– Что – итак?

— Я всегда так думаю, — отрезал Уиздом. — Всякий раз я обязан предполагать самое худшее.

— Я имею в виду, что…

— Ты имеешь в виду!.. — Уиздом непрерывно вышагивал среди заваленных оборудованием лабораторных столов, мечущихся техников и стрекочущих компьютеров. — Это существо умудрилось прожить в своей семье восемнадцать лет, а они его так и не поняли. Они знают, что он может делать, но даже не представляют — как.

— Так что, в конце концов, он может?

— Он заранее предугадывает события.

— Как это?

Уиздом выхватил из-за пояса и швырнул на стол энергетический хлыст.

– Итак, что же все-таки случилось прошлой ночью?

– И сколько вариантов тебе известно на данный момент?

— Сейчас увидишь. — Уиздом подал знак одному из техников, и закрывающий смотровое окно прозрачный щит скользнул на несколько дюймов в сторону. — Застрели его!

– От трех до одиннадцати, – она сдула со лба падающие на глаза волосы.

Бейнс недоумевающе мигнул.

— Но ты же сам сказал — через сорок восемь часов?

Выругавшись, Уиздом схватил трубку, прицелился в спину неподвижно сидящему человеку и нажал на спуск.

– Ну, пускай будет два. По крайней мере, за одним только завтраком маме успели позвонить два разных человека.

В центре камеры вспыхнул и разлетелся облаком серого пепла розовый шар.

Да, видимо, телефоны сегодня за завтраком звонили по всему чертову городишку. Диана ведь, скорее всего, не просто так предпочла остаться дома. По мере того как народа на школьном дворе прибывает, за моей спиной со всех сторон раздается шушуканье, и я чувствую, как на меня с нескрываемым любопытством бросают взгляд то с одного, то с другого конца. Видимо, изрядная порция гелия таки не помешала черепу растрезвонить о случившемся по всей округе. В глубине души я искренне желаю ему подцепить в своей больнице какую-нибудь омерзительную заразу – не только потому, что этот испорченный телефон разбередил мои старые раны, но и потому, что с каждой секундой этого малоприятного разговора между мной и Кэт мое решительное намерение сегодня наконец рассказать ей о нас с Николасом тает, как кубик льда над газовой горелкой. И это утро все меньше и меньше кажется мне добрым.

— О, Господи! — выдохнул Бейнс. — Ты…

– Ну, давай, не тяни, – со свойственной ей настойчивостью продолжает Кэт. – Что произошло-то?

Он не договорил. Золотой фигуры не было на прежнем месте. В тот момент, когда Уиздом выстрелил, человек с невероятным проворством отпрыгнул в угол камеры. Сейчас он возвращался, сохраняя на лице обычное равнодушное выражение.

– А ты знаешь, что ты так же падка до бульварных сплетен, как и все столь милые тебе окружающие?

— Это уже пятая попытка, — признался Уиздом. — В последний раз я и Джимисон выстрелили одновременно. Оба промазали. Похоже, он точно знал, когда будет сделан выстрел. И куда он придется.

– Ты не так понял, Фил, – поднимает она руки в свою защиту. – Ничего странного не вижу в том, что она якобы натравила собаку на этого парня! Я еще хорошо помню, как она тогда разговаривала с ящ…

Бейнс и Уиздом переглянулись. У обоих возникла одна и та же мысль.

– Кэт, мы с ним встречаемся.

— Но даже чтение мыслей не могло ему подсказать, куда ты выстрелишь, — размышлял Бейнс. — Когда — возможно. Но не куда. Сам-то ты мог бы заранее определить, куда попадешь?

Пусть это был и не самый деликатный способ заставить ее замолчать, но челюсть Кэт захлопнулась с такой скоростью, словно по ней хорошенько вдарили. Ее брови сходятся к переносице, образуя еле заметную складку поперек лба, и несколько мгновений она смотрит на меня, не в силах поверить в то, что услышала.

— Разумеется, нет. Стрелял я навскидку, почти наугад. Надо провести такой эксперимент. — Он поманил ближайшего техника. — Срочно пригласите сюда команду конструкторов. — Он схватил карандаш и принялся что-то набрасывать на листе бумаги.

– Ты шутишь, – наконец выдавливает из себя она.

Пока изготавливали стенд для предстоящего эксперимента, Бейнс встретился с невестой в главном вестибюле здания североамериканского отделения ЦУБ.

– Ничуточки.

— Как продвигается работа? — поинтересовалась Анита Феррисон, высокая голубоглазая блондинка. В свои неполные тридцать она выглядела весьма привлекательной; чувствовалось, что внешности она уделяет немало времени. На ней было строгое платье и накидка из отливающей металлом ткани с черными и красными полосами на плече — эмблемой сотрудника класса «А». Анита возглавляла отдел семантики.

– И давно?

— Надеюсь, на этот раз что-нибудь интересное?

– Приблизительно неделю.

— Весьма. — Бейнс взял ее под руку и провел через вестибюль в глубину слабо освещенного бара. Мягко звучала одобренная цензором-компьютером мелодия. В полумраке от стола к столу скользили безмолвные роботы-официанты.

– С ним? Ты хочешь сказать, с ним? – Она оглядывается, будто в поисках поддержки или, наоборот, удачной возможности удрать. Когда она вновь поворачивается, ее глаза мечут огонь и молнии. – Черт подери, Фил, мне ты мог бы сказать и раньше!

Пока Анита потягивала заказанный ею «Том Коллинз», Бейнс вкратце поведал о последней операции.

– Не хотел сглазить, – отвечаю я. – Я сам еще не был в этом уверен.

Не то чтобы это было до конца правдой, хотя по крайней мере почти наполовину, – однако, судя по выражению лица Кэт, сколько ее ни проси – она в это не поверит. Я делаю глубокий вдох, считаю до трех и продолжаю:

— А может, он создает вокруг себя поле, отклоняющее энергетические лучи? — медленно спросила Анита. — Ведь был же такой вид, способный изгибать пространство усилием мысли.

– К тому же я боялся, что ты подумаешь, что он станет мешать нашей дружбе или что-то в этом роде.

— Психокинез? — Бейнс беспокойно забарабанил костяшками пальцев по столу. — Сомнительно. Этот может предугадывать, но не контролировать. Он не в состоянии остановить или искривить луч, но может заранее отойти в сторону.

– Идиот.

— Так он что — скачет между молекулами? Бейнс сейчас был не расположен к шуткам.

– Ну, прошу прощения.

— Случай серьезный. Вот уже полвека, как мы успешно справляемся с этими тварями. Срок немалый. За это время, помимо бессчетного количества всевозможных «пустышек», обнаружено восемьдесят семь видов дивов — настоящих мутантов, способных размножаться. И вот теперь восемьдесят восьмой. Пока все шло благополучно, но этот…

– Да чтоб тебя, – Кэт засовывает руки в карманы джинсов и опускает взгляд, но потом снова поднимает голову и трясет ею из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать ненужные мысли. – Это нужно переварить.

— Что в нем такого особенного?

По крайней мере, на данном этапе мне удалось избежать обвинений в предательстве, упреков в коварной измене лучшему другу, приступов ревности, ненависти и обильного слезопролития, что уже само по себе неплохо. Но все равно я не чувствую себя в своей тарелке, глядя на лицо Кэт, которое и не скрывает, как в ее голове одна за другой проносятся мысли. Позади меня с грохотом ружейного залпа об асфальт ударяет спелый каштан. Я вздрагиваю.

— Во-первых, он восемнадцати лет от роду. Само по себе неслыханно, чтобы родственникам удавалось прятать дива так долго.

Кэт задирает голову вверх.

— Но в денверской колонии встречались женщины и постарше. Ну помнишь, те, с…

– Ну и как он?

— Они содержались в правительственном лагере. Кому-то из высших чинов, видишь ли, взбрела в голову идея разводить их для дальнейшего использования в промышленности. В течение ряда лет мы вынуждены были воздерживаться от их уничтожения. Но Крис Джонсон — совсем другое дело. Те твари в Денвере находились под постоянным надзором, тогда как он жил и развивался совершенно самостоятельно.

– Ты сейчас ожидаешь от меня объективного мнения?

— Мне кажется, не стоит рассматривать каждый новый вид дивов как скрытую угрозу для человечества. Возможно, он безвреден или даже полезен. Полагал же кто-то, что можно использовать тех женщин в общественно полезном труде. Может быть, и у него есть что-то, что будет способствовать развитию нашей расы.

– Да перестань ты меня передразнивать! – Она тыкает меня пальцем под ребра. – Я из тебя клещами должна вытаскивать? Между прочим, за тобой еще должок, так что давай уже, выкладывай. Это он тебя подцепил или ты его?

— О чем ты говоришь? Чьей расы? Он же не человек. Помнишь старый анекдот: операция прошла успешно, но пациент, к сожалению, скончался? Если мы попытаемся использовать мутантов себе во благо, то им, а не нам будет принадлежать Земля. И не обольщайся, мы не сможем посадить их на цепь и заставить служить себе. Если они действительно превосходят хомо сапиенс, то в скором времени вытеснят нас.

Глядя на то, как она улыбается во все тридцать два зуба, я жалею, что так недооценил ее и, что еще хуже, выставил перед Николасом в не самом лучшем и притом неверном свете, но последовать минутному порыву пасть на колени и молить о прощении все же не осмеливаюсь и потому решаю зайти издалека, начав с того дня, когда мы столкнулись в библиотеке. Впрочем, попытка рассказать все накопившееся от начала до конца терпит сокрушительное поражение.

— Иными словами, мы легко распознаем хомо супериор.[5] Это будет вид, который мы окажемся не в состоянии устранить.

– И вы что, действительно любите друг друга? И как это – это хорошо? Просто волшебно? – Кэт прыгает вокруг меня, как заведенная. – Вы поженитесь и заведете детей? А кто из вас будет мамой?

— Вот именно.

Камень падает с моего сердца, и я готов расцеловать ее за одно то, что сейчас ей довольно моего смеха, и мне не придется говорить о том, что ни о какой любви между нами пока еще и речи не было, что он до сих пор ни разу не коснулся губами моих губ, о том, как ненормально то, что мои губы знают каждый миллиметр его тела, кроме поцелуя. О том, что под взглядом его глаз, от прикосновения его пальцев я теряю последние остатки уверенности и так не обретаю их вновь, и каждый шаг в наших отношениях дается мне как шаг по ветхому подвесному мосту над пропастью, уходящей на километры вглубь под моими ногами.

Но поскольку из поля зрения Кэт никогда не ускользает, что меня охватывают подобные мысли, я поспешно перевожу разговор на более поверхностные темы.

— И, столкнувшись с очередным мутантом, ты всякий раз опасаешься, что перед тобой хомо супериор. Но это глупо. Откуда тебе знать, что он не хомо спецификус? Всего лишь хомо с некоторыми отклонениями, полезными для нас. Чтобы выяснить это, приходится истреблять новый вид. А вдруг он окажется для человечества невосполнимой потерей?

– Он думает, что тебе не понравится.

— Неандертальцы наверняка так же думали о кроманьонцах. Подумаешь, умеют мыслить символами и придавать более законченную форму кускам кремня. — Разговор явно задел Бейнса за живое. — Эта тварь отличается от нас гораздо значительнее, чем неандерталец от кроманьонца. Он может предугадывать будущее. Надо полагать, это и помогло ему так долго скрываться. Он управляется с любой ситуацией гораздо лучше, чем любой из нас. Поставь себя на его место: ты в совершенно пустой камере, и по тебе ведется прицельная стрельба. Смогла бы ты остаться в живых? В определенном смысле, он достиг максимальной приспособляемости к окружающей среде. Если он и впредь не ошибется, то…

– Ну и дурак, – фыркает она. – Я ж его совсем не знаю.

Его перебил укрепленный на стене громкоговоритель: «Мистер Бейнс, немедленно пройдите в лабораторию номер „три“».

– Это ненадолго. Он вот-вот появится.

Рассмеявшись, она дружески ударяет меня по плечу.

Бейнс резко отодвинул стул и вскочил на ноги.

– Да ну тебя! Ты что, всерьез считал, что я начну возмущаться? А в постели у вас как?

— Если хочешь, пойдем со мной. Полюбуешься нашим новым приобретением.

Только она может задать два настолько несочетаемых вопроса одновременно.

Посмотреть на необычный эксперимент собралось более десятка служащих ДУБ высшего ранга. Солидные седовласые мужи окружили и внимательно слушали тощего юношу в белой сорочке с закатанными рукавами. Юноша объяснял принцип действия сложного сооружения из металла и пластика, установленного в центре обзорной платформы. Устройство представляло собой опутанный разноцветными проводами куб с многочисленными прорезями и выступами.

– Где у нас как?

— Для него это будет первым настоящим испытанием, — отрывисто вещал юноша — Стенд позволяет вести стрельбу совершенно случайным образом. По крайней мере настолько случайным, насколько это возможно при современном уровне развития науки и техники. Использование новейших технологий позволило…

– На полу, на скамейке ну или где там у вас было. Только не рассказывай мне, что не было. Ну так как он? – Внезапно замолкнув, она смотрит на меня серьезными, широко распахнутыми глазами. – Или все-таки не было?

— Так как же все-таки действует эта штука? — перебил оратора Бейнс.

– Было, конечно, было.

— Как видите, наша установка снабжена десятью стволами. — Юноша достал из нагрудного кармана карандаш и указал им на торчащие из куба металлические трубки. — Каждый ствол может перемещаться в двух перпендикулярных плоскостях и приводиться в движение автономной гидросистемой. Помимо гидронасосов и гидромоторов, в корпусе установки находится генератор случайных чисел. Он выполнен на отдельной печатной плате и соединен с устройством ввода компьютера. — Не переставая тараторить, молодой человек тыкал заменившим ему указку карандашом в различные части конструкции. Его физиономия прямо-таки сияла от гордости за свое детище. — Руководствуясь только случайными величинами, компьютер управляет наведением стволов и отдает команды на открытие и прекращение стрельбы, опять же, отдельно для каждого ствола.

– Ну вот, – успокоенно шепчет она и добавляет уже своим прежним тоном: – Так как оно?

– Послушай…

— И никому не известно, когда и в каком направлении будут палить ваши пушки?

– Ну вот только не надо скромничать, пожалуйста! Я тебе все про нас с Томасом рассказывала.

— Абсолютно никому. — Юноша расплылся в самодовольной улыбке.

– Вовсе, между прочим, не все. Все, что я от тебя слышал, было следующее: что вы один раз переспали, и только один; что было неплохо и что ты замечательно кончила. Вот теперь – все.

— Что нам, собственно, и требовалось, — удовлетворенно потер руки Уиздом. — Чтение мыслей ему не поможет, во всяком случае, на этот раз.

– Ну, кончила, – потупившись, повторила Кэт. – Правда, уже в одиночку.

Пока техники монтировали установку, Анита прильнула к смотровому окну.

Ее смех рассыпается по двору искрами взорвавшейся новогодней петарды. Бок о бок мы направляемся к школьным дверям, стараясь особенно не спешить.

— Это он?

— Что-то не так? — в притворном удивлении поднял брови Бейнс.

У Аниты пылали щеки.

– Как бы то ни было, – продолжаю я, – в деталях ты мне ничего не рассказывала, и меня они не особенно интересовали, а то бы я, наверное, спросил.

– И я бы, между прочим, рассказала.

— Я полагала, что он… так же безобразен, как и все остальные. О, Господи, да он прекрасен! Будто золотая статуя! Будто божество.

– До последнего вздоха, в этом я даже не сомневаюсь, но вот я не стану, договорились? Мы спим друг с другом, это замечательно, и хватит на этом.

Бейнс рассмеялся.

– «Спим друг с другом» звучит несколько… суховато?

— Опомнись, Анита, ему только восемнадцать. Он слишком молод для тебя.

– Все остальное звучит слишком пошло.

Женщина у окна пропустила насмешку мимо ушей.

– Пошло – это, по крайней мере, интереснее. – Она внезапно останавливается и снова трясет головой. – Нет, не могу поверить. Ты и Спринтер. Какая сенсация, а?

— Ты только взгляни на него. Восемнадцать? Ни за что бы не поверила.

– Сделай мне одолжение – постарайся отнестись к нему доброжелательно, хорошо? – перебиваю я. – Если моя лучшая подруга не примет моего молодого человека, то можешь себе представить, в какое положение я попаду.

На полу, в центре камеры, в позе созерцания сидел Крис Джонсон: голова слегка наклонена, руки сложены на груди, ноги поджаты. В мертвенном искусственном свете его мощное тело переливалось всеми оттенками золота.

– Вот только не беспокойся по этому поводу. Я специально порепетирую свою самую очаровательную улыбку. Вот так сойдет? – Она растягивает губы так, как будто их тянет в разные стороны мускулистый стоматолог. Когда до меня доходит, что улыбка предназначена не мне, а кому-то, кто стоит за моим плечом, я оборачиваюсь, и мое сердце уходит в пятки от того, что я вижу приближающегося к нам Николаса.

— Разве не занятный экземплярчик? — пробормотал Уиздом. — Ну да ладно, пора начинать.

– Я все про вас знаю, – затараторила Кэт, не успел он даже остановиться. – Все до последней грязной подробности!

— Вы собираетесь убить его?

Кто-то мучительно застонал. Кто-то – это я.

— Во всяком случае — попытаемся.

– А именно? – невозмутимо спрашивает Николас.

— Но он же… — Закончить фразу она осмелилась не сразу. — Он же не монстр. Он не похож на прочих безобразных тварей с двумя головами или с глазами насекомых. Или на тех мерзких созданий из Туниса.

– Я требую денег за хранение молчания.

— Ну и что с того? Что прикажешь с ним делать?

Проходит несколько секунд, за которые между ними пробегают искры натиска и капитуляции; оба нащупывают в своей тактике золотую середину, стараясь угадать приоритеты другого и впервые определить границы личного пространства того, кто теперь оказался напротив.

— Не знаю. Но нельзя же так запросто его убить. Это бесчеловечно.

– Конкретизируйте ваши требования.

– Пятьдесят тысяч.

Механизмы куба ожили. Стволы дернулись и беззвучно заняли исходные позиции. Три ствола втянулись в корпус установки, остальные полностью выдвинулись. Без всякого предупреждения был открыт огонь.

– Мелкими рваными купюрами?

Веером разлетелись энергетические лучи, превратив камеру в огненный ад. И в этом аду, среди яростных вихрей, заметался золотой человек. Он легко, словно виртуозный танцор, двигался между кинжалами розового огня. Вскоре клубящиеся облака пепла скрыли его от глаз наблюдателей.

– Крупными целыми шариками вишневого мороженого.

— Прекратите! — взмолилась Анита. — Ради Бога, остановитесь! Вы убьете его!

– Это выполнимо.

Немного помедлив, Уиздом кивнул операторам. Их ловкие пальцы забегали по клавишам пульта управления, движение стволов замедлилось и прекратилось. Наступила тишина, затем раздался громкий щелчок — заработало вытяжное устройство.

В центре камеры стоял покрытый сажей, опаленный, но живой и невредимый Крис Джонсон.

Договоренность достигнута. Оба торжествующе улыбаются. Еще один камень с моего несчастного сердца.

– Тебя уже приняли в узкий круг семьи с тяжелыми расстройствами психики? – первой спрашивает Кэт.

— Нет, заключил Уиздом, — телепатия здесь ни при чем.

Николас качает головой.

Собравшиеся переглянулись.

– По крайней мере, моя мама не прочь бы, – вмешиваюсь я. – Она сказала, что с радостью бы с тобой познакомилась.

— Что же тогда? — прошептала Анита. Ее била дрожь, лицо побледнело, голубые глаза округлились.

Он смотрит на меня с недоверием.

— Он может предугадывать, — предположил Уиздом.

– Она знает, что мы…

— Не обманывай себя, — пробормотал Бейнс. — Он не предугадывает.

– Да.

— Конечно, не предугадывает, а все знает наперед, — неохотно кивнул Уиздом. — Он предвидел каждый выстрел. Интересно, способен ли он вообще ошибаться?

– И ничего?

— Но мы же схватили его, — напомнил Бейнс.

– Ей еще никогда не было по этому поводу «чего». Она… несколько не такая, как большинство матерей. Как мне кажется.

— Ты говорил, он сдался добровольно. Вышел после того, как район был полностью оцеплен.

– Да, я уже наслышан, – Николас покусывает нижнюю губу. – Знакомство с ней, как говорят, не всегда… способствует улучшению репутации.

Бейнс вздрогнул.

– Переспать с ней не всегда способствует улучшению репутации, – сухо возражает Кэт, – но для тебя такой опасности не возникает.

— Да, после.

– Ты в этом абсолютно уверена?

— Вот ты и ответил. Он не мог вырваться, потому и вернулся. — Уиздом криво усмехнулся — должно быть, оцепление в самом деле было безупречным. И он, конечно, знал об этом.

– Чэтэдэ.

— Если бы имелась хоть малейшая брешь, — буркнул Бейнс, — он бы знал… и проскочил.

– Что?

Уиздом отдал приказ группе вооруженных охранников:

– Что и требовалось доказать.

— Отправьте его в камеру быстрой смерти!

– Пока еще только требуется, – ухмыляется Николас и обводит взглядом толпу, при этом не выпуская Кэт из поля зрения. – Но, если позволишь, без свидетелей.

— Вы не посмеете!.. — воскликнула Анита.

– Мне кажется, об этом следует договариваться лично с Глэсс, – парирует она.

— Он слишком опередил нас в развитии. Нам за ним не угнаться. — Глаза Уиздома горели. — Мы можем лишь предполагать, что нас ждет в будущем. Он знает. Не сомневаюсь, что это знание принесет ему ощутимую пользу в газовой камере. — Он нетерпеливо махнул охранникам. — Разложите его на составные части. Да пошевеливайтесь!

– Тогда предоставь это мне.

— Вопрос лишь в том, сумеем ли мы разделаться с ним, — задумчиво произнес Бейнс.

Казалось, на мгновение он замер, будто в сомнениях, что делать дальше. Возможно, ему мешает, что со всех сторон на него уставились, – ведь откуда ему знать, что на самом деле уставились на меня, ведьминого сынка с чертовкой-сестренкой.

Охранники заняли исходную позицию перед дверью камеры. Двигались они четко и слаженно, как единый, хорошо отрегулированный механизм. У каждого за плечами были годы интенсивных тренировок и работы в ЦУБ. С контрольного поста поступила команда отпереть замки. Дверь распахнулась. Держа наготове энергетические хлысты, два охранника осторожно вошли внутрь…

– А как насчет того, чтобы вместе куда-нибудь выбраться? Я могу попросить отца, чтобы он дал мне свою машину.

Крис неподвижно стоял спиной к открывшемуся проходу. Передние охранники разошлись в стороны, пропуская остальных. Затем…

– У тебя есть права? – с удивлением оборачиваюсь я.

Анита вскрикнула. Уиздом выругался. Золотой человек стремительно развернулся, пронесся сквозь тройной ряд солдат и выскочил в коридор.

Он кивает. Мне неприятно от того, что я вновь в лоб сталкиваюсь с тем, что Николас старше меня более чем на год и так сложилось, что он попал на класс младше своих ровесников. То, что у него есть права, лишь подчеркивает, что он более опытен – или, по крайней мере, я его таким вижу.

— Пристрелите его! — закричал Бейнс.

– Сегодня?

Оторопевшие охранники пришли в себя. Коридор озарили вспышки, но человек бежал, искусно лавируя среди них.

– Нет, но как-нибудь при случае. Мне еще надо заслужить это – отец не очень-то любит предоставлять свой личный транспорт кому-то в пользование.

— Бесполезно, — спокойно сказал Уиздом. — В него невозможно попасть. — Он принялся вводить какие-то команды в главный компьютер Управления. — Будем надеяться, это поможет.

– Отличная идея, – подает голос Кэт. – Рыцарь на белом коне увезет нас из мрачной серости этого маленького вымершего городка!

— Что… — начал Бейнс, но тут беглец ринулся прямо на него. Бейнс отпрянул в сторону. На мгновение прекрасное золотое лицо оказалось прямо перед ним, затем человек пронесся мимо и скрылся за поворотом коридора. Беспорядочно стреляя, за ним устремились охранники. В недрах здания загрохотали крупнокалиберные винтовки, защелкали дверные замки.

– Именно это он и сделает, но для начала ему предстоит податься в мрачную серость этой маленькой, но еще не вымершей школы, – Николас смотрит на часы. – Мне пора. Увидимся на математике.

— О, Господи! — выдохнул Бейнс. — А кроме как бегать, он еще что-нибудь может?

Он поворачивается и через несколько шагов уже теряется в толпе учеников, спешащих в школу. Внутри меня все сжимается, будто просит, чтобы он хотя бы обернулся, хоть один раз, помахал мне, сделал что-нибудь. Как хорошо знать, что Кэт рядом. Кэт обнимает меня за талию и притягивает к себе. Нас, как неприкасаемый остров, огибает бурное море спешащих со всех сторон детей.

— Я распорядился перекрыть все выходы, — сообщил Уиздом. — Он где-то в здании, но наружу ему не выбраться.

– И он всегда так просто уходит, не попрощавшись?

– Да.

— Если осталась хоть одна лазейка, он уже знает о ней, — предупредила Анита.

– Не целует тебя.

— Все учтено. Один раз мы его взяли, возьмем и сейчас.

– Нет.

Появился робот-посыльный и, учтиво поклонившись, вручил Уиздому пакет.

– На твоем бы месте я наста…

— Заключение аналитического отдела, сэр.

Происходит что-то странное.

Уиздом торопливо вскрыл пакет.

Все вокруг замолкает. Воздух становится жидким стеклом и обдает нас расплавленными волнами. Мы встречаемся взглядом с Томасом, который, покраснев от злости, стоит у ворот, привязывая свой велосипед, и его трясет от сдерживаемого гнева, который хлещет из его глаз, налитых, как два маяка. И через открытую дверь я вижу, как в коридоре школы стоит Вольф, бледный, как полотно, и худосочной рукой сжимает перила. Столкнувшись с ним, поток голов распадается надвое, как пена прибоя, обрушившаяся на прибрежную скалу. Я стою, словно окаменелый.

— Сейчас мы узнаем, как он мыслит. — Продолжая говорить, он развернул ленту и пробежал текст глазами. — Не исключено, что у него есть своя ахиллесова пята. Он всего лишь предвидит будущее, но не способен его менять. Если впереди только смерть, ему не спа…

– Кэт? – шепчу я.

Уиздом умолк на полуслове. Немного поколебавшись, протянул ленту Бейнсу.

Сердце замерло – так, скорее всего, описала бы это состояние Глэсс. Но я ощущаю его по-другому. Оно отдаленно напоминает, как чешутся шрамы перед наступающей грозой. Я не могу ручаться, это лишь предчувствие, лишь какой-то природный инстинкт. Но именно в этот момент закрутилась какая-то шестеренка, безудержно и необратимо. Перед моими глазами возникает стадо вспугнутых диких зверей, из-под копыт которых в стороны летит взрытая земля и клочья травы.

— Спущусь в бар, мне необходимо слегка взбодриться. — Губы Уиздома дрожали. — Остается лишь надеяться, что не эта чертова раса придет нам на смену.

– Фил, – звучит голос в моей голове.

— Ну, что там? — Анита нетерпеливо заглянула Бейнсу через плечо. — Как он мыслит?

– Фил?

— Никак, — ответил Бейнс, возвращая ленту шефу. — У него полностью отсутствуют лобовые доли мозга. Он не человек и не мыслит символами. Он животное.

– А?

— Да, подтвердил Уиздом. — Всего Лишь животное с единственной хорошо развитой способностью. Не сверхчеловек, да и не человек вовсе.

– В чем дело?

По многочисленным коридорам и комнатам здания Центрального Управления Безопасности сновали охранники, звякало оружие, хлопали двери. Прибыло подкрепление из состава сил Гражданской Полиции. Одно за другим помещения Управления осматривались и опечатывались. Рано или поздно Крис Джонсон будет обнаружен и загнан в угол.

– Ни в чем.

— Мы всегда боялись появления мутанта, превосходящего нас в интеллектуальном развитии, — задумчиво проговорил Бейнс. — Дива, который будет настолько умнее нас, насколько мы умнее орангутангов. Какого-нибудь телепата с большим выпуклым черепом и более совершенной семантической системой. Урода, с нашей точки зрения, но все же человеческого существа.

– Тогда пойдем, а то пора уже, – Кэт выпускает меня из объятий и утягивает за собой. Обе фигуры, стоявшие у меня перед глазами, исчезают, как будто их и не было.

— Он действует, руководствуясь лишь рефлексами, — поразилась Анита. Она, наконец, завладела отчетом и, присев за ближайший стол, внимательно изучала его. — Только рефлексы… как у льва. Золотого льва. — Она отодвинула ленту. Сравнение явно пришлось ей по душе. — Львиный бог, — нараспев произнесла она.



— Зверь, — резко поправил Уиздом. — Светловолосый зверь.

Неделю спустя, когда я уже перестал лелеять всякую надежду на то, что Николас еще когда-нибудь вспомнит о нашем разговоре, он вдруг спрашивает, не передумала ли Глэсс знакомиться с ним. Мы договариваемся на вечер, после его тренировки, и я звоню в контору, чтобы попросить Глэсс прибыть сегодня домой вовремя.

— Он быстро бегает, и только, — сказал Бейнс. — Не пользуется орудиями или инструментами и не способен ничего создать. Ждет благоприятного стечения обстоятельств, а затем несется как угорелый.

Николас появляется в дверях, ненадолго опередив ее. Мы еще не успеваем пройти в коридор, как в дверь, насколько это возможно на ее шпильках, влетает Глэсс, одетая в белую блузку и строгий до самого последнего шва костюм а-ля образцовая секретарша, который она ненавидит столь же сильно, сколь непоколебимо на нем настаивает Тереза. Я сразу вижу, что ей пришлось взять работу домой, – скорее даже не по тому, как разбухла сумка, зажатая у нее под мышкой, как по тому, как она судорожно ищет место, куда бы ее приткнуть, словно белочка, которая от обилия дырок в дереве никак не может определиться, в какую из них запрятать свой орех.

— Такое разве что в кошмарном сне привидится. — Мясистое лицо Уиздома посерело, руки тряслись; он выглядел сильно постаревшим. — Быть вытесненными животными! Бессловесными тварями, способными лишь бегать и прятаться. — Он презрительно плюнул. — А мы-то гадали, почему Джонсоны не могли с ним общаться. Да просто он разговаривает и мыслит не лучше собаки.

– Дай мне час времени, дарлинг, – первой сообщает она, – и ты, дарлинг, тоже, а потом я сделаю вам чаю.

— Получается, что он неразумное существо, — сухо заключил Бейнс. — В таком случае, мы последние представители своего вида… вроде динозавров. Мы далеко зашли в развитии, может быть, слишком далеко. Теперь мы слишком много знаем… слишком много думаем… но уже не способны действовать.

И ты, дарлинг, тоже. Не дай Бог я отныне буду в ее глазах неразрывно связан со своей драгоценной половиной до скончания дней, чего она ни при каких обстоятельствах пока что не могла применить к себе. Она пробегает мимо, судорожно пытаясь что-то выудить со дна под завязку забитой сумки.

– Мам?

— Обилие знаний парализует. — Анита вздохнула. — Но…

– М-м?

— Единственная способность этой твари оказалась куда эффективнее всех наших знаний. Мы помним прошедшие события, опираемся на них в каждодневной жизни. Используя многовековой опыт человечества, мы можем лишь предполагать события ближайшего будущего.

– Я могу познакомить тебя с Николасом?

— Да, Крис Джонсон не предполагает, — подхватила мысль Бейнса Анита.

– О, – Глэсс тут же останавливается и, обернувшись, протягивает ему свою свободную руку. – Я рада, Ник. Прости, у меня что-то сегодня голова не на месте, ну или как оно там.

— Он заглядывает вперед. Видит, что произойдет в будущем, не исключено, что он вовсе не воспринимает свои видения как будущее.

– Не торопитесь.

— Конечно, — задумчиво проговорила Анита. — Для него существует только настоящее. Расширенный вариант настоящего, простирающегося во времени вперед, а не назад. Для нас определено только прошлое. Для него — будущее. Он, скорее всего, не помнит прошлого.

– Какие же вы все официозные в этой стране, – кричит она, уже не оборачиваясь и цокая дальше по коридору. – Зови меня просто Глэсс, о’кей?

— Можно предположить, что в процессе эволюции у его расы расширится способность к предвидению, — размышлял Бейнс. — Вместо ближайших десяти минут — тридцать. Потом — час. День. Год. Постепенно они смогут воспринимать разом всю свою жизнь. Мир застынет для них. В нем не будет места ни изменениям, ни неопределенностям! Им нечего будет бояться. Все заранее предопределено.

За это время я знакомлю Николаса с Визиблом. Мне всегда казалось, что на него трудно произвести сильное впечатление или хотя бы удивить, но сейчас он следует за мной, точно маленький мальчик, попавший за кулисы цирка. В отличие от Кэт, в свое время вторгшейся в дом с несокрушимой уверенностью конкистадора и даже не взглянувшей по сторонам, Николас приближается к нему почти с уважением, настояв на том, чтобы я показал ему все до последней детали. Мы заходим в каждую комнату, за исключением наших спален, поднимаемся от подвала до самого чердака, и, пока я рассказываю ему то одну, то другую главу из его долгой истории, Ник касается руками стен, проводит пальцами по балкам и щербатым ступеням, вглядывается в развешанные повсюду фотокарточки Стеллы, вслушивается в скрип половиц под нашими ногами. Мне нравится его осторожность – будто Визибл кажется ему спящим зверем, которого он старается не разбудить. Посреди библиотеки он замирает, долго не двигаясь с места и изучая высокие стеллажи и содержимое полок, гербарии Дианы, небогатое наследие Стеллы и, напротив, неизмеримое – Терезиного отца, и дольше всего его взгляд не может оторваться от потертого винного бархата кресла – моего сказочного трона.

— И когда придет смерть, они спокойно примут ее, — добавила Анита. — К чему бороться, если все уже произошло?

По обветшалому крыльцу мы спускаемся из полумрака библиотеки в сад. Иссушенная желтая трава, хлещущая нам по бедрам и в то же время обвивающая их, как водоросли в чистой воде, склоняется под натиском холодного осеннего ветра, а статуи из поросшего мхом известняка неотступно следят за нами своим исполненным векового равнодушия взглядом. Обернувшись, мы поднимаем головы и смотрим ввысь, куда дом стремится каждым своим уступом и трещиной, каждым режущим глаз пятном обвалившейся штукатурки – их размеры не в силах скрыть даже все еще зеленые, не в меру разросшиеся ползучие сорняки.

— Уже произошло, — эхом отозвался Бейнс. — О, Господи! Это же просто, как колумбово яйцо. Чтобы выжить в неблагоприятной обстановке, вовсе не обязательно быть сверхчеловеком, достаточно оказаться лучше других приспособленным к окружающей среде. Если бы, допустим, произошел всемирный потоп, выжили бы только рыбы. Если наступит ледниковый период, — возможно, останутся одни полярные медведи. Теперь все встало на свои места. Когда открыли дверь, он уже точно знал, где стоит каждый охранник. Что и говорить, великолепная способность, но разум тут ни при чем. Просто-напросто он обладает дополнительным чувством восприятия окружающего мира.

– Как думаешь, – спрашиваю я, – когда он наконец обрушится нам на голову?

— Но если все выходы перекрыты, он поймет, что ему не проскочить, — повторил Уиздом. — Сдался же он однажды — сдастся вновь. — Он тряхнул головой. — Кто бы мог представить, что нас вытеснят животные! Без речи. Без орудий труда.

– Никогда, – тихо отвечает Николас. – Такие дома строят на века. Он прекрасен, Фил!

— Обладателю этого нового чувства все остальное ни к чему, — Бейнс взглянул на часы. — Уже за полночь. Здание полностью блокировано?

Спустя несколько минут мы сидим за кухонным столом, где столь же равнодушно на нас взирает фарфоровая Розелла, и наблюдаем за Глэсс, которая мужественно сражается с чайными пакетиками, отказывающимися покидать свою упаковку. Она успела переодеться и теперь стоит перед нами в чем-то среднем между пижамой и спортивным костюмом, словно выуженным из самого пыльного угла костюмерной дешевого сериала для домохозяек, и с волосами, заткнутыми в пучок наподобие тех, что сооружают на голове японские гейши. Разве что гейши, вероятно, делают это с большей аккуратностью. Я сам не знаю, отчего так взволнован. В принципе, мне должно быть все равно, какое впечатление мама произведет на Николаса, ведь, в конце концов, если подумать, мне столь же безразлично и мнение Глэсс о нем – она ведь никогда меня не спрашивала, что я думаю об ее кавалерах, за исключением последнего.

— Ему не уйти, — заверил Уиздом. — Правда, и нам придется торчать здесь всю ночь, или, по крайней мере, пока не изловят этого ублюдка.

– И как тебе Визибл, дарлинг? – Глэсс наконец-то справилась с пакетиком и, запихнув его в заварочник, подсела к нам за стол.

— Я беспокоюсь за невесту. — Бейнс кивнул на Аниту. — Я ее сюда заманил, а ей к семи утра надо быть в отделе семантики.

– Потрясающе, – отвечает Николас. – Я бы ничего не пожалел, чтобы купить его. Сад, должно быть, летом просто необычаен.

Уиздом пожал плечами.

– Сад я давным-давно забросила. Одни сплошные сорняки, а в сорняках еще и ползает неизвестно кто, – сморщилась Глэсс. – Фил тебе про змею рассказывал?

— Я ей не указ. Она вольна уйти в любую минуту.

– Мама, ну пожалуйста…

— Я остаюсь, — решила Анита. — Хочу присутствовать при… при том, как его обезвредят. Посплю где-нибудь здесь. — Поколебавшись, она все же спросила: — Уиздом, а может, все-таки не стоит его убивать? Если он — всего лишь животное, не могли бы мы содержать его…

– Никаких «мам» и никаких «пожалуйста».

— Что? Посадить в клетку? — возмутился Уиздом. — Выставить в зоосаде? Не мели чепухи. Он будет уничтожен.

Свистит чайник. Пока Глэсс идет к плите, Ник смотрит на меня через стол и усмехается. Я скалюсь и беспомощно пожимаю плечами. Оттого что Глэсс собирается рассказать ему эту давно забытую историю из детства собственного сына, мне становится чертовски стыдно – я же знаю, насколько она все преувеличит, ведь по-другому она не умеет.

В темноте складского помещения, скорчившись, сидел золотой человек. Со всех сторон его окружали уложенные аккуратными рядами ящики и коробки. Тишина и безлюдье.

– Как-то раз полю я эту несносную траву в огороде, ну и тому подобное, – начала она, наливая в заварочник кипятку, – а Фил и Диана путаются у меня под ногами, потому что они еще совсем маленькие тогда были, и машут себе пластмассовыми совочками. В этих джунглях всегда было непонятно, откуда начинать, настолько все заросло и усеяно сломанными ветками.

Но вдруг сюда врываются солдаты, заглядывают в каждый уголок. Он ясно и отчетливо видит подкрадывающихся к нему людей в грязно-зеленой форме, остекленевшие от жажды убийства глаза, направленные на него винтовки…

Я не люблю вспоминать об этом. В то время Глэсс еще предпринимала попытки дать отпор буйному натиску природы на наш сад, однако, вместо того чтобы увенчаться успехом, они увенчались появлением в нашей жизни Мартина – того самого Мартина, которым пахли влажные полотенца и от которого от самого пахло землей и летним солнечным светом, напоминавшим его никогда не сходившую с лица улыбку.

Видение было одним из многих, но находилось к нему ближе остальных. Он мог легко избежать встречи с вооруженными людьми. Достаточно выскользнуть из кладовой до их появления.

– И вот я вижу, что лежит дерево, – вновь усевшись, продолжает она. – Ну или, точнее, кусок дерева – наверное, сто лет назад его кто-то хотел изрубить на дрова и забыл там. Во всяком случае, он там лежал – кто его знает почему. Ну ничего, думаю я, с ним-то ты справишься, не такой уж он и тяжелый, и я его беру и переворачиваю, чтобы укатить.

Золотой человек неторопливо поднялся на ноги, прошел вдоль ряда ящиков и уверенно распахнул дверь. Коридор был пуст. Он покинул свое убежище, пересек тускло освещенный холл, вошел в лифт. Через пять минут один из пробегающих мимо охранников заглянет сюда. К этому моменту его здесь не будет. Человек нажал кнопку и поднялся на следующий этаж.

Николас кивает.

– А под ним оказалась змея, свернулась себе, черная такая, с белой полоской на спине – дарлинг, напомни, как она называется?

Он вышел в коридор, отправив пустую кабину на прежнее место. Никого. Это его не удивило. Ничто не могло его удивить. Для него не существовало случайностей. Пространственное расположение людей и предметов в ближайшем будущем было четко определено, точно так же, как и положение его собственного тела Неизвестным оставалось лишь то, что уже произошло.

– Гадюка.

Он подошел к небольшому продовольственному складу. Склад только что осмотрели, и прежде чем здесь вновь появятся техники, пройдет не менее получаса. Он в этом не сомневался, он видел, что находится впереди. В его распоряжении было достаточно времени, чтобы познакомиться с бесчисленными вариантами будущего.

– Точно. И вдруг! – Глэсс всплескивает руками, и я невольно вздрагиваю, чтобы увернуться. – И вдруг она развернулась и как задергается, как зашипит, а я как закричу…

Он уселся на пол тесной комнаты. Перед ним длинной шеренгой развернулись сотни событий, которые могут произойти в ближайшие полчаса Все объекты — люди, роботы, предметы обстановки — были жестко зафиксированы. Пешки на огромной шахматной доске, по которой двигался только он — сторонний наблюдатель, видевший грядущее так же ясно, как пол у себя под ногами.