– Извини, что я об этом спрашиваю. Просто я обожаю балет.
– А, тогда понятно, – удивленно отвечает Арт. Вот почему в его голове до сих пор играет музыка Чайковского.
– Мне бы хотелось познакомиться с настоящей балериной, – продолжает Катя.
– Моя дочь пока не настоящая балерина. Она только учится.
Катя уверенно возражает:
– Она учится в Академии, значит, она уже балерина. Она получит диплом и станет профессионалом. Это как музыка или кино, тебе не кажется?
– Что ты имеешь в виду?
– Человек занимается, и, если у него получается, если у него есть талант, он поступает в знаменитую академию и начинает заниматься еще усерднее. Но нужно иметь предрасположенность. Наверное, твоя дочка уже выступала в театре?
– Нет, никогда.
Пытаясь защитить дочь от излишнего любопытства, Арт немного обманывает Катю. Бьянка уже выступала, пусть и в маленьком театре. Для этого дебюта ей пришлось справиться с волнением.
– То есть она никогда не выступала в серьезном спектакле… Она учится…
Ему не хочется обманывать девочку, которая уже обожает Бьянку, хотя никогда не видела ее. Обожает просто потому, что та – балерина. Поэтому Арт говорит:
– Я постараюсь познакомить вас.
– Правда? Я была бы так счастлива, – радостно восклицает Катя.
– Постараюсь, но не могу обещать. Она ведь очень занята. Утром у нее обычная школа, после обеда – занятия в Академии. Сейчас они готовятся к выпускному спектаклю…
– Я понимаю, – отвечает Катя.
Она работает в центре возле Трёх вокзалов в высотке Министерства Транспортного строительства на Садовом кольце.
Я когда прикинул, как мне ехать, подумал, что вряд ли мы на машине доедем быстрее, и побоялся, что она не согласится. Но она согласилась. Как это было здорово! Как это было чудесно! Это была самая большая удача моей жизни в этом году. А может, и не только в этом году, а самая большая удача вообще всей моей жизни?
А знаете, на работу она в этот день не опоздала!
Я по проспекту Мира до Сухаревской доехал почти не простояв нигде. А по Садовой мы до ее Высотки домчались буквально за пятнадцать минут. Когда она уже собиралась выходить, я взял-таки у нее номер мобильного телефона. Сказал, что завтра за ней утром обязательно заеду в Свиблово и заверил ее, что мне это совершенно по пути. Она засмеялась и кокетливо так заметила, что мол, к хорошему быстро привыкают.
Это я хороший?
***
В доме на рю Франсуа Роз их ждал сюрприз.
И этим сюрпризом был Митрохин.
– Откуда ты здесь? – совершенно бесстрастно спросила Вероника.
– Покуда вы на поездах от Парижа катались, да на машине от Марселя, я из Москвы прямым рейсом на Ниццу, – весело отвечал Митрохин.
– Но ведь у тебя желтуха, – удивился Бакланов, – гепатит \"А\".
– Нет, это я морковки переел и каратином окрасился, – возразил Митрохин, – врачи меня вчера вечером отпустили и вольную мне дали.
– Значит, как сексуальный партнер, ты опасности более не представляешь? – поинтересовалась Вероника.
– Я чист, как мальчик Робертино Лоретти, – во весь рот улыбнулся Митрохин, – я свеж и надушкан, как жертвенный жених культа Афродиты Критской.
– Давайте мы его все теперь трахнем! – воскликнул Бакланов и подмигнул Сухинину,
– Сухинин, первым будешь?
Сухинин хоть и не питал никаких иллюзий, но приезд Митрохина его расстроил.
Не было счастья с Вероникой до смерти Пузачева, не будет и после, – так он сам для себя решил и предопределил, так что, какая уж это помеха – Митрохин?
– Что нового на Москве? – томно закинув голову и пуская тонкую струйку дыма, спросила Вероника, – что говорят?
– Что говорят про тебя? Или что говорят про Путина? – уточнил Митрохин.
– Вообще, – неопределенно ответила расслабленная Вероника.
– Вообще говорят, что мы развиваемся динамично, – сухо сказал Митрохин и вдруг решительно предложил, – а не поехать ли нам теперь же в Монако в казино?
Странно, но идея понравилась всем.
И даже индифферентному Сухинину.
***
Девочка уже давно не выходит из дома, зато ей не нужно возвращаться в темную палату онкологического отделения, где она провела четыре месяца.
В субботу Бьянка могла бы заскочить на несколько часов сюда. И даже привести с собой подруг. Девочки найдут общий язык, ведь Катя увлекается балетом.
Арт решает попросить Бьянку об этом небольшом одолжении. Катя очень милая и вежливая. Она отличается от волевых балерин, которые заполонили его квартиру, распоряжаются ванной и свободно открывают холодильник, делают себе свежевыжатые соки, смотрят записи балетов, забираются на диван с ногами, похрустывая крекерами. Вчера перед сном Арту пришлось отряхивать покрывало: кому захочется спать на крошках? Встреча со слабой девочкой, запертой в четырех стенах, будет им полезна. Может, они поймут, что мир не крутится вокруг них. Что есть и другие люди, которым повезло меньше, и, если можно кого-то порадовать и подбодрить, просто уделив время, почему бы не сделать это?
Вернувшись к себе, Арт чувствует приятный запах настоящего дома. В квартире горит свет, значит, Бьянка и подруги уже тут. Пока Арт разувается и пересчитывает куртки на вешалке, дочь окликает его:
– Пап, это ты? Привет!
Арт заходит на кухню и расплывается в улыбке:
– Что ты делаешь? Готовишь?
– Мы готовим, – радостно уточняет Бьянка.
Рядом с ней стоит Таня и что-то печатает на телефоне. Вивьен моет овощи. Петра сидит за столом, усыпанным мукой. Духовка уже работает, а на плите стоят две кастрюльки. Тем временем Вивьен берет полотенце и начинает вытирать муку со стола.
– Мы приготовили торт, синьор папа Арт, – поясняет Петра. Теперь она помогает Вивьен постелить скатерть на стол.
– И тефтельки! – довольная Бьянка обнимает Таню за плечи: – И все благодаря ей! Она позвонила маме, и та рассказала рецепт.
– Да, мама написала, что они будут тушиться час, – добавляет Таня.
– Умницы! – восклицает Арт. – Возможно, мне даже удастся попасть в ванную на минутку, чтобы помыть руки.
– Извините, синьор папа Арт, но там Наоми, – останавливает его Петра. Арт удивленно смотрит на девочку.
– Кто это? Новенькая?
– Нет, пап, она моя подруга. Точнее наша, – поясняет Бьянка, нахмурившись.
«Они все твои подруги, союзницы, сообщницы», – недовольно думает Арт. Но вслух говорит совсем другое:
– Как же мы поужинаем вшестером? За этим столом помещается максимум четверо!
Девочки переглядываются.
– На самом деле нас семь. То есть вместе с тобой семь, – признается Бьянка. Остальные девочки замирают, и воцаряется тишина, которую нарушает лишь гул духовки.
Арт смотрит на девочек и начинает пересчитывать их по пальцам, словно ребенок. Итак, Бьянка, Таня, Вивьен, девочка, которая зовет меня папой Артом, и девочка, которая сейчас в ванной комнате. Кто же седьмая?
Бьянка приходит ему на помощь:
– Лиза в комнате, разговаривает с мамой.
– А, понятно, – сухо говорит Арт. – Почему бы не позвать еще и Лизину маму?
Он замечает, что немного повысил голос, и теперь девочки растерянно уставились на него. Арт поднимает руки в знак капитуляции и произносит уже спокойнее:
– Все в порядке, извините. Я просто немного устал, сегодня выдался тяжелый…
Он замолкает на полуслове. Бьянку совсем не интересует, как проходят его дни.
– Не волнуйся, пап, мы обо всем позаботимся! А ты пока отдохни, почитай журнал или посмотри телевизор. Мы тебя позовем.
– Отлично, – вздыхает Арт и выходит из кухни. Только он устраивается на диване и берет в руки газету, как слышит чей-то голос:
Когда живешь в поле – у тебя есть три радости: – почта с материка.
Каждый прилёт вертолёта с начальником партии или – бери выше – с начальником экспедиции, ждёшь со смешанным чувством. Начальство прилетает обязательно для того, чтобы устроить тебе головомойку. В этом состоит закон полевого бытия. Но начальство с большой долей вероятности, помимо пиздюлей привозит еще и почту. А это радость!
Письма от родителей, это как обязательная часть праздника. Их не особенно ждёшь, потому что они непременно будут. Ведь родители никогда не подводят, они пишут с безотказной непременностью восхода и заката. И от этой непременности, радость получения конверта, заполненного узнаваемым отцовским каллиграфом, не столь велика, как от письма, написанного институтским приятелем или подружкой. Да и в письмах их – ничего особенного. Новости про шалости кота Мурзика, да советы одеваться потеплее, есть больше витаминов и беречься от недобрых людей. Зато письмо от друга, какую бесконечную радость и теплоту для сердца приносит оно!
Друг напишет именно о том, чего здесь в поле так недостает и о чем по неосведомленности своей никогда не напишут родители. Друг напишет и о последнем концерте группы Кино с Виктором Цоем, что был две недели назад в клубе завода Трубосталь, друг напишет и о новых дисках \"AC-DC\", которые привез из Амстердама морячёк Женя Смирнов, друг сообщит и новые сплетни про Веронику и про Пузачёва…
Эх… Теперь вот у геологов спутниковые телефоны, спутниковые антенны к компьютерам и круглосуточный Интернет. Посылай, да отправляй мэйлы всем друзьям, а то и вообще – беседуй с ними он-лайн через гарнитуру и веб-камеру!
Ясно теперь, как жил Пушкин в Михайловском – от письма до письма… И интересно, вообще написал бы он что-либо, если бы в Болдино у него был Интернет и круглосуточная он-лайн связь с другом Пущиным и с милой Натали?
В поле была еще и радость номер 2.
Коротковолновый приёмник ВЭФ-СПИДОЛА.
Вечером, когда Сухинин залезал в свой спальный мешок, он включал приёмник, всегда настроенный либо на Би-Би-Си, либо на Голос Америки и слушал Севу Новгородцева… Или концерт поп-музыки, составленный Юрием Осмоловским.
Сева-Сева Новгородцев,
Город Лондон Би-Бе-Си-и-и-и…
Сколько раз пьяный он засыпал в своем комарином краю под эту припевку лондонских барышень!
Да! В этой связи еще и про полевую геологическую радость номер 3…
Водка, коньяк, спирт…
В принципе, в поле существовал сухой закон. Но практически, никто из начальства его не соблюдал. Если уж даже вертолетчики, и те не всегда трезвыми летали!
У начальника партии был спирт. Кстати, спирт выдавали и геофизикам – на протирку контактов, на протирку, ха-ха! – микросхем…
А руководитель группы геофизиков Дядя Митяй знал куда расходовать этиловый ректификат. На контакты в приборы – ни единой капли не попадало!
Зато Дядя Митяй умел делать удивительные, и как он утверждал – целительные настои. На \"встань-корне\", который он выменивал у местных охотников на патроны к карабину, на простой морошке с сахаром… Это называлось у него \"ликером для девочек\". Опытный острослов и балагур (а по мнению многих – просто пиздобол) техник-геодезист Саша Востряков, тот во время импровизированных пьянок всегда кричал Дяде Митяю, – не наливай Сухинину на \"встань-корне\"! Ему это совсем ни к чему, он и здесь в поле баб не трахает, и там на материке в Питере его Вероника ему не даёт!
Порою хотелось набить морду этому Вострякову. Но Сухинин просто надувался и надутый-обиженный уходил в свою палатку предаваться радости номер 2. Включал СПИДОЛУ и слушал музыку.
А кстати! Думаете, слушать музыку на кассете это одно и тоже, что по волнам Би-Би-Си ? Нет, совсем иное это удовольствие. По волне радио, оно, может и не так качественно, может и волна убегает и музыка то громче – то тише, и треск разрядов, и помехи мешают. Но есть в этом слушании по радио – что-то живое. Это как на картинку красивой девушки, повешенную шофером Колей в кабине вездехода смотреть, или как смотреть на живую геологиню-практикантку Валю Маланину, когда она на полуденной жаре, снимает свитер и футболку, оставаясь в шароварах и топике своего красного бикини…
И еще:
Для многих в поле была еще и радость номер 4.
Это картишки.
Причем, здесь в этой доступной всем радости просматривалось классовое расслоение, получившееся в следствии неравенства в полученном некогда образовании и вообще неравенство в умственных способностей обитателей полевого лагеря.
Так, если работяги-бурильщики и шоферня резались в своей палатке в примитивный набор игр вроде \"буры\" и \"шмэна\" и \"трёх листиков\", то интеллектуальная элита – геологи, геодезисты и ночевавшие иногда здесь начальники, предпочитали \"кинга\",
\"тысячу\" и \"преферанс\". Однажды, даже, кто-то из заночевавших в лагере вертолётчиков пытался научить всех игре в покер, но сложные и путаные объяснения фигур не достигли глубин понимания, и лётчика \"раздели\" в обычную \"сочинку\" по десять копеек за вист.
Вообще, до определенного момента своей биографии Сухинин считал, что он не азартен.
– Какой ты нахрен дворянин и гусар! – кричал на него балагур Саша Востряков, – если ты в карты не играешь и за девками не бегаешь! Тебе в монахи или в попы, а не в геологи и не в гусары!
– Добрый вечер.
Арт откладывает газету и видит улыбающуюся девочку со светлыми волосами, высокую и стройную. Все балерины улыбаются тепло и открыто, но Арт уже понял, что это сценическая маска.
– А, привет. Должно быть, ты… – Арт замолкает, чуть не сказав «новенькая».
– Наоми Федерер, приятно познакомиться.
Она протягивает ему руку. Потом Арт берет газету, уверенный, что теперь наконец-то свободен. Но девочка не уходит.
– Простите, синьор, можно задать вам вопрос?
– Конечно можно, дорогая. Спрашивай.
– Бьянка сказала, что вы преподаете.
– Не совсем. Я веду курс в школе…
– Поэтому я решила спросить вас, как профессора, что такое модуляция?
Арт в очередной раз откладывает газету. Только опроса ему не хватало.
– Я не профессор, – возражает он и пускается в объяснения: – Все зависит от контекста. Модуляция встречается в архитектуре, музыке, литературе…
– У этого слова столько значений? – удивляется девочка.
– Ну да, – улыбается Арт. – Почему ты спрашиваешь?
– Преподавательница сказала, что я должна работать над модуляцией.
– Так попроси ее объяснить!
Бьянка почти ничего не рассказывает Арту об Академии. Что-то он знает из разговоров девочек, но обычно, когда он появляется, они замолкают и только перемигиваются. Арт на них не в обиде – сам был таким же. Он отлично понимает, что существуют границы, запретные подростковые зоны, девчачьи секреты…
– Попросить кого? Бобулову? – Наоми удивленно округляет глаза. – Об этом не может быть и речи. Разве Бьянка не рассказывала, какая она?
Ответ на этот вопрос Арт знает: суровая, требовательная.
– Даже хуже, – возражает девочка. – Она ужасна. Она не терпит вопросов. Если кто-то не понимает, это его проблемы. Она постоянно повторяет, что мы не в обычной школе и она не собирается учить нас.
– Ясно, – коротко отвечает Арт.
Возможно, ему стоит забежать в Академию и лично встретиться с этой дамой. Похоже, та любит средневековые методы преподавания.
В гостиную влетает Бьянка. Она недовольно спрашивает:
– Наоми, что ты тут делаешь? Мучаешь моего папу модуляцией?
– Она рассказывала мне о вашей преподавательнице, – отвечает Арт. – И о ее сомнительных методах обучения.
Бьянка с упреком смотрит на подругу и возражает:
– Да, Бобулова немного перегибает палку. Но все говорят, что она лучшая.
– Никто не спорит. Но можно хотя бы объяснять ученикам непонятные слова. Это ведь и называется «преподавать», – фыркает Арт.
Почему Бьянка защищает «ужасную» преподавательницу из Академии, но считает «садистами» учителей из обычной школы, которые относятся к ней с пониманием?
– Да ладно, пап, давай ты не будешь читать нотаций еще и Бобуловой! – вздыхает Бьянка.
– Нельзя быть замечательным преподавателем и не уметь общаться!
– При чем здесь это?! – Бьянка раздражается еще больше. – Академия – не обычная школа, здесь не нужно общаться. Нужно уметь танцевать, и точка.
– А эта модуляция, о которой сказали твоей подруге? – не сдается Арт. Порой его дочь невозможно переубедить.
– Ерунда, – пожимает плечами девочка. Затем поворачивается к Наоми и уверенно говорит: – Один раз Бобулова сказала, что мне нужно визуализировать. Но самое главное в балете – четко следовать движениям, не забывать их последовательность. Она сказала тебе про модуляцию, потому что хочет, чтобы ты старалась.
Наоми успокаивается и кивает. Арт думает, что Бьянке стоит прийти на его занятия по графическому дизайну и поделиться своей мудростью со студентами. Работать и стараться – вот что необходимо. Зачем преподаватели тратят столько времени на нудные пояснения методов и способов, если все так просто?
В гостиную заходит Лиза.
– Привет, Арт, – здоровается девочка.
Лиза и Таня – старожилы этой квартиры, поэтому считают Арта своим другом.
– Привет, Лиза. Как дела дома? – издевательским тоном спрашивает Арт, но Лиза не замечает его сарказма и спокойно отвечает:
– Спасибо, все в порядке.
В эту секунду в разговор снова вступает Бьянка:
– Кстати, пап… Можно Наоми переночует у нас?
– Наоми? Переночует? Почему? – удивленно спрашивает Арт. Он чуть не сказал «где?», но вовремя остановился. Вопрос «где?» здесь лишний: конечно, в комнате Бьянки, вместе с Таней или без нее.
– Потому что… – вздыхает Бьянка, переглянувшись с остальными. – Наоми бы хотелось остаться у нас. Понимаешь, она так перенервничала из-за модуляции…
Арт чувствует себя обманутым. Девочки придумали всю эту историю с модуляцией, чтобы обвести его вокруг пальца.
– Не может быть и речи! Я не вижу в этом смысла. Наоми, ты уже предупредила родителей? – Арт невольно повышает голос.
Девочка кивает, опустив голову. Но Бьянка снова вмешивается:
– Ее мама ночует у своего парня, а папа живет с…
– Стоп! – восклицает Арт. – Прости, Бьянка, но личные дела твоей подруги меня не интересуют.
Он встает с дивана. Похоже, когда он сидит, никто не воспринимает его всерьез.
– Я не хочу брать на себя эту ответственность. После ужина я отведу вас по домам, – резко заявляет он.
– Всех? Даже Таню? – испуганно спрашивает Бьянка.
– Да, всех. Я вызову такси.
В комнате становится тихо. Девочки пятятся, отступая на кухню, словно напуганные щенки. Но уже через минуту Арт слышит их болтовню и смех. На этот раз балерины точно смеются над ним. Однако Арт ни о чем не жалеет. Пора обозначить четкие границы гостеприимства, пока сюда не перебрался весь класс Бьянки, включая преподавательницу-тираншу.
Наконец ужин готов. Арт сидит во главе стола, а девочки теснятся по сторонам. Они едят по двое из одной тарелки, сидят вшестером на трех стульях, словно попугаи на жердочке, и как попугаи чирикают и трещат. Похоже, они больше не обижаются на Арта и смирились с его решением. Поэтому Арт решает задать вопрос, который не выходит у него из головы целый день. Когда еще удастся собрать шестерых балерин за одним столом?
– Девочки, я хотел бы попросить вас об одной вещи.
– Всех? – удивляется Бьянка.
– Да. Это очень важно.
Девочки замолкают и с интересом смотрят на него.
– Сегодня днем я был в гостях у одной девочки.
Пытался Сухинин играть с товарищами и в преферанс по десять копеек за вист, пытался и в Кинга, и в тысячу. Не забирало. Не брало! Думал уже про себя, что прав Саша Востряков – нет в нем в Сухинине азарта, нет в нем куража.
Но приключился с ним однажды такой случай.
Было это в Ленинграде. Только-только тогда стали появляться в некоторых барах столы для игры в американский бильярд. И занесло как-то пьяного Сухинина в его вечных скитаниях по зимнему Питеру, когда он просто не знал, куда потратить деньги, где найти утешение своей измученной любовью к Веронике душе, занесло его в один бар на Пионерской. Играла музыка, лондонским туманом клубился сигаретный дым. Бандиты играли на русском бильярде. Студенты с девочками катали разноцветные шарики в американский пул. Девочки картинно и красиво отклячивали попочки, когда наступал их черед бить кием по шарику и бандиты часто сталкивались своими жесткими корпусами с округлыми выступами девичьих форм.
Живая музыка, представленная поющим \"чекловеком-оркестром\", наяривала на своей ямахе про \"владимирский централ-ветер северный\".
– Девочки, погодите, дайте послухать, – говорили бандиты, – потому как я сидел, а ты не сидел…
За стойкой Сухинин разговорился с какими то студентами и те взяли его четвертым в игру в пул двое на двое.
Его напарницей была разбитная хохотунья с четвертого курса первого меда. Против их пары играли нагловатый белёсый парень с тёмненькой, похожей на индианку девушкой в черных вельветовых джинсах и с блёстками в волосах.
– А сыграем на деньги? Чего нам! – предложил белёсый.
Сухинин не возражал.
За проигрыш их пары платил он. Девушка – медичка ограничивала свой взнос тем, что целовала Сухинина в щеку.
– Она тебе потом укол в попу бесплатно сделает, – хохотал белёсый в очередной раз пряча в свой бкмажник деньги, что перекачевывали туда из Сухининского кармана.
– Ты чего? Подпольный миллионер? – стреляя глазками, спрашивала похожая на индианку девушка с блёсками в волосах.
– Нет, он геолог, газ на Ямале ищет, – отвечала за Сухинина его медичка-напарница.
Хоть и много денег, выходя из дому, брал с собою Сухинин, но и на много приходит свой конец.
– Что? Может в долг сыграем? – спросил белесый, убирая в свой бумажник пять последних тысячных купюр, проигранных Сухининым.
– Повезет в любви, – хмыкнула индианка с блёстками в волосах.
– Ему уже везёт, – заметил белесый, кивая на то, как студентка-медичка все лезла к Сухинину лизаться и обниматься, все так и льнула к нему, потому как и он и она были уже пьяны.
– А если много проиграю, то много в любви повезет? – спросил Сухинин.
– Это прямая пропорция, – ответил белесый, – хош, проверим!
Спрашивая, Сухинин, разумеется, думал о Веронике.
Вот если он проиграет все, что имеет, тогда, быть может, там на небесах.
Ответственный за его Сухинина счастье Ангел получит инструкцию от своего начальства, и откроет кран перелива эмоций и любви, чтобы изменить баланс ощущений на земле в пользу бедного Владимира Павловича? И перекроет Ангел одни краны и откроет другие. И почувствует вдруг Вероника, что любит Сухинина…
Почувствует, проснувшись среди ночи, откроет глаза, увидит лежащего подле себя Пузачева и крикнет в ужасе, – поди от меня прочь, постылый!
И тут же засобирается, бросившись метаться по квартире в поисках одежды, чтобы немедленно в ночь на такси ехать к нему – к Сухинину…
– Ну, тогда сыграем по-крупному, – почти без сомнения, сказал Сухинин белесому.
***
Сели в какое-то наспех пойманное такси.
Ехали-ехали. В машине было душно от жаркой \"волговской\" печки и выкуренных сигарет. И вместе с тем, сырым от питерской погоды ногам было холодно-прехолодно.
Это потом он понял, что просто горьковская \"волга\" машина такая с русскими парадоксами.
Белёсый ехал на переднем сиденье рядом с \"мастером\", а Сухинин, которому было бесконечно плохо, трясся зажатый между жестко колючей шубой индианки с блёстками в волосах и негнущейся дублёнкой студентки-медички.
Наконец, приехали хрен знает куда.
Машина стояла в заснеженном неуютном дворе какого-то обшарпанного дома. Справа голодные собаки растаскивали что-то из раскрытого помоечного контейнера. Слева какие-то бомжового вида мужичонки не то меняли на Жигулях колесо, не то попросту в наглую воровали с Жигулей резину.
Белёсый о чем-то долго договаривался с парнем, вышедшим их встречать, потом махнул всей компании рукой, и они стали подниматься по обшарпанной лестнице с некогда крашеными зеленой масляной краской стенами, по которым теперь богато было расписано русским и заграничным матом.
Вошли в квартирку.
Девицам было предложено пройти в одну комнату, а господам… белёсому и Сухинину – в другую.
В комнате, под классическим розовым абажуром пятидесятых годов с висюльками и бахромой, стоял покрытый зеленой скатертью стол, за которым сидели трое мужчин.
Армянин, узбек и еврей. Как в анекдоте на этническую тему.
– Вы играете? – спросил Сухинина еврей.
– У меня с собой нет денег, – ответил Сухинин.
– Это ничего, – ответил еврей, – нам ваш друг сказал, что вы вернулись из экспедиции и теперь располагаете средствами, он ручается за вас, – еврей кивнул в сторону улыбавшегося белёсого, – мы готовы дать вам необходимое для игры количество наличных под расписку. У вас паспорт есть с собой?
Паспорт у Сухинина был.
Еврей еще объяснил, что наличные выдаются под десять процентов… Только не годовых, в ежедневных. Десять процентов в день. Взял тысячу, завтра отдашь тысячу сто. А послезавтра отдавать надо будет уже тысячу двести.
– Мы же не Внешторгбанк какой! – осклабился армянин, отсчитывая Сухинину тридцать тысяч рублей, – мы люди небогатые, нам на старость, да на бедность, свести бы концы с концами.
Расписка, написанная Сухининым, быстренько исчезла в недрах катрана.
Зато на столе появилось пять нераспечатанных колод игральных карт, водка и закуски.
Когда Сухинин проиграл уже всю свою зарплату этого и прошлого летне-полевого сезона, а потом проиграл и все накопления, отложенные на будущую кооперативную квартиру, и когда уже написал вексель на квартиру, в которой жили его отец и мать, Сухинин вдруг понял, что его карточный азарт – это погоня за своим счастьем.
– Чем больше проиграешь, тем больше повезет в любви, – повторял улыбчивый белёсый.
– Чем больше повезет в любви, тем больше проиграешь, – повторял улыбчивый армянин.
– Счастье тебе улыбнется, ты мне старому поверь, – приговаривал еврей.
***
Домой его отправили на такси под утро.Он проиграл две квартиры и все деньги. И кроме того, каждый день ему щелкал счетчик. Десять процентов, десять процентов, десять процентов…Сухинин почему-то надеялся, что дома его будет ждать Вероника.
Но нет.
Не сработала примета, что если не везет в карты, то повезет в любви. Или…
***
– Ставь \"корнер бет\"! – посоветовал Митрохин.
– Зачем? – тут же перебивает Бьянка.
– Эта девочка болеет. Она пишет очень красивые стихи, и я помогу их издать.
– Ого! – восклицает Бьянка. – Как здорово! Молодец, пап. А мама знает?
– Подожди, Бьянка, сейчас я о другом, – серьезно говорит Арт. – Эта девочка, Катя, долгие месяцы провела в больнице. Сейчас она дома, под наблюдением врачей, ей уже лучше… Она очень любит балет. И была бы счастлива познакомиться с балеринами. Может, вы навестите ее?
Тишина.
– Как ее зовут? – наконец спрашивает Таня.
Арт решает не напоминать, что уже говорил. И с надеждой в голосе говорит:
– Катя.
Таня кивает и широко улыбается. Тем временем Бьянка ставит на стол торт.
– Ты не передумал насчет такси, пап? – уточняет она.
– При чем здесь это? – спрашивает Арт, нахмурившись.
– Потому что в такси помещается не больше четырех человек.
– Я попрошу прислать минивэн на шестерых, – сухо отвечает Арт.
Бьянка вздыхает и начинает неуклюже резать торт. Первый кусочек получает папа. Арт хвалит девочек: десерт удался на славу. Но он не изменит своего решения. Шесть балерин – слишком много для одного папы.
Часть 3
Театр
1. Весна
Наконец небо расчистилось от тяжелых облаков, дни становятся длиннее, а воздух теплее. Это замечают даже балерины, которые занимаются в залах с искусственным светом и отоплением и выбегают на улицу лишь вечером. Они убрали в шкафы зимние куртки, кто-то даже решился надеть легкое пальто поверх пачки, а кто-то перестал носить трико за пределами Академии. Девочкам не хочется быть похожими на спортсменов, которые постоянно ходят в форме и кроссовках. Теперь они носят джинсы и туфли. Кое-кто даже решил, что пора сменить гардероб, и теперь приходит в Академию в новенькой ярко-красной куртке с полосатым шарфом вокруг шеи, джинсах и сапогах на каблуках. Это Синтия, кто же еще.
– Видели? Кармен пришла, – шипит Вивьен.
– Что за Кармен? – спрашивает Таня. – Из какого-нибудь фильма?
– Не знаешь?! Это же из балета! Испанка, которая вскружила всем голову. А потом ее убил один солдат, когда она его бросила, – объясняет Вивьен.
– Значит, это комплимент? – удивляется Таня, но Вивьен, нахмурившись, возражает:
– Вообще-то я пошутила. Просто Синтия ведет себя так, словно она королева фламенко.
– Но ее куртка действительно классная, – вздыхает Лиза. – Специально пришла в ней, чтобы мы обзавидовались.
– Я не завидую, – обрывает Бьянка. – И перестаньте смотреть на нее так, словно она на самом деле королева. Она этого и добивается.
– А что такое фламенко? – растерянно спрашивает Таня, но никто не отвечает. Девочки молча наблюдают за Синтией. Та подходит к ним со злобной усмешкой:
– Привет, жабы. Как дела?
– Называй так свою сестру, – шипит Вивьен.
Но Синтия не теряется и гордо заявляет:
Казино в Монако – второй по значению дом во всем княжестве. Это вроде как Здание Обкома Партии где-нибудь в Новосибирске – второе по значению, после регионального КГБ. Так и здесь – неизвестно еще что важнее – дворец князя Альберта или местное Казино?
– На четыре цифры ставь, не проиграешь, – продолжал советовать Митрохин, шансы тридцать восемь к четырем и выплата восьмерная.
– А может, я хочу проиграть, – возражала Вероника, но все-же прислушивалась и поставила \"корнер бет\" (25, 26, 28 и 29).
– Медам, месьё, фэт вотр шуа, фэт вотр жуэ, медам месьё, – с дежурной бесстрастностью автомата повторял крупье.
– Сухинин, играть будешь? – как показалось Сухинину, не без подковыки спросил Митрохин, – ставочку по -маленькой?
Митрохину конечно же была известна история про то, как Пузачев покрыл долги некогда в пух и прах проигравшегося Сухинина и как благодарный ныне покойному Пузачеву Сухинин, поклялся тогда здоровьем матери, что никогда более не сядет играть ни по маленькой, ни по большой.
Сухинин сухо улыбнулся и ничего не сказал.
Он просто смотрел.
Еще можно было делать ставки, и Андрей Бакланов поставил \"на большое\". Риск минимальный, но и выигрыш один к одному. Поставил фишку сто евро, и выиграешь стольник.
Митрохин подмигнул Сухинину и пояснил, – Андрюха у нас американец и он искренне верит в то, что европейцы жульничают и ставят здесь кривые рулетки с косыми подогнутыми осями, тогда если угадать, куда перекошена ось колеса, можно все время выигрывать, ставя \"лоу энд хай\".
Крупье крутанул колесо, щелчком выбросил шарик и все замолчали, заворожено глядя как шарообразная реинкарнация эссенцированной удачи совершает свои мистические прыжки.
Выиграло число \"двадцать шесть\".
Вероника издала какой-то сдавленный писк и обеими руками принялась сортировать выигранные фишки, что специальной шваброчкой аккуратно пододвинул к ней вежливый крупье.
– Я восемь тысяч выиграла! – крикнула друзьям Вероника.
– Ставь \"Сплит бет\", – посоветовал Митрохин \"зеро плюс один\" – А чего он ей все советует? – спросил Сухинин Бакланова, покуда тот теперь делал ставку на \"лоу\".
– А потому что у них теперь деньги общие, вот почему, – ответил Бакланов.
Выиграла единичка. Бакланов удвоил выигрыш, а Вероника выиграла шестнадцать тысяч.
– Пойдем в бар, отметим? – аккуратно собрав фишки, предложила Вероника.