Джессика Клер

ПОСЛЕДНИЙ УДАР

Глава 1

ДЭЙЗИ

В тайне я планировала этот день последние шесть лет. Проснувшись, я потягиваюсь и чувствую обжигающую боль в животе. Наверное, это нервное.

Сегодня я исчезну.

День начинается так же, как и любой другой. Как будто мир не видит моего внутреннего волнения, настолько сильного, что меня практически трясёт в предвкушении.

Свобода уже так близка, что я могу попробовать её вкус. Я встаю с постели и в полной темноте надеваю юбку в пол и подходящую блузку. Сверху накидываю свитер, чтобы прикрыть каждый сантиметр тела. После этого я похожу к матрасу и вытаскиваю из-под него одноразовый телефон и небольшую пачку денег.

Семьсот долларов, которые я копила с шести лет. Их должно хватить. Я прячу деньги и телефон в лифчик.

Зайдя в ванную, собираю свои тёмные волосы в хвост и умываюсь. А затем всматриваюсь в своё отражение. Предательский румянец на бледном лице выдаёт меня. Я намачиваю салфетку и прижимаю её к щекам, надеясь, что это поможет избавиться от румянца. Когда я уже не могу медлить больше, выхожу из безопасности ванной.

В гостиной сидит мой отец. Комната походит на тёмную пещеру, куда не проходит никакой свет. Есть только телевизор, кресло и диван. Телевизор выключен, но я знаю, что он настроен так, чтобы показывать только счастливые, целомудренные программы, такие как религиозные или детские шоу. Если удача оказывается на моей стороне, мне удаётся посмотреть PBS. Я хочу чего-то погорячее, но отец удалил все другие каналы и не позволяет мне трогать пульт.

Как обычно, единственный источник света в комнате — маленькая лампа рядом с его стулом. Отец сидит в ореоле света, как на острове, среди этой гнетущей темноты. Он читает Диккенса в твёрдом переплёте и закрывает массивную книгу, когда я вхожу в комнату. Отец одет в застёгнутую на все пуговицы рубашку и брюки, а волосы аккуратно причёсаны. Как это ни парадоксально, мой отец всегда аккуратно одевается, хотя никогда не выходит из дома и никто кроме меня его не видит. Если я спрошу об этом, он просто ответит, что внешний вид очень важен.

Весь наш дом походит на гостиную: тёмный, тяжелый, с толстыми стенами. Всё это день за днём высасывает из меня жизненные силы. Вот почему я должна сбежать.

— Сэр, — я приветствую отца и жду, сложив руки за спиной, изображая тем самым послушную дочь.

Он проходится взглядом по моей одежде и свитеру.

— Ты собираешься на улицу?

— Если погода позволит.

Я не смотрю на окна гостиной, которые не могут пропустить даже тоненького лучика света. Несмотря на идеальный внешний вид моего отца, наш дом выглядит как стройка.

Арочные окна, когда-то наполнявшие гостиную светом, сейчас заколочены фанерой, а по краям заделаны клейкой лентой. Отец превратил свою гостиную в крепость, дабы защитить себя, но я выросла в ненависти к этой гнетущей темноте. Я чувствую себя летучей мышью в пещере, никогда не видевшей солнечного света.

Мне не терпится наконец убежать.

Он ворчит в ответ на мои слова и передаёт мне маленький ключ. Я беру его, прошептав «спасибо», и подхожу к компьютерному столику. У него есть рычажок, с помощью которого отец каждую ночь блокирует его. Конечно же, он не доверяет Интернету.

В нём полно плохих вещей, которые могут навредить молодым умам. Отец настроил фильтры в браузере так, чтобы я не могла посещать откровенные сайты, не то чтобы мне хотелось. Не в том случае, когда единственный компьютер в доме стоит в десяти метрах от его стула.

Я спокойно подхожу к компьютеру и ввожу адрес сайта погоды. Сегодняшний прогноз? Конечно же. Идеальный!

— Погода хорошая.

— Тогда ты выполнишь несколько поручений сегодня, — он тянется за очками и достаёт блокнот, просматривая его. Через секунду он вырывает листок и даёт его мне.

— Это список покупок. Также зайди на почту и купи марок.

Я дрожащими руками беру список. На сегодня два места.

— Могу ли я после зайти в библиотеку?

Он хмурится на мою просьбу.

Я задерживаю дыхание. Мне необходимо попасть в библиотеку. Но я не должна выглядеть слишком взволнованно.

— Я уже послал тебя в два места, Дэйзи.

— Я знаю, — отвечаю я, — но я хочу почитать новую книгу.

— О чём?

— Об астрономии, — ляпаю я. Мне позволено читать только научно-популярную литературу рядом с отцом. Тема космоса выглядит вполне безобидно. И если он станет расспрашивать, я могу сказать, что продолжаю своё образование, несмотря на то, что моё домашнее обучение закончилось год назад. Отец не может расслабить свою хватку вокруг меня и позволить мне пойти в колледж, так что я должна продолжать своё обучение так, как могу.

Он устремляет на меня долгий взгляд, и я волнуюсь, что он сможет заглянуть сквозь меня в мои планы.

— Хорошо, — говорит он вечность спустя. Затем проверяет часы. — Сейчас восемь тридцать. Ты вернёшься к половине одиннадцатого?

Не так уж много времени, чтобы зайти в продуктовый, на почту и в библиотеку. Я хмурюсь.

— Могу ли я вернуться в одиннадцать?

Его глаза сужаются.

— Ты можешь вернуться в десять тридцать, Дэйзи. Ты пойдёшь только в эти три места и никуда больше. Это не безопасно. Ты поняла меня?

— Да, сэр, — я выключаю компьютер, закрываю стол и возвращаю ему ключи.

Он хватает меня за руку и хмурится.

— Дэйзи, посмотри на меня.

О, нет. Я заставляю себя поднять на него виноватые глаза. Он наверняка уже знает, что я собираюсь сделать. Даже при том, что я была достаточно осторожна, он всё понял.

— Ты накрасилась?

И это всё?

— Нет, отец.

Он с упреком даёт мне пощёчину.

Мы оба в шоке смотрим друг на друга. Он никогда не бил меня до этого. Никогда.

Мой отец оправляется быстрее меня.

— Нет, сэр, — говорит он, поправляя меня. Я так долго смотрю на него, что мои глаза высыхают, и мне нужно моргнуть. Обида обжигает меня изнутри, и в течение долгого времени мне интересно, что бы сделал отец, если бы я ударила его в ответ. Или если бы я прошагала в подвал и сделала несколько выстрелов в противоударную стену из телефонных книг в его импровизированном (и вероятно, незаконном) тире.

Но я не могу так думать. Не сейчас. Я ещё не достаточно сильна. Поэтому просто проглатываю свой гнев.

— Нет, сэр, — повторяю я. Называть его «сэр» — это новое правило. Сейчас, когда мне 21, мне не позволено больше называть его «отец». Только «сэр». Моё сердце разрывается оттого, как же сильно он изменился — с каждым годом его тирания становится всё сильнее, и если я останусь здесь, он растопчет меня.

Он обхватывает моё лицо руками и разглядывает его, но я знаю, что сейчас слишком темно, чтобы он смог хорошо меня рассмотреть. Обида гнойными пузырями обжигает мой живот, но я терплю это. Это продлится недолго. После сегодняшнего дня мне не придётся больше общаться с ним снова.

Через секунду он облизывает палец и протирает им мою покрасневшую щёку, изучая его на свету. Косметики нет. Он издаёт хмыкающий звук.

— Хорошо. Ты можешь идти.

— Благодарю вас, сэр, — отвечаю я. Затем беру протянутый мне список вместе с деньгами и спешу к выходу.

На двери шесть замков и четыре засова. Моим дрожащим пальцам требуется некоторое время, чтобы отпереть их. И вот я получаю возможность выйти наружу.

Я выхожу.

И никогда больше не войду в этот дом снова.

Я тщательно закрываю дверь и жду. Моих ушей достигают звуки закрывающейся двери и запирания всех засовов. Хорошо. На мгновение я останавливаюсь на веранде и оглядываю двор. Наш маленький дом с покосившимся забором и сломанной калиткой, которую мы так и не починили. Трава по колено, потому что отец разрешает мне косить её только один раз в месяц. Наш дом окружают акры сельскохозяйственных угодий, которые мы отдали соседним фермам. Сами мы ничего не выращиваем, ведь это подразумевает нахождение снаружи.

И Миллерсы никогда не выходят на улицу, только это не помогло. Я знаю, что когда мне было восемь, отец видел убийство моей матери в магазине во время покупок. Я была слишком маленькой, чтобы хорошо её помнить, только улыбку, счастливое лицо, тёплые каштановые волосы и тёплые глаза, которые в один день исчезли. И я знаю, что отец сообщил об убийце в полицию, но тот оказался несовершеннолетним. Стечение обстоятельств, случайная стрельба в магазине, а моя мать стала её жертвой. Два года спустя убийцу выпустили, и в суде он сказал, что сделал это ради моего отца, чтобы испортить ему жизнь.

Я думаю, это была просто бравада, ничего кроме бахвальства маленького мальчика, полного ярости. Но мой отец воспринял это слишком близко к сердцу. Он отказался покидать дом, убедив себя, что только там он в безопасности.

Я не могу ненавидеть его за это. Хочу, но не могу. Я знаю, на что походит жизнь, каждый день которой проводишь в страхе.

Я иду вниз по дороге, практически бегом пускаясь к автобусной остановке, так у меня будет больше времени, чтобы всё успеть. Автобус прибывает пару минут спустя, и я отправляюсь в местный продуктовый магазин. Беру тележку так просто, как будто это обычный день. И осторожно выбираю продукты из списка. Когда я подхожу к кассе, кассир хмурится. Он узнаёт моё лицо. В этом магазине все меня ненавидят, но мне плевать.

Упаковав свои покупки в пакеты, я сразу же отправляюсь к стойке обслуживания клиентов.

Я выкладываю два только что купленных товара — витамины и ибупрофен — на стойку.

— Мне нужно обменять это.

Клерк за стойкой уже знает мой распорядок. Уверена, она считает меня сумасшедшей, но она просто машет рукой.

— Возьмите, что вам нужно, и вернитесь обратно.

Я выполняю это и пять минут спустя обмениваю дорогостоящие препараты на более дешёвые аналоги. После стольких лет изучения рецептов, я знаю, на каких из них не печатают наименования брендов, и всегда обмениваю на них. Это — единственная возможность сэкономить деньги, чтобы отец ничего не заметил.

Теперь у меня есть семьсот пятнадцать долларов.

Я беру продукты и иду на почту, чтобы купить марки, после чего направляюсь в библиотеку. Туда, конечно, нужно было зайти в первую очередь, потому что продуктовый магазин дальше, но сегодня мне всё равно.

Я шагаю к полке с романами и ищу книгу, которую читала. Здесь, в укромной безопасности других книг, её никто не возьмёт, пока я не закончу чтение. Я вытаскиваю книгу и стоя читаю главу номер семь. Мне бы хотелось взять книгу домой, но отец никогда не позволит мне держать дома такую литературу. Мне разрешено читать только классику.

Поэтому я прихожу в библиотеку так часто, как только могу, и прочитываю по одной главе за раз.

Несколько минут спустя я с мечтательным вдохом закрываю книгу. Герой только что поцеловал героиню, и его рука скользнула в её трусики. Я хочу продолжить чтение, но не могу себе этого позволить. Ещё столько всего нужно сделать. Я буду представлять, как он прикасается к ней. Я тоже хочу, чтобы ко мне кто-то прикоснулся.

Я тоже хочу героя. Большого, сильного, красивого принца, который придёт спасти меня от моей несчастной жизни. Но так как никто ко мне не пришёл, мне нужно спасать себя самостоятельно.

Я перемещаюсь в отдел научно-популярной литературы и беру книгу по астрономии.

Затем замираю и возвращаю книгу назад. Даже не знаю, почему до сих пор продолжаю притворяться. Я больше не вернусь домой к отцу. Не сегодня. Я возвращаюсь в отдел романтической литературы и забираю свой роман.

После этого иду к компьютеру и захожу в электронную почту, которую создала специально для себя. Если бы только отец узнал, что в библиотеке есть компьютеры с доступом в интернет, он никогда бы меня сюда не отпустил.

Там уже есть ответ на моё письмо. Я начинаю танцевать на стуле, пребывая в такой взволнованности, что едва ли могу это вынести.


Дэйзи, я так рада, что ты нашла моё объявление! Ты уверена, что не хочешь посмотреть место, прежде чем переезжать? Оно не идеальное, но там есть крыша над головой, да и оплата достаточно низкая. Приходи поздороваться, прежде чем решишь что-то.
Мы должны пообедать вместе. Целую-обнимаю.
Рейган.


В конце письма написан телефонный номер. Я распечатываю его вместе со списком объявлений о поиске квартир в Миннеаполисе. Расстроится ли она, если я пообедаю с ней, а потом просто-напросто никуда не уйду? Надеюсь, что нет.

Есть ещё и второе письмо. Подтверждение о собеседовании на работу. Сегодня, в десять тридцать. Идеальное время.

Также я распечатываю расписание автобусов. А потом проверяю свою книгу и отправляюсь домой. Автобус высадит меня за пятнадцать минут до того, как придёт человек, с которым я планирую встретиться. Я иду крайне медленно, наблюдая, как перед заколоченным домом моего отца останавливается машина.

Он показывается как раз вовремя, и я спешу встретиться с человеком, который выходит из машины. Это большой лысеющий мужчина средних лет. С серьёзным взглядом.

У него тёмная щетина и он хмурится, когда я выбегаю из-за кустов с полными сумками продуктов в руках.

— Я Дэйзи Миллер, — представляюсь я, задерживая дыхание, и протягиваю ему руку.

— Джон Итон, — отвечает он и бросает взгляд на наш заколоченный дом, заросший травой. — Здесь кто-то живёт?

— Мой отец, — на его скептический взгляд я добавляю: — Он агарофоб. Не выходит из дома. Вот почему окна заколочены.

Я хочу рассказать ему больше о сумасшествии и контроле моего отца, что с годами только ухудшались, но не могу. Мне нужно идти.

На его лице появляется взгляд полный сочувствия.

— Я понимаю.

— Он будет нуждаться в помощнике два раза в неделю, — говорю я. — Вот почему я наняла вас, — мои слова выходят такими спокойными, несмотря на то, что внутри меня всё танцует. — Мне нужно, чтобы вы зашли и взглянули на его поручения, чтобы закончить это.

Проверьте всё, в чём он нуждается. Он не пользуется электронной почтой и не ответит на звонок, если вы позвоните один раз, поэтому сбросьте и позвоните ещё раз. Так он понимает, кто ему звонит.

Джон Итон таращится на меня как на сумасшедшую.

— Понимаю.

— Когда вы стучите в дверь, вам необходимо постучать четыре раза, — говорю я. — Причины те же.

— Хорошо, — говорит он.

— Войдём и поздороваемся?

Я протягиваю ему сумки с продуктами.

— Я не пойду.

— Извините?

— Я ухожу, — отвечаю я и вручаю ему продуктовые пакеты. К моему облегчению, он их берёт. — Отец… хотел бы, чтобы я осталась. Но я не могу. Я не могу больше оставаться здесь, — на мои глаза наворачиваются слёзы, но я смаргиваю их. Я люблю своего отца, действительно люблю. Но не могу больше жить с ним. Выход в большой мир здесь, ожидает меня. — Я наняла вас, чтобы заботиться о нём. Его пособие по инвалидности переводится на счёт первого числа и автоматически списывается пятого числа каждого месяца. Мне просто нужен кто-то, кто сможет приходить и заботиться о нём, так как он не хочет покидать дом.

— Понимаю, — Джон не выглядит счастливым, он бросает взгляд на дом и затем на меня. — Ты убегаешь?

Мне двадцать один год. Могут ли взрослые по-настоящему убежать? Но я киваю.

— Просто я не могу больше этого выносить.

Вновь сочувствующий взгляд на его лице.

— Я понимаю. Есть ли номер, куда я могу позвонить, если возникнут вопросы? Или если что-то пойдёт не так?

Меня поражают его слова, вина сочится сквозь меня. Что-то… пойдёт не так? Я ухожу от отца, оставляя его на этого человека. Незнакомца. Службу по уходу, которую не волнуют панические атаки отца при любом звуке выброса выхлопных газов автомобилей; которую не волнует, что отец каждый вечер плачет, укладываясь в постель; которую не волнует, что даже намёк на солнечный лучик в гостиной может вызвать истерику.

Но я не могу думать об этом, потому что, начав, в итоге останусь здесь. Я даю Джону номер своего одноразового телефона, хоть и знаю, что никогда ему не отвечу. Меня переполняет слишком сильное чувство вины. Я разобью отцу сердце и очень разозлю его своим уходом, не удосужившись даже попрощаться. Но я знаю отца. Если я попробую противостоять ему, он подавит меня. Не физически, но чувством вины.

Я должна идти. Просто должна.

Когда Джон делает пару шагов к дому, я впиваюсь пальцами в бумажник и пускаюсь бегом. Слёзы текут по лицу, пока я иду, но это слёзы не печали.

Это слёзы радости.

Солнце светит мне, птицы на деревьях поют, впервые в жизни мир широко открыт для меня.

Я свободна.



* * *

Прижимая распечатанные листики к себе, я легко поднимаюсь на пятый этаж жилого дома.

Я только что выдержала шестичасовую поездку на автобусе в Миннеаполис, и сейчас мне приятно размять ноги. Мне бы чувствовать себя уставшей, но во мне полно сил. Я свободна. Я свободна. Я свободна.

Ранее я написала Рейган, что уже еду. Мы договорились встретиться в квартире, а потом пойти поужинать, чтобы узнать друг друга лучше и проверить, подходим ли мы для совместного проживания. Меня не волнует, что она может оказаться неприятной девушкой, я двадцать один год жила со сложным и требовательным человеком. Ничего из того, что она скажет или сделает, не сможет быть настолько уж ужасным. Я всё еще хочу переехать.

Здание выглядит грязным, но оно кипит жизнью. Люди шатаются в коридорах, разговаривают или просто сидят на улице. Я улыбаюсь им всем. Просто не могу остановиться. Я так рада находиться в реальной жизни. Нормальной жизни, как у всех в мои годы.

Я нахожу квартиру Рейган — 224 — в конце коридора. Я стучу, и через секунду она отвечает.

Дверь открывает весёлая блондинка. Высокая, статная и великолепная. На ней облегающая одежда, а волосы свободными волнами спадают по спине. При виде меня она озаряется.

— Ты Дэйзи Миллер?

Я провожу рукой по своему конскому хвосту, чувствуя себя простушкой рядом с ней.

— Это я. А ты, должно быть, Рейган Портер.

— Ты такая милая! Совсем не такая, как я представляла, — она рассматривает меня с возбуждённым выражением лица. — Но… Я ненавижу такое спрашивать. Ты точно не обманываешь меня насчёт своего возраста?

— Мне двадцать один год, — отвечаю я и протягиваю свою идентификационную карту. Это, конечно, не права, ведь отец ни за что не отпустил бы меня из дома на такой долгий срок. Я делаю себе мысленную пометку научиться водить машину в этой новой жизни.

Она берёт мою карту и кивает.

— Извини, я должна была тебя спросить. У тебя есть карта… но… я не знаю. Ты выглядишь гораздо моложе, чем я ожидала, — она косится на меня, — или просто милее, я думаю. В любом случае, как дела?

Её энтузиазм возвращается, и она махает мне рукой.

— Не стой столбом. Заходи!

Я вхожу в квартиру, прижимая бумажник к груди, и оглядываюсь. Квартирка крошечная, площадью равна едва ли четвёртой части дома моего отца. Стены грязные, с трещинами в углах, но на противоположной стене есть три огромных окна, и меня очень радует, что они широко распахнуты. Солнечный свет льётся в комнату и отливается в потёртых деревянных полах. На стенах расклеено несколько постеров из фильмов ужасов, а также здесь есть футон (прим. ред.: традиционный японский хлопчатобумажный матрац) для дивана и раскладное кресло с уродливым кофейным столиком.

Мне нравится всё.

— Знаю, здесь не то чтобы есть на что посмотреть, но я медленно докупаю мебель на распродажах недвижимости, — говорит Рейган с улыбкой. — И я всё куплю.

— Всё прекрасно, — отвечаю я с энтузиазмом. — Мне всё нравится.

Она смеётся.

— Ну, тебя не так уж сложно убедить. Буду называть тебя Поллианной. Мне нравится. Пошли. Покажу тебе оставшуюся часть квартиры.

Ванная комната немногим больше, чем шкаф с древнего вида ванной и унитазом. Моя комната небольшая, но есть кровать и старенький комод, любезно доставшийся мне от предыдущего жильца Рейган, а также тумбочка с лампой. А ещё есть окно. Я подхожу к нему и смотрю вниз. Из окна открывается вид на улицу и здание напротив. Но мне безразлично качество вида, лишь бы он был.

— Ну, так что ты думаешь? Как я уже сказала, твоя часть оплаты четыреста, для начала, и это включая коммунальные услуги. Квартира, конечно, небольшая, зато почти в центре, что особенно хорошо, если у тебя нет машины. Или у тебя есть?

Я качаю головой.

— Нет.

— И, как я говорила в объявлении, мой парень проводит здесь много времени. Если тебя это беспокоит, то, наверное, эта квартира не для тебя. Моя последняя соседка не выдержала и съехала, — она пожимает плечами, как бы оправдываясь. — Просто хочу сразу обо всём предупредить, чтобы не было никаких недоразумений.

— Я не против.

Мне плевать будь у неё хоть три парня.

— В подвале есть прачечная, если захочешь постирать, — она с любопытством оглядывает меня. — Если ты не против, я всё-таки поинтересуюсь, где твоя одежда?

У меня нет с собой никаких сумок.

— Я… оставила их на ферме.

Знаю, должно быть, я кажусь ей странной.

— Новое начало?

Она похлопывает меня по плечу, а потом гладит руку.

— Я знаю, как это бывает.

Я киваю, чувствуя комок в горле. Это действительно новое начало.

Глава 2

ДЭЙЗИ

Я переезжаю к Рейган и отдаю ей четыреста долларов из своей драгоценной заначки.

Она, кажется, приняла мою историю и меня, она любит повеселиться. И хочет познакомить меня со своими друзьями.

— Ты должна прийти и потусоваться с нами, Поллианна.

Она называет меня Поллианной, потому что уже заметила, что я немного наивна. А у меня нет причин быть против. Я видела этот фильм, и мне понравилась Поллианна. Рейган собралась пойти за напитками для вечеринки с друзьями, но я не в состоянии вынести столько всего за один раз. Этот день был просто выматывающим, и я в таком изнеможении падаю на кровать, что даже не застилаю постель.

Всю следующую неделю я самостоятельно исследую город. Это ужасно и волнующе одновременно. Я рыскаю по секонд-хендам и дворовым распродажам в поисках одежды.

Каждый раз проходя мимо магазинов, на витринах которых красуется красивое кружевное бельё, меня одолевает желание зайти и прикупить пару комплектов. Но я иду к беспошлинным будочкам в торговых центрах и приобретаю самые дешёвые товары. Они разных размеров и, возможно, не очень подходят мне, но меня это не волнует. Эта одежда чистая и моя, даже если и не очень красивая.

Очень скоро я понимаю, что деньги заканчиваются быстрее, чем я рассчитывала.

Через несколько дней я считаю, что у меня осталось. Семьдесят долларов потрачено на одежду. Шестьдесят на автобусные билеты по городу. Десять на ужин с Рейган. Четыреста на оплату аренды. У меня остаётся достаточное количество денег на покупку продуктов, но я должна найти работу.

Любую работу.

Я бы хотела пойти в колледж. Простой местный колледж, но для начала мне необходимо накопить денег. В городе есть несколько колледжей, я ездила на автобусе в кампус одного из них, просто чтобы посмотреть, что это такое. Моё сердце наполняется тоской, когда я думаю об этом. Во всём мире люди моего возраста, смеясь и болтая, спешат на занятия. И я хочу быть одной из них.

Но сначала мне нужно накопить денег.

После недели свободы я всё ещё чувствую себя немного не в своей тарелке. Во мне просыпаются беспокойство и тревога. Это новое пространство, вещи и места, к которым я не привыкла. Двадцать один год я провела в маленькой комнатке в доме отца, в однообразных четырёх стенах. А новая квартира совсем не такая. Хоть моя комната и маленькая, она очень приятная, а из окна можно разглядеть небо над крышами соседних зданий.

Здесь всегда душно, поэтому я использую это в качестве оправдания того, что мои окна часто открыты и моей кожи слегка касается прохладный ночной воздух. Сейчас я могу спать с открытыми окнами каждую ночь. И меня переполняет готовность держать их открытыми всегда. Я обожаю эти чувства неповиновения и свободы.

Я возвращаюсь в кровать, довольная ночным ветерком и видом из окна. Возможно, это немного успокоит мои нервы. C лёгким щелчком я выключаю свет, скидываю свои новые джинсы и плохо сидящий бюстгальтер. Потом забираюсь в постель в одной старой футболке, позаимствованной у Рейган, и трусиках. Через секунду нерешительности я скидываю с себя одеяло. Сейчас ещё слишком жарко.

Я прижимаю руку ко лбу и вздыхаю.

Как будто в ответ на мой вздох, из соседней комнаты доносится стон и громкое «О, боже, я почти!»

Несмотря на темноту комнаты, я стыдливо закрываю лицо руками. Рейган занимается сексом с Майком, который действительно часто остаётся в квартире, как и говорила Рейган.

Большинство ночей он проводит здесь, и каждый раз, когда у них появляется возможность, они занимаются очень громким и шумным сексом. Меня это немного пугает и смущает.

Я всегда жила в невероятно защищённом мире, моим единственным контактом с сексом были любовные романы. И, тем не менее, я никогда не думала, что секс звучит именно так.

Через секунду включается музыка, заглушившая крики Рейган, что приносит долгожданное облегчение. Теперь я могу наслаждаться напряжением тяжёлого рока. Не то чтобы так будет легче заснуть, но по крайне мере менее тревожно. Всё же, эта интерлюдия немного раздражает меня.

Я знаю, что в моём беспокойстве и неловкости виновен не просто вид из окна.

Наверное, другие люди достаточно быстро адаптируются к изменениям в жизни, но я ведь просто робкая Дэйзи, боящаяся собственной тени. В этом абсолютно чуждом месте мне кажется, что я нахожусь в другой стране, а не просто городе или штате.

Как ни странно, вместо счастья я ощущаю одиночество.

Так много людей окружают меня сейчас… Больше, чем когда бы то ни было. Я улыбаюсь каждому — почтальону, водителю автобуса, покупателям в магазине. Я не могу перестать улыбаться. Чувство легкомысленного счастья наполняет меня, и мне кажется, что я больше никогда не буду хмуриться. Я слишком люблю жизнь. А мир открыт и полон возможностей.

Но в то же время я часто думаю об отце. Посчитал ли он меня предательницей? Вина гложет меня изнутри, но я стараюсь выбросить эти мысли из головы. Я оставила его потому, что хочу стать кем-то новым. Кем-то другим и живым.

Я всё ещё чувствую себя маленькой и напуганной Дэйзи. Несмотря на то, что я живу здесь уже неделю, меня просто несёт по течению. Я не знаю никого, кроме Рейган и её парня.

И я так и не познакомилась с её друзьями, памятуя об экономии денег.

Я изменилась, но недостаточно. Нужно больше.

Мои мысли возвращаются к парочке, занимающейся сексом в соседней комнате. И я думаю о своём любовном романе. По каким-то причинам, от этих мыслей мне становится жарко, и моё тело слегка напрягается, эта грань удивительно нов а для меня.

Моя рука скользит вниз по животику к новым кружевным розовым трусикам. Мои пальцы погружаются в сладкое тепло между ног, и я забываюсь в новых ощущениях. Я касаюсь клитора и представляю мужчину, который бы делал это для меня. Круговыми движениями я ласкаю свой клитор, представляя его. Его руки на моём теле. Его пальцы внутри меня. Его нежные поцелуи, как он прижимает меня к себе. Я тереблю клитор всё сильнее, выгибаясь в экстазе.

Герой из моей мечты наклоняется, и я почти могу увидеть его лицо…

Почти.

Мои пальцы замирают. Растущее желание лопается, как мыльный пузырь.

Я ложусь на спину и замираю.

Совершенно разочарованная.

Всей этой свободы оказалось мало, я по-прежнему остаюсь той же, какой и была. И не могу представить, как мужчина касался бы меня, ведь я даже никогда не целовалась.

Внезапно чувство вины перед отцом превращается во вспышку ненависти к нему. Он сделал из меня социального урода. Кто пригласит на свидание двадцатиоднолетнюю девушку, которая никогда не целовалась? Которая никогда не видела секс даже по телевизору, а только читала о нём в книгах.

На мгновение меня посещает мысль о том, чтобы прокрасться в комнату к Рейган и понаблюдать за ней и Майком, просто чтобы узнать и понять, что такое секс.

Если уж я не могу испытать это сама, то хотя бы посмотрю, как это делают другие.

Я хочу жёстко взять свою жизнь в руки, но даже не знаю, с чего начать.

Я тяжело вздыхаю и снова направляю свои пальцы в трусики, повторяя попытку.



НИКОЛАЙ

Я наблюдаю за ней через окно моей ванной. Я перенёс сюда один из четырёх арендованных стульев именно с этой целью. Я убеждаю себя, что это не гадко, как сказали бы американские девушки, что я наблюдаю за всеми. Но на самом деле я слежу только за ней.

Мне не всё видно. Я никогда не видел её обнаженной. Я никогда не видел её в душе.

Умно, что там нет окна. Но я могу видеть её в спальне, гостиной и через телескоп даже на кухне. Я знаю её расписание. Когда она просыпается, когда возвращается в квартиру. Если бы она была целью, я мог бы убить её уже дюжину раз и выпивать в баре.

Она бросает сумку на кровать и ложится рядом с ней. С огромным усилием улыбается, но чаще хмурится. Одно движение — и курок спущен. Я нагибаюсь к прицелу и навожу перекрестье прямо на её лоб. Паффф, мертва.

У неё есть соседка. Высокая блондинка, которая часто приводит домой одного мужчину. Он плох в постели. Я вижу, как соседка мастурбирует после того, как мужчина засыпает. Я перемещаю прицел на его сердце. Это было бы милосердное убийство.

Мужчина, который засыпает, не удовлетворив свою женщину, достоин наказания. Как он может спать, пока она удовлетворяет себя сама? Смерть — это слишком легко для него.

Но соседка меня не интересует, и я перемещаю прицел обратно, к комнате моей девушки.

Она всё ещё лежит на спине. С помощью сильного увеличения можно разглядеть даже складки у неё на лбу. Я обдумываю мысль о том, чтобы разместить в её квартире подслушивающие устройства, но останавливаю себя, ведь это было бы слишком глупо и агрессивно. «Она не моя цель», — напоминаю я себе, но всё-таки отсутствие звука слегка напрягает.

Я должен узнать, что стало причиной её хмурости, и по силам ли мне эту причину устранить. Я наблюдаю за тем, как она встаёт и выходит из комнаты. Но она не появляется ни в гостиной, ни в спальне соседки. Наверное, пошла в ванную. Я открываю кейс, стоящий у моих ног, и изучаю содержимое. Здесь есть несколько приспособлений, которые я мог бы использовать. «Нет, Николай, — говорю я себе. — Это неправильно».

Из меня вырывается невесёлый смешок. Почему я проповедую мораль себе самому же? Я потерял на это право много лет назад. Ещё до того, как стал взрослым мужчиной.

Возможно даже, ещё в утробе матери. Я был рожден убийцей с обнажёнными зубами.

Определяющее убийство я совершил ещё до того, как сделал первый вдох. Но это была Украина. Мальчик на улице без мушки становился жертвой. Я никогда не был жертвой.

Всегда охотник.

Эта девушка из квартиры 224 такая беззащитная, невинная и сладкая. Я даже завидую ей. Впервые увидев квартиру, она не заметила трещин на потолке, облупившуюся краску, дешёвенький матрас на полу или расколотую столешницу. Для неё всё выглядело прекрасным. Я мог видеть её широко открытые от удивления глаза даже через свой телескоп.

Она такая искренняя и такая… радостная. Не могу подобрать слов для её описания. Каждая её эмоция — это предвкушение, как будто её жизнь только начинается.

Любопытно, что бы она подумала обо мне — я совсем не отличаюсь от её квартиры.

Потрескавшийся и облупившийся внутри. Она воспринимает эти трущобы как дворец, и каждое действие вызывает у неё восторг, от приготовления еды до сна в крысиной спальне.

Я бы хотел лечь рядом с ней в спальне так, чтобы её длинные тёмные волосы обняли меня, положить свои руки поверх её изгибов. Мои глаза расширяются, когда я представляю, как бы она выглядела. С широко открытыми невинными глазами? Возбуждёнными? Довольными? Я хочу их все. Моя рука устремляется вниз, к боли, возникшей между ног.

Резкий звук заполняет комнату. Телефон. Мелодия звонка подсказывает мне, что это по бизнесу. Выйдя из ванной, я иду во вторую спальню. Она тоже абсолютно пустая, за исключением арендованного стола. Я щелкаю выключатель, и свет наполняет комнату с противным жужжанием. Здесь нет никаких подслушивающих устройств; частота моей анти — подслушивающей техники убила бы любого. Я мрачно улыбаюсь, думая о болезненных реверберациях, от которых пострадал бы любой, кто осмелился подслушивать.

— Алло, — отвечаю я. Серия щелчков сообщает мне о том, что абонент пытается сделать свой звонок неотслеживаемым. Неважно, я записываю обратный след в любом случае. Всех можно отследить.

— Добрый день, сэр. Я звоню от имени Невшателя, — раздалось из трубки на французском.

— Да, — я тоже переключаюсь с русского на французский. Невшатель — это небольшой городок в Швейцарии. Значит, звонят от имени Часовщиков. Поэтому и они и сослались на Невшатель, этот городок вот уже шестьдесят лет славится производством часов ручной сборки, которая занимает около шести месяцев. Я получил одни такие часы в дополнение к оплате за хорошо выполненную работу. Либо Часовщики совсем не уважали меня, либо пытались затянуть в какую-то ловушку. Я выбросил эти часы в реку Ду — водную границу между Швейцарией и Францией.

— Невшателю требуются ваши услуги. Информация будет размещена в Императорском дворце в две тысячи сто часов.

— Согласен, — отвечаю я на французском. Императорский дворец — это торговая площадка в глубокой паутине, закопанная так далеко, что ни один обычный поисковый сервис её не найдет. Эти операции, как говорится, нелегальные, но если всё правильно сделать, то можно анонимно торговать всем, чем пожелаешь, от убийств до наркотиков.

— Вы выполните эту работу? — спрашивает голос. Он либо испытывает меня, либо новенький. В любом случае, мой ответ такой же.

— Не знаю, — сперва я всегда предварительно изучаю свою цель. Хотя убийства являются моей жизнью с тех пор, как я себя помню, выйдя из Братвы Петровича, я стал искать оправдание каждому убийству. Любое оправдание, даже не самое убедительное.

Каждая работа оставляла на мне свой след. Я всегда знал, что времени, отпущенного мне на Земле, всё меньше, и торговался с самим собой. «Этот человек, — говорил я себе, — должен быть убит». И эти слова отдавались болью в груди. Я приношу добро людям вокруг моей цели. Именно эту ложь я использую, чтобы спать по ночам и без отвращения смотреть на себя в зеркало. Я должен убедить себя, что со смертью очередной жертвы мир становится лучше.

На том конце провода слышно только тяжёлое дыхание абонента, он обдумывает мои условия. Я жду. Самое мощное оружие убийцы — это терпение. И импровизация.

— Хорошо, всё в порядке, — наконец отвечают мне по-французски.

Я кладу трубку и устанавливаю будильник на две тысячи девяносто пять часов. Затем выхожу из второй спальни, и вдруг меня привлекает какое-то движение в окне напротив. Она вернулась. Я припадаю к своему телескопу. Она убирает свою сумку и садится на кровать, облокачиваясь о её спинку.

Её гибкое тело облачено в тонкую футболку. Я могу разглядеть слабые тёмные очертания её сосков под тканью. Мой взгляд опускается ниже. Тень от её лобковых волос тоже видна. Я чувствую, как учащается мой пульс, пока глаза изучают её тело.

Я волнуюсь, что мне, возможно, стоит проверить информацию, собранную о цели, и проверить маршрутизацию новой цели от Невшателя. Сделаю это позже. Стоит мне отойти от телескопа, как её движения будто арестовывают меня. Маленькая ручка с розовыми ноготками движется вниз к животу. Пальчик упирается в верхнюю полоску её кружевных трусиков. У меня перехватывает дыхание. Время останавливается.

До этого такого не случалось. Она никогда не прикасалась к себе. Никогда не приводила домой мужчину. Наверное, я бы выстрелил в него. Нет, это было бы нарушением.

Я думал, что она невинна, и мечтал разбудить в ней женщину. Но сейчас маленькие пальчики забираются всё глубже под хлопок. Я вижу, как неровные костяшки пальцев белеют на фоне розовых трусиков.

Её пальцы двигаются по кругу.

Я представляю, как мои собственные пальцы, более тёмные и грубые, делают с ней то же самое. Пальцы рефлекторно сжимаются, при мысли о прикосновениях к её киске. Я бы легко погладил её круговыми движениями, так, как ей, видимо, самой нравится. Я бы двигался от её клитора ниже к горячей киске. Она была бы такой мокрой. Мои пальцы были бы пропитаны её соком, и я бы ни за что не остановился и вылизал сладкий мёд каждой её складочки.

Мой член так сильно напряжён, что я боюсь, он может сломаться о грубую ткань джинсов. Я легонько щипаю себя за сосок, с трудом представляя, будто это её былые зубки теребят мою плоть. Я вспыхиваю и покрываюсь потом.

Её ноги напряжены, движения рук становятся более безумными. Я вижу, как тяжело вздымается её грудь. Её тело вытягивается струной и снова округляется в конце. Но выражение её лица скорее разочарованное, чем удивлённое. Она облизывает свои пухлые губы, закрывает глаза и начинает ещё раз, но снова безуспешно.

Внутри меня разыгрывается война эмоций. Я расстроен, что она не может прийти к финалу, но в то же время меня наполняет чувство собственничества, рождённое из идеи, которую я пытаюсь в себе подавить. Мне кажется, что только я могу довести её до оргазма и подарить долгожданное облегчение. Я могу научить её прикасаться к себе с удовольствием.

Я бы начал не с её киски. Нет, кожа — самая большая эрогенная зона. Я бы гладил каждый сантиметр её тела, начиная со лба. Мои губы и пальцы ласкали бы каждую её складочку. Я сжал бы руки кольцом вокруг её шеи, затем скользнул бы ниже к плечам и ещё ниже к запястьям.

Я бы тёрся об неё так, её тело насквозь пропахло бы мной. Чтобы когда она шла по городу, другие мужчины сторонились, понимая, что это моя собственность. Собственность Николая. Может, даже сделал бы татуировку на её шее, как ошейник.

Я касаюсь самодельной татуировки на груди. Слова до сих пор пылают, даже спустя столько лет. Она убежит в страхе, если увидит звёзды на моих коленях, кинжал на шее, паутину на одном плече и погоны на другом. Эта надпись. Я хочу швырнуть прицел в стену. Мне никогда не будет позволено прикоснуться к её девственной коже своими грязными пальцами и губами. Это осквернило бы её.

Но я не бросаю своё оружие. Инструменты убийцы — это его друзья, возможно, единственные. Я возвращаюсь на своё место. Она идёт в кухню, чтобы перекусить. По крайней мере, сейчас нас кое-что объединяет. Мы оба не удовлетворены.

Мысли о еде напоминают мне, что я и сам с утра ничего не ел. Это нехорошо. Я должен тщательно заботиться о своём теле, так же серьёзно, как отношусь к своей винтовке САКО и ножу ХК. Я стряпаю сандвич с арахисовым маслом. Белок в орехах и зёрна пшеницы в хлебе дадут мне достаточно энергии до утра.

Я подхожу к турнику, висящему в дверях моей спальни. Глядя на суровое пространство вокруг, я понимаю, что не смог бы привести её сюда даже в темноте. Я несколько раз подтягиваюсь, но моё внимание сосредоточено на глухих стенах и почти полной пустоте квартиры.

Ничего здесь не имеет значения, кроме моих инструментов. Я мог бы упаковать их всех за две минуты. Эту жизнь я пытаюсь оставить позади, но старые привычки всё ещё контролируют меня. Завтра я куплю настоящую кровать, вместо пенопластового каремата (прим. ред.: туристический коврик) на полу. Прочную, деревянную кровать, которая не сдвинется с места, даже если на неё упадёт слон.

Я делаю восемь подходов по десять повторений. Бицепсы и мышцы спины отзываются приятной болью. Я ложусь на пол, чтобы продолжить тренировку отжиманием на одной руке. Четыре подхода по двадцать пять, а затем замираю на одной руке до тех пор, пока на лбу не выступают капельки пота. Мои дельтовидные мышцы, бицепсы, трицепсы и мышцы грудной клетки слишком слабы, чтобы удержать меня дольше.

Я лежу на полу и снова думаю о ней. Завтра, может быть, я поговорю с ней. Скажу ей, что она пахнет свежестью и широтой космоса, что её голубые глаза напоминают мне небо над Уральскими горами, и я хочу в них утонуть.

Снова звенит телефон. Судя по звонку, это Дэниел. Дэниел — другой киллер, с которым я сталкиваюсь снова и снова. У меня было всего несколько контактов с ним, потому что он очень опасный человек. Не нужно привлекать к себе внимание людей.

Я напоминаю себе, что называю его Дэниел, с коротким гласным звуком вместо длинного «и», как я говорю по-русски. Однажды, я назвал его Даниил, и он предупредил меня, что моего неправильного произношения слишком много для того, чтобы стать врагами, и слишком мало, чтобы мы стать друзьями. Я не был уверен, чем это было, предупреждением или приглашением. В этом бизнесе ни у кого нет друзей, тем не менее, я никогда больше не называл его Даниил. Только Дэниел.

— Привет, — отвечаю я с максимально американским акцентом.

— Ник, — ответил Дэниел. Мы оба используем модуляторы голоса. Вполне возможно, что мы могли бы стоять рядом на улице и не узнать друг друга. Хотел бы я знать, был ли он солдатом с, возможно, очень бдительным взглядом и ухоженным телом.

— Дэниел, — отвечаю я, — что случилось?

Он кашляет в трубку, как будто сдерживая смех. Я удивляюсь, неужели я где-то допустил ошибку?

— Вот, что случилось. Ты слишком официален.

Поэтому я и не общаюсь с другими людьми. Менять акценты легко, но мой язык слишком высокопарен, чтобы сойти за родной. Этот мой главный недостаток и станет причиной моего краха, как говорит Александр. Поэтому, дабы уменьшить риск, мне приходится чаще молчать. Этот приём я применяю и сейчас. Жду, пока Дэниел продолжит. В конце концов, он единственный, кто со мной периодически связывается. Тишина между нами становится всё тяжелее, мы оба ждём, пока кто-нибудь сдастся. Я смотрю на часы. У него есть шестьдесят секунд, прежде чем я повешу трубку.

Дэниел сдаётся первым.

— У меня есть информация о смерти Александра.

Мои глаза закрываются с облегчением и тревогой. Я долго ждал этой информации.

Лишь по этой единственной причине человек, которого я называю мистер Браун, до сих пор жив.

— У тебя? — спрашиваю я. Почему Дэниел предлагает мне информацию об Александре? Я стараюсь казаться небрежным, но очень рад, что Дэниел не может меня видеть. Напряжение в мышцах меня выдаёт. Я стараюсь не барабанить пальцами и не стучать ногой, опасаясь, что Дэниел догадается о моих движениях даже через телефон.

— Ты не единственный, кто волнуется об Александре, — резкость его голоса удивляет меня. Он никогда не показывал ничего, кроме лаконичности, даже когда наносил удар. Однажды я подслушал его рассказ о том, что он не может убить цель до того, как выпьет свой утренний кофе. Глоток. Бам.

— Извини, Дэниел. Мой эгоизм не уместен, — говорю я. — Сколько?

Дэниел вздыхает. Шипение его дыхания через голосовой модулятор раздражает. Я убираю трубку телефона от уха, ожидая пока Дэниел заговорит.

— Это на халяву, приятель, потому что мне тоже не понравилось то, что произошло.

— Я не приемлю это, — никогда и никому не быть чем-то обязанным. Урок номер один от Александра.

— Хорошо, тогда я возьму твою винтовку САКО, — говорит Дэниел.

— Ты собирал мои пули? — единственный способ, которым можно было вычислить моё оружие — это экспертиза гильз и изучение маркировки винтовок. Дэниел показывает себя грозным соперником. Я сжимаю телефон крепче. Если Дэниел станет проблемой, то мне придётся использовать свои знания, приобретённые о нём, чтобы устранить его. Я знаю, что он использует винтовку с поворотным затвором Барретт М98 и пули 388 Лапуа Магнум, содержащие порох, изготовленный преимущественно в южной части Американских штатов, Техасе или Аризоне.

Немного времени заняло бы прослушивание всех записей наших с ним разговоров, изучение маршрутных записей телефонных разговоров и следов от производителей пороха.