«Спасибо тебе за все. Спасибо за то, что показал мне, что во мне всего в меру. Ты вернул мне часть самой себя, и я возьму это с собой туда, куда я еду сейчас. От всего сердца я желаю тебе успеха с Броукен-Бар. Приглядывай за ранчо вместо меня…»
Оливия остановилась, неожиданно охваченная острой тоской. Потом взяла себя в руки.
«Я знаю, что Майрон сам не попросит тебя об этом, но он заставил меня пообещать ему кое-что. На горном хребте есть одно место, это самая высокая точка, где растет высокая трава. Оттуда открывается вид на лес и озеро. Там я пообещала Майрону развеять его пепел, рядом с каменным мемориалом, который он возвел в память о твоей матери и Джимми. Я буду помнить о нем. Пожалуйста, сделай это вместо меня. Для него…»
Эмоции загнали ее в ловушку. Проклятье. Оливия остановилась, потерла лоб, поморщилась, задев порез от удара о столик для пикника.
«Коул, мне жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Мне хочется думать, что все могло бы сложиться по-другому, если бы наши пути пересеклись в другое время. Еще раз спасибо тебе. Береги себя. С любовью, Оливия».
Она уставилась на торопливо нацарапанную записку.
«С любовью».
Она могла бы любить такого мужчину, как он. Возможно, она уже любила его. Чуть-чуть. Она прижала уголок записки кактусом в горшке, чтобы ее не унесло ветром, когда она откроет дверь домика.
Выйдя на улицу, Оливия пошла вниз, к озеру.
– Эйс! – Она была уверена, что пес выскочит из кустов. Вокруг нее мелькали мелкие снежинки. Пес не появился.
Оливия свистнула и еще раз позвала его.
Ветер стих, все замерло и застыло, трава побелела от инея. Завтра День благодарения. А сегодня годовщина ее похищения. Оливию охватила тревога, добавившаяся к адреналину и нетерпению, уже бушевавшим в ее крови. Она должна уехать.
Эйс, скорее всего, где-то бегает, делает свои дела. С ним ничего не случится, а она пока выведет Спирит и проедется на ней вокруг кемпинга. Да и лапам Эйса в любом случае лучше отдохнуть. Оливия слишком сильно нагружала его в последнее время.
Она пошла по тропинке, направляясь к конюшням, кристаллы снега щекотали ей лицо. Ее преследовали мысли о Коуле. Воспоминания о его руках, обнимавших ее, о выражении его глаз. Он нравился ей. Слишком сильно. Слишком рано. Оливия судорожно вздохнула, подходя к конюшням.
Если она уедет, то ему и Джейн будет легче. Это она может для него сделать. Она вернула его домой, к Майрону. Она не сомневалась, что добилась крошечных, крошечных изменений. Потому что теперь Коул мог остаться. Он сможет исполнить мечту Майрона. Слишком мало, слишком поздно, но Оливия дала им это.
* * *
Читая, Тори содрогнулась, но не только от холода. В ее груди росло тяжелое ощущение. Сара Бейкер была реальной. Ее упоминали в газете. Журналистка из Уотт-Лейк записывала историю Сары. Штабной сержант, которого перевели в Форт-Тэпли, считал, что полиция поймала не того человека. Тори родилась в Форт-Тэпли…
«Журналистка переложила яичницу со сковородки на две тарелки, на которых уже лежали тосты и бекон. Она отнесла тарелки на стол, за которым ее муж читал газету.
Одну тарелку она поставила перед ним. Он улыбнулся. Красивый мужчина в форме. От его улыбки ее жизнь всегда становилась как будто светлее. Она любила его.
Сев рядом, она поставила перед собой тарелку и потянулась за чайником. Налила чаю им обоим. В широко открытое окно вливался летний утренний бриз, сочные зеленые листья шуршали на дереве за окном.
– Как ваши встречи? Она все еще говорит?
– Ее психотерапевт согласился, что для нее это катарсис. – Журналистка затихла, глядя в свою тарелку.
– Не хочешь есть?
– Она отдает ребенка на усыновление.
Муж положил в рот кусок яичницы, прожевал.
– Я знаю. Это лучший выход при таких обстоятельствах.
– Мы могли бы взять девочку.
Он перестал жевать и уставился на жену.
Она нагнулась к нему.
– Мы уже говорили с тобой об усыновлении. Мы согласились на это… после анализов. У нас никогда не будет своего ребенка. Почему не взять эту малышку?
– Но это…
– Мы можем дать ей жизнь, которой она заслуживает. Мы знаем ее историю, ее происхождение. Когда она достаточно подрастет, чтобы понять, мы лучше других поможем ей пройти через это.
– Ты говоришь серьезно? – негромко спросил он.
– Более чем.
– Дело…
Она накрыла его руку своей.
– Официально ты над делом не работаешь. И тебя ждет перевод. Мы могли бы использовать это, чтобы начать все сначала. Все трое. Мы можем действовать через агента. Это будет закрытое усыновление. Никому не нужно об этом знать.
Она видела по его глазам, что он слушает внимательно, и радовалась этому.
– Я могу уехать с девочкой прямо сейчас, – быстро заговорила она. – Устрою для нас дом в Форт-Тэпли, и ты сможешь к нам присоединиться. Мы можем сказать всем, что она родилась там.
Он посмотрел ей в глаза. В его взгляде было сомнение. Он покачал головой и дотронулся ладонью до ее щеки.
– Я не думаю…
– Пожалуйста, – прошептала она. – Этому ребенку потребуется вся любовь, которую она сможет получить. И Саре это тоже нужно. У них больше никого нет. Мы пытались завести ребенка…
– Ты уже поговорила с Сарой, верно?
Она сглотнула.
Журналистка успела всем сердцем прикипеть к малышке, к малюсеньким пальчикам, сжимавшим ее пальцы, к мягким темным волосикам, крошечному ротику, похожему на бутон розы, к ее запаху… Она жалела этого ребенка. Ей хотелось дать этой новорожденной девочке ту жизнь и любовь, которые ей не могла дать Сара Бейкер.
– Думаю, ее глаза останутся зелеными, – сказала она. – Как у Сары. Она вырастет красавицей. Как и ее мать.
Штабной сержант отвернулся.
– Я понимаю, о чем ты думаешь, но она не вырастет похожей на него.
Сержант не смог сказать «нет». И, когда он приехал в Форт-Тэпли и его жена вложила в его большие сильные руки только что удочеренную девочку, его захлестнули эмоции. Мир внезапно изменился, стал большим и просторным. Сержант вдруг понял, что эта человеческая капелька, лежащая у него на руках, была воплощением невинности и уязвимости. Она была квинтэссенцией причин, по которым он пошел работать в полицию, захотел быть копом.
Защищать и оберегать. Не дать причинить боль невинному. Справляться с плохими парнями.
И в этот день сержант дал обещание своей маленькой дочке. Он поклялся крошечному, невинному, уязвимому существу у него на руках.
– Я поймаю его, – прошептал он. – Я найду этого типа с берега реки, сколько бы времени мне ни пришлось на это потратить. И обязательно убью его…»
Тори откинула одеяло и бросилась в ванную. Желудок свело судорогой, но рвоты не было. Только сухие спазмы, от которых болел живот и саднило горло. Дрожа, она умылась холодной водой, спустила воду в унитазе.
Тори стояла в ванной комнате, босиком на холодном полу, и смотрела на себя в зеркало. В собственных глазах она увидела страх. Посвящение из рукописи матери крутилось у нее в голове.
«Посвящается моей дорогой Тори. Эту историю ты прочтешь, когда будешь готова…»
Тори затрясло. Страх и смущение терзали ее мозг, и она почувствовала новый приступ тошноты.
Вернувшись в свою комнату, Тори торопливо оделась, надела куртку и шапку, взяла ридер и тихонько выскользнула в гостиную. Повернув ручку двери, Тори дождалась, когда отец снова захрапит, и вышла из домика. Все вокруг было холодным и укутанным в разнообразные оттенки серого. Мягко кружился снег. Она спустилась по ступенькам и побежала по траве, все быстрее и быстрее, пока у нее не заболело в груди.
Глава 21
Гейдж поставил чайник на огонь и присел на корточки, чтобы открыть дверцу печки. Он положил поленья на угли и разворошил их. Когда пламя занялось, Гейдж закрыл маленькую дверцу с окошком из дымчатого стекла.
– Тори! – позвал он, собираясь заварить чай.
Тишина.
Гейдж застыл, неожиданно ощутив пустоту в домике. Он немного встревожился.
– Тори, где ты? – Гейдж распахнул дверь в ее спальню. Комната была пуста. Куртки и сапог дочки не было.
– Тори!
В ванной комнате ее тоже не оказалось.
Бертон запаниковал.
Тори исчезла. На улице холодно, идет снег. Почему она ушла? Куда она могла пойти? Он приказал себе сосредоточиться, пока не начал снова слышать голоса в голове. Возможно, все в порядке. Он проспал слишком долго. Честно говоря, он спал так, словно накачался снотворным. Его здоровье ухудшалось. И он понимал это. Болезнь постепенно овладевала им. Должно быть, Тори отправилась в большой дом в поисках завтрака или компании.
И тут Гейдж увидел на столе газету. Она была открыта на странице со статьей о схожести убийства у реки Биркенхед и убийств в Уотт-Лейк. Он точно помнил, что запихнул газету на полку. Он распахнул дверь домика, обвел взглядом поросший травой берег озера, воду, причал. В холодном воздухе кружились снежинки. Облака висели низко, небо было темным. Между деревьями клубился туман.
– Тори!
Кемпинг. Этот мужчина, о котором она говорила… Она могла пойти к нему! Гейдж проверил оружие, зашнуровал ботинки, схватил куртку и торопливо вышел на улицу.
В голове раздавались голоса, они кружились и смеялись вместе со снежинками.
«Что ты наделал? О чем ты думал, когда привез ее сюда? Он добрался до нее! Он ее забрал! Ты привез ее прямо к нему в лапы… Это он заманил тебя…»
Гейдж развернулся, прижав ладони к ушам.
– Тори! Где ты?
Он побежал, споткнулся, но устоял на ногах. Он должен держаться. Ему нужно добраться до машины и доехать до кемпинга.
* * *
Коул вел машину по главной улице Клинтона. Он искал здание корпорации Форбса. На подъезде к городу Коулу удалось дозвониться Форбсу на мобильный. Форбс сказал, что будет в офисе, хотя это воскресенье и канун Дня благодарения, когда многие семьи предпочитают собраться вместе, чтобы приготовить праздничную еду. В городе снегопад только начался, так как Клинтон был ниже над уровнем моря, чем ранчо. Улицы украшали оранжевые с голубым баннеры с надписью «Форбса в мэры – голосуйте за рабочие места, производство, развитие, туризм».
Он нашел здание на углу Мейн-стрит и Поплар-стрит, въехал на парковку возле расположенного по соседству старого музея, в котором были собраны экспонаты времен золотой лихорадки. В окне офиса Форбса были выставлены рисунки масштабного строительства. Коул оставил отцовский «Додж» на парковке и, плотнее кутаясь в пуховик, подошел к окнам. Коула охватило изумление, когда он понял, что изображено на рисунках и планах. Это был бутик-отель категории люкс и частная клиника пластической хирургии прямо на берегу озера в Броукен-Бар, на месте существующего кемпинга. Вокруг главного здания клиники располагались коттеджи пациентов. На другом здании была надпись «СПА», еще на одном – «дорогой ресторан», а еще на одном – «фитнес-центр». Коул присвистнул. Проект был впечатляющим…
В тексте под рисунками говорилось о том, что частная клиника привлечет «гостей» со всего мира, которые будут прилетать на самолетах или приезжать на автомобилях. Им предложат «лечение» и «чистый, сельский воздух Карибу», и они смогут восстанавливаться в уединении отдельных коттеджей. «Медицинский туризм» был главной приманкой. Гостям предложат прогулки верхом, плавание, наблюдение за птицами, походы с инструктором, а зимой желающих будут ждать катание на санях, прогулки на снегоступах и катание на лыжах по пересеченной местности. В Коуле зашевелилось раздражение.
Он подошел к другому окну, в котором стояли рисунки с изображением остальной части его семейного ранчо, разрезанной на вытянутые участки по несколько акров, одни – на берегу озера, другие – с видом на него. Цены на самые маленькие участки превышали миллион долларов.
Что, черт подери, Джейн заставила его подписать? Это? У его отца случился бы сердечный приступ, если бы он увидел это дерьмо. Неужели Форбс уже принимает депозиты за продажу земли, которую у него нет права продавать?
Коул толкнул стеклянную дверь, ведущую в корпорацию Форбса. Внутри все было в приятных голубых тонах. Следующее потрясение ожидало Коула, когда он увидел женщину за столом секретаря.
– Амелия? – изумленно спросил он.
Она подняла глаза, улыбнулась, потом ее глаза расширились, и она вскочила на ноги.
– Коул? Боже мой, я… Как поживаешь? Что ты здесь делаешь? – Ее щеки порозовели. – Господи, поверить не могу. Я читала все твои книги. Видела твои фильмы.
Пока Амелия говорила, из двери за ее спиной вышел Форбс и замер на месте.
– Господь всемогущий. Это же Макдона. Собственной персоной.
В его глазах промелькнуло что-то неприятное, но тут же появилась широкая улыбка, открывшая отбеленные зубы. Он обошел стол секретарши.
– Как поживаешь, парень? – Он крепко сжал правую руку Коула, левую руку положил ему на рукав. – Рад тебя видеть.
Коул посмотрел на Амелию, ту самую, из-за которой они с Форбсом подрались тогда в амбаре. Первая девчонка, которую он поцеловал. И язык тел подсказал Коулу, что старая история все еще в силе и между Форбсом и Амелией по-прежнему что-то происходит. Его взгляд упал на обручальное кольцо Форбса. У Амелии кольца не было. Интересно, зачем она тут и почему осталась наедине с Форбсом в воскресенье?
– Тебе лучше пройти в мой кабинет, – сказал Форбс и повел Коула за собой. На Форбсе были элегантный костюм, сланцево-серый с едва заметной полоской, рубашка льдисто-голубого оттенка, красный галстук, дизайнерские туфли с острыми носами.
Левую стену кабинета Форбса занимали полки и большой телевизор с плоским экраном, работавший без звука и настроенный на канал новостей. На экране сменяли друг друга спутниковые картинки приближающегося бурана. Бегущая строка внизу информировала об официальном штормовом предупреждении. На стене позади письменного стола висела дорогая на вид картина с изображением ранчо и золотистых холмов.
Форбс указал на одно из кожаных кресел, стоявших перед его столом.
– Садись, пожалуйста.
Он закрыл дверь, вернулся к письменному столу, деревянному, массивному, блестящему, и сел в свое кресло.
Коул садиться не стал. Его взгляд упал на фотографию в рамке: белокурая женщина и двое детишек.
– Ты женат?
Форбс облизал губы и чуть заметно покосился на закрытую дверь, за которой сидела Амелия. Это подтвердило мысли Коула. Амелия так и не стала невестой, осталась только любовницей. Интересно, почему Амелия согласилась на это?
– Женат, – ответил Форбс. – И мне это нравится. Как насчет тебя?
– Я так и не женился.
– Послушай, насчет твоего вчерашнего звонка… – заговорил Форбс.
– Я не собираюсь тратить время на преамбулу. Я лично приехал к тебе, чтобы сказать, что сделка не состоится.
Улыбка Форбса не изменилась, но он слегка побледнел, в глазах появилось удрученное выражение. Коул понимал почему. Если судить по выставленным в окнах фирмы рисункам и по баннерам на главной улице, Форбс чертовски много поставил на продажу ранчо Броукен-Бар. Коул даже испытал легкий приступ вины. В конце концов, он сам поставил электронную подпись под документом, вымостившим путь к этой сделке. Но потом Коул подумал об Оливии. И о своем отце. И о земле. Коул думал о наследстве Макдона, о своих предках, которые обжили это место.
– Послушай, у меня есть официальный документ, подписанный и тобой, и Джейн. Официальное письмо, в котором вы выражаете добровольное согласие на то, чтобы начать со мной переговоры о продаже Броукен-Бар, если оно станет вашим. Такое письмо равноценно сделке с недвижимостью. Это мой залог в банке.
– Мне жаль, но я отзываю свою подпись под документом.
Форбс рассмеялся, потом его улыбка увяла.
– Ты не можешь этого сделать.
– А ты можешь делать то, что делаешь? Ты начал предварительную продажу участков земли, которая тебе не принадлежит.
– Пока не принадлежит.
– Даже если бы мы продали тебе землю, ранчо Броукен-Бар входит в Резерв сельскохозяйственных земель. По закону, его можно использовать только для фермерства. Оно не может быть использовано для коммерческого строительства. Дальняя часть ранчо – это болота, важные для экологии. Я не понимаю, как ты мог вообще начать…
– У меня есть гарантии министра по охране окружающей среды, что изменение назначения этой земли пройдет гладко. Ожидается исключение Броукен-Бар из Резерва сельскохозяйственных земель и разрешение на строительство от всех необходимых департаментов.
Коул смотрел на Форбса, в нем нарастал гнев.
– И как же министр может давать какие-либо гарантии, если проект не прошел обязательные процедуры изучения, обжалования, публичных слушаний?
Форбс уперся в столешницу костяшками пальцев, едва скрывая тот факт, что его терпение на исходе.
– Это в твоих интересах, Макдона. Не нарывайся. Начнем с того, что ты нашел «золотое дно», и, по словам Джейн, тебе не хочется возиться с разорившимся ранчо.
Коул глубоко вздохнул.
– Тебе лучше задуматься о компенсации убытков, – спокойно сказал он. – Потому что при моей жизни этого строительства не будет.
– Встретимся с тобой в суде. Я тебя сломаю. Попомни мои слова.
Коул сухо улыбнулся.
– Тебе придется довольно долго ждать победы в суде, потому что на данный момент ситуация такова: мой отец передал ранчо в доверительное управление Оливии Уэст.
– Если она уедет, этого не случится. Если она уедет, то ранчо перейдет к тебе и Джейн.
– То есть тебе известно об изменении в завещании?
Глаза Форбса сузились.
– Кто тебе сказал об этом?
– Это неважно. Если…
– Это Адель Каррик? Или Такер?
Форбс нахмурился, глаза превратились в щелочки. На шее забилась жилка.
Коул подался вперед, оперся ладонями о его письменный стол.
– Я пришел к тебе только для того, чтобы сказать одну вещь. Не пытайся запугать Оливию своими фокусами, вынуждая ее уехать с ранчо. Если ты или твои люди ступят на землю Макдона, если ты окажешься рядом с Оливией, ты труп, приятель. Я прослежу, чтобы за это тебя наказали по всей строгости закона.
Форбс, явно удивленный, вскинул подбородок.
– Какие фокусы?
В Коуле что-то изменилось.
– Преследование. Оставленные… вещи.
– О чем, черт подери, ты толкуешь? – Форбс явно ничего не понимал.
Телевизор на стене слева от Коула начал показывать новости об убийстве у реки Биркенхед. Бегущая строка внизу информировала, что это прямое включение с пресс-конференции. Перед наставленными на нее микрофонами сидела молодая женщина. В окошке слева появилось фото женщины средних лет. Они идентифицировали жертву. Под фото было написано Мэри Дж. Соренсон. Коул на мгновение отвлекся от Форбса. Что-то привлекло его внимание на экране. Бегущая строка поясняла, что снимок был сделан в Аризоне мужем убитой и отправлен детям по мобильной связи. Это было последнее фото Джейн, сделанное при жизни.
Коул нахмурился, ему не давало покоя какое-то воспоминание. Мэри Соренсон выглядела достаточно обычно. Квадратное лицо. Милые глаза. Здоровая, загорелая. Каштановые волосы с проседью обрамляли ее лицо. Она была одета в черный топ без рукавов. Мягкий шарф в теплых золотистых, желтых и бронзовых тонах вокруг ее…
– Не знаю, что за чертову игру ты затеял, но учти: если твой отец оставит это ранчо Оливии Уэст, пусть даже в доверительное управление, мы с Джейн затаскаем ее по судам. И я прослежу за тем, чтобы ты выполнил свою часть сделки.
Коула неожиданно охватило нетерпение, его внимание снова вернулось к Форбсу. «Если Клейтон Форбс ни при чем, значит, Лив пугает кто-то другой. А она осталась на ранчо одна. Приближается буран».
– Я сказал все, что хотел. Советую тебе по доброй воле отступить и начать считать убытки до того, как я обращусь к прессе и расскажу о своих намерениях не продавать ранчо. Это станет для твоих инвесторов холодным душем. Журналисты обрадуются, когда я расскажу им о лучших участках, которые ты пообещал членам правительства за одобрение изменений в назначении земли, важной для сохранения окружающей среды.
Форбс побледнел.
– Откуда ты знаешь?
Коул фыркнул.
– Это, друг мой, была всего лишь догадка. Спасибо за то, что ты все подтвердил. Откажись от этого проекта, пока еще можешь избежать тюрьмы. – Он развернулся и направился к двери.
– Это угроза, Макдона?
– Обещание. – Он взялся за ручку двери.
– Это что-то вроде дурацкой вендетты, так, что ли? – вдогонку поинтересовался Форбс. – Ты пытаешься нагадить мне из-за того дня в амбаре? Это все из-за того грузовика. Ты не можешь об этом забыть, верно? Ты уехал и пропивал свои мозги на Кубе, как какой-нибудь старый дурак, и это все, что у тебя осталось?
Коул застыл, так и не открыв дверь. Он повернулся к Форбсу.
Лицо Клейтона стало зловещим, кожа туго натянулась на скулах, плечи напряглись. У него был вид змеи, свернувшейся кольцом. Смертоносной змеи. Их взгляды встретились.
– Какой грузовик? – тихо, спокойно, холодно спросил Коул.
Форбс тут же отступил под его натиском.
– Послушай, что бы мы с Такером ни сделали, это все давно похоронено. Забудь.
Коул метнулся через комнату, перегнулся через письменный стол, схватил Форбса за воротник и галстук и поднял с кресла.
– Какой грузовик? – прорычал он. – Что вы с Такером сделали?
Взгляд Форбса заметался по кабинету, лицо побагровело.
– Теперь ты не сможешь ничего доказать…
– Ты и Такер Каррик в тот день что-то сделали с грузовиком? Вы трогали тормоза? Это все было из-за Амелии?
– Отпусти меня. Или я вызову копов. – Форбс сумел дотянуться до мобильного телефона.
– Что ж, я буду только рад, если все это услышат копы. Значит, ты и Такер Каррик испортили тормоза моего грузовика как раз перед тем, как я потерял управление на том спуске и вместе с матерью и братом улетел в реку?
– Ты расскажешь им и о том, что выпил?
Коул содрогнулся.
Такер всегда был на побегушках у Форбса, еще со школы. На ранчо он жил в тени Коула. Скорее всего, именно Такер рассказал Форбсу о новом завещании Майрона и о том, что ранчо получит Оливия.
– Такер по-прежнему твой приспешник? Он устроил все это для Лив, да? Пытается запугать ее и выжить с ранчо, чтобы получить тот кусок земли, который, по его мнению, они с матерью заслуживают? Это ты им пообещал?
На экране телевизора, справа от выступающей женщины-копа появилось следующее фото. Мужчина с коротко подстриженными, очень белокурыми волосами. Коул почти не обратил на это внимания, его занимал только Форбс. Но все же информация отложилась в голове, и мозг начал ее обрабатывать.
– Где сейчас Такер? – процедил Коул сквозь зубы.
Форбс засмеялся.
– И что ты сделаешь? Пойдешь к нему? Убьешь? Изобьешь? Закопаешь меня? Это ведь очень справедливо. После всех этих лет. Ты столько лет жил с чувством вины за смерть матери и маленького Джимми. Они утонули в ледяной реке.
Коула ослепила ярость. Почти ослепила.
Ему потребовались неимоверные усилия, чтобы сдержаться. Именно этого Форбс и добивался: чтобы Коул вышел из себя и напал на него. Преступил закон. Это была провокация, и Коул не знал, не лгал ли Форбс, говоря об испорченных тормозах, не придумал ли он это. Он долго смотрел в глаза Форбса, потом медленно отпустил его. Форбс сполз обратно в кресло, поправил галстук. Его лицо исказила ярость.
– Ты покойник, – прошептал Коул. – В бизнесе.
Он вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
– Коул? – вставая, окликнула его Амелия. Коул быстро прошел мимо нее, толкнул стеклянную дверь и оказался на улице. Весь каркас, вокруг которого он строил свой мир, внезапно рухнул.
Возможно ли такое? Неужели не он один виноват в аварии с грузовиком? В смерти матери и брата? Или Форбс все выдумал на ходу, пытаясь вывести Коула из равновесия?
Валил густой снег. Падали крупные снежинки. Они садились на черный «Додж» отца. Коул подумал об Оливии. Ему нужно вернуться как можно быстрее. К ней. К отцу. Потому что ему в голову пришла другая страшная мысль. А что, если Такер действительно пугал Оливию? Делал за Форбса грязную работу? Способен ли он убить ее?
Люди умирали и за меньшее, чем многомиллиардное строительство и политические карьеры, связанные с ним.
* * *
Спирит шла галопом по свежему снегу. Оливия направлялась к западному краю озера, возвращаясь в большой дом. В кемпинге никого не осталось. Домики тоже опустели. Пришла зима, накрыв белым покрывалом сухие травы, красные ягоды, золотистые листья. На какое-то время ветер стих, и все вокруг казалось застывшим, пугающе молчаливым и суровым.
Над черной водой поднимался туман. Копыта Спирит стучали по замерзшей земле, из ноздрей вырывался пар. Оливия чувствовала себя сосредоточенной, лишенной эмоций. Как будто она миновала переломный момент осени, и теперь перед ней открылся ясный путь в новый сезон, и ничто не могло поколебать ее решимость.
Ей оставалось только поставить Спирит в конюшню. С Брэнниганом она уже договорилась. Ее кобыла будет в хороших руках. У Оливии достаточно времени, чтобы попрощаться с Майроном и выехать с ранчо по лесовозной дороге, пока снега не стало слишком много. Через два часа она будет в Клинтоне. Там она заправит грузовик, а потом направится на юго-восток, к Скалистым горам. Циклон двигался на север. Если ей повезет, то на востоке будет сухо. К ночи она уже будет в Альберте.
Оливия заметила следы на свежем снегу. Отпечатки маленьких ног. И рядом – крупные мужские следы. Она натянула поводья, останавливая Спирит, от жуткого предчувствия по коже поползли мурашки. Большие следы были примерно того же размера, как и те, которые она видела рядом со своими следами, когда устраивала тропу для Эйса. Как те, которые шли к болоту через разрезанную сетку ограды. Оливия подняла глаза, но никого не увидела. Хотя следы были свежими, учитывая только что выпавший снег.
Она направила кобылу к воде, туда, куда уходили следы. Большие следы неожиданно свернули в лес, а маленькие следы вели к причалу в уединенной бухте на западном конце озера. Когда Оливия объехала сосны, плотно растущие вдоль берега, она увидела маленькую темную фигурку, съежившуюся на самом конце длинного, узкого причала. Оливия прищурилась, пытаясь сквозь туман и медленно падающие снежинки разглядеть, кто это.
Тори?
Оливия быстро осмотрела причал, воду, линию деревьев. Никого. Возможно, большие следы были следами Бертона. Оливия спешилась, привязала Спирит и пошла по причалу. Ее мучило предчувствие.
– Тори? Это ты?
Тори обернулась.
Оливию как будто ударили под дых. В свете дня лицо девочки было пепельным, глаза ввалились. Она явно плакала.
– Что случилось? Где твой отец?
– Спит.
Оливия присела на корточки рядом с Тори, которая сидела на мокром снегу, свесив ноги вниз. Ее сапоги доставали почти до самой воды.
– Что случилось?
Тори потянула за шнурок внизу куртки. Снежинки стали крупнее, красивее. Они опускались на причал, на черные волосы Тори, на ее куртку.
– Идем. Позволь мне отвести тебя в дом. Мы можем поехать верхом на Спирит. Хочешь?
Тори не ответила.
– Тори, поговори со мной.
Налетел ветер, заставив снег кружиться над водой. Буран приближался. Шансы Оливии выбраться стремились к нулю. И очень быстро.
– Пожалуйста, позволь мне отвести тебя в дом и дать тебе выпить чего-нибудь теплого. Я найду твоего папу. Он был с тобой, когда ты шла сюда?
– Он не мой папа.
– Что?
У Тори задрожала губа.
– Я думаю, что это все неправда. Они меня обманывали…
Ее зеленые глаза наполнились слезами.
– Кто тебя обманывал?
Тори сунула руку под куртку и вытащила электронную книгу в розовом чехле.
– Я читала последнюю рукопись мамы. Она была писательницей. Писала романы на основе газетных историй. Триллеры и детективы. Мрачные книги. Мама не позволяла мне их читать, но я брала книги в библиотеке. Эту рукопись она закончила перед несчастным случаем. Она посвятила ее мне. На первой странице написано: «Посвящается моей дорогой Тори. Эту историю ты прочтешь, когда ты будешь готова…» Я… – Голос Тори прервался. Она так сильно прикусила губу, что выступила кровь. Оливия смотрела на нее с изумлением.
– Я не понимаю, Тори.
Тори шмыгнула носом и вытерла глаза.
– Я думаю… Я думаю… в романе… в больнице. Там, в Уотт-Лейк…
– В Уотт-Лейк? История, которую придумала твоя мама, происходит в Уотт-Лейк?
Тори кивнула.
– И о чем эта история?
– Персонаж в книге… это не ее ребенок. Это ребенок очень плохого человека. Серийного убийцы. И муж жертвы не захотел на него посмотреть… и… она отдает его на усыновление. Потому что тоже не хочет на него смотреть. Она в замешательстве. Журналистка привозит ребенка к кровати матери… И мать берет ребенка на руки, кормит грудью и просит Господа помочь ей. А потом журналистка идет к своему мужу-полицейскому и говорит, что хочет усыновить ребенка. Я думаю, что это не выдумка. Мой папа был там копом.
Оливия похолодела. Лента памяти мгновенно раскрутилась в обратную сторону, до того дня, когда она лежала на больничной кровати, и Мелоди принесла ей новорожденную дочку. И она взяла малышку на руки.
– Копом? Где?
– В Уотт-Лейк. Он был штабным сержантом, как и в книге. А моя мама была журналисткой до того, как начала писать романы. Вся история может быть о них. И… мне страшно, потому что они говорили мне, что я родилась в Форт-Тэпли.
Оливия не могла дышать. Пелена снега и тумана стала плотнее, время ускользало между пальцами.
– Как… – Оливия откашлялась. – Как ее звали? Полное имя твоей матери?
Удивленная ее напряженностью, Тори резко подняла глаза, встретилась с Оливией взглядом и ответила:
– Мелоди. Мелоди Вандербильт. Для работы она использовала девичью фамилию.
Оливия почувствовала вкус желчи во рту. На коже выступил пот. Снег падал на лицо. На Оливию навалилось замешательство, окружая ее, загоняя в ловушку, время сомкнулось.
– А… у жертвы в романе есть имя?
– Сара Бейкер, как у женщины в папиной газете. – Тори смотрела в глаза Оливии, уязвимая, напуганная. – Дочка Сары… Журналистка и коп удочерили ее и отвезли в Форт-Тэпли. Но это же роман, правда? Мама всегда создавала собирательных персонажей. Она так работала. Использовала идеи, подлинные факты из газет, из жизни и соединяла их с вымыслом. Так всегда писали критики и рецензенты. Она брала факты за основу, а потом вокруг них придумывала свою историю. И здесь тоже было так, правильно? Она использовала историю в Уотт-Лейк для вдохновения.
– Покажи мне.
Тори моргнула, потом нерешительно протянула ей электронную книгу.
Трясущимися руками Оливия смахнула снег с чехла и открыла книгу. Коснувшись иконки «пуск», защищая экран своим телом, Оливия начала читать.
«Это началось, как начинаются все истории, когда пересекаются пути. Молчание, приветствие, взгляд, прикосновение… И вы необратимо изменились благодаря этому прикосновению. Иногда это прикосновение очень легкое, подобное прикосновению переливающейся стрекозы, присевшей на тыльную сторону руки. Но оно может оказаться и землетрясением, которое покачнет ваш мир, врежется в самые основы и направит вас по новому пути. Этот момент настал для Сары, когда он впервые вошел в магазин.
Звякнул колокольчик, ворвался поток холодного воздуха. Чувствуя, что вошло нечто необычное, она подняла глаза.
Его глаза задержались на ее лице. Он ее рассматривал, и от этого у нее похолодело в животе. Обычно она улыбалась и здоровалась, но в этот раз инстинктивно отвела глаза и продолжала заниматься счетами. И все же она чувствовала на себе его взгляд: грубый, откровенный, ощупывающий…»
Ее слова. Ее история. Та самая, которую она рассказала Мелоди Вандербильт.
Взгляд Оливии метнулся к Тори. Оливия смотрела на нее во все глаза, голова шла кругом. Зеленые глаза Тори смотрели в ответ. Глаза цвета мха, как ее собственные. Иссиня-черные волосы, такого же цвета, как у Себастьяна…
– Ты – дочка Мелоди?
Тори кивнула, она ничего не понимала.
– Ты единственный их ребенок?
Она снова кивнула.
– Мелоди была замужем за копом?
Тори глотнула, в ее глазах заплескался страх. Она задрожала.
– Мой папа полицейский… Был полицейским.
– Не консультантом по системам безопасности?
– Он соврал.
Оливия хрипло спросила:
– Когда твой день рождения, Тори? Сколько тебе лет?
– Семнадцатого июля мне исполнится двенадцать.
Двенадцать лет назад накануне Дня благодарения Сару Бейкер похитил убийца из Уотт-Лейк. Их ребенок родился следующим летом, жарким, душным июльским днем.
17 июля…
* * *
Он наблюдал из-за деревьев. Слова женщины и девочки были хорошо слышны в холодном воздухе, среди снежной неподвижности. Этот ребенок его. Именно сходство заставило его вспомнить свою мать, когда он увидел их тогда в лодке на озере. Теперь перед глазами встали старые снимки, которые мать сохранила с юности. Ее прямые черные волосы.
Коп вырастил его дочь. И теперь коп привез девочку сюда, к ее настоящей матери.
Тошнотворное ощущение свело внутренности. Неужели и его заманил сюда коп? Был ли сайт об усыновлении хитростью? Мог ли коп использовать Сару Бейкер как приманку? Зачем?
Чтобы поймать его?
Как давно коп играет в эту игру? С того времени, как удочерил девочку?
Игра. Приманка должна быть чем-то важным для добычи…
В крови забурлил адреналин. Возбуждение. Удовольствие. Наконец-то начинается настоящая охота. Интересный вызов в самом конце. Теперь все поставлено на карту. Словно по сверхъестественному замыслу, всем путям было предначертано сойтись тут.
А коп где? Наблюдает? Из укрытия?
Юджин настороженно прислушался, пытаясь уловить характерный шум шагов, потрескивание сухих листьев под снегом, взведенный курок ружья. Юджин чувствовал засаду. Он медленно сглотнул. Ему пора уходить. Снега становилось все больше, снег отрезал пути для отхода. Ему нужно действовать, чтобы успеть выбраться, а снег скроет их следы.
Юджин вышел из-за дерева и направился по узкому, длинному причалу туда, где на самом краю сидели Сара и девочка.
Пора.
Пора возвращаться домой.
* * *
На обратном пути в Броукен-Бар Коул все прокручивал в голове мысль о том, что не он в ответе за неисправные тормоза. Лесовозную дорогу уже почти на пару дюймов засыпало снегом… «Дворники» работали, расчищая скапливающийся на ветровом стекле снег. Коул чувствовал, что машина то и дело идет юзом.
Его мысли вернулись к разговору с Форбсом, потом устремились в прошлое, к драке с Клейтоном и Такером в амбаре много лет назад.
Такер и Форбс вместе приехали из Клинтона, чтобы разобраться с Коулом из-за Амелии. Враждебность между Коулом и Клейтоном сохранилась на все лето и не исчезла зимой. Они еще дважды дрались. Драка после Рождества была особенно жесткой. Форбс набросился на Коула, а Такер обеспечивал поддержку. В тот раз Коул сломал Форбсу ребро. Такер в то время жил с родителями в одном из домиков на ранчо. Он мог в любое время пробраться в амбар и испортить тормоза. Коул стукнул кулаком по рулю «Доджа» и выругался.