– Это верно.
– А еще между вами искры так и летают.
– Тоже верно.
Действительно, всякий раз, когда я смотрела в голубые глаза Ника, внутри у меня вспыхивал огонек. Просто до сегодняшнего дня я предпочитала не обращать на это внимания.
– Так вы считаете, мне стоит начать встречаться с ним?
Все эти годы мы с девчонками жаловались друг дружке на нехватку по-настоящему серьезных длительных отношений в нашем кругу, плакались о том, как нам не хватает мужчин, о том, что мы, увы, окружены только мальчиками. Парни из школы – это так, для забавы, не более того. «Мы достойны большего» – было нашей постоянной мантрой.
Энни открыла было рот, но Кэм пихнула ее локтем, прежде чем та успела что-либо произнести.
– В общем, мы хотим сказать, – продолжила Кэм, покосившись на Энни, – что тебе надо быть более открытой. Выслушай его.
– Вот именно, – поддакнула Энни.
У меня зажужжал телефон. Выкопав его из сумки, я посмотрела на экран.
– Уф… Грейс хочет, чтобы я забрала кое-какие наряды из «Барнейс» для съемок. Не самое удачное время.
Работа стажера никогда не заканчивается.
– А разве они не могут, ну типа ассистентку нанять, чтобы она этим занималась?
– Так я и есть ассистентка. – Я вздохнула. – Приятного мало, зато я работаю с самой Ее Величеством Грейс Коддингтон. Я ее секретарь-референт, девочка на побегушках.
Придется вызывать такси – Uber, конечно, – чтобы привезти маме кофе еще горячим и успеть в «Барнейс» забрать все, что нужно Грейс.
Я махнула рукой официантке, и она тут же принесла заказ: из-под крышечек картонных стаканчиков вьется пар, белая коробка с выпечкой перевязана бечевкой.
– Не волнуйтесь, леди, на четыре все остается в силе. К началу вечеринки достигнем максимального уровня гламура. А что касается остального… Ну что тут скажешь, лапулечки? Надо все хорошенько обдумать. Может, вы в чем-то и правы.
– Так ты подумаешь об этом? – спросила Кэм.
На ее лице читалось сомнение, но при этом еще и какая-та странная надежда. Непонятная заинтересованность.
– Подумаю. Но пока… пусть это останется между нами. Наверное, Нику будет неприятно, если он узнает, что я это с вами обсуждала.
Энни жестом изобразила «рот на замке»:
– Это будет нашим маленьким секретом.
– Отлично.
Чмокнув обеих на прощание, я в глубокой задумчивости отправилась обратно в «Дакоту».
«Надо быть более открытой».
Похоже, это хороший совет. Сегодня наша вечеринка. Наш праздник. Может случиться все что угодно.
Кэм:
Никки, ты бы нас видел. Мы не прокололись. Совсем наоборот. Но КАК она может ничего не подозревать?
Ник:
Ну ты же знаешь Ронни. Она у нас пуп земли.
Навоображает о себе всякого, а потом сама верит.
Она ни о чем не подозревает, потому что ей такое и в голову не придет.
Энни:
Карма – та еще сука. Как и Вероника. дождаться не могу, когда начнется вечеринка!
Кэм:
Кстати, о карме. Вы понимаете, что за все это мы, наверное, попадем в ад?
Ник:
Наверное? Да точно попадем. Но знаешь что? Оно того стоит.
Энни:
100 процентов того стоит!
ИЗ ПОЛЕВЫХ ЗАМЕТОК ДИЛТОНА ДОЙЛИ
Кровавая луна
Сегодня мои скауты отправятся в поход с палатками, и мы встретим ночь при свете кровавой луны, – полном лунном затмении, от которого небо расцвечивают грязновато-багровые полосы. И хотя для астрологии это явление ничего не значит, мне кажется очевидным, что это знамение. Жителям Ривердейла хочется верить, что с ними ничего плохого не случится, хотя история не раз доказывала обратное. Зло не исчезает просто потому, что мы отказываемся его замечать. Я узнал об этом еще в раннем детстве.
Отец сказал, что оказывает мне большую услугу.
До этой услуги, до того, как все изменилось и мы поняли, каков мир на самом деле, мой папа и сам был сначала скаутом, а потом, в моем детстве, – руководителем скаутской группы.
Около восьми лет назад мы, как и каждый год до того, собрались на выходные в поход. Но папа не смог пойти с нами; ему пришлось уехать по работе в очень важную командировку. Он попросил дядю присмотреть за мной, и мы все, как и планировалось, отправились в лес неподалеку от Буффало.
В первый день мы зарабатывали скаутские значки: мастерили поделки, стреляли из лука – в общем, занимались всякими простыми делами. Но на второй день нас ждало настоящее приключение – ежегодный спуск по реке на надувных плотах. Мы с дядей сплавлялись на одном плоту.
Зима выдалась долгой и снежной, и потому течение полноводной реки оказалось бурным. Нам приходилось очень стараться, чтобы править плотом. Было очень весело, прямо дух захватывало, но потом…
Потом мы попали на огромную быстрину, о которой наш проводник не знал. Уже через секунду большинство отряда оказалось под водой. Я запрокинул голову, перед глазами у меня все кружилось. Я вопил, звал дядю, но его не было видно. Я еле выбрался на берег.
Мы не смогли даже провести спасательную операцию. У нас и веревки-то не было – никто не подумал, что нужно взять ее в поход. Хороши скауты, ничего не скажешь.
Мой папа… ну, он редко выказывает свои чувства. Но я видел, что он переживает. Папа потерял своего единственного брата. И он не желал лишиться еще и меня… ни за что на свете.
– Сынок, – сказал он, – ты больше никогда не окажешься в ситуации, когда будешь не готов.
Папа говорил совершенно серьезно. Подобное не должно было повториться. Мне следовало научиться быть готовым к любым бедам, неизбежно подстерегающим всех нас.
Так начались мои испытания. Мы проводили вдвоем часы, дни, недели, и папа развивал во мне разнообразнейшие навыки выживания. Я узнал, как вязать узлы, метать нож, определять ядовитые растения, очищать воду. Как заметить подкрадывающегося к тебе хищника – с любой стороны.
Папа даже заставил меня обезвреживать самодельные взрывные устройства – правда у меня ничего не получалось.
– Если бы бомба была настоящей, мы оба погибли бы, – сказал он мне.
– Прости. Я не могу…
Я был тогда совсем еще маленьким. Мне было страшно и стыдно. Я уже не понимал, где реальные происшествия, а где – испытания.
А испытания становились все сложнее. Однажды мы с папой вышли из магазина, и он протянул мне шарф.
– Завяжи себе глаза, сынок.
Мы долго ехали на машине. Час, может быть, два. Я потерял счет времени.
Вонь разогретого на солнце асфальта и выхлопных газов – запахи Ривердейла, запахи города – постепенно исчезли.
Папа привез меня в лес, очень похожий на Свитуотерский лес, куда мы с моими скаутами так часто ходим в походы и куда отправляемся завтра. Он привел меня на поляну и усадил на гнилое упавшее дерево. Я чувствовал, как подо мной слабо пружинит древесина.
– Едва ли мне нужно напоминать тебе, что мир жесток, он не прощает ошибок. – Отец произнес те самые слова, которые я сегодня повторил Джагхеду Джонсу, этому глупому цинику Джагхеду! – Ты сам это понял, хотя был слишком мал. Но с тех пор ты многому научился, Дилтон.
Научился? Я не был в этом так уверен. Но он был моим отцом, я доверял ему.
– Ты многому научился, – повторил папа. – Это твое последнее испытание. Я в тебя верю, сынок. Я верю, что ты справишься.
Он торжественно вручил мне новенький швейцарский армейский нож с блестящей красной эмалью на ручке. Этот нож я всегда ношу с собой, именно из-за него Уэзерби влепил мне в этом году выговор и отстранил от занятий: мол, на территорию школы запрещено проносить оружие.
Будто мне есть дело до его выговора. Будто я когда-нибудь выйду из дома без своего ножа, без какого-нибудь оружия для самозащиты.
Нет, папа показал мне, что к чему. Он оставил меня в лесу одного.
Когда он сел в машину, я подумал, что он просто пытается меня испугать. Что уже через час вернется за мной.
Но потом стемнело. И стало холодно. И я начал понимать – я остался один.
Нужно ли говорить, что я справился. Я провел в Лисьем лесу девять дней, совсем один. Я мог полагаться только на нож и свои навыки. Я питался ягодами, нашел чистую питьевую воду. В какой-то момент мне удалось поймать и приготовить белку. Это был единственный раз в моей жизни, когда пришлось убить живое существо. Было нелегко, но я вынужден был так поступить. И через какое-то время я все же вернулся в город.
Это было сложно – невероятно мучительно и временами страшно, но я не обижаюсь на папу. Я все понимаю. Он так поступил, чтобы я научился выживать в дикой природе и справляться с тяготами жизни. Потому что жизнь – это одни сплошные тяготы. Бесконечный цикл испытаний.
С тех пор я посвятил себя тому, чтобы сохранить и передать другим папин кодекс выживания, несмотря на преграды со стороны таких людей, как наш директор Уэзерби с его смехотворными правилами и предписаниями и полным нежеланием видеть дальше своего носа. К лучшему или к худшему, но этот кодекс нужен всем нам.
Конец света уже близок. И какая разница, если кто-то считает, что я говорю как безумец. Я буду готов ко всему и сумею защитить своих скаутов. А чтобы я мог защитить их, они должны оставаться рядом со мной.
Джонс мне не поверил, конечно. Типично для него. Но я-то знаю. Возможно, я единственный человек в Ривердейле, который знает правду.
Почему я так уверен в грядущем апокалипсисе? Все просто. Из-за кометы Бейли. Каждые восемь лет она возвращается в наши небеса.
Вернее, возвращалась.
Двадцать лет назад ее цикл начал сокращаться. Теперь комета появляется каждые девять месяцев и пролетает все ближе к Земле.
Сегодня мы увидим четвертую кровавую луну за несколько месяцев, а, как давно известно, лунное затмение – это дурное предзнаменование, предвещающее всевозможные беды и конец света.
Когда багровая луна поднимется в небеса над нашим лагерем, я поделюсь своими соображениями со скаутами.
Это четвертая кровавая луна за четыре месяца. С каждым возвращением комета все ближе к Земле. Изменение ее траектории, свидетелями которого мы стали, неизбежно и неоспоримо. Вскоре комета Бейли врежется в Северную Америку, и случится катастрофа, невиданная со времен вымирания динозавров.
И наступит конец света.
Я знаю, мои слова звучат слишком пафосно.
Но уверяю вас, пафоса в них едва ли достаточно.
Я все им объясню, моим ребятам. Они поймут, какая судьба ждет нас всех.
А потом, когда мы вернемся домой, я им покажу. Покажу то, над чем я уже давно работаю. Взлелеянный мною план нашего спасения. Последнее настоящее испытание, как у моего отца.
Есть одно уединенное местечко. Я сам его построил, сам оборудовал, все там просто идеально. Да, тесновато, зато безопасно. Самое главное я учел, даже разработал план, как обеспечить нас самым необходимым.
Нам потребуется:
Вода.
Средства обороны.
Самые лучшие средства обороны.
Стойкость.
Сила.
Это бункер, конечно. Мы с папой строили его пять лет. Там есть электрогенератор, работающий на солнечной энергии и природном газе, и полностью независимый от городской системы. Воды и консервов хватит, чтобы прожить много месяцев. Даже лет, если будем экономны. Стены в бункере обиты чистым свинцом толщиной в дюйм, он защитит от любой радиации.
Там есть все, чтобы переждать апокалипсис.
Возможно, поначалу мальчишки будут упираться. Возможно, они не захотят верить, что над их идиллическим Ривердейлом нависла страшная опасность, что им, их существованию что-то угрожает.
Но они увидят кровавую луну. Услышат мой рассказ.
И рано или поздно они поверят.
Глава двенадцатая
Арчи
Был почти полдень. Я работал на стройке, когда увидел, как мимо проезжает Дилтон Дойли со своими скаутами. Ярко-оранжевые скаутские флажки, прикрепленные к задним сиденьям велосипедов, развевались на ветру. На багажниках громоздились вещи. Мальчишки, подавшись вперед, налегали всем весом на педали, чтобы ехать быстрее. Дилтон вообще молодец. Конечно, он немножко взвинченный все время – ладно, не немножко, а очень даже взвинченный, – но, что бы им ни двигало, эти скауты стали его собратьями, которые никогда не ставили его слова и поступки под сомнение и ни за что не предали бы его.
Теоретически моими собратьями должны были быть «Бульдоги». При мысли о них у меня внутри что-то екнуло. Я с ужасом ждал эсэмэску от Реджи, который точно захочет отомстить «Воронам» за розыгрыш. Вернее, я с ужасом думал, как скажу ему, что не смогу участвовать в ответном розыгрыше. Не говоря уж о том, что я просто не хочу участвовать.
Но если я сам не знаю, кому и чему верен, то какой же я командный игрок? И что я за человек?
– Эй, Рыжик, ты везешь провода или собираешься их на выпускной пригласить?
– Что? Ой, простите.
Я поспешно вскинул голову. Рядом стоял папин прораб Ленни и смеялся, глядя на мою тачку, груженную проводами.
– Я их во-он туда вез. – Я махнул рукой. – И… ну… задумался.
– Это уж точно. Ты тут минут десять проторчал, пялясь в пространство. Твой отец просил передать тебе, чтобы ты зашел к нему в трейлер.
– Что? Нет, я могу закончить погрузку…
– Сам справлюсь, – отмахнулся Ленни, перехватывая у меня тачку. – Разве не знаешь, парень? Когда начальник зовет, надо мчаться со всех ног.
– Точно.
Даже если начальник – твой отец. А может, в особенности если начальник – твой отец.
И я помчался со всех ног. Наверное, каким-то моральным ценностям я все еще верен.
Папа сидел за столом, склонившись над чертежами. В руке – карандаш, каска лежит рядом с бумагами. Мне показалось, что он с головой ушел в работу, сосредоточенно продумывая план строительства, но, когда за моей спиной захлопнулась дверь, папа поднял на меня взгляд и улыбнулся.
– Арчи. Ну как там у вас дела?
– Дело движется потихоньку. – Я отер лоб тыльной стороной ладони.
Это не помогло, только грязь размазал по потному лицу. В этом вся стройка – много пыли и пота, а потом, благодаря всем затраченным усилиям, возникает что-то новое.
Когда папа в начале лета завел разговор, не поработать ли мне у него на стройке, я даже не догадывался, какое удовлетворение приносит физический труд, – ты действительно что-то делаешь собственными руками, и в результате возникает нечто осязаемое и видимое, совершенно реальное. Да, это, конечно, не музыка. Но и в работе на стройке есть место для творчества, и куда больше, чем я ожидал.
– Ленни сказал, ты хотел меня видеть?
– Угу. – Мотнув головой на стул напротив, папа потянулся за коричневым пакетом, лежащим на полке. – Я подумал, ты не откажешься перекусить. Завтраки, которые ты принес от Поупа, давно уже съели, к сожалению, но у меня есть бутерброды с тунцом из закусочной в Гриндейле, если ты проголодался. И холодный чай со льдом. Жарко там, снаружи.
– Да уж, и не говори, – согласился я, выпив чай едва ли не в один глоток.
С тех пор как я начал работать на стройке, аппетит у меня просто зверский. Я ем даже больше, чем во время состязаний.
– Но… м-м-м… что подумает твоя команда? Ты всегда зовешь меня к себе, кормишь обедом в прохладной комнате с кондиционером, пока остальные вкалывают в поте лица под палящим солнцем. Скажут, что ты кумовство разводишь.
Папа удивленно вскинул брови.
– Что подумает моя команда? Подумает, что я хороший отец. – Он рассмеялся. – Они уже думают, что я хороший начальник. Я не волнуюсь по поводу их мнения. У меня с моими парнями хорошие отношения.
– Это верно.
Если он не волновался, то и мне не стоило. Я устроился поудобнее и развернул бутерброд.
(Кстати, о верности. Поуп не обрадовался бы, увидев меня с бутербродом из другого кафе. Но, с другой стороны, он и так неплохо зарабатывает на нашей стройке. А этот бутерброд – капля в море.)
Вспомнив о Поупе, я подумал о Джагхеде и о нашем разговоре на прошлой неделе. Классно, что он увлекся писательством, и забавно, что мы оба занимаемся чем-то похожим, хотя я пишу песни, а он рассказы. Это лишний раз доказывает, что мы с Джагом в каком-то смысле всегда на одной волне, даже если не проводим вместе столько же времени, сколько раньше. Наверное, со старыми друзьями всегда так.
О, черт! Я вдруг вспомнил, что, во-первых, мы с Джагом собирались завтра поехать в Сентервиль, а у меня не получится. Во-вторых, не получится из-за моих планов с Джеральдиной. Планов, о которых я до сих пор ничего не сказал папе.
Кстати, еще раз о верности. Я терпеть не мог лгать отцу. О Джеральдине я папе не лгал, скорее, недоговаривал. Просто ничего про это не рассказывал.
Либо он действительно не подозревал, что я что-то скрываю, либо не хотел замечать этого, ведь тогда пришлось бы обсуждать эту проблему, хочется нам того или нет.
Но сегодня я собирался ночевать не дома. Папа никогда не стремился полностью меня контролировать и не вмешивался в мои дела, но тут без объяснений было не обойтись. После отъезда мамы папа относился ко мне особенно внимательно, прилагал все усилия, чтобы я чувствовал, что дома у нас все в порядке и все такое. Старался всячески дать мне понять, что родители все так же меня любят, и он всегда на сто процентов за меня.
От этого врать было еще труднее, хоть я и врал, чтобы его не расстраивать.
Папа словно прочел мои мысли – это немного пугало, но зато я мог с чистой совестью начислить ему баллы по шкале «Насколько папа о тебе заботится». Отложив бутерброд, он отпил воды и спросил:
– По-моему, ты мне так и не сказал, какие у тебя планы на выходные? Наверное, уже придумал, чем будешь заниматься?
Меня бросило в жар, в горле пересохло. Я прокручивал этот разговор в уме тысячу раз: что я скажу, как я скажу. Хорошая ложь (и все-таки белая ложь, как уговаривал я себя) всегда начинается с правды, верно?
– Ну, мы с Джагом собирались погулять, – начал я. Что может быть правдоподобнее? Мы с Джагхедом каждый год вместе проводим День независимости. Мы даже решили, что и в этом году встретимся на празднике.
– Так, значит, пойдешь сегодня в «Твайлайт» на «День независимости»?
– Ага. А потом, может, у него переночую. Мы завтра в Сентервиль поедем, как всегда. Ну, не совсем как всегда. Бетти с нами не будет.
У меня внутри все переворачивалось, будто какой-то кулак сжимался и разжимался, когда я обманывал папу, прикрываясь Джагом как алиби. Еще и Бетти приплел.
Какой бы кредит доверия от моего отца у меня ни был, такими темпами он мог стремительно исчерпаться.
– Ну да, ну да… Бетти… Как там ее стажировка?
И снова эта боль, на этот раз под ребрами. Я мало что знал о стажировке Бетти. Мы почти не говорили и не переписывались с тех пор, как она уехала. И никто не был в этом виноват. Просто она занималась… ну, чем она там занимается в Лос-Анджелесе. А я остался тут, со своей музыкой… и с Джеральдиной. Никто не виноват, что все меняется. Но об этом я папе сказать не мог.
– Ну, нормально. Все в порядке. Ей там очень нравится.
Насколько я знал Бетти, это должно было быть правдой. У нее получалось все, за что она ни бралась, всегда. Так почему в Лос-Анджелесе что-то должно быть иначе?
Это просто очередная недоговорка, сказал я себе. Белая ложь. Мои слова наверняка соответствуют истине.
– Рад это слышать, – откликнулся папа. – Хотя мне ее немного не хватает. Вы такая милая пара.
Я вспыхнул – у рыжих это особенно заметно.
– Пап, мы не встречаемся, ты же знаешь.
– А с виду и не скажешь. В смысле, я знаю, вы упорно твердите, что вы не пара, но ведете себя так, будто встречаетесь. Все свободное время проводите вместе. И она в тебе души не чает. Где ты найдешь себе девушку лучше?
– Бетти потрясающая, – согласился я.
И это правда. Она потрясающая. Прямо-таки идеальный образец «милой, доброй девочки». Красивая, умная, верная. Ничего удивительного, что мы так крепко дружим.
– Но, пап, знаешь, не сказать, что она во мне души не чает. Ну, не в том смысле. Мы просто друзья. Парень и девушка могут просто дружить, понимаешь.
– Я и не говорил, что не могут, – заметил папа. – Но я видел, как она на тебя смотрит. Если хочешь притворяться, что не замечаешь ее чувств, сынок, это твой выбор. И если не хочешь переводить отношения с ней на новый уровень, это тоже нормально. Но все же помни об ее отношении к тебе. И, знаешь, не обижай ее.
– Господи, пап…
Это что еще за «разговор по душам»? Я и сам отлично знал, как вести себя с Бетти. Она не из тех «девчонок», с которых нужно пылинки сдувать. И в этом она классная – в смысле в этом тоже. Бетти – свой парень, настоящий дружбан, только лучше.
Папа поднял руки в извиняющемся жесте: «все, я отстал от тебя».
– Ладно-ладно. Я понял. У вас с Бетти на сто процентов платонические отношения. Платоническая идея платонических отношений. Просто друзья.
– Просто друзья.
– Но… – Его глаза лукаво блеснули. – Ты же здоровый американский подросток…
– И? – настороженно осведомился я.
– Если ты не встречаешься с Бетти… значит, у тебя должна быть какая-то другая девушка, верно? Трудно поверить, что ты все время сидишь у себя в комнате и в видеоигры рубишься в полном одиночестве. Ты же не монах. – Папа выразительно посмотрел на меня. – И не думай, что я не замечаю, как ты каждый вечер после ужина куда-то мотаешься.
Я разинул рот от удивления, но папа мне и слова вставить не дал.
– Не волнуйся, я тебя не осуждаю, Арч. Думаешь, я не был подростком? И не выскальзывал потихоньку от родителей из дома, чтобы на свидание сбегать?
– На свидание с мамой?
Не секрет, что папа с мамой встречались со старшей школы, пусть сейчас их чувства друг к другу и поугасли.
– Ну конечно с мамой, – фыркнул он.
– То есть?
А хочу ли я это знать? Весь этот разговор по душам с предком – как-то слишком.
– Ну, я тоже не был затворником, Арч. Встречался с твоей мамой, но у меня были и другие девушки. Ну что я могу сказать?
Интересно, что он не мог сказать? А что – не хотел? Наш разговор становился каким-то уж слишком личным, будто папа переступал какую-то черту.
– Ну так? – Папа выжидательно смотрел на меня. – Куда же мой единственный сын ходит по вечерам, тайком сбегая из дома? Кто эта счастливица?
Мне вспомнилась Джеральдина, как она посмотрела на меня снизу вверх через солнечные очки-сердечки, когда я плелся по дороге. Джеральдина на заднем сиденье той же машины через пару дней. Джеральдина этим утром у себя дома; как солнечный свет струился в окна, озаряя ее со спины.
– Ладно тебе, пап, – возмутился я. – Ничего такого. Никакой у меня девушки нет. Я просто бегал. Тренер Клейтон очень недвусмысленно дал нам понять, что мы должны поддерживать себя в форме даже летом.
Папа приподнял бровь:
– Бегал, значит? Ну-ну.
– Бегал.
– А ты знаешь, что, когда ты льешь бетон, то накачиваешь мышцы куда лучше, чем любой из твоих «Бульдогов» в период между состязаниями?
– Знаю. – Я был рад, что мы отошли от темы отношений с девушками. – Кстати о бетоне… – Я мотнул головой в сторону двери.
– Да-да, возвращайся к работе, пока меня не обвинили в том, что я тут «кумовство развел». – Папа улыбнулся. – Мы еще увидимся до того, как ты пойдешь к Джагу сегодня?
– Ну… может быть.
Мы с Джеральдиной еще не согласовали наши планы на сегодня.
– Я рад, что ты останешься у него ночевать, – добавил папа задумчиво. – Джагхеду не помешает дружеская поддержка, учитывая, что Ф.П… – Он осекся, сообразив, что разговор принимает нежелательный для него оборот.
– А что с Ф.П.? – уточнил я.
И что же скрывает от меня отец?
– Неважно, это я так, глупость сказал. Веселитесь, ребята. Потом расскажешь, как там дела у Джага.
– Обязательно, – пообещал я, удивляясь про себя, почему отца волнует то, как дела у Джага. Что же он недоговаривает?
Наверное, не я один в последнее время прибегаю к белой лжи. Нет, не ко лжи, поправил я себя. К недомолвкам.
Папа о чем-то недоговаривает.
Но это ничуть не лучше лжи.
Бен:
Ты точно сегодня не можешь со мной встретиться? Я соскучился!
Джеральдина:
Нет, сегодня не получится. У меня другие планы.
Бен:
Но…
Джеральдина:
Сказала же, у меня планы. У нас занятие только на следующей неделе. Если ты придешь раньше, это будет выглядеть подозрительно.
Бен:
Неужели тебе самой не надоело прятаться? Разве ты не хочешь, чтобы все открылось?
Джеральдина:
Я понимаю, что ты недоволен. Но, как только все откроется, все будет кончено. Разве этого ты хочешь? Может, лучше немного потерпеть?
Бен:
Наверно. Но мне это не нравится.
Джеральдина:
Желаю весело отметить День независимости. До следующей недели.
Глава тринадцатая
Бетти
По общему мнению, Вероника Лодж – умная и уверенная в себе красавица с волосами цвета воронова крыла и невероятным даром красноречия. Согласно всем опросам, она считается самой талантливой ученицей второго года обучения в элитной нью-йоркской старшей школе Спенса. Дочь Хайрэма и Гермионы Лодж – да, тех самых Лоджей, магнатов из «Лодж Индастриз», – эта избалованная девица, очевидно, не боится брать свою судьбу в собственные руки (с идеально наманикюренными пальчиками, естественно).
А как вы представляете себе юную светскую львицу? Уверяем вас, Вероника соответствует всем вашим представлениям. Ум? Есть. Красота? Есть. Бездонный банковский счет, популярный аккаунт в Инстаграме, #оторвись_по_полной, море подписчиков в «Твиттере», #девчонки_рулят, толпа воздыхателей, возможность выбрать любого парня, какого ей вздумается.
Есть, есть, есть.
По слухам, Вероника «Ронни» Лодж однажды купила всю серию определенной модели туфель в сети «Сакс Пятая авеню» только для того, чтобы ни одна ее соученица не могла красоваться в таких же туфельках, как у нее (похоже, наша умница никогда не слышала о том, что обувь и по интернету заказать можно).
Мало кто отваживается открыто высказываться против нашей милой дорогой Ронни, но, с другой стороны, зачем кому-то высказываться, если сама наша красавица, смеясь, называла себя «поверхностной богатой сучечкой, отравляющей всем жизнь и разрушающей все, к чему только прикоснется».
Ну ладно, #сорян
Любимый папочка нашей умняшечки не гнушается никакими средствами в своих играх волков с Уолл-стрит, но до сих пор, не считая возмущения оскорбленного рабочего класса, обвинения ему никто так и не выдвинул. И хотя, по всеобщему мнению, Вероника с блеском добивается успеха во всем, к чему только приложит руку (серьезно, она и петь умеет, и танцевать, и цитирует классическую литературу по поводу и без), нам удалось выяснить, что у красотки талант к математике, а значит, и к ведению бизнеса.
Зачем просто пожинать плоды бизнеса своих родителей, если можно управлять им? Наверное, никто не удивится, если наша девочка в будущем возглавит «Лодж Индастриз».
Дорогой дневник!
Два часа бесконечных плутаний извилистыми гипертекстовыми тропками Google – и это все, что я сумела выжать из себя о Веронике Лодж. Выйти на контакт с этой девчонкой оказалось совершенно невозможно, поэтому, за неимением информации из первых рук, я решила попробовать нарыть о ней что-нибудь сама.
Но никаких скелетов в шкафу я так и не обнаружила. Конечно, эта Вероника Лодж ужасна – такая себе обаятельная самодура, которая считает, что ее внешность и богатство позволяют ей топтаться по жизням, мечтам и устремлениям других людей. Но те, кто не хотел походить на нее или быть рядом с ней, явно ее боялись. Никто не говорил ничего напрямик, но после того как я немного пошерстила студенческие форумы школы Спенса, это стало для меня очевидно.
(Ты, может быть, спросишь, как мне удалось создать фейковый студенческий аккаунт для этих форумов, дорогой дневник? Легкотня, даже Нэнси Дрю заскучала бы в процессе.)
Там были посты о травле – особенно меня потрясла одна жуткая история о какой-то бедняжке, которую заставили пить воду из сточной канавы, – думаю, в Нью-Йорке это может расцениваться как особо изощренная пытка, – но никто не заходил настолько далеко, чтобы называть имена. Тем не менее, внимательно прочитав посты с комментариями за несколько месяцев, обращая внимание на учеников, не пользующихся особой популярностью, и пытаясь вычленить общую нить повествования, я легко представила себе общую картину произошедшего.
Настоящий компромат мне удалось накопать на Хайрэма Лоджа, этого магната с Уолл-стрит. Прошлой весной он заключил какую-то инвестиционную сделку, которую некоторые финансовые аналитики сочли аферой в духе Берни Мейдоффа. Но опять-таки никто не высказался об этом прямо, и пока не было ни намека на то, что роскошной жизни Лоджей что-то может помешать.
Личная страничка Вероники в Инстаграме оказалась закрытой, а публичная страничка была забита снимками нарядов из таких элитных нью-йоркских магазинов одежды, как «Барнейс» и «Бендэлс»… и даже… похоже… из частной коллекции Кристиана Сириано… для бала «Мет Гала»? Точно, а еще фото эксклюзивного комплекта обуви, сумки и аксессуаров от модного малазийского дизайнера Джимми Чу. Я даже не подозревала, что в реальной жизни это носит кто-то, кроме кинозвезд.
Прическу и макияж Веронике, как и Кендалл Дженнер, и другим фотомоделям компании «Эсти Лаудер», делал сам Пол Подлацки из Верхнего Ист-Сайда. На фитнес она ходила в клуб «Тоун Хаус», пока не решила, что там стало слишком людно, после чего отец построил ей частную фитнес-студию прямо в квартире. В прошлом году на Неделе моды в Нью-Йорке Веронику заметили на демонстрации коллекции Нанетт Лепор в первом ряду рядом с Тейлор Свифт, причем Лодж и Тейлор в шутку сделали одинаковый маникюр и в иронической манере похвастались об этом журналистам. Также Веронике предложили поучаствовать в одной из серий реалити-шоу «Проект Подиум. Подростки» в роли соведущей Арианны Гранде, но Вероника отказалась, поскольку уже запланировала на ту неделю поездку на Некер (ну, знаете, остров, который приобрел Ричард Брэнсон). На этом острове она – угадай что, дневничок? Правильно, «нечаянно» попала под прицел объективов папарацци в тот самый момент, когда слилась в страстном поцелуе с фотомоделью Анваром Хадидом.
Так что же я могла сказать об этой девушке, чего она сама о себе не сказала?
Ну, судя по тому, как складывался мой день, мне этого было никогда не узнать.
Ребекка намекнула, что мы с Клео можем уйти сегодня с работы пораньше, ведь праздник все-таки и все такое. Но после скандала с моим рюкзаком настроение в редакции резко изменилось, и хотя мы все трое скучали на своих рабочих местах, плюя, как говорится, в потолок (или в моем случае собирая показания «из третьих рук» о неуловимой героине статьи), заговаривать об уходе я уж точно не собиралась.
Клео… Глянув на расположенный в противоположном конце офиса ресепшн, я снова задумалась, могла ли она подбросить мне вещи из подсобки? В редакции действительно работали над «атмосферой взаимного уважения», как выразилась Ребекка. Но я знала не хуже других, что в женском коллективе взаимное уважение не всегда возможно. Неужели я каким-то образом настроила против себя Клео? Да еще настолько, что она приложила немалые усилия – даже рискнула собственной репутацией в редакции, – чтобы избавиться от меня?
Мне не вспоминалось ничего, чем я могла бы обозлить Клео. Но некоторым девушкам не нужен повод. Разве не этому нас учат истории о Веронике Лодж, которые я сегодня раскопала? Может, это первый непростой урок, который следует усвоить лос-анджелесской Бетти? Ну, одно я знаю наверняка: так просто лосанджелесская Бетти не сдастся.
ЧТО Я ЗНАЮ О КЛЕО:
У нее классные очки.
У нее суперблестящие волосы.
Она ни разу не перебросилась со мной больше чем парой предложений, причем это были предложения типа «Там торт в комнату отдыха принесли» или «Ребекке нужны образцы тех носков для йоги, причем немедленно». А я обычно отвечала: «О, спасибо!» или «Да, конечно!»
Я понимаю, что никто не обязан никого любить. Это нормально. Может, кто-то считает меня пай-девочкой, а кто-то – деревенской дурочкой. Лос-анджелесской хипстершей меня точно не назовешь.
Невозможно дружить со всеми. Но за пару недель в редакции «Хелло Гиглз» я не сделала ничего, что могло бы кого-нибудь разозлить, тем более Клео. В основном я так, кофе разношу, не высовываюсь, бумаги сортирую и надеюсь, что, может быть, когда-нибудь мне поручат что-то стоящее.
И сегодня наконец-то поручили.
Хм-м-м…
Причем поручили написать не одну статью, а две. Статью про обои и про Веронику Лодж.
Я знаю, это не потому, что Ребекка вдруг разглядела во мне какое-то особое дарование. Просто я оказалась в нужном месте – в почти пустой редакции – в нужное время. Зачем мне себя обманывать? Но если Клео сама мечтала писать статьи, она, возможно, восприняла мое внезапное повышение до статуса автора как угрозу.
Лучшего объяснения случившемуся мне не приходило.
Может, Клео все ждала, когда выпадет шанс написать статью? Так отчаянно хотела этого, что была готова подбросить улики мне в сумку, лишь бы меня убрать?
Если это действительно так, как она поступит дальше?
Понимаешь, дневник, я за мир, а не за войну. Но тот, кто полез ко мне в сумку, сам нанес первый удар. И то, что я сделаю дальше, будет самозащитой.
А я, например, просмотрю личные заметки Клео: вдруг да выясню, не она ли на меня напустилась, и если да, то почему.
Очевидный первый ход в моем расследовании – проверить ее телефон. Но Клео прямо-таки срослась со своим смартфоном, как с аппаратом жизнеобеспечения. Она с ним даже в туалет ходит (фу, какая гадость). Я установила это после того, как целый час незаметно следила за ней.
Я вносила последнюю правку в черновик статьи о Веронике Лодж. Ежу было понятно, что статью нельзя публиковать до тех пор, пока я не получу чертов комментарий от самой Ее Высочества, но черновик все же лучше, чем ничего. И тут я краем глаза заметила, как взметнулась от резкого движения копна сверхъестественно блестящих волос, – Клео наконец-то оттолкнулась от стола, встала и ушла в сторону туалета. За весь последний час она даже не шелохнулась, так что момент был самым подходящим. Я, правда, не видела, взяла ли она с собой телефон.
Ребекка сидела в конференц-зале, просматривая гранки и занимаясь еще какими-то менеджерскими делами. Она не увидит, если я – на этот раз по-настоящему – нарушу «атмосферу взаимного уважения» и вторгнусь в личное пространство своей коллеги. Уже хорошо. Я прокралась к столику регистрации с телефоном и флешкой в кармане. (Нэнси Дрю всегда приступала к расследованию, заранее хорошенько подготовившись, а я во всем следовала ее примеру.)
Стол Клео был завален бумагами. Мы работаем в редакции виртуальной газеты, но при этом порождаем груды распечаток. Аналоговые носители и ретро – это в стиле нашей команды. Честно, если однажды я приду на работу и увижу, как Ребекка пишет статью от руки каким-нибудь безумным гусиным пером, я ничуть не удивлюсь.
Достав телефон, я принялась все фотографировать – кто знает, что тут может оказаться уликой.
У меня была всего пара минут, но, судя по тому, что я увидела, на столе в основном громоздились копии пресс-релизов, исчерканные красной ручкой и обклеенные со всех сторон яркими стикерами. «Так, ладно, ко мне это отношения не имеет». До сегодняшнего дня мне не поручали никакой ответственной работы, в том числе и написания пресс-релизов. Они до моего столика даже не доходили.
Лежал на столе и пропуск Клео. С фотографии на меня сурово смотрело жесткое лицо с высокими и острыми скулами.
Я передернула плечами. Клео никогда не была душкой. Теперь же, когда она, возможно, считает меня врагом, холодный взгляд девушки вдруг показался мне еще и зловещим. Я сфотографировала ее пропуск, даже не задумываясь, для чего мне это нужно. Чтобы узнать, когда именно она входит в здание и выходит? А зачем? Ладно, в любом случае это дополнительная информация. Уже неплохо.
– Ты что-то хотела, Бетти?
Я вздрогнула. Умеет же она подкрадываться! А я так увлеклась, фотографируя ее стол, что не услышала, как она вернулась. Типичная ошибка новичка в сыскном деле. Нэнси Дрю было бы стыдно за меня.
Быстро сообразив, что делать, я сунула телефон с уличающими меня фото в карман.
– Прости, хотела спросить тебя о… планах Ребекки, но, пока я тебя ждала, мне прислали эсэмэску.
– Ага… – Кажется, мои слова ее не убедили. – Ну, сегодня она, наверное, останется до конца рабочего дня, как всегда, несмотря на праздник. Она не из тех, кто любит уходить с работы пораньше. Жаль тебя разочаровывать. – Клео сочувственно кивнула, но и я не поверила ей ни на миг.
– Ясно. Понятно. – Я пыталась на ходу сообразить, можно ли как-то воспользоваться этой ситуацией. – И ты тоже останешься?
Вдруг удастся посмотреть, что она хранит у себя в файлах. Но готова ли я шерстить ее файлы? То есть взять и прочитать ее личные записи?
Готова. Да, лос-анджелесская Бетти была готова и на это.
– Пока Ребекка здесь, я тоже сижу. – Она поджала губы.
Я попыталась сделать вид, что ее слова обрадовали меня.
– Ну конечно. И я м-м-м… тоже.
– Ну конечно, – повторила Клео. – Ура.
Сарказм. Это что-то новенькое.
Ну что, лос-анджелесская Бетти? Пора переходить к плану «Б».