Марина и Сергей Дяченко

Солнечный круг

© Дяченко М., Дяченко С., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Предисловие

«Там ничего нет, кроме любви, только свет, который тебя обнимает…» (из повести «Солнечный круг»)
Мы выросли на книгах Аркадия и Бориса Стругацких, как и многие наши друзья, как целые поколения читателей. К сожалению, с Аркадием Натановичем мы не успели познакомиться, но встречи и творческая дружба с Борисом Натановичем Стругацким оставили в нашей жизни неизгладимый и замечательный след. Мы встречались редко, никогда не были участниками его знаменитого Семинара, но с первой же личной встречи подпали под его обаяние, а он, как теперь хочется верить, тоже испытывал к нам и нашим текстам некоторую симпатию.

Непререкаемый авторитет, мудрый и принципиальный, он никогда не впадал в гордыню, не поучал, а всегда умел слушать, слышать, поддерживать. В фантастических текстах он ценил не то, что сейчас называется спецэффектами, а Достоверность, «сцепление с реальностью». Правду характеров, правду жизни, прежде всего нашей, зачастую горькой и трагичной, но со светом в конце туннеля.

Надо ли говорить, как важна была для нас его оценка? Просто осознание того факта, что Стругацкий прочитает наши тексты, в свое время нас ошеломило – как полет на Марс, как небывалый подарок. Надо ли говорить, насколько ценной для нас была премия «Бронзовая улитка», которую Борис Натанович единолично присуждал, а потом вручал со сцены на конвенте фантастов «Интерпресскон» под Петербургом?

«Бронзовая улитка» присуждалась с 1992 по 2012 год – год, когда не стало Бориса Натановича. Маленькая улитка, ползущая по вертикальному склону, – образ из эпиграфа к роману братьев Стругацких «Улитка на склоне»:

«Тихо, тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи,

Вверх, до самых высот!»

Эта бронзовая статуэтка была для нас дороже «Оскара». Всего БНС присуждал нам «Улитку» пять раз: за романы «Армагед-дом», «Долина совести», повесть «Последний Дон Кихот», рассказы «Баскетбол» и «Император». К последнему рассказу мы написали продолжение – «Визит к императору». Рассказ был опубликован летом 2012 года, когда Борис Натанович уже тяжело болел, и вскоре его не стало.

В этот сборник мы включили повести и рассказы, которые отметил Борис Натанович, и две новые повести, прежде нигде не опубликованные: «Времена года» и «Солнечный круг». Что объединяет эти тексты? Возможно, традиции «реалистической фантастики», которые отстаивал БНС.



Спасибо Борису Натановичу. Мы всегда будем помнить тот солнечный свет, который даже в хмурые питерские дни он нес с собой.

Времена года

Пароход должен был причалить в шесть утра – в час Петуха. Задержавшись в трех портах, пропахший дымом, копотью, гнилыми фруктами, дорогими духами, табаком и несвежей рыбой, он привалился к причальным мешкам в порту Каменного Леса в пять часов пополудни. В Час Свиньи.

Ирис мечтала пройти по легендарному городу на рассвете, по белым узким улицам среди мрамора и бирюзы, касаясь еще холодных, но уже освещенных камней, глядя на пролив и на море… Но духота и качка. И опоздание на одиннадцать часов. Спускаясь по трапу, она едва переставляла ноги.

– Госпожа Айрис!

Она вздрогнула, хотя голос был дружелюбный и даже вкрадчивый. Аккуратный улыбчивый толстяк протянул ей руку в тонкой перчатке:

– Добро пожаловать! Я Алекс, с этой минуты ваш слуга и помощник. Где ваш багаж? Сосчитайте, проверьте, в такой-то суете легко забыть, проворонить, потерять…

Он подхватил тяжелую сумку, в которой лежали ракушки, а футляр со свирелью она не отдала – не хотела выпускать из рук. Ее чемоданы уже стояли у грузового трапа. Ирис казалось, что причал под ногами раскачивается.

– Это ваши чемоданы? – Едва дождавшись ответа, Алекс махнул рукой носильщику. – Пройдемте, госпожа Айрис, все готово, мы вас очень ждали!

Бывшие спутники-пассажиры с багажом, детьми и усталостью стояли длинной очередью к чиновнику, проверяющему документы, шлепающему печати медленно, медленно. Ирис замешкалась, но Алекс подхватил ее под руку и повлек вперед:

– Нет, госпожа Айрис, вы не должны проходить общий контроль. Вы прибыли по личному приглашению лорда-регента, прошу вас…

Перед ними расступилась портовая стража, Ирис не успела и слова сказать.

– Я так мечтал показать вам город сразу по прибытии, – тарахтел на ходу Алекс. – Возрожденная имперская столица, я клянусь, она покорит ваше сердце! К сожалению, сегодня нет времени для экскурсий… А вот и наш экипаж! Эй, живо грузите чемоданы!

Несколько секунд – Ирис обнаружила себя в глубине прохладного и просторного экипажа. Алекс уселся напротив, улыбаясь и ворча одновременно:

– Пароход опоздал на одиннадцать часов, это безобразие! Капитана ждет разбирательство, возможно, это и вовсе был его последний рейс! Вы устали…

– Капитан не виноват, – сказала Ирис. – Нас задерживали при входе в порты.

– Ах, разумеется, пароходы, приписанные к Каменному Лесу, вечно раздражают континентальных крыс. – Алекс улыбнулся шире. – На континенте предпочли бы, чтобы империя рухнула, а мы одичали. Они хотели бы, чтобы на месте нашей столицы осталась груда камней, а между тем… Посмотрите!

Он отдернул штору. Экипаж ехал по узкой улице, как по дну ущелья. Дома из резного камня доставали до неба, белые, палевые, зелено-бежевые. Пахло морем и лесом. Стволы огромных сосен выступали прямо из камня, палисадники зеленели на балконах и галереях, ручьи текли по мраморным и медным желобам.

Ирис на секунду забыла, что у нее болит голова.

– Этому городу тысячи лет! – торжественно провозгласил Алекс. – И он простоит еще столько же! Никакой бунт, никакая война не помешает нашему процветанию. Темные годы закончились. Империя возрождается, единая и могучая, как никогда!

Экипаж свернул на другую улицу, пошире, торговую. За стеклом витрин блестели драгоценные камни. На гранях дробился свет. Ярчайшие искры заставили Ирис прищуриться.

– Легендарный ювелирный квартал, – вдохновенно продолжал Алекс. – Смотрите и расскажите потом на континенте. Камень, обработанный нашими мастерами, не спутать ни с каким другим. Единственный взгляд, и вы скажете: да, это бриллианты из Каменного Леса… Какие украшения вы предпочитаете?

– Я не ношу украшений.

– Ох нет, – он испуганно замахал руками. – Вы просто не примеряли настоящих камушков. Один взгляд, и вы не захотите отсюда уходить, я обещаю!

Экипаж снова свернул. Стук колес изменился, сделался тише на широкой площади с помостом. Мимо окна проплыл закопченный медный котел высотой в человеческий рост. Алекс с улыбкой задернул штору.

– Здесь уже пыльно, – сказал, извиняясь. – На площади правосудия в будние дни торгуют рыбой – рынок для бедняков. Но даже бедняки в Каменном Лесу… Что с вами?

– Это и есть котел для казней?

Она закашлялась, пытаясь прочистить горло. Алекс вскинул руки, будто отгораживаясь от ее слов:

– Всего лишь традиция! Эта штука просто здесь стоит, ее давно не применяют! Но даже в самые темные времена, знаете ли, только самое страшное преступление… государственная измена, покушение на жизнь императора… Ох, что же я, я же должен был вам передать…

Он выудил из кармана и протянул ей белый конверт с золотым тиснением. Ирис несколько секунд смотрела на конверт, пытаясь понять, что с ним делать, пока Алекс не помог ей и не сломал печать. Внутри было приглашение, выписанное идеальным писарским почерком: госпожу Ирис Май желали видеть на приеме лорда-регента в его личной резиденции, сегодня в семь вечера. Час Кота.

– Сейчас мы поселим вас в апартаменты – прямо во дворце, с видом на море, – тарахтел Алекс. – У вас будет полчаса, чтобы привести себя в порядок после дороги… Пожалуйста, обратите внимание: на приемах лорда-регента всегда бывает тепло, даже жарко. Одевайтесь легко, как на прогулку в летний полдень. Допускаются открытые плечи. Еще одна просьба – не используйте парфюм. На приемах это не принято.

Ирис коснулась ладонью виска:

– Господин… Алекс. По правде сказать, я чувствую себя разбитой и совершенно больной.

– Вам не придется выступать, это не концерт! Это прием! Вы будете отдыхать, развлекаться и…

– И мечтаю только о постели. Может быть, лорд-регент примет мои извинения…

Она замолчала, увидев, как неуловимо изменилось лицо ее провожатого.

– Госпожа Айрис, – сказал он мягко. – Это Каменный Лес. От приглашений лорда-регента не отказываются. Если вы больны, я пришлю врача. Но ровно к половине седьмого вы должны быть готовы, я приду за вами и лично сопровожу в резиденцию.

За окном плыла навстречу новая улица – каменные фасады из белого и красного мрамора, деревья и цветы, трескучие водопады, ручьи, бегущие по каменным руслам. «Это Каменный Лес, – отстраненно подумала Ирис. – Как же ты была права, сестренка, когда отговаривала меня от этой поездки».

* * *

Два дня назад, во время последней стоянки, она разминала ноги, прохаживаясь вдоль палубы, ожидая, пока пароход наконец-то отчалит. Неприметный молодой человек в одежде портового служащего появился, кажется, ниоткуда:

– Вам письмо, госпожа Ирис…

Она не ждала писем, и тем более на борту парохода. Она поразилась, откуда служащему известно ее имя, но самонадеянно решила, что это слава. Развернув листок, она узнала почерк Лоры.

«У нас все хорошо, – писала сестра. – Мы переехали. Человек, который передаст тебе письмо, желает нам добра. Мы с детьми любим тебя, Ирис».

– Что это значит? – спросила она у посыльного. – Что такое – «переехали»? Куда?!

– В безопасное место, – ответил он почти весело. – То есть оно останется безопасным, если вы, госпожа Ирис, будете паинькой и обстряпаете кое-какое простое дело в Каменном Лесу. А какое – вам сообщат по прибытии.

Пароход отшвартовался. Работали машины, пахло дымом и рыбой. Между бортом и причалом расширялась полоска воды.

– Кто вы такой?!

Парень вырвал у нее из рук письмо, перемахнул через борт и спрыгнул на причальную тумбу. Помахал Ирис рукой:

– Не вздумайте бежать, не выполнив поручения! Вы ведь любите свою сестру и племянников, верно?

Ирис захотелось спрыгнуть за ним, соскочить с корабля, увозящего ее в страну, где за измену варят в котлах. Но пароход уже далеко отошел от причала.

* * *

В апартаментах ее ждала готовая теплая ванна. Из окна открывался вид на балюстраду, за которой лежало море, подсвеченное низким солнцем.

Доктор оказался немногословным и не назойливым. Таблетка, которую Ирис сперва не хотела у него брать, подействовала почти мгновенно, и головная боль отступила. Стоя у окна, вдыхая теплый ветер, Ирис почувствовала себя гораздо лучше. «Возможно, – думала она, – те люди – обыкновенные контрабандисты. Возможно, они поймут, что я не могу быть им полезна. Да и что такого ужасного они мне могут поручить?»

В дверь постучали ровно в половине седьмого. Солнце уже висело над самым горизонтом, а Ирис закладывала последнюю шпильку в волосы.

По-прежнему улыбаясь, Алекс оглядел ее с головы до ног и остался доволен.

– Вы прекрасно выглядите. Вас ожидает чудесный вечер – легкие закуски, напитки, общение с приятными людьми…

Он провел ее по коридору к двери, у которой высились стражники в темных мундирах, с пиками в руках. Ирис внутренне подобралась; Алекс, не обращая на стражников внимания, отпер дверь и вывел ее на балкон.

Солнце коснулось горизонта. Алекс дернул шелковый шнур, балкон качнулся и плавно пошел вверх. Ирис непроизвольно ухватилась за бортик.

– Этот замок полон чудес и секретов, – с самодовольной улыбкой сказал Алекс. – Вам понравится здесь, госпожа Айрис. Ничего не бойтесь, ведите себя так, как привыкли. Будьте собой.

* * *

– Госпожа Айрис Май! – объявил церемониймейстер.

Все головы повернулись к ней; в просторном зале горели камины, хотя снаружи было совсем тепло. Блестели глаза, блестели драгоценные камни в мочках ушей и на алебастровых шеях; мужчины и женщины, одетые со сдержанной роскошью, смотрели на Ирис с интересом: они знали, кто она такая.

Что, если один из них сейчас передаст ей послание?!

– Добро пожаловать, госпожа Айрис, – пожилая дама протянула ей мягкую руку. – Добро пожаловать в Каменный Лес.

У нее были неожиданно сильные холодные пальцы. В волосах сверкали бриллианты.

– Ваш визит – высокая честь. – Плечистый мужчина в военном мундире дождался, пока Ирис подаст руку сама. – Чувствуйте себя как дома! Лорд-регент прибудет с минуты на минуту.

Они называли свои имена, она кивала, пожимала руки и тут же забывала, как кого зовут. Они вскользь упоминали свое положение – члены правительства Каменного Леса, государственные советники, чиновники из городской управы, аристократы; в углу пил вино капитан парохода, на котором приехала Ирис.

Она не поверила своим глазам. Капитан держался особняком, был подавлен, по лицу градом катился пот. Может, именно он должен «сообщить по прибытии», чего хотят от нее шантажисты?

Ирис шагнула вперед, наткнулась на его взгляд и попятилась. Нет, он не искал с ней встречи. Он за что-то ненавидел ее. Ирис вспомнила слова Алекса: «Капитана ждет разбирательство» – из-за того, что Ирис Май прибыла с опозданием…

Слуга поднес бокал. Ирис покачала головой. Огляделась в поисках простой воды; гости негромко разговаривали, разбившись на небольшие группы, кажется, потеряв к ней интерес. В их улыбках Ирис видела теперь принужденность, даже нервозность; или ей так казалось, потому что сама она волновалась все больше?

– Вы устали с дороги, – сказала высокая женщина лет сорока, с волосами цвета слоновой кости, гладкими и тщательно уложенными. Несколько минут назад она назвала Ирис свое имя.

– Но пароход опоздал не по вине капитана, – сказала Ирис первое, что пришло ей в голову.

– Возможно, – женщина кивнула. – Вы забыли, как меня зовут? Тереза, член императорского совета. Понимаю, вам сейчас не по себе. Не надо ничего бояться. Все мы знаем, что рассказывают на континенте про Каменный Лес…

Она чуть сдвинула брови, ее лицо стало жестким:

– Когда мы задыхались в кровавой каше… и просили о помощи, на континенте сделали вид, что оглохли и ослепли. Мало того – они тайно поддерживали заговорщиков! Бунт готовился задолго, с первого дня болезни старого императора. Когда началась резня на улицах, принц Мило решился на переговоры с бунтовщиками… на переговоры! Мы предпочитаем называть это «ошибкой» – из уважения к погибшему, хотя это было, конечно, предательство. И вот, когда казалось, что все кончено, все рушится, на улицах трупы, на площади казни… Бунтовщики первыми запустили котел и начали варить в нем несогласных. Впервые за две сотни лет! И знаете, что мы смогли противопоставить варварству и насилию?

– Э-э… справедливость?

– Еще большее насилие, – отозвалась она с мягкой улыбкой. – Почему лорда-регента считают чудовищем? Потому что он чудовище. Он стал таким, спасая империю. Спасая нынешнего императора, Ференца. Единственный человек смог обезуметь настолько, чтобы остановить безумие, и это был…

– Лорд-регент! – провозгласил от двери церемониймейстер.

Стихли все разговоры. Открылись створки двери – на галерее, на втором этаже. Вошел человек в черном свободном костюме, с широкой повязкой на лице, полностью закрывающей глаза.

Тереза, а с ней все в зале склонились в поклоне. Ирис, не привыкшая кланяться, просто опустила голову.

– Добрый вечер, господа, – сказал человек на галерее. – Сегодня мы встречаем дорогую гостью, Ирис Май. Я надеюсь, вы уже успели познакомиться.

Он единственный произнес ее имя так, как оно звучало на континенте, а не так, как жителям Каменного Леса было удобно его произносить.

Он двинулся вниз по крутым ступенькам. Ирис показалось, что сейчас он непременно оступится и упадет, но он шагал легко, как зрячий. Гости выстроились неровной шеренгой, лорд-регент шел мимо этого импровизированного строя, пожимая каждому руку, вполголоса говоря несколько слов, выслушивая приветствие. Повязка закрывала его лоб, глаза и скулы. Все держались так, будто дело было в порядке вещей.

Ирис поискала глазами Терезу – и увидела ее среди прочих. Лорд-регент как раз подошел к ней, и Тереза по-приятельски протянула руку. Он о чем-то спросил, и Ирис моментально поняла, что речь идет о ней. Тереза улыбнулась и ответила:

– Ты был прав, Эрно.

Лорд-регент повернул голову. Ирис почувствовала, что ее разглядывают. Чем он смотрит, подумала она, чувствуя, как начинает пульсировать в виске новая боль.

Теперь он шел прямо к ней – через зал, мимо почтительно расступившихся гостей.

– С прибытием, – он протянул руку без перчатки. Ирис ничего не оставалось сделать, как коснуться его ладони, сухой и прохладной.

– Чего вы боитесь? – спросил он в следующую секунду, не выпуская ее руки.

– Прекрасный город, – невпопад ответила Ирис. – Благодарю… Нет, я ничего не боюсь, меня прекрасно встретили…

Уголки его губ опустились книзу:

– У вас болит голова? Пригласить доктора?

– Доктор… уже… дал мне лекарство. – Ирис захотелось выдернуть ладонь, она с трудом удержалась.

– Вы устали, – сказал он медленно. – И вас что-то беспокоит. Надеюсь, это не я вас напугал?

– Все непривычно. – Ирис нервно засмеялась. – Мне приходилось бывать… на приемах, но никогда – в императорском дворце. Простите мое волнение.

Он выпустил ее руку:

– Отдыхайте.

Ирис вдруг заторопилась:

– Я хотела еще сказать…

Уже отходя, он обернулся:

– Да?

– Капитан не виноват в том, что судно опоздало, – твердо сказала Ирис.

– Спасибо, – отозвался он после паузы.

Натянуто улыбаясь, Ирис смотрела, как регент идет к капитану в углу и, не протянув руки, о чем-то спрашивает. Капитан длинно отвечает, и пот блестит у него на лбу. Пауза; регент кивает, что-то говорит и отходит; капитан стоит, ошалевший, и на лице у него написано колоссальное облегчение; он хватает бокал с подноса пробегающего слуги и выпивает залпом, утирает пот…

– На приемах бывают разные люди, – сказала Тереза, неожиданно оказавшаяся рядом.

– Это я сказала лорду-регенту, что капитан не виноват. – Ирис улыбнулась шире, чувствуя, как натягивается кожа на обветренных губах. – И он мне поверил.

– Вы благородный человек. – Тереза пригубила от своего бокала. – Но лорд-регент никому не верит, он все проверяет сам… Кстати, никогда не пытайтесь ему врать, может выйти неловко.

Регент стоял теперь в толпе гостей, разговаривал, улыбался – не снимая повязки.

– Он способен почуять измену до того, как она созреет и принесет ядовитые плоды, – негромко сказала Тереза. – Поэтому регулярные приемы, поэтому на них приглашают разных людей, влиятельных и не очень, поэтому так жарко… Регент подозревает всех, каждую секунду ждет предательства, и небезосновательно. В прошлом месяце казнили трех шпионов…

– Их сварили на площади?!

– Не считайте нас варварами, – Тереза поморщилась. – С тех самых пор, как был подавлен бунт, котел стоит пустой и холодный. Как по мне, достаточно было выслать этих людей, но… Лорда-регента уже не переделать. Какое время, такой правитель.

Она сделала паузу, оценила лицо Ирис и заговорила в другом тоне:

– Но времена меняются! Император – чудесный ребенок, вы увидите, рассудительный, ответственный не по годам. Через пять лет мы получим на троне идеального государя, мудрого и доброго… Почему же вы ничего не едите? Роскошные фрукты, тончайший сыр, вино очень легкое, попробуйте.

Ирис покачала головой, надеясь, что ее лихорадочный румянец спишут на жару.

Будто почувствовав ее взгляд, регент повернул голову. Зашагал через весь зал, на ходу взял бокал у слуги с подноса. Подошел к Ирис и Терезе, пригубил шампанского и снял повязку. У него были серые глаза, из тех, что меняют цвет в зависимости от освещения. И, конечно же, он не был слеп.

– Госпожа Ирис. – Он спрятал повязку во внутренний карман свободного пиджака. – Вы не хотели бы выйти на балкон, подышать свежим воздухом, полюбоваться ночным городом?

* * *

На балкон вели двери прямо из зала приемов, и оттуда в самом деле открывался прекрасный вид на огни города, но дул такой пронизывающий ветер, что Ирис сразу окоченела. И это было кстати: не пришлось объяснять, отчего она так дрожит и стучит зубами.

Лорд-регент предложил ей руку, и она не смогла отказаться. Опираясь одеревеневшей ладонью на его локоть, проследовала вниз по лестнице во внутренний двор, где от ветра заслоняли стены. Здесь было тепло и тихо, в полутьме еле слышно шелестела вода.

– Спасибо, что вы согласились приехать. Император влюблен в вашу музыку. Уроки свирели – то, о чем он давно мечтает, тем более от вас, ведь вы его кумир… Он страшно одинок в свои двенадцать лет, он обречен на власть – и одиночество. Вы все еще дрожите?

– Я почти согрелась.

– Вы колебались, получив приглашение. Вас наверняка отговаривали от поездки. Что помогло вам решиться?

– Я…

Она поняла, что не знает, что сказать. Мечтала увидеть Каменный Лес? Слабый ответ, мотивация зеваки, он может даже оскорбиться. Мечтала учить императора музыке? Слащавый и неискренний ответ. Хотела потешить свое тщеславие? Единственный правдивый ответ, но произносить его вслух – безумие.

– Мне лестно, когда людям интересна моя музыка. Интерес молодого императора… подкупил меня.

Он посмотрел на нее с уважением:

– Вы умеете быть честной, я очень это ценю.

Аккуратно вынул повязку из внутреннего кармана, завязал себе глаза, повернул к Ирис слепое лицо:

– Еще раз: что вас тревожит? Чего вы боитесь… за кого вы боитесь?

– Я… нет. Я просто…

Через мгновение Ирис швырнули на пол – на гладкий полированный камень, резко, грубо, она сдавленно охнула, замерла, скорчившись, инстинктивно прикрывая голову. Ее дернули вверх, как ватную куклу, в следующую секунду она обнаружила себя в нише стены, за колючим стволом приземистой пальмы.

– Все хорошо, – прошептал лорд-регент ей на ухо. – Это покушение. Не двигайтесь.

Из деревянной резной балки торчала стрела с цыплячье-желтым оперением.

* * *

Прием продолжался, хотя людей стало вполовину меньше. Официанты все так же разносили напитки и закуски. Капитан корабля, на котором прибыла Ирис, был счастлив и пьян до такой степени, что не мог встать с бархатной скамейки у стены.

Тереза встретила Ирис цепким взглядом:

– На вас лица нет. Вы меня пугаете… Что случилось?!

Из боковой двери вынырнул Алекс:

– Госпожа Тереза, лорд-регент просит вас подняться к нему в кабинет прямо сейчас… Госпожа Айрис, я немедленно провожу вас в ваши апартаменты.

* * *

В комнате Ирис обнаружила, что футляр со свирелью пропал.

Она заметалась. Облилась холодным потом. Вызвала горничную. Та показала ей футляр – в шкафу на полке, на почетном месте; горничная решила навести порядок, пока Ирис была на приеме.

Ирис накричала на нее – недостойно, грубо, визгливо. Горничная покраснела и ушла. Ирис убедилась, что свирель совершенно цела и ракушки с записями тоже на месте. Надо было вернуть горничную и извиниться, вместо этого Ирис села на край кровати и опустила руки.

Еще секунда, и покушение обернулось бы убийством при единственном свидетеле. Тот, что стрелял в лорда-регента – как он связан с людьми, которые держат в заложниках Лору с мальчишками?

Или он стрелял вовсе не в лорда-регента?!

Мысли становились абсурднее с каждой секундой, лучшим выходом было – перестать думать вообще. Ирис обняла футляр со свирелью и застыла, скорчившись, на постели.

* * *

В дверь загрохотали кулаками в два часа ночи – час Нетопыря. Хозяин, сдававший Ольвину комнату, выскочил в одной рубашке, заранее до смерти напуганный: он пережил бунт здесь, в городе, и такой вот стук в дверь означал для него слишком многое.

На пороге стояли стражники в черных мундирах дворцовой охраны. Хозяин медленно сполз по стене: множество раз он видел это в ночных кошмарах.

– Мастер Ольвин здесь живет?

Ольвин маячил на лестнице этажом выше. Хозяин, не в силах издать ни звука, поднял руку и ткнул пальцем: сдал, не сопротивляясь. Стражник поглядел на Ольвина снизу вверх: они были ровесниками. Оба провинциалы. Стражник еще не знал, как тащить человека в котел, Ольвин понятия не имел, что означает стук среди ночи.

– Поедете с нами, – сказал стражник. – Со всеми своими штучками… с этими… с вещами!

– В чем его обвиняют?! – сдавленно пискнул хозяин. Не рассчитывая на ответ, так, по доброте душевной. Он по-своему любил постояльца и заботился о нем, как о родном сыне.

* * *

– Это ты, значит, фаршируешь ракушки музыкой, как пироги сыром?

– Да, – сказал Ольвин.

Четыре месяца назад его уже вызывали во дворец, правда, не посреди ночи. Не этот офицер, а другой, но в такой же тесной канцелярской комнате, требовал от него «тайны» – как помещать музыку внутрь пустых раковин. Ольвин честно все показал и рассказал. Тот офицер ничего не понял, и немудрено: ремеслу обучаются годами, если есть талант. Офицер пригрозил тюрьмой, конфисковал резонатор – стоимостью как улица в провинции Рыжие Холмы и редкостью как огромный алмаз. Конфисковал растворы, поющую соль, ракушки, серебряный камертон. Почти месяц Ольвин жил впроголодь, таская на рынке мешки с рыбой. Потом ему неожиданно вернули всё в целости и сохранности, а за две ракушки предложили деньги, хорошую цену. Ракушки были – коллекционные записи Ирис Май, «Времена года». Ольвин не хотел бы их продавать, но, учитывая обстоятельства, спорить было не о чем.

И вот теперь перед ним стоял другой офицер, то и дело вытирая бледный потный лоб.

– Ты можешь вложить туда любые звуки? Крики чаек? Лай собак?

– Да.

– Человеческую речь?

– Да. – Ольвин удивился, зачем бы так бездарно использовать такую красивую и сложную оболочку. Слова, в отличие от музыки, легко записать на бумаге.

– Тогда быстро, быстро… готовь свои плошки!

Ольвин не стал спорить. Разбуди его посреди ночи, как, собственно, и случилось, – он всегда готов приготовить раствор, установить резонатор, треногу, горелку…

– Ты поясняй, что делаешь! Умное-то лицо не строй, провести меня не удастся!

Большая неприятность во дворце, подумал Ольвин, этот человек напуган и зол. Хорошо бы все кончилось, как в прошлый раз, хоть бы мне позволили уйти подобру-поздорову.

– Вот сосуд идеальной формы, я называю его резонатор, стенки устроены так, чтобы ловить звук и передавать колебания раствору поющей соли. Вот зародыш кристалла, пока он растет – звук сохраняется в его гранях. Теперь я разогреваю раствор и добавляю соли: чтобы кристалл рос, насыщенный раствор должен остывать. Помещаю разогретый раствор в сосуд, осторожно… а внутрь, на тонкой нитке, помещаю зародыш. Что вы хотите, чтобы я записал?

– Речь. Я буду говорить, а ты…

Ольвин кивнул:

– Все готово. Раз, два…

– Не командуй! – в отчаянии гаркнул офицер. – Здесь я считаю! Раз, два, начали!

Ольвин звякнул камертоном, в канцелярском помещении поплыл серебряный звон. Офицер разинул рот. По его глазам было ясно, что бедняге на ум не приходит ни единого слова, ни строчки, ни мысли.

– Да славится в веках Каменный Лес! – рявкнул офицер. – Да светит солнце над десятью провинциями и столицей! Да пребудет император на троне, как солнце в чистом небе, да не закроют тучи гнева светлый лик его! Да сгинут проклятые бунтовщики, чьи имена забыты, а деяния прокляты!

Его голос гулко звучал в полупустой канцелярской комнате. Поверхность соляного раствора в резонаторе едва заметно вибрировала. Там, внутри, рос кристалл поющей соли, его тончайшие грани повторяли и записывали хриплый ор, исступленные заклинания, проклятия и славословия, не имеющие силы. Великое чудо – записывать звук, думал Ольвин с горечью.

Офицер выдохся. Махнул рукой – все, мол. Ольвин звякнул камертоном, завершая запись. Потом вытащил нить из раствора – кристалл получился совсем маленьким.

– Это можно слушать?!

– Нет, – сказал Ольвин. – Пока еще нет.

Подходящих раковин осталось всего три, ему страшно не хотелось отдавать их злым и несчастным людям – дворцовым стражникам. Скрепя сердце он взял со стола ракушку; момент заселения кристалла – самый сложный, надо чувствовать оболочку изнутри, понимать ее душу, сопрягать с душой записанной музыки. Но музыки-то нет – только отчаянный злобный вопль. Как объяснить ракушке, что это и есть ее судьба?

«Если я сейчас испорчу запись, – подумал Ольвин, – меня убьют на месте».

Попав в самый центр завитка, кристалл становится сердцем ракушки. Вынуть его и поместить новый уже невозможно. За годы ученичества Ольвин погубил сотни кристаллов, пытаясь вложить их в раковину, даже мастер может ошибиться, а руки, как назло, подрагивают…

Он выдохнул сквозь сжатые зубы. Приложил ракушку к уху: пение моря, далекий ветер, серебряный звон камертона…

– Да славится в веках Каменный Лес! – рявкнула ракушка. Надо же, какая точная получилась запись. А с музыкой, бывает, бьешься-бьешься, а выходит плоский, резкий, а то и фальшивый звук.

– Все, – Ольвин отдал ракушку офицеру. – Я могу быть свободен?

* * *

Он приготовился ждать в канцелярии до утра, но ответ пришел гораздо раньше. Через десять минут офицер вернулся с пятью стражниками:

– Берите вот это. Вот это все! Палки, бутылки, горелку, треногу… Склянка если побьется, отвечаешь головой! И вот этот ларец бери…

Стражники в десять рук схватили имущество Ольвина и, чуть не сталкиваясь в дверях, моментально вынесли из комнаты. Ольвин сжал кулаки: от несправедливости хотелось драться.

– Это мои вещи!

– А ты тоже иди, пошел, пошел, быстро!

Ольвин окончательно перестал понимать, что происходит.

Стояла глухая ночь, до рассвета было далеко, но по всему замку метались огни. Чужие руки в перчатках сжимали сосуд, к которому Ольвин боялся лишний раз прикоснуться, таким он был хрупким. Офицер замыкал процессию, гнал Ольвина перед собой, подталкивал в спину – мимо постов, мимо помещений стражи, сквозь испуганный шепот слуг. Завилась бесконечная лестница – вниз. Стражники грохотали сапогами и ругались тихо и грязно. Ольвин каждую секунду ждал, что раздастся звон битого стекла, но ни один из взмыленных носильщиков так ничего и не выронил на крутых ступеньках.

Путь закончился в комнате с решетчатыми окнами. Это была, без сомнения, тюремная камера, причем самого худшего свойства, с вмурованными в стену стальными кольцами и цепями, с едва различимыми в темноте отвратительными приспособлениями. Прикованный за раскинутые руки, у стены пыхтел стражник. Или человек в одежде стражника. Мундир на нем был разорван, лицо окровавлено. Ольвин взглянул на него, отвел глаза и решил больше не смотреть.

Стражники, торопливо поклонившись кому-то в темном углу, расставляли имущество Ольвина – как попало, без понятия. Ольвин не спешил их поправлять. В его положении чем меньше сделаешь – тем меньше совершишь ошибок.

Один жест человека в темном углу – и в камере остались только прикованный стражник, Ольвин и тот, кто отдавал приказы. Ольвин мигнул; лицо человека в тени было почти полностью закрыто черной повязкой, свободными оставались только подбородок и губы.

– Я хочу сохранить допрос так, чтобы его можно было услышать заново в любой момент.

Ольвин кивнул. Поправил треногу, подготовил горелку, бережно установил сосуд. Извлек из тончайшего конверта зародыш кристалла на нитке. Человек из угла наблюдал за ним – не глазами. От этого слепого взгляда хотелось укрыться, как от ледяного сквозняка.

– Искажение реальности, – пробормотал человек в углу, обращаясь сам к себе. – Бытовая магия. Нет законов природы, чтобы вкладывать звук в ракушки.

– Музыку, – сказал Ольвин.

– Что?

– Музыку, а не звук! – Ольвин выпрямил спину. – Законы природы – законы гармонии. Музыка – гармония в чистом виде. Воздух дрожит, полный гармонии. Кристалл растет, рождая новую вселенную. Нет искажения реальности! Это природа… это естественнее, нормальнее, чем…

Он запнулся. Человек с завязанными глазами внимательно его слушал:

– Чем что?

– Чем ваши допросы, – сказал Ольвин хрипло. – Чем все это… чем занимаются люди.

Снова стало тихо. Хрипло дышал пленник у стены.

– Ты провинциал, и я знаю откуда, – сказал человек с завязанными глазами. – Рыжие Холмы, так? В вашей провинции не было ни резни, ни казней. Ты, конечно, можешь рассказывать мне о гармонии…

Он снял повязку с лица. Ольвин узнал его, и ему сделалось дурно. Он надерзил лорду-регенту, который к тому же не брезгует спускаться в пыточные подвалы.

– Если соляной кристалл положить в пустую ракушку, он не будет петь – он вывалится наружу, – сухо сказал регент. – Посмотри на себя: ты маг, а не химик.

Благоразумнее было бы промолчать в ответ. Но Ольвин уже не мог остановиться:

– У разных растворов разные свойства; чтобы понять это, не обязательно быть химиком. Поющая соль называется так, потому что…

Пленник громко испражнился себе в штаны. Поверх застаревших запахов комната наполнилась новой вонью. У Ольвина слова застряли в горле. Он силился и не мог понять, как в одной и той же реальности могут существовать «Времена года» Ирис Май и обгаженный человек в ожидании пытки.

– Гармония мира, – сказал лорд-регент с кривой улыбкой.

Он встал, в два шага приблизился к Ольвину, взял пятерней за затылок и принудил посмотреть на прикованного:

– Что ты видишь? Мешок с дерьмом? А вот и нет, это достойный человек… славный воин. Храбро сражался во время бунта, защищал императора. Ветеран битвы на Горящем Пике. А потом продался врагам и стал изменником. Вот лицо твоей гармонии. Чувствуешь, как она пахнет?

Ольвина стошнило на каменный пол.

– Да ты романтик. – Лорд-регент отряхнулся от брызг. – Приступим!

* * *

Натыкаясь на дверные косяки, он едва нашел выход из камеры. Стражники в коридоре посмотрели на Ольвина – и почему-то предложили ему воды.

Сколько длился допрос? Столько же примерно звучат две первые части «Времен года». Хотя от такого сравнения Ольвин чувствовал физическую боль.

Он вернулся в камеру, когда его позвали, – вошел, дыша ртом. Человек у стены висел неподвижно на своих цепях. Сквозь тонкие стенки сосуда был виден кристалл в прозрачном растворе – нежнейшего опалового цвета, то как небо, а то как мед.

Ни о чем не думая, он извлек запись допроса и переместил ее в лучшую раковину – большую, с белым устьем и рельефной спиралью. Когда-то Ольвин мечтал, как поедет на континент, найдет там Ирис Май и вложит ее песню вот в эту ракушку.

Потом его отвезли домой. Ольвин вымылся холодной водой, не дожидаясь, пока хозяин нагреет ванну. Упал в постель и проспал до вечера.

Вечером хозяин, ликуя, показал ему доставленные из дворца вещи: все вернули! Соль, склянки для растворов, треногу, горелку, камертон – и резонирующий сосуд, пустой, сухой и чистый.

Ольвин криво улыбнулся, поднялся по лестнице в свою комнату, под самую крышу. Поставил на пол посреди комнаты резонатор, полученный в наследство от учителя, стоимостью как улица в родной провинции и редкостью как огромный алмаз.

Взял молоток из коробки с инструментами. Примерился.

Резонатор не виноват. Но после того, что прозвучало в подземной камере, здесь не может быть музыки.

Никогда.

* * *

За завтраком Ирис принесли письмо в конверте с уже знакомой печатью. На этот раз почерк был не каллиграфический, не писарский, но крупный и вполне разборчивый.

«Примите еще раз мои извинения, – писал лорд-регент. – Беспокоиться не о чем, стрелок обезврежен. Я не напоминаю, что обсуждать тему покушения не следует ни с кем, в особенности с императором, – не напоминаю, потому что уверен в вашей рассудительности».

Через несколько секунд текст на листе стал таять, пока не исчез совсем.

* * *

Комната была наполнена светом: одиннадцать утра, час Лошади, ясный солнечный день. За окнами стояло море, внизу катились белые валы, беззвучно, далеко. У стены высился стеллаж с ракушками; нигде ни у кого Ирис не видела такой коллекции. У нее самой никогда не было столько музыкальных записей.

Она осторожно взяла одну, самую крупную. Приложила ракушку к уху. Звук моря. Тихий звон… И мощное вступление: тема весны и радости из «Времен года». Ирис почувствовала, как расплываются в улыбке сухие губы.

Где и когда была сделана запись? Она не могла вспомнить, ее выступления записывали много раз. Но, судя по звучанию, она была счастлива в тот день. Это счастье теперь лилось ей в ухо.

В соседней комнате кашлянул стражник, и Ирис очнулась. Вернула раковину на место. Мельком глянув на дверь, приложила к уху вторую, потом третью, четвертую; внутри звучали струны и медь и многоголосый огромный хор. Здесь собрана коллекция музыки, может быть, лучшая в мире, но император пожелал учиться на морской свирели, а не на флейте и не на лютне, и захотел, чтобы его учила Ирис Май.

У мальчика хороший вкус; она раскраснелась от самодовольства, одернула себя, перевела дыхание и открыла футляр с инструментом.

Морская свирель трудна в обучении, но у нее прекрасный голос. Происходит из моря, как все эти ракушки на стеллаже, но эти, маленькие, хранят музыку. А свирель – тоже ракушка, только огромная, – свирель способна ее создавать.

Причудливая спираль, изнутри песчано-белая, снаружи карминовая с серыми и сизыми вкраплениями. Костяной мундштук. Ряд отверстий вдоль завитка – больших и малых. Всякий раз, когда Ирис смотрела на это чудо, ее лицо становилось глуповато-мечтательным на секунду. Всякий раз она спрашивала себя: кто из нас настоящий музыкант, я – или моя свирель?

В ту же секунду она вспомнила о Лоре с детьми и перестала улыбаться. Хорошо ли с ними обращаются, не угрожают ли, не запугивают? И самое главное – как я смогу им помочь?!

Она коснулась губами костяного мундштука, пальцы легли на отверстия. Свирель зазвучала; это не был идеальный звук, в нем слышалось неровное дыхание, напряжение и страх, но это была ее музыка. И, как всегда, музыка придала ей сил. Возможно, не все пути к спасению закрыты.

Регент пишет, что стрелок «обезврежен». Убит? Значит, стража не дала ему уйти… Но подумайте, убийца в самом сердце дворца, рядом с покоями императора – это, должно быть, и есть та самая измена, которой лорд-регент все время боится. Еще бы доля секунды…

Она опустилась на октаву ниже. Доля секунды там, на балконе, и Ирис все бы выложила регенту, призналась, что она шпион поневоле, что она на крючке. Судьба ее после такого признания была бы незавидна, но главное – Лора с детьми наверняка погибли бы. Возможно, стрелок, появившись так вовремя, невольно спас их всех?

Надолго ли это спасенье?

«Я должна придумать план, чтобы немедленно покинуть Каменный Лес, – подумала Ирис. – Сесть на пароход, и…»

И это погубит сестру.

В соседней комнате грохнули алебардой по полу, Ирис прервала игру на середине такта. Открылась резная дверь. Император шагнул в комнату – за его спиной маячили стражники. Вслед за императором вошел лорд-регент, без повязки на лице, и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Она ждала увидеть маленького мальчика, «чудесного ребенка», влюбленного в музыку. Перед ней стоял подросток, который выглядел на все пятнадцать, бледный, с короткими черными волосами, с большим ртом и тяжелым взглядом очень темных глаз. Лицо его было заметно асимметричным – и оттого пугающим.

Ирис, замешкавшись, низко опустила голову, изображая поклон. Неизвестно, заметил ли император ее замешательство, но лорд-регент заметил наверняка.

Ирис не поднимала глаз, забыв наставления местного этикета, не зная, что говорить, куда смотреть, следует ли ей первой приветствовать императора или, наоборот, не открывать рта, пока к ней не обратятся. Пауза затягивалась, становилась неприличной, и…

– Это ваша свирель?

У него ломался голос. Неожиданно тонкие ноты выдали волнение. Он смотрел на инструмент в руках Ирис, и его бледное лицо преобразилось: загорелись глаза. Асимметричные губы растянулись в неуверенной улыбке. Ирис поняла: он маленький. Ребячливый даже для своих двенадцати – в теле почти взрослого юноши.

– Это свирель, на которой вы играете «Времена года»?!

– Да, вот она. – Ирис вдруг почувствовала себя совершенно естественно. – Можете подержать. Только осторожно.

Император взял инструмент, как отец принимает первенца. Замер, разглядывая, ощупывая, ничего вокруг не замечая, будто впав в транс.