— Вон, гляди — плавают, видишь?

Адоне наконец пристально посмотрел ей в лицо:

— Утки?

— Обещай, что, если кто-то снова свяжется с тобой по этому сотовому, ты ничего не сделаешь, предварительно не посоветовавшись со мной.

— Они самые.

Но Серена не желала давать обещаний.

Девчонка зачарованно смотрит на возню уток, а я достаю пакет с бутербродами, которые взяла на всякий случай. Кто ее знает, чего ей захочется, она позавтракала кашей, которую принесла докторша, а я попила чаю, но мало ли, вдруг проголодается. Теперь я думаю, что часть бутербродов мы можем пожертвовать уткам.

— Обещай, — настаивал мужчина в пальто. — На моей совести и без того тяжелое бремя, я не хочу пожалеть, что помог тебе.

— Давай, бросай — увидишь, как они станут толпиться и есть хлеб.

Серена уступила:

Она бросает хлеб, но он падает у самого берега. Никакая утка не станет подбирать его, пока мы здесь.

— Клянусь, я ничего не сделаю.



Но я плохо думала об этих птицах — привыкли они к безопасности, людей не боятся и подплыли близко, опасливо косясь на нас. Потом одна из них, возможно, самая голодная — или просто самая нахальная — подплыла к кускам хлеба, плавающим у наших ног, и принялась клевать. К ней потянулись остальные, девчонка завороженно наблюдает за их возней.

Серена возвращалась в апарт-отель за полночь, положив «Нокию» на сиденье внедорожника, чтобы оставалась на виду. Хотя старый мобильник больше не подавал сигналов, Серена была уверена, что рано или поздно он снова зазвонит.

— И у меня есть утка.

Ей хотелось добраться до «Плюшевого мишки», но она знала, что нужно сохранять ясность мысли на случай, если поступит звонок. Под воздействием коктейля ей не всегда удавалось отличить реальность от иллюзий. Помутненный разум легко может принять мелодию мобильника за что-то другое.

— Ну да. Пушистая утка, и на пижаме тоже утки. Но знаешь, что мы сделаем? Пойдем в магазин и купим тебе еще и резиновую утку, и когда ты будешь купаться, она тоже будет плавать вместе с тобой.

Она не могла рисковать.

— Купим?

Скоро у нее начнется ломка. Это тоже опасно. От ломки теряешь рассудок. Чтобы не поддаться искушению, она, войдя в апартаменты, выбросит упаковки с таблетками в унитаз, а заодно выльет в канализацию содержимое пузырьков и весь алкоголь, который держала в доме.

— Обязательно.

А потом закутается в одеяло в ожидании первого приступа.

— А когда?

— Да хоть сейчас, раз уж с качелями пока не сложилось.

С этими благими намерениями Серена оставила машину на пустынной парковке апарт-отеля и направилась к лестнице на второй этаж. Задумчиво поднимаясь по последним ступенькам, она заметила, что перед входом в апартаменты что-то есть.

Может, с ней как-то по-другому надо разговаривать, девчонка же мелкая совсем, но мне кажется, она все понимает.

Она замерла, ухватившись за перила и не в силах пошевелиться. Во рту у нее пересохло, и она попыталась сглотнуть, но горло сдавило от страха.

Она проснулась довольно рано. Повозилась, потом сползла с кровати и увидела стоящий рядом горшок. Ну, с горшком она разобралась сама, а потом забрала из своей кровати зайца, влезла ко мне в кровать и потянула меня за мизинец.

Серена никогда еще не испытывала такого ужаса. И продолжала смотреть на бумажный пакет, оставленный кем-то на полу перед дверью.

— Лида…

28

Позвала шепотом, словно боялась, что кто-то услышит. А может, и боялась. И я сегодня уже не злюсь на нее.

Серена вошла в апартаменты, прихватив с собой пакет, и закрыла дверь.

— Привет. — Я открыла глаза и посмотрела на нее. — Кушать хочешь?

С одной стороны, ей не терпелось открыть его и посмотреть, что внутри. С другой стороны, что-то все еще ее удерживало.

— Нет. — Она с опаской оглянулась. — А когда мы домой поедем?

Поэтому она положила пакет на пол посреди гостиной.

— А мы теперь тут станем жить. Это теперь и есть дом.

Во рту было сухо от напряжения. Серена решила на несколько минут забыть о подарке и подошла к холодильнику, чтобы взять себе выпить. С тех пор как она его отпинала, маленький бытовой прибор стал более шумным. Теперь этот звук мешал ей думать.

Она сидела молча, о чем-то думала — и мне было любопытно, как вертятся шестеренки в ее мелкой башке.

Серена взяла бутылочку «Эвиана» и вернулась с ней к пакету.

— Там игрушки…

Затем начала опасливо обходить его по кругу. Отпила воды, глядя на пакет в янтарном полумраке, потому что единственным источником света был фонарь на парковке, отблески которого проникали сквозь балконную дверь, а сил включить лампу не было. Серена разглядывала пакет, держась поодаль и пытаясь представить, что находится внутри.

Она несмело показала пальцем в сторону полок, на которые я поставила книжки и подаренные нам игру-шки.

Наконец она решилась, опустилась на колени и открыла его. В нем оказались две вещи, на первый взгляд безобидные.

— Ну, так это же твои. — Я боюсь, что она примется реветь, а потому говорю с ней осторожно. — Иди, рассмотри их, поиграй.

Сначала Серена вытащила ночнушку с маленькими розовыми цветочками. Размер был такой же, как у Авроры, но Серена не помнила, лежала ли такая в чемодане ее дочери, когда та уезжала на каникулы. Она понимала, что внимательная и заботливая мать знала бы это.

В дверь постучали, и девчонка юркнула под мое одеяло, да так ловко, что наружу торчат только желтые заячьи уши. Она боится мира вокруг, я думаю, и она права. Когда Лизка убила Виталика, она не подумала, что будет с ее дочерью, как она останется одна в мире. Лизка вообще никогда ни о ком, кроме себя, не беспокоилась.

От ночнушки исходил специфический запах. Горелый пластик и резина. Тот же запах, который накрыл Вион в ночь пожара и который она сама почувствовала, когда приехала в деревню на следующее утро.

В комнату вошла докторша, в руках у нее кастрюлька, обернутая полотенцем.

Печеньем ночнушка не пахла, но это было не так уж и странно. Серена подумала, что слишком зациклилась на этой услышанной от Адоне подробности.

— Вот каша молочная, вам обеим хватит позавтракать. — Она оглянулась по комнате. — А где же наша красавица?

И все же она была разочарована. Потребовав доказательств, что Аврора еще жива, она ожидала, что ей позвонят и кто-то хотя бы на несколько секунд даст трубку ее дочери, чтобы она узнала ее голос. Но этого не случилось. Что, черт возьми, происходит? Неужели похититель воображает, что ей будет достаточно ночнушки, провонявшей дымом?

Я кивнула в сторону заячьих ушей.

— Боится она чего-то, что ли…

Серена принялась изучать второй предмет, лежавший в пакете: это была карта долины. Развернув ее на коричневом ковролине, она увидела отметку — некое место, обведенное красным маркером.

— А как ты думала, столько стрессов за последние месяцы. — Докторша сняла туфли и подошла к кровати. — Где ты, дорогая? Смотри, что бабушка принесла тебе.

Точка посреди леса.

Из-под одеяла выглянула нахмуренная мордочка.

Карта явно означала приглашение. Но Серене оставалось только догадываться, что она найдет на месте встречи. Будет ли Аврора ждать ее там?

— Ты не бабушка…

Я бы не стал доверять такому, как я.

— Конечно, бабушка — бабушка Лутфие. И смотри, что я тебе принесла!

Докторша вытащила из сумки яркую книжку и зеленого зайца, небольшого, очень ушастого. Почему он зеленый, я понятия не имею, но он прямо изумрудный, честное слово.

— Зайка!

— Да, зайка. — Докторша улыбнулась. — Кушать хочешь? Я тебе кашку сварила, сладенькую и вкусную, с изюмом и курагой.

— Спасибо.

— Ай, какая девочка хорошая, она бабушке спасибо не забыла сказать! — Докторша всплеснула руками. — Так вылезай, пора покушать.

Девчонка с опаской сползла с кровати и осторожно подошла к докторше. Зеленый заяц присоединился к желтому.

— Вот покушаешь и пойдешь гулять, а я к тебе вечером зайду, расскажешь мне, где была и что видела. Расскажешь?

Девчонка кивнула, серьезно рассматривая зеленого зайца.

— Ну, вот и хорошо. — Докторша поднялась и повернулась ко мне. — Вот, держи: тут ваш распорядок дня и советы по уходу, чего не поймешь — звони мне. Ну, и примерное меню на неделю, и помни: никаких вредных продуктов.

Можно подумать, что я умею готовить… да и кастрюль у меня никаких нет.

— Хватит вам обеим дуться, пора начинать жить. А я вечером привезу направления на анализы, в понедельник утром сходите в поликлинику, карточку заведете и сдадите анализы. Я ее к себе приписала, наблюдаться будете у меня. Да я и так буду ее видеть ежедневно, потому что на фоне такого стресса у ребенка иммунитет понижен, нужно постоянно следить за ее состоянием.

Я обреченно киваю. Но выхода нет, девчонка — вот она, никуда не денется, и я полностью отвечаю за нее.

И вот мы здесь, кормим выводок наглых разжиревших уток. А скоро обед, и если следовать меню, то я должна сварить какой-то овощной суп и сделать паровые котлеты. Ну, и компот, конечно. И только с компотом не будет проблем. Деньги-то пока есть, но кто знает, когда я смогу начать работать, а нужно покупать продукты, и кастрюли нужны хотя бы две. И сковородка.

— А давай сходим на рынок, ты как?

Она молча берет меня за руку. Похоже, она готова идти куда угодно, лишь бы не в приют. А я прикинула наши возможности, и по всему получается, что лучше всего сейчас пойти на барахолку и купить там нужное за копейки.

Знаете, я всегда любила такие рынки. Старушки продают разный хлам, но среди него попадаются стоящие вещи, и часто они совсем новые. А для нас сейчас важна любая экономия.

Конечно, со временем я обзаведусь хорошими вещами, как и работой, но пока нам сгодятся три белые эмалированные кастрюльки в желтых розочках — мал мала меньше, и небольшая чугунная сковородка тоже сгодится, пусть даже все это не новое, но в отличном состоянии. Хватило денег и на простенький набор столовых приборов, совсем новый, в заводской картонной коробке, откуда выпала этикетка «ОТК, № 46, 1974 год», а около чайной лавки у старушки, торгующей разнородной старой посудой, мы купили заварник, плошку под варенье и вазочку для печенья — белые, в желтых розочках, и стоило это реально копейки. Все эти вещи гораздо старше меня, но в отличном состоянии, и стоили нам совсем небольших денег даже в свете моего нынешнего материального положения.

Меня еще и снабдили объемистым пакетом, куда я по дороге загрузила мочалку в виде апельсина, детский шампунь, гель для душа с бегемотиком на бутылке, пачку соли, пучок укропа, килограмм картошки, несколько морковок и пару луковиц. И пакетик хорошего чая, совсем немного, но это именно чай. Маленький магазинчик на краю рынка торгует рассыпным чаем, самым разным, и в этом магазинчике мы, конечно, задержались.

И теперь у меня одна цель — донести все свои покупки и не разбить ничего. И при этом не потерять девчонку, которая уже едва плетется, так устала.

— Давай на скамейке посидим?

До дома совсем недалеко, но донести я ее не могу, я едва тащу покупки.

— А папа не придет?

Ну, это вопрос весьма интересный, потому что со вчерашнего дня Виталика не видать отчего-то, но еще не вечер. Правда, вряд ли девчонка его видит так, как я.

— Папа умер.

— Нет. — Она серьезно смотрит на меня. — Мама папу палкой ударила, бум!!!

— Ну, он и умер от этого. Не думай о таких вещах, было и прошло, что ж. Ничего тут не поделаешь, надо жить дальше.

Я не умею разговаривать с детьми как-то особенно. Я разговариваю с ними так, как с другими с людьми, и считаю, что так правильно. Мои родители тоже никогда со мной не сюсюкали, а просто говорили так, что было понятно. И я точно так же говорю с девчонкой, но она задает вопросы, на которые у меня только правильные ответы. Хорошо ли это для ребенка, я не знаю, но она же, в отличие от меня, все видела. Безмозглая идиотка Лизка не посчиталась даже с присутствием ребенка, схватилась за ружье, и девчонка уцелела чудом.

Ну, насидится теперь, да чтоб ей и вовек не выйти.

— Все, мы дома. Давай снимай ботинки.

Я ставлю чайник и выкладываю на стол покупки. Сейчас надо вскипятить чайник и выпить чаю. Я, знаете ли, очень люблю чай — нет, не из пакетиков, никогда не пейте эту дрянь из пакетиков, там нет никакого чая, товаропроизводители вас обманывают. Покупайте листовой чай в специализированных магазинах, или на крайний случай — просто листовой в пачках, которые продаются в обычных магазинах, это все равно лучше, чем окрашенная невесть чем чайная пыль в пакетиках.

Я принимаюсь мыть только что купленный фарфор. Все это где-то стояло, пылилось, потом кто-то это трогал, переносил — и не раз, а потому я заливаю только что вымытые белые фарфоровые предметы водой из закипевшего чайника. Ничего, сейчас всем микробам придет конец. Ставлю миску с фарфором на плиту и всыпаю в моментально закипевшую воду порошок. В кухне завоняло хлоркой, что меня очень радует: это запах чистоты и безопасности. Полюбовавшись, как булькает вода, я снимаю миску с огня, она должна остыть, иначе посуда может треснуть. Я, знаете ли, не помешана на домашней утвари, просто нужна же какая-то посуда, и если приходится тратиться на ее покупку, то я предпочитаю белую, в желтых цветочках. Уж не знаю почему, но мне такая расцветка очень нравится, будь это кастрюли, чашки или что-то еще. Желтые цветочки на белом фоне, особенно если они, вот как на купленных мною чайных принадлежностях, дополнены золотыми вкраплениями, — это для меня просто неотразимо, и я очень рада своим удачным покупкам. Они очень хорошо вписались в компанию фарфора, подаренного Розой. А в магазине я бы не купила столько всего на эти деньги, максимум хватило бы на небольшую кастрюльку и пару чашек.

— Лида!

Девчонка стоит в дверях кухни с одним ботинком в руках. Наверное, нужно ей вымыть руки и переодеть. Но в дверь стучат, и это, наверное, Роза, а потому я открываю.

Но это не Роза. Это какой-то мужик, у него в руках большая коробка и какой-то пакет.

— Вы Линда?

— Да. А что?

— Вот… Рита в группе написала о вас и о вашей ситуации… я вчера не успел, но — вот…

Он входит и ставит на пол коробку.

— Микроволновку вам принес и так, по мелочи. — Он топчется на месте, не зная, что сказать. — А это Лилечка?

Кто бы это еще мог быть. Ясен хрен, что Лилечка — в колготках и майке, с ботинком в немытых руках.

— Ну, привет, принцесса.

Принцесса смотрит на него с заметным интересом, а он ставит на пол пакет и достает оттуда яркое розовое платье с пышной юбкой.

— Тут еще есть корона и колечки. И сумочка.

Девчонка подходит и заглядывает в пакет.

— Как принцесса?

— Конечно. — Мужик смеется. — Я так понимаю, театр сегодня отменяется.

Театр?! Какой театр?

И тут я вспомнила. Это же тот самый тип, который неделю назад угощал меня горячим шоколадом и пригласил в театр. Просто при свете дня я его не узнала. Ночью все выглядит по-другому, а ярким солнечным днем это мужик в джинсах и куртке, русый и темноглазый.

С очень дорогими часами на запястье. Терпеть не могу этот выпендреж с часами.

— Но ничего, театр никуда от нас не денется. — Мужик вопросительно смотрит на меня. — Я войду? Куда поставить микроволновку?

— Не надо было…

— Ну, тут я сам решать буду, надо или нет. — Мужик достал из пакета связку бананов. — Там еще хлеб, молоко, свежий фарш, яйца… в общем, разберетесь. Можно мне руки помыть?

— Ну да.

В ванной у меня теперь красота, не стыдно и людям показать.

— А стираешь как?

— Руками пока. Да ничего, у нас стирки не так много.

Это пока не много, а дальше кто знает, как будет, а у меня даже прищепок нет. У нас дома была целая связка прищепок, и она бы мне здорово пригодилась. Нужно съездить домой, если тетку и ее мордоворотов арестовали, значит, дом пустой, и вряд ли они украли связку с прищепками.

— Обед готовишь?

Я собиралась, но я не умею готовить вообще, а в меню ясно написано: суп и паровые котлеты. И компот, но тут все просто, а вот остальное…

— Меня зовут Степан. — Мужик смотрит на закипающую в кастрюле воду. — Кипит…

— Ага.

И тут до него доходит. Он видит принесенные мной продукты и понимает: я понятия не имею, что с ними делать. Докторша сказала, что обед сварит Роза, но я решила, что готовить буду сама, не может же Роза вечно кормить меня, а тем более девчонку.

— Давай-ка сварим суп с фрикадельками. Это быстрее всего, малышке пора кушать и спать.

— Я пойду вымою ее, она с этим ботинком…

— Иди, а я тут сам. Ага, укроп ты купила, отлично.

Ну, раз отлично, то и ладно, а я веду притихшую девчонку в ванную.

— Купаться?

— Ну да. — Я раздеваю ее и ставлю в ванну. — А что, ты против?

— Утку не купили.

— Это ты не купила, а я купила. Сядь и не вставай, пока я не приду.

Она уже сморщила нос и собирается зареветь.

— Я дверь открытой оставлю. Схожу, утку принесу и пижаму, не голышом же тебе скакать.

— Утку!

Она послушно плюхается задницей на дно ванны.

— Не вставай только.

Выводок желтых резиновых уток я купила на том же рынке. Запихнула в сумку и потащила девчонку на барахолку, а сейчас я их перемою. И в ванну из-под крана по очереди прыгают мама-утка и пятеро маленьких утят, они ярко-желтые, с оранжевыми клювами и черными глазами.

— Утки!

Девчонка смеется, принимается намыливать новых друзей, а я, наконец, имею возможность нормально ее вымыть после приюта.

— Закрой глаза, не то мыло защиплет.

Когда я выношу из ванной завернутую в махровый халатик девчонку, в квартире уже пахнет чем-то съестным.

— Суп почти готов. — Мой новый знакомый выглядывает из кухни. — Накрывай на стол.

Вот все мной командуют.

Но он прав, обед нужно накрыть в комнате. Девчонка должна привыкать к подобным вещам. Заодно и стол использую.

— Хорошая мебель, антиквариат. — Степан открывает крышку клавесина. — Принцессу надо кормить и укладывать спать.

Девчонка и правда уже трет глаза кулаками.

Я расставляю тарелки и попутно соображаю, умеет ли девчонка есть суп. Кашу она ела самостоятельно, хоть и перепачкалась, а вот суп…

— Покорми меня!

Ясно, суп она есть пока не умеет. Хотя в приюте, по-моему, хлебала самостоятельно. Правда, там были такие маленькие детские столики… впрочем, с супом мы справились, и кровать оказалась очень кстати, девчонка уснула раньше, чем коснулась подушки.

В дверь постучали, и вбежала Роза с какой-то кастрюлькой. Она одета по-уличному — наверное, только что пришла домой.

— Извини, совсем завертелась. Пока Мишку со школы забрала, в магазин еще зашли, а потом смотрю на часы — батюшки, я же тете Лутфие обещала принести вам обед. — Роза сует мне кастрюльку. — Вот, здесь суп, жаркое сейчас принесу…

Она осеклась на полуслове, уставившись на Степана.

— Вот… это Степан. — Я вздыхаю, потому что ненавижу все эти социальные ритуалы. — Он суп сварил с фрикадельками…

Роза расплывается в улыбке, но это же совершенно не то, что она думает.

— Он принес микроволновку. — Я должна объяснить. — Рита в Сети вчера бросила информацию, и вот он пришел…

— Понятно. — Роза унесла кастрюльку на кухню. — Ужин не готовь, мы вас к себе приглашаем, мальчишки очень хотят с Лилечкой познакомиться.

Упомянутая Лилечка уже дрыхнет в своей кроватке, несмотря на возню и разговоры. Устала, искупалась, наелась супа, куда там просыпаться, хоть из пушек стреляй теперь.

А еще Степан собрал посуду, и на кухне стало тесно.

— Здесь поговорим, в комнате принцесса почивать изволят.

Роза хмыкнула и покосилась на моего внезапного визитера.

— Так вы незнакомы?

— Ну, почему же. — Степан ухмыльнулся. — Ровно неделю назад я Линду едва не зашиб, случайно толкнув. И сегодня мы должны были идти в театр, на премьеру. Правда, когда я шел сюда, то понятия не имел, что иду в дом к своей случайной знакомой, она мне тогда не то что адреса не сказала, но даже имени, но это же теперь неважно. Я вот что еще… завтра привезу девочке столик такой — ну, детский, чтоб она на нем рисовала, лепила поделки. Парта небольшая такая, у моего приятеля стоит в гараже, я с ним договорился, он ее сегодня обновит, она до завтра высохнет, и я привезу. И стиралка нужна, как же руками стирать.

— Я…

У Розы звенит телефон. Она удивленно смотрит на номер.

— Классная руководительница Санькина, что он снова натворил, прибью…

Она прижимает трубку к уху, а потом глаза ее округляются, и если бы Степан не подхватил ее, она бы, наверное, на ногах не устояла. Лицо у нее сделалось такое серое, что сразу ясно: произошло что-то скверное.

— Роза!

Она переводит на меня расфокусированный взгляд.

— Роза, что?!

— Сашу… моего Сашеньку убили. — Роза едва ворочает языком. — На школьном дворе, нашли за школьным сараем. Миша… я Мише позвоню, надо позвонить Мише, я…

Степан берет у нее из рук сотовый.

— Я сам. — Он ищет номер с пометкой «Миша». — Может, он только ранен, не надо сразу так, учительница просто истеричка.

— Я поеду в школу. — Роза едва держится на ногах. — Я должна ехать…

— Конечно, надо немедленно ехать, я вас отвезу. — Степан поддерживает Розу под локоть. — Сейчас отвезу, наденьте куртку.

— А Мишенька дома один, я его только привела…

— Давай мелкого сюда, я его никуда не отпущу. — Раз я привязана дома, то должна же от меня быть хоть какая-то польза. — Вели ему идти ко мне.

Я помню разговор с мальчишкой о том, как он написал в соцсетях, что видел нечто в ночь последнего убийства. Бестолковая бравада, а ведь я предупреждала его, но надо было родителям сказать, вот хоть бы и Розе. Я сочла достаточным предупредить пацана, а он всего лишь ребенок, ну толку было его предупреждать, и сейчас я это понимаю.

А теперь его убили, и это моя вина.

15

Когда в семье случается беда, все становится не так.

Мишка, притихший и напуганный, молча смотрит в окно — его родителей нет, звонить я им боюсь, а телефона Степана не знаю.

— Саши больше нет?

Он смотрит на меня темными воробьиными глазами, и ничего, кроме правды, я сказать не могу.

— Не знаю. Но случилось что-то плохое.

— Мама плакала.

— Я знаю.

Девчонка, словно чувствуя неладное, молча рисует, устроившись на ступеньках. Степан прав, ей нужен какой-то столик.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Нет, я же тут с вами, вас нельзя бросать. — Меня саму бесит ожидание. — Мало ли что случится, да еще и покормить вас надо. Она, смотри, совсем еще маленькая.

И тут меня осенило. Я же могу позвонить Рите, а она выяснит у мужа.

Я не верю, что пацан мертв, он вообще крепкий орешек и охотник на вампиров.

Но если он мертв. Если какой-то сукин сын его убил. Если только… в общем, я думаю о том, чтобы найти убийцу и зарыть его под плитками в отсеке. Вряд ли во второй раз кто-то станет там искать.

Когда были живы родители, когда я была в своем доме, такие мысли мне и в голову не пришли бы. Но теперь мне не нужно искать чьего-то одобрения. А самостоятельно я могу придумать только это. Из меня получился отличный вампир, но вряд ли это на пользу общественной безопасности. Я могу только продумать, как я найду убийцу.

И что с ним сделаю.

Потому что не должны жить в мире люди, которые убивают детей за какой-то глупый пост в соцсетях.

Рита взяла трубку сразу.

— Я знаю, почему ты звонишь. Дверь открой.

Я в недоумении уставилась на дверь — зачем ее открывать?

В двери есть глазок, но в коридоре обычно темновато, и визитеров опознать сложно. А еще я не захотела включать дверной звонок, меня раздражает его резкий звук.

И теперь все, кто приходит, стучат. Хорошо бы найти настоящий английский дверной молоток.

— Тебе нужен хороший глазок. — Рита сбросила ботинки и проследовала на кухню. — Дай попить.

— Чай?

— Ну, пусть чай. — Рита бросила сумку на табурет и уселась за стол. — Я приехала, чтобы узнать, как вы тут.

— Рита.

— Мальчик жив, но такая травма… ударили по голове чем-то тяжелым. Надежды почти нет. Родители с ним в больнице, но…

— Значит, он выкарабкается.

Это все, что мне нужно было знать. Вот я чувствовала, что мальчишка жив.

Я иду в комнату и становлюсь у окна рядом с Мишкой.

— Миш…

Он молча смотрит на меня круглыми глазами, как у воробьиного птенца.

Предостережение Адоне снова зазвучало у нее в ушах. Все это в самом деле не внушало доверия — слишком туманно и неоднозначно.

— Саша жив, он в больнице. — Я дотронулась до его плеча, а он молчит, стойкий оловянный солдатик. — Слушай… я не верю, что он умрет. Вот — не верю. Вернее, когда-то умрет, конечно — когда станет стариком без зубов и волос, но не сейчас, еще нет, не сейчас.

— Он в больнице?

Поскольку правила игры не были установлены, Серена решила перехватить инициативу. Она достала из кармана «Нокию» и позвонила похитителю Авроры в надежде, что тот ответит.

— Да, в больнице. И родители с ним там, так что сегодня останешься с нами. — Я вижу, что он хочет запротестовать, но это напрасно. — Ты остался единственным мужчиной у нас, без тебя нам с Лилей будет страшно.

Линия была свободна, и на другом конце звонил мобильник.

— Ладно, тогда останусь.

Как только предполагаемый похититель ответит, она попросит предоставить дополнительные доказательства того, что с Авророй все в порядке. Точнее, потребует. Но чем дольше продолжались гудки, тем больше Серена теряла решимость.

Он идет к девчонке и садится рядом с ней на ступеньки. Она продолжает рисовать, и он тоже берет фломастер и принимается рисовать на свободном листе. Я помню, что он посещает художественную школу — значит, рисование сейчас его успокаивает.

«Умоляю, ответь». Но ее молитву никто не услышал, и вскоре вызов сбросился. А когда она попыталась набрать номер еще раз, телефон уже отключили.

— Два раненых птенца. — Рита вышла к нам и тоже встала рядом. — Эта квартира сейчас — как больница для раненых сердец, разбитых жизней, исковерканных судеб. Я, собственно, пришла тебе сказать, что твоя младшая сестра Екатерина умерла сегодня, так и не выйдя из комы.

Послание более чем недвусмысленное.

— Ну, и хрен бы с ней. — Невелика беда, нашла, что искала. — Послушай, Розе я звонить боюсь, но ты скажи, что там в полицейских кругах говорят? Кто это сделал?

Серена была измотана и обескуражена. В тот же день она взяла ноутбук и конвертировала пятьсот тысяч евро выкупа в криптовалюту. Затем перевела средства со своего счета на сервер в Дубае. Система сгенерировала простой код из одиннадцати цифр и шести букв, который работал как чек на предъявителя, им можно было воспользоваться онлайн. Анонимно, мгновенно, необратимо.

— Никто ничего пока не знает. — Рита вздохнула. — Свидетелей нет, и даже причин видимых для совершения такого преступления нет. Задержали какого-то наркомана, так что, вполне возможно, просто повесят это на него. Игорь рвет и мечет, наркоман этот, конечно же, ни при чем. Тут знать бы мотив… если вообще бывает мотив для подобного.

Серена запомнила буквенно-цифровую последовательность и тут же ее удалила.

Ну, причину-то я знаю. А мотив у каждого свой, и у меня теперь он есть.

Если все пройдет хорошо, она продиктует код похитителю по телефону, когда будет покидать место обмена вместе с дочерью. Если же с ней или с Авророй что-то случится, та же участь постигнет и деньги.

— А тетка моя до сих пор арестована?

Но, учитывая то, как все обернулось, она уже не была уверена, так ли хорош ее план.

— Конечно. И выпускать ее никто не собирается. — Рита злорадно улыбнулась. — Твоя сестра до того, как впала в кому, под запись рассказала о том, что произошло. Мало того: она все, что происходило в доме, записывала на свой телефон, который обнаружили в потайном кармане ее сумки. Телефон продолжал записывать и тогда, когда началась драка. Там все прозрачно, она ударила тетку, та вцепилась в нее, подоспели мордовороты и отметелили твою сестрицу почти что до смерти, а потом вышвырнули ее со двора, вместе с сумкой. Так приказала сделать ваша тетка, и еще кое-какие разговоры были записаны, так что завещание твоей матери по итогам расследования будет объявлено недействительным. Ты знаешь, чем занималась твоя тетка?

Гостиную в маленьких апартаментах озарила вспышка, за которой последовал грохот, от которого Серена вздрогнула. Она обернулась на балконную дверь, выглянула на улицу. Через несколько секунд после раската грома разразилась гроза.

— Без понятия.

Серена понимала, что уверенности у нее нет, но и другого выбора тоже. В эту секунду она решила, что все равно поедет в место, указанное на карте.

Однако перед отъездом она решила сделать кое-что еще.

— У нее была риелторская фирма. — Рита презрительно сморщилась. — Я давно ее знаю, да все, кто в этом бизнесе работает, ее знают. Она искала разных бедолаг — стариков одиноких, алкоголиков, шизофреников разных, у которых официального диагноза нет, но болезнь есть… у нее была целая сеть из риелторов практически всех агентств, которые встречали в своих районах таких людей и продавали ей информацию, а потом она каким-то образом отбирала у этих людей жилье, и главное — все законно, долго ее прищучить не могли. Но мне и в голову не пришло, что она проделает такое с собственной сестрой и племянницами. Видимо, в вашей семье и правда родственные связи ничего не значат.

— А я тебе что говорила? — Меня просто распирает от злости. — Ну, а Катька приперлась туда в твердой уверенности, что мир у ее ног и планета вращается вокруг нее. Она была уверена, что уж бить-то ее точно не станут, она же такая маленькая, тощенькая, зато она может фордыбачить как угодно, и взятки гладки. И вдруг в разгар спектакля получила по морде, да как! Думаю, умерла она скорее от удивления.

29

— Тебе что, и правда не жаль сестру?

Тем, кто найдет это письмо

— Нисколько. — И это правда, никуда не денешься. — Она никогда не поступала по отношению ко мне как сестра. Ни она, ни Лизка. Всю жизнь, с самого нашего малолетнего детства эти две гадины были моими злейшими врагами. Они портили мои игрушки, они рвали мои платья, они разрисовывали мои книжки и опрокидывали воду на мои рисунки. Они вдвоем набрасывались на меня и били — без причины, просто потому, что могли, и им за это ничего не было, ведь я такая крупная девочка, а они такие крошки.

Я никогда не умела выражать свои чувства, но все-таки попробую.

— Твои родители поступили ужасно. — Рита поморщилась, как от боли. — Почему они это не пресекали?

Сейчас час ночи, на улице ливень, и я собираюсь сесть в машину. Но прежде чем уехать, я подумала я почувствовала необходимость ненадолго задержаться и написать кое-что на листке бумаги, а потом я оставлю его здесь, в этом месте, которое на время стало моей берлогой. Я не знаю, что произойдет сегодня ночью. Не знаю, что меня ждет. Или знаю, но не хочу об этом думать. Меня утешает то, что так или иначе все решится.

— Не знаю. Наверное, они и сами не знали, что с этим делать, тем более что я и правда была такая крупная девочка. Ничего не чувствующая, потому что крупная, блин. Ненавижу это слово.

То, что я собираюсь сделать, не имеет ничего общего со смелостью. Мне страшно, но у меня нет выбора. В этой истории у меня никогда не было выбора. Не знаю, чего я боюсь больше — ошибиться или оказаться правой. Потому что, если я права, он существует. Он всегда существовал. И живет не только в моем воображении. Хотя все с самого начала считали меня сумасшедшей. А если он существует, то сейчас он с ней. С моей дочерью С моей девочкой.

— Понимаю. — Рита вздыхает. — Нам, крупным, скидок не делают.

Все это время… Боже…

— Ага. — Я знаю, что злюсь в никуда, но все равно злюсь. — Когда они стали старше, то настраивали против меня других детей на нашей даче, и летом я всегда была одна. Они даже моих одноклассников против меня пытались настраивать, но тут не вышло, меня же хорошо знали, как и их. Они пускали обо мне гадкие сплетни, унижали меня, когда им вздумается, а родители молча смотрели на это и только блеяли: ну, не обижайся, девочки же не со зла! Вы же сестры! А с чего они это делали, с добра? А потом Лизка отобрала у меня Виталика — да, он не был принцем, хотя тогда я думала, что был, но я любила его, впервые в жизни любила и ощущала в ответ любовь… конечно, Виталик не был способен на любовь, но то, что было… А потом они жили в нашем доме, родили там свою девчонку, и эти две крысомордые твари мне в лицо смеялись, а я не могла даже уйти, я не могла оставить родителей с ними. Так что — да, я ненавижу этих двух тощих подлых сук, и если одна из них склеила свои костлявые ласты, то туда ей и дорога. Да, Рита, я не Белоснежка и не образец самоотречения. Мало того, я еще и паршивая христианка, другую щеку подставлять не склонна. И — предвосхищая твой вопрос о похоронах — нет, я не собираюсь тратить деньги на похороны этой мерзавки, есть муниципальные похороны, они как раз для нее. И знаешь еще что? Мне плевать, кто меня осудит за подобные мысли и чувства.

Я еще не знаю, как он выглядит, но знаю, что он такой же человек, как мы с вами. Не обманывайтесь, он не монстр. Если вы думаете, что чудовищные вещи совершают только монстры, вы никогда не будете в безопасности, как и ваши дети.

Некоторые люди способны на немыслимые поступки.

— Я не осуждаю тебя. — Рита смотрит в окно, нахмурившись каким-то своим мыслям. — Скорее, я тебя понимаю. Не знаю, как бы я повела себя, если бы мне выпала такая жизнь. Но я знаю одно: некоторые вещи нужно со временем отпускать, иначе они сожрут твою жизнь без остатка. Они закроют тебе все дороги, которые выпадут, ты упустишь какие-то шансы, потому что ненависть и обида разрушат тебя. Я не говорю — сейчас, именно сейчас это невозможно, раны еще свежи, но все-таки подумай над тем, чтобы начать отпускать все это. Со временем, когда все уляжется. Думаю, твои родители очень бы этого хотели.

Я знаю, что вы меня не поймете. И даже надеюсь, что вам никогда не удастся меня понять. Потому что, если бы вы поняли, это означало бы, что вы в том же положении, что и я, и не смогли защитить тех, кого любите. Есть кое-что похуже, чем боль от трагедии, — чувство неполноценности из-за того, что я не смогла ее предотвратить, и теперь я это знаю.

Кто знает, чего бы они хотели. Мама просто закрылась от меня… но была ли это обида? Или, ощутив на себе крысиные Лизкины клыки, она именно тогда поняла, каково мне приходилось всю дорогу, а она, мать, ничего не сделала, чтобы этого не случилось. А папа… за пару недель до того нашего последнего разговора он купил мне в интернете маленький забавный ночник — такая полянка в чашке, на полянке травка, грибочки и цветок — один, но желтенький. Это было неожиданно и очень трогательно, совсем как в детстве, когда мы с ним тайком ходили в «Детский мир» и он покупал мне там игрушки взамен сломанных «девочками». Это был наш секрет, и в тот раз тоже, он отдал мне коробку как-то словно тайком, и вот он, этот светильник, у моей кровати, работает исправно.

Я бы хотела, чтобы вы видели, как я сейчас сижу за этим столом, уже в куртке и ботинках, держа в одной руке ключи от машины, а в другой ручку. Я готова выйти на улицу и поехать сквозь грозу. Я трачу лишние несколько минут, чтобы написать вам здесь, в покое и тепле.

Я никогда не перестану их любить и никогда не перестану тосковать по ним. И неважно, что они накосячили — я никогда не злилась на них и всегда очень жалела, что у них такие несуразные дети получились, а ведь они заслуживали лучшего. Я люблю их потому, что они мои мама и папа, и мне только очень жаль, что я не успела им об этом сказать. Потому что, если кого-то любишь, если кто-то так дорог, ему надо говорить об этом.

Прежде чем отправиться в путь, я должна сказать вам две вещи.

Потому что иногда становится поздно.

И если бы не девчонка, я бы, может, в какую-то из ночей ушла бы вслед за ними, потому что без них мне стало очень темно жить.

Мой долг — предостеречь вас. То, что случилось со мной, может случиться и с вами. Если честно, мне бы даже хотелось, чтобы это случилось с кем-то другим вместо меня. Знаю, плохо так говорить. Но вы на моем месте хотели бы того же.

— Послушай, Рита, а ты не можешь посидеть с детьми, я бы смоталась в дом? Ну, просто гляну, что там и как.

Никому не захотелось бы знать то, что сейчас знаю я.

— Это не лучшая идея, дом опечатан, это же место преступления.

Я не держу зла на тех, кто не поверил мне. Наверное, на их месте я повела бы себя так же. Но кому-то придется за все это заплатить. Это будет не месть, а правосудие. Вы говорили, что я не могу быть объективной, что нет никаких доказательств. Вы намекали, что во мне говорит лишь отчаяние. Но если сегодня ночью у моей дочери есть надежда, то только потому, что я ее мать. Никогда не забывайте об этом.

— Да плевать. — Я должна туда попасть во что бы то ни стало. — Мне туда очень надо.

В своем положении я могу двигаться только вперед. Я зашла слишком далеко. И никто, даже полиция, не может мне помочь. Времени больше нет. Я должна сделать это одна.

— Подожди окончания следствия, как только оно закончится, ты вполне открыто сможешь туда вернуться, вы обе. — Рита непонимающе смотрит на меня. — Что там тебе сейчас нужно?