Ребекка Рид

Идеальные лгуньи

Пионы уже отцвели, и попытки их найти превратились в настоящий кошмар. А еще они были очень дорогим удовольствием – вдвое дороже почти любого другого цветка. Но она любила их больше остальных, и подобные мелочи не имели значения. В конце концов, такое событие бывает лишь однажды, и все должно пройти идеально.

Казалось, все одновременно вздохнули, когда двери в задней части церкви распахнулись, наполнив ее ледяным воздухом. Орган начал натужно исполнять знакомую песню, которую они пели тысячу раз: в школе, на свадьбах, куда ходили, чтобы заполнить выходные, и на крестинах, неизбежно следовавших за свадьбами.

Единым движением они поднялись на ноги. Блестящие туфли на деревянных половицах, неловко втиснутые между узкими церковными скамейками. Когда в последний раз кто-то из них бывал в храме?

Двести глаз обратились к входу.

Сначала священник.

За ним мужчина с бледным лицом и плохо завязанным галстуком.

Потом гроб.

Невозможно поверить, что она находится внутри этой коробки, ведь еще совсем недавно она казалась такой настоящей и живой, и могла быть здесь, с ними, однако ее тут не было.

Невозможно не думать о том, как она выглядит. Одобрила бы одежду, которую они для нее выбрали? Эту проблему тоже пришлось решать им самим – от нижнего белья до любимых туфель на невероятно высоких каблуках и тонкой золотой цепочки на шее, – все остальные категорически отказались.

Процессия двигалась медленно. Наконец музыка стихла. Гроб опустили.

Все сели.

Совсем неплохо для утра среды. Около сотни человек, все в аккуратной черной одежде. Зимние пальто нуждаются в химчистке. Черные платья, живущие в дальних частях шкафов, немного жмут в рукавах. Темные рабочие костюмы. Белые рубашки. Галстуки.

Они выбрали хорошую фотографию для прощальной службы, но испытали крайне неприятные чувства, когда изучали ее социальные сети, просматривали снимки со свадеб, праздников и вечеринок, пытаясь найти такой, где она выглядела бы здоровой и счастливой. Но оно того стоило, потому что они нашли такое фото, и оно поддержало ложь, в которую верили собравшиеся в церкви. Какое потрясение. Какой трагический несчастный случай.

Как долго продолжаются подобные мероприятия? Наверняка не больше часа?

И сколько времени им придется оставаться в церкви после окончания церемонии, неумолимо жестокой и мрачной? Все элементы вечеринки – приличная еда и хорошая выпивка, – но никакого веселья. Несправедливо собирать людей, которые не видели друг друга со времен последнего значительного события, а потом заставлять их чувствовать себя виноватыми за смех.

Они слишком молоды для этого.

И всегда остается вопрос, что́ следует говорить. Обычные вещи в таких ситуациях не работают. Никто не может сказать, что она прожила долгую жизнь, а в конце не испытывала боли. Трудно найти слова утешения.

Даже назвать ее смерть трагедией будет не совсем правильно. Никакого несчастного случая, который можно обсудить, никакой болезни, чтобы свалить на нее преждевременную смерть или хотя бы упомянуть в приличной компании.

Все прозвучит неправильно. Любая банальность будет выглядеть как обвинение – как если бы кто-то виноват в том, что ее больше нет. Словно они могли что-то сделать. Словно смерти можно было избежать.

Теперь

Джорджия

Она заметила на гладкой поверхности ногтя указательного пальца маленький скол. Однако шеллак не должен скалываться. Ноготь выглядел безупречно, когда она вышла из салона, в противном случае она бы заставила начать все заново. Но она каким-то образом умудрилась испортить маникюр, уже выйдя оттуда. Конечно, Нэнси это заметит. Она возьмет ее руку, делая вид, что восхищается обручальным кольцом, а потом приподнимет брови и улыбнется. Собственные ногти Нэнси будут в идеальном порядке. Темно-красный, почти черный лак, как и всегда.

Недовольная Джорджия засунула пальцы в миску с мясом, луком и шалфеем. «Интересно, будет ли кто-то это есть, – подумала она. – Конечно, не Лила». В последнее время Лила сидела на жидкой диете – диетическая кола днем и вино вечером. Что все чаще приводило к слезам, рвоте и словам, которые она никогда бы не произнесла вслух при других обстоятельствах. Джорджия начала тревожиться, что причина диеты в меньшей степени заключена в желании избавиться от лишнего веса после родов и в большей – в том, что происходило у Лилы в голове.

Скоро они будут здесь. Ей бы следовало закончить приготовление еды к их приходу, чтобы дом наполнился аппетитными запахами. Но она уже поняла, что не успеет сделать все вовремя, если только они не опоздают. Ей не следовало делать тест сегодня. Считается, что на него уходит всего три минуты, но эта неприятная процедура всегда затягивается. Ожидание, мытье рук, опять ожидание. Звонок Чарли – ей приходится делать вид, что она не замечает укора в его голосе, когда он спешит закончить разговор, ему нужно бежать с одной встречи на другую, втиснув тошнотворное разочарование между клиентами. Каждый раз одно и то же.

Впрочем, Джорджия знала, что Нэнси Грейдон никогда не опаздывает. Она приедет прямо из аэропорта, и вылет не посмеют задержать, если она находится на борту. Все в ее жизни, от аккуратной короткой стрижки, которую она делает с тех пор, как ей исполнилось двадцать пять, до лакированных туфель, всегда в идеальном порядке. Вовремя. Точно.

Ну хотя бы кухня выглядит хорошо. Чарли пришел в ужас, когда Джорджия начала кампанию по превращению половины нижнего этажа в огромную гостиную с открытой планировкой. Но сейчас, когда сумеречный свет проникал внутрь через огромные двустворчатые окна, а стол был накрыт на шесть человек и украшен цветами, свечами и накрахмаленными льняными салфетками, никто не сможет поставить под сомнение ее вкус. Даже подруги. Джорджия, стипендиатка в подержанной школьной форме и в туфлях, которые она носила в начальной школе, давно умерла и похоронена.

Звук поворачивающегося в замке ключа отвлек ее от этих мыслей. Она стряхнула мясо с рук и повернулась к раковине, открыла локтем кран и принялась поспешно мыть руки под теплой водой. Неужели Чарли пораньше ускользнул с работы, чтобы помочь ей подготовиться к приходу гостей? Она почувствовала, как уголки ее рта растягиваются в улыбке. Иногда он бывает таким милым.

– Джи? Это я, – послышался из коридора хриплый голос Лилы Брир. – Извини, что пришла раньше.

Прежде с Лилой никогда такого не случалось. Она неизменно и всюду опаздывала, и Джорджия не встречала людей, которые делали бы это так часто. Что происходит? Неужели миссис Брир решила перевернуть новую страницу своей жизни в тот момент, когда Джорджия пригласила Нэнси из Бостона, чтобы немного привести ее в чувство?

Джорджия дала Лиле набор ключей от своего дома в качестве жеста доброй воли – к тому же подруга жила в десяти минутах езды от нее. Они договорились, что ключи нужно использовать в крайнем случае, а не для того, чтобы проникать в дом в тот момент, когда Лиле захочется, – но, похоже, она так ничего и не поняла. Хозяйка улыбнулась гостье и открыла объятия.

– Я думала, вы с Ру приедете к восьми.

В последний раз Джорджия виделась с подругой две недели назад. Но с тех пор та заметно изменилась. Возможно, заболела? Ее руки и ноги всегда были длинными и мускулистыми, однако лицо теперь стало худым. Загар, который можно получить, только если проводить восемь недель отпуска под горячим солнцем, еще не сошел, но кожа приобрела желтоватый оттенок. Джорджия не помнила, чтобы Лила хотя бы раз выглядела так отвратительно за все время их знакомства.

Она смотрела, как подруга подтягивает джинсы, которые прежде обтягивали ее, точно кожа, а сейчас висели на бедрах. Белая блузка, задуманная быть свободной и легкой, соскользнула с угловатого плеча.

– Я помню, извини, что преподнесла тебе сюрприз, но я проезжала мимо, а Ру пришел домой пораньше, чтобы договориться с няней и все такое. В любом случае я хотела поговорить с тобой наедине, пока не пришли остальные. Ты не против? – Лицо Брир сморщилось, и на одно короткое ужасное мгновение Джорджия подумала, что она заплачет. – Я кошмар? Мне уйти? Если хочешь, я вызову «Убер», и никаких проблем. Я уеду, а потом вернусь – мне так и следует поступить?

Да. Следует. Прийти раньше – значит приехать в семь сорок пять, когда тебя пригласили на восемь, а не заявляться в шесть, когда руки хозяйки испачканы в мясе, а на платье-рубашке кофейные пятна.

Она уже собралась произнести эти слова, но несчастный взгляд Лилы, направленный ей в лоб, заставил сердце сжаться.

– Не глупи, все в порядке. Ты даже можешь немного помочь.

Гостья сразу оживилась.

– Кстати, ты такая милая, – сказала она, следуя за подругой на кухню. – Взять выходной, чтобы приготовить обед для ее высочества. Но с чем связан ее визит? У нас неприятности?

Джорджия постаралась задержать улыбку, рассчитывая, что увлажняющий тональный крем скроет краску на ее щеках.

– Разумеется, нет. И я взяла выходной не для нее, у меня он образовался сам по себе.

– Почему? – спросила Лила, направляясь в сторону кухни.

– Сегодня офис закрыт. Какие-то тренинги.

Офис был закрыт из-за тренинга персонала; просто повезло, что сегодня можно остаться дома. Так звучала официальная линия партии. Джорджия заставила Чарли потренироваться сегодня утром и вчера вечером, но сомневалась, что он все запомнил. Он закатил глаза, словно она выдала ему самое глупое из всех возможных объяснений.

«Почему нельзя сказать правду? – спросил он. – Тут нет ничего постыдного».

Но это постыдно. Любое поражение постыдно. И как ни крути, неспособность забеременеть относится именно к этой категории.

«Многие люди берут отпуск, когда занимаются такими вещами», – добавил Чарли.

А это уже неправда. Джорджия стала первой в компании, кто взял отпуск для планового ЭКО[1]. Шесть недель за свой счет, заполненных самыми жуткими из всех возможных инъекций, сканированием и инвазивными процедурами, а в результате – раздавленная надежда. Разумеется, на самом деле никто не рассчитывал, что кому-то взбредет в голову воспользоваться льготой, просто это хорошо звучит, как дополнительный бонус для блестящих юных выпускниц. И уж конечно, вряд ли кто-то предполагал, что о своем праве на такой отпуск заявит женщина из административного отдела, которую очень легко заменить.

Тем не менее она это сделала. Джорджия записалась на разговор со своим тысячелетним боссом, напомнила ему о существовании льготы, спокойно объяснила ситуацию и объявила, что наймет человека, который сможет заменить ее на время отсутствия. Оставила начальника в сильном недоумении, но лишившимся иллюзий – она получит свой отпуск, нравится ему это или нет. Но казалось, никто не нашел способа обойти очевидную проблему: если возвращаешься обратно, не забеременев, все начинают смотреть на тебя так, точно вся твоя семья погибла во время пожара. Впрочем, Джорджия отказывалась думать на эту тему.

Может быть, она могла бы поделиться своей проблемой с Лилой, и не исключено, что разговор получился бы вполне себе приятным – Брир способна ее понять. У нее есть ребенок, она знает, что такое мечтать о беременности. И ей можно доверять, пока она остается трезвой. Но нет никаких гарантий, что не выболтает все Нэнси.

Джорджия постаралась не морщиться, когда подруга водрузила огромную кожаную сумку на приставной столик, сбросила туфли-балетки посреди комнаты, направилась к другому концу кухни, даже не остановившись, чтобы присесть, достала из шкафа бокал и вытащила бутылку вина из двойного холодильника. Хозяйка позволила себе внутренне облегченно вздохнуть. Ее тревоги о том, что Лила покажет себя с лучшей стороны и подтвердит опасения Нэнси о том, что Джорджия преувеличивает ее проблемы, оказались безосновательными.

– У тебя такой большой холодильник, – заметила гостья, стоя перед открытой дверцей и приложив бокал к губам. – Ой, хлеб! Ты теперь ешь углеводы?

Джорджия не сомневалась, что Лила знает ответ на свой вопрос, но это была их обычная практика, которую они придумали для того, чтобы забыть первый год, проведенный вместе в школе, – с тех пор прошло почти двадцать лет.

– Нет. Хлеб для Чарли.

– Значит, ты все еще их не употребляешь?

– Иногда я могу съесть несколько ягод или немного греческого йогурта, но в целом – нет. И я по ним не скучаю, – солгала Джорджия.

– А как насчет пиццы? – порнографическим голосом спросила Лила. – Разве ты не скучаешь о пицце?

Джорджия знала, что за последние десять лет подруга ни разу не ела пиццу. Она могла откусить от куска Ру, когда сидела у него на коленях и говорила тоненьким голоском, пытаясь выглядеть привлекательной, но шансы на то, что значительное количество ядреных углеводов могло проскользнуть между ее губ, колебались от минимальных до нулевых.

– Да, я скучаю по пицце, – уступила Джорджия. – И я скучаю по тебе. Сожалею, что была занята.

– Все в порядке, – сказала Брир, глядя в пол. – Просто сейчас происходит столько всего. Иниго не спит, Ру помешался на работе, а я много думала о…

– Мне казалось, сейчас с Иниго стало легче? – перебила Лилу подруга, не желая услышать конец предложения. Во всяком случае, до прихода Нэнси. – Когда мы обедали у тебя с Хендерсонами, ты говорила, что он ведет себя безупречно, – продолжила она.

Странный был обед, если подумать. Лила открыла им дверь с красными глазами и фальшивой улыбкой и, не умолкая ни на минуту, рассказывала, какой замечательный у нее сын. Она подала тепловатый суп и слишком сухого цыпленка, а потом Ру заявил, что ему позвонили с работы. Они разошлись по домам в одиннадцать со словами, что прекрасно провели время, но ужасно хотели вернуться домой и сделать вид, что никуда не ходили.

Брир выдвинула один из кухонных стульев и уселась на нем, как на острове. Ножки стула неприятно заскрипели по каменным плиткам пола, и Джорджия вновь постаралась не морщиться.

– Боюсь, мы поторопились с выводами, – ответила Лила, доливая вина в бокал. Если она напьется к тому моменту, когда появится Нэнси, виновата будет Джорджия. Как типично для Нэнси – сбежать в Бостон на десяток лет и оставить ее в ответе за Лилу. – По большей части он ведет себя как маленький ублюдок.

Хозяйка рассмеялась. Наблюдая за тем, как подруги производят на свет потомство, она научилась не выглядеть шокированной, когда они называли своих детей ублюдками.

– Сейчас он с няней? – спросила Джорджия.

– С приходящей няней. Анна уволилась. Я не думаю, что мы сумеем найти ей замену.

– В самом деле?

– Да, Ру говорит, что это не имеет смысла. В последнее время я не так много работала, да и платили мне немного, поэтому он считает, что мне лучше оставаться дома с Иниго – так дешевле и удобнее.

Между женщинами повисло молчание. Вопрос «А чего хочешь ты сама?» казался вполне естественным, но супруги Брир сами должны были решать, как растить своих детей, и если честно, из Лилы так и не получилось хорошей стилистки. Несколько клипов, пара музыкальных записей для не слишком известных певцов. Ничего особенного. Иными словами, у нее не было причины уходить из дома и не видеть, как растет ее сын. В любом случае, как только Джорджия забеременеет и родит ребенка, они смогут разделить заботу о детях.

– Я думаю, это замечательно, – решительно сказала хозяйка. – Могу спорить, большинство матерей тебе позавидуют, ведь ты сможешь постоянно находиться дома с Иниго. И очень скоро у тебя появится еще один ребенок, разве не так?

Лицо Лилы изменилось, словно ее ткнули пальцем в синяк.

– Ты чего? – удивилась Джорджия.

– Ничего. – Взгляд гостьи опустился на бокал с вином.

– Я не имела в виду ничего такого, просто… Иниго уже почти три года, и я решила, что ты подумываешь о следующем ребенке.

Брир встала, опустив ноги с двух сторон от стула, и потянулась к стойке, где лежал телефон Джорджии. Экран загорелся, когда она нажала на кнопку в нижней части дисплея. Хозяйка ощетинились, увидев такое вторжение в свою личную жизнь, но промолчала. Сейчас не было никакого смысла ругаться – слишком рано.

Гостья взяла телефон и указала на время.

– Ты переоделась?

Джорджия хотела продолжить расспросы, чтобы получить подтверждение того, что Лила и Ру больше не хотят детей. Но момент был упущен.

– Нет, конечно, нет, я не стану принимать гостей в этом, – ответила Джорджия, указывая на платье-рубашку. – Я собираюсь переодеться. И принять душ.

– Правда? Нэнси будет здесь через полтора часа, ты же знаешь, какая она. Самая ранняя пташка. Она не понимает, что прийти раньше намного хуже, чем опоздать.

У Джорджии перехватило горло. Значит, Лила понимает, как важно приходить вовремя.

– Ты не против, если я поднимусь наверх и приведу себя в порядок? – спросила она.

– Я пойду с тобой, – заявила подруга. Впервые с момента появления она выглядела счастливой. – Будем вместе приводить себя в порядок. Почему люди перестают так делать, когда становятся старше? Это же весело. – Лила плеснула еще вина себе в бокал и встала. – Наверх?

«Люди перестают вместе приводить себя в порядок, когда становятся старше, потому что это позволяет сэкономить время», – подумала Джорджия. А еще это практичнее. Кроме того, приятно остаться одной в такие моменты. Потом она подумала о синяках на своем теле, оставшихся после инъекций ЭКО. Всякий раз, когда Чарли вонзал иглу ей в живот, он морщился, а потом повторял одну и ту же шутку: «Синяки у тебя появляются с такой же легкостью, как вмятины на персике из Джорджии»[2]. Если Лила заметит, начнет задавать вопросы. Однако Джорджия никогда не была склонна обсуждать сокровенные проблемы своего брака, даже в лучшие времена. А сейчас лучшими временами определенно и не пахло.

– Я по-настоящему приведу тебя в порядок, – сказала Брир, распахнув дверь шкафа и пробежав пальцами по платьям. – Ну я имела в виду, для сегодняшнего вечера. Это новый ковер? Просто потрясающе, никогда не видела ничего столь мягкого.

Ковер был новым. И стены заново выкрашены в мягкий серый цвет: краска с примесью настоящих растолченных ракушек. Комната выглядела безупречно. Единственная причина, по которой Джорджия разрешила Лиле подняться наверх, состояла в том, что ей нравилось входить в их общую с Чарли спальню и смотреть на высокие потолки и кремовое дерево чужими глазами. Как если бы спальня превращалась в номер отеля.

Повернувшись к гостье спиной, чтобы спрятать синяки, Джорджия стянула платье и бросила его на кровать, сказав себе в тысячный раз: нет, она не слишком велика для этой комнаты. Чарли все еще так считал, даже после того, как Джорджия и женщина, которая придумала эту кровать, объяснили ему, что он не прав. Когда Чарли и Джорджия только сошлись, они спали в ее односпальной кровати в университетском кампусе в Фулеме, потому что ее родители не разрешили им ночевать в их доме. В то время она считала, что они не одобряют секс до брака, теперь же знала, что на самом деле они не одобряли ее выбор. Будь у Чарли «правильное» происхождение, они бы, наверное, предложили собственную спальню. Впрочем, тогда это не имело ни малейшего значения.

Они с Чарли невообразимым образом переплетали конечности и умудрялись крепко спать даже на таком минимальном пространстве. Однако в последнее время муж возвращался домой так поздно, что довел до совершенства искусство бесшумного проскальзывания в постель, когда она засыпала. Или он думал, что жена спит.

Раньше Джорджия старалась не спать: пила кофе, сидела на диване и смотрела повторные показы «Друзей» до тех пор, пока он не возвращался. Но со временем ей стало ясно, что Чарли не хотел этого. После долгого дня на работе, где ему приходилось разговаривать, кричать и спорить, все его слова были истрачены. Ну а она говорила совсем мало. Ее письменный стол стоял у двери офиса, и Джорджия первой приветствовала того, кто входил. Но все остальные сидели на нижнем этаже.

Иногда она слышала взрывы смеха, доносившегося из цокольного этажа, и даже подумывала, не спросить ли, что там произошло, но по опыту знала, что к тому времени, когда она спустится, все перестанут смеяться и никто не захочет объяснять смысл шутки. После того как Чарли сделал ей предложение, она воспользовалась шансом. Ее постоянно спрашивали, почему она больше не ходит на прослушивания и когда она снова начнет учить роли в пьесах. И вот появилось объяснение.

– Сейчас я счастлива в «Гринлоу», – улыбалась она тогда, понимая, что Нэнси завидует – кто бы мог подумать, что Джорджия первой выйдет замуж? – Мне там нравится, – лгала она. – К тому же скоро появятся дети. Какой смысл пытаться получить роль в пьесе или фильме, а потом все бросать из-за беременности? Актрисам не положен отпуск по уходу за ребенком, ты же знаешь.

Подруга тогда скорчила гримасу, намекая, что должность администратора офиса в «Гринлоу», агентстве элитной недвижимости, недостойна Джорджии и каким-то образом порочит саму Нэнси. Впрочем, Джорджия никогда не мечтала о такой работе.

Однако ребенка не было. Во всяком случае, пока. И Нэнси оказалась права, как, впрочем, и всегда. Джорджии стало скучно. Ужасно скучно. Так скучно, что она вызвалась заниматься благотворительностью, а также стала переделывать комнаты в доме, которые в этом не нуждались.

– На самом деле мне требуется укладка и макияж, – сказала она Лиле, которая исчезла в гардеробной комнате, где принялась перебирать одежду.

– Как тебе удается держать все в таком порядке? – рассмеялась гостья.

Она продолжала держать в руке бокал с вином. Джорджия подумала, что, если подруга его прольет, то испортит кашемировый ковер или испачкает еще что-нибудь дорогое в придачу.

– Я даже не знаю, – сказала хозяйка. – Просто я так делаю. Тебе не нужно выбирать мне платье. Я уже это сделала.

Между тем Лила снимала платья с вешалок и бросала их на согнутую руку.

– Ты слишком скучная. Раньше ты любила одеваться. Помнишь шкаф в школе?

Конечно, она помнила. Это придумала Лила. Они сложили всю одежду в один огромный шкаф – в те давние времена, когда носили один и тот же маленький размер и всем делились друг с другом. Даже менялись школьной формой. Джорджия это ненавидела. Вместе с матерью она тщательно отбирала платья и все остальное во время каникул – они много времени проводили в магазинах подержанной одежды, тратили деньги, которые были отчаянно необходимы на другие нужды, а потом она получала свои платья и блузки растянутыми или с дырами от сигарет. Лила и Нэнси морщили носы, глядя на ярлыки, но все равно надевали их, неспособные ценить вещи, быть благодарными и беречь их. Эти платья и блузки переставали быть собственностью Джорджии. Как и все остальное в ее мире, их приходилось делить на троих.

«Джорджия не любит делиться, – с ухмылкой говорила Грейдон, когда та осторожно предложила, чтобы у каждой оставалось несколько вещей, которые носила бы только хозяйка. – И все из-за того, что у нее нет сестер».

«У тебя у самой нет сестер! – резко ответила Джорджия, и ее голос прозвучал слишком визгливо, чего ей совсем не хотелось. – И даже братьев нет».

«Это совсем другое дело», – заявила Нэнси. Она не видела необходимости что-то объяснять.

Нэнси всегда так поступала – и тогда, и сейчас. За исключением этого раза. Джорджия послала ей письмо по электронной почте, где написала, что ей необходимо прилететь домой. «Все плохо. Я встревожена. И я считаю, что тебе следует приехать».

И Грейдон, впервые за всю свою жизнь, сделала, как ей сказали. Лила прикончила бы Джорджию, если бы узнала, что та сделала и по какой причине они сегодня встречаются.

Лила вышла из гардеробной и бросила груду платьев на кровать – шелк всех оттенков белого, кремового, серо-коричневого и бежевого.

– Джи?

– Да?

– Нам нужно поговорить.

У Джорджии перехватило в горле. Брир уже несколько недель просила об этом, и подруга обещала ей, что сегодня они наконец поговорят, прекрасно понимая, что в противном случае существует весьма высокая вероятность, что Лила в самый последний момент напишет сообщение с каким-нибудь шатким объяснением, почему не может прийти, и окажется, что Нэнси приехала напрасно. Нэнси придет в ярость и исчезнет в Бостоне, оставив Джорджию самостоятельно разбираться с этим безобразием. Джорджия сделала все, что было в ее силах, чтобы организовать встречу, только что не закрывала уши руками и не визжала. И вот Нэнси уже совсем рядом, и они могут решить проблему вместе.

– Да, конечно. Но сначала мне нужно одеться и принять душ, – сказала хозяйка. Лицо Лилы приняло разочарованное выражение. – Пожалуйста.

Джорджия выбрала шелковое платье и джемпер тонкой вязки и взяла их с кровати.

– Я думала надеть это, как считаешь?

Лила была подобна маленькой девочке, и отвлечь ее оказалось даже легче, чем раньше. Странное сочетание вызвало ужас у нее в глазах.

– Ты не можешь так поступить. Теперь ты понимаешь? Я должна быть твоим стилистом.

Джорджия внутренне вздохнула, думая об изящном платье марки «Джозеф», которое осталось висеть в гардеробной, – она купила его на прошлой неделе, чтобы надеть сегодня вечером, не сомневаясь ни секунды, что Нэнси мгновенно захочет такое же.

– Ты права. Не знаю, о чем я думала. Пожалуйста, подбери мне что-нибудь.

Тогда

Лила

– Лила, пожалуйста. Сделай потише. Хотя бы немного.

– Моя машина – мои правила. – Лила Найт рассмеялась, прибавила звук, и все возражения заглушил голос Рианны.

Мачеха не хотела разрешать ей самостоятельно ехать в школу, но Лила, как всегда, выиграла спор.

– Именно для этого мы купили ей машину, – с улыбкой сказал отец вчера во время ужина, завершая договор, чтобы у Клариссы не осталось ни единого шанса.

Лила даже немного ей посочувствовала. Кларисса не желала вести себя согласно стереотипу, старалась относиться к падчерице даже лучше, чем к собственным детям, и отчаянно хотела избежать звания злой мачехи.

И вот теперь Лила резко выехала на шоссе, забыв сигнализировать поворот, и краем глаза заметила, что Кларисса открыла рот, чтобы возмутиться, но в последний момент передумала. Одной рукой мачеха вцепилась в ручку над дверью, другой уперлась в приборную панель. Если разогнаться слишком сильно, а потом резко затормозить, Кларисса сломает руку. Соблазнительно. Водить машину в таком юном возрасте очень круто. Когда ее увидят в пансионе, все сразу начнут отчаянно завидовать. Девушка снисходительно улыбнулась Клариссе и сняла обе руки с руля, нащупывая кнопку, которая опускала и поднимала крышу автомобиля. Как раз в тот момент, когда она снова положила руки на руль, из-за угла выехал побитый зеленый «Вольво» – он едва избежал столкновения с Лилой, резко свернув в траву. Это было уже слишком для Клариссы, и ее рука метнулась вперед.

– Камилла! Ты должна все время держать руки на руле. Обе руки.

Лила рассмеялась и положила руки на руль, в то время как крыша уступала место небу. Мачеха называла ее полным именем – забавный способ продемонстрировать власть.

Они уже почти приехали, хотя Лиле казалось, что никогда не доберутся до места, и она вдруг вспомнила теорию Нэнси: длинная подъездная дорога нужна для того, чтобы остановить тех, кто захочет сбежать из пансиона, – ведь потребуются часы, чтобы добраться пешком до шоссе, и к тому времени, когда это произойдет, ты потеряешь всякое стремление к свободе. Но шуршание шин по гравию дарило Лиле приятное тепло, чувство приближения к дому. Холмы, поля, площадка для лакросса, теннисные корты, группа зданий цвета меда…

Все оставалось точно таким же, как два месяца назад, когда она укатила домой на летние каникулы. Разница состояла лишь в том, что в июле все вокруг выглядело усталым, а теперь мир казался новеньким. Стало прохладнее, на всей ее одежде еще сохранились ярлыки, и даже воздух обладал особым потенциалом. Все готово к новому началу. Новая спальня, новые книги, старые друзья. Все новое, но старое. В этом на школу можно положиться.

После целого лета, проведенного дома, в высоком особняке, который отец заселил новой женой и новыми детьми, девушка хотела вернуться на свою территорию. Она наклонилась вперед, чтобы перейти на следующую песню на айподе, полная решимости остановиться возле Дома Рейнольдса под идеальное звуковое сопровождение.

Машина со скрежетом преодолела «лежачего полицейского», на котором она случайно увеличила скорость, пока развлекалась с айподом.

– Камилла, пожалуйста. Просто сосредоточься на вождении. Я сама выберу музыку.

Лила хихикнула. Так она ей и позволит! На самом деле Кларисса не была совсем уж старой. Ей исполнилось тридцать шесть, идеальный возраст для мачехи – недостаточно молодая, чтобы правильно разговаривать с падчерицей, но намного младше отца или матери, из-за чего ей совсем не нравилось, когда ее считали старой. Эта женщина старалась избежать любых стереотипов, но тут не справилась. Всякий раз, когда Кларисса пыталась участвовать в делах Лилы, достаточно было просто заметить, какие старомодные у нее туфли или спросить, каково это – расти в шестидесятые, чтобы поставить ее на место.

Клариссе требовалось успокоиться. Она слишком болезненно реагировала на любую мелкую ошибку в вождении. Впрочем, через двадцать минут она останется одна в чудесном автомобиле с кондиционером и вернется в Лондон, где сможет проводить время со своими настоящими детьми и забыть о существовании падчерицы.

– Ничего себе! – пронзительно завизжала Лила, выпрыгнув из машины, и захлопнула дверцу, даже не заглушив двигатель.

Возле Дома Рейнольдса, в идеальной раме желтой двери, стояла Джорджия Грин – темно-синие брюки от спортивного костюма, спущенные на поясе так, что становились видны загорелые бедра, и крошечная белая майка. Волосы казались еще более светлыми, чем обычно, а запястья украшали браслеты.

Лила обняла одноклассницу, и они принялись радостно подпрыгивать на месте. Грудь Джорджии казалась тугой и полной, вздымающейся от возбуждения – ведь она вновь встретила лучшую подругу. Лила заметила полоску рыжего искусственного загара на ее запястье и попыталась не думать о том, как паршиво проторчать все летние каникулы в Англии. Они с Нэнси договорились молчать о неделе, проведенной вместе в Португалии. И продолжать делать вид, будто Джорджия не поехала с ними из-за того, что должна была присутствовать на «свадьбе в семейном кругу», хотя обе знали, что ее родители не могли позволить себе билеты на самолет.

– Кто еще здесь? – спросила Лила, оглядываясь по сторонам.

– Практически никого, – ответила Грин. – Я вернулась первой. – Она взвизгнула и снова притянула подругу к себе. – Я так рада тебя видеть!

– Со стороны можно подумать, что вы не виделись долгие годы, – послышался голос Клариссы.

Она уже вытащила сумки из багажника «Ауди». Джорджия обернулась на голос и тут только заметила автомобиль. Посмотрела на него, а потом перевела взгляд на Лилу и склонила голову набок.

– Нет!

Подруга постаралась не улыбаться. Ей не хотелось быть такой, но она уже окинула взглядом все новые машины на парковке и пришла к выводу, что у нее самая лучшая.

– Кабриолет «Ауди»? – Джи широко улыбалась.

– Да.

Джорджия подбежала к машине и перелезла через закрытую дверцу на место пассажира.

– Ты просто сука. Настоящая сука. Как…

– Отец слишком балует, – сказала Кларисса, продолжая перетаскивать сумки падчерицы к дому. – Он очень ее любит.

Грин улыбнулась мачехе Лилы своей самой ослепительной улыбкой.

– Как бы я хотела, чтобы мои родители так меня любили! – Она снова улыбнулась и повернулась к подруге.

Джорджия обладала потрясающим качеством – она никому не завидовала, хотя сама никогда не имела ничего нового и хорошего.

– Когда ты приехала? – спросила Лила, опуская лямки майки, чтобы еще сильнее загореть, пока солнце не исчезло.

– Минут пять назад.

– А где твоя мама? – спросила Кларисса, остановившись у двери в пансион. – Я хотела с ней поболтать.

– Она уехала, – покраснев, ответила Джорджия. – Она хотела остаться, но ей пора возвращаться, у нее много работы.

– Я надеюсь, Лила не на них едва не налетела, когда сюда сворачивала! – рассмеялась миссис Найт. – Какая у них машина?

– Кларисса, пожалуйста, ты можешь меня сдать! – крикнула Лила через подъездную дорожку и повернулась к Джорджии: – Нэнси прислала тебе сообщение?

– Да. Нэнси вернется позже. Она сказала, чтобы мы не выбирали кровати, пока она не приедет.

– Ну уж нет!

– Я знаю.

– Ты проверила лист расселения?

– Пока нет, я дожидалась тебя. Но Булочка обещала.

– Я знаю. Ты только представь, что будет, если она передумает? Во всем доме есть только одна комната на три человека, и семестр будет испорчен, если мы не будем жить вместе.

– Но мы единственное трио во всем доме. Комната наша, она всегда была нашей.

– Девочки? Вы идете? – крикнула Кларисса.

Лила театрально вздохнула.

– Прекрати, – сказала Джорджия. – Она не такая уж плохая.

– Почему ты так с ней носишься?

– Вовсе я не ношусь, просто я не испытываю к ней такой же ненависти, как ты. – Грин собрала волосы в пучок.

– Я нормально к ней отношусь. Она хорошая.

– Просто не твоя мама.

Лила ощетинилась. Обычно подруга не заходила на эту территорию. Здесь ее не ждали. В точности как сама Лила не спрашивала про работу матери Джорджии и не комментировала ее поношенную форму.

– Верно. Не моя.

– Ты знаешь, что она беременна?

– Что?

– Сто процентов. Вот почему он купил тебе машину. Подожди пару месяцев и увидишь.

Джорджия выпрямилась в машине и вылезла через борт.

– Позвольте мне помочь, Кларисса, вам не следует таскать то, что она накидала в свои сумки.

Лила склонила голову набок и посмотрела в небо. Дерьмо! Джорджия, конечно, права. Вот почему мачеха капризничала по дороге сюда и почему отец так крепко ее обнимал, когда прощался вчера. Конечно, дерьмо собачье! Еще один. Они уже нашинковали парочку, и теперь детки повсюду суют свои липкие руки, и в доме пахнет раздавленными фруктами. Зачем им еще один? Отцу уже почти пятьдесят. Неужели он не будет чувствовать себя неловко, когда ему придется отвозить их в школу, сверкая лысиной и щеголяя морщинами, когда другие отцы будут молодыми и спортивными? Девушка вытащила самый большой чемодан с заднего сиденья, куда запихнула его, когда складывала вещи в машину. Теперь ей придется самой тащить его по лестнице, Кларисса не может ей помочь.

Когда Лила поступила в «Фэрбридж-Холл» шесть лет назад, они устроили настоящий праздник. Она, ее отец и мать. Заселились в отель накануне вечером и отметили начало ее школьной жизни. Строили планы: что будут делать, когда она в первый раз приедет домой на выходные. В то утро мать высушила волосы Лилы феном и в первый раз позволила воспользоваться косметикой. Отец затащил все вещи по лестнице в спальню, а мама помогла ее украсить, прикрепляя на стену плакаты и странички из журналов, которые они заранее вырезали. Все считали, что ее мама клевая, потому что она оставила им коробку «Харибо»[3] и «Фреддо»[4], а когда уронила сумку, громко выругалась. Позже, когда Лила лежала в кровати и пыталась заснуть на непривычном матрасе, она засунула руку под подушку и обнаружила там мамину косметику.

И с этими мыслями и чувствами – плохими чувствами – она стала теперь подниматься по лестнице, ощущая знакомое жжение в горле. Но это все потом.

* * *

– Ты хочешь подняться через главный вход или по задней лестнице? – спросила Лила, оглядывая груду вещей, лежавшую на ковре в вестибюле. – Я боюсь, чемодан может застрять на задней лестнице. Почему здесь нет лифта?

Джорджия не ответила.

– Что? Что не так?

– Тебе нужно подойти и посмотреть, – негромко сказала Грин. Теперь она стояла, опустив глаза. – Размещение.

– Что происходит?

Подруга выглядела так, словно собиралась сообщить о том, что кто-то умер, и паника начала закипать внутри Найт. Конечно же, это не то, о чем она подумала? Разве такое возможно? Они же все организовали, и им практически обещали!

– Спальня на троих? – тихо спросила Лила. – Проклятье, ты шутишь?

На доске для объявлений осталось полно булавок и дырок от них. На следующей неделе она будет заполнена записями о прослушиваниях, тренировках и матчах. Но сейчас она была пустой, если не считать огромного листа белой бумаги с распределением по спальням.

– Я изучала его, пока ты носила свои вещи, – мрачно сказала Джорджия.

Найт протянула руку и сорвала с доски лист вместе с булавками, которые посыпались на ковер.

– Лила? Что ты делаешь?

Та не ответила. Она смотрела на лист бумаги, держа его двумя руками, словно могла одним взглядом стереть шрифт «Ариал номер двенадцать», если прочитает его достаточное количество раз.

– Дай посмотреть, – сказала Грин и вырвала лист из рук подруги.

Та взвизгнула.

– Проклятье, Джорджия, ты порезала меня бумагой!

Лила подняла руку. Между ее большим и указательным пальцами появилась почти невидимая ранка, которая постепенно заполнялась кровью.

– Извини, – сказала Джорджия. – Несчастный случай.

Найт поднесла руку к губам, слизнула кровь, и ее слегка затошнило.

– Это ошибка, – сказала она. – Вот и все. Просто ошибка.

– А наши имена есть на дверях? Нужно подняться и посмотреть.

Лила помчалась вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки и чувствуя, как сердце отчаянно колотится у нее в груди. Она пробежала по коридору третьего этажа и остановилась перед дверью спальни номер три, которая раньше принадлежала им. Сзади раздавалось тяжелое дыхание догонявшей Джорджии. Они вместе смотрели на имена в маленьких металлических рамках, прикрепленных к двери.

– Это не ошибка, – прошептала Лила.

– Нэнси кого-нибудь убьет, – задыхаясь, сказала Джорджия. – Дерьмо, как такое могло произойти?!

* * *

Нэнси Грейдон неизменно приезжала последней – так бывало в каждом семестре. Она ненавидела «суечение», которое возникало после того, как все начинали распаковывать свои вещи, бегать кругами и обсуждать прошедшие каникулы. Лила и Джорджия наблюдали в широкие окна со стороны фасада пансиона, как подъезжает черный минивэн. Найт подтянула колени к груди и дергала за ниточки, торчавшие из брючин спортивного костюма. В коридоре было холодно, гуляли сквозняки, но они не знали, куда еще пойти. В общем зале собрались хихикающие и болтающие девушки, а заходить в одну из комнат подруги не собирались. Их сумки – дорожные кофры и пакеты Лилы и один аккуратный чемодан Джорджии – остались в коридоре возле их спальни. Точнее, у чужой спальни.

– Она уже здесь, – сделала бесполезное замечание Грин.

Нэнси вышла из минивэна, еще более худая в обтягивающих джинсах, джемпере «Ральф Лорен» с вырезом в виде буквы V и балетках, и небрежно выдала чаевые водителю.

– Где ее вещи? – спросила Лила.

– Она их отправила раньше, – сказала Джорджия, в голосе которой отчетливо прозвучало восхищение. – Что мы ей скажем?

– Я не знаю, – честно ответила подруга.

Уже не в первый раз Лила подумала, как это странно – бояться своей подруги. Она не знала ни одного человека, который мог заставить ее нервничать и чувствовать себя виноватой, как это умела делать Нэнси. Прежде Лила никогда не встречала таких людей.

– Почему вы здесь сидите? – спросила Грейдон, как только вошла. – Давайте поднимемся. Все мои вещи уже в нашей комнате?

Лила посмотрела на Джорджию, рассчитывая, что говорить будет она, но та молчала.

– Привет! – сказала Нэнси, стоя над ними. – Что происходит?

Грин явно не собиралась вставать.

– Спальни, – тихо сказала Найт. – Мы не получили комнату на троих.

Грейдон слегка приподняла брови и склонила голову набок.

– Что?

– Туда поселили только Лилу. Вместе с Хейди Барт и Дженни Макгакин.

Лила с Джорджией уставились в лицо Нэнси, которая осмысливала новую информацию. Что дальше? С этой девушкой никогда не знаешь, рассмеется она или начнет кричать. Или драться.

– Это, – спокойно сказала Нэнси, – неприемлемо.

Теперь

Нэнси

Нэнси пыталась настроиться, чтобы не слышать дыхания Бретта. Она знала, что он не специально дышит громко, но все равно не могла справиться с раздражением. Бретт безупречен, напомнила она себе. Он молод и красив, остроумен и великолепен, и подруги умрут от зависти, когда его увидят. В этом состояло его главное достоинство. Так что громкое дыхание – не такой уж и страшный недостаток.

– Мы можем включить радио? – спросила она, наклонившись вперед, чтобы привлечь внимание водителя.

Возможно, Бретт подхватил какой-то вирус во время перелета. Грейдон подумала о том, чтобы достать из сумочки дезинфицирующее средство и обработать руки, но такое поведение не вписывалось в образ, который она для него создала. Бретт считал ее безбашенной. Приятный контраст со слишком нервной женщиной, с которой он встречался в Бостоне. Подружки изрядно повеселятся, когда узнают, что кто-то может подумать, будто она способна расслабиться. Но в Штатах нет необходимости требовать, чтобы за ней заехали домой перед тем, как отправиться на свидание, – это делало ее беспечной и очень ей нравилось. Прежде она так себя не вела.

Ее часто дразнили, когда она училась в школе и в университете, – за то, что она слишком организованная, что у нее ОКР[5]. Ей действительно нравилось приходить вовремя и завершать любые задания по расписанию. И она так и не поняла, почему это качество вызывало у всех смех и какое отношение оно имеет к расстройству нервной системы. Учителя снисходительно улыбались, когда Нэнси слишком рано сдавала домашние задания, и, почти как все остальные, смеялись, когда Лила неизменно опаздывала.

– Значит, Лондон, – сказал Бретт, глядя на пролетающую в окне дорогу. – Не могу поверить, что я действительно здесь нахожусь.

Нэнси накрыла его руку ладонью, пытаясь найти нечто привлекательное в его восхищении пригородами Западного Лондона.

– Это пригород. И здесь ужасно.

– А мне нравится, – просто ответил спутник и вновь прислонил свой идеальный лоб к стеклу.

Они опоздают. Ну не в буквальном смысле – приглашение на восемь предполагало появление в восемь тридцать. Но они не будут точными. Им не удалось найти машину, которую Грейдон забронировала, чтобы сразу выехать из аэропорта. Бретт прохаживался по парковке, пытаясь отыскать имя Нэнси на табличке, бодро таская за собой все, что ему могло потребоваться для путешествия – выходные с Джорджией, а потом неделя в Париже, – в маленьком рюкзаке. Нэнси прикусила губу, чтобы не закричать. Она вела себя почти безупречно все то время, что они провели вместе, но чувствовала, как в ней растет протест и как она уже готова взорваться – неизменное спокойствие спутника бесило ее.

Впрочем, она знала, что проблема не в такси. Ее тревожила предстоящая встреча Бретта с подругами. Он расспрашивал о них в самолете, хотя она надела маску для глаз, вставила беруши и намазала кремом руки – с тем же успехом можно было повесить табличку «Не беспокоить». Ее также волновало, что он мог предложить ей вступить в клуб «В миле над землей»[6], чего ей категорически не хотелось делать. Бретт был молод и никогда не покидал Америки. Он даже почти не летал на самолете. И дурацкая идея вполне могла привлечь его. Но он удивил ее, когда не стал поднимать эту тему. Зато умудрился задать правильный вопрос: «Ты нервничаешь из-за встречи с подругами?» Нэнси ответила: «Да», и ее удивило удовольствие, которое она получила, сказав правду. Ну, во всяком случае, часть правды.

Однако потом Бретт все испортил.

– Тебя беспокоит, что они начнут рассказывать жуткие истории о школе? – Он улыбался, демонстрируя два ряда идеальных зубов – работа американских дантистов.

У Грейдон сжалось все внутри, и она коротко рассмеялась, надеясь, что он не поймет, как близко подошел к правде. Все хорошо, снова и снова повторяла она себе во время полета. Прошло двенадцать лет. И нет никаких причин для того, чтобы правда вышла наружу.

Нэнси открыла рот, чтобы попытаться что-то объяснить, но, как это случалось всякий раз, когда она начинала рассказывать о своей дружбе с Лилой и Джорджией, ей не удалось произнести ни слова.

– Нас связывали очень необычные отношения, – только и сумела выговорить она – и слова закончились.

– Я понял, – ответил Бретт. – Вы учились в школе-интернате. И вместе выросли. Такие вещи обычно связывают на всю жизнь.

Тут Нэнси едва не рассмеялась. Так близко к правде и все же – как далеко!

Чушь, которую передавали по радио, была приятно универсальной. Будь это такси от ее квартиры до офиса в Бостоне или из аэропорта до дома Джорджии в Ноттинг-Хилле, в эфире неизменно возникала чрезмерно веселая парочка, которая несла какую-то ерунду, и их беседу оживляла старая поп-музыка. Бретт провел рукой по бедру Нэнси.

– Детка?

– Да?

– Ты как, нормально?

Неужели она могла дать ему честный ответ на такой вопрос на заднем сиденье машины, которую вел совершенно незнакомый человек? Но даже если забыть о водителе, правдивый ответ на вопрос Бретта представлялся маловероятным. Он был не из тех, с кем можно вести настоящий разговор. Ему нравились незначительные и легко решаемые проблемы. Нэнси всегда заранее заботилась о том, чтобы ей требовалось заменить электрическую лампочку, рассказать о второстепенной дилемме на работе или создать искусственный кризис в отношениях раз в две недели, чтобы он не оставался без дела.

Она словно оставляла для него дорожку из хлебных крошек, по которой он шел, и ему казалось, будто с каждым разом расстояние между ними сокращается. Она старалась казаться уязвимой настолько, чтобы поддерживать у него интерес к себе, одновременно оставаясь вызовом, не дающим ему заскучать.

Функция Бретта состояла в том, чтобы являться приятным отвлечением, а также в исцелении ее от неудобного стремления к физиологии секса. Мастурбация, к которой Грейдон относилась почти как к науке, оставалась неутешительно неудовлетворительной. Что-то внутри, что-то отбившееся от основной части души, нуждалось в коже и прикосновениях другого человека. Таким и стал Бретт. Ей нравилось его успокаивающе плотное тело, к тому же он был достаточно красив, чтобы его не отпугивало богатство Нэнси. У него имелись собственные друзья, и он редко жаловался, что она допоздна задерживается на работе. Если коротко, идеальный сожитель, но не более того. Нэнси планировала избавиться от этого мужчины через шесть месяцев, следуя своей обычной схеме, но тут получила по электронной почте письмо от Джорджии.

Она читала в постели. Бретт доставил ей удовольствие ртом, что искренне любил делать, а потом заснул рядом. Она вытащила телефон из-под подушки, чтобы проверить его в последний раз, и обнаружила сообщение. Без темы. Всего несколько слов – просьба вернуться домой.

Нэнси не знала, что именно в письме убедило ее поехать. Не в ее правилах было мчаться через половину мира, получив одно-единственное сообщение по электронной почте. К тому же Джорджия любила из всего устраивать драму. Она постоянно выдумывала разные истории, когда они учились в школе, воображала подростковые беременности у одноклассниц и лесбийские увлечения учительниц.

Но в этом послании Джорджии содержалось нечто необычное. Нэнси его стерла, а потом удивленно смотрела, как ее пальцы, будто по собственной воле, набирают сайт «Бритиш эйруэйз» и бронируют два билета первого класса до Лондона.

– У меня все хорошо, – ответила Грейдон Бретту, понимая, что пауза получилась слишком длинной. – А ты как?

– Сгораю от нетерпения, так мне хочется поскорее увидеть твоих подруг. Мне хочется, чтобы они рассказали о тебе все.

Однако правда состояла в том, что о Нэнси не существовало забавных историй. Она не напивалась до потери сознания, не сбривала брови и не танцевала у шеста в стрип-клубах. Никаких свиданий на одну ночь или телефонных разговоров в пьяном безобразии. Все, что она рассказывала Бретту, каждый анекдот, в котором она выглядела глупо, каждая история не имели к ней никакого отношения. В течение восемнадцати месяцев, что они встречались, она поведала ему дюжины сказок о своей жизни в Англии, но на самом деле главными действующими лицами в них были Лила и Джорджия.

Конечно, у Грейдон имелась собственная жизнь. Она напивалась, употребляла наркотики и трахалась с теми, с кем трахаться не следовало. Но все эти эпизоды не являлись ошибками. Нэнси все продумывала и планировала заранее. Именно так устроена ее жизнь. Легкомысленная, непринужденная и глупая особа, которая нравилась мужчинам, была полностью вымышленной. И она едва не испортила эту иллюзию в аэропорту. Бретт предложил воспользоваться «Убером», потому что заказанное такси не приехало.

– А в Лондоне есть «Убер»? – спросил он.

Нэнси не уловила шутки и резко ответила ему, но сразу поняла свою ошибку и постаралась отыграть все назад – во всяком случае, она очень на это рассчитывала, – обняв его за плечи и прижавшись к нему. Казалось, Бретт не заметил, как сильно бьется ее сердце у его груди. Она не хотела «Убер». Нэнси заказала изящный лимузин неделю назад, потому что приехать во дворец Джорджии в Ноттинг-Холле на грязном «Приусе» не входило в ее планы.

– У тебя все нормально? – повторил Бретт свой вопрос, и его темные глаза наполнила тревога.

Утешительный приз за приезд для спасения Джорджии и Лилы состоял в том, что Грейдон будет наблюдать, как они знакомятся с Бреттом. Они охренеют, как только его увидят. И дело не в том, что он моложе, хотя и это не помешает. Дело в мощи его рук, в его широких плечах и полных губах, всегда готовых смеяться. Он был безупречен. В темно-оранжевом уличном свете Нэнси напомнила себе еще раз взглянуть на него. Ей не терпелось увидеть Бретта, агрессивно красивого, с классической внешностью, стоящего рядом с их молочно-бледными английскими мужьями в темно-синих костюмах и со слабыми подбородками.

Бретт предложил переодеться – однако Нэнси знала, что Джорджия не одобрит его футболку и джинсы, поэтому сказала, чтобы он этого не делал. Она хотела, чтобы подруги увидели его поджарые предплечья и мощные бицепсы, когда он будет передавать салат. Хотела, чтобы позже, когда они лягут спать, они думали о том, как их руки обнимают широкие плечи Бретта или как они сжимают ногами его талию.

Она думала о полных сочувствия взглядах, которые бросала ей Лила, когда выходила замуж за Ру, и о неприятных свиданиях вслепую, на которые ее отправляла Джорджия перед тем, как она уехала в Америку. На ее губах появилась улыбка.

– У меня все о’кей. Честное слово. Просто возвращаться так странно.

– Ты взволнована из-за встречи с подругами?

– Очень взволнована, – солгала Нэнси. – И немного нервничаю. Я хорошо выгляжу?

Бретт отстегнул ремень безопасности, повернулся и поцеловал ее в губы. Глупый, театральный жест, который она обычно ненавидела.

– Ты выглядишь изумительно. – Он улыбнулся. – Мне не терпится сообщить им наши новости.