Джосайя Бэнкрофт

Вавилонские книги. Книга 2. Рука Сфинкса

Josiah Bancroft

ARM OF THE SPHINX



© Н. Г. Осояну, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Иэну, с которым началось это приключение
Цивилизация подобна солнечному свету. Если он распространен равномерно, в мире процветают культура, новизна и содружество. Но если сосредоточить свет в одной точке, человечество обожжет землю, словно луч из увеличительного стекла. Судовой журнал «Каменного облака», капитан Том Мадд


Часть первая. «Каменное облако»

Глава первая

Сложность с маскировкой в том, что ее нужно носить какое-то время, прежде чем она сядет по фигуре. Но если костюм носить слишком долго, он становится удобным и привычным. Человек, маскирующийся под кого-то другого, должен следить за тем, чтобы не стать другим по-настоящему. Судовой журнал «Каменного облака», капитан Том Мадд
Воздушный корабль вылетел из седого перевала на холодном, как лавина, течении. Его корпус походил на драккар, длинный и узкий, без весел, со вздымающейся на носу резной головой собаки. Ворчливый наблюдатель счел бы это судно похожим на грубо сколоченный гроб, который несет на спине смеющийся пес.

Команда считала его всего лишь промерзшим насквозь плотом.

Кутаясь в шубы, они топали по палубе, словно обозленные медведи. Такелаж бренчал на ветру. Никто ничего не говорил. Под ногами в главном трюме плескались сорок баррелей рома, и, просачиваясь, напиток подслащивал воздух нотками сахарного тростника и молодого дуба.

«Каирская гончая» направлялась в Купальни, где ром приносил в десять раз больше прибыли, чем в столицах Ура. Через несколько быстротечных часов у каждого члена экипажа в кармане будет половина годового жалованья и все Купальни, чтобы ее промотать. Но, несмотря на грядущие выплаты и свободу, экипаж был встревожен. Они боялись заговорить, потому что, раз начавшись, праздные разговоры легко превращались в нервное бессвязное бормотание, после которого их непременно охватывал ужас.

В этих небесах обитали пираты. Нередко возникали яростные сдвиги ветра[1]. И еще стоило побеспокоиться из-за причуд башенных портов. Безопасная гавань при следующем заходе превращалась в тир, где корабль становился мишенью. Всего за несколько месяцев до этого пушечные ядра и пламя разрушили один из самых надежных портов Нового Вавилона. Никто не мог с уверенностью предсказать, как их встретит Башня.

А что делал капитан, пока команда переживала? Он был снова пьян, все еще пьян, всегда изысканно пьян.

Нет, думал каждый из них, лучше помалкивать. Лучше изображать стоицизм.

Далеко внизу, у подножия грубых стен, простирался палаточный пригород, а за ним начинались трущобы с крышами из парусины и толя. Плотно застроенный Рынок рассекали железнодорожные пути, устремляясь от Башни во все стороны, словно лучи розы ветров. Башня не выглядела рукотворной, выстроенной кирпич за кирпичом. Уж скорее она походила на нечто природное – на новую луну, порожденную миром, но не отделившуюся от него. Огромный шпиль вздымался выше окружающих долину гор. Его вершину окутывал непроницаемый туман. Романтики называли эту завесу «Небесным воротником», полагая, что она обозначает точку, где Башня пронзает голубые небеса и выходит в мрачное космическое пространство.

Капитан всегда просыпался злым.

Он и после оставался злым, однако сразу после пробуждения злоба в нем хлестала через край. Но – пьяный или нет, злой или нет – капитан все равно должен был подписать судовой манифест и поторговаться с начальником порта по поводу цены на ром. Похмелье от работы не освобождало. Им придется тянуть соломинки, чтобы выбрать того, кто его разбудит. Боцман обрезал соломинки с метлы и отмерил их на ладони.

Потом появилась девушка.

Казалось, она материализовалась в воздухе возле ворчащей топки и бочек с галетами. Одной рукой она держалась за веревку, мыском ботинка касаясь палубы – легко, как купальщик, проверяющий воду в ванной. Она была симпатичной, но не вульгарной, как шлюха в пивной, которая садится на колени, если угостить ее выпивкой. Она не отличалась пышными формами, как женщины на эскизах в джентльменских книгах, или прекрасным ликом, как мраморные статуи, чьи одежды не плотнее пролитого молока.

Она была восхитительна, как лань в горной долине: гибкая, бдительная и самодостаточная. У нее были непокорные кудри, маленькое личико, яркие глаза. На желтом платье – рваный разрез до талии, а чересчур большие перчатки подошли бы кузнецу.

Они увидели ее не одновременно. Она загипнотизировала их одного за другим.

Одетая в медвежьи шкуры команда «Каирской гончей» приближалась к ней, ступая медленно и обдуманно, как и полагается мужчинам в трансе. С каждым их шагом она понемногу поднималась по канату, направляясь к газовой оболочке наверху. Она совсем не нервничала. Ее самообладание очаровывало мужчин. Сводило с ума.

Не в силах больше терпеть, они бросились за ней.

Она метнулась вверх по такелажу с быстротой молнии, и они столкнулись друг с другом внизу, опрокидывая бочки, толкая товарищей на обжигающую топку, пока каждый пытался ухватиться за веревку. Как только один человек начинал подниматься, остальные тянули его вниз. Незнакомка дернула себя за уши и высунула язык. Кто-то бросил в нее ковшик для воды. Она ловко поймала снаряд и швырнула обратно.

Они начали ссориться, споря, кто увидел ее первым и кому будить капитана, потому что теперь его обязательно нужно разбудить и кто-то должен это сделать, – и вообще, где соломинки?

Их оживленную дискуссию прервал топот за спиной.

Команда «Каирской гончей» обернулась и обнаружила, что корабль взят на абордаж.



Капитан Патрик Дефорд залез в бочку с ромом в первый же день плавания да там и остался. Тучный, с кожей, покрытой сыпью, как у новорожденного, он находился в той точке карьеры, когда все вокруг кажутся тупицами, дела идут по-дурацки, а плату за услуги предлагают кретинскую. Матросы считали его тираном, но на самом деле Дефорд их разбаловал. Если бы он в бытность юнгой совершил одну из тех ошибок, какие его подчиненные делали ежедневно, его бы исхлестали до полусмерти. Он не был тираном; он был родителем, которому достался выводок болванов. И вместо того чтобы совершенствоваться, вместо того чтобы принять его руководство как вызов, матросы становились все более угрюмыми и обиженными. Дело потихоньку шло к мятежу.

Как же изменился мир…

Видя все это, разве мог какой-нибудь человек с сильным характером обвинять его в любви к выпивке? Дефорд обнаружил: если выпить достаточно, заснуть можно глубоко и без сновидений. Он падал в постель, как в могилу. Каждое утро было воскресением, каждый вечер – смертью. До чего же здорово приходить и уходить в темноту по собственному желанию.

Нынче утром его грубо выволокли из могилы: обмотали вокруг шеи что-то вроде якорной цепи и выдернули из койки, а также из прелестной тьмы.

Давным-давно приучив себя засыпать с пистолетом в руке, Дефорд быстро прицелился в фигуру, что держала в руках другой конец цепи. Но стоило ему положить палец на спусковой крючок, как массивная рука ударила по стволу снизу вверх и пистолет с грохотом выстрелил в потолок каюты. От древесной пыли и дыма заслезились глаза. Солнце сияло сквозь пулевое отверстие, освещая темноту и давая Дефорду возможность увидеть, что за человек держит железную петлю.

Но это был не просто человек. Это была великанша с короткими серебристыми волосами, обрамляющими квадратное каменное лицо. Он как будто смотрел на быка, стоящего на задних лапах.

Капитан Дефорд попробовал пнуть амазонку, и в ответ она ухватила его за руки и дважды приложила о потолок. В ушах зазвенело от сотрясания звеньев цепи. Когда истязание прекратилось, его позвоночник как будто укоротился. Присмирев от боли и потрясения, Дефорд не сопротивлялся, пока его тащили на верхнюю палубу в одних подштанниках и запутавшейся белой простыне.

Он был разочарован, но не удивлен, увидев бесполезную команду стоящей с поднятыми руками. Девушка в разорванном платье и женщина с медной трубой вместо руки держали их на мушке, чувствуя себя очень уверенно. От внезапного осознания у Дефорда случился приступ физической боли: его корабль захватили три бабы. Какие еще нужны доказательства? Его люди сговорились против него. Они даже не сопротивлялись.

Был еще один чужак: долговязый мужчина в длинном черном сюртуке. Он походил на пугало. Тем не менее выражение его лица было холодным и серьезным.

– Ах вот вы где! – сказало пугало. – Капитан Дефорд, верно? – Незнакомец протянул руку. Дефорд в оцепенении пожал ее. – Я капитан Том Мадд. Это моя команда. Мы, как вы, наверное, уже поняли, захватили ваш корабль, чтобы избавить его от бремени.

– Не говорите так, словно пришли на чай, – произнес Дефорд, едва ворочая языком, из-за того что сонливость и алкогольные пары еще не выветрились до конца. – Дайте мне меч, и мы разберемся с этим по-мужски. – Смелые слова для человека, чью шею опутала цепь.

– Мы не из таких пиратов, – возразил капитан Мадд.

Он опирался на отполированный аэрожезл, как будто это была трость, а не священный инструмент навигации. Такое неуважение к инструментам профессии поведало Дефорду все, что он хотел знать о захватчике. Мадд – не опытный воздухоплаватель. Его экипаж из женщин намекал, что в предыдущей жизни он был сутенером или торговцем женами. Наверное, он из тех людей, которые никогда не работали очень усердно, никогда не стремились к чему-нибудь. Ленивый, трусливый и самодовольный. Короче говоря, этот Мадд воплощал в себе все проблемы своего поколения.

– О, не притворяйся, что ты какой-то редкий гений, – сказал Дефорд. – Стадо коров с колокольчиками прокралось бы мимо этой банды незамеченным. – Он одарил команду хмурой гримасой. Они нахмурились в ответ. Он знал, что опасно их унижать в минуту уязвимости, но ему было все равно. Они так его разочаровали. Он крикнул им: – Сами виноваты, что вас выпотрошили!

– Ну что вы, нет причин так орать, – заметил капитан Мадд. – Я уверен, ваши люди очень крепкие ребята. На самом деле в честном бою, я не сомневаюсь, нам пришлось бы от них удирать. И мы не собираемся опустошать вас подчистую. Нам нужно лишь немного вашего… вашего…

Пугало замолчало, наморщило лоб, и его глаза затуманились. Он внезапно сделался совершенно растерянным, как человек, который прислушивается к далекой музыке. Дефорд спросил себя: что за псих забрался на борт его корабля?

– Ром, сэр, – сказала женщина с механической рукой. – Они везут ром.

Филигранный узор на блестящей латунной оболочке ее конечности был достаточно хорош для женского медальона, но механизмы, проглядывающие в просветах между пластинами, сильнее всего напоминали черные внутренности локомотива.

– Да. Нам нужно немного вашего рома, – сказал Мадд, вновь сосредоточившись. – Также мы заберем всю еду, какая у вас есть. Потом летите своей дорогой. К вечеру будете в порту, получите деньги и напьетесь, и вся эта неудачная история превратится в смутное воспоминание.

– И не мечтайте, что вам заплатят! Плевать мне, что говорит этот грязючник… – Дефорд осекся и прищурился, когда ему пришла в голову мысль. – Мадд. Я слышал это имя раньше. Да. Да, я как-то раз встречался с одной твоей жертвой. Я купил ему выпить, потому что его история о тебе была такой занимательной. От нее вся пивная чуть поджилки не надорвала от смеха. Мадд-полупират. Мадд-клоун. Он сказал, что вы приблизились в облаке чаек, обвешанные рыбьими потрохами, а потом, воняя, как ведро с приманкой в июле, покрытые перьями, потребовали десятую часть его груза. Десятую! Что ты за расчетливый пират такой?

Женщина с латунной рукой фыркнула.

– Спасибо, мистер Уинтерс, – сказал капитан Мадд. – Теперь мы возьмем две бочки вашего рома, содержимое кладовой и любой черный порох, какой у вас есть.

– Вы ничего не говорили о порохе раньше, – возмутился Дефорд.

– Это было до того, как ты пожаловался на мою щедрость, – отрезал Мадд.

Позади них в палубу врезался гарпун. Со стороны кормы, мимо изгиба воздушной оболочки «Каирской гончей», спустился корабль. Появившееся судно было покрыто, словно бородавками, следами битв, времени и ремонта.

По тросу гарпуна пролетел шкив и звонко ударился о палубу. Капитан Мадд повернулся к экипажу «Каирской гончей».

– Джентльмены, чем скорее вы погрузите все на мой корабль, тем скорее я уйду с вашего, – сказал он.

Матросы в медвежьих шкурах повернули необычайно мрачные лица к своему капитану.

Амазонка сдернула цепь с шеи Дефорда, и тот, поправив белую простыню на плечах, выпрямился и принял самую достойную позу, на какую только был способен, хотя от ветра покрылся гусиной кожей и все еще не протрезвел.

– Хотели унизить меня? – обратился он к своим людям. – Что ж, у вас получилось. Но я унижен не потому, что стою здесь в простыне на корабле, где хозяйничает грязючник со своим гаремом. Нет, мне стыдно стоять рядом с вами. Вы будете посмешищем, если ублажите этого человека, если дадите ему хоть каплю рома, моего рома! – Дефорд бил себя по полуобнаженной груди. – Если в вас останется капля самоуважения или верности, вы не поможете этому человеку. Вы поддержите меня, вашего капитана. Вы бросите вызов этой несправедливости, или вам придется поискать другую работу.

Капитан Мадд ничего не сказал. Он улыбнулся, глядя на матросов, которых отчитывал Дефорд, в ожидании их решения. Ему не пришлось долго ждать.



В воздушных потоках, которые кружили у Башни, пираты встречались так же часто, как голуби. Многие достойные капитаны были вынуждены из-за мрачного поворота судьбы опуститься до пиратства в тот или иной момент. Некоторые вновь обрели совесть, как только состояние их финансов улучшилось. Конечно, другие – те, кто продолжал этим баловаться, – либо обрели вкус к такой жизни, либо не могли ее бросить. Были еще бесстыдные предприниматели, которые выбирали кровавую работу добровольно. Они считали себя своего рода экологической необходимостью: волками, которые прореживали слабых и старых на благо стада.

В любом случае пиратская жизнь таила в себе опасности. Богатые и могущественные кольцевые уделы регулярно отправляли боевые корабли патрулировать воздух пустыни. Из-за бесславия пиратским капитаном было легко стать, но тяжело удержаться на посту. Волчья репутация могла ослабить сопротивление жертвы, но еще она привлекала нежелательное внимание со стороны военных, стремящихся прославить собственное имя. Нередко выходило так, что капитан, ставший героем песни или лимерика, отправлялся в вечность, получив смертельную рану. Можно было бы попытаться сохранить безобидный или сочувствующий облик, что и делал капитан Мадд, но такие тонкости часто оказывались выше понимания людей, которые зарабатывали на жизнь, болтаясь на конце веревки, привязанной к мешку с горючим газом.

По правде говоря, капитан Мадд и его пестрая команда были беззубыми волками. Их корабль «Каменное облако» представлял собой реликт. Их огнестрельное оружие было ненадежным в лучшие дни и декоративным – в худшие. У них имелась всего одна гарпунная пушка на носу, и ядрами она не стреляла. Если другой корабль решал атаковать, единственным разумным выходом было бегство. И бежать им приходилось неоднократно.

По словам «мистера Уинтерса», старпома и единственного опытного аэронавта среди них, предыдущий капитан «Каменного облака» занимался пиратством исключительно с помощью абордажной команды. Команда капитана Билли Ли из дюжины головорезов заставала пухлое торговое судно врасплох, протыкала гарпуном, притягивала и одолевала, пока испуганные матросы все еще натягивали ботинки. Это был рискованный бизнес, и капитан Ли потерял и заменил многих воздухоплавателей во время своего командования.

При Мадде «Каменное облако» могло похвастать экипажем из пяти человек, включая капитана. Их было слишком мало, чтобы хлынуть на чужую палубу, поэтому они приспособились ради выживания. Недостаток грубой силы они компенсировали изобретательностью.

У капитана Мадда был талант придумывать необычные способы набега на корабли. Команда, к ее чести, следовала диковинным указаниям не моргнув глазом.

Однажды они пробрались под покровом тумана на торговое судно и открыли на палубе бочку с растительным маслом. Естественное движение корабля равномерно распределило масло, и наутро они вторглись, обутые в ботинки на шипованной подошве, в то время как ничего не подозревающая команда беспомощно каталась туда-сюда, пытаясь не насадить друг друга на мечи. В следующий раз экипаж Мадда сбросил несколько фунтов гниющей рыбы на воздушную оболочку жертвы, а затем взял ее на абордаж посреди орды неистовых чаек. Однажды они попытались выдать себя за поврежденное судно, полное девиц в обмороке. Их потенциальные «принцы», которые ехали на барже с грузом очищенного табака, услужливо связали два корабля бортами и перешли на палубу «Облака», вооруженные графинами бренди, чтобы привести дам в чувство. Спасатели бросились к распростертым на палубе бедняжкам – и «дамы» направили на них пистолеты, извлеченные из-под юбок.

– Правила ведения боя, – объяснил капитан Том Мадд разгневанному капитану, одураченному уловкой, – изобрели люди, которые выиграли от них больше всего.

Это философское высказывание, возможно, вызвало бы больше уважения, не произнеси его мужчина в чепце с рюшами.

Взятие «Каирской гончей» оказалось сравнительно простой задачей. Они следили за кораблем с рассвета. Убедившись, что их приближение осталось незамеченным, перешли по веревочной лестнице на воздушную оболочку «Гончей» и спустились в гондолу по такелажу. Волета отвлекала команду, пока капитан и остальные не заняли выгодное положение. А потом надо было лишь чесать языком, что у капитана неплохо получалось.

Когда груз переместился с «Каирской гончей» на «Каменное облако», корабли разделились и разошлись.

Эдит позвала Адама, который стоял у руля на квартердеке.

– Полный вперед, пожалуйста. Давайте посмотрим, не получится ли снова отыскать юго-западное течение, что принесло нас сюда.

Адам повторил приказ и взялся за рычаг, который открывал вытяжную трубу, ведущую к нагревательному элементу в оболочке корабля. Непохоже, что «Каирская гончая» последует за ними, но, если так случится, Эдит хотела, чтобы солнце светило преследователям в глаза.

Волета наблюдала за удаляющимся кораблем, следя, не изменит ли он курс. Хотя она недавно спровоцировала толпу и ускользнула от нее, на лице девушки не отражалось никаких признаков беспокойства. Она балансировала на перилах и наклонялась над огромной пропастью, небрежно сжимая трос, заставляя своего брата Адама сильно нервничать. В поле зрения промелькнул гракл, и она отметила легкий изгиб его крыльев.

– Течение переместилось на запад, – сказала Волета.

– Сойдет, – решила Эдит.

Старпом повернулась к капитану Мадду. Тот стоял, прямой как дымоход, и смотрел на Башню, господствующую в небе. Эдит позвала его дважды, второй раз более резко, но ей не удалось нарушить его глубокий транс.

– Том, – сказала она, немного смягчаясь. Ее темные брови тревожно слились в единую суровую линию. Томас Сенлин снова сосредоточился на ней и улыбнулся. – Куда летим, капитан?

Он все еще чувствовал себя неуютно из-за формальностей, на которых настаивала Эдит. Она называла его «Томом» лишь наедине и просила, чтобы он звал ее «мистером Уинтерсом» перед командой. «Мистер» было титулом, достойным старпома, и это звучало разумно. Однако Уинтерс – фамилия мужа, с которым она рассталась и который отстранил ее от руководства фермой семьи, а потом отказался давать развод, когда она попросила. Сенлин не мог себе представить, с чего вдруг она захотела, чтобы ей постоянно напоминали об этом человеке.

В минуты спокойствия Сенлин вспоминал часы, которые они когда-то провели в клетке, привинченной к стене Башни снаружи. Они были напуганы неожиданной жестокостью Салона и смущены внезапным товариществом, рожденным из тяжелых испытаний. Но вместе с тем тогда они были друг для друга просто Томом и Эдит.

Казалось, это случилось давным-давно. Все произошло до того, как она потеряла руку и присоединилась к пиратской команде, до того, как он разминулся с женой на несколько часов, упустив шанс воссоединения, и украл сперва картину, а затем корабль.

Стоя перед Эдит сейчас, Сенлин не мог не изумиться тому, что их дружба пережила все эти перипетии.

– Думаю, отправимся в Вертун, мистер Уинтерс. У нас есть немного рома на продажу.

Действительно, выбор у них был небольшой. Вертун оказался единственной бухтой, которая не отвернулась от «Каменного облака».

– Так точно. – Она повернулась, чтобы передать приказ, но застыла. Подалась ближе, чтобы голос не разошелся далеко в безмятежной тишине. В отличие от моря, с его шумом валов, воем ветра и стуком волн о борт, воздух казался вполне спокойной средой. – Том, опять ты за свое. Пялишься в пустоту. – Когда в ответ он лишь нахмурился, Эдит продолжила: – Если я вижу, что ты отвлекаешься, экипаж тоже это видит. Это меня беспокоит. Уверен, что все в порядке? – Ее механическая рука, красиво облитая солнцем, отбрасывала на лицо золотые блики.

– Да-да, конечно. – Он положил руку ей на плечо. – Я всего лишь…

– Человек за бортом! – крикнула Волета с перил.

Они обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть трепыхающуюся фигуру в белой простыне, которая падала с «Каирской гончей». Они были слишком далеко, чтобы услышать крик, если таковой и раздался, но от тишины зрелище лишь сделалось еще более зловещим.

Никто не сомневался в том, кем был упавший.

– Он был плохим капитаном, – прервала Ирен недолгие тихие размышления.

– А птица из него вышла еще хуже, – заметила Волета.

Глава вторая

Вместе с кораблем покойного капитана Билли Ли я также завладел его судовым журналом. Его дневник помог мне понять две вещи. Во-первых, чистописание не является приоритетом в начальных школах Башни. И во-вторых, я обеспечил нам тяжелую жизнь. Судовой журнал «Каменного облака», капитан Том Мадд
Вавилонская башня крутила и вертела ветрами, как ей хотелось. Сталкиваясь с ее неровной поверхностью, воздушные течения нарушались и меняли направление, словно волны у песчаной косы. К некоторым портам можно было подойти только в определенные часы и при благоприятной погоде. Другие опустели из-за небольшого сдвига в воздушном потоке, который сделал их недоступными. Воздушная навигация вокруг Башни требовала бесконечного пересмотра карт, пристального наблюдения за сигнальными устройствами и безграничного мужества.

И самое главное – для выживания в ветрах около Башни требовалась счастливая команда, а каждому ее члену для счастья требовался на борту уголок, который можно было бы назвать своим. Без этого воздухоплаватели ощущали себя загнанными в ловушку. Они препирались и ворчали. Итак, каждый член команды «Каменного облака» подыскал себе особое местечко и удалялся туда, если позволяли обстоятельства.

Адам обосновался в главном грузовом отсеке, хотя проводил в нем мало времени. Там было темно, потолки нависали над головой, и обстановка в целом наводила на мысли о чреве кита. Юноша предпочитал потрясающий вид с приподнятого квартердека, предпочитал стоять у руля. Будучи прирожденным инженером, Адам мечтал однажды демонтировать и заново собрать корабль и его управляющие системы, сделать их лучше. Но пока что им приходилось полагаться на ветер, который большей частью и направлял «Каменное облако». Адам мог только перемещать корабль вверх и вниз, дросселируя нагревательный элемент и выпуская балласт из переднего бака, хотя это считалось крайней мерой: пополнять резервуар было утомительно и он к тому же служил команде ванной.

Ирен и Волета заняли кают-компанию. Еще недавно та служила казармой для дюжины матросов Билли Ли и оттого провоняла грязной обувью. Новые жилички принялись обустраиваться: сорвали большую часть гамаков, проветрили помещение и выдраили каждый дюйм сладко пахнущим сосновым мылом. Старую одежду выбросили в иллюминатор, хотя Волета сохранила – и беспощадно прокипятила – несколько небольших предметов гардероба, которые можно было подогнать под нее. Она пришла на корабль в шали поверх синего трико – наряда, который носила во время заточения в «Паровой трубе». Она пришпилила трико к стене каюты, где оно висело, как безголовая тень: напоминание о жизни, которая осталась позади.

Спальня Эдит, изначально штурманская рубка, была всего лишь чуланом, где гуляли сквозняки. Стены украшали старые сигнальные флаги из поблекшего флагдука[2] и поеденные тараканами карты. Она заняла это помещение, когда корабль находился под командованием Билли Ли, потому что только оно надежно запиралось. Первое время на борту «Каменного облака» она страдала от лихорадки и слабела от инфекции, которая в конечном счете сожрала ее руку. Старпом отказалась подробнее рассказать об этом испытании, и Сенлин не настаивал. Значение имело лишь то, что штурманская рубка уберегла Эдит, когда она была наиболее уязвима, и «мистер Уинтерс» очень привязалась к этой комнатке.

Тот факт, что в комнату Эдит могла попасть только через большую каюту капитана, был неудобным, но терпимым во время командования Билли Ли. С точки зрения личных отношений Эдит была почти невидима для Ли. Прежнего капитана привлекали женщины другого рода: худышки, не обремененные здравым смыслом. Он считал ее «слишком мускулистой», и к тому же она была определенно старухой в свои тридцать пять. Это освободило его – что в каком-то смысле радовало – от необходимости соблюдать видимость приличий при общении. Его небрежная сдержанность и грубые манеры раздражали, но лучше было терпеть их, чем оказаться предметом его вожделения.

Сенлина такой расклад тревожил куда сильнее. Ради уединения и благопристойности он предложил занять гамак в трюме, вместе с Адамом, но Эдит настояла, чтобы капитан спал в большой каюте. Команде, как она пояснила, требовались часы личного времени, чтобы ворчать, развлекаться и планировать мятежи. Это поднимало моральный дух.

Доводы забавляли Сенлина, однако он понял, почему она так настаивает: команда не смогла бы расслабиться, будь капитан все время рядом.

И потому, согласившись делить пространство, они выработали систему стуков. Два удара означали: «Я прохожу». То есть: «Я всего лишь воспользуюсь твоей комнатой как коридором. Нет необходимости отвлекаться от занятий, но лучше, если ты одет». Три быстрых стука означали: «Я хочу тебя навестить». А один сигнализировал: «Я собираюсь спать. Спокойной ночи».

Если точнее, не они создали этот словарь постукиваний. Это сделал Сенлин, чем вызвал у Эдит нешуточный ужас. Мало того что стуки были излишне сложным решением простой проблемы – можно было переговариваться через дверь, в конце концов, – они еще и казались раздражающе благородными. Эдит, по крайней мере, вспомнила тот момент, когда они спасались бегством в Салоне и Сенлин отказался помочь ей расстегнуть платье. Щепетильность директора школы едва не убила ее.

Но он не уступал, и просьба была пустяковой. Эдит согласилась, и с той поры они подсчитывали стуки.



Вечером, после того как они присвоили несколько бочонков рома с «Каирской гончей», Сенлин сидел за столом в каюте, изучая схему нижних уровней Башни, когда в наружную дверь постучали три раза. Вошла Эдит с оловянным кувшином в руке, и с нею ворвался порыв ветра.

– Совенок на вахте, – сказала она, подразумевая Волету. Склонность девушки лазать по такелажу заставляла всех нервничать, но делала ее отличным дозорным. – Я выдала Адаму и Ирен порцию рома.

– Полагаю, этим вечером уроков не будет, – сказал Сенлин, пощелкав языком.

Сбежав из порта, они с Ирен могли возобновить ее обучение и сперва так и поступили. Но с каждым днем возникали новые поводы для разочарования и отвлечения, так что занятия стали нерегулярными. Он подозревал, что вскоре они и вовсе прекратятся.

Эдит сняла с подставки два оловянных кубка:

– Ну, взгляни на это с ее точки зрения. До того как она встретила нас, у нее было стабильное жалованье, надежное питание и особым образом распланированные дни и ночи. Мы же с той поры, как удрали от Голла, постоянно влипаем в новые неприятности. Нам приходится лезть из кожи вон, чтобы выжить, чтобы не умереть от голода. И она вынуждена подыгрывать тебе в твоих странных интригах. Разве можно ее винить за нехватку терпения для книг в такое время?

– Ты в чем-то права. Полагаю, импровизация – сама по себе урок.

– Вот уж не думала, что директор школы окажется таким коварным.

– Совсем наоборот. Я развиваю способности, которые уводят меня все дальше от старой профессии.

– Поясни.

– Моя работа директора школы заключалась в том, чтобы научить детей думать как взрослые. По-видимому, их работа заключалась в том, чтобы научить меня думать как ребенок – ожидать, что все пойдет кувырком, что на стуле окажется кнопка, а в столе – ящерица.

– Они разыгрывали тебя? – Она налила ром и устроилась поудобнее, улыбаясь, представляя, как взвизгивал Сенлин, сев на кнопку.

– О, не просто разыгрывали! Некоторые из них были подлыми умниками. В самом начале моей карьеры кое-кто постоянно вынуждал меня выходить из себя…

Сенлин улыбнулся воспоминанию.

– Одним очень холодным зимним утром я, как всегда, пришел в школу пораньше, чтобы разжечь огонь в очаге. Но кто-то размешал угли, и они погасли. Я заподозрил розыгрыш, но подумал, что он какой-то беззубый. Я положил свежие дрова, но, когда заглянул в спичечный коробок, там оказались только голые палочки. Все спичечные головки пропали. «Ах, – подумал я, – вот в чем фокус! Кто-то испортил все мои спички». Я отправился в чулан за новым коробком и, когда вошел в темную комнату, наступил на заледеневшее пятно на полу. Я чуть не сбил все полки, когда упал.

Эдит прикрыла рот, смеясь.

– И вот я под впечатлением от грандиозного розыгрыша, – продолжил Сенлин, – влачу ушибленные колени обратно к очагу, держа в руке свежий коробок спичек, и пытаюсь понять, кто из моих учеников достаточно умен и хитер, чтобы придумать такой каскад трюков. Когда я подношу спичку, печь вспыхивает ярким пламенем, которое опаляет мне брови. Это так пугает меня, что я отпрыгиваю и переворачиваю ряд парт.

– Кто-то положил спичечные головки под пепел?

– Да, она это сделала.

– Так ты знаешь, чья это работа?

– О, ум не в силах возобладать над восторгом. Когда они тем утром расселись по местам, мне всего-то и требовалось найти того, чьи глаза лучились довольством. – Сенлин забыл упомянуть, что симпатичная преступница в конце концов стала его женой.

– Рада, что дурное семя научило тебя чему-то полезному, – сказала Эдит, поднимая чашку. – За проказников.

– За проказников, – подхватил тост Сенлин.

В иллюминатор они видели, как темный силуэт Башни блистает огнями небесных портов, обсерваторий и крепостей богатых кольцевых уделов. Огни сияли, словно звезды на небосводе из древнего камня.

– Это странно, – проговорил Сенлин, чье настроение вдруг переменилось. – Я думал: когда заполучу корабль, все встанет на свои места. Я уж точно не собирался бросать школьные журналы ради пиратства. Я представил себе прямую линию событий. Думал, мы полетим в Пелфию, найдем мою жену, отвезем всех домой и на этом все закончится.

– Я могла бы тебе сказать, что на воздушных кораблях не существует прямых путей.

– Хоть убей, не пойму, как нам пройти через дверь. – Он постучал пальцем по уровню аэрожезла, названному «ПЕЛФИЯ».

Этот кольцевой удел располагался между двумя другими, весьма негостеприимными. Под Пелфией лежал Новый Вавилон, откуда они только что удрали и куда не собирались возвращаться. Над Пелфией – Шелковый риф, некогда огромный парк, которым совместно владели Пеллы и альгезийцы. Но сто лет назад Пелфия и Альгез вступили в череду горячих и холодных войн, и внутренние входы в Шелковый риф запечатали в обоих кольцевых уделах.

Итак, теперь единственный путь в Пелфию лежал через небесные порты. Сенлин узнал обо всем этом из небогатой коллекции воздухоплавательских историй, которую собрал Ли.

– Сперва я думал – мы сбежали из тюрьмы. Теперь мне кажется – нас выставили из дома… – проговорил Сенлин, в отчаянии лохматя волосы.

– Башню построили для того, чтобы держать таких, как мы, подальше от нее, Том. Мы пара лис, которые кружат возле курятника, надеясь добраться до курицы. – Сенлин бросил на Эдит неуверенный взгляд, и она рассмеялась. – Я не намекаю, что твоя жена – курица, Том. Просто иногда во мне проглядывает фермерская натура.

– Что ж, рад, что мы не выбили из тебя все фермерство подчистую. – Он покачался на стуле и закинул руки за голову. – Сегодня утром мне приснился мой старый домик. Он, наверное, ужасно зарос. Ставни висят наперекосяк, в дымоходе поселились птицы. Или, может быть, городские власти его продали. Может, отдали новому учителю, которого наняли вместо меня. – Передние ножки стула опустились на пол с громким ударом, и мечтательное лицо Сенлина посуровело.

– Странно думать о том, как твоя прежняя жизнь продолжается без тебя.

– Так и есть, – согласился он, заново наполняя кружки. – Я переживаю, что упустил единственный шанс вернуться к той жизни. Я сожалею, что побежал за ней так опрометчиво и так рано. Это не было лучшим моим планом.

Он не вдавался в подробности. Они оба вспоминали катастрофическую попытку войти в Пелфию через публичный небесный порт.

По сути, в тот самый день и началась их пиратская жизнь.

Глава третья

По сравнению с тем, как сноровисто Адам и Волета адаптировались к нашей новой жизни, моя акклиматизация была мучительно медленной. Если человечество когда-нибудь попытается колонизировать звездные острова, мы должны будем собрать команды из детей и самых юных поставить у руля. Судовой журнал «Каменного облака», капитан Том Мадд
После побега из порта Голла команда была в бреду от воодушевления. Они выскользнули из хватки Финна Голла, Родиона и Билли Ли. Они вернули себе свободу. Они сбежали из Башни. Так что все казалось возможным, даже отыскать единственную душу, которая затерялась в Башне почти год назад.

У Сенлина было несколько зацепок для поисков. Он знал, что торговец женами продал Марию аристократу из Пелфии по имени В. Г. Пелл. Пелл – фамилия правящей семьи Пелфии, и, предположительно, В. Г. был влиятельной персоной. Он также был связан с неким «Клубом талантов». В Пелфию, как известно, попасть трудно. Для этого требовалось быть богачом, аристократом или торговцем роскошью. Грязноногим туристам и обычным дельцам давали от ворот поворот без церемоний.

Вопрос о том, как подойти к Пелфии, осложнялся еще и тем, что Сенлин был в розыске. Он украл картину у комиссара Купален, злобного человека по имени Эммануэль Паунд, который собирал налоги под руководством Пеллов. Именно знамя Пеллов, черное с золотом, развевалось над военным кораблем Паунда – «Араратом».

Чтобы предотвратить немедленный арест при высадке в Пелфии, Сенлин взял псевдоним Том Мадд и придумал план, позволяющий миновать охранников порта. Он решил сыграть торговца женами. Волета изображала его подопечную, жену-на-продажу.

Поддавшись порыву, из-за которого его замучают угрызения совести потом, когда они будут голодать и давиться голубятиной, Сенлин потратил все до последнего гроша на платье для Волеты. Он купил его у человека, который называл себя торговцем, но с ног до головы выглядел распоследним пиратом. Сенлин старался не думать о судьбе предыдущей владелицы платья.

Юбка была пышной, с нижними юбками, вырез – низким, и все платье было бледно-желтого цвета, отчего лавандовые глаза Волеты смотрелись еще более сногсшибательно.

Ей это жутко не нравилось.

Но акробатка была готова сыграть роль, если это поможет капитану, который ей нравился.

В попытке скрыть непритязательный внешний вид корабля, они развесили на перилах собранную Билли Ли коллекцию постельного белья. Ли, бесстыдный бабник, предпочитал яркие цвета и смелые узоры. Кое-что распоров и сшив, они превратили серое суденышко в пестрое пятно в небесах.

Добродетель, северный небесный порт Пелфии, выглядела роскошной и безукоризненной: позолоченные причальные тумбы; выкрашенные в белый погрузочные краны; будки караульных щеголяли чистыми шиферными крышами; полтора десятка пальм стояли в больших кадках вдоль пути к туннелю, который вел в город Пеллов.

В конце каждого причала стояли железные башенки высотой в восемь футов, которые Эдит называла оловянными солдатиками. Они походили на стоячие саркофаги, и можно было разглядеть человеческое лицо, выглядывающее через круглый иллюминатор в колоколообразной голове. Вместо обычного оружия у оловянных солдатиков имелась пара двадцатифунтовых пушек.

Сенлин начал сомневаться в тот миг, когда одетые в аккуратные униформы стивидоры поймали концы его обернутого в простыни корабля. У каждого портового работника на поясе висел пистолет, и двигались они как вымуштрованные пехотинцы. Добродетель была не портом, а крепостью. Если их маленькая шарада не сработает, их мгновенно схватят. Но слишком поздно убегать. Они должны разыграть свой гамбит.

Им не предложили трап, и никто из портовых рабочих не ответил на беззаботные приветствия Сенлина. Он почувствовал, что застрял на своем корабле, когда заметил человека в лейтенантском мундире, который вышел из караулки.

Лейтенант окинул взглядом происходящее, надел белую фуражку, поправил золотой галун на груди и неспешно направился в сторону «Каменного облака». Он устроил целый спектакль, по пути осмотрев сотню деталей: не смотанную до конца бухту троса, незаправленную рубаху грузчика, своенравную пальмовую ветвь. К тому времени как чиновник приблизился к их борту, Сенлин чуть не стер зубы до десен.

– С какой целью вы сюда прибыли? – Брови и усы лейтенанта были выщипанными, тонкими, отчего в лице проступало что-то колючее.

– Я капитан Том Мадд. Я пришел, чтобы предложить жену, достойную дворянина, – сказал Сенлин и, подкрепляя заявление, взмахом руки указал на угрюмую Волету в желтом платье.

– Какого дворянина?

– Разумеется, того, который проявит наиболее искренний интерес.

– Нет-нет, этого недостаточно, – ответил офицер с таким сухим смешком, что он прозвучал как кашель. – У вас есть рекомендательное письмо или приглашение?

– Нет. – Сенлин нацепил бесцеремонную улыбку. – Ветер представляет меня, а Фортуна приглашает.

– Какая незадача! – сказал лейтенант, и это слово показалось неким кодом, потому что стивидоры побросали тросы «Каменного облака» и начали устрашающе упорядоченное отступление. Они не останавливались, пока не оказались за строем неповоротливых оловянных солдатиков.

Сенлин счел это плохим знаком. Лейтенант демонстративно изучил украшения судна.

– С парада явились, да? – Его брови-колючки приподнялись от веселья.

– Всего лишь пытаюсь произвести впечатление, – сказал Сенлин.

Изучающий взгляд лейтенанта поднялся к широким юбкам Волеты, тонкой талии и обнаженным золотистым плечам.

– Разумеется, если вы перепоручите свою подопечную мне, уверен, мы сможем произвести благоприятное впечатление от вашего имени.

Сенлин хмыкнул:

– Не знаю, как у вас заведено в этом провинциальном уделе, но там, откуда я родом, деловые люди не дарят свои товары. Куда я, туда и моя подопечная.

– А откуда вы? Это должен быть какой-то очень изобретательный край. Может, удел за Воротником? Лунная колония? – С лица офицера исчезли все намеки на веселье. – Оставь девушку, и я позволю тебе сохранить корабль.

Не успел Сенлин сочинить отповедь, как Волета запрыгнула на балюстраду, задрала юбки и начала танцевать. Она балансировала на одной ноге и качала другой, согнув ее в колене. Пышные нижние юбки цвета резаной капусты неистово хлопали.

– Поцелуй меня в пятку, тупица рябой! – крикнула Волета.

У лейтенанта сделался такой вид, словно он получил пощечину.

Эдит, которая наблюдала за развитием ситуации с периферии, заметила, как оловянные солдатики повернули пушки к «Каменному облаку». Она тайком просигнализировала Адаму, проведя рукой поперек горла, и со всей возможной небрежностью ухватила летающие юбки Волеты.

Адам у рулевой консоли взялся за рычаги. Балластный резервуар распахнулся, выпустив поток воды, который затопил порт и чуть не смыл лейтенанта за край. Топка взвыла, когда клапан регулятора открылся и корабль встал на дыбы, как испуганная лошадь. Волету бы вышвырнуло за борт, если бы Эдит не дернула ее назад, разорвав при этом юбку.

От такого маневра Сенлин упал на колени. Корабль вошел в новое течение, которое потащило их в сторону. Такелаж завизжал. Ирен, стоявшая на лестнице полубака, рухнула на ограждение правого борта, которое треснуло, но чудесным образом не сломалось. Звук выстрелов отразился от Башни за долю секунды до того, как пушечное ядро пробило угол палубы, осыпав их градом щепок и напугав до зубовного скрежета. Шелковая оболочка начала деформироваться в нижней части – верный признак того, что они теряли газ.

Сенлин увидел дыру в аэростате и на миг настолько ужаснулся, что страх показался эйфорией. Они вот-вот должны были упасть с неба, как подстреленная птица.

Но у него на глазах прореха запечаталась сама, как будто какая-то вторая кожа, какая-то внутренняя мембрана прижалась к месту разрыва.

Через мгновение они оказались вне досягаемости оловянных солдат Добродетели, и шквальный огонь резко прекратился.

Они поднялись на спокойном течении. Корабль казался почти неподвижным. Небо было безмятежным. Сенлин встал, охлопал себя в поисках пятен крови или торчащих костей, но не обнаружил ни того ни другого.

– Вот это повезло, – сказал Сенлин, дрожащими руками поправляя манжеты. – Воздушные шары обычно не латают сами себя, не так ли?

– Нет, – сказала Эдит, преклонив колени, чтобы осмотреть дыру с рваными краями, которая зияла в правом борту корабля. – Волета, Ирен, уберите эти нелепые простыни с нашего судна.

Сенлин свежим взглядом осмотрел серый аэростат над головой.

– Самозапечатывающаяся оболочка. Замечательное приспособление для такой баржи.

– Одно из изобретений Сфинкса. Билли Ли его выторговал. – Эдит встала и пнула часть разбитой палубы в пропасть.

– А чем заплатил?

– Рукой, – сказала она.



После случившегося у них не осталось выбора. Такой маленькой команде на таком скромном судне никто не предлагал честную работу. Каждый порт, куда они приближались, гнал их прочь, как муху со стола. Они прибегли к пиратству, чтобы не умереть с голоду.

Сенлин потягивал ром и щурился от воспоминаний.

– У нас неплохо получается убегать.

– У нас очень хорошо получается вляпываться в такие ситуации, когда убегать необходимо, – уточнила Эдит. – Знаешь, мы могли бы захватить новый корабль с настоящими пушками и, возможно, более крепким корпусом, – продолжила старпом, вертя чашку в руке. – Не будь мы такими добросовестными пиратами, могли бы…

– Эдит, я не хочу возвращаться к этой теме. Мы не можем погубить невинных воздухоплавателей, чтобы решить свои проблемы. Если бы нашего оснащения хватало, чтобы захватить боевой корабль Пеллов или другое пиратское судно, я бы согласился. Но его не хватает, и мы не допустим жертв среди честных людей. Мы не такие.

– Мы именно такие. Нравится тебе это или нет, но мы пираты. Слова «пожалуйста» и «спасибо» этого не изменят. Нельзя быть немножко дьяволом, нельзя быть джентльменом-грабителем. Можно быть лишь сильным или слабым, старательным или мертвым. Ты слышал, что сказал тот пьянчуга-капитан. О нас ходят слухи, Том! Как скоро какой-нибудь честный человек решит, что мы не такие умные или ужасные, какими кажемся? Как скоро нам дадут отпор?

– Я не стану взбираться выше в иерархии самодовольства, Эдит. Такие решения меняют человеческую природу. Безвозвратно. Посмотри на Волету. Мы не говорим об этом, но я уверен, что ты заметила. Она твердеет. Она становится безжалостной и безрассудной.

– Она молода.

– Человека бросают за борт, а она шутит, что он плохая птица.

– Я с ней поговорю.

– Мы можем бухтеть сколько угодно, но факт есть факт: я пустил в ход трение, от которого появилась мозоль. Это моя вина. Я капитан и потому отказываюсь обрабатывать напильником остатки ее совести, выбирая для нас путь убийства! Если каким-то сказочным образом я найду жену, мне все еще хочется верить, что она не увидит во мне незнакомца. – Его голос задрожал от пыла, и он оборвал речь резким кашлем. – Прости. Я немного перестарался.

Эдит, которая уже собралась откинуться назад, снова поставила локти на стол.

– По крайней мере, ты не погружен в мрачные раздумья. Споры я вытерплю; мне ненавистно смотреть, как ты таращишься в пустоту.

Она провела по боковой части механической руки, вдоль выгравированной арабески, отыскивая потайную защелку. Ухватила ее ногтем, и выдвинулся маленький ящичек, выбросив в ладонь стеклянный флакон. Рука выпустила струйки пара и тяжело упала на стол. Эдит поднесла флакончик к лицу и увидела, что он еще наполовину полон светящейся красной сывороткой. Удовлетворенная, она вставила батарейку обратно.

Сенлин много раз наблюдал этот вечерний ритуал, но знал, что его не стоит комментировать. Любой наводящий вопрос по поводу руки, топлива или таинственного Сфинкса, который ее сделал, всегда вызывал настороженное молчание.

Она допила ром и искренне улыбнулась Сенлину:

– Том, а ты не спрашивал себя: а в ту ли дверь мы стучимся? Ты уверен, что твоя жена в Пелфии?

– Не уверен, – признался он. – Я гоняюсь за слухами и догадками, но это все, что у меня есть.

– Конечно, – сказала она. – Я с тобой. Команда с тобой. Ты был с нами, и поэтому мы будем с тобой. – Она встала и один раз стукнула по столу. – Я собираюсь лечь спать. Спокойной ночи, капитан.

– Спокойной ночи, мистер Уинтерс, – сказал Сенлин со слабой улыбкой.

Когда дверь в штурманскую рубку захлопнулась, он наконец повернулся к женщине в белой ночной рубашке, которая сидела на его кровати в течение последнего часа. Она состроила ему детскую гримасу, как гуппи в аквариуме, затем поднесла щетку к темно-рыжим волосам. Она напевала, распутывая узлы.

Сенлин зажмурился.

Он устроил ловушку для Комиссара в рамках плана побега из порта Голла. Он набил ящик наркотиком под названием белый кром, ожидая, что Паунд и его люди свалятся в конвульсиях, когда его откроют. Но Сенлин угодил в собственную ловушку. Он вдохнул чудовищную дозу – и появилась она.

Мария не выглядела галлюцинацией. Ее фигура не была прозрачной, как отражение в зеркале, которое можно изгнать, погасив лампу. Она не сияла, не мерцала и не говорила глухим и глубоким голосом, не имела других вычурных привычек, свойственных призракам. Она выглядела вполне реальной, что, конечно, только ухудшало положение Сенлина.

Он ожидал, что она исчезнет, как только действие наркотика подойдет к концу. Он не сказал ни Эдит, ни команде о дозе или привидении, потому как не хотел их беспокоить и еще надеялся, что его страдания долго не продлятся. Но прошло несколько месяцев, а она все продолжала мучить его. Она была как ребенок, которого можно утешить только вниманием – вниманием, которое он отказывался уделять, опасаясь поощрять ее. Она пела и моталась туда-сюда, не успокаивалась, и он игнорировал все это, насколько мог, хотя невозможно было полностью отвлечься. Иногда она исчезала на несколько часов или полдня, если ему везло, но как только он начинал думать, что вылечился от нее, она появлялась и вновь начинала его донимать.

Хуже всего было, когда она с ним говорила. Он ненавидел, когда она говорила, потому что в этом отношении видение не было похоже на женщину, которую он любил и на которой женился. Призрак был злым, подозрительным, мелочным и проворно давал самые обескураживающие советы. Он чувствовал себя скованным узами с воплощением собственных сомнений.

Сжимая пустую чашку, он открыл глаза. Видение никуда не подевалось и наблюдало за ним с кровати.

Она отложила щетку в сторону и опустила руки на покрытые колени, как будто собиралась обратиться к ребенку.

– О Том! Дорогой, дорогой Том, – сказала она. – Ты не знаешь, что делаешь. Ты не имеешь ни малейшего понятия.

Проигнорировав видение, Сенлин лег на кровать и достал этюд, изображающий Марию. На картине она сидела в окружении орхидей на террасе студии Огьера. Похожие на светлячков лучи света Купален испещрили ее голую кожу. Выражение ее лица казалось нежным и смелым одновременно. Сенлин хотел погрузиться в картину, сделаться частью сцены. Он поднес икону к губам и поцеловал складки и выступы, оставленные кистью художника.

Видение Марии ухмыльнулось ему от подножия кровати.

– Ты такой же заблудший, как и я, – сказала она. – И когда твоя милая маленькая команда все узнает, они проверят, хорошая ли ты птица.

Глава четвертая

Доверие – это мышца, которая лучше всего работает рефлекторно. Судовой журнал «Каменного облака», капитан Том Мадд
Вертун был совсем не похож на обычный порт. Он не был связан ни с каким кольцевым уделом; он не крепился ко входу; он никуда не вел. Он цеплялся за Башню, как кокон мотылька цепляется за ствол дерева, и, в точности как гардеробная, из которой мотылек вылетает крылатым, Вертун выглядел весьма непритязательно.

Джумет, бродячий поэт Башни, описал Вертун в третьем томе своего «Пиетета» как напоминающий «сломанную гармошку, / что висит на столбе в поле / и годами гниет себе потихоньку».

Длинная хаотичная конструкция включала несколько этажей, и комнат в ней было столько же, сколько в городском многоквартирном доме. Тысячи рук и полдюжины поколений сооружали ее из мусора и обломков. Нигде в ее анатомическом строении не нашлось бы ровной перекладины или двух одинаковых балок. Вертун не имел нормального фасада, его заменял единый, непрерывный гобелен. Эта шерстяная обертка, натянутая на деревянную раму, делала всю конструкцию чахлой и хрупкой с виду.

Узор на гобелене Вертуна был замысловатым и беспорядочным: пиктограммы, символы и метки располагались густо и под любым углом. Это напоминало Сенлину старого татуированного моряка.

Во время предыдущих визитов он провел несколько часов, изучая странный код, которым был испещрен гобелен, но так и не вник в смысл.

Причудливая обертка иногда обманывала новичков, вынуждая их думать, что Вертун – цивильное местечко. Ничто не лежало дальше от истины. Это был опасный порт, полный торговцев-нелегалов, стареющих блудниц и наемников, ищущих грязную работу. Разумеется, у него были практические достоинства: человек мог продать награбленное, наполнить кладовую, напиться и найти желанного спутника – все в нескольких минутах ходьбы. Но факт оставался фактом, каждая сделка предполагала, что тебя могу обмануть или пристрелить.

Бухта была слишком шаткой, чтобы удержать якорь, поэтому посетителям приходилось швартоваться вдоль большой трещины в Башне, пересекать зазор между кораблем и выступом и совершать опасный поход в порт пешком. Падать было далеко. Вывалившись из трещины, какой-нибудь несчастный получал целых семь секунд, чтобы задуматься о своей жизни, чей конец стремительно приближался.

У Ирен обнаружился талант находить в песчанике такие места, где гарпун застревал сразу и накрепко. Сегодня получилось пришвартоваться с первого выстрела, и корабль не выдернул якорь, когда Адам сбросил балласт, чтобы натянуть трос. Убедившись, что он выдержит, Ирен пересекла зазор с помощью шкива с ручками. Волета последовала за ней, но без каталки, цепляясь за трос руками в перчатках. Адам не мог на нее смотреть, убежденный, что трос может в любой миг перетереть кожу. Но Волета была легкой, и она гасила скорость, зажимая трос каблуками ботинок. Когда обе дамы надежно устроились в трещине, Адам прикрепил две бочки рома к шкиву и отправил груз следом за ними.

– Собираешься проверить, есть ли у твоего приятеля идеи о том, как потихоньку пробраться в Пелфию? – спросила Эдит Сенлина.

– Он вряд ли «приятель», но да. Я на это намекнул в прошлый раз, но он сделал вид, что не понимает. Может, я смогу подразнить его, предложив немного денег.

– За ром я бы взяла не меньше двадцати шекелей. Это не какое-нибудь пойло, – сказала она. – Это может быть лучшее, что бухта видела за целый год.

– Согласен.

– Я хочу остаться на корабле, – заявил Адам так быстро, что стало понятно: он какое-то время боролся с собой, стремясь заговорить. Сенлина и Эдит его слова застали врасплох, и Адам принялся выдвигать доводы: – Если бы у меня был хоть один выходной, я бы мог разобрать консоль и выяснить, что скрывается за неработающими рычагами. – Он открыл решетку топки и размешал угли. Излишнее действие, но ему было трудно смотреть Сенлину в глаза.

Эдит поджала губы и взглянула на капитана в ожидании ответа.

Просьба Адама была достаточно разумной, и Сенлин собирался сказать: «Да».

Но тут вымышленная Мария развернулась в проеме большой каюты и изгнала эту мысль. На ней был красный пробковый шлем, который закрепился в его памяти. Ее ботинки для верховой езды и белая блузка выглядели до нелепости изысканно на покрытой оспинами палубе корабля.

– Не глупи, Том, – сказала Мария, заправляя темно-рыжие волосы под шлем и направляясь к нему. – Глупо опять верить этому мальчишке.

Эдита кашлянула.

Сенлин понял, что смотрел в пустоту. Он ущипнул переносицу, прикрывая глаза ладонью. Попытался восстановить первоначальный ход мыслей. Он теперь стал очень рассеянным; вечно гонялся за какой-нибудь идеей.

Беда в том, что на этот раз Мария была в чем-то права. Адам уже дважды предал его, и, хотя причиной было желание защитить сестру, факт остается фактом: парень ненадежен. Если Адам останется в одиночестве, что помешает ему позвать Волету, улететь с нею и бросить остальных? Если вера Сенлина в молодого человека будет предана в третий раз, винить в этом придется не Адама.

Но справедливы ли его подозрения? Сейчас Волете ничто не угрожало. Разве нельзя довериться парнишке хотя бы в хорошую погоду? Это разумный риск, ну в самом деле, и он мог бы помочь возродить былую уверенность Адама. За недели, прошедшие после их побега, он сделался таким робким.

Сенлин открыл глаза, чтобы вынести вердикт, и увидел Марию – она прижимала свой нос к его собственному. В тени ее глаза казались темными.

Он поморщился и вздрогнул, не успев взять себя в руки. Она исчезла в тот же миг. Эдит и Адам смотрели на него с беспокойством.

– Чихнуть захотелось, – нескладно соврал он.

Эдит нахмурилась и повернулась к Адаму:

– Штурман не должен оставаться на корабле. Это привилегия старпома.

– Но ведь так не должно быть, – сказал Адам, от отчаяния поднимая голос.

– Забавный способ говорить «да, сэр», воздухоплаватель, – отрезала она.

– Да, сэр, – хмуро отозвался Адам.

Он поднял монокль в резиновой оправе, который висел у него на шее, и устроил поверх единственного глаза. Половинчатые защитные очки-гогглы были его собственным изобретением, и в этом приспособлении для циклопа и с повязкой на втором глазу он выглядел немного невменяемым, но гордым, – словом, очки благотворно влияли на его чувство собственного достоинства.

Как только Адам сошел с корабля, Сенлин повернулся к Эдит:

– Прости. Я просто тщательно обдумывал ответ.

– Можешь прихватить масло для моей руки? – одновременно с Сенлином спросила она.

– Я собирался сказать: «Да».

– Но не сказал ничего. В этом-то и проблема. Что мне делать, если ты превратишься в горгулью во время настоящего бедствия? Ждать, пока оттаешь; ждать, пока все «тщательно обдумаешь»? – От досады ее щеки зарумянились. – Мы все ждем, капитан. Но ждать вечно не получится.

Сенлин открыл рот, но она перебила его:

– Пожалуйста, не забудь про масло.



К Вертуну вела глубокая кривая трещина. Некоторые участки были узкими, как полка, другие – широкими, как проселочная дорога. Местами край недавно обсыпался, намекая на неудачный инцидент. Основная часть пути была гладкой после многолетнего использования, хотя от этого не делалась безопаснее.

Земля не переставала раскачиваться под командой «Каменного облака», пока они изо всех сил пытались восстановить сухопутную походку. Им пришлось бороться с желанием упасть на колени и ползти на четвереньках.