину того, что насобирал Саффолк, не считая фото и видео, которые он поставлял на рынок «Авессалома». Он любил очень специфические виды ужасов: подробные съемки пыток и убийств. Реальные съемки без спецэффектов. ФБР всегда официально заявляло, что таковых не существует, однако для меня не было сюрпризом то, что они все-таки есть и что в «темной сети» для них отведено особое место.

Отвратительный сюрприз заключается в том, что «Авессалом» занимается этим, равно как и детской порнографией. Их развлечение троллингом в Интернете – именно развлечение: хобби, которое помогает им привлекать и идентифицировать потенциальных клиентов. Психопаты опознаю́т психопатов, а потом кучкуются по своим конкретным предпочтениям. Это зло многослойно и многоуровнево, а в сердцевине его таится одно – бездушная, расчетливая жадность.

По словам Саффолка, Мэлвин Ройял был хорошим поставщиком. Пока еще занимался делом, он заснял все свои преступления, а впоследствии «Авессалом» нашел для них рынок сбыта. Я испытываю омерзение – но не изумление. На суде были представлены лишь фотографии, найденные при обыске, однако в гараже обнаружилась видеокамера – но ни кассет, ни цифровых записей.

Что действительно пугает меня, так это то, что если подлинный видеоархив Мэлвина начал всплывать сейчас, это делает фальшивку, связывающую меня с его преступлениями, еще более достоверной. Несомненно, будет официальное расследование – вероятно, Майк даже возглавит его, – и в конце концов меня оправдают.

Но я уже знаю, что признание тебя невиновной в преступлениях ничего не значит для большинства людей… и еще меньше значит, если у них есть нечто осязаемое, способное убедить их в обратном.

– Да, Мэлвин Ройял продавал эти гадости напрямую «Авессалому», – говорит Саффолк Майку. – Для каждого нового видео они запускают платный показ, а потом продают скачивания. Тысячи скачиваний. Если это работает так же, как моя сделка с ним, ему платят биткойнами, до которых он может добраться откуда угодно. Но я не знаю точно. Говорю вам, я тут вообще причастен лишь с краешку. Просто покупатель.

Покупатель, который коллекционирует записи пыток и убийств невинных жертв. Меня тошнит, когда я вспоминаю, что эти руки прикасались к моей шее.

Майк заканчивает строчить свои заметки.

– Что-нибудь еще?

На экране Саффолк откидывается на спинку стула и говорит:

– Еще одно. – Смотрит в камеру и улыбается. Просто улыбается. Это жуткая, леденящая улыбка, и впечатление от нее усиливается тем, что пото́м он подмигивает. – Обязательно просмотрите до конца ту, первую видеозапись, которую показали мне, – ту, что сделана Ройялом. В самом конце вас ждет сюрприз.

Люстиг поднимается со стула и аккуратно придвигает его к столу.

– О да, я обязательно это сделаю, – уверяет он. – Но если вы думаете, что напоследок сможете повеселиться, наблюдая за мной, мечтайте об этом дальше. Вам некоторое время придется привыкать к одиночеству в запертой комнате. Можете назвать это предварительной репетицией остатка вашей жизни.

Через минуту он появляется в комнате наблюдения, кивает нам и сразу же обращается к технику:

– Радж, прокрутишь для меня?

– Можете посмотреть со стоп-кадра. Сейчас загружу, – отвечает техник. Он встревоженно смотрит на Люстига поверх наших голов. – Вы точно хотите это увидеть?

– Если я этого не сделаю, значит, не исполню свои обязанности. А ты видел все до конца?

Техник отводит взгляд.

– Я еще не закончил.

– Тяжелая работа, понимаю, – почти мягко говорит Майк. – Я закончу ее за тебя. Буду фиксировать тайминг по мере просмотра.

Радж, похоже, испытывает подлинное облегчение – я осознаю́, что это, должно быть, часть его работы. Просматривать один ужас за другим, сводя их к пикселям, свету, тени и звуку.

– Сейчас загружу до того места, где закончил фиксировать логи. Наушники рядом с монитором, сэр. Спасибо.

Когда Люстиг проходит мимо Сэма, тот ловит его за плечо:

– Эй, ты серьезно намерен играть в его игру?

– Должен, – отзывается Майк. – Поверь, мне до чертиков не хочется этого делать. Ждите здесь.

Мы ждем. Время от времени я посматриваю на Люстига. Это длится долго, и все это время в комнате царит почти полная тишина, только поскрипывают наши стулья и шуршит по бумаге ручка Люстига. Но примерно через полчаса вдруг раздается громкий скрежет, когда Люстиг резко отодвигается от маленького серого стола. Я поднимаю взгляд. Сэм тоже. Люстиг вскакивает на ноги, не снимая наушников. В этот короткий момент его лицо искажено от изумления. Он прошел закалку ужасом, яростью и жестокостью – так что же могло изумить его так, чтобы он не совладал с собой? Люстиг нажимает клавишу компьютера, срывает наушники и широким шагом подходит к нам. Ко мне. Берет меня за руку выше локтя и тащит к столу. Его ногти больно впиваются мне в кожу, и, когда я пытаюсь сопротивляться, он продолжает волочить меня. Все мои инстинкты бьют тревогу, и я подавляю желание ударить его – со всей силой, что у меня есть.

Я не позволяю людям обращаться со мной так.

Но он – агент ФБР, и я понимаю, что сопротивление лишь ухудшит ситуацию.

– Эй! – восклицает Сэм, но Люстиг не обращает на него внимания, продолжая волочить меня к компьютеру. Сэм идет следом за нами. – Майк, какого черта ты делаешь? Ты не можешь…

Голос его осекается, когда мы оба видим, что высвечивается на экране.

Меня охватывает острое, жгучее ощущение нереальности. Я снова чувствую головокружение и теперь даже рада, что Люстиг крепко держит меня за руку, не давая упасть. Потому что на экране, где застыл стоп-кадр, истекает кровью кричащая жертва. Стоящий перед ней Мэлвин протягивает руку за зловещего вида ножом.

И кто-то подает ему этот нож.

Этот «кто-то» – я. Вижу свой профиль. Я стою прямо перед камерой, возле стены, на которой развешаны ножи и молотки. Инструменты Мэлвина.

И улыбаюсь.

– Я арестовал бы тебя ко всем хренам прямо сейчас, – обращается ко мне Люстиг, – вот только у меня нет таких полномочий, а власти Канзаса уже оправдали тебя, мразина. А теперь садись и расскажи мне все, что знаешь о Мэлвине Ройяле. Немедленно.

Я цепенею. Я чувствую себя… пустой. Сажусь, не сводя взгляда с экрана. Со своего лица – с лица Джины Ройял. Говорить больно, но я заставляю себя сделать это.