Поэт отправился за привратником. Сперва думал, что они двинутся к дормиторию или в беседницу, но бенедиктинец повел его по галерее к церкви. Открыл ключом боковую дверь и провел гостя на хоры. В святыне царил мрак. Огромный свод исчезал во тьме, гигантские колонны выстреливали в черноту, соединяясь с невидимыми ребрами потолка. Сквозь витражи в западной розетке врывались багряные лучи солнца, бросая голубые, красные и зеленоватые отсветы на череду молелен по бокам трансепта. Это был единственный источник света в церкви. Однако он безошибочно указывал дорогу туда, куда они направлялись. Привратник отворил ключом решетку в ту молельню, где по стенам вились змеи и василиски, а на каменных эпитафиях смерть, одетая в прекрасный нюренбергский доспех, приглашала на танец аббата или приора монастыря.

– Ничему не удивляйтесь, – прохрипел бенедиктинец. – Брат Арнальд не живет в дормитории с остальными монахами. Вот уже много лет как он обрек себя на одиночество и посвящает свое время лишь молитвам и помощи убогим.

Они направились к угловой молельне. Здесь, между стенным барельефом Богоматери среди детских скелетов и надгробием некоего богатого рыцаря в кольчуге – наверняка дарителя или благодетеля церкви, втиснулась каменная лестница, ведущая в катакомбы. Привратник вынул из держателя факел, высек огонь и повел Вийона сквозь тьму подземелья. Они сошли вниз, свернули направо и двинулись по коридору, что шел через оссуарий[48], где свет факела отражался в лужах и влажных, покрытых селитрой стенах, а среди костей и желтоватых черепов шныряли крысы. Брат привратник отомкнул еще одну решетку – изъеденную ржавчиной и выгнутую, и ввел Вийона в небольшое круглое помещение. На выщербленных колоннах виднелись старые узоры и орнаменты, на стенах – остатки латинских надписей. На одной из стел сохранилась едва заметная надпись: Narbo Martius III, из чего можно было сделать вывод, что они находятся в старейшей части церкви, помнящей еще времена вечной Римской империи.

– Готов ли ты встретиться с братом Арнальдом? – спросил привратник. – Очистил ли ты свою душу, чтобы воспринять его голос?

Вийон замер. Нигде не видел он никакого монаха. Было тут холодно, но не сыро, свет заходящего солнца проникал сквозь узкую щель в стене. Красноватый столп падал на каменную облицовку колодца, на коловорот, ведро и цепь в центре помещения.

– Я не вижу тут брата Арнальда.

– Ты слеп и глух, брат, – проворчал привратник. – Отвори свое сердце – и увидишь. И не бойся, поскольку вера твоя будет тебе щитом. Тут, под нами, келья брата Арнальда.

Привратник подвел его к колодцу. Вийон думал, что увидит там бездонную дыру, однако увидел щель, в которой не поместился бы и человек, щель, ведущую вниз, в таинственную пропасть. Внизу тлел теплый, желтоватый отблеск горящей свечи, а может, факела. Все указывало на то, что намного ниже того места, где они пребывали, находилось закрытое помещение, а в нем…

– Брат Арнальд не может покинуть келью, поскольку у нее нет выхода. Только через это отверстие он получает слова утешения и еду.

Вийон не ожидал ничего подобного. Нечто столь жуткое он видел впервые в жизни. Смотрел вниз и открывал рот от ужаса. Увидел, что ниже, на дне колодца, слабый свет свечи потускнел, словно некто, там пребывающий, услышал их разговор и приблизился к отверстию.

– Пиши, брат, что ты хотел узнать, – привратник втиснул Вийону в руку восковую табличку и стило. – А потом прочти покорно ответ брата Арнальда.

Вийон почувствовал, что обливается потом. Собрался с мыслями и ухватился за стило.



Достойный брат. Нам нужна помощь и поддержка.

В городе появились искалеченные дети. Провещают приход Зверя, чему будут предшествовать семь несчастий. Зверь – это демон? Если так, то кто стоит за его призванием?

Помогите!



Привратник вложил табличку в ведро и с грохотом опустил его вглубь таинственной пропасти. Ждали недолго. Скоро цепь натянулась дважды, как если бы Арнальд подавал знак, что можно вытягивать ведро. Бенедиктинец начал вращать рукоять, и вскоре ведро было уже наверху. Лежала в нем та же восковая таблица, теперь покрытая неясными письменами.

Вийон задрожал, взяв ее в руки. Почерк брата Арнальда был неровный, нечеткий.



И сказал Иисус: познай то, что перед лицом твоим, и то, что скрыто, откроется тебе. Ибо нет ничего тайного, что не будет явным.[49]



Сколько лет мог провести в столь страшном одиночестве брат Арнальд? Казалось, он настолько же стар, как и сам монастырь. У Вийона дрожали руки, когда он писал:



Брат Арнальд! Что же тогда перед лицом моим, чего я не вижу?



Цепь застучала вновь, когда он посылал свой вопрос в бездну. Ответа не пришлось долго ждать. На табличке было нацарапано всего несколько слов.



Ступай завтра к Древу Умерших, едва только пробьет hora prima. Sola beatitudo.[50]



Когда Вийон прочитал эти слова, привратник отобрал у него табличку.

– На сегодня хватит, – сказал. – Брат Арнальд дает знать, что не желает более говорить. Пойдем.

Вийон взглянул вниз. Желтоватое сияние в щели усилилось, как если бы монах отошел от колодца и перестал заслонять свечу или светильник. Привратник показывал обратный путь. Двинулись сквозь тьму.

– Сколько лет уже как брат Арнальд обрек себя на уединение?

– Один Господь знает, – прохрипел привратник. – Он уже был тут, когда я пришел в монастырь, то есть лет тридцать тому назад. И наверняка останется, когда мои кости лягут в землю. Его уединение – не наказание. Этот боголюбивый муж сам приказал замуровать себя в келье, чтобы посвятить себя молитве и размышлениям и чтобы не чувствовать никаких искушений со стороны мира. Коридор, ведущий в его келью, был завален камнями, дверей там нет. Только сквозь щель наверху наш достойный брат принимает скромную еду, масло для светильника и книги.

– Правда ли, что некогда он был экзорцистом?

Привратник пожал плечами.

– Не знаю. Он никогда об этом не вспоминал. Но такой мудрый человек наверняка всякий день общается с духами и демонами.

– Но не слишком ли велико его отречение?

– Все это случилось еще при прошлом аббате – Руперте из Русильона. Не знаю, отчего он это позволил. Брат Арнальд пользуется огромным доверием у наших монахов. Это святой человек, которого ангелы живьем в рай заберут и который к тому же читает в мыслях верных, как в открытой книге. А от наших братьев узнает, что происходит в мире.

Вийон даже вздрогнул, подумав о том, что мог переживать человек, который столько лет провел в одиночестве, в закрытой, замурованной келье, погруженный в молитвы, один на один с книгами. Как он выглядел? Как изменились его разум и тело?

Его прошиб ледяной холод. Он живо зашагал за привратником, чтобы как можно быстрее выбраться из подземных лабиринтов монастыря.

* * *

– Древо Умерших? – диакон Бернар нахмурился. – Ну да, должно быть, это старый дуб неподалеку от перекрестка дорог под Каркассоном.

– Странное название.

– Плебс и селяне говорят, что место это проклято. Но я не слыхивал, чтобы там находили что-нибудь особенное. Что ж, завтра нас ждет поездка.

– Я пойду один.

– А откуда тебе знать, что ты найдешь под деревом? А вдруг встретишь там Зверя?

– Я рискну, преподобный диакон.

ІІІ

Как Вийон и обещал, он пошел к Древу сам. Долго думал, имеет ли смысл то, что он делает. Казалось ему, что он как последний дурак без всякой причины оказался втянут в темную и страшную историю. Но решение каждой следующей загадки приближало его к Марион, которая, несомненно, была связана с этими мрачными событиями. Он должен был ее найти. Должен был обменяться с ней хотя бы словечком.

Осенний лес тонул во мгле. Вийон ступал по толстому ковру сухих листьев, крался от дерева к дереву, обходил ямы и поваленные стволы деревьев. Когда в белесых испарениях впереди замаячило толстое, раскинувшее ветви Древо Умерших, он остановился и спрятался за мшистым стволом. Натянул на голову капюшон старого рваного плаща и осторожно выглянул.

Много столетий назад на поляне построили часовенку или небольшую церквушку. Когда здание опустело, а крыша завалилась, посредине его вырос огромный, покрученный дуб, который за века приподнял часть стен и контрфорсов здания, сокрушил камни и остатки бочарного свода. Огромное дерево встало над руинами, а потом засохло и таким уже и осталось, разбросав во все стороны культи скрещенных ветвей, – словно лапа дьявола, что вылезла из-под земли, разрывая часовню на куски. Это было жуткое и мерзкое место.

Вийон подкрался поближе. Вокруг часовни он не увидел ничего подозрительного. Пустой лес был окутан туманом и испарениями. Не чуя под собою ног от страха, поэт шел все дальше, приближаясь к полукруглой, надщербленной арке, на которой дожди за несколько веков затерли уже почти все украшения. Нечеткие, растрескавшиеся фигуры Христа и рыцарей глядели на него каменными глазами, когда он переступал порог.

Вошел внутрь и оказался меж обрушенными остатками стен. Вместо пола под ногами его была бурая земля, усеянная ворохом золотых листьев, а небо над головой затянули осенние испарения.

Вийон подошел к дереву, высившемуся среди руин, мрачному и злому, перекрученному ветрами и непогодой. Обошел его вокруг, но не заметил ничего особенного. Взглянул под ноги, осмотрел корни, остатки аркад, стены строения.

Нигде не нашел ничего подозрительного. Никаких следов раскопок или знаков, никаких римских цифр, нацарапанных на стенах. Это были просто старые, давно заброшенные руины и мрачное дерево, которое могло бы присниться в кошмарных снах многим богобоязненным горожанам.

Внезапно сзади, у входа в разрушенную часовню, треснула ветка. Вийон обернулся, вспугнутый, держа руку на чинкуэде. Около арки стояли трое мужчин, закутанных в длинные серые плащи.

Они явно не были удивлены встречей. Спокойно, без спешки вошли внутрь, а потом каждый из них трижды преклонил колени.

– Здравствуй, добрый человек, – отозвался один из незнакомцев.

Вийон замер. У мужчин, кажется, не было дурных намерений, хотя они и были вооружены. На спине одного висел арбалет, а остальные носили под плащами корды. Поэт не знал, что ответить. На всякий случай он преклонил колени – тоже трехкратно.

– Я рад вас приветствовать, – сказал он. – Вот только я не добрый человек, но вор, разбойник и пьяница, полный надежды, что после искупления он сможет пройти во врата рая.

– Мы тоже не добрые люди, – ответил незнакомец. Длинные белые волосы выбились из-под его капюшона. – Тогда подождем христианина, что окажется лучше нас. Вскоре он должен прийти.

Вийон кивнул. Догадался, что вот-вот станет свидетелем некоего странного обряда – вызывания духов, а может, и почитания дьявола. Кажется, эти люди приняли его за одного из своих. Он не знал, что предпринять – убежать или остаться и изображать человека, посвященного в тайну? Он доверился Господу и принялся покорно ждать, что произойдет.

– Давно ли сюда приходите? – спросил через минутку незнакомец.

– Недавно.

– Жаль, потому что я тоже, – прошептал тот. – А я рад был бы послушать о добрых христианах. Возможно, они сумели бы отпустить мне грехи.

– И много их у вас?

– Сколько звезд на небе.

– Точно так же, как и у меня.

– О нет, – сказал тот. – У меня-то наверняка побольше. Даже настоятель Вальтер не принял у меня покаяния и не назначил искупления, – добавил шепотом.

Где-то позади раздались голоса. А потом внутрь руин вошло несколько человек. Все были одеты скромно – в плащи с капюшонами и серые уппеланды. Вийон понял, что среди них были и женщины. Люди прибывали, то и дело подходил кто-то еще. По звону рыцарских острог, по красной и синей материи, что тут и там выглядывала из-под темных плащей, по усам, бородам и коротко остриженным головам можно было предположить, что собрались тут как патриции из города, так и представители рыцарского сословия. Рядом с ними стояли, преклонив колени и переглядываясь, нищие и калеки, старцы и простые селяне. Пастухи и слуги. Прекрасные дамы и безобразные старухи.

– Братья и сестры!

Вийон вздрогнул. Горбун из собора, одетый в черные пятничные одежды, появился в руинах, словно черт из магической шкатулки. Он встал рядом с Древом Умерших, и могло показаться, что фигура его растет, делается мощнее, почти нависает над собравшимися.

– Собрались мы тут, гонимые страхом и тревогой перед близящимся Зверем, что преследует город и вскоре сделает так, что улицы Каркассона омоются кровью. Невозможно его победить, поскольку он – творение и дело дьявола, Демиурга зла, владыки тьмы и неправедности. Отворите же сердца к истине и убедитесь, каково истинное лицо мира, который видится вам лишь тюрьмой и ловушкой. Зверь делает очевидным, что мир, на который вы смотрите, зол, что это ад и вековечная дорога проклятия. Мир, что окружает нас, принадлежит дьяволу и его демонам. Нет в нем справедливости и благообразия, нет милосердия и милости. Священники и монахи врут вам, твердя, что они смогли бы спасти душу от Демиурга, ибо Церковь – это Блудница Вавилонская, которая уже много столетий пребывает во власти дьявола!

Слушающие опустили головы. Голос говорящего окреп, зазвучал как ангельские трубы и совсем не напоминал бормотания глупого слюнявого горбуна.

– Священники и монахи не обладают силой, способной защитить вас от Зверя! Разве не молитесь вы в храмах о помощи и милосердии? И были ли молитвы ваши услышаны? Нет! Когда верные молили Бога о прощении, на них упал колокол, убивший множество людей. Фальшивая сила Церкви сломалась в столкновении со Зверем, да к тому же священники, как и сам демон, служат одному и тому же господину – князю тьмы!

Вийон поднял голову и задрожал. Горбун и правда вырос, выпрямился.

– И как нам защищаться от демона, брат?! – спросил кто-то из собравшихся. – Как мы можем спастись? Должно ли нам покинуть город?

– Если откроете глаза на истину, Зверь вас не тронет. Более того, вы спасете свою бессмертную душу и выведете ее из телесной неволи. Освободите ее, раз уж все мы обречены быть пленниками в этом мире, в ужасных, падших и искалеченных телах. Мы – ангелы, которые много веков назад согрешили перед Отцом Света и были обречены на существование в телах смертных. Пока вы пребываете в них, вы зависите от воли Демиурга и посланного им Зверя.

– И что же нам делать? – спросил кто-то.

– Освободитесь от земной оболочки! Примите консоламентум, и тогда плененный в вас ангел получит свободу после смерти тела и вернется на небеса, чтобы соединиться с Отцом Небесным. Когда-то давно и у меня на глазах была пелена. Но я прозрел, когда годы назад Добрые монахи показали мне здесь, в этом самом месте, что мир наш – тюрьма. Пойдите вслед за мной – и станете Добрыми людьми. Откройте душу вашу консоламенту, как делает нынче наш брат Винсен, и злые демоны не притронутся ни к вам, ни к вашим семьям.

Консоламент, Добрые люди… Вийон уже знал, во что он встрял. В Каркассоне больше двух столетий после крестовых походов продолжает действовать секта альбигойцев! А горбун наверняка один из их Перфекти – катарских Совершенных, которые столетия тому назад странствовали по всему Лангедоку, проповедуя свою веру и одаряя верных утешением.

Горбун уже вознесся над верными – огромный, прекрасный, гордый и несгибаемый, словно ангел. Вийон удивился. Казалось ему, что Совершенный растет и делается сильнее, что он уже выше на несколько голов всех здесь присутствующих и даже – что из спины его появляются серебристые крылья.

Горбун направился к Вийону! Нет! Прошел мимо в шаге. Из толпы выступил юноша, который отвесил калеке троекратный поклон. Поэт дрожал от волнения. Боялся, что его узнают. Готов был схватиться за кинжал.

– Проси со мной Господа, чтобы тот захотел сделать меня Добрым христианином и довел до доброго конца, – прошептал юноша.

– Да снизойдет Господь, чтобы сделать тебя Добрым христианином, – ответил горбун. – Ты здесь, чтобы принять утешение и прощение грехов, удостоиться милости через Добрых христиан. Это – духовное крещение Иисусом Христом и Духом Святым! И если стоек ты в своем намерении освободиться от земной оболочки, назови Господа именем Его.

– Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя как на небесах, так и на земле. Хлеб наш присносущий[51] дай нам днесь. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть Царствие, и сила, и слава, во веки веков. Аминь.

Вийон посматривал на это искоса. Значит, вот как выглядел консоламент, о котором ему доводилось слышать и о котором читывал он в книгах. Только что услышал он «Отче наш» в катарском варианте.

– И вот спрашивает нас брат наш, отпустим ли мы ему грехи его. Ибо сказал Господь: не судите, и не судимы будете; не презрите, и не презираемы будете; прощайте, и да простится вам!

– Прощаем, – повторили хором все присутствующие, и Вийон, хотел он того или нет, сделал так же. Поэт не знал, насколько велики могли быть грехи этого юноши; однако не подлежало сомнению одно: наверняка были они многократно легче, чем его собственные.

– Брат Винсен, не утаил ли ты грехов? Желаешь ли по собственной воле и без принуждения принять нынче духовное крещение, понимая, что оно означает? Хочешь ли освободиться от телесной оболочки, дабы подобно ангелу подняться над этим страшным миром? Хочешь ли сделаться Добрым христианином?

– Благословите меня.

– Крещу я водой, но тот, кто придет после меня, – сильнее меня. Он окрестит вас Духом Святым и огнем.

Горбун подошел ближе и положил руки на плечи юноше.

– И когда Павел наложил на них руки, Дух Святой низошел на них. И пусть низойдет так и на тебя в сей час. Прими благословение от Бога и от нас. Пусть Бог благословит тебя и пусть хранит душу твою от злой смерти, и приведет тебя к доброму концу. И пусть сбережет тебя от Зверя.

Один из Кредентес подал горбуну Священное Писание. Тот поднял Евангелие вверх, а потом положил его юноше на голову.

– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его…[52]

– …Итак, Винсен, теперь ты Добрый христианин. Помни о постах и аскезе. Нельзя тебе жить телесно, творить зло, клясться, красть, убивать, есть мясо и прочее, что есть результатом соединения. Ведь во всех живых существах заключены духи ангелов, что были сброшены с небес на землю, а убивая их, заставляем мы наших братьев вечно странствовать из тела в тело – без цели и к погибели. А вы радуйтесь, верующие, ибо еще один из вас счастливо достиг избавления и отныне не должен пугаться Зверя.

Верные принялись преклонять колени и троекратно кланяться.

– Помоги нам! – крикнула какая-то женщина. – Спаси от Зверя. Молю…

– Всякий, принявший консоламент, – сказал горбун, – будет свободен от страха пред демоном. Но и вы, честны́е Кредентес, не должны бояться его дыхания. Высматривайте знаки! Высматривайте цифры от Бога, которыми тот предостерегает от близящегося несчастья. Если же увидите их, бегите оттуда как можно скорее, и ничего с вами не случится!

Вийон склонил голову. Не слушал уже. Знаки… Цифры, которые горбун вырезал на стенах и дверях, были сигналом для альбигойцев, что вскоре в этом обозначенном цифрами месте случится несчастье. Значит, вот в чем дело… Церковь была бессильна перед лицом катаклизмов, обещающих пришествие Зверя. И не смогла бы их сдержать. Поэтому перед лицом смерти и под влиянием угроз мещане и рыцари отворачивались от римского креста, чтобы обратиться к вере Добрых людей… Но кем были эти Добрые монахи? И какую роль во всем этом играла Марион? И откуда, черт побери, горбун знал, где произойдут очередные катаклизмы?

Он поднял голову и замер. Горбуна уже не было подле дерева. Черт побери, куда же он пошел? Вийон бросил короткий взгляд назад. Катары стояли на коленях, опустив головы, а калека проталкивался между ними, уродливо раскачиваясь. Совершенный уменьшился в размерах, посерел. Вновь сделался отвратительным горбуном в порванной йопуле и быстро шел в сторону выхода.

Вийон не мог потерять его из виду. Вскочил на ноги и двинулся за Совершенным, провожаемый удивленными взглядами. Кого-то оттолкнул, кому-то наступил на ногу. Знал, что так легко навлечет на себя подозрения, но рисковать не мог. Горбун вот-вот мог исчезнуть из виду. Он выскочил за арку церквушки и остановился, тяжело дыша. Лес тонул во влажном тумане, а горбуна и след простыл…

Вийон напрягал зрение, пытаясь пронзить взглядом туман. И увидел карлика! Далеко, в овраге, заметил прихрамывающего калеку. Вор не стал ждать. Пустился бегом – от дерева к дереву, от куста к кусту. Прятался, когда ему казалось, что преследуемый может обернуться, бежал быстрее, когда тот вжимал голову в кривые плечи и шел лесом. Вийон был уже уверен, что горбун от него не сбежит.

* * *

– Изабель, Марго, что с вами случилось?

Дети обернулись к отцу, и Алоиз задрожал. У его дочерей были выдавлены глаза. Из черных дыр капала кровь…

– Боже! Дети! Мои дети! – зарыдал Алоиз.

– Зверь уже близко, – сказала Изабель мертвым голосом. Указала на запад рукой без пальцев.

Ее сестра захрипела. Плевалась кровью. А потом раскрыла лохмотья, показывая отцу разрезанный живот, из которого вываливались внутренности.

– Случатся еще три несчастья. Они обещают приход Зверя, что уничтожит город.

Алоиз бросился к детям. Хотел схватить Изабель за руку, но… не почувствовал под пальцами ничего. Рука прошла сквозь ее тело, словно сквозь дым.

Призрак его дочери обернулся… Теперь была она куда страшнее. Раскрыла окровавленные губы, рот, полный острых зубов, а потом побледнела, сделалась полупрозрачной и с воем улетела куда-то вверх…

Купец остался один на узкой улочке. Бегом бросился к своему дому. Словно буря ворвался в ворота и вбежал в вонючий, грязный двор.

Дочери его играли в компании соседских ребятишек. Вернее сказать, со смехом убегали от Винсента, который гнался за ними, держа за хвост труп крысы.

– Марго! Изабель!

Они послушно подбежали к отцу. Были целы и здоровы. Купец заключил их в объятия и заплакал.

– Что с тобой, господин отец? – спросила старшая и более смелая Изабель.

– Что с нами будет? – выдохнул купец. – Что будет со всеми нами?!

– Ничего с вами не случится… Мы с сестрой помолимся за ваше здоровье… Вместе с Богоматерью. Да, отец. Все будет хорошо, – прошептала Изабель.

Увы, Алоиз этих слов не расслышал.

* * *

Вийон догнал горбуна на третьем проеме моста, что соединял Нижний город с верхней частью Каркассона. Протиснулся сквозь толпу калик перехожих и нищих, в последний миг увернулся от повозок, что везли на рынок сельдь и бочки с вином. Отогнал двух бездомных собак, которые хотели добраться до его порванной йопулы, и проскользнул мимо сборщиков налогов, занятых спором со старым евреем, что нес на торг плетеную корзину, полную чеснока и лука.

Горбун стоял у каменного креста в третьей из двенадцати арок моста, спиной к Вийону и шумной улице. Поэт приблизился, держа под плащом вытащенную заранее чинкуэду. Когда оставалось до него еще пару шагов, горбун обернулся. Глянул испуганно влево-вправо, но бежать было некуда. Разве что прыгнуть во вспухшую от осенних дождей Оду.

Вийон схватил его за плечо и толкнул на крест. Горбун застонал, дернулся, но вор без труда удерживал его, закрывая от людей. А потом приставил к его горлу клинок.

– Отчего ты хочешь привести Зверя в город?!

– Не я! – прохрипел горбун. – Не я. Не я это сделал.

– Ты и твоя секта боретесь с Церковью. Из-за Зверя люди отворачиваются от попов и усиливают ваши ряды. Вместо того чтобы ходить на исповеди, принимают консоламент! Только вы получаете выгоду от несчастий.

– Это не я призываю Зверя… Молю, выслушай меня!

– Если не ты, то кто?

– Скажи инквизитору, что настоятель Вальтер из парафии Святого Назария… Он знал тайну. Он знал, что случится. У него нужно искать след…

– Во-первых, откуда ты знаешь о тайне настоятеля? А во-вторых, я не слуга инквизитора. У меня договор только с отцом диаконом. Взамен на помощь в деле Зверя он позволил мне остаться в городе, чтобы отыскать одну персону, с которой тебя видели. С этой блудницей и связан мой очередной вопрос. Важнейший для меня. Где Марион? Какая связь между ней, твоей сектой и Зверем?

– Ма… Марион?

– Да. Марион, шлюха из борделя Ого, которая ушла оттуда две недели назад. Никто ее не видел, никто о ней ничего не слышал, но вроде бы видели ее с тобой. Слушай, – выплюнул Вийон прямо в лицо горбуну, – срать я хотел на Зверя, инквизицию и на весь этот вшивый вонючий город. Я хочу отыскать Марион. Я должен ее увидеть.

– Не спрашивай о ней…

– Отчего?

– Марион ушла. Нет ее уже. Нет той женщины, которую ты знал…

– Она погибла? Ты убил ее, шельма! – Вийон сжал пальцы на горле у горбуна.

– Она потеряла сама себя. Отдала…

Вийон заглянул прямо в глаза горбуну. Совершенный смотрел не на него. Смотрел куда-то над его плечом.

Вдруг поэт услышал свист. Сразу же отпустил горбуна, упал на колени, ведомый безошибочным воровским инстинктом.

И только поэтому лезвие меча, которое должно было лишить его головы, рассекло воздух и выбило искру и щербину в каменном кресте.

Вийон мгновенно перекатился на бок, вскочил, в руке его блеснули чинкуэда и выхваченный из-за голенища сапога кинжал.

Они стояли перед ним втроем.

Справа высокий муж с остриженной по рыцарской моде седой головой, со шрамом на виске, левой брови и щеке, в сером плаще, из-под которого выглядывал фрагмент кармазиновой куртки. В руке он держал обнаженный корд. Слева – тот, кто миг назад хотел убить Вийона: молодой, длинноволосый, в белой якке, наброшенной на шнурованную по бокам кожанку. В руке его был выщербленный меч. Сзади оставался третий – в шапочке и кожаном кафтане. И с мерзким на вид моргенштерном.

Рыцарь, оруженосец и слуга. Вийон видел этих троих в разрушенной часовне около Древа Умерших. Они были катарами…

– Тебе повезло, Добрый брат, что мы успели, – подал голос седоволосый. – Этот гад прицепился к тебе как репей к собачьему хвосту. Волочился за тобой от самой часовни.

– Это шпион инквизиции, – проворчал молодой. – Слуга Вавилона, который святой Иоанн называл матерью греха и мерзости.

– Зарубим его! – обронил нетерпеливо рыцарь. – И дело с концом.

– Нет, – сказал горбун. – Отпустите его, пусть уходит.

– Ты обезумел, брат?

– Я все сказал.

Рыцарь кивнул.

Горбун отступил и двинулся через мост, раскачиваясь из стороны в сторону. Вийон хотел броситься следом, но седоволосый загородил ему дорогу.

– Куда ты, сукин сын? Мы еще не закончили.

– Ты и правда хочешь его отпустить, брат Мюрдош?

Поэт осмотрелся. Не пойми отчего, но мост был пустым. Вокруг лавок, будок и лотков не видно было ни единой живой души. Осенний ветер подхватывал с земли пыль, рвал полотняные навесы.

– Добрый Человек ошибался. Убейте его! – приказал рыцарь.

Вийон отхаркнул, сплюнул под ноги густой слюной. Растер ее в пыли.

– Развлечемся, – сказал мрачно. – Вы уже составили завещания, честной народ? Поручили душу Богу, а последние сребреники – своим шлюшкам?

– А ты свое написал? – спросил седоволосый.

– У меня немного богатств, которые я мог бы кому-то завещать…

Рыцарь опустил корд, довольно легкомысленно отнесясь к Вийону. Взглядом дал знак своему пажу.

Вор не стал ждать ни мгновения и как молния сам бросился на длинноволосого оруженосца. Принял удар его меча на скрещенные перед собой клинки кинжалов, одновременно отвесив ему мощный пинок в пах. Оруженосец завыл, подавился слюной и рухнул на колени. Оружие выпало у него из руки, зазвенело о камни.

Седоволосый крикнул.

Прислужник махнул моргенштерном.

Промазал.

Шипастый шар чуть задел руку Вийона.

– Ну, давайте, пуйники! – прошипел поэт. – Вперед, херы вы мохнатые! Что зенки вылупили?!

– Убить его! – рявкнул седовласый. – Вперед!

Бросились на него чуть ли не одновременно. Прислужник слева, рыцарь – со стороны лотков. Вийон отбил кинжалом удар меча, молниеносно упал на землю и перекатился через плечо. Слуга снова махнул моргенштерном, едва не попав по своему господину.

Поэт вскочил. Хотел бежать на западную часть моста, к Нижнему городу, но дорогу уже загораживал длинноволосый оруженосец, который только пришел в себя. Поэтому Вийон развернулся и помчался в другую сторону.

– В здравом уме и твердой памяти, из того, чем милостиво одарил меня Господь (и куда меньше – люди!), в бедствиях моих пишу завещание, в знак последней воли моей, единственной и неотменяемой! – выдохнул сквозь зубы.

Враги мчались следом. Но Вийон был быстрее. Бежал что есть духу по опустевшему мосту. Понял уже, отчего тут так мало людей. С востока, от Высокого замка, шла процессия флагеллантов. Были их сотни, возможно, тысячи… Вийону показалось, что чуть ли не весь Каркассон выполз на старый мост проявить покорность воле Господа. Головы, покрытые капюшонами с вырезами для глаз, склонялись покорно под свистом кнутов, бичей и ремней, падающих на нагие спины, рассекающих кожу, исторгающих из полуголых тел ручейки крови, оставлявшей пятна на брусчатке.

– Господь всемогущий, Боже праведный и истинный человек, Ты, что родился без греха из тела Девы Марии, Ты, что принял муку и смерть на древе истинного креста, Ты, чьи руки и ноги были пробиты, Ты, чей бок ранило копье, а из раны той вышла кровь, благодаря которой были мы искуплены от грехов, – дай мне слезу той воды, что вышла из Тебя, дабы обмыть мое сердце от всяческой грязи и любого греха, – повторяли тысячи уст.

Вийон ворвался меж искупающих грехи, растолкал первые ряды, оказался в середине толпы. Рыцарь и его люди ругались, орали, толкались где-то позади. Смерть была близко, очень близко.

– Спасайте, честной народ! – крикнул Вийон. – Еретики гонятся за мною! Альбигойцы, почитатели Зверя!

Никто не обращал на него внимания и даже не посмотрел в его сторону. Кнуты и ремни в размеренном темпе падали на голые спины, грохотали колотушки, люди танцевали, тряслись, топали, хлестали себя по спинам и загривкам.

– Libera nos, quaesumus, Domine…[53] – таков был ответ на его крики.

Уже высмотрели его! Уже заметили. Первым бросился в его сторону оруженосец. Рубанул сверху, быстро словно змея! Вийон отбил удар, одновременно выпустив кинжал и прихватив левой рукой рукав врага, притянул того к себе. Оруженосец хотел воткнуть пальцы ему в глаза, но поэт уклонился, схватил того за пояс, прыгнул ему за спину, а потом воткнул чинкуэду чуть выше поясницы. Оруженосец захрипел, задергался, Вийон придержал его в объятиях. Юноша хрипел, плевался кровью, она текла по кожаному панцирю, смешивалась в пыли и прахе с кровью бичующихся. Никто не обращал на них внимания.

– Sancte Michael Archangele, defende nos in proelio, contra neąuitiam et insidias diaboli esto praesidium…[54]

Вийон замер. Стоял неподвижно, держа окровавленного противника, забрызганный кровью бичующихся, окруженный толпой бьющих себя людей. На верху каменной стойки моста он вдруг заметил выцарапанный знак ІІІ. Римская «тройка»! Знак Зверя.

Бич пал на них совершенно неожиданно. Вийон взвыл, когда ремень рассек ему кожу на щеке, затылке и спине. Заорал и выпустил умирающего, заслонился рукой. Кто-то толкнул его, кто-то дернул. И только благодаря этому удар, нанесенный кордом седоволосого, только рассек ему кожу на плече и спине, а не перерезал ему поясницу и кости…

Поэт бросился в толпу. Седоволосый прыгнул следом, рубанул снова, на этот раз – промазал. Потом ткнул, но и тычок этот увяз в толпе. Вийон упал, снова получил батогом, кто-то пнул его, толкнул, наступил на ногу. Окровавленный и в синяках, он полз среди пинков, а рыцарь пробивался следом.

Кинжал! Где тут был кинжал?! Вийон заметил его, развернулся на четвереньках в том направлении, но чья-то нога отшвырнула оружие в сторону. Кинжал исчез среди босых ног.

– …Imperet illi Deus, supplices deprecamur: tuque, Princeps militiae caelestis, Satanam aliosąue spiritus malignos, ąui ad perditionem animarum pervagantur in mundo, divina virtute, in infernum detrude…[55]

Их окружало шествие женщин. Молодые, обнаженные до пояса, скрыв лица под капюшонами, из-под которых выбивались черные и светлые локоны. Кающиеся дамы, готовые пожертвовать своим телом и терпеть боль, чтобы вымолить защиту от Зверя. Кровь стекала по их прекрасным грудям и спинам, оставляя на полуголых телах темные полосы.

Вийон уже поднимался на ноги. Но кто-то пнул его в голову, и поэт опрокинулся навзничь. Крикнул, когда увидел над собой готового к удару седоволосого. Протянул руку в сторону – и тут его пальцы нащупали что-то холодное и скользкое… Рукоять меча, выпущенного из рук оруженосцем! Это был знак. Знак Божий. А может, воровское счастье Вийона?

Он заслонился в последний момент. Отбил корд, перевернулся на бок и вскочил с земли. Седоволосый уже примерялся ударить сверху, потом отдернул клинок, готовый уколоть. Поэт ускользнул от острия почти чудом.

Толпа флагеллантов разделила их, разбросала, разнесла по разные стороны моста. Вийон ударился об один из деревянных прилавков.

Знаки… Они были везде. На будках, на каменных стойках моста, на полотняных навесах.

– Горожане! – захрипел Вийон, но из горла его вырвался едва лишь шепот. – Люди-и-и! Убегайте! Тут знак Зверя! Будет катастрофа. Бегите с моста!

– …Oremus. Deus refugium nostrum et virtus, populum ad te clamantem propitius respice; et intercedente gloriosa et immaculata Virgine Dei Genitrice Maria, cum beato Josepho eius Sponso…[56]

Таков был их ответ. Вийон взмахнул окровавленным мечом, ударил рукоятью ближайшего из флагеллантов, но никто его не слушал. Никто не обращал на него внимания. Он должен был бежать! Бежать как можно скорее!

Находился он у четвертого пролета моста. Ближе к Каркассону, чем к Нижнему городу. Развернулся в сторону цитадели, и вдруг клинок корда разбил доски, перерезая жерди, к которым был привязан полотняный навес. Вийон отскочил. Ворвался между лавок, разодрав йопулу о гвоздь, вскочил на каменную балюстраду.

Седоволосый бросился следом. Они сошлись рядом с бичующимися. Звенела сталь, клинки встретились снова. Бились как равный с равным: удар, блок, укол, уход, дистанция…

– Убегай! – крикнул Вийон. – Мост упадет! Уходим!

– Ступай в ад, глупец! – рыкнул рыцарь.

Разбойник ударил изо всех сил. Лупил, словно молотом по наковальне, отбивал уколы, пытаясь любой ценой пробиться к концу моста. Он должен был отсюда сбежать! Должен был выжить. Должен был найти Марион!

Седоволосый ничем не выдавал себя, лицо его ни капли не изменилось, но острый слух Вийона выхватил тихий хруст камня за спиной. Тот второй… Слуга заходил с тыла! Поэт не мог прыгнуть в толпу, потому что справа от него стояли кучи бочек и мешков. Единственное, что он мог сделать, это…

Солнце… Оно давно уже выглянуло из-за туч, кладя кровавый отсвет на мост, обводя алым башни Каркассона.

Вийон услышал свист воздуха, рассекаемого цепью, – это слуга размахнулся моргенштерном! Поэт моментально отступил, припал к земле и махнул мечом у себя за спиной.

Тень слуги, легшая на купеческую лавку, пошатнулась, когда меч проткнул ему бок. В этот же миг шипастый шар раздробил череп рыцаря, который как раз подался вперед, чтобы приколоть Вийона кордом.

Мост внезапно вздрогнул. Каменные опоры начали с грохотом рушиться. Поэт почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он перепрыгнул над большой трещиной и добрался до широкой балюстрады. Оглянулся, чтобы посмотреть на процессию флагеллантов.

– Бегите! – крикнул им.

Поздно!

С грохотом треснули каменные подпорки и свод моста. Две опоры упали в реку, потянув за собой людей. Хоральная мелодия, свист кнутов и грохот колотушек превратились в стон, крики, хриплый рев ужаса и боли. Ряды полуголых фигур замерли, а потом вся толпа бросилась – воя и топча падающих – прочь с моста, подальше от пропасти, от реки, в которой метались тонущие.

Вийон стоял на балюстраде. Из ран его текла кровь, тело била дрожь, силы покидали его. Зверь вновь прошел в шаге от него. И по-прежнему целые лиги отделяли его от Марион.

* * *

– Все потихоньку проясняется, – сказал диакон. – Этот адский горбун и его секта альбигойцев хотят привести Зверя, чтобы уничтожить Церковь в Каркассоне. Я должен как можно скорее связаться с инквизитором. И поручить стражникам схватить горбуна.

– Ай! – крикнул Вийон. – Не так сильно.

Он лежал на лавке, а диакон, который, как оказалось, был также и цирюльником, зашивал ему рану на спине.

– И должно болеть. Неплохо тебя украсили. Для такого пройдохи, как ты, это всего лишь парочка благородных шрамов, которыми ты будешь хвастаться перед продажными девками.

– Горбун уверял, что это не он призывал демона, – сказал вор. – Просил передать это инквизиции. Поэтому я говорю об этом вам. Ну и однажды он спас мне жизнь… Второй раз тоже хотел спасти, но его не послушали.

– Врал. Как говорил Бернар Ги, даже ученые мужи бывают сбиты с пути еретиками, которые преисполняются гордыни, когда видят, как они могут ими крутить.

Вийон снова заохал, когда священник продолжил накладывать швы на рану.

– Похоже, дело идет к скорой развязке. Мы нашли тело одного из нападавших, которые хотели тебя убить. Это Мюрдош де Вермий. Дворянчик из обедневшего рода, из-под Русильона, его давно подозревали в связях с еретиками. Полагаю, что по этой ниточке мы быстро доберемся до клубка, а при случае – сплетем не одну петлю для виселицы.

– И все же, отче, полагаю, мы еще всего не знаем. Не знаем тайну, которую, по словам горбуна, скрывал настоятель вашей парафии. Кем были Добрые монахи, о которых вспоминал горбун? Те, которые, по его словам, склонили его к катарской ереси? Которые говорили устами Жана Валери? Есть много загадок, на которые мы не знаем ответа. Возможно, в основе всего этого лежит какая-то мрачная история, в которой замешан покойный священник Вальтер. В любом случае его что-то связывало с горбуном… Мне было бы интересно узнать, что именно.

– К чему ты ведешь?

– Кто были те Добрые монахи? Наверняка альбигойцы! А если они происходили из того монастыря, в котором мы были? Ай!

– Сен-Роше-де-Пре – единственный монастырь в окрестностях. Препозит настаивает, что в его аббатстве никогда не случалось греха апостазии.

– И это с тем же успехом может означать, что он что-то скрывает. А если это монахи из аббатства некогда впали в ересь, то где искать сведения о них? В ежегодниках?

Диакон замер с окровавленной дратвой в руках.

– О таком не станут писать ни в одной из монастырских хроник. Но, возможно, ты найдешь эти данные в свитке мертвых.

– А что это такое?

– Книга, в которой записывают имена и прозвища умерших братьев. Даже тех, кто был изгнан из ордена – ведь тогда они становятся мертвыми для остальных братьев.

– А приор даст мне доступ к таким книгам?

– Я напишу ему письмо. Официальное, в котором представлю тебя своим секретарем, будешь искать имена заслуженных братьев, которых, скажем, мы хотим упомянуть в молитвах к Господу во время благодарственной мессы, посвященной удаче и счастью аббатства. Когда же окажешься в монастыре, держи глаза и уши широко открытыми.

ІІ

– Воистину достойно и справедливо, что отец Бернар помнит о нашем скромном аббатстве, – сказал брат тезаурарий[57], кладя очередную толстую книжищу на tabula plicata, за которой сидел Вийон. – Выбирайте мудрых братьев, о чьих достоинствах стоит вспомнить.

Только-только началась вечерня, поэтому в монастырском скриптории, что находился на втором этаже капитулярия, было совершенно пусто. Возможно, по этой причине тезаурарий – низкий и толстый монах с безволосой головой и тремя подбородками – позволял себе относительно Вийона маленькие нежности. Сперва, словно бы случайно, задел рукой грудь поэта, потом наклонился низко, болтая что-то бессмысленное, причем губы его и язык находились опасно близко от уха Вийона. И наконец, бесцеремонно похлопал вора по бедру. Вийон переносил все это со спокойствием, достойным Зенона-стоика, и с кротостью в духе Сенеки. Ведь любая страница книги в полотняном переплете могла приблизить его к разгадке тайны.

– Эта благодарственная месса – не что иное, как увенчание вашей набожной жизни, – сказал Вийон. – Всем ведь прекрасно известно, что монастырь ваш никогда не запятнан был грехом апостазии. А это достойно похвалы, брат.

– А и правда, – монах наклонился к уху Вийона и вновь почти коснулся его языком. – Во всем Лангедоке не найдете вы стольких достойных и богобоязненных братьев. Нет у нас содомии, как в Клюни или Сито́, не дают тут воли порочным желаниям, – язык его защекотал ушную раковину Вийона. – Ведь вам наверняка известно, что в других монастырях монахи частенько предаются безбожной содомии с мужчинами. Тьфу! Срамота божья!

Вийон деликатно снял руку монаха со своего колена. Тот облизнулся мерзко и побрел в библиотеку. При этом хихикнул жеманно и подмигнул поэту.

Франсуа вздохнул и углубился в книги. Ах, эти духовные лица! Вечно в голове у них аморы. Несколько лет назад его прекрасно складывавшаяся карьера была погублена, когда он ткнул кинжалом священника Сермуаза, – стал слишком назойлив и сделал ему предложение, рядом с которым похотливые фантазии обитателей Содома выглядели как невинные игры малых ребятишек со своим естеством.

Он вернулся к чтению. Переворачивал листы, неровно вшитые в книгу. Двигал толстенные тома и не мог найти ничего, что навело бы его на след оных Добрых монахов, о которых вспоминал горбун.

Кем они были? Происходили ли из этого монастыря? Свитки мертвых об этом не упоминали. Это были списки братьев, умерших от старости или болезней, и рядом почти с каждым именем имелись различные эпитафии, стихи или молитвы. Некоторые страницы были истрепаны, другие – порваны: как видно, нелегкая у них была судьба. Большая часть их была переплетена в кожаные или полотняные обложки, подрезанные, если оказывались слишком большими.

Он дошел до конца. Просмотрел все книги умерших, начавши с года Господня 1371, и не нашел ничего подозрительного. Не знал, стоит ли искать еще раньше. Все же горбун вспоминал, что Добрые монахи обратили его в веру катаров лично. А это значило, что он должен был встречаться с ними. Сколько ему могло быть лет? Сорок? Пятьдесят? В любом случае, не больше шестидесяти.

Но если бы некие монахи и правда сделались еретиками, поместили бы их имена в книгу умерших? Погоди, погоди… Каждого монаха обычно вписывали два раза. В первый раз – когда он вступал в монастырь, и во второй и последний раз – когда он умирал. А будет ли отмечена смерть еретика? А может, в таком случае приор или скриба предпочли бы выскрести его имя, затереть любой след и убрать его из списка богобоязненных братьев? А значит, им пришлось бы замазывать либо стирать имена, вписанные в книгу, когда брат апостат принимался в монастырь. А потому, быть может, Вийону следует искать не имена, а такие места в книге, которые кажутся выскобленными и затертыми.

Он снова вернулся к фолиантам, которые уже просмотрел. Теперь он не читал – пальцы его скользили по шершавой бумаге, по свиткам и рулонам. Он присматривался к листкам, ища вычеркнутые имена или поврежденные места.

Не знал, как долго это продолжалось. Неожиданно под годом Господним 1414 его пальцы наткнулись на странность. Он замер. Страница, которую он просматривал, была неровной. В одном месте, посредине, был наклеен на нее другой клочок бумаги.

Он чувствовал, что под пальцами его может находиться тайна, которая, возможно, приведет его к Марион. Бумага была приклеена крепко. Под ней скрывалась немалая часть страницы в книге умерших. Вийон поднял голову.

– Брат тезаурарий, – сказал он. – Мне нужна ваша помощь. Хочу увидеть книги до года 1371. Буду… весьма благодарен вам за помощь.

Тезаурарий покивал лысой башкой и двинулся вглубь библиотеки, чтобы принести оттуда очередной толстенный том. Вийон осмотрелся вокруг, перекрестился, а потом быстрым движением достал стилет, подцепил кончиком приклеенную бумагу и оторвал ее от страницы.

Под слоем засохшего гессо он сперва не увидел ничего. Поэтому высек огонь и зажег свечку. Приблизил ее к странице. Заметил какие-то нечеткие знаки и линии, которые некогда могли быть буквами. Придвинул книгу ближе к огню…

Надписи были затерты! Давным-давно, много лет назад, записи выскребли. Это были короткие слова – наверняка имена и прозвища монахов, которые оказались обречены на беспамятство. Нынче от них остались лишь неразборчивые следы букв. Вийон не мог прочесть совершенно ничего.

Тайна осталась тайной. Он сосчитал затертые строки. Семь. Семь имен. Добрых монахов было семеро. Семеро еретиков. Хоть какие-то сведения. Хоть какой-то след. Они ли призвали в мир Зверя? Что с ними случилось? Отчего отступили они от веры? Уверен он был в одном – именно эти монахи помогли горбуну стать альбигойцем. Знал ли о них настоятель Вальтер? Объединяло ли что-то его, катаров и горбуна? Что значат странные надписи на глиняных черепках, которые были у Марион и горбуна?

Загадки.

Одни лишь загадки.

Вийон спрятал в сумку оторванный фрагмент листка и захлопнул книгу. Встал.

Брат тезаурарий вышел из библиотеки с охапкой фолиантов. Взглянул удивленно.

– Ты уже закончил?

– Я нашел всех ваших братьев, которые достойны упоминания, – тихо сказал Вийон. – Его преподобие диакон проведет в их честь не одну, а семь месс.

– Ты уже собираешься уходить?! – прошептал монах. – Так быстро?

– Мой долг вам, преподобный брат, растет, как проценты у ростовщика. Теперь, – Вийон взял голову монаха в ладони, – отведите меня к брату Арнальду Достойному.

– Это запрещено, – выдохнул монах. – Брат приор…

– …ни о чем не узнает. А я смогу вас отблагодарить за оказанную помощь.

* * *

Вийон вращал ручку. Отправил деревянное ведро вглубь темной бездны.



Где я могу найти горбуна, брат Арнальд?



Ответа ждал недолго. Цепь звякнула, когда ее дернула рука где-то в темной пропасти колодца. Поэт завращал ручку.



Калека невиновен. Он искупает грех.



Вийон снова потянулся за стилом.