Я практически страдаю от унижения из-за своей невнимательности, когда Дейзи сама начинает платить за билеты. Моя рука падает на стойку рядом с ней. И мальчик-кассир подпрыгивает вместе с Дейзи.

— Извини, но ты не можешь платить, Дейзи.

Я вырываю деньги из рук кассира и засовываю их в руки Дейзи.

— Но я никогда ни за что не платила. Я могу купить билеты, — протестует Дейзи.

Каким мужчиной она меня считает? Или, возможно, она даже не считает меня мужчиной.

— Нет.

Я достаю кошелек и протягиваю деньги кассиру:

— Два, — рявкаю я.

Когда мальчик-кассир не подаёт признаков движения, я нагибаюсь и обнажаю зубы:

— Два. Быстро.

Он немедленно подчиняется, и я отвожу Дейзи в сторону, взяв билеты.

— Я могла заплатить, — говорит она. — У меня есть деньги. Ты и так платишь за всё.

Я даже не нахожу, что ответить. Это полная нелепица.

— Что ты хочешь? — я указываю рукой на витрины с конфетами, мороженым, попкорном и газировкой.

Целый ресторан внутри кинотеатра.

Дейзи бунтарским жестом скрещивает руки на груди:

— Ничего, — говорит она. — И, вероятно, до тех пор, пока ты не позволишь мне заплатить за это.

— Тогда я куплю всё, — угрожаю я. Даже не знаю, почему мы спорим об этом.

Шлюхи никогда со мной не спорят. Никто со мной не спорит. Все делают то, что говорю им я: либо потому, что я плач у им, либо из-за их боязни ко мне. У меня нет никакого опыта общения с такими честными, милыми и прелестными девушками, как Дейзи.

Выражение её лица закрывается, как будто расстояние между нами увеличивается. На её лице отражается нечто большее, чем гнев и разочарование, и меня это беспокоит. С ней я всегда оказываюсь подонком.

— Прости меня, — говорю я. — Я опять тебя обидел. Пожалуйста, скажи, что я должен сделать.

Моя просьба смягчает её, и она кладёт свою маленькую ручку мне на плечо:

— Ник, ты не можешь платить за всё. Я не хочу… — она делает паузу, будто ей нужно собраться с силами, чтобы сказать эти слова. — Я не могу зависеть от кого-то. Опять. Это нечестно по отношению к тебе. Мы едва знаем друг друга.

Я пытаюсь понять её, но эти слова не имеют для меня никакого смысла. Даже хуже, они пугают меня. Я не могу позволить ей узнать меня. Она должна видеть только мой фасад, и, возможно, он будет нравиться ей, до тех пор, пока не разрушится.

В голову приходит образ британского торговца плотью. Я убрал его два года назад за порченый товар, приготовленный для покупателей высшего класса. У него были устойчивые интересы в бизнесе, но он никогда никому не рассказывал, что его товар несёт сифилис. А покупатели не любят получать больной товар. Но в Гарри Уинслоу Третьем был особенный свет, который привлекал к нему людей, особенно женщин. Это и являлось одной из причин, сделавших его таким хорошим сутенёром. И хотя мне не нравится Гарри, сейчас я мог бы воспользоваться частью его обаяния. Я проглатываю свою раздражительность, чтобы притвориться болеющим сифилисом сутенёром и попробовать стать для неё Гарри.

— Душка, — Гарри всегда называл кого-либо «душкой». — Всё в порядке. Я немного дебил, чтобы понять всё это.

Женщины Гарри всегда радовались толстой пачке денег в его руках. Это помогало улучшить его очень маленький член. Я доволен своими усилиями и улыбаюсь Дейзи. Но она выглядит скорее смущенной, чем смягчившейся.

— Что такое душка? Это какое-то украинское слово? — спрашивает Дейзи. — И дебил? Что значит дебил?

Я опускаю голову и закрываю глаза. Это полная катастрофа.

— Как насчёт попкорна? — и заказываю до того, как она успевает запротестовать.

— С маслом? — спрашивает меня продавец. Я мотаю головой в знак отрицания.

Масло — это плохо.

— Без масла. Без соли, — я киваю продавцу. Дейзи пытается что-то сказать, но когда я поворачиваюсь к ней с приподнятой бровью, она просто замолкает и отворачивается.

Возможно, она просто не любит попкорн.

Устроившись в кинозале, никто из нас не произносит ни слова, ни во время трейлеров, ни в начале фильма. Персонажи на экране чётко поделены на добрых и злых, но я смотрю только на Дейзи. Она застывает на своём месте, настолько увлекаясь фильмом, что забывает о том, что я рядом.

Кино угнетает меня. Я ненавижу это. Люди на экране шипят на плохих парней, жаждущих власти, лишь чтобы свободно прожигать свои жизни. Возможно, у них не такие грязные методы, как у плохих парней, но в жизни всё не так жёстко делится на чёрное и белое.

На этот раз мои умелые руки и глаза подмечают всё, что сделано плохо. Скорость и траектория пули показаны неверно, оружие используют неправильно. Настоящий профессионал никогда не будет использовать полуавтоматическую винтовку. Только с поворотным затвором. Хотя что-то подсказывает мне, что Дейзи всё равно.

Когда фильм заканчивается и включается свет, Дейзи поворачивается ко мне с широко открытыми, восхищёнными глазами и улыбкой на лице. Я в ответ изображаю удовлетворение от фильма.

— Разве это не потрясающе? — спрашивает она.

— Потрясающе. Да.

Я встаю и протискиваюсь сквозь толпу навстречу ночному воздуху.

— Кажется, тебе не понравилось.

Дейзи наклоняет голову и всматривается в меня, как будто по моей реакции на вопрос пытается понять, захочу ли я увидеть её снова.

Я раздумываю, стоит ли врать ей снова, ведь она уже что-то подозревает. Я и так говорю или неправду, или полуправду, так что сейчас, думаю, лучше сказать правду.

— Мне не понравился конец.

— Серьёзно?

Дейзи выглядит удивлённой.

Очевидно, лучше бы я соврал.

— Конец мог быть только таким. Добро победило зло. Разве нет?

— У злодеев бывает трудная жизнь. Они просто не знают другого пути, — бормочу я.

Дейзи смотрит на меня, как на жука, которого видит впервые.

— Ну, — начинает она и останавливается, будто не зная, что сказать, — думаю, да. Я никогда не смотрела на мир с точки зрения злодеев. Но они плохие парни. Ты должен хотеть, чтобы они пропали.

— Настоящая жизнь не так проста, — непроизвольно говорю я. Не знаю, почему я это сказал. Что она знает обо мне, кроме того, что у меня есть деньги и где я живу? Если бы она знала правду, всё было бы кончено. Её восторг превратился бы в разочарование. Я стараюсь сдерживать слова, но они выскальзывают из меня, будто таким образом я смогу заставить её понять меня:

— Иногда люди совершают плохие поступки, чтобы облегчить боль других.

Её ответ оказывается совсем не таким, каким я ожидал. Вместо того чтобы возмутиться и начать с чувством спорить со мной, она поднимает на меня мрачный взгляд и говорит:

— Я знаю.

Как ни странно, этот ответ даёт мне надежду.

Обратно в квартиру Дейзи мы едем в тишине. Думаю, мы оба размышляем о прошлом друг друга. Видимо, Дейзи не настолько идеально святая и невинно воздушная. В ней есть темнота, и это делает её ещё более притягательной. Ведь если в ней есть тьма, она сможет понять мою.

— Прости меня за сегодняшний вечер, — говорю я, припарковавшись у её дома.

— Прости? — она давится словами. — Эта самая ужасная вещь, которую можно сказать девушке на свидании. Ты извиняешься, что пригласил меня? Что позволил мне выбрать фильм?

Её ответ такой резкий и несчастный.

Я в отчаянии, каждое её слово словно плетью бьёт меня по голой коже, сбивая с толку. Я сделал что-то неправильно, возможно, был слишком агрессивен. Она выглядит так, будто её сердце разбито, и я не знаю, что сделать, чтобы исправить это. Мои руки сжимаются в кулаки, и я хочу ударить себя за такую глупость. Что я могу сказать, чтобы спасти этот вечер? У меня никогда не было отношений. Не было свиданий. У меня есть опыт только с теми женщинами, которые брали у меня деньги, а Дейзи чуть не силой приходится заставлять принимать подарки. Она меня просто терпит? Она хочет освободиться от меня?

Не дождавшись моего ответа, она выходит из автомобиля и тщательно закрывает дверь. Но её намерения звучат громче захлопнутой двери и болезненней прищемлённых пальцев.

Теперь я вижу, что, действительно расстроившись, она отступает, и весь свет внутри неё гаснет. Мне ненавистно это больше всего на свете.

Я иду за ней, не зная, что мне делать. В конце концов, я ничего не делаю и ничего не говорю. Даже когда она останавливается и говорит милым голосом:

— Спокойной ночи, Ник.

Это звучит, как прощание, но моё возражение замирает в горле, когда я пытаюсь подобрать какие-нибудь мягкие слова, чтобы убедить её в своём достоинстве. Когда дверь за ней всё же закрывается, я прижимаюсь к ней.

Так много вещей я делаю хорошо. Слежу. Обрабатываю информацию. Иду до конца.

Убиваю. В этих вещах я компетентен. В ухаживаниях — нет.

Оказавшись в собственной квартире, я не позволяю себе наблюдать за Дейзи. Теперь, когда я встречаюсь с ней, целую и обнимаю, вторгаться в её личную жизнь будет слишком экстремально. Во мне есть достаточно того, что покажется ей неприемлемым, и каким-то образом я знаю, что этого будет слишком много.

Я не буду снова следить за ней.

Вместо этого я начинаю исследовать свою цель в Сиэтле, изучая ресурсы глубокого интернета в поисках информации о чёрном рынке продажи органов. Но поиск выдаёт мне только предложения и продажи, никаких ссылок на хирургов. Моё внимание сосредотачивается на трёх предложениях, выдвинутых в прошлом месяце из Тихоокеанского Северо-Запада. Только три. Этого кажется мало. Возможно, моя цель в Сиэтле слишком тупая, чтобы знать о глубоком интернете, и использует поверхностные ресурсы.

Однажды я нашёл страницу о торговле детей в одной социальной сети, как будто все так глупы, что не смогут найти. Я убил администратора этой сети бесплатно. Своего рода покаяние за жизни других людей, которые я взял. Смерть — милосердие. Я ношу этот девиз на своей груди. Это моя жизнь.

Кликая страницы в интернете, я думаю о своём вечере с Дейзи, как ужасен я с ней был. Интересно, смогу ли я загладить свою вину. Даже не знаю с чего начать. Я долго сижу на своём арендованном стуле, глядя в ноутбук, и думаю о грусти и темноте, что я принес ей, о её потускневшей улыбке. Я не позволяю себе даже фантазировать о ней. Пока она снова не станет счастливой, я не буду использовать её в таких целях.

Существует, пожалуй, лишь один человек, у которого я мог бы попросить помощи так, чтобы не подставить Дейзи под угрозу и не привлечь к ней ненужное внимание. Тем более, он дал понять, что хотел бы получить что-то похожее на дружбу. Я беру телефон, максимально быстро набираю сообщение, чтобы не успеть задуматься об этом и отправляю его:


Лучшее место для свидания?


Долго ждать ответа не приходится:


Это самая важная информация, которую ты когда-либо мне давал, Ник.


Я отвечаю:


Мудак.
Знаю. В этом бизнесе только мудаки и есть. Я приму это как знак того, что ты хочешь со мной дружить. Я знал, что дожму тебя.
Ты старушка, Дэниел? Я-то думал, ты молодой недовольный американский солдат.


На этот раз ответ приходит не так быстро:


Я был бы более открытым, если бы ты не считал меня врагом.


Я рассматриваю потенциальные возможности:


Я не ищу дружбы. Только обмен информацией.
Ник, ты спрашиваешь совета о свидании, а не из какого провода лучше сделать гарроту или предпочитаю ли я цианид или диметиламин.


Желание Дэниела завести эту дружбу кажется мне странным. Я не знаю, что с этим делать.


У тебя есть другие друзья вроде меня.


Богдан рассказал про сеть, но я работаю один с тех пор, как оставил Александра. Я добавляю:


Ты в сети?



Он получает это! Да, есть небольшая сеть для обмена информацией. Мы никогда не звали тебя туда, потому что, ну, остальные думают, что ты плохой игрок.



Я плохой игрок.


Эта сеть интригует меня. Когда я работал с Александром, там часто брали новобранцев. В раннем возрасте, в девять или около того, я пытался подружиться с кем-то из них, но Александр быстро прекратил это. Никаких друзей. Ни на кого не полагаться. Даже на него.

Чтобы внедрить эту концепцию, он заставлял нас бороться друг с другом за награды.

Иногда наградой был шоколад или сладости. Иногда хорошее оружие. Но победа всегда приносила что-то дополнительное. А когда у тебя нет ничего, дополнительное — это всё.

Он отвечает:


У тебя есть правила. Ты живешь по ним. Для нас этого достаточно.


Я возмущён. Дэниел наблюдает за мной дольше, чем я подозревал. Я спрашиваю:


Как долго?



Всего пару лет.


Тем не менее, слишком долго. Он может знать о Дейзи. Холод сковывает меня. Я открываю папку, названную «Д-АрмияС». Дэниел, Армия, Солдат. Основываясь на его оружии, точности, американском акценте и источнике пороха, я решил, что он бывший снайпер американской армии.

Я не беспокоился о нём, потому что его работа никогда не мешала моей. Я знаю, что есть и другие наёмные убийцы вроде меня. Но пока они не мешают моему делу, я игнорирую их существование, поскольку надеюсь, что они проигнорируют моё.


Ты угрожаешь мне?



Нет, подозрительный ты ублюдок. Я приглашаю тебя стать частью сети. Делиться информацией. Или убраться. Быть в безопасности. Прими правильное решение. А по поводу первого свидания. Если у женщины есть ребёнок, веди в зоопарк. Если нет, то в кино.


Ребёнок? Я никогда не имел дело с женщиной, имеющей детей, но, очевидно, Дэниел имел. Я открываю его файл и набираю: «Встречался с женщиной с детьми». А с Дэниелом делюсь:


Кино закончилось плохо.



Так это уже второе свидание. Отличный ход. Некоторые девушки смущаются чуть ли не до третьего свидания. Чтоб ты знал.


Я печатаю в файл: «Встречался с девушками, которые не дают до третьего свидания».


Совет принят. Зоопарк или что-то ещё?



У неё есть дети?


Возможно, Дэниел и не встречался с женщиной с детьми, а просто пытается вытянуть из меня информацию. Я навожу курсор на «с детьми» и нажимаю кнопку «удалить». Затем останавливаюсь и печатаю «может быть».

Я делаю глубокий вдох, мои пальцы замирают на сенсорном экране. Если я скажу ему, что у неё есть дети, и он следит за мной, он может расценить это как угрозу. Если скажу, что нет, я могу подвергнуться ещё большему риску. Но именно я начал этот разговор, написав ему сообщение. Может быть, я готов к риску.

Ты знаешь ответ на этот вопрос.

Да, я знаю, но и ты знаешь меня. Это и называется обмен информацией. Ты уже делаешь это, даже не зная. Мне не нравятся вещи, которых я не знаю. Я знаю, какой ты человек, потому и говорю, что если ты дашь мне что-нибудь, мы сможем двигаться дальше.

Теперь я понимаю. Дэниел хочет открытости и честности. Даже если я скажу ему что — то, что он, я уверен, уже знает, он воспримет это как оливковую ветвь мира.

У неё нет детей.

Отведи её на пикник. Это покажет, что ты думал о ней, планировал. Пусть это будет уединённое место. Вы сможете поговорить, хотя, судя по нашим беседам, ты ужасный собеседник. Тебе бы попрактиковаться в этом.

Да, спасибо.

У меня есть план, теперь можно поспать. Завтра я вновь продолжу свои старания, извинюсь за свои поступки и буду молиться, чтобы она меня простила.

Глава 7

ДЕЙЗИ

Я и Рейган играем в чокнутые бокалы. Это глупая игра, хотя с тех пор, как она познакомила меня с коричным шнапсом, всё кажется глупым. Вечером в нашей квартире с запертой дверью пить вполне безопасно. Я рассказала, что никогда не пила алкоголь, и она решила проверить мою реакцию перед походом в клуб с Бэккой. Мы перенесли это на другую ночь, прикрываясь моей работой. Рейган сказала, что Бэкка надула губки, но приняла это.

Так что мы пьём.

Что приводит к этой игре. Чокнутые бокалы. Рейган наполняет пластиковые одноразовые рюмки и выставляет их в линию на столе. Мы должны выпить, поставить рюмки на край стола и, как предполагается, лёгким щелчком перевернуть их. К концу первого раунда выясняется, что я ужасна в этой игре. Ковёр настолько пропитывается липким алкоголем, что Рейган предлагает другую игру.

— Она называется «Я ещё никогда».

Я пьяно хихикаю и делаю ещё глоток из бокала. Алкоголь обжигает мои внутренности, но это приятно и интересно.

— Как в неё играть?

— Я говорю: «Я ещё никогда не делала чего-то». Если ты это делала, пьёшь ты. Если нет, пью я.

Я хмурю брови, пытаясь прояснить это в моей голове. Возможно, алкоголь уже повлиял на меня. Или я не переношу даже ликёр.

— То, что я никогда не сделала бы?

— Нет, нет, — говорит она, смеясь. — Я говорю: «Я ещё никогда не пила алкоголь», и ты не пьёшь, потому что не пила его до этого вечера. Понимаешь?

Это сбивает с толку.

— Но я же пью сейчас.

Возможно, Рейган уже тоже под влиянием алкоголя. Эти её правила не имеют смысла.

В моей голове всё немного плывёт, но это так весело. Я не могу перестать глупо хихикать в руку.

— Это просто пример, — она вздыхает, берёт бутылку и наполняет наши пластиковые красные стаканчики. — Нам нужно больше примеров, я начну. Я ещё никогда не… ела лягушек.

Я фыркаю от смеха:

— Я не ела лягушек. Значит, мне пить?

— Нет, нет. Так как ты никогда их не ела, ты не пьёшь. А пью я, потому что ты этого не делала. Понятно?

— Хм, — мне до сих пор не до конца понятны правила, но я готова играть.

Она подталкивает мне стакан:

— Твой ход.

Я задумываюсь на минуту:

— Я ещё никогда не училась в колледже. Это правильно?

Рейган забирает стакан и пьёт. Проглотив, она кивает:

— Это хороший пример.

— И как же мы определим победителя в этой игре?

Она пожимает плечами:

— Если к концу игры ты всё ещё будешь в сознании, считай, что выиграла.

Ох. Я смотрю на свой бокал. Она наполнила его почти до краёв. Мой нос уже чувствует запах корицы, а горло в предвкушении приятного ожога. Я не хочу столько пить, но мне нравится, и я не возражаю.

— Мой ход. Я ещё никогда не занималась анальным сексом.

— Что?

Я в шоке. От лягушек мы перешли к… чему?

Рейган пожимает плечами и выпивает, но на её губах играет лукавая улыбка.

— Просто любопытно, есть ли у тебя тёмная грязная сторона.

У меня есть тёмная грязная сторона, но не настолько же грязная.

— У меня вообще не было секса, Рейган!

Она машет на меня руками:

— Ты должна ждать следующего хода.

— Ох, — я думаю с минуту, пытаясь сформулировать вопрос.

— У тебя не было секса? Правда?

Я киваю головой.

Она выглядит поражённой:

— Бережёшь себя до брака?

— Нет, — ляпаю я и снова хихикаю. — Просто ещё никто не просил.

— М-м-м. Думаешь, Ник попросит?

Я чувствую, как краснею при мысли о Нике. Нике, который поцеловал меня перед фильмом, а затем относился ко мне так, будто я его чем-то обидела. Не знаю, как его понимать. Он был таким красивым и чувственным. И таким живым. Меня трясёт от его ледяных глаз.

— Не знаю, попросит ли он, — признаюсь я. И мне немного грустно от этой мысли.

— Но ты согласишься, если попросит?

— Да, — говорю я безо всяких колебаний.

Она удивлённо смотрит на меня:

— Правда?

— Правда, — подтверждаю я. Ник очаровал меня, но и узнать, наконец, что такое секс, мне тоже очень хочется Теперь, свободная от тюрьмы своего отца, я хочу сделать всё от меня зависящее, чтобы жить собственной жизнью. А если это означает безответственный секс с невозможным-для-понимания мужчиной? Я так и сделаю. Касаясь пальцами рта, я вспоминаю о губах Ника на нём. Если бы только этот поцелуй продолжался вечно. Это из-за Ника или из-за желания целоваться?

Думаю, всё-таки из-за Ника, хотя я не уверена. У меня нет опыта общения с другими мужчинами.

— Он сексуальный, да? — Рейган делает мечтательный взгляд. — Мужчина, на которого хочется смотреть. В следующий раз, когда он позовёт тебя куда-нибудь, пригласи его к себе.

Не знаю, пригласит ли он меня снова. Я смущённо смотрю на стакан и думаю о вопросе, который смог бы отвлечь Рейган от мыслей о Нике.

— Я ещё никогда не… владела машиной.

Рейган фыркает и не пьёт. Она просто передает стакан мне, и я выпиваю.

— Ты даже не пытаешься, — протестует она. — Мне ещё никогда не делали куннилингус (прим. ред.: форма орального секса).

Мои глаза широко распахиваются. Рейган и Майк постоянно занимаются сексом.

— Я думала, все это делают.

Хоть я и не эксперт в таких делах, в тех книгах, что я читала, мужчины всегда доставляли своим женщинам удовольствие таким образом.

— Значит… Майк не?..

— Не пьёшь и в этот раз? О, боже, ты невинна, — она берёт стакан, вздыхает и пьёт.

— И не все мужчины делают это. Майк точно нет.

Я чувствую, что прямо сейчас узнаю о Рейган что-то новое, об её счастье, об её беззаботной жизни, в которой есть место и серости.

— Я ещё никогда не… целовала мужчину, которого не люблю?

— Ты не можешь спрашивать то, чего сама не делала, — замечает она и всё равно пьёт.

А я тем временем размышляю. За всю жизнь я целовала всего двух мужчин: отца, которого действительно люблю, несмотря на ненависть, и Ника. Я не знаю, какие чувства испытываю к Нику. Мы знаем друг друга всего пару дней. Слишком рано, чтобы влюбиться, но меня так сильно к нему тянет, что это сводит с ума. Я не хочу признаваться в этом Рейган, поэтому пожимаю плечами и выпиваю.

— Я ещё никогда не… — неразборчиво произносит Рейган и думает, — делала минет в общественном месте.

Я одариваю её раздражённым взглядом:

— Все твои мысли о сексе?

— Иногда, — говорит она. — Но задавать такие вопросы гораздо веселее.

— Ну, я не могу ответить ни на один из них, — говорю я. — Я никогда не делала ничего такого.

— Вообще ничего, Поллианна? — Рейган смотрит на меня недоверчиво.

Я опускаю взгляд в свой стакан. Жидкость в нём становится крепче и сильнее раздражает желудок. Я чувствую беспокойство. Это не просто алкоголь, это ощущение, что я не подхожу своей новой подруге.

— Я… Мой отец был очень властным и многое мне не разрешал. Вот почему я ушла.

Это начало, но этого мало. Я хочу рассказать, что моего отца ужасает нахождение вне дома.

Что он не покидал его в течение долгих тринадцати лет. Что, даже когда я была маленькой, именно мне приходилось ходить в магазин и покупать вещи, потому что он не мог. Что он контролировал всё, что я носила, ела, читала или смотрела.

Что я чувствовала себя задушенной рядом с ним, как в ловушке.

А теперь я скучаю по нему и чувствую себя очень виноватой, вспоминая о нём.

Но я не могу сказать всё это такой радостной и сексуально одержимой Рейган. Так что я просто пожимаю плечами и таращусь в свой всё ещё слишком полный стакан.

— Хочешь устроить ему телефонный розыгрыш? — спрашивает Рейган. — По — детски, конечно, но кого это волнует.

— Телефонный розыгрыш?

— Ну да, ты же знаешь. Представь, что ты из пиццерии и звонишь, чтобы просто повозиться с ним. В общем, пассивно-агрессивный способ мести за лишения детства.

Я пьяна, и это кажется мне хорошей идеей. Рейган достаёт свой смартфон и нажимает на кнопку громкой связи, после чего подставляет мне. Я набираю номер, пока мы хихикаем и пьём.

Я слышу первый гудок и понимаю, что не хочу звонить отцу. И не хочу делать вид, что звоню ему не я. Ведь звук его голоса очень расстроит меня. Я оставила его одного.

Отказалась от него. Я худшая дочь на свете.

Поэтому нажимаю на кнопку и вешаю трубку.

— О, чёрт, — говорит Рейган и берёт у меня стакан, чтобы выпить.

Но меня словно парализовывает. Я только что позвонила отцу и повесила трубку. Это же наш телефонный код. Один звонок и сброс. Именно так он понимает, что это именно я, а не кто-то чужой. Что звонок безопасный и можно ответить.

Он будет ждать ещё одного звонка.

Вина тут же разъедает меня изнутри. Я должна перезвонить. Будет слишком жестоко этого не сделать. Я нажимаю на кнопку повторного набора и жду.

Отец отвечает немедленно:

— Дейзи?

Его голос хриплый, несчастный и напряженный. Я ничего не могу сказать.

— Всё в порядке, Дейзи, — говорит отец, и его голос звучит так грустно. — Я просто… хочу, чтобы ты простила меня, — он неровно дышит. — Я не понимал, как несправедлив был к тебе. Я знаю, почему ты сбежала. И прошу прощения. Если захочешь, то можешь вернуться. Я не злюсь.

И он замолкает.

Мои глаза широко открыты, я смотрю на телефон со смесью ужаса и тоски. Тоски от того, что возвращение домой, к отцу, означает возврат ко всему знакомому. Это сделает его счастливым, и он снова будет удерживать меня в ежовых рукавицах. Всё в его мире встанет на свои места.

Это последнее, чего я хочу.

— Прости, отец, — говорю я и вешаю трубку.

Тяжело дыша, я опускаю глаза вниз. Услышав страдания своего отца, я будто переняла его несчастье. Как же эгоистично было с моей стороны убегать. Мой отец не очень хороший человек. Я знаю это, но просто ничего не могу с собой поделать. Я должна была уйти. Должна.

— Ну, это было… удручающе, — говорит Рейган и допивает свой напиток.

Я чувствую себя глупо:

— Думаю, пора заканчивать.

Это не просто крепкий шнапс. Это несчастье моего отца и чувство моих собственных неудач. Я слишком скучная для весёлых игр с Рейган. Моя работа отстой. Я закрыта от всего и не знаю, как вписаться. И самое худшее. Великолепный, сексуальный мужчина пригласил меня на свидание, а я каким-то образом умудрилась его испортить.

Я успеваю добежать до туалета, прежде чем выблёвываю свои кишки. По крайней мере, в этом мне повезло.



* * *

Весь следующий рабочий день я хандрю.

Это не похмелье. Я выпила недостаточно, чтобы весь день пролежать в темноте, жалуясь на головную боль, как Рейган.

У меня болит сердце. Я ужасный человек. Бросила отца, зная о его страхах, эгоистично начав свою собственную жизнь. И какой она вышла? У меня нет денег, чтобы пойти в колледж. Я сижу одна, на заправке, в десять часов ночи, продавая сигареты.

Это не похоже на жизнь, о которой я мечтала, лёжа в кровати и молясь о побеге. Я хотела жить свободно, а теперь сильнее, чем когда-либо, чувствую себя в плену своей вины. Я проплакала всю ночь, поэтому теперь мои глаза красные и опухшие.

Мой выбор тяготит меня всю ночь. Я не могу сосредоточиться на взятом у Рейган учебнике и нормально читать. Я слишком зациклена на этом.

Что, если я поступила неправильно?

Что, если с моим отцом случиться что-нибудь, пока он один?

Что, если Ник никогда не позвонит мне? Он молчит с нашего свидания, уже два вечера подряд.

Я ужасный человек, потому что именно последняя мысль расстраивает меня сильнее всего. Я проверяю свой дурацкий мобильный телефон каждый час, надеясь на пропущенное сообщение, но ничего нет.

Это так глупо, зацикливаться на одном свидании и одном поцелуе, но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется большего. Возможно, я единственная, кто хочет этого.

Возможно, Нику не понравился мой поцелуй или моё упрямство в конце свидания.

Колокольчик оповещает меня об открытии двери. Я бросаю ещё один бесполезный взгляд на телефон и вижу, как в магазин входит Ник, одетый в тёмное, с мрачным выражением лица.

Как будто я вызвала его силой мысли.

У меня пропадает дар речи. Я глупо смотрю на него, пока он подходит к прилавку, будто хочет что-то купить, но я знаю, что ему ничего не нужно. Ник не выглядит так, будто нуждается в чём-то, даже во мне. Он всегда собран и независим. На минуту мне хочется, чтобы при взгляде на меня его затрясло так же, как и меня от него.

Жаль, что я не накрасилась. Жаль, что приходится носить эту дурацкую футболку-поло и что я не уложила свои волосы. Они просто совершенно непривлекательно свисают с головы. Я заправляю одну прядь за ухо:

— Могу я… могу я вам помочь?

— Ты знала, что я приду проведать тебя.

Сегодня его акцент толще, а голос мягче. Он кладёт руки на прилавок, и мне в глаза бросаются его татуировки. Мои руки в дюйме от его, но он не делает ничего, чтобы прикоснуться.

Хотя мне хотелось бы. Если бы Ник коснулся меня, я бы уверилась, что всё хорошо.

Что он хочет меня.

— Рада видеть тебя, — говорю я через секунду и пытаюсь светло улыбнуться ему, хотя и не знаю, как вести себя после провального свидания. Я не могу злиться на него. Так сильно хочется, чтобы он хотел меня.

— Как ты?

Долгое время он изучает моё лицо:

— Что-то не так. Ты грустная.