— А мужик какой тогда был, ты посмотри! Помнишь, в кино Николай Крючков, Борис Андреев — кряжистые, крепкие. Сзади специально вшивали тюрнюр нашлепник такой, чтобы крепко зад держал и подчеркивал его. Специально все продумывали. Причем пуговицы — костяные. Почему? Потому что к телу шло все только натуральное. А это летний трикотаж для мужчин — тоже перламутровые пуговицы.

Днем 30 марта «Фрея» продвинулась далеко по проливу между Оркнейскими и Шетландскими островами. Вскоре она повернула на юг, направляясь вниз по Северному морю. Как только танкер зашел в зону оживленного судоходства в Северном море, с него сразу же связались с береговой службой контроля за судоходством в Уике на побережье Кейтнесса в дальнем северном углу Шотландии.

— Извини, а летом-то зачем кальсоны?

Из-за его размеров и осадки ему было необходимо особое обращение. Корабль снизил скорость до десяти узлов и строго следовал указаниям, передаваемым из Уика по радиотелефону. Все ближайшие невидимые для него центры контроля за движением судов отметили местоположение танкера на своих радарах с высокой разрешающей способностью, которые обслуживали высококвалифицированные операторы. Все эти центры оснащены компьютеризованными вспомогательными системами, способными быстро оценить разнообразные параметры: метеорологические, скорости волн, плотности движения судов.

— Обязательно. Мужчина должен быть обязательно в белье. Первым, кто в 30-е годы осмелился надеть рубашку на голое тело, был Кларк Гейбл в фильме «Это случилось однажды ночью». В результате нижнее мужское белье тут же подешевело на семьдесят пять процентов! И все каноны мужской моды лопнули. До этого эталоном считался мужчина, одетый в элегантное нижнее белье.

Ты пойми, нижнее белье — ближе всего к телу. И поэтому о человеке может рассказать больше, чем кино- и фотодокументы.

По мере того, как «Фрея» пробиралась осторожно в южном направлении, все мелкие суда, которые могли попасться ей по пути, поспешно информировали о том, что они должны убраться с ее курса. В полночь она миновала мыс Фламборо-Хед на побережье Йоркшира, двигаясь теперь на восток, прочь от английского побережья в сторону Голландии. Все время она шла глубоким фарватером, минимальная глубина в котором равнялась двадцати саженям. Стоя на мостике, несмотря на постоянно поступавшую с берега информацию, вахтенные офицеры постоянно следили за экраном эхолота, изучая песчаные банки и отмели, составляющие дно Северного моря, которые проходили мимо них то с одного, то с другого борта.

— Ну что тебе говорят вот эти подштанники?

— Мужчины — невероятные консерваторы, во-первых. А внутри — невероятно трогательные, беззащитные, нежные, ласковые создания. Вот все, что я могу сказать по их белью. Короче, вся история мужского белья — это разные пуговицы, а модели-то не меняются.

Незадолго до захода солнца 31 марта в точке, которая была расположена ровно в пятнадцати морских милях к востоку от внешнего Габбардского маяка, двигаясь с минимально возможной скоростью в пять узлов, гигант осторожно повернул на восток и лег на ночь в дрейф. Место его якорной стоянки находилось в точке пятидесяти двух градусов северной широты. Теперь «Фрея» была всего в двадцати семи морских милях к западу от дельты Мааса, – всего в двадцати семи милях от своего дома и славы.



— А женщина?

В Москве была полночь. Адам Монро решил пройтись до дома пешком: он возвращался с дипломатического приема в посольстве. Туда его отвез торговый советник, поэтому его собственный автомобиль остался на стоянке возле квартиры на Кутузовском проспекте.

II

Пройдя до половины Серафимовский мост, он остановился и посмотрел вниз на Москву-реку. С правой стороны он мог видеть освещенный фасад посольства – его кремово-белую штукатурку, с левой – темно-красные стены Кремля, вздымавшиеся высоко вверх, а еще выше над ними – купол Большого Царского дворца.

И тут художница принялась за слабый пол.

Прошло всего десять месяцев с тех пор, как его срочно перебросили сюда, чтобы занять новую должность. За это время он умудрился раскрутить самую крупную шпионскую операцию за многие десятилетия, ведя единственного агента, которого Западу удалось заполучить в самом сердце Кремля за все это время. Да они его в порошок сотрут за то, что он пренебрег всем, чему его учили, за то, что он не рассказал им, кто она была на самом деле, но им не удастся приуменьшить ценность той информации, которую он им дал.

— Она хитрая. Коварная. Скажу больше: женщина начала века — это вообще ничего натурального — сто пятьдесят процентов лжи и обмана. Муж ее никогда не видел раздетой, даже в ночной рубашке он ее не мог видеть. Где-то в темноте, под одеялом происходило зарождение детей. Но никаких ног, обнаженного тела. Чтобы посмотреть на это, мужчины ходили в «Фоли Бержер» или «Мулен Руж». Я тебе сейчас покажу панталоны танцовщиц.

Еще три недели и она выберется из этого места, будет в Лондоне, в полной безопасности. Он тоже уедет отсюда, выйдет в отставку, чтобы начать новую жизнь где-то еще с единственным человеком в мире, которого он когда-либо любил, любит и будет любить.

Да, он будет рад оставить Москву – со всей ее секретностью, бесконечными увертками, отупляющей скукой. Через десять дней американцы получат свой договор о сокращении вооружений, Кремль – зерно и технологии, а служба – благодарность и поздравления как с Даунинг Стрит, так и от Белого дома. А еще через неделю он будет вместе со своей будущей женой, которая получит свободу. Он поплотнее запахнул пальто с меховым воротником и двинулся дальше по мосту.

Что-то белое и кружевное, облакоподобное взлетело, как парашют, и опустилось на груду белья. Самое интересное, что по внутренней стороне ноги швы в этих воздушных предметах отсутствовали.



— Когда женщина танцевала в таких панталонах, господа понимали, что круче порнографии быть не может. На эти панталоны шли льнобатист и кружева только «Валансьен». Самые дорогие панталоны.

Когда в Москве полночь, в Северном море – десять вечера. К 22.00 «Фрея» наконец полностью встала. Она прошла 7085 миль из Читы до Абу Даби и еще 12 015 миль до того места, где сейчас лежала в дрейфе. Она бесшумно колыхалась на волнах; из корпуса отходила единственная якорная цепь, которая терялась в воде и шла до самого дна. Для того, чтобы якорная цепь могла удержать ее, каждое ее звено имело длину почти целый ярд, а сталь была толще мужского бедра.

— Сколько же они стоили?

Из-за сложности управления таким танкером в этих водах капитан Ларсен лично довел его до этой точки от Оркнейских островов, в этом ему помогали два вахтенных офицера и рулевой. Несмотря на то, что на ночь корабль был поставлен на якорь, он оставил на ночную вахту своего первого помощника Стига Лундквиста, третьего помощника Тома Келлера – одного из американских датчан, а также одного опытного матроса. Офицеры должны были постоянно наблюдать за якорем, а матросу поручено проводить периодические проверки на палубе.

— В романе Горького «Мать» все революционные события произошли из-за того, что рабочим не доплатили копейку. По прейскуранту панталоны стоили в районе сорока рублей. А платье от Ламановой, скажем, стоило шестьсот рублей.

Вся русская литература вообще пронизана глубочайшими эротическими токами. Помнишь, в «Бесприданнице» у Паратова пароход назывался «Ласточка»? Так «Ласточка» — это по прейскуранту название женского корсета. Или Вронский назвал свою лошадь Фру-Фру. Это не просто сочетание звуков, это тот звук который слышится, когда женщина при ходьбе хрустит своими накрахмаленными юбками. Этот звук и назывался фру-фру.

Хотя двигатели «Фреи» были выключены, ее турбины и генераторы ритмично урчали, вырабатывая энергию, необходимую для функционирования остальных систем корабля. Среди этих систем была и та, которая постоянно давала информацию о погоде и скорости волн, – последние сообщения были весьма обнадеживающими. Они вполне могли заполучить мартовские шквалы вместо странной для этого времени года области высокого давления, которая прочно установилась над Северным морем и Ла-Маншем, и принесла с собой на побережье мягкую раннюю весну. На море была едва заметная рябь, на северо-восток от танкера в сторону Фризских островов со скоростью примерно в один узел катилась созданная им волна. Весь день небо было ярко-голубым, на нем не было почти ни облачка, и несмотря на легкий морозец в эту ночь можно было надеяться на то, что на следующий день погода сохранится такой же.

Все любовные романы девятнадцатого века основаны только на одном женщина, собирающаяся на свидание, должна испытывать африканскую страсть и забыть про все на свете. Ведь она шла на огромный риск. Потому что корсет должна застегивать горничная, привыкшая к телу хозяйки. Мужчина ни в жизнь его не застегнет. А платье, между прочим, на двадцать сантиметров меньше, чем тело.

А раздеть женщину в то время — это вообще был подвиг. Давай считать, что у нас получается — тридцать три крючка на ботинках, чулки на подвязках, потом надо расшнуровать корсет, потом двадцать две пуговицы на корсетном лифе… В общей сложности получается около двухсот пуговиц, и я тебе сейчас их покажу.

Пожелав своим офицерам спокойной ночи, капитан Ларсен спустился на один «этаж» ниже, на палубу «Д». Здесь, в дальнем конце по правому борту была его каюта. Просторная и прекрасно обставленная гостиная имела четыре иллюминатора, выходящие вперед и смотревшие вдоль судна, а также еще два, которые были проделаны по правому борту. Сзади гостиной была его спальня, рядом с которой была ванная. В спальной также было два иллюминатора, которые выходили наружу по правому борту. Все иллюминаторы – за исключением одного в гостиной, у которого вручную можно было открутить винтовые задвижки, – были герметично закрыты.

Крохотные петельки, скрытые потайным швом — супатом, — обнаружились на платьях. Пуговицы были такие же мелкие, плотно друг к другу пришитые, и никак не хотели вставляться в тонкие кружевные петли. Можно представить себе муки мужчины, который в возбуждении пытался раздеть возлюбленную. Очевидно, на третьей юбке слабаки ломались.

Снаружи герметично закрытых иллюминаторов, которые выходили вперед, вниз, отвесно до самой палубы спускалась надпалубная постройка; по правому борту иллюминаторы выходили на стальную площадку размером в десять футов, за которой был леер, а далее за ним, внизу, – море. Пять пролетов стальных лестниц поднимались вверх на пять этажей от нижней палубы «А» до находившегося у него над головой капитанского мостика. Каждый лестничный пролет заканчивался стальной площадкой. Весь этот комплекс лестниц и площадок располагался под открытым небом, был открыт всем ветрам, но ими редко пользовались, предпочитая ходить по внутренним лестницам, которые отапливались и где было тепло.

— Что же с бедными мужиками делалось?

Тор Ларсен поднял салфетку с тарелки, на которой лежали принесенные главным стюардом цыпленок и салат, вожделенно посмотрел на бутылку шотландского виски, стоявшую в его шкафчике с напитками, и ограничился кофе, который выдала ему кофеварка. Поев, он решил посвятить весь остаток ночи просмотру карт, готовясь к завтрашнему походу через каналы. Задача предстояла исключительно сложная и он хотел знать канал так же хорошо, как два голландских лоцмана, которые должны были быть доставлены из амстердамского аэропорта Скипхол в 7.30 утра. Кроме того, как ему было известно, в 7.00 с берега должна была прибыть на катере команда из десяти человек – специалистов по проведению швартовки.

— Это нужно невероятно владеть собой и иметь ловкость рук необыкновенную. И к тому же от того, что он видел, у него был шок. Перед ним — капуста. Опять считай — панталоны, комбинация, поверх комбинации у нее идет корсет, потом корсетный лиф, затем нижние юбки: крахмальная, тонкая батистовая с оборками и юбка из тафты. Еще платье на нижней юбке, потом муфта, потом накидка, обязательно шляпка, зонтик и перчатки…

Когда часы пробили полночь, он расстелил на столе в гостиной карты и погрузился в работу.

В без десяти три ночи снаружи было морозно, но воздух был чист. Висевший над морем месяц заставлял блестеть легкие барашки волн. Стиг Лундквист и Том Келлер попивали на пару кофе на капитанском мостике. Матрос внимательно смотрел на экраны приборов на панели управления.

— Так мужчина перегорит!

– Сэр, – окликнул он, – к нам приближается катер.

— А я о чем говорю?! Допустим, он не перегорит и, имея мощное самообладание, все-таки ее разденет. Но потом… Ее же надо как-то одеть. А одеть он ее не сможет. У опытной горничной на это уходило два часа.

Том Келлер поднялся и подошел к экрану радара, на который указывал матрос. На нем было несколько мигающих точек, некоторые из них замерли на месте, другие двигались, но все находились вдалеке от «Фреи». Лишь одна маленькая мигающая точка, казалось, приближалась к ним с юго-востока.

Я вчера купила балетные лифы Веры Коралли. Это солистка Большого театра, как говорят, одна из немногих, кто не отдалась Распутину.

– Должно быть, рыбацкая лодка, которая хочет добраться до места лова к рассвету, – предположил Келлер.

Лундквист смотрел на экран, перевесившись через его плечо. Он щелкнул тумблером, переключив прибор на другой диапазон.

Очень похожие лифы оказались на поблекших фотографиях, которые, очевидно, в начале века считались запретной порнографией. На них девушка постепенно раздевалась перед фотографом. Верх смелости и куража — это когда она осталась в белых пышных панталонах и корсетном лифе.

– Он подходит к нам довольно близко, – заметил он.

— Ну а как же Бунин со своими «Темными аллеями»?

Шедший в море катер не мог не заметить громадную массу «Фреи». На танкере ярко горели стояночные огни, включенные на полубаке и на корме. Кроме того, палуба также была освещена, а надпалубные постройки сверкали огнями так, словно это была новогодняя елка. Однако катер вместо того, чтобы отвернуть в сторону, сделал поворот к корме «Фреи».

– Он ведет себя так, словно собирается причалить к нам, – сказал Келлер.

— Когда понимаешь, что за этим стоит, то все «Темные аллеи» воспринимаются совершенно иначе. Поэтому быстрый секс — когда задирается юбка — это единственное, что можно было сделать. Разумеется, вандализм, но зато такие острые эротические ощущения…

– Не может быть, чтобы это была команда швартовиков, – пробормотал Лундквист. – Они не должны появиться раньше семи.

— У тебя такая стройная психофизическая концепция выстроилась.

– Может быть, они не могли заснуть, и решили прибыть заранее, – высказал предположение Келлер.

— Да, и она у меня появилась исключительно благодаря белью. У меня еще есть концепция войны. Ты знаешь, что по женскому белью я могу предсказать начало войны?

– Спустись вниз к основанию лестницы, – велел матросу Лундквист, – и скажи мне, что ты там увидишь. Когда доберешься туда, надень наушники и поддерживай с нами постоянную связь.

III

Спускной трап был сделан на танкере точно по центру. На больших судах трап так тяжел, что для его опускания до уровня моря, а также для подъема в обычное положение, когда он лежит параллельно лееру, используют стальные канаты, которые приводятся в движение при помощи электромотора. На «Фрее» – даже при полной нагрузке – леер расположен в тридцати футах от поверхности воды, на такую высоту не запрыгнешь, а трап был полностью поднят.

— Об этом мы поговорим. А пока скажи, как началась твоя коллекция?

Через несколько секунд оба офицера увидели, как матрос вышел из надпалубной постройки на палубу, лежавшую далеко внизу под ними, и пошел по ней. Когда он дошел до основания трапа, то взобрался на небольшую платформу, которая нависала над морем, и посмотрел вниз. После этого он достал из герметично закрытого и защищенного от непогоды шкафчика переговорное устройство, наушники которого надел на голову. Стоявший на мостике Лундквист нажал кнопку, включился мощный прожектор, осветивший стоявшего вдалеке матроса, который всматривался в чернеющее внизу море. Катер исчез с экрана радара – он был слишком близко, чтобы его можно было различить.

— Коллекция началась с корсета, который я купила на Тишинском рынке, когда делала свою первую в жизни «Чайку». У меня их тринадцать. Так вот, я заметила, что с Нинами Заречными никогда проблем не бывает, и, кстати, у актрис, играющих Нин, всегда романы с режиссерами. А вот с Аркадиными… В киевском театре, где я делала первую «Чайку», у меня была проблема с актрисой на ее роль: она прима и хотела быть красивой. И мы с ней стали пробовать корсет, что оказалось делом безнадежным — таких корсетов, как прежде, у нас не делают. И тогда я пошла на Тишинку и буквально за копейки у какой-то тетеньки купила корсет.

– Что ты видишь? – спросил в микрофон Лундквист.

В этом корсете потом Гурченко танцевала в водевиле «А чой-то ты во фраке?», Остроумова репетировала «Мадам Бовари», Полищук в нем работала. В общем, он прошел через все мои спектакли. Единственная актриса, кто узнала модель корсета — «Ласточка», была Вера Алентова, у которой мама работала в театре и знает эту модель. Он едва дышит, но обладает совершенно фантастической энергетикой.

На капитанском мостике раздался голос матроса: «Ничего, сэр».

Тем временем катер обошел кругом «Фреи», пройдя впритирку под корму. На корме ограждение на палубе «А» располагалось ближе всего к поверхности воды – всего девятнадцать с половиной футов. Два человека, вскарабкавшиеся на крышу катера, сократили это расстояние до десяти футов. Как только катер выбрался из тени транца, оба мужчины забросили вверх кошки с тремя остриями, которые до этого держали в руках, – крючья были покрыты сверху черным резиновым шлангом.

А теперь я тебе покажу корсеты, которые выпускала советская промышленность, и ты поймешь, о каком ужасе идет речь. Это орудие пыток, весьма характерное для нашей страны с ее ярко выраженным мазохистским комплексом.

Обе кошки, к которым были привязаны канаты, взвились в воздух на двенадцать футов, упали за леер и прочно зацепились там. Катер пошел дальше, обоих мужчин смело с крыши каюты, и они остались висеть на веревках с ногами, погруженными в воду. Не теряя ни секунды, они стали, быстро перебирая руками, карабкаться вверх, не обращая внимания на автоматы, прикрепленные ремнями к спинам. Через две секунды катер вышел на освещенное место и стал двигаться вдоль борта «Фреи» к торжественному трапу.

То, что показывает художница, больше похоже на седло со спутанной сбруей: бесконечные тесемки, длинные, нескладные, продетые в окольцованные петли. Вместо китового уса — металлические планки, фланелевая подкладка толстенная. Даже трудно себе представить, как в 50-е годы при отсутствии горничной образцовая советская женщина — строительница коммунизма — могла этим пользоваться самостоятельно.

– Теперь я его вижу, – сообщил стоявший высоко над ним матрос. – Он похож на рыболовный катер.

— В этом невозможно победить, невозможно быть красивой. Пуговицы, хлопковые из тесьмы застежки — так неэротично.

– Не опускай трап, пока не скажут, кто они, – приказал Лундквист с капитанского мостика.

— Сегодня актрисы в классических пьесах играют в корсетах?

Далеко внизу и сзади него двое мужчин перелезли через леер. Каждый отцепил свою кошку и зашвырнул ее далеко в море, где они затонули, утянув за собой и веревки. Затем оба побежали вприпрыжку вдоль правого борта прямиком к стальным лестницам. Добравшись до них, они стали бесшумно взбегать вверх – в этом им помогали башмаки с резиновой подошвой.

— Играют, хотя для этого надо ломать свое тело. Некий момент ортопедического вмешательства. Если женщина привыкла ходить в брюках, то она в любом абсолютно платье будет ходить широким шагом и никогда не будет ходить так, как женщина, которая привыкла к корсету. Я тебе сейчас продемонстрирую. И не думай, что ты уйдешь без корсета.

Катер остановился прямо под трапом, до которого от покоробленой каюты было ровно двадцать шесть футов. Рулевой, стоявший за штурвалом катера, молча смотрел на матроса, который в свою очередь разглядывал его сверху.

– Кто вы такие? – закричал матрос. – Назовитесь.

С одной стороны, зрителю по большому счету все равно. Но с другой, без корсета не будет той изящной, перетянутой в талии формы. Знаешь, у Висконти даже в шкафу висело платье тысяча восемьсот шестидесятого года, просто для флюидов. Для атмосферы спектакля, фильма это очень важно. Когда женщина идет и шуршит платьем, благоухает — это дорогого стоит.

Ответа не последовало. Далеко внизу, освещенный светом прожектора, человек, голову которого покрывала черная вязаная шапка, продолжал упорно смотреть вверх.

– Он не отвечает, – известил по переговорному устройству матрос.

– Продолжай держать их в свете прожектора, – приказал Лундквист. – Я иду к тебе, чтобы посмотреть на них.

На «Мосфильме» снимали картину «А был ли Каротин?». Никогда не забуду, как Гурченко шла по мосфильмовскому коридору в шуршащем платье и с благоуханием изнутри. Кстати, чтобы запах шел как бы изнутри, духи надо распылять не на шею, а на кружева нижней юбки. Так вот я даже чувствовала то ощущение, которым наполнялась актриса.

За все время этого разговора внимание как Лундквиста, так и Келлера было сосредоточено на том, что творилось слева по борту и впереди от надпалубной постройки. Внезапно резко раскрылась, неся с собой поток ледяного воздуха, дверь, которая вела из мостика на правый борт. Оба офицера резко повернулись. Дверь закрылась. Перед ними стояли двое мужчин в черных вязаных шлемах, черных свитерах, черных же штанах и башмаках на резиновой подошве. В руках у них были автоматы, нацеленные на офицеров.

— А ты наблюдала, как это влияет на партнеров?

– Прикажите вашему матросу опустить трап, – велел один из них по-английски.

— Мужчины чувствуют, как меняется женщина. Происходит какое-то чудо, которое они не в состоянии объяснить, но женщина становится совершенной по форме.

Оба офицера недоумевающе посмотрели на них – этого не могло быть.

А Остроумова? Она абсолютно покорила Гафта после спектакля «Мадам Бовари», на моих глазах. Она была в корсете, а корсет делает невероятные вещи: очень тонкую талию, и даже самую маленькую грудь делает невероятно пышной. Получаются такие райские яблоки! Вот Остроумова была затянута в корсет, в чулках на подвязках и небрежно накинутом сверху халате. В антракте Гафт зашел поздравить ее, и я видела его глаза — пожирающие мужские глаза! И этот брак состоялся. Оля не отрицает, что свою роль в этом сыграл корсет, который я уболтала ее носить. Она была одной из немногих актрис, которая сразу сказала: «Да, я буду в корсете».

Бандит поднял свое оружие и, прищурившись, посмотрел сквозь прицел на Келлера.

– Даю вам три секунды, – заявил он Лундквисту, – после чего я размозжу голову вашему коллеге.

При Станиславском во МХАТе корсет и прочие детали туалета были обязательны. Недаром Станиславский пригласил в театр владелицу самого модного дома Ламанову, и она привнесла в спектакли аромат моды. В какой-то момент и я поняла, что при создании костюма миновать белье невозможно. В известном фильме «Опасные связи» белье героини сделано один в один.

Красный от возмущения Лундквист взял в руки микрофон.

Самое интересное, что в восемнадцатом веке при очень жестком корсете у женщин в белье абсолютно отсутствовали панталоны. Никаких. Почему пошла такая легкость в эротике и сексуальных отношениях? Из юбки женщина могла выйти, как из шкафчика: юбка была вся на металлическом каркасе, а под ней ничего нет.

– Опусти трап, – приказал он матросу.

— А зимой как же?

На мостике раздался пораженный голос матроса: «Но, сэр…»

– Все в порядке, парень, – успокоил его Лундквист. – Делай, как тебе говорят.

— Зимой кутались в меха. Вот почему для меня настоящие героини — жены декабристов. Я читала описание их багажа, отправленного в Сибирь, — ни у кого не было белья и нижних юбок. Только у Трубецкой был трикотажный комбинезон, который повторял форму тела. Представляешь, какой подвиг!

Пожав плечами, моряк нажал кнопку на небольшой панели, смонтированной в основании трапа. Послышалось слабое жужжание моторов, после чего трап медленно спустился к морю. Две минуты спустя четыре человека в черном отправились по палубе к надпалубной постройке, подталкивая перед собой матроса, в то время как пятый привязывал катер. Прошло еще две минуты, и вся шестерка ввалилась в рулевую рубку на мостике, зайдя с левого борта, – у матроса глаза были готовы выскочить из орбит от страха. Когда он вошел в рубку, то увидел, что два других бандита захватили его офицеров.

IV

– Как же это?… – спросил матрос.

У художницы Севрюковой века спрессованы, как юбки и панталоны в пакетах и корзинах. По истории кружев, штрипок, лосин она легко может объяснить, например, нашу победу над Наполеоном.

– Успокойся, – велел Лундквист и обратился к тому бандиту, который говорил с ними до этого по-английски: – Что вам нужно?

– Мы хотим переговорить с вашим капитаном, – сказал человек в маске. – Где он?

— Смотри, Денис Давыдов, гусары — красавцы в белых лосинах. Белые лосины шили из кожи козленка, либо убитого в утробе, либо только рожденного. Для того чтобы они полностью обтекали тело, их выкраивали и вымачивали. Александр Первый натягивает мокрые лосины, и они, высыхая, принимают форму его тела. А на следующий день — надо новые делать, потому что на высохших лосинах образуются складки и прочие неприятности.

Неожиданно открылась дверь в рубку, которая вела на внутреннюю лестницу, и в помещение вошел Тор Ларсен. Он увидел троих членов своего экипажа, стоявших с руками за головой, и семь одетых в черное террористов. Когда он повернулся к человеку, который задал вопрос, глаза у него были совершенно голубые, как покрытый трещинами ледник, и такие же дружелюбные.

— Это же сколько козлов забили!

– Я – капитан Тор Ларсен, шкипер «Фреи», – медленно произнес он, – а кто такие вы, черт вас побери?

— Почему Александр Первый после бала два дня лежал в постели? Потому что, когда лосины высыхали, на местах складок образовывались углы и натирали кожу. А тут в бой идти. Холодно, да еще все трет… И такая злость накатывает! Спасение — молниеносная атака и мгновенная победа. Тут победишь не только Наполеона, но и с криком «Банзай!» любую армию. И скорее домой — снимать эти чертовы лосины!

– Неважно, кто мы, – заявил командир террористов. – Мы только что захватили ваш корабль. Если члены вашей команды не будут строго следовать нашим указаниям, мы начнем с того, что продемонстрируем нашу решимость на примере одного из ваших людей. Ну, и с кого нам начать?

Ларсен медленно обвел глазами рубку: три автомата были нацелены прямо на восемнадцатилетнего матроса. Тот стоял белый, как мел.

— Так вот теперь о войне. При чем здесь женское белье?

– Господин Лундквист, – официально обратился Ларсен, – делайте так, как велят эти люди. – Вновь повернувшись к командиру, он спросил: – Что конкретно вы собираетесь сделать с «Фреей»?

— А теперь я скажу свою теорию: как только женщина снимает корсет и начинает раздеваться, то есть упрощает свой костюм, отсчитывай десять лет и жди войны.

– Это очень просто, – без колебаний ответил террорист. – Лично вам мы не желаем зла, но если наши требования не будут полностью удовлетворены, мы без колебаний сделаем то, что обязаны сделать, чтобы добиться их выполнения.

За десять лет до войны с Наполеоном, например, женщины разделись совсем. Весь ампир — это полуголые женщины под тонкими платьями. Жозефина, супруга Наполеона, — голое тело под муслином. Никаких корсетов, никаких лифчиков. Вся французская революция прошла под этим знаком.

– Чего конкретно? – спросил Лундквист.

– В течение тридцати часов правительство Западной Германии должно освободить из тюрьмы в Западном Берлине двух наших друзей, после чего отправить их самолетом в безопасное место. Если оно откажется, я прикончу вас, всю вашу команду, танкер и выпущу миллион тонн сырой нефти по всему Северному морю.

Именно за десять лет проходит череда женских образов. Женщина начала века — идеальная и сияющая женственность, в основе которой на самом деле сплошной обман. Талию сделал корсет, бедро — подушки-турнюры, пышные локоны — шиньон. Ничего естественного, ничего настоящего. А как хороша! И вокруг нее мир, благодать — войны никакой. Мужчина занят ею, ему надо заработать деньги, чтобы достойно ее содержать. Потом требуется время, чтобы ее добиться. Короче, мужики заняты абсолютно. Как только женщина становится худой, плоскогрудой, с короткой стрижкой, в короткой юбке — без всякого обмана, считай, что появилась предвоенная невеста. А на пороге войны — откуда что взялось: рост, большая грудь, ярко выраженные формы… Образ, наполненный женским началом: это уже Родина-мать. С ней надо спать, она будущих солдат будет рожать. Это буквально три-четыре года до войны.

Лифчики, которые извлекает Севрюкова из очередной сумочки, явно потеряли свою упругость, как школьница девственность. Всем своим легкомысленно-кружевным видом без жесткой строчки как бы демонстрируют собственную никчемность. А корсет вообще приказал долго жить. Платье от Поля Пуаре, купленное в антикварной лавке Испании, тоже выглядит как тюлевая занавеска с золотой ниткой, за которой отчетливо просматриваются все пикантные детали женского тела.

V

Глава 11

— Сейчас я тебе покажу ночную рубашку, в которой жену Тухачевского увезли на Лубянку. Французская, с кружевами. Ручная вышивка. Все скроено по косой. Этот крой делает фигуру летящей. У Нины Берия, например, было креп-жоржетовое платье — на него ушло тридцать восемь метров.

С 03.00 до 09.00

Командир семи одетых в маски террористов отдал своим подчиненным указания для дальнейших действий с методической точностью, которая неоспоримо свидетельствовала о том, что он множество раз на протяжении многих часов проигрывал их в своей голове. Он выдал быстрый поток приказаний на языке, который был непонятен как для капитана Ларсена, так и для его помощников и молодого матроса.

— У каких же энкавэдэшников ты все это выкупила?

Пятеро бандитов, которые по-прежнему не снимали масок, отвели под конвоем обоих офицеров и матроса в угол рубки – подальше от панели управления – и окружили их там.

— Это все случайно. Случайно пришли панталоны Лилиной и жены купца Щукина, которая знаменита тем, что из Парижа вернулась с зубом, в который был вплавлен бриллиант. Я меньше всего коллекционер: я вошла в этот мир, и все ко мне притягивается. Сама не знаю почему. Это вал, который идет, и мне кажется, что белье гоняется за мной. Вот я тебе рассказываю и боюсь, что кого-то забыла. А это значит — такое уже происходило, — чье-то белье может обидеться и исчезнуть.

Их командир рывком нацелил пистолет на капитана Ларсена и велел по-английски:

– Давайте-ка в вашу каюту, капитан.

Белье жены Тухачевского принесли ее родственники. Принесли фибровый чемодан, и там лежали вот эта рубашка и трусы — то, в чем ее увезли на Лубянку. Если в приемной Лубянки возвращали чемодан, это значило, что человек расстрелян. Или неожиданно приехал человек из Нижнего Новгорода, разыскал меня: «Я привез вам лифы Веры Коралли». — «А вы откуда знаете?» — «Мне бабушка рассказывала». Я вынуждена этому верить. Я же не спрашиваю у них документов: «Действительно ли это вещи Тухачевской?» Я просто верю.

Следуя гуськом – впереди Ларсен, за ним командир террористов, и один из его подручных сзади, прикрывая их с тыла автоматом, – трое мужчин спустились по лестнице с мостика на один этаж ниже, на палубу «Д». Спустившись до половины лестницы, на повороте Ларсен резко повернулся и посмотрел на своих пленителей, мысленно измеряя расстояние между ними и подсчитывая: сможет он или нет справиться с двумя одновременно.

А с Берией еще интересная вещь. Пришла женщина и рассказала историю своей матери: как та, еще пятнадцатилетней школьницей, шла по улице, возле нее притормозила машина и ее увезли. Судьба девочки, слава Богу, не сломалась. Просто, как рассказала мне ее дочь, после связи с Берией родители увезли ее из Москвы. По тем временам — рядовой, но неприятный случай. А платье жены Берии мне подарили в Киеве. То самое, на которое ушло тридцать восемь метров шелка.

– Даже не думайте об этом, – произнес человек в маске, чья голова была на уровне плеча Ларсена. – Ни один человек в здравом уме не станет бросаться на автомат с расстояния в десять футов.

Ларсен повел их дальше вниз по ступеням. На палубе «А» размещались жилые помещения офицерского состава. Капитанская каюта располагалась в дальнем углу надпалубной постройки по правому борту. Если перейти от нее на левый борт, то сразу же за ней размещалась небольшая каюта, за открытой дверью которой можно видеть многочисленные шкафы, где лежали морские карты высокого качества, справляясь по которым можно было смело идти в любой океан, любой залив, на любую якорную стоянку, какие только ни попались бы им в любом уголке земного шара. Все эти карты были копиями с оригиналов, сделанных Британским Адмиралтейством, – лучшие карты в мире.

Вот видишь, как выстраивается театр одной женщины. Вещи можно потрогать и ощутить. Они — сгусток энергетики и что-то такое излучают, потому что особенное что-то знают. Эти женщины старше меня, умнее, и их опыт печальнее, чем мой, но это та связь времен, которую я держу в руках. Эти ощущения больше, чем просто рассказанные истории.

Далее располагался конференц-зал – просторная каюта, в которой капитан или владелец корабля смогли бы при необходимости принять множество гостей. Рядом с ним была каюта, которая была зарезервирована для судовладельца на тот случай, если бы он пожелал отправиться в рейс, – сейчас она была заперта и пустынна. В дальнем левом углу надпалубной постройки размещалась каюта, во всем аналогичная капитанской, только с противоположным расположением комнат. В ней жил главный инженер.

— Занимаясь нижним бельем, как ты относишься к своему собственному?

Сзади капитанской располагалась несколько меньшая по размеру каюта, выделенная для старшего помощника, за каютой главного инженера проживал главный стюард. Весь этот комплекс представлял из себя полый куб, в центре которого располагалась лестничная клетка, с которой на три этажа вниз до палубы «А» спускались лестничные пролеты.

— Как сапожник, который без сапог. Хотя в моей жизни была одна история, когда я воспользовалась эротической силой старых бюстгальтеров. Не безрезультативно.

Тор Ларсен прошел впереди террористов в свою каюту. Он остановился посреди своей гостиной, командир террористов вошел следом за ним. Оглядевшись кругом, он быстро обошел остальные комнаты – спальню и ванную. Кроме них, в каюте никого не было.

Шестидесятые годы… Появились колготки, которые убили чулки, белье, нижние юбки. То есть шестидесятые — это практически смерть белья. И только Мадонна вернула его, когда впервые вышла в корсете, который как бы прорывался через мужской костюм. И мода стала прокручивать все темы, которые она прожила за двадцатый век. Прокручивать, смаковать, возвращаться. Все, что накопилось в платяном шкафу за сто лет, периодически выстреливает — то корсет всплывет, то вдруг нижние юбки…

– Присаживайтесь, капитан, – приказал он голосом, который был слегка приглушен маской. – Вы останетесь здесь, пока я не вернусь. Пожалуйста, не делайте резких движений, положите руки на стол ладонями вниз и не шевелите ими.

— На основе того белья, которое носят сейчас, какие прогнозы ты можешь сделать в плане социально-политических перемен?

Последовал еще один поток команд на чужом языке, после чего автоматчик занял позицию спиной к переборке каюты, прямо против Ларсена, в двенадцати футах от него, нацелив дуло прямо в белый свитер капитана. Командир проверил, все ли занавески задернуты, после чего вышел из каюты, тщательно заперев за собой дверь. Два других члена экипажа, которые проживали на этой палубе, крепко спали и ничего не слышали.

— Ничего хорошего. Сейчас Кейт Мосс — женщина-подросток — отошла. Ее сменил тип вампирической тетки, такой сексуальной, манкой, зовущей — это настораживает. Может, женщин надо заставить переодеться или мужчин заставить повлиять на них? Чтобы сломать плавное течение моды нижнего белья к войне.

Через несколько минут командир группы возвратился на мостик.

— За сколько времени ты собрала свою коллекцию?

– Эй, ты, – махнул он пистолетом в сторону мальчишки матроса, – следуй за мной.

— У меня сейчас больше трех тысяч образцов. Я смотрю на них и думаю: куда девалась эта Атлантида, которая только вчера еще была? Вот женщина ходила в этих панталонах, затянутая в корсет, утопала в кружевах и пахла пачулями. Это Книппер-Чехова. А вот уже Лиля Брик — прозрачное платье с затянутым бедром, бант в волосах. Любовь Орлова или жена Берии — в креп-жоржете, белый вытравленный цвет волос. Потом Брижит Бардо с жесткими торчащими бюстье из гипюра и хрустящими, как бы не для жизни, капроновыми платьями. Мерилин Монро — сияющая женственность, закованная в синтетику. Какой хороший драматург над всем этим поработал! Так менять женщину! Сейчас, при всем калейдоскопе моды, такой перемены в женщине нет.

Парень посмотрел умоляюще на первого помощника Стига Лундквиста.

– Если ты хоть мизинцем тронешь парня, я лично повешу тебя сушить на солнышке, – с сильным американским акцентом заявил Том Келлер.

В финале этой бельевой истории я испытала потрясение, которого давно не испытывала в театре. На меня надели корсет. Ощущения — из категории острых. Не вздохнуть, не выдохнуть: теперь понятно, отчего дамочки то и дело хлопались в обморок. После того как Севрюкова затянула на моей спине множество шнурков, сама собой нарисовалась осиная талия и руки легли на объемные бедра, также неизвестно откуда взявшиеся. Я была готова к бою.

В руках людей, которые окружили их, слегка шевельнулись дула двух автоматов.

– Вашим рыцарством можно только восхищаться, а вот с чувством реальности плоховато, – произнес голос из-за маски, скрывавшей лицо вожака. – Ни у кого волоска с головы не упадет, если только вы не попытаетесь выкинуть какую-нибудь глупость. В этом случае здесь будет кровавая баня, и вы будете стоять прямо возле кранов.

Приглашение на казнь

Лундквист кивнул матросу.

– Следуй за ним, – велел он, – и делай все, что он тебе велит.

Что такое репетиция? Это пустой зал и один человек — режиссер командует, как на капитанском мостике. В черном зале тишина. Шорох. Шепот. Шепоток… Оцинкованное ведро в воздухе, как голова повешенного… Еще не развели огня. Дым от свечей клоками ползет по сцене. Он — как вуаль для королевы. Королева вот-вот появится. Неясные звуки и гулкое дыхание бездны, у которой оказались две женщины из XVI века. И до них почему-то есть дело театру «Современник». Здесь известный литовский режиссер Римас Туминас занимается сложнейшей психофизикой двух королев. В эту бездну вместе с режиссером напряженно всматриваются Марина Неелова и Елена Яковлева. Разумеется, не без помощи мужчин, устроивших королевам

Матрос под конвоем отправился вниз по лестнице. На палубе «Д» террорист остановил его.

ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ

– Кто, кроме капитана, проживает на этой палубе? – спросил он.

– Вон там – главный инженер, – ответил матрос – Там – старший помощник, но он сейчас на мостике. А вот здесь – главный стюард.

Странные игры странного режиссера — Оцинкованное ведро как гильотина — Неелова ходит без головы — Яковлевой связали ноги — Королевы извели пять литров воды — Театр — это сексодром — Как лучше отрубить голову — Шиллер здесь ни при чем

За всеми показанными им дверями не было ни малейшего признака жизни.

Справка.

– Где рундук с красками? – спросил террорист.

Римас Туминас — режиссер, выпускник ГИТИСа. Первая постановка в Москве — «Мелодия для павлина» (1980 год). В 1991 году основал в Вильнюсе знаменитый Малый театр, до прошлого года возглавлял Литовский национальный театр. Известен своими постановками в Италии, Исландии, Швеции и других европейских странах.

Не говоря ни слова, матрос повернулся и стал спускаться по ступеням. Они миновали палубы «С» и «В». На одной из них из-за закрытой двери матросской кают-компании до них донесся шум голосов, – четыре матроса, которым, по всей видимости, было не до сна, играли в карты за чашкой кофе.

— «Мария Стюарт» — этто очэнь смэшная пьеса, — сказал Римас Туминас артистам на первой встрече, и все поняли, что режиссер с юмором и очень внезапный. В самом деле: как без юмора и на полном серьезе сегодня рассказывать историю о Марии Стюарт — королеве Шотландии, которая, закрутив интригу, решила спихнуть с английского трона свою двоюродную сестрицу Елизавету? Что нам в тех событиях и страстях, когда своих, более страшных, хватает?

На палубе «А» они спустились до основания надпалубной постройки. Матрос открыл входную дверь и вышел наружу, террорист последовал за ним. После тепла внутренних помещений холодный ночной воздух заставил их обоих поежиться. Они оказались на корме сзади надпалубной постройки. С одной стороны двери, из которой они только что вышли, вверх к звездам вздымалась громада трубы.

Первый акт

Его как такового и нет. Очевидно, чувство юмора литовца позволило ему шиллеровскую пьесу начать играть сразу со второго, проигнорировав первый и без комплексов почикав хрестоматийный текст.

Матрос направился через полуют к тому месту, где стояла одиноко какая-то стальная конструкция. Она была шесть на шесть по своим размерам, и примерно такой же высоты. С одной стороны в ней имелась стальная дверца, закрытая двумя большими болтами с выведенными наружу крыльчатыми гайками.

— В пьесе очэнь много болтают, — объясняет он.

– Вот здесь, внизу, – известил матрос.

Что правда, то правда — слова, одни слова. Им Римас предпочитает жест, эффектный рисунок и завораживающий, жесткий ритм.

На сцене чернота декораций разбавлена пока что тремя оцинкованными ведрами, подвешенными на тросах. Под ними корыто, несколько стульев. Правее над сценой зависла ржавая труба с отколотым куском, как будто его выгрызли. А под трубой что-то вроде стола с зажженными свечами, от которых по всей сцене стелется легкая дымка. Все это придумала команда иностранцев — художник-сценограф Адамас Яцковскис и его сын Маркус, сделавший костюмы. Музыка композитора с демонической фамилией Фаустас, что отразилось на сочинении.

– Пошли вниз, – велел террорист.

В странных декорациях творится нечто странное. Стиль репетиций — под грифом «секретно». То есть — тишина, режиссер не кричит, объясняет артистам все шепотом, как будто находится с ними в заговоре. Обслуга «Современника» удивляется, что даже в перерыве никто за сценой не треплется и не травит анекдотов. Таинственность усиливают любимые слова режиссера: «Ну, нэ знаю, нэ знаю…» и «Навэрно…» Он не выносит вопросов типа: «Откуда я выхожу?»

— Ну хорошо, — говорит он решительно, — в эттом месте надо… — Пауза. Но если я все объясню, мнэ не интэресно будет, — внезапно заканчивает он свой монолог.

Мальчишка отвернул гайки и вытянул болты. Потянув за рукоятку, он открыл дверь. Внутри горел свет, освещавший небольшую платформу и стальную лестницу, которая спускалась внутрь «Фреи». Взмахнув пистолетом, матрос ступил внутрь и начал спускаться вниз, слыша за собой дыхание террориста.

Второй акт

В странных декорациях нет ничего постоянного. Артист Максим Разуваев, репетирующий роль Мортимера, шепотом сообщает мне, что мизансцены меняются каждую минуту.

— Но это же путает артистов. Как же вы играете?

Лестница спускалась вниз на семьдесят футов. Во время спуска они миновали несколько галерей, с которых наружу вели стальные двери. Когда они оказались в основании лестницы, то были значительно ниже ватерлинии, ниже них теперь остался только киль, прикрытый плоскостью пола. Они находились в замкнутом помещении с четырьмя стальными дверьми. Террорист кивком указал на одну из них, которая была в задней стене.

— Это не путает. Может быть, это не очень привычно, — шепчет Разуваев, но очень интересно. И он же не суть меняет, а в форме пробует разное.

— Это очень мучительно, — говорит Марина Неелова, прикуривая сигарету. Ты не успеваешь ухватить хвост его идеи, а тебе уже предлагают голову. Я сама хожу, как без головы.

– Куда она ведет?

Елизавета:

– Система рулевого управления.



Чего народ мой хочет? Говорите,
Чего он хочет?



Берли:

– Давай посмотрим.



                     Головы Стюарт…



Голову рубить будут в пятом акте.

Когда они открыли дверь, внутри оказался огромный сводчатый зал, весь сделанный из металла и выкрашенный в бледно-зеленый цвет. Он был хорошо освещен. Почти весь центр помещения занимала громадина заключенной в кожух машины, которая должна была по сигналу находящихся на мостике компьютеров приводить в движение руль. Стены этой пещеры были вогнуты до самой нижней части корпуса судна. Сзади этой камеры, за стальным бортом, в черных водах Северного моря замер огромный руль «Фреи». Террорист приказал закрыть дверь и накрепко закрепить ее болтами.

Игорь Кваша играет графа Лестера — любимца королевы Елизаветы. Вот после неудачного покушения на королеву он дрожит от страха:



Разоблачен, разгадан я. Но как
Он мог напасть на след мой?..



По левому и правому борту от камеры рулевого управления располагались соответственно склад химических препаратов и склад для лаков и красок. Химический склад террорист проигнорировал: он не собирался сажать своих пленников под замок в такое место, где была кислота, с которой неизвестно что они могли выкинуть. Склад для красок подходил значительно лучше: он был довольно большим, там была хорошая вентиляция и его внешней стеной был борт корабля.

— Нэт, нэт, — Туминас из зала поднимается к Кваше. — Он нэ такой тяжелый… Он медвежонок, мягкий, как в детстве. Надо лэгче, еще лэгче…

Кваша на ходу перестраивается, и его знаменитый половой, то есть очень низкий голос, дает жалостливого петуха. Кваша как будто в весе потерял, и вся монументальность его пластики потекла, как мороженое на солнце. Его совсем будет не узнать, когда после встречи с Мортимером — Разуваевым он натянет на голову детскую шапочку и окончательно станет похож на городского сумасшедшего. Однако через минуту выяснится, что это всего-навсего уловка, чтобы заманить партнера в ловушку, то есть в шкаф.

– Для чего четвертая дверь? – спросил террорист.

Действие со шкафом тормозится, потому что режиссер с артистами Юшкевичем, Разуваевым и Квашой пытаются найти причину смерти Мортимера — задохнулся в шкафу? закололся? отравился? Даже королева подает голос, предположив, что он мог перерезать себе вены. Поиски кончины пылкого смельчака дорого обошлись артисту Разуваеву. Пытаясь из шкафа перекричать музыку: «Подлец! Но поделом мне! Как я глуп! Кто вызвал с ним меня на объясненья?», он сорвал голос. Вообще потерь хватает — одни артисты в синяках, у других порвана одежда.

— Интересно, а режиссер прислушивается к актерским предложениям?

Четвертая дверь была единственной, на которой не было рукояток.

— История такая вышла, — рассказывают артисты. — На последней репетиции перед отъездом Римаса в Литву актеры задали ему вопрос: «Почему ни одно наше предложение, Римас, у вас не находит отклика? Ни од-но!» То, что ответил Римас, было убийственно своей внезапностью. Он сказал с соответствующей интонацией: «Хорошо, что вы задали этот вопрос как раз перед отъездом. Может быть, я подумаю и, не возвращаясь, пришлю вам телеграмму: „Спасибо, было приятно познакомиться. Вы очень хорошие артисты, но я очень занят теперь“».

Третий акт

– Она ведет в заднюю часть моторного отделения, – сообщил матрос. – Она закрыта на болты с противоположной стороны.

Наконец-то Мария и Елизавета встретились. Явление Стюарт народу имело очень эффектный вид: внизу — кормилица (Людмила Крылова) с камеристкой (Мария Селянская) и сверху, как по перекладине над пропастью, идет Мария Стюарт. Черное пальто поверх белой длинной рубахи. Ухватившись за стеклянный набалдашник люстры, спускается вниз. Она, как птица, которой связали ноги и от этого она сошла с ума. Во всяком случае, взгляд ее оторопелый, голова на тонкой шейке то и дело падает, как у недоразвитого младенца. На колени кормилица поставила ей прозрачный полуглобус с водой.

Мария:

Террорист толкнул стальную дверь – она даже не дрогнула. Казалось, он был доволен.



Как я деревьям этим благодарна,
Что не видна тюремная стена!..



И в безумном отчаянии она бьет по воде. Вода эффектно разлетается, как битое стекло.

– Сколько человек в команде корабля? – спросил он. – Мужчин и женщин. Только давай без фокусов: если окажется хотя бы на одного человека больше, чем ты сейчас скажешь, всех лишних мы расстреляем.

— Пошла Эльжбета, — командует Римас, и по черному заднику вся в черном медленно и ритмично движется королева Англии. Гордо вздернутую голову подпирает высокий белый воротник. Когда развернется анфас, то станут видны высокие черные сапоги на красивых ногах, черные брюки, черный жилет и бабочка на белой рубахе. Они рядом — Стюарт в безумии и Елизавета в непреклонной гордости.

Мария:

Парень провел языком по пересохшим губам.



Царите с миром. Я от всяких прав
На царство отрекаюсь…



Стюарт подвывает: «Сестра! Сестра! Дай мне терпенье, Боже!» Елизавета неприступна, как крепость. Обхватив руками аквариум, Стюарт молит о прощении. Не выдерживает и остатки воды выплескивает на Елизавету. Та торжествует.

– Здесь нет женщин, – сказал он. – Может быть в следующий раз сюда и допустят жен, но только не в первый рейс. Всего нас тридцать человек, включая капитана Ларсена.

Ценою всех богатств земных я не хотела бы оказаться на месте этих двух женщин. Когда Елизавета уйдет, Мария залезет на стол и, раскачиваясь в такт колоколу, станет злобной волчицей, от ее безумия не останется и следа. Страшно.

Узнав, что ему было нужно, террорист столкнул перепуганного молодого человека в склад, закрыл дверь и задвинул один из болтов в запор. Затем он вернулся к лестнице.

Реквизитор Маша ползает по сцене и собирает воду. Она уверяет, что королевы извели на сцене пять литров воды.

Перерыв

Как только он появился на полуюте, то вместо того, чтобы воспользоваться внутренними лестницами, он проворно стал взбираться на мостик по внешней лестнице. Добравшись наверх, он сделал знак пяти своим подручным, которые по-прежнему держали двух офицеров под прицелом, и выдал порцию очередных указаний. Спустя несколько минут оба находившихся на мостике офицера в компании с главными инженером и стюардом, которых бесцеремонно подняли с постелей в их каютах на палубе «Д», были отконвоированы вниз в склад для красок. Большая часть команды спала на палубе «В», где располагалась и большая часть кают – значительно меньших по размеру, чем каюты офицеров над их головами на палубах «С» и «Д».

В буфет поднялись актеры и сам режиссер. Он — с отстраненным лицом, и оно совсем несовместимо с тем, что он держит в руках: тарелка с жареной картошкой и куском мяса, завернутым в рулет.

— Я понимаю, что нельзя не есть, но для меня всегда это вопрос: вы только что были в прошлом веке и по лицу видно, что не вернулись, но при этом картошка, мясо. Вас не смущает?

Было множество ругани, возгласов, протестов, когда членов команды вытаскивали из кают и конвоировали вниз. Но лидер террористов всякий раз напоминал им по-английски – он единственный из всей банды вел беседы, – что их капитан удерживается в своей каюте и будет убит при малейшей попытке сопротивления. И офицеры и матросы повиновались всем их приказам.

— Да… Навэрно… Я пришел сюда потому, что они (показывает в сторону поваров) с утра у меня брали заказ. Ну нэ знаю… Если бы не они, я бы пошел на бульвар… по дороге, навэрно, что-то съел, а может, нет…

— Про что ваша «Мария Стюарт»?

Внизу в рундуке для красок команда была наконец пересчитана – двадцать девять. Коку и двум из четырех стюардов позволили возвратиться в камбуз, расположенный на палубе «А», и снести вниз корзины с выпечкой, а также коробки с бутылками лимонада и банками пива. Вместо туалета были приспособлены два чана.

— Про двух женщин.

— Женщин или королевских особ?

– Устраивайтесь поудобнее, – посоветовал главарь банды двадцати девяти разъяренным мужчинам, которые с ненавистью смотрели на него изнутри склада. – Вам недолго здесь оставаться. Самое позднее – тридцать часов. И последнее: вашему капитану понадобился ваш спец по насосам. Кто он?

— Простто про женщин.

— А на чьей стороне ваши симпатии — Марии или Елизаветы?

Швед по фамилии Мартинссон вышел вперед.

— Сейчас набираю симпаттии к Эльжбете. К Марии симпаттии сразу возникают: она — женщина, в тюрьме… Поэтому я исключил пэрвый акт, гдэ она в затточении. Нэ надо зрителю все знать досконально. Чтобы любить, совсем нэ обязательно все знать. А с другой стороны — они, бабы — такие заразы. Но с ними нужно что-то такое мужское сделать.

– Я – спец по насосам, – сказал он.

— Ну не вступать же с артистками в личные отношения?

— Этто другое. Я нэ хочу артистку. Я хочу женщину, котторую придумал. Я ее слепил, поэттому хочу ее. Театр — это такой сэксодром, поэттому сюда так тянутся мужчины. Казалось, иди в инжэнэры. Нэт, идут в театр. Они любят то, что вот-вот…

– Пошли со мной. – В это время было четыре тридцать утра.

— Римас, легко или трудно работать с артистами «Современника»?

— Нэт, нэ трудно. Но они нэ открыты, то есть нэ открыты миру, потому что нэ расщепляют то, что за ними стоит.

Палуба «А», которая служила основанием для надпалубной постройки, целиком была выделена под рубки, служившие вспомогательными помещениями морского гиганта. Здесь был главный камбуз, морозильная камера, кладовая для охлажденных продуктов, кладовые под разные виды продовольствия, склад напитков, рубка для грязного белья, автоматическая прачечная, рубка наблюдения за грузом, включающая систему управления уровнем инертного газа, а также противопожарная рубка, называемая также «пенной» рубкой.

И дальше Туминас развивает свою теорию о том, что: 1. Все артисты любят делать то, что хочет публика; 2. Театр — это не сговор сцены с залом, а борьба; 3. артист должен звучать на сцене, как орган, раскрыв в себе голоса матери, деда, родных и ни в коем случае не возвышаться на сцене. И, наконец, 4. Конфликт на сцене не главное, что движет действие.

Выше расположена палуба «В», где находятся жилые помещения для матросов, кинотеатр, библиотека, четыре комнаты отдыха и три бара.

— Интересно, что вы против всего, чему учили вас в ГИТИСе.

— Да. Я учился в ГИТИСе у Туманова, но все врэмя бэгал на Бронную, на репетиции Эфроса. Когда дэлал отрывки в институтте, то их называли эфросятиной.

На палубе «С» размещены каюты офицеров, – за исключением четырех высших, которые находятся на одну палубу выше, – плюс офицерская столовая, каюта для курения, кают-компания, плавательный бассейн, сауна и гимнастический зал.

Римас спохватился, что слишком разболтался. Убежал — «навэрное», в XVI век, разбираться с Марией Стюарт, ее сестрицей Елизаветой и их мужским окружением.

Четвертый акт

Но террориста интересовала только рубка наблюдения за грузом, расположенная на палубе «А», и он приказал спецу по насосам отвести его туда. В рубке не было иллюминаторов: в ней было автономное освещение, система кондиционирования воздуха, центральное отопление, кроме того, она была звукоизолирована. Сверкавшие за прорезями маски глаза главаря террористов бегали по многочисленным переключателям, пока не остановились наконец на задней переборке. Здесь за панелью управления, возле которой сидел теперь спец по насосам, всю стену занимал щит шириной девять футов и высотой четыре. На нем в графической форме было изображено расположение нефтяных танков «Фреи».

Берли — артист Михаил Жигалов — на сцене жжет бумагу и бросает ее в корыто. Ведро над головой раскачивается, как маятник Фуко. Режиссер Туминас обожает огонь на сцене. В своем спектакле «Маскарад», которым он потряс Москву два сезона назад, он такой пожар развел, что обслуга Вахтанговского, где играли спектакль, ходила в панике с брандспойтами наперевес. Огненные страсти только выдают горячую натуру литовца — с виду тихого, ироничного омута. О, кто знает, какие черти водятся в нем!

Если верить реквизиторам, то в Туминасе водятся олимпийское спокойствие, ироничность и классное чувство юмора, на которое всегда у артистов есть свои штучки.

– Если ты попытаешься обмануть меня, – сказал бандит, – мне это может стоить жизни одного из моих людей, но в конце концов я узнаю, что мне нужно. В этом случае я расстреляю не тебя, дружок. Я расстреляю твоего капитана Ларсена. А теперь давай показывай, где расположены грузовые танки, а где балластные.

— Вот на одной репетиции случай был, — говорит зав. реквизиторским цехом Маша. — В сцене свидания Марии и Елизаветы в парке атмосфера так накалилась, что в воздухе искры сверкали. Вдруг Римас говорит Марине Мстиславне и Лене (Нееловой и Яковлевой. — М.Р.): «Знаете что, обнимитесь!» Все от неожиданности остановились. Потом Мария с Елизаветой обнялись, и Марина Мстиславна такое сделала…