Терри Ларс

Сказки мертвого Чикаго

© Терри Ларс, текст, 2018

© О. Санжарова, иллюстрации, 2018

© Де’Либри, издание, оформление, 2018

* * *

Моим близким с любовью.




Простое дело

– Хоббит просит тебя сфотографировать, – говорит Анна и, подумав добавляет, – по-моему, мама хочет убедиться, что ты существуешь на самом деле. После этого мы некоторое время обсуждаем, хорошая ли это идея: сфотографировать пустое кресло в кафе, закрепив мой имидж «воображаемого друга». Итак, Анне от её «воображаемого друга» с самой подлинной признательностью за каждую чашку из того моря чая, что мы выпили за эти пятнадцать лет и за все наши долгие разговоры.
Ветер холодными пальцами касался стен зимнего Чикаго. Его содрогающиеся объятья несли в себе сырость бесчисленных рек и озёр, ледяные слёзы дождя, шорох полуголых деревьев и плач вечно голодных чаек, чьи клювы казались окровавленными, а злые жёлтые глаза выискивали добычу, выглядывая из-за клочьев опустившихся на улицы туч.

Здания Чикаго привычно откликались на объятия ветра: водонапорные башни и металлические конструкции вибрировали и громко стонали под его натиском, над входом в кафе по соседству хлопал белый полотняный навес: вчера вечером его тщательно закрепили, но за ночь усилия ветра оборвали крепежи, и сегодня он бился на ветру, как парус судна в скверную погоду. Оконные стёкла дребезжали в звенящих металлических рамах, маленькие ключи от балконных дверей покачивались в квартире, словно пытаясь открыть двери ветру, а межкомнатные и входная двери ходили ходуном в своих пазах: они хлопали бы, если бы хозяйка квартиры не проложила их уплотнителем.

Хозяйке – Лорейне Суини было тридцать четыре года. Ей казалось, что ветер пытается встретиться с самим собой: впустить себя внутрь и выйти себе навстречу. Поскольку сама она нередко чувствовала то же самое, то не раз пыталась помочь ветру, распахивая все окна и двери своего жилища. Но ему, как, впрочем, и ей, это не приносило облегчения: видимо, думала Лорейна, подбирая с пола предметы, разбившиеся после её попыток помочь ветру, нельзя встретить самого себя, просто распахнув дверь.

Она давно уже не помогала ветру.

Сегодня, в первый день нового года, Лорейна Суини сидела в бледно-жёлтом кресле (благотворительная интернет-распродажа почти новых вещей, принадлежавших тем, кто не смог перед смертью оплатить свои счета в больнице), подголовник которого был покрыт красной накидкой (благотворительная распродажа вещей, созданных детьми-сиротами – точнее, надо думать, их учительницей: белые цветы были слишком хорошо вышиты, чтобы приписать эту заслугу детским пальцам), и, подложив под спину маленькую бледно-жёлтую подушечку в тон креслу (секонд-хенд, торгующий в пользу приюта для бездомных животных Чикаго), читала бумажную книгу «Длинноногий дядюшка» за авторством Джин Вебстер (книжная лотерея, средства от которой пойдут в фонд пожарных, пострадавших на службе городу), попивая чай из большой глиняной кружки. Кружка, которой было не меньше трёх десятков лет, была её собственная, она досталась Лорейне от родителей, также как светильник – птичья клетка с лампочкой внутри и картина, изображающая чрезмерно спокойного кота, который с интересом создания, способного видеть в двух мирах одновременно, смотрел в бездну, ведущую вглубь книжных полок какой-то таинственной библиотеки. Не было понятно, что этот зверь с серой шкуркой видит там: мышей или бесконечные Вселенные, открывающиеся на страницах книг. А может быть, библиотекаршу, целующуюся с мужем где-то за книжными стеллажами. Последнее вряд ли пришло бы в голову кому-то ещё, но у Лорейны был определённый опыт: её мать была библиотекаршей и часто целовалась с отцом Лорейны, когда тот забегал к жене на работу.

Свой новогодний полдень Лорейна Суини встречала пирогом с ежевикой и чаем с травами. Она не любила и не понимала чая в пакетиках, в материной кружке клубился ароматным паром «Английский завтрак» с мятой и можжевельником, которые она сама собрала летом, уехав на достаточное расстояние от города.

Лорейна настолько привыкла быть одна, что совершенно искренне считала, будто ей нравится одиночество. По крайней мере, альтернативы одиночеству, как правило, нравились ей ещё меньше. Поэтому Лорейна проводила праздник в своей квартире, больше всего походившей на Ноев ковчег, если бы Ной решил спасать книги вместо пар чистых и нечистых.

У Лорейны Суини зазвонил телефон.



Скорая помощь не знает будней и праздников, в полицейском участке и на пожарной станции телефон не умолкает ни на Рождество, ни в Новый год, больницы не считают выходные спокойным временем и не спят по ночам. Лорейна порой размышляла, как обстоят дела на телефонах доверия или в службе «секс по телефону».

Что ей было хорошо известно, так это то, что в детективное агентство люди редко приходят в первый день года. Да, даже несмотря на приписку «для вашего удобства работаем без выходных и праздников». Вообще говоря, за все восемь лет она помнила один случай, когда клиенты пришли первого января: это было в самый первый год, когда она открыла «Частные расследования Суини». К ней тогда обратилась супружеская пара, у которой пропала дочь. Лорейна отыскала пропажу в соседнем городе. Шестнадцатилетняя девчонка решила доказать родителям, что она уже взрослая и может делать всё, что захочет. Судя по увиденному Лорейной, больше всего девица хотела пить пиво на коленях у парня, с которым познакомилась тридцать первого в обед. Лорейна не возражала бы против её планов, если бы мерзавка предупредила родителей, что неплохо проводит время.

Во всяком случае, это расследование кончилось хорошо: без больниц или опознания тела. Лорейна припугнула парня, сказав, что его даме пятнадцать, и он ретировался с такой скоростью, что даже не выслушал объяснений своей подруги. А Лорейна доставила девушку, у которой не было ни денег, ни достаточного количества одежды, к матери и отцу. Ей хотелось думать, что те всыплют дочери по первое число. Но, честно говоря, она не слишком на это надеялась.

Сегодняшнее дело тоже было о пропавшем человеке.

«Эмансипация, Ло, никогда не зайдёт так далеко, чтобы люди начали доверять частному детективу-женщине», – любил повторять Эдвард. Эдвард был старым мачистом, расистом, любителем срезать углы и просто ворчуном. Но он был прав. Именно поэтому ещё до его появления Лорейна назвала своё агентство «Частные расследования Суини», не обозначив пол этого самого Суини. Именно поэтому она предпочитала, чтобы посетители сразу видели Кита Беэра (не сегодня: Рождество и Новый год её помощник – оплата сдельная – проводил со своей огромной семьёй в соседнем штате) и понимали, что здесь хватает тестостерона и мускулов (знать, что ни то, ни другое не будет иметь решающего значения, им необязательно). Чтобы вытравить остатки недоверия, Лорейна развесила на стенах свой диплом юриста и достойную внимания россыпь лицензий и сертификатов.

Но в общем и целом ей приходилось надеяться на то, что клиент, пришедший к ней в офис, достиг необходимого градуса отчаяния, чтобы остаться, раз уж его угораздило оказаться в кабинете частного сыщика, пусть даже сам сыщик оказался женщиной. В этом смысле на неё работали не лучшие человеческие чувства: невозможность терпеть подозрения или неопределённость, страх, ревность, душевная боль, горе и утрата. Именно они приводили к ней клиентов (Лорейна утешала себя тем, что в этом она мало отличается от других частных детективов). И именно их – эти разъедающие, ядовитые чувства – Лорейна зачастую гасила или хотя бы уменьшала. Не каждый её клиент становился счастливым, но почти каждый обретал облегчение и покой – иногда вместе с пропавшей собакой. Или с подтверждением того, что он вовсе не сошёл с ума, и его безупречная жена, которую стыдно в чём-то заподозрить, действительно изменяет ему с парнем со своей работы со степенью цинизма, которую при желании тоже можно назвать безупречной.

Вивиан Флойд была, пожалуй, тем редким человеком, который был рад, что детектив Суини оказалась женщиной:

– В полиции одни мужчины, – грустно сказала она. – Они как будто участвуют в общем заговоре, как будто понимают что-то такое, чего не понимаю я. А мне кажется, что это они не всё понимают. Я всего лишь хочу его найти. И понять, что случилось.

У Вивиан были большие немного наивные глаза, нежный естественный румянец, очень густые каштановые волосы и выговор Нового Орлеана, напоминающий смесь французского языка со свежесваренным утренним пралине, тянущимся и сладким. Она растерянно огляделась вокруг, словно надеялась, что найдёт своего мужчину (даже не детективу было бы очевидно, что речь идёт именно о любимом мужчине) прямо здесь, в офисе. Кабинет Лорейны Суини в меньшей степени, чем её квартира, походил на смесь жилища смотрителя маяка с местом, куда вещи с благотворительных распродаж попадают, если они хорошо вели себя при жизни. Однако светлые стены, современная мебель и другие атрибуты преуспевающего частного предпринимателя не могли до конца скрыть некоторых пристрастий Лорейны. Окажись на месте Вивиан Флойд Шерлок Холмс, он бы немедленно отметил, что напротив дипломов и сертификатов висят картины художников, имена которых вряд ли известны широкой публике, что занавески представляют собой лучший образец с распродажи в пользу женщин, переживших семейное насилие, и что в самом тёмном месте среди книг по праву и судебной экспертизе притаилась аляповатая вазочка с чудовищными искусственными растениями, торчащими из чего-то вроде наполнителя для кошачьего туалета. На дне вазочки крепилась бумажка с оправдательным приговором, сообщавшая, что этот предмет декора сделали своими руками слабовидящие дети из специального учреждения где-то в Восточной Европе. (Конкретной вазочке несказанно повезло: остальные произведения с распродажи, на которой она была куплена, украшали закрытые ящики в гаражах или отправились в мусорные баки). Возможно, Шерлок Холмс не смог бы по этим мелочам догадаться о кровопролитной битве, которую Лорейна проиграла Эдварду, когда она хотела, а он категорически не хотел, нанять для ремонта в офисе парней из организации для бывших заключённых «Второй шанс». Если резюмировать аргументы Эдварда, получалось: «Эти говнюки и первого-то не заслуживают». Конечно, Лорейна могла демонстративно поступить по-своему, но она понимала, что обидела бы Эдварда до глубины души, а это было последнее, чего ей хотелось. В результате «Второй шанс» получил чек на развитие организации, а Лорейна с полного одобрения Эдварда позвонила в контору под названием «Счастливый мастер», на рекламе которой был нарисован парень, лучащийся восторгом от собственной добросовестности (ремонт они сделали действительно хорошо). Да, многое осталось бы за кадром даже для Великого Сыщика, но он бы, конечно, отметил неистребимое желание Лорейны спасать и помогать.

Сама Лорейна Суини немного походила на Еву Грин, если бы актриса перекрасила волосы в другой оттенок и перешла от ролей роковых и загадочных красавиц к ролям сострадательных женщин, любящих книги, приготовление еды и долгие прогулки. Её гардероб и принципы ухода за собой не имели ничего общего с распродажами и были составлены согласно правилу «лучше меньше, но лучше»: качественные обувь и косметика, несколько дорогих костюмов и женских рубашек в классическом стиле. Разумеется, когда Лорейна отправлялась на слежку за очередными неверными супругами, она предпочитала куртку, которую легко отстирать, и неприметную шапочку, но в остальное время хозяйка «Частных расследований Суини» выглядела с неброской элегантностью.

– Думаю, что вам лучше начать сначала, миз Флойд, – отозвалась Лорейна. У Лорейны Суини был необычайно тихий голос. Многих клиентов это успокаивало.

Пропажей Вивиан Флойд был её жених Брэнд Дэниел. Они встречались восемь месяцев. Их обыденное знакомство в очереди супермаркета переросло в сказочно интересный разговор. Ни ей, ни ему уже не хотелось останавливаться, и тогда он, преодолевая опасения быть навязчивым, предложил ей вместе выпить кофе. Лорейна была женщиной, она была доброжелательной и внимательной, Вивиан не казалось, что она отвлекает частного детектива Суини от каких-то гораздо более важных дел, тратит её драгоценное время на ерунду. Поэтому ей удалось выразить то, что не удалось объяснить в полиции: она была уверена, что они с Брэндом созданы друг для друга. Они много говорили, смеялись одним и тем же шуткам, ему нравилось её слушать. Он был внимательным, он умел показать, что дорожит отношениями, что на её месте не могло быть никого другого. Он дарил ей продуманные подарки – понимаете, дело ведь не собственно в подарках, она никогда за ними не гонялась, правда: она и сама вполне хорошо зарабатывает и ни в чём не нуждается. Но его подарки – и большие, и маленькие, были… идеальны, по-другому не скажешь.

Многие говорят, что мужчинам нужно только одно, но это не про Брэнда, он никогда не форсировал отношения, был упорным, но не навязчивым, и первый шаг к сексу (с Лорейной Суини можно было говорить даже о сексе, без желания немедленно провалиться сквозь землю) Вивиан сделала сама.

Брэнд Дэниел пропал 23 декабря. Он собирался к родителям в Северную Дакоту. О серьёзности его намерений говорили не только дорогие серьги с настоящими бриллиантами («открой подарки, когда я уеду, так, будто я положил тебе их под ёлку, пробравшись в дом, чтобы поцеловать тебя ночью, любовь моя»), но и сказанное без излишнего пафоса: «На следующий год мы поедем в Дакоту вместе. Если, конечно, ты не возражаешь против скучных семейных ужинов со стариками и очень холодных вечеров. Да, и ещё: обогреватель в ванной барахлит иногда, будь готова».

Перед поездкой Брэнд предупредил, что время от времени могут быть проблемы со связью: он едет в жуткую глушь, там часто бывают какие-то аварии на мобильных вышках и Интернет плохо ловит. Он сто раз просил родителей переехать поближе к Чикаго или согласиться жить с семьёй его старшей сестры в Нью-Йорке, но вы же знаете, как упрямы бывают старые люди, и их можно понять: они держатся за место, где им всё знакомо.

Брэнд Дэниел был торговым представителем. Он мог отсутствовать в Чикаго и по три дня, и по три недели, но он всегда звонил. Каждый день в половине девятого вечера, это было… неколебимо. И он просто не мог грубо бросить её.

Но начиная с 23 декабря он ни разу не позвонил, ни разу не прислал СМС или письмо по электронной почте, не отправил телеграмму, вообще не подал никаких признаков того, что он жив и помнит о Вивиан. Его телефон бесстрастно сообщал автоматическим голосом, что желающие могут оставить сообщение, и он свяжется с ними, как только сможет.

С каждым днём Вивиан всё сильнее казалось, что не сможет он никогда.

Случившееся укладывалось в одну фразу: Брэнд исчез.

Дальше шли малоприятные подробности, диссонировавшие с той правдой об их отношениях, которую Вивиан не смогла рассказать в полиции, но сумела передать Лорейне Суини. Например, она не знала, где живёт её жених. Почему-то раньше это не казалось важным: Брэнд просто сказал, что снимает квартиру вместе со знакомым. Он неприхотлив, не водит женщин, так зачем тратиться на что-то большее, верно? Вот когда он женится, другое дело. Глупо было идти куда-то, где живёт его сосед, когда можно было быть только вдвоём в её собственной квартире.

Его друзей она не знала: им – ей и Брэнду – хотелось побыть наедине, провести вместе как можно больше времени, им хватало друг друга – так он сказал однажды, и она обрадовалась, что их чувства и мысли настолько совпадают.

Вивиан пока не была знакома ни с родителями Брэнда, ни с его сестрой. Она не помнила номер его машины – тёмно-синего «Крайслера». В какой фирме он работает? «Что-то там электроникс». У Брэнда Дэниела был аккаунт в Фейсбуке, из которого можно было узнать разве что о его музыкальных вкусах (весьма разномастных) и о том, что он состоит в отношениях с Вивиан Флойд: аккаунт пестрел её снимками.

Лорейна понимала сомнения полиции.

Между тем, Вивиан в своём рассказе как раз до полиции и добралась:

– Двадцать девятого я не выдержала и пошла в участок. Я думала, что меня вообще не примут: я не жена. Впрочем, я не очень понимаю, как это делается. Они, надо отдать им должное, довольно хорошо ко мне отнеслись, согласились чтото такое посмотреть, какие-то базы, и тут выяснилось…

– Продолжайте, – подбодрила Лорейна.

– Выяснилось, что такого человека не существует! Они так сказали! В Штатах нет никого моложе шестидесяти и старше десяти лет с таким именем. И точно никого в Чикаго.

Мда… Поводы для сомнения в женихе у Вивиан Флойд были.

И Вивиан сомневалась в нём. Стыдилась этого, чувствовала себя предательницей, но не сомневаться уже не могла. Она хотела знать. А пока старалась оставаться на стороне несуществующего Брэнда Дэниела. Оставаться верной их отношениям, а не мягким увещеваниям полицейских:

– Я так им и сказала, когда они стали спрашивать! Нет, Брэнд никогда не просил у меня денег: ни в долг, ни чтобы вложить в дело, ни на лечение, нисколько, ни одного доллара. Нет, он никогда не предлагал мне вложиться в какой-нибудь проект. Он всегда платит в ресторанах за нас обоих: говорит, что несколько старомоден. Даже в самые первые дни, когда ещё не начался… собственно роман, он не разрешал мне разделить счёт и заплатить за себя. У меня не пропало ни одной вещи. Наоборот, Брэнд дарит мне подарки, порой даже очень дорогие, – она коснулась серьги в ухе. – Ему ничего не было нужно от меня, кроме меня самой!

– Миз Дойл, Вивиан, – примирительно ответила Лорейна, – я ни в чём не обвиняю вашего жениха. Всё случившееся может иметь самые невинные объяснения. Знаете, когда я училась в колледже, со мной на занятия ходила девочка по имени Тереза, и однажды я совершенно случайно узнала, что на самом деле её зовут Саманта. Она просила меня никому не говорить: сказала, что ненавидит своё настоящее имя. Думаю, что если бы она пропала до того случая и мне нужно было бы непременно её найти, я бы долго без толку искала Терезу Дадли. Так что, поймите, я не говорю, что вас обманули. Но я и не утверждаю, что это не так. Если придерживаться фактов – я просто не знаю. И вы не знаете, поэтому вы здесь. Чтобы узнать, что случилось, мне нужно собрать информацию, задать вам множество вопросов: какие-то прозвучат не слишком приятно. Если вы захотите, чтобы я продолжала, я начну поиски. И я не знаю, что я найду. Может быть, мы узнаем, что Брэнд – будем называть его так, как он сам себя называет – в больнице без сознания, а его телефон украли, поэтому вам до сих пор никто не позвонил, но нельзя исключать и обман. Вы можете нанять меня, чтобы я выяснила, что случилось, но я не смогу сделать правду приятной, я смогу только рассказать её вам. Если вам это подходит.

У Вивиан Флойд хватило силы духа согласиться на правду вместо ноющей пустоты, полной неведения и страха. Следующие три четверти часа после заключения контракта Лорейна заполняла мельчайшие пробелы портрета Брэнда Дэниела, написанного широкими мазками любящей руки.

Сведений было негусто.

Брэнд жил (или делал вид, что живёт) где-то на севере города, машина у него всегда была одна и та же, нет, он ни разу не упоминал чего-либо о мастерской, где чинит её.

В ресторанах и магазинах он расплачивался наличными: Вивиан рассказала с его слов вполне убедительную историю о неприязни к кредитным картам. Это могло быть правдой, несколько осложнявшей жизнь хорошему парню. Или правилом, давно известным мужчинам, имеющим общий банковский счёт с женой: «никогда не расплачивайся кредиткой за подарки для любовницы».

Брэнд следил за собой, но Вивиан не смогла назвать ни парикмахера, ни массажиста, ни стилиста, услугами которых он мог бы пользоваться. Она знала тренажёрный зал, в который он ходит: собственно, это был её тренажёрный зал. Брэнд был не очень доволен своим, а ей её нравился, и жених по её совету завёл новый абонемент. До его исчезновения они по возможности ходили на занятия вместе. Нет, в её тренажёрном зале не спрашивают адрес, достаточно назвать имя и фамилию и принести фотокарточку на пропуск, ещё нужен телефон для связи.

«Работает торговым представителем, время от времени уезжает из города», – больше Лорейне не удалось узнать ни слова о работе будем-считать-что-Брэнда-Дэниела.

Никаких намёков, позволяющих вычислить парня, с которым он снимает квартиру, ничего стоящего о его семье и друзьях, ни одной случайной встречи на улице из серии «Ба! Да это Оливер Джемисон, мы вместе ходили в школу!»

Нет, Вивиан не знала, где он учился.

Пометив в блокноте «дорогие костюмы, сшитые на заказ», Лорейна решила при необходимости обойти престижных портных Чикаго. Правда, не факт, что Брэнда Дэниела обшивал кто-то из местных, с тем же успехом он мог ездить к сестре в Нью-Йорк раз в год и возвращаться с полудюжиной новинок. Назвать марку его обуви Вивиан не могла.

Брэнд не принимал постоянно никаких лекарств, Вивиан не знала о его враче, о его страховке, о его наследственных болезнях, ей было неведомо, ломал ли он ноги или руки, заменялись ли какие-либо кости его тела штифтами, делали ли ему пересадку органов, был ли он донором.

Отправив в шлак ещё три десятка пустых вопросов, Лорейна взялась за хобби Брэнда.

Любимый бар, кафе? Нет, это не по его части. Жаль – сколько раз она тем или иным способом находила информацию о людях через кого-то, кто дважды в неделю спрашивал у них: «Вам как обычно?»

Но кое-что всё-таки появилось: Брэнд Дэниел оказался завзятым киноманом, просмотры фильмов стали такой же обязательной частью их досуга, как и долгие разговоры. Порой он водил Вивиан на странные картины, но в контексте того, что он рассказывал, это оказывалось даже интересно: например, он показывал ей старый, вычурный до неестественности чёрно-белый триллер «Кабинет доктора Калигари». Но у фильма оказалась такая необычная история! Это было самое первое кино об изменённых состояниях сознания, метафора Первой мировой войны. Вивиан нравились не столько фильмы, сколько рассказы Брэнда о них и его энтузиазм.

– Хорошо, миз Флойд, а другие увлечения?

– Пожалуй, ничего. Он начитанный, поддерживает форму, прекрасно одевается. Про тренажёрный зал я уже рассказала.

– Может быть, странности? Или просто особенности?

Лорейна хорошо знала это выражение лица, которое показывает деликатным людям, что пора бы сдать назад, и сигнализирует частному детективу, что самое время поднажать.

После короткой успокаивающей речи о том, что мы, в сущности, не знаем, что может оказаться важным, Вивиан Дойл рассказала Лорейне Суини то, чего не знали даже её лучшие подруги:

– Он использует маску. Во время…секса. Не всегда, не каждый раз, но иногда во время… особых игр… он надевал её.

– Игр? Это было похоже на какой-то ритуал?

– Нет, что вы, – Вивиан казалась удивлённой вопросом. – Ничего похожего. Просто… особенность, понимаете? Как вы и сказали. Он приносит с собой маску, очень красивую, она как будто состоит из сплетения серебряных жгутов или нитей. Изящная.

– Она закрывала всё его лицо или часть?

– Половину лица, как на маскараде. Он относится к ней очень бережно, даже хранит её в специальном бархатном футляре.

– А что он делал, надев маску?

– Ничего… необычного. Просто занимался со мной любовью.

– Только маска? Никаких особых одежд? Других приспособлений?

– Одежды нет, а вот приспособления… Знаете… как же мне неловко, что я вам всё это рассказываю…

– Пока вы не сказали ничего необычного, миз Дойл: у всех людей есть особенности, а те, у кого их нет, обычно очень скучны.

Вивиан кивнула, реагируя скорее на тон, чем на слова:

– Он ласкал меня очень долго. Часами. От двух до четырёх часов.

– Вам это не нравилось? – что-то проскользнуло в голосе её клиентки, заставив Лорейну задать этот вопрос.

– Наоборот. Это было прекрасно! Лучше, чем что-либо, что я испытывала! Если меня что-то и смущало, то… острота чувств, что ли. Порой я теряла сознание от… наслаждения.

Теперь Лорейна понимала эту нотку в интонациях Вивиан – растерянность: никто не станет жаловаться на то, что в сексе ему сделали слишком хорошо.

– А что было после ласк?

– Он развязывал меня, и мы занимались любовью, иногда он надевал перед этим маску, чаще нет.

– Развязывал?

– Но ведь невозможно выдержать такое… такой накал, если… И вы спрашивали про приспособления: у него была такая… перчатка, тоже металлическая. Он её использовал.

– Он причинял вам боль, миз Флойд?

– Нет, – Вивиан говорила уверенно, без напряжения, если не считать лёгкого смущения от того факта, что разговор шёл о сексе. – Это было очень приятно, просто для некоторых очень нежных и щадящих, поверьте, поцарапываний Брэнд использует эту металлическую перчатку. Ничего более грубого… Я хочу сказать, он не делал ничего… садистического: ни шлепков или щипков, ни тем более битья. Только очень лёгкие поцарапывания и часы нежности.



Лорейна договорилась позже приехать к Вивиан и осмотреть её квартиру и вещи Брэнда.

Затем она вызвала Эдварда и ввела его в курс дела.

– Говнюк, – резюмировал Эдвард.

Лорейна покачала головой.

– Ещё скажи, что ты думаешь по-другому, – не поддался Эдвард.

Возразить было нечего. Она искренне старалась оставаться беспристрастной, но…

– Девять против одного, что это старый извращенец, которому надоела жена.

– Ему двадцать девять самое большее, – вяло парировала Лорейна, кивая на распечатанную копию единственной имевшейся у её клиентки фотографии Брэнда Дэниела, которую Вивиан скинула ей на телефон.

– Молодой извращенец, – легко исправился Эдвард. – Какая разница? Ему хочется связывать девок и царапать их когтями. Когда он рассказал своей жене о том, что видел такое во сне, она ответила, что её бы после такого сна вырвало, и что если это приснится ему ещё раз, то муж её подруги ходит к хорошему психоаналитику, и она может спросить для него телефон. И он, понятное дело, больше ни о чём таком не заикался. Половина баб своими руками отправляет мужей к любовницам или проституткам.

– Так же как половина мужчин сами отталкивают своих жён, заставляя их искать внимания на стороне.

– Тоже верно, Ло, в чём, в чём, а в глупости у людей полное равноправие полов. А может быть, благоверная этого парня так выглядит после родов, что он и предлагать ей ничего не хочет: бледная квашня с обвисшими сиськами и дыркой размером с…

– Я поняла, спасибо. Не хочу будить в тебе воспоминания о неудавшихся браках, Эдвард.

Её помощник то ли хмыкнул, то ли хихикнул – в душе он любил, когда Лорейна вот так его отшивала:

– Да… О чём я? Но он любит своих Джонни и Энни, или как там зовут их малышей. Или он работает в фирме у её папаши, и это более вероятно. Или и то, и другое. Поэтому он никогда в жизни не заикнётся, что занимается с ней сексом четыре раза в год не потому, что слишком устаёт, а потому что может достать ровно четыре таблетки виагры, не вызывая вопросов у их семейного врача. А для всего остального он находит цыпочек, проводит с ними время и однажды валит, не оставив адреса. Лорейна, ты же сама всё видишь: никаких знакомств – это я мог бы проглотить. Может быть, его лучшие друзья остались в Штате земляной белки[1], а здесь его бесят все – от соседа по комнате до начальника на работе, такое бывает. Но он везде платил наличкой: не желал палиться перед женой! И он ни разу не привёл её к себе! Я не говорю на ночь – допустим, там правда был сосед, но он мог бы завести её на минутку, показать свою берлогу, мог в её присутствии прихватить пару дисков с фильмами, в конце концов, мог бы похвастаться перед соседом, что у него появилась девчонка, а не новая подборка порносайтов.

Лорейна непроизвольно кивнула: Эдвард повторял вслух её мысли, разве что облекая их в более жёсткую форму. Вот поэтому они и работали вместе так успешно: голова у них варила одинаково. Ладно, почти одинаково.

– Конечно, всё это не значит, что мы не будем его искать. Как там она хотела?

– Найти его и понять, что именно случилось и, насколько это возможно, почему это произошло.

– Она и сама догадывается. И права, что хочет знать наверняка. А подонок настоящий красавец, если кто любит такой типаж, – заметил Эдвард, разглядывая изображение исключительно красивого темноволосого мужчины в шикарном костюме. – Ладно, Ло, достань-ка мне старых газет: пришла пора собрать информацию.



Эдвард Картер был полицейским.

Бывшим – настолько, насколько полицейские бывают бывшими. И не каким-нибудь задрипанным шерифом где-нибудь в Оклахоме. Он служил детективом-сержантом в убойном отделе в Чикаго. В лучшем городе мира, по его собственному определению.

В его городе.

Лорейна подозревала, что Чикаго был главной и единственной любовью Эдварда. Впрочем, тут не требовалось особой проницательности: претендентов на другие любови не водилось. Нет, пожалуй, ещё одна любовь в его жизни была: работа. Он дневал и ночевал в участке и считал достойными полицейскими только тех, кто поступал так же.

Эд вырос в бедной семье. Отец – механик на железной дороге. Мать немного шила на заказ и занималась домом.

Его друзья детства в основном промышляли мелкими грабежами.

Денег было мало. Причём у всех вокруг. А главное, была тягучая, засасывающая безысходность, от которой хотелось убежать. И Эдвард однажды понял, куда именно. Он увидел выход. Свой собственный выход.

Полицейская академия, патруль, экзамен на детектива… Эд стал называться «служителем закона». Но, если быть совсем честным, закону он не служил. Он служил городу. И делал то, что было нужно городу в данный момент. Даже когда это слегка расходилось с утверждённой процедурой.

Его задержанные почему-то часто падали с лестницы или оказывали сопротивление при аресте. Он хорошо знал основных игроков. Он хорошо знал, на кого в управлении можно нажать. Он хорошо знал город.

Большую часть жизни Эд проработал в убойном. Сначала как прикреплённый патрульный, потом как детектив, а последние девять лет перед тем, как он, по его собственному выражению, «вышел в тираж», как глава отдела. Он старался подбирать людей себе под стать. Гибких, не слишком принципиальных… А главное, умных.

Семь раз ОВР брал его под наблюдение. Но обвинения ни разу не были предъявлены. Во-первых, никогда не было ничего доказано. А во-вторых, Эдвард Картер был действительно эффективен.

За 24 года в полиции он видел всё – мёртвых детей, расчленённые трупы, размозжённые головы, отравленных, повешенных… Серийных убийц и убийства по неосторожности…

Два развода – работа всегда была важнее. Взрослый сын где-то в Вашингтоне. Всё это крутилось вокруг его Задачи.

С Лорейной они познакомились дважды. Первый раз она была девятилетней девочкой и свидетелем двойного убийства. Десятикратного, мысленно поправлялся Эдвард. Десятикратного, если считать самих убийц. А Эдвард Картер был тогда детективом, возглавившим расследование. Одно из самых коротких в его послужном списке: «нападение панков-ебанатов», называл он про себя это дело.

После того как дело закрыли, они долго не виделись и не вспоминали друг о друге.

А потом встретились возле трупа парня, которого вторую неделю пытались найти сестра и племянники. Даже наняли частного детектива. Убойный отдел был для Эдварда уже позади, для Лорейны позади было детство. С тех самых пор они работали вместе.

Лорейна знала недостатки своего помощника, несколько смягчившиеся с возрастом и изменением статуса. Но главное, она знала его достоинства: Эдвард Картер был отличным детективом.

По хорошему счёту, его уровень намного превосходил детективное агентство «Частные расследования Суини». Она никогда не заполучила бы такого профессионала, однако в послужном списке бывшего полицейского, последние пять лет безропотно помогавшего ей искать как пропавших людей, так и пропавших собак, было одно «но».

Одно очень существенное «но»: детектив-сержант Эдвард Картер (1946–2001) был мёртв.



Детектив Дэвид Марш выглядел как лучший ученик Полицейской академии на встрече выпускников тридцать лет спустя. У него были тёмные волнистые волосы, импозантно тронутые сединой, но ничуть не поредевшие, крупные черты лица и подтянутая фигура. Общее впечатление слегка смазывалось привычной мимикой детектива Марша: глядя на него, Лорейна неизменно вспоминала Флобера – пассаж про опущенные уголки рта, появляющиеся с годами у старых дев и неудавшихся честолюбцев. Дэвид Марш, без сомнения, относился к неудавшимся честолюбцам: несколько лет назад его перевели из убойного отдела в транспортную полицию (комментарий Эдварда: «и правильно сделали!»), и он до сих пор не мог забыть обиду. Больше всего Дэвид Марш ценил выпивку и уважение. Сегодня он уже получил свою долю прочувствованных слов вкупе с бутылкой отличного джина в красивой упаковке: Лорейна всегда готовила подарки за месяц до Рождества и Нового года. Её знак внимания был встречен одобрительным «Хоть кто-то меня ценит!» и слегка примирил Марша с жизнью. По крайней мере, на сегодня.

Их разговор происходил в кафе и развивался по уже пройденной с Эдвардом спирали:

– Ты же понимаешь, Лорейна: он либо мошенник, либо женатый бабник.

Лорейна кивнула:

– Ну не могла же я отказать клиенту? И не могу же я взять её деньги и ничего не искать?

– Так чем тебе помочь? – Дэвид Марш был благодушен.

– Я бы хотела, чтобы вы узнали, на кого зарегистрирован номер мобильного, которым пользовался этот парень. В полиции могли бы проверить: телефон не отключён, просто срабатывает автоответчик, но по закону не было оснований. И ещё я бы хотела, чтобы вы сравнили его снимок с базой. И если я достану отпечатки пальцев…

– Про телефон узнаю в течение часа. Остальное займёт больше времени, но постараюсь, – согласился Марш.

Лорейна достала конверт с наличностью: когда работаешь частным детективом, кредитками, общаясь с людьми, не обойдёшься.



«Если бы можно было спросить самого убитого…» Лорейна десятки раз слышала эту фразу от реальных полицейских и криминалистов. Ещё чаще она читала её в книгах.

– Не думаю, что это бы так уж много дало, – не выдержала она однажды.

И в ответ на изумлённый взгляд полицейского детектива пояснила:

– Ну, вы же сами знаете, жертвы зачастую не могут описать преступника, даже когда у них всего-навсего вырвали сумочку. Шок, стресс, адреналин. Можно предположить, что насильственная смерть – тоже стресс, и вряд ли после него жертва смогла бы как следует припомнить, что с ней случилось. И даже если бы! Ну что бы они рассказали? «Я увидел кого-то в коричневой толстовке с битой в руке»? Или «я почему-то согласилась пойти с этими пьяными парнями, которых не знаю, но тогда это казалось хорошей идеей»?

Лорейна Суини говорила со знанием дела: порой ей приходилось расспрашивать убитых, примерно так они обычно и отвечали.

А детектив, которого она тогда изумила этой отповедью, страшно развеселился и даже пригласил её на свидание. Они встречались месяца два и расстались добрыми приятелями.

– Что ты нашёл? – спросила она у очередного мёртвого, когда они устроились в машине и Лорейна, разогрев двигатель, плавно выехала со стоянки.

– Я гадал на газетах, кто этот парень, – ответил Эдвард, – ответ был «звезда восходящего сезона». Я спросил, где можно его найти, мне выпало «в лучших отелях города». Третьим вопросом было «кто для него Вивиан Флойд?»

– И?

– «Широкий ассортимент блюд».

Лорейна кивнула: гадания Эдварда показывали какой-то вектор происходящего, но они были именно гаданиями, ничего вроде «парень, которого вы ищете, живёт на Норс-огден-авеню, номер дома и квартиры с уважением прилагаются, желаем приятного дня!» До многого приходилось додумываться, многое выглядело неопределённо. Но, по крайней мере, ещё одно подтверждение, что они не ошиблись: Брэнд относится к Вивиан Флойд потребительски.

– А как насчёт самой клиентки? – неожиданно спросил Эдвард.

Он любил такие дни: сырые, холодные, ветреные, когда на улицах было малолюдно и казалось, будто город принадлежит только тебе одному, когда чудилось, что вот ещё чуть-чуть сильнее подует ветер – и смешает тебя с сыростью Мичигана, с дымом и паром отопительных служб, с неярким дневным светом, смешает с самим городом. В такие дни Эдвард ждал чего-то вроде хороших новостей, хотя и при жизни-то не отличался особенным оптимизмом.

– Она администратор в крупной полиграфической фирме, но никогда не берёт работу на дом. Более того, через неё к секретам её работодателя не подобраться, я проверила, – поняв, о чём он, ответила Лорейна.

– А вообще как она тебе?

– Нормально. Вызывает сочувствие. Расстроенная, искренняя. Простая и честная, – сказала Лорейна Суини, и они молчали до самого дома Вивиан Флойд.



Лорейна сама не знала, как у неё выскочило это «простая и честная»: видимо, когда часто слышишь что-то, начинаешь это автоматически повторять.

«Нужно быть простым и честным» – было любимым выражением Кэтрин, её приёмной матери.

Против честности Лорейна не возражала, впрочем, с некоторыми поправками, которые показались бы Кэтрин весьма существенными, доведись ей узнать о них: Маргарет, настоящая мать Лорейны, говорила обычно нечто иное: «Нужно говорить правду, только правду, но не всю правду», и Лорейна придерживалась этого правила.

Простота же немедленно отделяла её невидимой и непреодолимой демаркационной линией от мира, в котором жили её приёмные родители и их более удачные дети.

Кэтрин и Дэйв были хорошими родителями. Нет, не казались, не притворялись, а именно были. Никакой охоты за выплатами на детей, никакого использования приёмышей в качестве домашней прислуги, никакого домашнего насилия любого рода, никакого равнодушия. Они любили детей, понимали их, хотели видеть их счастливыми, где нужно возлагали ответственность, где нужно давали свободу. Вера и Тревор – другие их приёмные дети – души в них не чаяли, обожали их и в детстве, и сейчас, когда давно выросли и обзавелись собственными детьми.

Если бы Кэтрин и Дэйв Питерсоны были жестокими и бездушными, Лорейне было бы в некотором смысле легче: это избавило бы её от чувства вины за то, что она не смогла ни полюбить их, ни сблизиться с ними. Чувства, которое она привыкла прятать в дальний угол души, вроде той самой вазочки с аляповатыми цветами от слабовидящих детей. С годами это ощущение выцвело, выветрилось, поблёкло, но не исчезло, еле заметно окрашивая внутренний автопортрет Лорейны. Ей хотелось быть благодарной, но благодарности она не чувствовала.

Наверное, Дэйву и Кэтрин тоже было бы легче, если бы Лорейна оказалась обычным сложным ребёнком: ранняя беременность, побеги из дома, наркотики, плохие компании – к этому они, похоже, были готовы, может быть, даже втайне ждали этого. Во-первых, «девочка пережила такой стресс», во-вторых… во-вторых, тогда они тоже могли бы объяснить себе, почему не смогли полюбить её. Им было бы проще если не справиться с ситуацией, то сориентироваться в ней, если бы Лорейна оказалась нормальной паршивой овцой в их идеальной семье. Но с какой-то жестокой симметрией Лорейна даже не могла подарить им повод для оправданного недовольства: она ни разу не пробовала наркотиков, не пила ничего крепче пива и лёгкого вина, и то редко. Первый парень у неё появился на втором курсе колледжа, компаний не случалось ни плохих, ни хороших, и за ней не водилось больших правонарушений, чем штрафы за парковку в неположенном месте. Она была тихой, доброжелательной, но сильной, прекрасно училась, очень много читала, тратя все карманные деньги на книги, получила стипендию в колледже, блестяще окончила юридический и после нескольких лет адвокатской практики открыла собственное дело, пусть и не приносившее большого дохода.

Нельзя же не любить ребёнка за то, что не понимаешь его? За то, что не согласен ни с одним его выбором? За то, что он единственный из троих приёмных детей захотел оставить себе свою прежнюю фамилию? За смутное ощущение, что он всё время что-то скрывает и словно бы видит что-то, чего не видишь ты?

Лорейна аккуратно приходила к Питерсонам на Рождество, резала с ними индейку в День Благодарения, не забывала о самых лучших подарках на дни рождения и годовщину свадьбы. Но её не покидало ощущение, что если бы она однажды просто исчезла, все в её приёмной семье вздохнули бы с облегчением.

Если бы Лорейна Суини позволила себе облечь свои несправедливые – она сама это понимала – мысли в слова, она сказала бы: «Если ты жил в самом прекрасном на свете доме с черепичной крышей, на чердаке которого стоят сундуки со старыми пиратскими костюмами, библиотека полна книг, а веранда выходит прямо в лес, ты не сможешь полюбить комнату в блочной многоэтажке, даже если тебе любезно разрешили жить в ней после того, как твой дом сгорел».

Лорейна никогда не сказала бы такого вслух даже наедине с собой. Но именно это она и чувствовала.



Детектив Марш позвонил, когда Лорейна парковалась возле дома Вивиан. Она переключила телефон на громкую связь, чтобы Эдвард тоже слышал.

– Телефонный номер этого парня принадлежит миссис Луизе Андрраде. Это престарелая женщина восьмидесяти двух лет, которая ведёт активный образ жизни. Очень активный, учитывая, что она умерла два года назад.

– Ого!

– Вот именно. Судя по свидетельству о смерти, всё чисто: умерла без затей, своей смертью. А вот дальше у неё начались приключения: миссис Андррада получает свою пенсию, купила новенькую «Мазду» и содержит свой старый дом. Завтра утром я выполню свой долг и сделаю новогодний подарок отделу по борьбе с мошенничеством. А пока я послал тебе адрес дома и номер машины с описанием.

– Спасибо, детектив Марш! Вам цены нет! – искренне ответила Лорейна.

Вивиан Флойд жила в хорошем районе: многоэтажный дом был ухоженным, квартира уютной, очень женственной. Было заметно, что мужские вещи появились здесь относительно недавно и выделяются на общем фоне. Пожалуй, это были маленькие подарки, которые Вивиан делала своему жениху: несколько футболок, удобный мужской халат, тапочки. Парфюмерию и мужскую косметику он, по её словам, принёс с собой. Больше Брэнд Дэниел ничего здесь не оставил. Если не считать целой башни видеокассет с фильмами, названий которых Лорейна ни разу не слышала, и видеомагнитофона, на который Эдвард обратил её особое внимание: «Посмотри на заднюю стенку и не забудь записать номер: его взяли в прокате». С разрешения Вивиан Лорейна забрала самую удобную для снятия отпечатков пальцев упаковку с кремом для бритья.

«По крайней мере, отдел по борьбе с мошенничеством сможет его прижучить», – высказал Эдвард их общее мнение, когда Лорейна повесила трубку. То, что он мошенничал с документами, – преступление. То, что он надругался над чувствами Вивиан Флойд, преступлением не считается. Почему-то.

…Этот Брэнд даже не был особенно изощрённым обманщиком. Она вспомнила свою клиентку, любовник которой ухитрялся шесть лет скрывать от неё, что женат. Вот кто был настоящим виртуозом: его женщина знала всё: адрес, телефон, регулярно звонила ему домой – трубку снимала его мать. Он работал охранником сутки через трое, одни сутки «просто приходил в себя»: «ты же понимаешь, я уже не мальчик, детка», на вторые встречался с ней. Возможно, этот обман продолжался бы ещё лет десять, но однажды на очередную просьбу позвать его к телефону его мать ответила: «Он ушёл домой к жене и детям». Может быть, он не предупредил её, а может быть, она устала его покрывать и видеть, как он морочит голову женщине, не сделавшей ему ничего плохого.

К Лорейне та клиентка обратилась, чтобы получить «материальные доказательства»: у неё не было сил увидеть всё своими глазами, придя на порог к любовнику, и Лорейна принесла ей снимки. Видимо, на фотографиях всё выглядело не так болезненно, но, тем не менее, впечатляюще: пухлая женщина и двое маленьких мальчиков – шести и восьми лет. Классика жанра: он начал роман на стороне в первый год жизни своего младшего ребёнка, которого жена родила, чтобы укрепить их брак.

Лорейна вспомнила какой-то фильм про австралийского многоженца: его адвокат в суде расспрашивал его жён, каждая из которых с возмущением обнаружила, что она не единственная: «Чем вы, собственно, недовольны? Разве он был плохим мужем?» После этого он задавал подсудимому прочувствованные вопросы: о днях рождениях детей, о пристрастиях жён, о годовщинах свадеб, о любимых цветах его женщин. Многоженец отвечал без запинки, вызывая умиление присяжных. И если бы этот козёл не заключил с каждой женщиной официальный брак, он бы даже не был призван к юридической ответственности!

«Нельзя обманывать человека в том, что касается чувств, и в том, что лишает его выбора». Это тоже говорила Лорейне Маргарет, её мать.

Лорейна ничего не имела против множественных отношений: она видела счастливые браки с несколькими жёнами или несколькими мужьями. Она была уверена только, что человек имеет право на выбор: готов он делить того, кого любит, с кем-то ещё или нет. Лишить выбора в подобной ситуации сродни изнасилованию: Вивиан Флойд не легла бы в постель с Брэндом Дэниелом, если бы знала, что она не единственная.

– Девушка умирает.

Если не считать реплики про видеомагнитофон, Эдвард молчал всё время, пока они были в квартире Вивиан. Это было их правилом: если они вместе работали в присутствии третьего лица, Эдвард говорил как можно меньше и только по делу, чтобы Лорейна не оказалась в сложном положении, реагируя на его слова. Когда они вернулись в машину, он прервал молчание.

– От чего? – она не спросила, как он узнал. Мёртвые видят печать смерти на лице тех, кто должен скоро встретить её.

Эдвард ответил не сразу:

– Знаешь, Ло, она как будто… истощена до крайней степени.

– Выглядит она вполне здоровой, – не то чтобы усомнилась, скорее уточнила Лорейна.

– Я бы сказал, что у неё нервное истощение, если бы верил, что нервное истощение может убить. И виноват её парень. Он что-то такое… делал с ней.

– «Широкий ассортимент блюд», – процитировала Лорейна.

– Да. Ты лучше разбираешься во всяких нечеловеческих говнюках. Кто он, Ло?



Лорейна любила книги. В них был сюжет, была логика произведения, был очевидный конец, после которого за главных героев уже можно было не переживать: они оказывались в убежище эпилога, надёжно спрятанные за последней страницей.

Порой она думала, что если бы жизнь была историей в жанре фэнтези (она любила такие истории), то детективное агентство, один из сотрудников которого был призраком, другой медиумом, а третий суеверным ирландским цыганом, неизбежно специализировалось бы на сверхъестественных преступлениях. На делах с необычной подоплёкой. «Мистические расследования Суини» или «Лорейна Суини, детектив-медиум». В действительности за восемь лет существования «Частных расследований» Лорейне, кажется, не попадалось ни одного по-настоящему мистического дела. Пару раз к ней в качестве клиентов обращались китейны, но и у тех были вполне обычные просьбы: проследить за неверным супругом, собрать информацию, отыскать пропажу, не более того. Это трудно счесть сверхъестественным.

Также, пожалуй, нельзя было бы, не кривя душой, взять слоган «Решаем обычные дела необычными способами», если бы Лорейна вдруг захотела использовать подобный девиз. Правда в том, что их работа по большей части состояла из рутины, сводящейся так или иначе к сбору информации, подкреплённому огромным количеством терпения: справочники и библиотеки, Интернет и слежка, фотосъёмка и опросы.

В опросах, правда, была своя специфика: Эдвард много расспрашивал «на той стороне», как он называл Чикаго тех, кого не видят живые. Кроме того, он мог погадать на газетах, определяя скорее общее направление, чем детали происходящего.

Лорейна тоже нередко расспрашивала мёртвых в ходе расследования: не то чтобы им не терпелось поговорить с живыми, но какой-нибудь призрак, обитающий в старом доме, под мостом или в переулке, мог поболтать с ней, если был в настроении. Полезный выхлоп был такой же, как с живыми, и лучше всего формулировался словами «когда как». Очень и очень «когда как». Больше всего призраки-свидетели напоминали бездомных: они боялись людей, чувствовали себя беззащитными и никому не нужными, могли соврать или сказать правду и в любом случае старались извлечь выгоду.

И ещё Лорейна Суини больше других (что несложно) знала о китейнах – так называют сами себя те, кого люди Средневековья звали феями, эльфами, фейри или подменышами, а люди сегодняшнего дня не называют никак, просто потому что не верят в их существование.

– Он может быть фейри, – медленно сказала она. – По фотографии, как ты понимаешь, я этого определить не могу. Но это… Это было бы просто невероятно странно. А если не фейри… Даже не знаю, Эдвард, я не очень в этом разбираюсь. Может быть, какой-то вид вампира? Инкуб? Но об этих я знаю не больше, чем ты, плюс пара книжек по оккультизму.

– Вряд ли он призрак, одержавший чьё-то тело: он не продержался бы так долго, – подхватил Эдвард.

– Да, это сомнительно.

– А почему «невероятно странно»? В смысле, про фейри?

– Потому что… как бы тебе сказать… потому что довести человека до смерти – самое страшное преступление среди китейнов. Выпить его способность мечтать, выдоить его душу досуха или убить его мечту и его вместе с ней. Нет ничего хуже, понимаешь?

– И что? Люди постоянно делают такое, от чего у других людей кровь в жилах стынет.

– Если фейри поступает таким образом, его казнят.

– Смертная казнь разрешена в тридцати одном штате США, впрочем, ты это и сама знаешь.

– Эдвард, фейри в некотором роде бессмертны: если убить человеческое тело подменыша, он однажды вернётся: он родится в другом теле здесь или в Волшебной Стране. Но за то, чтобы убить человека мечтой или лишением мечты… В этом случае фейри казнят холодным железом, это смерть навсегда, возврата не будет. Ты не представляешь, как они боятся такой смерти. И если тебе этого мало, скажу ещё, что его имя будет опозорено, а его род понесёт наказание.

– Они что там, совсем охренели, эти твои феечки? Хотя, конечно, есть такие семейки, что смотришь на них и понимаешь: «если мальчик психопат, он не очень виноват, потому что от осинки не родятся апельсинки». Это у нас один криминалист так говорил.

Лорейна, слишком занятая своими мыслями, оставила комментарий без внимания:

– Если это китейн, то он либо совершенно сумасшедший, либо донельзя обнаглевший. Но что делать с китейном, я по крайней мере знаю…

Ветер, выводивший за окном автомобиля заупокойный реквием, возвысил свой голос до отчаянного крещендо и затих, чтобы через минуту разразиться серией стонов и воплей.



Дом миссис Андррады, находившийся в ближнем пригороде Чикаго, пустовал. Лорейна осталась в машине в двух улицах от нужного здания, а Эдвард отправился на разведку. Призраки не слишком любят ходить сквозь стены: десяток-другой вторжений – и мёртвому нужно свернуться в клубочек возле какой-нибудь любимой при жизни вещи и погрузиться в своего рода ментальную кому, восстанавливая силы.

…Конечно, если они искали пропавшего ребёнка, Эдвард проходил сквозь стены домов всех педофилов в округе…

В этот раз он тоже не стал беречь себя. Он вернулся спустя четверть часа. Ни с чем:

– Когда, Марш сказал, она умерла? Два года тому? Вот с тех пор там никого и не было, Ло. В этом доме не живут. Причём не живут давно.

– Жаль. А я надеялась, что это будет просто.

– Ладно, что будем делать? Я бы поискал в отелях, не возражаешь? – иногда Эдвард изображал, будто помнит, что она тут босс.

– Хорошо, а я разузнаю среди фейри, а потом съезжу в тренажёрный зал, куда этот парень ходил с Вивиан… – Сегодня же праздник вроде как? Какой зал?

– Ну, видимо, в этом зале считают, что слишком многие хотят начать новую жизнь прямо с Нового года: у них сегодня открыто, я посмотрела на сайте, пока ты гостил у Лу Андррады. Потом посещу видеопрокаты, если успею и если какие-то из них работают.



Призрачный Чикаго, Чикаго призраков. Не так уж он отличается от города живых: разве что серые тени растворились в воздухе, окрасив улицы, разве что желтовато-бледный известняк, так любимый некогда здешними каменщиками, выглядит ещё старше и ещё бледнее и ещё больше напоминает выцветшие на ветру кости, разве что зимние деревья стоят более голыми, а под мостами рек и в арках домов сгущается глубокая тьма.

Эдвард шёл, поглядывая на неизменных призрачных обитателей Чикаго. Он знал их так же хорошо, как знал когда-то живых из тех, что постоянно крутятся на улицах. Среди призраков Чикаго были свои знаменитости, в основном очаровашки, покончившие с собой из-за мужчины или подобной ерунды. Но попадались и жертвы убийств: например, хорошенькая блондинка с кладбища Воскресения на Арчер-авеню. Кто-то зарезал её прямо у кладбищенских ворот, и теперь она раз за разом возвращается на место своей смерти. Живые зовут её Мэри Арчер, или Кровавая Мэри. Да, тех, кто стал городской легендой, живые видят. Полицейские не слишком верят в призраков, но Эдвард лично знал офицера, который в тысяча девятьсот семьдесят третьем подвозил брюнетку с короткой стрижкой, одетую в яркое бальное платьице, и был несказанно удивлён, когда она исчезла прямо из машины близ еврейского кладбища Вальдхейм. Ещё одна жертва убийства: говорят, её прикончил водитель попутки, в которую бедняжка, возвращаясь с танцев, села лет сто назад. Так и катается с тех пор. Тот коп, что подвозил девушку с очередных посмертных танцулек, вспоминал, что у неё были прелестные ножки. Мда… в его время мужчины обращали внимание на ножки. Сегодняшние говнюки смотрят только на задницы.

Городские легенды, призраки, слившиеся с городом, ставшие его частью. Но на улицах хватает и тех, что попроще. В принципе, понятно, почему живые предпочитают видеть Мэри Арчер, а не побирушку с перерезанным горлом, одетую в лохмотья, и не вон того чувака в помятом пиджаке, башку которому разнесли об дверцу автомобиля. Эдвард Картер шёл к одному из тех, кого не замечают.

Любому хорошему полицейскому известно: всегда есть парень, который знает парня… Одним из таких парней был Миллер, всегда уточнявший при знакомстве: «как Генри Миллер». Эдвард как-то спросил об этом типе Лорейну, квартира которой была переполнена книгами: Генри Миллер оказался коммунистом, тискавшим порнографические романы. Что-то в этом роде. Ну да, Миллеру – его Миллеру – это подходило.

Эдвард нашёл своего осведомителя возле помойных баков (где же ещё?), сгрудившихся в углу двора между кафе и жилым домом. Миллер был полтергейстом и на досуге портил жизнь тем, кто жил в доме, и донимал посетителей и обслугу в кафе. Впрочем, до серьёзных неприятностей с ним не доходило. Он понял Эдварда с полуслова:

– Я знаю, кто тебе нужен. Сведу вас, если хочешь. Этот парень днюет и ночует в видеопрокатах, он знает о фильмах больше, чем президент США о конституции.

– Это нетрудно, – буркнул Эдвард.

– Да нет же! Если твой подопечный тусуется в видеопрокатах, считай, он у тебя в кармане! Только мой парень чужих не любит, он со странностями, но я вас познакомлю, представлю друг другу.

– А взамен?

Миллер замялся, его лохмотья всколыхнулись, и он сказал почти застенчиво:

– Есть один прохвост… зовут Маус, живёт на свалке за городом. Он должен мне двадцать оболов.

Двадцать оболов в мире мёртвых было нешуточным долгом, и Эдвард присвистнул.

– Да, – вяло подтвердил Миллер. – Поможешь мне выбить их из него? А? Пять тебе, остальное мне, да ещё знакомство с Бадди в придачу. Хорошее знакомство – это на века, сам знаешь.

Эдвард со злостью подумал, что прошли те времена, когда такого Миллера можно было притащить за шиворот в участок или – что ещё лучше – вытрясти всё, что нужно, прямо на месте. Конечно, у мёртвого полицейского в кармане неизменного плаща остался призрачный значок. Но кому он мог его теперь показать? И зачем? Ладно, дело есть дело, нужно сдержаться:

– Слушай, Миллер, – Эдвард покачал головой. – Я рад удружить тебе в ответ, ты отличный малый и всё такое, закончи сам. Но подумай, как ты себе это представляешь? Я – детектив-сержант – буду выбивать долг на свалке? Из кого-то по кличке Маус? Серьёзно?! Может, я могу оказать тебе какую-нибудь другую услугу? Другой говнюк, больше по моей части?

Миллер просветлел лицом. Ну, то есть… тем, что у Миллера после смерти было вместо лица:

– Вообще-то да. Есть. Помнишь дело убийцы с бензоколонок?

Эдвард помнил: он привык следить за заметными уголовными делами.

– Какой-то говнюк, который приезжает на бензоколонки и убивает всех до единого: и клиентов, и персонал. И не берёт ни денег, ни драгоценностей. Первый раз появился пару лет назад. Ты об этом?

– Да. Я знаю парня, который хочет его найти. Живым. И известно, что этот бензоколоночный убийца едет сюда, в наш штат. Инфа сто процентов. Возьмёшься?

Эдвард почти не раздумывал: в конце концов, это было настоящее дело. К тому же он понимал желание парня отомстить говнюку: Эдвард и сам не отказался бы достать того, кто пробил ему лёгкое в самой последней перестрелке:

– Да.

– Отлично! Ты окажешь услугу этому парню, а парень мне, и все довольны. А пока встреча с Бадди: сегодня в восемь, возле Коламбия-колледжа, идёт?

– Идёт.

Эдвард заглянул за стекло кафе, посмотрел на часы на их стене: Лорейна, конечно, ещё занята со своими волшебными говнюками. Что ж, тогда отели. Эдварда Картера ждала Великолепная миля.



Случайно сюда не забредёшь: чтобы прийти сюда, нужно знать, что не так уж далеко от Юнион Стейшн существует это странное место.

Лорейна знала.

Когда-то эта пустошь с видом на рельсы и вереницу невысоких зданий была её любимой частью города. Лорейна звала её «полустанок Мечты». Это был один из фригольдов Чикаго.

Лорейна поёжилась и подняла воротник пальто. Пустынные подступы становились многолюднее: что-то чинили, собирали, разбирали, переделывали, доделывали нокеры. В полуоткрытом спортзале, пренебрегая холодом и ветром, качали мышцы тролли, поднимая самодельные спортивные снаряды из кусков шпал. На перроне, одном из тех, что неведомы людям, ожидая поезда, не значащегося в расписаниях, собралась стайка из десятка эшу, торопливо пересказывающих друг другу последние новости и свои приключения. Все они говорили разом, прежде чем разъехаться в разные стороны. Лорейна Суини не была китейном, но видела их подлинные обличья и те повседневные чудеса, которые они присущей им толикой волшебства скрывали от большинства людей.

На Лорейну обращали внимание: в некоторых взглядах была доброжелательность, во многих удивление, во всех – любопытство…



Даже в человеческом облике Ронан Коннаган был необычайно высоким, в подлинном же обличье тролля, которое Лорейна видела одновременно с человеческим и как бы сквозь него, – просто огромным. У него было лицо рыцаря, отправившегося когда-то выполнять тягостный обет, выполнившего и вернувшегося домой, но хранящего в чертах и взгляде и болезненную причину обета, и тяготы пути, и раны, и печаль. Но сохранившего также чувство собственного достоинства и память о победе, пусть и давшейся ему дорогой ценой. Одежды его были чёрными, а речь медленной.

Она знала его тридцать с лишним лет, и за все эти годы он не изменился, казалось, что ему всё ещё сорок пять: Ронан почти всё время жил во фригольде, и волшебство этого места питало его.

Ронан Коннаган был бароном Чикаго, согласившимся принять этот титул лишь на временной основе: пока не появится кто-то более достойный.

Временная основа постепенно превратилась в долговременную, хотя никто не скажет, что Ронан не был готов уступить это место в любую минуту. Просто благие китейны, неформальным лидером которых он стал, были молчаливо уверены: более достойного нет и не будет.

Каждый раз, глядя на него, Лорейна чувствовала то же, что ощущала, приходя на полустанок Мечты, но доведённое до крайней точки: любовь и печаль.

Ронан Коннаган был лучшим другом её родителей. Когда их не стало, Лорейна надеялась… Нет, «надеялась» – неправильное слово. Она точно знала, была совершенно уверена, что Ронан заберёт её. В ком ей и было быть уверенной, если не в нём? Она ждала его в полицейском участке, перемазанная кровью, грязью и слезами. Полицейские сразу спросили её, кому из взрослых они могут позвонить, но у Ронана Коннагана не было телефона, а её объяснения об одиноком мужчине, живущем в старом железнодорожном депо, очевидно, не показались убедительными ни полицейским, ни социальным работникам.

Она ждала его во временном доме, изнемогая от ночных кошмаров и дневного одиночества, напуганная неопределённостью своей будущей судьбы. Она ждала его у Питерсонов, чувствуя себя принцессой, заточённой в башне. Она ждала его каждую минуту первого года своей одинокой жизни.

Нет, Питерсоны не запрещали ему приходить, хотя она и подозревала их, нет, они не прятали его письма: Лорейна научилась всегда первой встречать почтальона и убедилась в этом. Она загадывала, что он придёт на Рождество, когда наступит весна, в день её рождения, в день рождения мамы, в следующее воскресенье.

Год спустя Лорейна Суини перестала ждать спасения. Это было уже давно.

Она сама пришла к Ронану Коннагану после того, как окончила колледж, и с тех пор заходила к нему. Иногда.



В этот раз Лорейна принесла Ронану изящную статуэтку в виде дракона: Ронан коллекционировал подобные безделушки. Дракон стоял, расправив крылья, словно бы ловил ветер для взлёта.

За подарком пришлось ехать домой: до разговора с Эдвардом Лорейна не ожидала, что увидит Ронана в этот день.

– Красивая вещь, – сказал тролль, поблагодарив. – Где ты её купила?

– На улице Максвелл, – ответила она.

– Я рад тебя видеть, всегда рад, но ведь это не визит вежливости?

– К сожалению. Ты знаешь этого парня?

– Нет, – Ронан, тщательно изучив, вернул ей фотографию. – Я его не встречал. Почему ты спрашиваешь?

Лорейна рассказала. Ронан молчал дольше обычного.