– Мне так жаль, – говорю я. – Надо было хотя бы вина все-таки принести. Я так ужасно себя чувствую, что не принесла тебе никакого подарка.

– Ты же предлагала. А я сказал тебе, что не надо, – с улыбкой отвечает босс.

– Да, знаю. Все равно как-то невежливо приходить с пустыми руками.

Иду за ним на кухню, где он поворачивается и вручает мне бокал красного вина.

– Вот, – говорит Моретти. – Теперь ты уже не с пустыми руками.

– Спасибо. Но я за рулем.

– Ничего. После вызовем тебе такси.

Я умолкаю и делаю глоток вина.

– М-м-м, как вкусно…

Босс широко улыбается и наливает себе тоже.

– Салюти, – говорит он, и наши бокалы со звоном соприкасаются.

– Салюти, – отвечаю, чувствуя себя мошенницей. По-итальянски я знаю всего два слова – «чао» и «спагетти».

– Садись сюда и расскажи мне что-нибудь, – говорит Бен, показывая на стул у большого, как в деревне, деревянного кухонного стола. – А я пока соус проверю.

– Пахнет умопомрачительно, – говорю я, опускаясь на стул и чувствуя, как мой рот наполняется слюной. Снова пригубливаю вина. – Что это у тебя?

– Равиоли капрезе, – отвечает хозяин дома, стоя у плиты и перебрасывая через плечо кухонное полотенце. – Матушкин рецепт. Через пять минут будет готово.

Посередине стола стоит сливочник с зимними нарциссами. Мне вдруг приходит в голову, что Скотт сроду не готовил для меня никакую еду, тем более итальянскую, да и цветы в вазу никогда не ставил. Лучшее, на что он был способен, – это заказать готовую пиццу да прихватить букетик полуживых гвоздик на станции техобслуживания по соседству. С другой стороны, я к нему несправедлива – у Скотта ведь нет своего садового центра, да и родителей-итальянцев тоже, если уж на то пошло. Так что, думая о нем всякие гадости сейчас, я просто пытаюсь поквитаться с ним за то, что он меня бросил.

– Может, тебе чем-нибудь помочь? – спрашиваю.

– Нет, у меня всё под контролем. Я никому не позволяю вмешиваться в мое превосходно оркестрованное меню.

Бен, прищурившись, улыбается, и мы болтаем о разных повседневных разностях – о работе, погоде и прочих таких вещах, – пока он не приносит на стол две большие керамические миски, полные присыпанных пармезаном и базиликом равиоли, над которыми встает ароматный парок. Одну миску ставит передо мной, а с другой садится так, что мы с ним оказываемся под прямым углом друг к другу. Странно, но так ощущение интимности даже больше, чем когда мы сидели прямо напротив друг друга, ведь теперь его рука лежит всего на расстоянии ширины ладони от моей.

– Так есть хочется, – говорю я.

– Вот и хорошо. Ой, погоди-ка, я же салат забыл! – Босс идет к холодильнику и приносит на стол большую миску зеленых и красных листьев.

– Из сада? – спрашиваю я.

– Откуда же еще? Соус себе клади.

– Ой, какая прелесть, как будто ешь солнечный свет, – говорю я с полным ртом сливочной пасты и томатного соуса.

– Рад, что тебе нравится.

Несколько мгновений мы едим молча. Мне немного неловко, но не ужас до чего. Я стараюсь выбросить из головы все посторонние мысли, но это у меня плохо получается, они так и лезут обратно.

– Так, значит, субботние вечера ты предпочитаешь проводить дома? – спрашиваю я.

– Ага. Мне ведь уже не двадцать лет.

– Но и не девяносто.

– Ну я же все-таки выхожу, – говорит он, словно оправдываясь.

Я делаю большие глаза, и мы оба смеемся.

– Ну ладно, ладно, иногда я выхожу, – вносит поправку Бен. – Время от времени. Короче, раз в сто лет встречаюсь с парнями в пабе неподалеку. Знаешь, у нас там очень весело. Но вообще-то я скорее трудоголик. В последние годы так прикипел к «Центру Моретти», что надолго он у меня из головы нейдет.

Я киваю.

– Вполне могу понять, почему тебе оттуда никуда не хочется. Там так здорово!

– Рад, что ты так думаешь.

Надеюсь, он не заведет сейчас разговор о моем повышении. Я еще не готова дать ему ответ.

– А еще я очень рад, что ты у меня работаешь, – говорит босс, глядя мне прямо в глаза.

Пытаюсь отвечать ему тем же, но не могу долго выдержать его взгляд и опускаю глаза. На меня снова накатывает волнение. Бабочки внутри снова машут крылышками. Я делаю глоток вина и накалываю на вилку подушечку равиоли.

– Почему ты не женат? – спрашиваю, радуясь, что голос мне не изменяет, и тут же страшно смущаюсь из-за того, что задала такой личный вопрос. – Ой, прости, – заикаюсь я. – Пошли меня к черту, если не хочешь отвечать.

– Да нет, что тут такого? – отвечает Бен, пожимая плечами. – Скучная история про мальчика-итальянца и его подружку. Мальчик надеялся, что они будут вместе долго и счастливо. А девочка предпочла его лучшего друга.

– Нет! – говорю я. – Какой ужас. Вот стерва.

Моретти кивает и улыбается.

– Ага.

– Ты не возражаешь, если я спрошу, когда это было?

– Да так, пару лет назад. Мне следовало понять, что между нами что-то не так. Я трижды просил ее выйти за меня замуж, а она трижды отвечала, что хочет еще подождать. – Голос шефа звучит беззаботно, но в его глазах я вижу боль.

Кладу ладонь ему на руку.

– Прости меня, пожалуйста.

– Да ничего, старая история. И вообще, думаешь, я для того пригласил тебя на ужин, чтобы поплакаться тебе в жилетку на свою бывшую любовь?

– А я не против. Лучше ты мне поплачься, чем говорить про мою паршивую жизнь.

Наступает короткая пауза, после которой мы оба фыркаем от смеха.

– Да уж, веселая мы с тобой компания, – говорю я.

– Да, сразу видно, гости у меня бывают редко, – отвечает Бен, закатывая глаза и наполняя наши бокалы вином. – Хозяин из меня никудышный.

И тут я понимаю, что все происходящее доставляет мне массу удовольствия. Мне это в новинку.

– А я думаю, что хозяин ты хоть куда, – возражаю я.

Моретти снова заглядывает мне в глаза, и я вижу, как он делает глубокий вдох.

– Знаешь, Тесс, если ты сама еще не догадалась, то я хочу тебе сказать, что ты мне очень нравишься, – говорит он.

Я перестаю смеяться и пристально всматриваюсь в его лицо, чтобы понять, серьезно он говорит или шутит. И вообще, имеет ли он в виду то же, что и я, или что-то другое.

– Очень нравишься, – еле слышно добавляет Бен. А потом, ни слова больше не говоря, наклоняется ко мне и целует меня прямо в рот. Его губы, такие теплые и нежные до боли, накрывают мои. Я тону в его свежем и теплом запахе.

Я еще не успеваю понять, что происходит, а мы уже на ногах, мои пальцы запутались в его темных волосах, его ладони у меня под свитером, и от каждого их прикосновения словно электрические искры пробегают у меня по телу. Мы целуемся так жадно, что у меня внутри как будто вспыхивает пламя.

– Тесса, – бормочет Бен, проводя губами по моей шее сначала сверху вниз, а потом снизу вверх, к уху, отчего по моей коже пробегают мурашки.

Я больше не думаю ни о своих сомнениях, ни о том, что с нами будет после этого вечера. Я только знаю, что сейчас он мне нужен.

– Пойдем наверх, – выдыхаю.

– Ты уверена? – Шеф на миг отрывается от меня, и его темные глаза с мягким вопросом заглядывают в мои.

– Да.

Мы вместе выкатываемся из кухни, и я забываю обо всем вокруг, когда Бен прижимает меня к стене. Все, что мне нужно сейчас, – это чувствовать его руки и его губы, скользящие по моей коже, его тело, крепко прижатое к моему. Тут Бен перестает меня ласкать и, хотя я снова тяну его к себе, не поддается. Взяв меня за руку, ведет меня по узкой лестнице наверх, в спальню. Там, в буре поцелуев, мы сбрасываем с себя одежду и падаем на кровать. Я словно превращаюсь в другую женщину: я голодна, требовательна, беспощадна. Его кожа, соленый пот, секс – у него есть все, чтобы заставить меня забыть о мире вокруг. Я так хочу, чтобы это длилось как можно дольше. Чтобы никогда не кончалось.

Глава 25

Просыпаюсь: кругом темно. Жарко. Страшно. Где я? И тут вспоминаю: я и Бен. Мы… о господи! Я в его постели, его рука лежит на мне. Я переспала с боссом! До чего же противно это звучит… Но дело ведь совсем не в этом, верно? Просто у нас было мгновение… Миг, когда мы были по-настоящему вместе. Но он все равно мой босс. Черт. И что теперь будет с моей работой, она в опасности? Делаю глубокий вдох, чтобы в голове прояснилось, и скашиваю глаза, посмотреть на часы: 2.30. Я скажу Бену, что это была просто ошибка. Нет, это прозвучит слишком грубо. Лучше я скажу, что ночь была прекрасная, просто это не очень хорошая идея. Постараюсь говорить легко, весело, пошучу насчет того, как нас занесло. И тогда мы, будем надеяться, еще останемся друзьями.

Поворачиваюсь к нему и начинаю рассматривать его, благо мои глаза уже привыкли к темноте: сильная линия подбородка с намеком на щетину, полные губы, римский нос, темные брови, и эта беглая прядка, которая все время норовит накрыть ему один глаз. В другой жизни Бен и я кое-что значили бы вместе, в этом я уверена. Но в этой жизни все слишком запутано. Я не могу втягивать его в свою драму, заражать его своей печалью. Все равно он отдалится от меня, так же как Скотт. Рано или поздно побежит от меня, как от чумы, и тогда я и его потеряю. И его, и работу в «Центре Моретти», и пойду с разбитым сердцем искать себе место в каком-нибудь паршивом сетевом магазине типа «Всё для сада»… Нет уж, пусть лучше все остается, как было раньше.

Босс шевелится. Я быстро отворачиваюсь и закрываю глаза.

– Тесс? Ты не спишь?

Потягиваюсь и снова открываю глаза. Бен поворачивается ко мне всем телом и лежит, опираясь на локоть. А потом опускает голову, чтобы поцеловать меня, и я чувствую, что недавний огонь внутри меня начинает разгораться снова. Но мне же нельзя, напоминаю я себе. И отодвигаюсь от него.

– Мне… Я лучше пойду, – заикаюсь я пискливым голосом. – Который сейчас час?

– Кому какая разница? – Рука босса ныряет под одеяло и замирает на моем бедре, и тут я понимаю, что я голая.

– Извини, Бен, – говорю, после чего отодвигаюсь от него еще дальше, выскальзываю из постели и оглядываюсь в поисках одежды. – Мне правда надо домой. Мне ведь с утра на работу, если ты не забыл. – Я пытаюсь говорить шутливо, но мой голос даже мне самой кажется каким-то истеричным.

– Тесс, что случилось? Вернись в кровать. Останься здесь, и тогда утром ты будешь сразу на работе.

– Не могу, честно. Мне надо домой. – И где же тот шутливый тон, которого я пообещала себе придерживаться? Почему я говорю так, словно хочу убежать от Бена на край света, хотя на самом деле ничего подобного?

Босс садится, пока я неуклюже натягиваю на себя джинсы и джемпер, комкаю в руках лифчик и трусики.

– Я что-то… не так сделал? – спрашивает он. – Ты не хотела?..

– Ох, нет, Бен, нет. Ночь была просто прекрасной, – говорю я. – Более чем прекрасной.

– Так останься.

– Не могу. Я вообще ничего больше не могу, только… это. Мы не можем быть вместе, и все такое. То есть я, конечно, даже не намекаю, что ты хочешь, чтобы мы были вместе. Просто хочу сказать, что сегодня все было чудесно, но давай не будем усложнять. Я ведь на тебя работаю, ты помнишь?

– Никакого усложнения здесь нет, – возражает босс. – Я же говорил тебе, ты мне нравишься. И это не изменилось.

– Ты мне тоже нравишься, – отвечаю я, делая шаг к двери. – Просто в моей жизни сейчас очень много чего происходит. Тяжелого.

– Так поделись этим со мной. Я – хороший слушатель.

Голова у меня еще туманная со сна. Я не знаю, с чего начать, Бен ведь так многого обо мне не знает. Если я сейчас все ему расскажу, он сам будет бежать от меня сломя голову, правда.

– Знаешь, я не могу сейчас об этом говорить. Давай просто останемся друзьями, ладно? – предлагаю я.

– Друзьями. – Голос Моретти звучит невыразительно, уныло. – Ладно.

– Бен, у нас всё в порядке?

– Да, хорошо.

«Черт».

– Просто у тебя такой голос… Ладно, проехали. Увидимся через несколько часов, на работе.

– О’кей.

Вот теперь я точно здорово облажалась. Он уже от меня отдаляется. И зачем только я с ним переспала? Бен такой славный, нельзя его было так обижать. И я запрещаю себе думать о том, как мне было с ним. Как все плохое ушло и забылось в те мгновения, пока мы были вместе. Но это не по правде. Это скоро прошло бы. Вот почему лучше остановить это прямо сейчас, пока все еще не зашло слишком далеко. Жаль только, что он так мне нравится. Если б он нравился мне чуть меньше, я просто наслаждалась бы моментом, и всё. Но я понимаю, что влюбиться в Бена просто, а после Скотта… Разве я могу теперь кому-нибудь доверять? И вообще, Бен скоро поймет, что я такое на самом деле, и потеряет ко мне интерес, а я не могу заставить себя пройти через такое еще раз. У меня просто не хватит сил.

– Прости меня, – говорю я ему.

– И ты меня.

Поворачиваюсь к боссу спиной и иду к двери.

Вечером я выпила совсем немного, так что за руль можно садиться без опаски. Ехать тут всего ничего, на улицах пусто. Вхожу в дом, запираю за собой дверь, поднимаюсь наверх, падаю в постель и сворачиваюсь калачиком. Больше всего мне хочется сейчас перебрать в памяти каждую секунду сегодняшней восхитительной ночи, но я не доверяю себе, боюсь, что сделаю какую-нибудь глупость: например, прыгну в машину и помчусь назад, к Бену.

* * *

В 8.00 я уже на пути к Моретти. Непривычно быть на улице в воскресенье так рано утром. Дороги совсем пусты, вокруг темно и холодно. Только я да редкие машины проносятся мимо – может быть, кто-то тоже едет на работу, но скорее люди возвращаются домой после весело проведенной ночи.

Спала я прошлой ночью часа три, не больше, но я слишком устала даже для того, чтобы чувствовать усталость. Мало мне всей этой истории с Фишером, так теперь еще про прошлую ночь буду думать – и у меня заранее сводит желудок, а во рту появляется привкус оскомины. Страшно боюсь увидеть Бена на работе сегодня утром. Господи… До чего я банальна! Нырнула к боссу в постель и тут же раскаялась. Хотя, по правде сказать, я ничуточки не раскаиваюсь, ну просто ни вот столечко. Мне просто страшно думать о том напряжении, которое теперь неминуемо возникнет между нами.

На работе я стараюсь все время находить себе занятия, вкалываю, не поднимая головы, почти без передышки, общаюсь с клиентами, почти не слыша, что они говорят, тружусь, не особенно концентрируясь на том, что именно делаю. Я уже поздоровалась с Джезом, Джанет и Шаназом, студентом колледжа, подрабатывающим у нас в выходные, но Бена нигде не видно. Он явно предпочитает не показываться, и я его не виню.

Я уже почти надумала пойти и позвонить ему в дверь, чтобы попытаться все исправить, но при одной мысли об этом у меня потеют ладони. Нет. Наверное, так станет еще хуже. Лучше оставить пока все как есть, время все расставит по своим местам. Может быть, уже завтра чувство неловкости пройдет. Или нет…

В обед приходит Кэролайн, и я могу уйти. Наверное, надо было поменяться с ней целым днем, но я никогда еще не пропускала ни одного воскресенья на кладбище. Я чувствую, что ходить туда – моя обязанность перед детьми, единственное, что я еще могу сделать для них. Иначе я их как будто предаю, бросаю. Я не смогла сохранить им жизни, но хотя бы могу быть рядом с ними в смерти.

На кладбище все так знакомо, и это меня успокаивает. Слабое зимнее солнце почти не греет, так что я быстро иду по дорожке между могилами. Гравий под моими ногами шуршит, и этот звук мне даже нравится. На кладбище очень тихо – шестьдесят акров могил вперемешку с деревьями и викторианской часовней в центре. Дорожка изрядно петляет, так что до моих крошек, лежащих в тени большого сикомора, я добираюсь минут за двадцать. Я слышала, нам очень повезло, что мы смогли похоронить Сэма рядом с сестренкой. Если, конечно, в таких обстоятельствах вообще можно говорить о везении.

Схожу с дорожки в покрытую инеем траву, где почти из-под самых моих ног взлетает сорока. «Вестник печали». Я внутренне усмехаюсь, но это не веселый смех. Одумавшись, отгоняю невесть откуда взявшуюся грусть и стараюсь быть веселой – ради них. Зачем им каждый день видеть мою несчастную физиономию?

Собираю с могил увядшие подснежники и анютины глазки, которые приносила на прошлой неделе, и меняю их на нарциссы для Лили и пучок яркого барбариса для Сэма – его миниатюрные желтые цветочки звездочками рассыпаются по темно-зеленой листве. Каждую неделю я приношу им что-нибудь новое, причем выбираю цветы не спеша, долго думаю над тем, что бы им понравилось. Напрасная трата времени, знаю; все равно они не видят моих подношений.

Хотя скорее всего я делаю это для себя. Себя утешаю. Каждую неделю во мне борются эти две мысли, и ни одна не одерживает окончательной победы. И помощи ждать неоткуда. Никакие откровения свыше меня не посещают. Просто я каждую неделю прихожу сюда с новыми букетиками в руках и стою с ними над могилами. Может быть, если б со мной был Скотт, все было бы по-другому… Мы разговаривали бы о наших детях. И они оживали бы в наших общих воспоминаниях. Мы вспоминали бы всякие занятные эпизоды из жизни Сэма, гадали, как они играли бы с Лили. Представляли, какими взрослыми они стали бы. Но прихожу всегда только я. Стою над могилами наедине со своими мыслями, стараюсь сохранять позитивный настрой, но каждый раз терплю поражение.

Сажусь на влажную деревянную скамью напротив могильных плит и начинаю вспоминать: Лили, ее личико спящего ангела, и Сэма, его дерзкую усмешку, редкую угрюмость и то, как он беззвучно, истерически хохотал, когда Скотт притворялся щекочущим чудовищем. Я стараюсь не думать о сыне после, о том, каким он был в больничной палате: голова голая, кожа бледная, полупрозрачная, и улыбка с потугами на храбрость. Стараюсь не вспоминать трубки, торчавшие из его тела повсюду, даря ему еще несколько драгоценных недель жизни, но делая его не похожим на себя, как будто им завладел какой-то инопланетный монстр…

Встаю, смаргивая горячие слезы. Мне очень трудно уходить, но слишком больно оставаться. Сегодня я не могу. Не могу заставить себя болтать с ними, как обычно, рассказывать им свои новости: чувствую, как мои мысли все время уходят в какой-то черный штопор. И вместо лиц моих детей мне представляются Фишер и его сын. Прошла всего неделя с тех пор, как Гарри появился в моей кухне. Может быть, завтра, побывав в клинике, я буду лучше представлять себе, что вокруг меня происходит. Может, тогда мне станет спокойнее.

Мысленно я посылаю маленьким существам, лежащим под могильными плитами, свои поцелуи и еще раз вызываю в памяти их лица, прежде чем повернуться к ним спиной и уйти, шурша гравием. Знакомое чувство вины спазмом сводит мне внутренности, когда я оставляю моих дорогих малышей одних еще на неделю.

Глава 26

Утро понедельника, город стоит в пробках. Наверное, зря я взяла машину. Но лучше уж сидеть одной в теплом нутре этой жестяной коробки, чем толкаться в ледяном, переполненном автобусе. К тому же с такой роскошью, как навигатор, мне совсем не надо сосредоточиваться на поиске дороги – можно просто следовать указаниям зеленых стрелок на экранчике приборной доски да настраиваться на то, что ждет меня в больнице.

Оставляю машину на парковке НСП и иду два квартала пешком до клиники Балморал. Сырой, холодный воздух просачивается сквозь мою одежду, темные тучи грозят дождем. Ускоряю шаг. Здание оказывается крупнее, чем я запомнила, как-то внушительнее, к тому же я обнаруживаю, что не готова к наплыву тяжких воспоминаний, которые атакуют меня, как только я оказываюсь вблизи него. Помню, как Скотт высадил меня вот здесь, у этих ворот, и помчался искать место для парковки, а я стояла и ждала его тут. Как нам тогда было весело, хотя и немного страшно. Оказывается, это был последний нормальный день моей жизни. Дальше мои надежды начали рушиться одна за другой.

Стеклянные двери раздвигаются передо мной, и я вхожу внутрь здания, слушая, как подошвы моих ботинок стучат по плиточному полу. В фойе пусто, на стенах сезонные украшения. Я иду прямо к изогнутой стойке рецепции, и перегретый воздух помещения как будто липнет ко мне на ходу, от витающих в нем ароматов освежителей першит в горле. Вдруг двери слева от меня распахиваются, и из-за них, громко цокая каблуками, появляется какая-то женщина в юбке и пиджаке, с красным уродливым то ли шарфом, то ли галстуком вокруг шеи. Она похожа на стюардессу и улыбается тоже как стюардесса – дежурной корпоративной улыбкой, которая так и пригвождает меня к месту.

– Доброе утро, – говорит, вставая за стойку. – Чем могу вам помочь?

– Здрасьте. Меня зовут Тесса Маркхэм. Я звонила пару дней назад, узнать имя доктора, который принимал моих близнецов. Это было довольно давно, и я не помню, как его зовут.

– Вы хотите узнать, кто принимал ваших близнецов?

– Да, пожалуйста. Мне сказали, что я должна либо послать письменный запрос, либо приехать сама.

– Хорошо, подождите минутку. Пойду спрошу у начальства. – Дежурная исчезает за дверью, которая находится у нее за спиной, а я остаюсь ждать, стараясь не думать о том, что в этих самых стенах моя дочка Лили сделала свой первый и свой последний вздох.

Через пару минут женщина возвращается.

– У вас есть удостоверение личности?

Киваю, запускаю руку в сумочку и достаю оттуда мои права с фотографией и счета за дом.

– Отлично, спасибо. – Сотрудница клиники берет у меня документы, смотрит сначала на фото, потом на меня и просматривает счета. Удовлетворенно кивает. – Пройдемте со мной, я отведу вас к нашему офис-менеджеру, Марджи Лоренс; она поможет вам найти то, что вам нужно. – Возвращает мне документы, и я на ходу запихиваю их в сумочку, следуя за ней по пятам.

Офис у них оказывается самым обычным, без перегородок, как во многих местах. За столами сидят человек шесть служащих; одни щелкают клавиатурами компьютеров, другие разговаривают по телефону. В дальнем конце офиса какая-то женщина поднимается из-за стола и делает ко мне шаг, протягивая руку. Пожимаю ее.

– Привет, я Марджи. – Офис-менеджер поворачивается к рецепционистке. – Спасибо, Шерон.

Я тоже бормочу какие-то благодарности. Шерон исчезает за дверью, а мы с Лоренс идем к ее столу.

– Садитесь, пожалуйста, – говорит она, сдвигая очки на переносицу и занимая место напротив меня. – Шерон сказала, что вы хотите знать имя доктора, который принимал вашего ребенка.

– Да, верно. Моих близнецов.

– А, какая прелесть, – моя собеседница улыбается.

Я перебиваю ее раньше, чем она начнет задавать мне вопросы типа «а сколько им сейчас лет?» да «а кто они – мальчики или девочки?», и сразу выпаливаю:

– Мое имя Тесса Маркхэм, имя отца – Скотт Маркхэм. Дата родов – третье марта две тысячи двенадцатого года.

Марджи начинает вбивать мою информацию в свой компьютер.

– Не так быстро, – говорит она. – Система сегодня подвисает.

Видимо, ждет, что я скажу что-то вроде «утро понедельника, что поделаешь», и мы обе захохочем и закатим глаза. Но мне до того не по себе в этом месте, что я просто не в силах заставить себя шутить. Я невыразительно улыбаюсь ей в ответ и говорю:

– Ничего страшного.

– Ваши дети – Сэмюель и Лилиан Маркхэм, верно? – спрашивает Лоренс, глядя в экран компьютера справа. – Сэмюель Эдвард Маркхэм родился в четыре сорок шесть утра, а Лилиан Элизабет Маркхэм – в пять четырнадцать утра.

– Извините, во сколько, вы сказали, она родилась? – переспрашиваю я.

– В пять часов четырнадцать минут утра.

– Это неверно, – говорю. – Она родилась через десять минут после Сэма.

– Вы уверены? – спрашивает она.

Я абсолютно точно знаю, когда родились мои дети, и поэтому киваю:

– Да.

Выпятив подбородок, Марджи продолжает изучать экран.

– Здесь написано, что дежурным по палате был тогда доктор Фридленд, – говорит она.

Я хмурю брови.

– И это тоже неверно.

– Здесь так написано. Он был вашим консультирующим врачом, так?

– Да, – подтверждаю. – Я приходила к нему на осмотр, но когда рожала, он заболел, и роды принимал другой доктор. Вот его-то имени я и не помню.

Лоренс сдвигает брови и снова принимается щелкать клавишами.

– Я вызвала журнал записей той ночи. Подождите.

А что, если она не сможет найти имя? Или окажется, что Фишера и впрямь не было в больнице в ту ночь и я придумываю связи там, где их нет?

– А вот и он, – радостно объявляет менеджер. – Нашла.

Удары моего сердца эхом отдаются у меня в висках, пока я жду, когда она скажет мне, что именно нашла.

– Так, значит, акушерки у нас были… бла-бла-бла. – Прокручивает лишнюю информацию. – А дежурным врачом-акушером в ту ночь был… – Я вижу, как ее глаза бегают туда-сюда по экрану. – Да, вот он, то же самое имя – доктор Фридленд.

Но это же невозможно! Я же знаю, что это был не он. Тяжело выдыхаю через рот, прямо как во время родов. Я же помню… я помню, что доктор Фридленд был тогда болен. Мне еще сказали, что у него желудочный грипп. Я же помню. Или не помню?

– С вами всё в порядке? – слышу я вопрос Марджи.

– А вы уверены, что это был не доктор Джеймс Фишер? – спрашиваю я. – Посмотрите, пожалуйста, еще раз. Третьего марта две тысячи двенадцатого года. – Я так надеюсь, что она перепутала и посмотрела не то число.

– Это оно и есть, – говорит Лоренс. – Подойдите и посмотрите сами.

Я встаю и захожу с ее стороны стола – так, чтобы видеть экран компьютера, ту строчку, на которую она мне показывает. Вижу число, и время, и фамилию: «Доктор Фридленд». Слезы брызжут из моих глаз.

– Этого не может быть, – вырывается у меня. – Я была уверена, что это окажется доктор Фишер.

– У нас здесь нет никакого доктора Фишера, – возражает Марджи. – Вы ошиблись. Разве вы сами не сказали, что не можете вспомнить, кто из врачей дежурил в ту ночь? – Она смотрит мне прямо в лицо. Не знаю, чего в ее взгляде больше: сочувствия или подозрения.

– Вскоре после этого Фишер переехал в Дорсет, – говорю я.

– А, ну тогда он, может быть, и работал у нас, – соглашается она, – но это еще до меня было. Я здесь всего три года, хотя иногда кажется, что уже гораздо дольше… – Улыбается мне, но я не могу улыбнуться в ответ – слишком раздосадована тем, что моя теория провалилась. – Дайте-ка я посмотрю наши списки сотрудников. – Лоренс снова что-то печатает. – А, да, вы правы, доктор Фишер действительно работал у нас в то время. Но в ту конкретную ночь его не было.

Сердце у меня глухо екает, и я понимаю, что все мои подозрения были безосновательны.

– А других документов, по которым можно проверить, кто из врачей дежурил в ту ночь, не существует? – спрашиваю я.

– По крайней мере я о них ничего не знаю. – офис-менеджер качает головой. – Должно быть, вы что-то напутали. Я хочу сказать, обе фамилии ведь начинаются на одну букву. Дело давнее, ничего не стоит забыть или перепутать.

Я качаю головой.

– Доктор Фридленд тогда заболел.

Марджи беспомощно пожимает плечами и разводит в стороны руки ладонями вверх, как будто хочет сказать, что не знает, чем еще может мне помочь.

– Можно мне поговорить с доктором Фридлендом? Он здесь? – спрашиваю я.

– Нет, он в том году ушел на пенсию. Они с женой уехали в Испанию.

– А телефона он вам не оставил? – Если б я могла поговорить с ним, может быть, он меня вспомнил бы. Вспомнил бы, как заболел тогда желудочным гриппом.

– Извините, – говорит Лоренс, сохраняя сочувственное выражение лица, – но даже если б и оставил, мы не имеем права разглашать подобную информацию.

Я продолжаю стоять перед ней, усиленно соображая, что бы еще придумать такого, чтобы доказать свою правоту. Но в голову ничего не приходит.

– Ну что ж, ладно, спасибо. – Выхожу из офиса, понурив голову и опустив плечи.

Снаружи, в фойе, рецепционистка жизнерадостно прощается со мной, выражая надежду, что я нашла то, за чем приходила. Киваю, мямлю «спасибо» и иду через фойе к раздвижным дверям на входе.

На улице все так же мрачно, хотя дождь еще не пошел, и я на мгновение останавливаюсь на крыльце, чтобы вдохнуть полную грудь загрязненного, сырого воздуха. Может, я и вправду спятила? И Скотт прав? Но что бы ни говорила мне Марджи, я почему-то уверена, что информация в их системе неверна. Например, время рождения Лили указано с ошибкой на целые двадцать минут – или я действительно все забыла? А что, если Фишер действительно работал в ту ночь, но допустил какую-то ошибку, принимая Лили? И это он виновен в ее смерти? Мог ведь он иметь доступ к системе, чтобы заменить там свое имя на другое, а заодно подправить и время родов?

Н-да, это уже прямо теория заговоров какая-то… Может, это не доктор Фишер, а я стремлюсь подправить действительность в соответствии со своими представлениями о том, что правда, а что неправда? Нет, я же знаю, что права, но как мне это доказать, вот в чем вопрос…

Совершенно подавленная, плетусь к машине. Кто бы ни дежурил в ту ночь, Фишер или Фридленд, это никак не объясняет, почему много лет спустя кто-то привел сына Фишера в мой дом и оставил его на моей кухне. И все же тут должна быть какая-то связь, я уверена…

Гудок автомобиля возвращает меня к реальности, заставляя запрыгнуть назад на тротуар. Надо быть внимательной, а то меня собьют. Я жестами показываю водителю, что извиняюсь, пока он, судя по движениям его губ, осыпает меня бранью.

Сижу в машине. На сердце так тяжело, словно внутри у меня свинцовая гиря, и я принимаю решение. Что бы там кто ни говорил, а я верю и буду продолжать верить в то, что в ночь, когда я рожала моих близнецов, доктор Фридленд был болен. Я знаю, что это было так, я ясно это помню. Помню, как расстроилась, когда узнала, что его не будет со мной в палате. А это значит, что информация в системе больницы неверна. Но если я расскажу Карли о том, что видела, она ведь может и перестать заниматься этим делом. Решит, что не стоит тратить на него время. А мне нужно, чтобы она продолжала. Мне нужно знать правду.

Я звоню ей, натыкаюсь на голосовую почту и оставляю сообщение.

– Привет, Карли, это Тесса. Я только что из клиники, мое предчувствие оправдалось. В ту ночь дежурил Фишер. Это должно быть как-то связано с тем, что его сын появился у меня на кухне, ты не думаешь? В общем, спроси у него об этом, когда будешь с ним говорить. Надеюсь, у тебя это получится. Удачи. Дай мне знать, как у тебя дела.

Даю отбой и завожу машину. Надеюсь, что мой голос звучал достаточно убедительно. А вдруг она поймет, что я ей вру? Мотор удается завести только с третьего раза. Я совсем расклеилась. Надо успокоиться, а то еще врежусь в кого-нибудь. Я только что солгала своей соседке. Я солгала Карли. Но разве у меня был выбор?

Включаю радио и нахожу канал классической музыки, надеясь услышать что-нибудь струнное или хотя бы фортепианное, но там, как назло, ансамбль медных духовых изображает «Полет шмеля». Я выключаю радио, делаю глубокий вдох и направляюсь к Моретти, спрашивая себя по дороге, во что я превращаюсь. Неужели Скотт прав и со мной происходит что-то не то? А вдруг у меня начинается мания преследования?

Глава 27

Весь день я как в лихорадке. У меня нет времени обдумать до конца все то, что связано с Фишером, но и сосредоточиться на работе я тоже не могу, и это меня раздражает. Обычно бывает наоборот – какие бы проблемы меня ни беспокоили, здесь я забываю обо всем и успокаиваюсь. Так почему же сегодня все так сложно, черт возьми? Джанет закрыла кафе пораньше, посетителей все равно почти нет. Она теперь в магазине, а я в теплице, работаю, слушая равномерный шелест дождя по стеклу. Но что я сделала с этим бедным виноградом, зачем так искромсала его? А все потому, что я никак не могу сосредоточиться на том, что делаю.

– А ну-ка, положи секатор, – раздается мужской голос.

Сердце у меня падает, и я резко оборачиваюсь. Ко мне, протянув вперед руку, идет Бен. Когда он подходит совсем близко, я кладу секатор ему в ладонь и виновато моргаю.

– И что тебе сделала эта бедная лоза? – спрашивает босс, опуская капюшон своей теплой куртки.

– Извини, – отвечаю я, глядя вниз, на обкромсанные конечности ни в чем не повинного растения. – Просто задумалась.

– То-то я и вижу, – говорит Моретти. Но глаза его озорно улыбаются. Интересно. Значит ли это, что он простил мне мой побег от него позапрошлой ночью?

– Бен, – начинаю, – я хотела сказать…

Шеф снова протягивает руку вперед, но на этот раз для того, чтобы я замолчала. Качает головой.

– Никаких объяснений. Давай больше не будем об этом говорить. Друзья? – спрашивает он.

– Да, конечно. Я буду так рада! – С облегчением расслабляю плечи. В последний раз мужчиной, который убеждал меня остаться его другом, был Скотт, и речь шла о нем и Элли, и, помнится, я тогда жутко расстроилась. Теперь это Бен, и мне хорошо, хотя и грустно. Я просто не могу себе позволить потерять его дружбу.

– Сегодня у нас настоящее затишье, – говорит босс. – Я отослал Джанет домой и сам планирую закрыться пораньше. Хочешь зайти на кофе?

Я молчу. Что он имеет в виду: просто кофе или что-то еще? Воспоминание о наших поцелуях размягчает кости у меня внутри, но я должна быть сильной.

– Нет, я не буду на тебя набрасываться, если ты этого боишься, – добавляет Моретти.

– Бен! – Я легонько хлопаю его по руке тыльной стороной кулака. – Поверить не могу, что это говоришь ты!

– Почему? Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя спокойно.

Я заливаюсь краской.

– Ну ладно, тогда пошли. От кофе не откажусь.

Накидываю капюшон, и мы вместе бежим через центр в его сад, а оттуда – в кухню, хохоча, как безумные, оттого, что мы оба промокли.

– Подожди здесь, – говорит босс, скидывая куртку и оставляя меня поливать водой пол в его кухне. Он скрывается в холле, а я пока перевожу дух. Меня начинают осаждать воспоминания о субботнем вечере. Пульс учащается. «Вот здесь, в этой самой кухне, он меня поцеловал». Я начинаю думать о другом, чтобы прогнать эти опасные мысли.

– Держи. – Хозяин дома возвращается с большим бежевым полотенцем в руках и протягивает его мне, а сам пока сушит волосы другим таким же.

– Спасибо. – Стираю капли дождя сначала с лица, а потом принимаюсь за волосы. Снимаю куртку, вешаю ее на спинку стула.

Бен откладывает свое полотенце в сторону и начинает делать что-то непонятное со своей кофейной машиной. Она и сама по себе, со всеми своими кнопками, рычажками и блестящими хромированными деталями, выглядит до того сложной, что, кажется, без инженерного диплома к ней и подходить не стоит.

– Как прошла твоя встреча сегодня утром? – спрашивает Моретти.

Прислоняюсь к разделочному столу задом и начинаю наматывать мокрую прядку волос на палец.

– Да ничего… – Как мне объяснить ему, на что это было похоже сегодня утром, я даже не знаю. – Нормально.

Бен кивает.

– Хорошо.

А, была не была! Он ведь говорит, что хочет остаться моим другом, а мне так надо с кем-то об этом поговорить…

– Вообще-то, – начинаю я, – совсем не нормально. Даже очень… огорчительно.

– Огорчительно? Почему?

И я, не успевая оглянуться, начинаю рассказывать боссу о том, как все было утром. И выкладываю ему все. Слова сыплются из меня, как из дырявого мешка. Я рассказываю ему, как ездила в Крэнборн и встречалась с Фишером. О предупреждении, полученном мной от полиции. О моем открытии, что Фишер, оказывается, работал в больнице, где я рожала.

– И вот, – заканчиваю я свой рассказ, – у них в системе записано, что близнецов у меня принимал Фридленд, а я уверена, что это был кто-то другой. Я не могу доказать, что это был Фишер, но знаю одно – это был не Фридленд, он тогда заболел.

Бен перестает возиться с кофемашиной. Поворачивается ко мне и смотрит на меня как на сумасшедшую. Ну все, допрыгалась, деточка. Теперь он точно решит, что я чокнутая. И поделом мне.

– Извини, – говорю я. – Не надо было мне все это на тебя вываливать. Это нелегко переварить, я знаю.

– Весь вопрос в том, – начинает босс, не обращая ни малейшего внимания на мои извинения, – почему у них в записях указан Фридленд, если его даже не было там в ту ночь.

– Потому, что Фишеру есть что скрывать?

– Похоже, что так, – соглашается Бен и задумчиво скребет себе подбородок.

– Так значит, ты мне веришь?

– А почему нет?

Я хихикаю.

– Потому что все, кому я об этом ни расскажу, начинают думать, что я чокнулась. Хотя вот это, наверное, уже лишнее.

– Я не считаю тебя чокнутой, Тесса. Я считаю, что последние несколько лет твоей жизни оказались исключительно тяжелыми и что все эти годы ты боролась одна, не получая и половины той поддержки, которую заслуживаешь.

У меня перехватывает горло, и я внутренне молюсь, чтобы не заплакать.

– Спасибо, – шепчу. – Для меня это так много значит…

– А что же твой муж? – спрашивает Бен.

– Скотт? А что с ним?

– Я знаю, что вы расстались, но ведь должно же у него быть какое-то мнение обо всей этой истории с Фишером. Как он все это объясняет?

– Я не стала говорить ему о том, что еду в клинику. И не знаю, скажу ли.

– Надо сказать, – возражает Моретти. – Он должен узнать об этом. Это ведь и его дети тоже.

– Скотт не хочет меня слушать, – объясняю я, грызя ноготь на большом пальце. – Он даже записи об их развитии не хочет мне отдавать. Я ведь говорила, он считает, что я спятила, раз не могу перестать думать обо всем этом. Он теперь живет своей жизнью – у него новая девушка, новый ребенок на подходе – и считает, что я должна поступать так же.

– Продолжать жить – это, конечно, правильно, – говорит Бен, – но, с другой стороны, это ведь не ему подкинули ребенка на кухню. Это ведь не его допрашивала полиция. Тебе многое довелось испытать, Тесс. Будь же к себе справедлива. Заставь Скотта выслушать все, что ты знаешь про Фишера. Мне кажется, так будет правильно.

– Правда? Боже мой, как я рада, что ты тоже так думаешь! Я боялась, ты решишь, что я чересчур сильно реагирую.

– Вовсе нет. И неудивительно, что ты в таком напряжении. Мне страшно жаль, что тебе пришлось такое пережить.

– Спасибо тебе, Бен. Я так благодарна тебе за то, что ты меня выслушал и не сказал, что я совсем сумасшедшая…

– Ну разве что чуть-чуть, – отвечает Моретти.

Я с трудом выдавливаю улыбку. Хорошо все-таки чувствовать, что на твоей стороне кто-то есть, и этот кто-то – лицо незаинтересованное.

– А теперь, – говорит босс, – пойди и расскажи обо всем Скотту.

* * *

Выезжаю с залитого дождем двора и машу Джезу, закрывающему за мной ворота. Бен прав: я должна сказать Скотту, что записи в клинике неправильные. И не для того, чтобы добиться его внимания, а для того, чтобы мы вместе могли разобраться, что в этой истории не так. Если Фишер допустил какой-то недосмотр, принимая Лили, а потом подменил в записях время рождения и даже фамилию доктора, то мы со Скоттом должны об этом знать. А для этого я должна заставить его захотеть об этом узнать. Только после этого мы сможем что-нибудь сделать. Например, заявить в полицию.

Всю дорогу до дома дворники на переднем стекле моей машины трудятся не покладая, так сказать, рук, а я думаю о Карли: как-то она поладила с Фишером? Сумела ли вытянуть из него хоть что-нибудь? Целый день от нее не было ни звонков, ни сообщений, но уж теперь-то у нее должны быть какие-нибудь новости. С ее настойчивостью она просто не могла ничего не обнаружить. Подъезжая к дому, я – в который уже раз – переполняюсь изумлением и благодарностью, не застав здесь репортеров.

Не выходя из машины, внимательно осматриваю улицу, но нет, красного «Фиата» моей соседки нигде не видно. Значит, она еще не вернулась. Время еще довольно раннее, да и погода такая мерзкая, что вряд ли она будет спешить по дороге назад. Я решаю ей позвонить, но сразу натыкаюсь на голосовую почту.

– Карли, привет. Снова я. Дай мне знать, когда у тебя будут новости – говорю я, после чего выскакиваю из машины и опрометью бегу к крыльцу, заново хорошенько вымокнув. Наконец я дома, но и здесь звук барабанящего по крыше и окнам дождя слышен почти так же хорошо, как еще недавно в машине. Какое-то время стою в холле и чего-то жду, оттягиваю неприятный момент. И внезапно понимаю, что совсем не хочу звонить Скотту. Не хочу снова слышать его голос, наполненный досадой и злостью. Не хочу снова, по его милости, ощущать себя и виноватой, и вообще неадекватной. Почему я раньше никогда не замечала этого в наших отношениях? Наверное, потому, что теперь появился Бен, его полная противоположность. Бен слушает, когда я что-то говорю; он принимает меня всерьез и не пытается вести себя со мной покровительственно.

Впервые в жизни мне в голову приходит мысль, что, может, оно и к лучшему, что мы со Скоттом расстались. Может быть, мне без него даже лучше. А они с Элли, напротив, идеально подходят друг другу. Однако это не отменяет того факта, что ему надо сказать о Фишере… Я вздыхаю – ладно, чуть позже позвоню. Только сначала переоденусь во что-нибудь сухое.

Полчаса спустя я сижу в кухне. На мне легинсы, джемпер на пару размеров больше, чем нужно, и шерстяные вязаные носки. К уху я прижимаю мобильный телефон. Чем быстрее мы все обговорим, тем лучше.

– Привет, Скотт.

– Тесса. – Интонация у бывшего мужа мрачная, как у человека, смирившегося с неизбежным.

Мне хочется сказать что-нибудь саркастическое, например: «Так приятно слышать, что ты рад моему звонку». Но вместо этого я сдержанно-вежливым тоном говорю:

– Есть кое-какие новости.

Скотт не отвечает.

– Важные новости. Насчет рождения близнецов.

Он громко вздыхает.

– Только не это, Тесса! Я только что вошел домой, с работы. И мне очень хочется отдохнуть.

– Но это связано с отцом Гарри Фишера.

– Я уже говорил тебе, у тебя навязчивая идея, и с этим надо что-то делать. Забудь об этом, все кончено. Мальчик давно у своего отца, и…

– Просто послушай меня одну минуту и не перебивай.

– Хорошо.

Собираюсь с духом.

– Отец Гарри, доктор Фишер, работал в той клинике, где родились близнецы.

Молчание.

– Ты слышал, что я сказала? Он работал там, Скотт. В той самой клинике.

– Ты дома? – спрашивает он.

– Да.

– Я сейчас приеду, – говорит Скотт и дает отбой.

Наконец-то! Наконец он принял меня всерьез. Если мы вместе займемся выяснением правды, насколько же легче это будет сделать! Конечно, на моей стороне Карли, но ее лояльность непредсказуема, у нее в этой истории совсем другие приоритеты. А мне нужен тот, кто будет целиком предан моему делу, тот, для кого разобраться в сути этой истории будет так же важно, как и для меня. Бен был прав, предложив залучить на свою сторону Скотта.