– Что там у вас? – затянувшись, спросил Снейдер. Рядом с чашкой лежала украденная биография Вайцзеккера, которую он, видимо, читал. – Как все прошло на Остхеверзанде?
– Пит ван Лун бежал из тюрьмы, – кратко доложила она. – Предположительно, уже пять дней назад. Он объявлен в розыск. Я запросила в БКА специалиста по допросам, который уже выехал на остров, чтобы выяснить, как Пит это провернул.
– Почему не вы? – спросил он.
– Потому что я вышла на другой след. – Она быстро показала в камеру сборник сказок Андерсена с многочисленными загнутыми страницами. – Похоже, вы не очень удивлены.
– Я так и подумал, что он уже на свободе, – вздохнул Снейдер. – Честно говоря, уже месяц назад, когда увидел труп Николы Висс под мостом в Берне. Называйте это недобрым предчувствием. – Он затушил сигарету в пепельнице и сделал глоток чая.
Дымящаяся чашка оказалась так близко к камере, что Сабина почти ощутила запах ванильного чая.
– К тому же, – продолжил Снейдер, – на месте преступления в Вене я получил описание внешности преступника, которое вполне могло бы соответствовать Питу ван Луну. Если это так, то его лицо сильно разбито и опухло.
Сабина кивнула.
– Это травмы в результате драки с охранниками. Часть повреждений он якобы нанес себе сам. Предположительно, это входило в его план побега из тюрьмы. – Она рассказала о подмене с Френком Бруно, потом задумалась. – Откуда у вас описание внешности?
– От одного ученика джедая.
Сабина уставилась на все еще слегка дымящийся косячок в пепельнице.
– Что?
– Забудьте!
– Как выглядит место преступления в Вене?
Снейдер понизил голос и перечислил ей все детали, начиная с виллы и заканчивая тремя трупами в салоне с зонтами в глотке. Еще до того, как он закончил, Сабина знала, что должна была изображать эта сцена.
– Что вы думаете? – спросил он.
– «Оле Лукойе», – ответила она. – Сказка Андерсена. Оле Лукойе песочный человечек. По ночам он приходит в дома, в одних чулках тихонько поднимается по лестнице. Дожидается, пока люди заснут, подкрадывается и раскрывает над ними свой волшебный зонт. Послушные дети видят сказки, а нехорошие – кошмары. Всего семь историй, потому что в неделе семь дней.
– Тогда в Вене речь идет о нехороших детях. Если вы правы и все убийства связаны, то сейчас у нас семь трупов. – У Снейдера были воспаленные белки, под глазами обозначились мешки. – На этот раз среди жертв и тринадцатилетний мальчик.
– Твою мать, – вырвалось у Сабины, которая спонтанно подумала о своих племянницах.
Затем Снейдер упомянул мертвого попугая, и Сабина вспомнила сцену из «Оле Лукойе». «Песочный человечек дотронулся острием своего зонтика до картины, и нарисованные на ней птицы запели и зашевелились» – с той лишь разницей, что этот песочный человечек нес смерть.
– Какие цифры были обнаружены на телах убитых?
– Двенадцать, четырнадцать и пятнадцать.
Сабина немного подумала.
– Не хватает тринадцати? – Она увидела, как Снейдер кивнул. – Тем самым убийца нарушает свою же схему. До этого он всегда оставлял на месте убийства только одну жертву с одной цифрой.
– Пит ван Лун повышает результативность.
– Вы уверены, что это он?
– А кто иначе?
– Вы были знакомы с жертвами? – спросила она.
– Не лично, но однажды я имел дело с Эрихом фон Кесслером.
– С тем самым Эрихом фон Кесслером, чью дочь Пит ван Лун убил пять лет назад в Кёльне?
– Да.
Кое-что совпадало.
– А… – Сабина замялась. – Кесслер вас ненавидел?
– Как я уже сказал, однажды мне пришлось иметь с ним дело, – без эмоций повторил Снейдер.
Сабина закусила губу. «Но он не ответил на твой вопрос!» Впрочем, было бессмысленно настаивать. В зеркале за спиной у Снейдера она увидела, как к нему приближается официант в черном костюме с бабочкой.
– Все в порядке? – спросил низкий голос на венском диалекте.
– А похоже? Нет, не в порядке! – набросился Снейдер на официанта.
– Господин желает…
– Чтобы вы оставили меня в покое! Спасибо! – рявкнул Снейдер.
– Прошу вас великодушно меня извинить за беспокойство, – спокойно произнес официант, и Сабина увидела, как он бесшумно удалился с подносом в руке.
– Вы недолюбливаете венцев, да? – спросила она.
– В настоящий момент я всех недолюбливаю. – Снейдер помассировал виски. Его лысина блестела испариной. В точке между большим и указательным пальцами торчала акупунктурная игла, которая раскачивалась из стороны в сторону.
– Настолько плохо?
– Вы не представляете. Кстати, труп в Баварии опознан. Аре Пеетерс был солдатом голландской армии. И да, я его знал, и да, он меня ненавидел – это предвосхищая ваш следующий вопрос.
Сабина помолчала, чтобы дать ему время. Ей вспомнилось начало сказки Андерсена «Огниво»: «Шел солдат по дороге: раз-два, раз-два… Ранец за спиной, сабля на боку; он шел домой с войны». Останки Пеетерса вернутся домой уже в гробу.
– Почему он вас ненавидел?
– Я познакомился с ним во время службы в Нидерландах. Мы заметили, что у нас одинаковые наклонности, но между нами ничего не было, да и быть не могло. Наш инструктор был идиотом. У него была кличка Шкуродер. Никто не знал этого лучше нас с Аре. Он ненавидел голубых, изливал эту ненависть на нас двоих и издевался над нами больше других. «То, что нас не убивает, делает нас сильнее», – повторяли мы каждый день. На протяжении двух лет.
Снейдер сердито посмотрел в камеру. Видимо, в то время он и ожесточился на весь мир.
Он взял папиросную бумагу и табак и стал скручивать еще один косячок. В его движениях было что-то медитативное.
– Пеетерс остался в армии, а я окончил военную службу в двадцать один год и уехал в Германию. Много лет спустя мы снова встретились – случайно. Этот случай свел нас.
– И тогда он стал… – Сабина сглотнула. – Вашим любовником?
– Да, и неплохим. – Снейдер коротко улыбнулся. – Мои первые отношения с мужчиной. Они продлились три года, а потом некрасиво закончились. Ну, как обычно бывает, когда пары ссорятся. Мы были слишком разными – и я полагаю, он обиделся на меня за то, что я его оставил. – Снейдер как будто разговаривал сам с собой.
Наверняка венец Эрих фон Кесслер тоже невзлюбил его по какой-то причине. Только так! Иначе все это не имело никакого смысла. До сих пор единственное, что связывало жертв, – это ненависть к Снейдеру.
– Я задаюсь вопросом, как Пит так быстро сумел выследить своих жертв, чтобы найти и убить их всего за несколько дней, – вслух размышляла она.
– Вы упомянули Френка Бруно, – пробормотал Снейдер. – Это тюремный библиотекарь. Я проверил бы его компьютер и историю посещения сайтов. Жертвы вели публичную жизнь, а в Интернете много интервью и газетных статей о них. Вероятно, Френк делал запросы в поисковике или даже общался с жертвами в социальных сетях, чтобы таким образом выяснить для Пита их привычки.
Звучало убедительно.
– К тому же он выбирал своих жертв по определенной схеме. Все были как-то связаны с вами. Первые три года вы регулярно посещали его на Остхеверзанде. И во время каждого визита он узнавал о вас что-то новое, – предположила она.
Снейдер молчал. Он все еще крутил сигарету.
– Почему вы так часто посещали Пита ван Луна? – хотела знать Сабина.
Снейдер не ответил. Он провел языком по бумаге и склеил самокрутку.
– Вы знаете, кто такой Д. Х.? – спросила она.
– Нет.
Ответ показался ей слишком быстрым. Снейдер даже не подумал и не спросил, в связи с чем она этим интересуется. Мерзавец знал, о ком шла речь! Значит, это может быть только Дитрих Хесс!
– О’кей, – наконец вздохнула Сабина. – Если не хотите со мной об этом говорить, мне придется смириться. Тогда подойдем с другого конца. По вашему мнению, кто может стать следующей жертвой?
Снейдер чиркнул спичкой, зажег сигарету, сделал глубокую затяжку и посмотрел в камеру, медленно выпуская дым через ноздри и рот.
– Кого вы терпеть не можете? – продолжала настаивать Сабина.
– Интересный аспект! Вы имеете в виду, кого я ненавижу больше всех? – повторил он. – Мою мать, – ответил Снейдер не задумываясь.
О’кей! Вот это заявление!
– И где она живет?
– В Роттердаме. – Веко Снейдера дрогнуло, словно от неприятного воспоминания. Он неожиданно поднял глаза и потушил только что раскуренный косячок в пепельнице. Махнул рукой и крикнул в зал: – Официант! Счет! – Потом нагнулся к микрофону ноутбука и понизил голос: – Скажите вашему таксисту, чтобы сильнее жал на газ и доставил вас в аэропорт как можно скорее. – Снейдер посмотрел на наручные часы. – Я позвоню в БКА и подниму всех на ноги. Вы первым же рейсом вылетаете в Роттердам. – Он поднял взгляд. – Проклятье, что это за забегаловка? Я же сказал – счет!
Сабина увидела, как он вытащил из кармана двадцать евро и бросил купюру на стол.
– А вы что будете делать? – спросила она.
– Мне пора. Аэропорт! Вы гениальны. Встретимся в Роттердаме.
Сабина знала, что Снейдер родился в Роттердаме. Но гениальна? Она и правда только что разговаривала со Снейдером?
– Почему именно этот город? – спросила она.
– Там начало начал. И ни с кем об этом не говорите, иначе я пожалею, что взял вас с собой, а вы этого не хотите.
Звучало загадочно, но больше Снейдер ничего не сказал. Связь оборвалась. Он захлопнул ноутбук.
Сабина уже достаточно хорошо знала философию Снейдера, чтобы понимать, как он мыслит. «Чтобы добраться до источника, нужно плыть против течения».
Вероятно, именно это они сейчас и делали.
Пятью годами ранее – Висбаден
Снейдер сидел в своем кабинете за столом и смотрел в открытое окно на внутренний двор БКА. В пепельнице лежал наполовину выкуренный косячок – третий за эту ночь, – а ванильный чай в чайнике уже остыл.
От психического напряжения, которое тяжелым грузом давило на него, Снейдеру было плохо. Из его рук торчало столько акупунктурных иголок, что в неярком свете лампы казалось, будто на столе рядышком сидят два ежа. Оконные жалюзи дребезжали на ветру.
Он уже второй раз ломал голову над этим делом. Они искали убийцу без места жительства, который колесил по стране и оставлял за собой кровавый след. Умышленно или нет – но шаблона не было. Очевидно, он выбирал жертв случайным образом, но предварительно досконально их изучал. А возможно, все было спланировано с самого начала. Оставался единственный вопрос: после скольких жертв это путешествие закончится? И закончится ли вообще?
Снейдер затянулся и уставился на четыре папки перед собой – они становились все толще и темнее, чем дольше он смотрел на них.
Все началось с первой жертвы – редактора газеты в Ганновере. Потом стюардесса в спальне своей кёльнской квартиры, затем дочь банкира на стеклянном столе на франкфуртской вилле ее родителей и, наконец, молодая женщина-политик в каюте своей лодки в Штутгарте. И СМИ уже несколько часов говорили о Неуче.
Снейдер уставился на единственную фотографию в рамке, которая висела на стене у окна. Королевская семья Нидерландов. Подписанная единственными людьми, к кому он испытывал глубокое уважение. Затем ничего не следовало – о-о-о-очень долго, – и лишь на другом конце шкалы появлялся Хесс со своей сраной медийной кампанией.
Чертов козел! То, что Хесс снова все запорол, доказывало, что у него есть по крайней мере одно достоинство, которого Снейдер не ожидал: последовательность!
Снейдер сделал еще одну затяжку и наблюдал, как ветер медленно разгоняет дым по комнате. Тут зазвонил его телефон. По крайней мере, Снейдер так подумал. Мелодия была знакомая, но звучала откуда-то издалека. Сколько раз он уже прозвенел? Четыре, пять? Черт, нужно прекращать курить эту дрянь.
Снейдер потянулся к трубке.
– Алло? – сказал он спустя вечность.
– Наконец-то я до вас дозвонилась!
– Сколько раз вы пытались?
– Уже минут десять – каждый раз меня переводили на ресепшен, где говорили, что вы у себя в кабинете.
– С кем я вообще разговариваю? – пробормотал он.
– Лодка… морская болезнь… Ну, вспоминаете?
– А… – В его голове просветлело. Он потушил сигарету в пепельнице. – Судебный медик из Штутгарта.
– У меня есть для вас информация.
Снейдер потянулся к стакану для карандашей, схватил один, но опрокинул при этом весь стакан.
Карандаши, как в замедленной съемке, покатились по столу и попадали на пол, но Снейдер уже забыл про них. Он торопливо написал N-D-E на листе бумаги. – И что дальше? – поторопил он.
– Это R.
– Буква R? – переспросил он.
– Именно так. Вам еще что-нибудь от меня нужно?
– Да, крепкий кофе.
– С этим сложнее, пока я доберусь до Висбадена, он остынет.
– Лучше холодный кофе, чем никакого.
– Не хотите как-нибудь встретиться и выпить пива?
– Я не пью пиво.
– Кофе с пирогом? – спросила она.
– Я гомосексуалист.
– Ясно. – Она замолчала.
– Это не ваша вина. Спасибо за работу, вы мне очень помогли. – Он положил трубку и накарябал R на листке. Вообще-то она была милой, просто его не возбуждали женщины.
N-D-E-R
Что это означает? Он все больше склонялся к выводу, что они не заметили первого убийства или еще не нашли труп. Какой буквы не хватает в начале? Ender? Onder? Under? Или это фрагменты его фамилии S-N-E-I-J-D-E-R?
У него начала чесаться кожа головы. Снейдер схватил чашку с чаем и сделал глоток. Стручки ванили горчили.
Или Ander!
Он невольно взглянул на фотографию на стене.
Фрагменты отпечатков пальцев!
Нидерланды!
Вот оно!
Он неожиданно понял, кто убийца. Откуда он! И чего добивался!
Если он расскажет все это Хессу, тот немедленно отстранит его от дела. Но Снейдер был уверен, что только он может поймать убийцу. И уже знал, где нужно искать.
В Роттердаме.
Часть пятая
Роттердам
41
Пятница, 2 октября
Самолет Сабины приземлился в Роттердаме в девятнадцать часов. Аэропорт был небольшим и компактным, и ей повезло, что сюда вообще был прямой рейс из Гамбурга.
Только Сабина вышла со своей дорожной сумкой в зал прилета и включила сотовый, тот завибрировал. На дисплее отобразилось сообщение от Снейдера.
«Поторапливайтесь! Я жду снаружи в такси».
Она нашла выход и прошла через автоматическую раздвижную дверь. Перед зданием были припаркованы туристические автобусы, в стеклах которых отражалось заходящее солнце. Было невероятно холодно. Рядом с автобусами стояли такси, и в одном было опущено боковое стекло. Оттуда свисала рука в черном рукаве, между пальцами торчала дымящаяся сигарета. Сабина инстинктивно направилась к этому такси. Подойдя ближе, ощутила запах марихуаны. Возможно, ничего необычного для Роттердама; необычно было то, что мужчина курил в такси. Такое позволили бы себе немногие. Так что с машиной она не ошиблась.
Сабина заглянула в открытое окно. Лицо Снейдера было в тени. Но она все равно заметила запавшие глаза и бледное лицо.
– Наверное, вы чувствуете себя как дома, – предположила Сабина.
– Мой дом в Висбадене, – пробурчал он. – Я скучаю по своему бассету.
Сабина вспомнила доверчивого пса. Когда однажды она навещала Снейдера в его доме на краю леса, по поляне бегал бассет с висячими ушами.
– Кто кормит Винсента, когда вы уезжаете?
– Студенты с моего курса в академии по очереди.
– Не может быть! С каких пор?
– С этого семестра, входит в план обучения.
– Эксплуататор! – Сабина передала сумку таксисту, который вышел и стоял в ожидании у машины. Пока тот убирал сумку в багажник, она села на заднее сиденье рядом со Снейдером.
– У вас нет домашнего животного? – спросил Снейдер.
– Я не любительница собак, кошек или хомячков.
– Тогда у вас, вероятно, тараканы.
Сабина задумалась, хотел ли Снейдер обидеть ее вот так, мимоходом.
– Друга у вас тоже нет, – констатировал он. – Почему, кстати?
– Откуда? И когда? Я не успеваю выйти вечером на пробежку, не говоря уже о том, чтобы навестить семью в Мюнхене.
– Хм, тогда вам лучше было остаться в мюнхенской полиции, – пробормотал он.
К тому времени таксист уже сел в машину, и они тронулись с места. Снейдер нагнулся к нему и по-голландски назвал какой-то адрес.
– Куда мы едем? – спросила она.
– В бар, чтобы найти для вас друга. – Снейдер и бровью не повел.
– О’кей, а сейчас серьезно. Куда? – Она ненавидела, когда над ней подшучивали – тем более Снейдер, который сам уже много лет был одинок.
– Я же сказал вам это еще во время нашей видеоконференции. – Он смотрел в окно.
– К вашей матери? Я думала, ваши родители переехали в Германию?
– Так и есть. За год до объединения Германии они уехали из Роттердама в Дуйсбург, где у отца был маленький книжный магазинчик. Но после его смерти мать вернулась в старый дом. Тот временно сдавался.
– И туда мы сейчас едем?
Снейдер кивнул.
– А… почему?
Снейдер молчал.
Но на этот раз она от него так быстро не отстанет.
– Вы сказали, что ненавидите свою мать. Почему?
Между тем такси выбралось из лабиринта дорог вокруг аэропорта и ехало вдоль канала. Горизонт был окрашен в темно-синие тона, словно художник опрокинул на землю несколько ведер краски. Так как Роттердам представлял собой один огромный порт, где-то здесь, за каналами и домами, должно быть море. Туда летели и чайки.
Снейдер поднял боковое стекло.
– Я боготворил своего отца. Он был образованным, начитанным мужчиной.
Очевидно, о матери Снейдер говорить не хотел.
– Он поэтому дал вам второе имя Сомерсет, в честь Уильяма Сомерсета Моэма?
– Да, это была его идея. Он никогда не был высокомерным или раздраженным, ни разу не повысил голос и для всех всегда находил время.
«А сын полная его противоположность».
Снейдер посмотрел на нее.
– По вашему взгляду я догадываюсь, что вы думаете.
– И что же?
– Что яблоко от яблони иногда падает далеко.
– Ну… случается даже очень далеко, – сказала она.
– Спасибо. Кроме того, он был впечатлительным, иначе не покончил бы с собой, когда обанкротился. Хотя у моих родителей было достаточно денег, некоторые разочарования сломили его волю к жизни.
– Но фирмы регулярно разоряются.
– Верно, но тот магазин был для него не просто фирмой, а мечтой всей жизни, – вздохнул он. – Больше не будем об этом. В любом случае отец тоже страдал от кластерной головной боли. Я постоянно слышал от матери: «Не шуми, у папы болит голова. Ты его в могилу загонишь». И однажды он действительно умер.
– Но к тому моменту вы уже выросли.
– Да, мне было двадцать один год, и я только что отслужил в голландской армии. В последние месяцы перед смертью отца я практически с ним не виделся, что стало еще одной причиной для матери винить меня в его смерти. Шесть лет спустя я решился на каминг-аут. И окончательно разорвал отношения с матерью.
– Потому что она не хотела признавать вашу гомосексуальность?
– Нет, потому что утверждала, будто мой отец всегда об этом знал и повесился от стыда.
– Какая милая женщина, – заметила Сабина.
– Да, она такая. И она понятия не имеет о том, что мой отец был толерантным, он бы понял. Она же не сумела поддержать его во время кризиса с книжным магазином.
– На то была какая-то определенная причина?
– Да, была. Пока отец пахал день и ночь, у нее был другой.
– О господи. – Сабина сглотнула. – Но все равно – она ваша мать. Не думаете, что нужно попытаться простить ее?
– Нет, я так не думаю.
Через полчаса они добрались до расположенного недалеко от порта садового поселка с небольшими коттеджами. Такси остановилось перед домом 7 на улице Ниубругштег.
Пока Снейдер вылезал из машины и надевал пальто, Сабина вытащила свою дорожную сумку из багажника и огляделась. Поселок казался печальным и покинутым; пахло соленой водой и рыбой. Снейдер захлопнул дверь автомобиля, и такси тут же умчалось прочь.
Сабина посмотрела вслед такси, потом удивленно на Снейдера.
– А где ваш огромный чемодан-шкаф? Уехал с такси?
– Очень смешно! В камере хранения в аэропорту. Я путешествую налегке. – Он сунул руку в карман и вытащил мобильник, диктофон и связку ключей.
– Ключ от этого дома тоже есть?
– Да.
– Вы всегда носите его с собой?
– Да, – если моя мать не поменяла замок, мы без проблем попадем внутрь.
– А если она дома?
– Тогда вам придется сдерживать меня, чтобы я не вцепился ей в глотку, как только она сделает какое-нибудь неуместное замечание. – Снейдер не повел и бровью. Возможно, он даже не шутил. Хорошо, что у него не было с собой оружия.
– Вы можете представить меня как свою новую подружку, если это поможет, – предложила она.
Снейдер оглядел Сабину с ног до головы.
– Я вас умоляю, вы что, серьезно? – И отвернулся. «Корректен, как всегда!»
В маленьком садике с некошеной травой листва сбилась в кучи. Маленькие ветряки, которые торчали между облезлыми садовыми гномами, с щелкающими звуками вертелись на ветру.
Снейдер толкнул калитку и прошел к входной двери. Не звоня, взял ключ и отпер дверь.
– Было заперто на два оборота, ее нет дома, – объяснил он и вошел.
– И что мы ищем?
– Следы Пита ван Луна, – донеслось из глубины дома.
– В доме вашей матери? – Сабина последовала за Снейдером. В прихожей пахло затхлостью и какими-то лекарствами. Как в квартирах пожилых людей, которые натираются средствами от радикулита и «французской водкой».
Сабина включила свет в прихожей, огляделась, но на первый взгляд не заметила ничего необычного. Связанные крючком салфетки на комодах, подсвечники и фотографии в рамках. Некоторые растения грустно поникли в горшках. Она потрогала пальцем землю. Сухая. Плохой знак! Рядом с полной пепельницей лежали очки. Сабина посмотрела через стекла. Близорукость. Минимум пять диоптрий.
– У вашей матери есть водительские права? – крикнула она.
– Нет, она ходит везде пешком.
Тогда она вряд ли бы вышла из дома без очков. Значит, она должна быть здесь.
Если Снейдер действительно презирал свою мать так, как утверждал, Пит ван Лун наверняка это знал. Хорошая причина убить пожилую женщину. Пусть это казалось сумасшествием и Сабина еще не знала всей подоплеки, – убийство вписалось бы в схему. И, если Пит до сих пор не появился здесь, он еще может это сделать.
Снейдер прошел мимо Сабины. Он открывал каждую дверь и заглядывал в комнаты.
– Нашли что-то необычное? – спросила она.
– Нет.
– В доме есть подвал?
– Нет. – Снейдер ринулся в гостиную, распахнул дверь на террасу и вышел в сад.
Ветер развевал тонкие занавески. По паркету в дом пробирался холод. Между тем сад накрыла свинцово-серая темнота.
Сабина щелкнула выключателем в комнате. Скрипящий паркетный пол и старая мебель подходили этому запущенному дому. Через окно она видела, как Снейдер прошел через сад к сараю. Она же принялась рассматривать фотографии на стене рядом с каминной печью.
На большом черно-белом снимке была изображена семья с мальчиком лет десяти. Она бы даже назвала его «сладким». Судя по серьезному взгляду и пронзительным глазам, это был Мартен. Но все равно вид был непривычным, потому что до сих пор она видела Снейдера только с лысиной – а у этого мальчика были светлые волнистые волосы.
– У вас в детстве были светлые локоны? – крикнула она через открытую дверь в сад.
Снейдер не ответил.
– Вы красите бакенбарды в черный цвет?
– Если вы расскажете это хоть кому-нибудь в БКА… – услышала она голос Снейдера снаружи.
«Я вас убью», – мысленно закончила Сабина фразу. Она слышала, как он гремел замком на сарае.
– Я никому не скажу, Сомерсет! – крикнула она.
– Очень вам советую, Белочка, – тяжело дыша, ответил он.
Отец Снейдера в элегантной темной тройке выглядел как настоящий джентльмен. По крайней мере, у отца и сына был одинаковый вкус. Но у старшего Снейдера глаза добрые и теплые, а у матери, наоборот, строгий взгляд. Ее волосы были собраны в тугой узел. Выражение лица напоминало Сабине кого-то, как и светлые густые волосы, веснушки и крепкая комплекция. «Черт возьми, на кого походила эта женщина?»
– Идите сюда! – вдруг крикнул Снейдер из сада тоном не терпящим возражений.
Сабина отодвинула занавеску и вышла наружу. Трава на лужайке была такая же высокая, как и перед входом, и уже покрылась вечерней росой.
Снейдер стоял перед деревянным сараем в свете желто-оранжевой лампы под козырьком крыши. По дороге к сарайчику Сабине в нос ударил мерзкий запах, как от мертвых животных. На ферме у бабушки она часто находила во дворе дохлых мышей и крыс, которых кошки прятали за поленницей. Такой же запах стоял и здесь… только более сладковатый, и Сабина знала, что это означает.
Снейдер вытащил латексные перчатки из кармана пальто и надел их. Это тоже был дурной знак. Он снял взломанный замок с засова и толкнул ногой деревянную дверь, которая со скрипом отворилась внутрь.
Теперь вонь усилилась, стала как с мусорной свалки. Но Сабина ничего не могла разглядеть, потому что ее ослеплял фонарь над входом. К тому же из сарая доносился тихий треск. Она вопросительно посмотрела на Снейдера, но тот не заметил ее взгляда. Его лицо было напряжено.
Снова раздалось потрескивание и пощелкивание… словно кто-то опустил иглу на грампластинку. Неожиданно в сарае заиграла музыка. Сабина инстинктивно метнулась вправо и прижалась к деревянной стене. Снейдер стоял по другую сторону от входа.
Их взгляды встретились. Она жестом показала, что собирается позвонить. «Я запрошу помощь?»
Он помотал головой. Этот упрямец хотел рискнуть в одиночку.
Тут грянул струнный оркестр. Сабина вздрогнула. В следующий момент запел хор.
Радость, пламя неземное, райский дух, слетевший к нам,Опьянённые тобою, мы вошли в твой светлый храм!
Девятая симфония Бетховена.
«Что, черт возьми, здесь происходит?»
Снейдер нащупал на стене за дверной рамой выключатель и включил свет в сарайчике.
Сабина увидела на полу проигрыватель с двумя колонками. Провод вел к распределителю с тумблерным переключателем. При открытии двери подставленная палка нажимала на тумблер, и проигрыватель автоматически включался.
– Вы можете выдернуть кабель и выключить музыку? – крикнула Сабина.
Снейдер помотал головой.
– Он хотел, чтобы мы это услышали.
Он?
Снейдер мог иметь в виду только Пита ван Луна.
– И вы сделаете ему такое одолжение?
– Только так я могу выяснить причину этой инсценировки.
Он вошел в сарай.
Сабина последовала за ним, но в следующий момент отшатнулась. Не из-за невыносимого запаха. Не из-за крови. Не из-за трупа. А из-за распахнутых в ужасе глаз семидесятилетней женщины с длинными светлыми волосами.
В центре сарая с потолка свисала тусклая лампочка. Прямо под ней располагался труп. Сцена из ужасного спектакля.
Обнаженная женщина сидела на деревянном бочонке. Судя по ввалившемуся лицу, зеленоватому оттенку кожи, запаху, выступившим венам и раздутому от газов телу, она умерла как минимум четыре дня назад. Ссадины на лице и запястьях указывали на то, что ей связали руки и заткнули рот кляпом. Но сейчас веревки и кляп отсутствовали. Только сзади к бочонку была прибита доска, к которой был прислонен труп и зафиксирован на уровне шеи клейкой лентой так, чтобы не мог опрокинуться.
На дальней стене сарая висело синее шерстяное покрывало, а на полу перед трупом стояла силосорезка, которую осенью используют для того, чтобы измельчать сучья и кустарники. Обычно ее переполняет месиво из ветвей, но сейчас из машины торчали не сучья, а ноги женщины.
Мать-природа всё живое соком радости поит,Всем даёт своей рукою долю счастья без обид.
Навсегда теперь у Сабины «Ода к радости» будет ассоциироваться с видом этой убитой женщины. Она уже начинала ненавидеть симфонию.
Предположительно женщина медленно истекла кровью во время пыток. Пит ван Лун, видимо, держал ее сзади, пока она дергалась и извивалась, безуспешно пытаясь освободиться.
Перед засохшей массой, некогда бывшей ногами, на полу лежали скрещенные ласты, напоминавшие рыбий хвост. Пусть и забрызганные кровью, но все еще можно было различить, что они синего цвета. Как и покрывало на заднем плане. Рядом стояло ведро с водой, где плавали гнилые лепестки и пластиковая золотая рыбка.
Сабине пришел в голову отрывок из сказки Ганса Христиана Андерсена. «Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков».
– О чем вы думаете? – спросил Снейдер.
– О «Русалочке». А вы?
– О цифре, которую моей матери вырезали на бедре.
Сабина подошла ближе.
Это была цифра три.
42
Понедельник, 28 сентября
Уже глубокой ночью, когда он с Ханной шел по дамбе, моросящий дождь прекратился. Но начался шторм, что еще больше осложняло путь. Однако Питу было все равно.
Около пяти утра они наконец добрались до ближайшей деревни на материке. Пока что все шло как по маслу. Они незаметно передвигались вдоль берега – то по гальке, то по гравию или вязкому песку. Никакого собачьего лая, никаких поисковых прожекторов или полицейских патрульных катеров вблизи берега. Тем временем луна полностью скрылась за облаками, и они шли вперед практически в полной темноте. Все складывалось отлично.
Жалкое захолустье на берегу Фленсбургского фьорда, до которого они добрались, называлось Доллерупхольц. Вообще-то Пит должен быть благодарен, что его поместили в тюрьму именно здесь, а не в Любеке, Киле, Берлине или Бютцове. Побег оттуда был бы практически невозможен – даже здесь подготовка заняла целых два года. Вряд ли получилось бы организовать это в одиночку. Но он всегда умел манипулировать людьми, поэтому ему помогли некоторые заключенные и бывшие арестанты, которые хотели отомстить Снейдеру. Как и он сам.
В деревянном сарае в Доллерупхольце стоял видавший виды «Ситроен 2CV» бежевого цвета. Точно там, где сказал Френк Бруно. Машина была заперта, а ключ лежал под передним крылом на колесе.
Они поехали через Вестерхольц и Глюксбург вдоль побережья. Несколько проснувшихся чаек, которых привлек шум мотора, сопровождали одинокий автомобиль. Их брюшки сверкали в свете фар, то и дело выхватывающем из темноты песчаные пляжи, деревянные причалы и плетеные пляжные кресла.
Спустя час они добрались до Фленсбурга. В шесть утра было еще темно. На пустой парковке перед Северными воротами – символом города, как и было условлено, стоял бурый автофургон с фирменным логотипом.