– Трасса M1. Между Лондоном и Лидсом.
Я ухмыляюсь:
– Бэтмен – американец. Он не ездит по трассе M1.
– В отпуске ездит.
– Кто сказал, что у Бэтмена бывает отпуск?
– Почему мы спорим о каком-то Бэтмене? – Сент-Клэр подается вперед. – Ты уводишь нас от главной темы. Факт в том, что ты, Анна Олифант, сегодня проспала.
– Спасибо.
– Ты… – он тыкает в мою ногу пальцем, – проспала.
Я снова переключаюсь на ноутбук соседа:
– Да-да. Ты уже говорил.
Сент-Клэр криво усмехается и пожимает плечами тем своеобразным движением, которое превращает его из англичанина во француза.
– Эй, мы это сделали, не так ли! И никто не пострадал.
Я достаю из рюкзака книгу «Твой фильм – отстой!», сборник лучших рецензий Роджера Эберта на самые плохие фильмы. Визуальный сигнал оставить меня в покое. Сент-Клэр улавливает намек. Он откидывается на спинку кресла и стучит ногой по синему ковровому покрытию.
Я чувствую себя виноватой за то, что была резка с ним. Если бы не он, я бы опоздала на самолет. Пальцы Сент-Клэра рассеянно барабанят по животу. Темные волосы сегодня еще растрепанней, чем обычно. Уверена, он встал ненамного раньше меня, но «растрепанный стиль», как обычно, просто потрясающе идет ему. Я с болью вспоминаю другие наши совместные дни. День благодарения, например. О котором мы до сих пор не говорили.
Я решаю хорошо себя вести и откладываю книгу:
– Где наши билеты?
Сент-Клэр проверяет посадочный талон:
– 45 G. Паспорт не забыла?
Я ощупываю куртку:
– На месте.
– Хорошо.
Потом рука Сент-Клэр ныряет в мой карман. Сердце замирает, но он ничего не замечает. Этьен достает мой паспорт и открывает.
Стоп. ПОЧЕМУ У НЕГО МОЙ ПАСПОРТ?
Его брови ползут вверх. Я пытаюсь вырвать паспорт, но Сент-Клэр не дает.
– Почему у тебя глаза косят? – смеется он. – Небось сделала операцию и никому не сказала?
– Верни!
Я снова пытаюсь отобрать свой паспорт, но безрезультатно, меняю тактику и тянусь к его куртке. И вытаскиваю паспорт.
– НЕТ!
Открываю его… и вижу малыша Сент-Клэра.
– Приятель, сколько лет этой фотографии? – смеюсь я.
Он швыряет мне мой паспорт и выхватывает свой:
– Я учился в средней школе.
Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, объявляют наш рейс. Мы прижимаем паспорта к груди и встаем в очередь. Улыбающаяся девушка пропускает билет через машинку, надрывает, и Сент-Клэр проходит вперед. Моя очередь.
– Идет посадка на ряды от сорокового до пятидесятого. Пожалуйста, оставайтесь на месте, пока я не назвала ваш ряд. – И девушка возвращает мне билет.
– Что?! – удивляется Сент-Клэр. – Я в сорок пятом…
А я нет. Ряд пропечатался вполне ясно. Двадцать третий.
Я и забыла, что мы не будем сидеть рядом, поскольку бронировали билеты по отдельности. Удивительно, что мы вообще летим одним рейсом. Сент-Клэр ждет меня в салоне самолета. Я беспомощно пожимаю плечами и протягиваю ему посадочный талон:
– Ряд двадцать три.
Сент-Клэр удивлен. Видимо, тоже забыл.
Кто-то рычит на меня по-французски. Бизнесмен с безупречно причесанными черными волосами пытается протянуть билет бортпроводнице. Я бормочу извинения и отхожу в сторону. Сент-Клэр грустно сутулится. Потом машет на прощание.
Почему мы не можем сидеть вместе? Какой вообще смысл в бронировании? Пока бортпроводница пропускает мой билет через машинку, я рисую в голове страшные картины ее участи. По крайней мере, мое место возле окошка. Середина и проходы заполняются бизнесменами. Я уже тянусь за своей книгой – полет обещает быть долгим, – когда с моим соседом заговаривает какой-то вежливый молодой человек с английским акцентом.
– Прошу прощения, но я хотел узнать, не захотите ли вы поменяться со мной местами. Видите ли, я лечу с девушкой, и она беременна. Ее немного укачивает в самолетах, и я подумал, что ей может понадобиться помощь, когда… ну в общем… вы понимаете… – Сент-Клэр держит в руках мешок для рвоты. И для пущего эффекта драматично шуршит бумагой.
Мужчина вскакивает с места, а мое лицо заливается румянцем. Я его беременная девушка?
– Спасибо. Мое место – 45G. – Сент-Клэр опускается в освободившееся кресло и ждет, пока мужчина исчезнет, прежде чем снова заговорить. Парень с другой стороны смотрит на нас с ужасом, но Сент-Клэра это не беспокоит. – Меня посадили рядом с жуткой парочкой в одинаковых гавайских рубашках. Какой смысл страдать одному, если можно страдать вместе.
– Как лестно, спасибо, – со смехом говорю я, и Сент-Клэр выглядит довольным до тех пор, пока самолет не начинает взлетать.
Он впивается ногтями в подлокотник и зеленеет, словно лайм. Я пытаюсь отвлечь его историей о том, как я сломала руку, играя в Питера Пэна. Так выяснилось, что для полета необходимо не просто загадать желание и выпрыгнуть из окна. Мы поднимаемся над облаками, и Сент-Клэр расслабляется. Восьмичасовой полет пролетает незаметно.
Мы не обсуждаем того, что ожидает нас по ту сторону океана. Ни его маму. Ни Тофа. Вместо этого мы заходим на сайт «Скаймолл» и играем в игру «что-бы-такое-одно-купить-на-странице». Сент-Клэр смеется, когда я выбираю тостер для хот-догов, а я подкалываю его по поводу незапотевающего зеркала для душа и самого большого в мире кроссворда.
– По крайней мере, это практично, – оправдывается он.
– Что ты будешь делать с постером кроссворда гигантского размера? «О, прости, Анна. Сегодня я не смогу пойти в кино. Я разгадываю двухтысячное слово по горизонтали – щебет норвежской птицы».
– Я хотя бы не покупаю огромную пластиковую гору, чтобы спрятать «уродливые электрические столбы». Ты хоть понимаешь, что у тебя нет газона?
– Я смогу спрятать что-нибудь еще. Например, проваленный тест по французскому. Или незаконный самогонный аппарат.
Сент-Клэр заливается чудесным мальчишечьим смехом, и я улыбаюсь.
– Но что ты станешь делать с моторизированным плавучим баром на радиоуправлении?
– Использовать в ванной. – Сент-Клэр смахивает слезу с щеки. – Глянь-ка! Садовая статуя горы Рашмор. Тебе это просто необходимо, Анна. И всего за сорок долларов! Почти даром!
Мы заканчиваем на странице принадлежностей для гольфа и переходим к рисованию шаржей на других пассажиров, и первым идет тот парень в футболке с логотипом Евродиснейленда. Глаза Сент-Клэра сияют, когда он рисует, как наглец падает со спиральной лестницы Пантеона.
Море крови и ушки Микки-Мауса.
Спустя несколько часов Сент-Клэр засыпает. Его голова падает мне на плечо. Я сижу, не смея пошевелиться. Занимается рассвет, небо окрашивается в розово-оранжевые цвета, и это наводит меня на мысли о шербете. Я принюхиваюсь к волосам Сент-Клэра. Не сочтите меня за чудачку, просто… как-то так…
Должно быть, он все-таки проснулся раньше, чем я предполагала, потому что пахнет свежестью. Чистотой. Здоровьем. Мм… Я засыпаю мирным сном и просыпаюсь только при объявлении посадки. Мы прилетели.
Я дома.
Глава двадцать четвертая
Это все нервы. Словно аниматронная группа из «Чак И. Чиз»
[34] устроила танцы в моем животе. Я всегда ненавидела «Чак И. Чиз». Почему я думаю о «Чак И. Чиз»? Не знаю, с чего я так нервничаю. Просто снова увижу маму. И Шонни. И Бридж! Бридж сказала, что приедет.
Рейс Сент-Клэра в Сан-Франциско будет только через три часа, поэтому мы садимся на поезд, курсирующий между терминалами, и он провожает меня в зону прибытия. Мы молчим с тех пор, как вышли из самолета. Наверное, все дело в усталости. Мы доходим до контрольно-пропускного пункта, дальше Сент-Клэру нельзя. Дурацкие инструкции. Жаль, что я не могу познакомить его со своей семьей. Группа «Чак И. Чиз» устраивает очередной акробатический номер, что странно, потому что я нервничаю вовсе не из-за того, что мы расстаемся. Я увижу Сент-Клэра через две недели.
– Ладно, Анна. Видимо, пришла пора прощаться. – Сент-Клэр берется за ремни своего рюкзака, и я делаю то же самое.
Наверное, нам следовало бы обняться. Но я почему-то не могу себя заставить.
– Передавай маме привет от меня. Я понимаю, что мы незнакомы, просто она кажется очень хорошим человеком. Я надеюсь, что это так.
Сент-Клэр нежно улыбается:
– Спасибо. Я передам.
– Позвонишь мне?
– Да, конечно. Хотя ты будешь так увлечена общением с Бридж и как его бишь там, что забудешь о своем английском приятеле Сент-Клэре.
– Ха! Значит, теперь ты англичанин! – Я тыкаю его в живот.
Сент-Клэр хватает мою руку, и мы со смехом боремся.
– Я объявляю себя… человеком без… национальности.
Я вырываюсь на свободу:
– А я все равно тебя поймала. Ой!
Седой мужчина в солнечных очках задевает меня красным чемоданом в клеточку.
– Эй, вы! Извинитесь! – кричит Сент-Клэр, но мужчина уже слишком далеко, чтоб услышать.
Я потираю голень:
– Да ладно, все уже в порядке. Мне пора идти.
Очередная возможность обняться. Почему мы не можем этого сделать? В конце концов я делаю шаг вперед и осторожно заключаю Сент-Клэра в объятия. Он замирает, и объятие выходит неуклюжим, ведь нам еще мешают рюкзаки.
Я опять ощущаю аромат волос Сент-Клэра. О, небеса!
Мы расходимся.
– Оторвись по полной сегодня вечером на концерте, – кричит Сент-Клэр.
– Обязательно. Удачного полета.
– Спасибо. – И он закусывает большой палец.
Я прохожу через пункт охраны и встаю на эскалатор. Оглядываюсь в последний раз. Сент-Клэр прыгает на месте и машет мне рукой. Я заливаюсь смехом, и лицо его сияет.
Эскалатор везет меня дальше вниз. Сент-Клэр исчезает из виду…
И вот передо мной… они. Мама широко улыбается, а Шонни прыгает и машет, точно как Сент-Клэр.
– Последний раз тебе говорю, Бридж сказала, что очень сожалеет. – Мама расплачивается со сварливой женщиной за парковку в аэропорту. – Ей нужно готовиться к концерту.
– Ну конечно. Мы с ней всего-то четыре месяца не виделись.
– Бридж – РОК-ЗВЕЗДА, – доносится с заднего сиденья голос Шонни. И этот голос полон обожания.
О-о-о! Кто-то втрескался по уши.
– Да что ты говоришь?
– Она сказала, что однажды ее группу будут показывать по MTV, и не как какую-нибудь лузерскую, а как одну из тех, что можно увидеть, только купив специальный кабельный пакет.
Я оборачиваюсь. У брата подозрительно самодовольный вид.
– И откуда ты знаешь о специальных кабельных пакетах?
Шонни качает ногами. На одной из коленок красуются лейкопластыри с рисунком в стиле «Звездных войн». Семь или восемь штук.
– Вот так. Бридж рассказала.
– А… Понятно.
– А еще она рассказала о молящихся богомолах. Что девочка-богомол съедает голову богомола-мальчика. И она рассказала мне о Джеке Потрошителе и НАСА и показала, как готовить макароны с сыром. Очень вкусные, с мягким сыром.
– И это все?
– Да кучу всяких вещей! – Звучит прямо как угроза.
– Слушай, а у меня для тебя кое-что есть.
Я открываю рюкзак и достаю пластмассовую коробку. В ней настоящий песчаный человек из «Звездных войн». Покупка на eBay стоила мне суммы, которой хватило бы на недельное питание, но я не прогадала. Братишка действительно хотел эту игрушку. Я приберегала подарок на потом, но необходимо срочно переманить Шонни на свою сторону.
Я протягиваю подарок. Малыш хватает игрушку и быстро распаковывает ее на заднем сиденье.
– Счастливого наступающего Рождества!
Шонни скрещивает руки:
– У меня уже есть один. Бридж подарила.
– Шон! Что я говорила о благодарности? Скажи сестре спасибо. Ей, наверное, не так-то просто было купить тебе такую вещь.
– Все нормально, – бормочу я, убирая игрушку обратно в сумку.
Удивительно, как маленький обиженный семилетка может играть моими чувствами.
– Он просто скучал по тебе, вот и все, – вздыхает мама. – Болтал о тебе без остановки. И теперь просто не знает, как выразить свои чувства. Шон! Прекрати пинать кресло! Я же просила тебя не бить по моему креслу, когда я за рулем.
Шонни хмурится.
– Может, заедем в «Макдоналдс», – предлагаю я.
Мама пристально смотрит на меня:
– Ты голодна? Вас кормили в самолете?
– Я была бы не против перекусить.
Мы сруливаем с магистрали и подъезжаем к автозакусочной. Меню для ланча еще нет, и Шонни закатывает истерику. Мы останавливаемся на картофельных оладьях. Мама с Шонни берут колу, а я заказываю кофе.
– Ты теперь пьешь кофе? – удивленно спрашивает мама, передавая мне кружку.
Я пожимаю плечами:
– В Париже все пьют кофе.
– Ну, надеюсь, молоко ты тоже пока еще пьешь.
– Прямо как Шонни?
Мама стискивает зубы.
– Это особый случай. Его старшая сестренка приехала домой на Рождество… – Она показывает на канадский флаг на моем рюкзаке: – Что это?
– Мой друг Сент-Клэр подарил. Чтобы я не чувствовала себя не в своей тарелке.
Мама поднимает брови и выруливает обратно на дорогу:
– В Париже много канадцев?
Мое лицо вспыхивает.
– Просто вначале я чувствовала себя, понимаешь, ну как-то глупо. Словно одна из тех тупоголовых американских туристов в белых кроссовках и с камерами на шее. Поэтому он купил его для меня, чтобы я не чувствовала себя… не пойми как… американкой.
– Нет ничего зазорного в том, чтобы быть американкой, – отрезает мама.
– Боже, мама, я знаю. Просто имела в виду… ладно, забудь.
– Это тот английский мальчик, у которого отец француз?
– А это имеет какое-то значение? – Я злюсь. Мне не нравятся мамины намеки. – Кроме того, он американец. Он же родился здесь. Его мама живет в Сан-Франциско. И в самолете мы сидели рядом.
Мы останавливаемся на красном светофоре. Мама внимательно смотрит на меня:
– Он тебе нравится.
– О ГОСПОДИ, МАМ!
– Так и есть. Тебе нравится этот парень.
– Он просто друг. У него есть девушка.
– У Анны есть па-а-арень, – тянет Шонни.
– Нет!
– У АННЫ ЕСТЬ ПА-А-АРЕНЬ!
Я делаю глоток и давлюсь. Кофе отвратителен. Просто дерьмо. Нет, даже хуже, чем дерьмо, – оно, по крайней мере, органического происхождения. Шонни продолжает меня дразнить. Мама оборачивается, чтобы схватить его за ноги, которые снова стучат по креслу, и замечает мою гримасу:
– Детка, детка, один семестр во Франции, и мы уже мисс Утонченность. Твой отец будет счастлив.
Как будто это был мой выбор! Как будто это я просила отправить меня в Париж! Да как она вообще смеет упоминать об отце.
– У АНННЫ ЕСТЬ ПА-А-АРЕНЬ!
Мы возвращаемся на связующую штаты автомагистраль. Час пик, и на дороге в Атланту огромная пробка. Из машины, которая едет позади, гремят басы. Автомобиль перед нами пыхтит выхлопной трубой прямо в наш кондиционер.
Две недели. Осталось всего две недели.
Глава двадцать пятая
«София» мертва. Мама выезжала на ней только три раза после моего отъезда, и теперь машина застряла в какой-то ремонтной мастерской. Моя машина, может, и кусок красного металлолома, но это мой кусок. Я купила ее на заработанные деньги, вытерпев зловоние киношного попкорна в волосах и маргарин на руках. И назвала в честь любимого режиссера – Софии Копполы. София создает эти атмосферные импрессионистские фильмы с безупречным стилем. Она одна из двух режиссеров-американок, номинированных на «Оскар».
– Почему тебя не может подвезти кто-нибудь из друзей? – спрашивает мама, когда я жалуюсь, что не могу поехать на ее «минивэне» на концерт «Грошовых ужасов».
– Потому что Бридж и Тоф уже будут там. Им нужно настроить инструменты.
Капитан Джек пищит, требуя внимания, поэтому я засовываю оранжевый шарик ему в клетку и чешу за ушком.
– А как насчет Мэтта?
Мы не общались уже несколько месяцев. Наверное, он пойдет, но это означает, что с ним будет Черри Миликен. Нет, спасибо.
– Я не собираюсь звонить Мэтту.
– Ну, Анна. Или Мэтт, или «минивэн». Выбор за тобой.
Я выбираю своего бывшего. Раньше мы были хорошими друзьями, и мне даже немного любопытно снова с ним встретиться. Возможно, Черри не такая уж и плохая, как мне казалось. Хотя нет, именно такая. Пять минут в ее компании, а я уже гадаю, как Бридж умудряется терпеть ее каждый день во время ланча. Я сижу на заднем сиденье. Черри оборачивается ко мне, и ее волосы взлетают, точно в рекламе витаминного шампуня.
– Итак. Какие в Париже мальчики?
Я пожимаю плечами:
– Парижские.
– Ха-ха. Ты забавная.
Неестественный смех – одна из ее особенностей. И что Мэтт в ней нашел?
– Что, ни одного выдающегося?
Мэтт улыбается мне в зеркало заднего вида. Не знаю почему, но я забыла, что у него карие глаза. Почему одним этот цвет добавляет привлекательности, а других приравнивает к серой массе? То же самое с каштановыми волосами. Сент-Клэр и Мэтт похожи. Глаза карие. Волосы темные. Они сильно отличаются ростом, и тем не менее… Это все равно что сравнивать трюфели в шоколаде с дешевым батончиком.
Я вспоминаю «трюфель». И его девушку.
– Как сказать.
Черри рассказывает Мэтту какую-то историю о том, что случилось в хоре, зная, что я не стану вмешиваться в разговор. А Мистер Батончик объясняет мне, кто есть кто, но мыслями я очень далеко. Бридж и Тоф. Бридж все такая же? Возможно ли, что мы с Тофом возобновим наши отношения с того же места, на котором закончили?
И тут меня как громом поражает. Я скоро увижу Тофа.
В последнюю нашу встречу мы целовались. И я помимо своей воли даю волю фантазии. Тоф находит меня в толпе и остаток концерта не отводит от меня взгляда, посвящая мне все песни. И вот встреча за кулисами. Мы целуемся в темном углу. Я почти готова провести все зимние каникулы с Тофом. К тому моменту, когда мы добираемся до клуба, у меня в животе порхают бабочки в самом хорошем смысле.
Однако, когда Мэтт открывает дверь, я понимаю, что мы вовсе не в клубе. Скорее в зале для боулинга.
– Это точно то самое место?
Черри кивает:
– Здесь играют лучшие подростковые группы.
– О!
Бридж забыла упомянуть, что собирается играть в боулинг-клубе. Но это ничего, все равно концерт – большое дело. К тому же я забыла, что мы несовершеннолетние, а значит, в настоящий клуб нас бы не пустили.
Внутри говорят, что нужно зарезервировать дорожку, иначе на концерт нас не пустят. Ну и естественно, взять специальную обувь. О нет! Я ни за что не надену туфли для боулинга. Сотни людей надевали это на ноги, и что же, один пшик лизола убьет все гадкие микробы? Сомневаюсь.
– Не стоит, – говорю я, когда парень ставит передо мной туфли. – Можете оставить их у себя.
– Но играть без обуви запрещено.
– Я не играю.
– Возьмите туфли. Вы задерживаете очередь.
Мэтт хватает обувь:
– Прости. – Он качает головой. – Я и забыл, как ты относишься к подобным вещам.
Черри фыркает, и Мэтту приходится нести и ее обувь тоже. Он прячет наши туфли под оранжевыми пластиковыми стульями, и мы проходим к сцене, расположенной у дальней стены, где уже собралась небольшая толпа. Бридж и Тофа нигде не видно, а больше я здесь никого не знаю.
– Думаю, они будут первыми, – говорит Мэтт.
– Хочешь сказать, они будут играть на разогреве в боулинг-клубе для несовершеннолетних? – спрашиваю я.
Парень бросает на меня горящий взгляд, и я чувствую себя коротышкой. Он прав. Это все равно круто! Это их первый концерт! Но дурное предчувствие возвращается, когда мы в ожидании прогуливаемся по залу. Бесплатные растянутые футболки на пивных животах. Пухлые куртки НФЛ и жирные двойные подбородки. Конечно, мы в боулинг-клубе, но различие между американцами и парижанами сильно бросается в глаза. Теперь я вижу нашу страну глазами французов, и мне стыдно. Неужели эти люди не могли хотя бы расчесаться, прежде чем выйти из дому?
– Хочу лакричную тянучку, – заявляет Черри.
Она топает к столику с закусками, и я могу думать лишь о том, что скоро она станет такой же, как они.
Эта мысль слегка поднимает настроение.
Едва Черри возвращается, я сообщаю ей, что всего один кусочек закуски, напичканной красным красителем № 40, способен убить моего брата.
– Боже, да ты чокнутая, – отвечает Черри.
И я вновь вспоминаю Сент-Клэра. Три месяца назад я рассказала ему о красителе, однако он не стал тут же обвинять меня в сумасшествии, лишь спросил с неподдельным интересом: «Почему?»
И так поступил бы любой вежливый человек, если кто-то предлагает неплохую тему для разговора.
Интересно, увиделся ли он с мамой. Он в Калифорнии уже два часа. Отец собирался его встретить и отвезти прямо в больницу. Возможно, сейчас он уже там. Нужно отправить ему эсэмэску и пожелать чего-нибудь хорошего. Я достаю телефон, и в этот момент толпа вокруг меня взрывается аплодисментами.
Я забываю об эсэмэске.
Ребята, исполненные волнения, выходят из… комнаты для персонала. Ну и ладно. Это, конечно, не так эффектно, как выход из-за кулис, но выглядят они все равно КРУТО. Ну, двое из них, по крайней мере.
Басист тот же, что и раньше. Реджи раньше ходил к нам на работу, чтобы выпрашивать у Тофа бесплатные билетики на последние экранизации по комиксам. У Реджи длинная челка, скрывающая больше половины лица, глаза в том числе, так что я никогда не могу понять, о чем он думает. Однажды я спросила: «Как тебе новый „Железный человек“?» Он ответил: «Прекрасно», но таким скучающим голосом… И поскольку глаз не было видно, я так и не поняла, действительно ли фильм хороший, или так себе, или совсем плохой. Это раздражает.
Бридж так и сияет. На ней майка, открывающая загорелые руки. Светлые волосы убраны в бублики принцессы Леи и скреплены палочками для еды. Интересно, уж ни Шонни ли это придумал? Подруга мгновенно находит меня в толпе, ее лицо сияет как рождественская елка. Я машу в ответ. Бридж поднимает барабанные палочки над головой, отсчитывая такт, и с головой уходит в музыку. Реджи наигрывает соответствующую басовую партию, а Тоф… Его я оставляю напоследок, потому что знаю, как только увижу его, уже не смогу отвести глаз…
Потому что. Тоф. По-прежнему. Адски. Горяч.
Он ударяет по струнам, точно хочет выбить искры, и издает агрессивный панк-рокерский крик. Лоб и бакенбарды блестят от пота. Обтягивающие штаны в ярко-синюю клетку – намек, который никто, кроме него, не мог бы себе позволить, – напоминают мне о его выходке с морозильным автоматом и синем рте, и это так убийственно сексуально, что я готова умереть.
И вот… Тоф замечает меня.
Он поднимает брови и улыбается, от этой ленивой усмешки у меня все внутри переворачивается. Мэтт, Черри и я скачем как ненормальные, и это так восхитительно, что меня даже не волнует, что я танцую с Черри Миликен.
– Бридж просто фантастическая! – кричит она.
– Я знаю!
Мое сердце распирает от гордости. Ведь это моя лучшая подруга, и я всегда знала, что она талантлива. Теперь это видят и все остальные. Не знаю, чего я боялась – возможно, что челка Реджи помешает его игре, – но он тоже весьма неплох. Его рука порхает по струнам, выводя яростную басовую партию, которая приводит нас в неистовство.
Единственное слабое звено здесь… Тоф.
Не поймите меня превратно. Его бунтарская лирика в стиле «Я лузер» совершенна. Притягательна. В ней столько ярости и страсти, что даже красномордый за конторкой с обувью слегка трясет головой. И конечно, Тоф выглядит потрясно.
Но гитарная часть у него слабенькая. Я, конечно, не сильно разбираюсь в гитарах. Наверняка это трудный инструмент, и Тофу просто не хватает практики. Трудно совершенствовать игру на гитаре, если ты вечно торчишь у прилавка с закусками. И он играет громко, это заводит. Я забываю, что нахожусь в боулинг-клубе, забываю, что отрываюсь с моим бывшим и его девушкой, но все заканчивается слишком быстро.
– С вами были «Грошовые ужасы». Спасибо, что пришли. Меня зовут Тоф, на басах Реджи, а горячая штучка сзади – Бридж.
Я свищу и улюлюкаю.
Бридж улыбается Тофу.
Он кивает в ее сторону, поворачивается к толпе и подмигивает:
– И, да. Не пытайтесь затащить ее в постель, потому что я это уже сделал. АТЛАНТА, СПОКОЙНОЙ НОЧИ!
Глава двадцать шестая
Стоп. Что?
Прошу прощения, что он только что сказал?
Тоф пинает стойку с микрофоном – идиотский жест, – и трое ребят спрыгивают со сцены. Не слишком эффектно, поскольку им приходится вернуться на сцену, чтобы убрать инструменты перед приходом следующей группы зрителей. Я пытаюсь перехватить взгляд Бридж, но она на меня не смотрит. Ее взгляд прикован к «тарелкам». Тоф делает глоток воды из бутылки и машет мне рукой, затем хватает усилитель и идет на автостоянку.
– Ууу! Они были великолепны! – смеется Черри.
Мэтт хлопает меня по спине:
– Что думаешь? Бридж сыграла кое-что из их репертуара несколько недель назад, так что я знал, будет круто.
Я смаргиваю слезы:
– Хм… А что Тоф только что сказал?
– Он сказал, что Бридж играла для нас несколько недель назад! – кричит Черри мне прямо в лицо.
Я отхожу назад:
– Нет. Что только что сказал Тоф? Перед частью про Атланту?
– Ты про «не пытайтесь затащить в постель мою девушку»? – спрашивает Черри.
У меня перехватывает дыхание. Похоже, это сердечный приступ.
– Ты в порядке? – спрашивает Мэтт.
Почему Бридж не смотрит на меня? Я спотыкаюсь, но Мэтт вовремя меня подхватывает:
– Анна, ты же знала, что они с Тофом встречаются, так ведь?
– Мне нужно поговорить с Бридж. – В горле пересохло. – Я не понимаю…
Мэтт матерится.
– Не могу поверить, что она тебе не сказала.
– И как… как давно?
– Со Дня благодарения, – говорит он.
– Дня благодарения? Но она не говорила… она никогда не говорила…
Черри ликует:
– Ты не знала?
– НЕТ, Я НЕ ЗНАЛА.
– Идем, Анна.
Мэтт пытается увести меня, но я отталкиваю его и запрыгиваю на сцену. Открываю рот, но слова не идут.
Бридж наконец смотрит на меня.
– Мне жаль, – шепчет она.
– Тебе жаль? Ты встречалась с Тофом целый месяц – и тебе жаль?
– Это случилось само собой. Я должна была рассказать, я хотела рассказать…
– Но не смогла открыть рта? Потому что так проще всего, Бридж. Говорить легко. Смотри на меня! Я говорю прямо…
– Ты знаешь, что это вовсе не просто! Я не хотела, чтобы так вышло, просто так получилось…
– О, ты не хотела разрушать мою жизнь? Просто так вышло?
Бридж встает из-за барабанной стойки. Невозможно, но сейчас она кажется выше меня.
– Что значит «разрушать твою жизнь»?
– Не строй из себя дурочку. Ты знаешь, о чем я. Как ты могла так поступить со мной?
– Как поступить? Вы же не встречались!
Я вскрикиваю от возмущения:
– Теперь уже точно не будем!
Бридж ухмыляется:
– Трудно встречаться с тем, кому нет до тебя дела.
– ЛГУНЬЯ!
– Что? Ты променяла нас на Париж и ждешь, что мы будем преданно ждать твоего возвращения?
У меня отвисает челюсть.
– Я не променяла вас. Меня отослали.
– Ну да, конечно. В Париж. Что ж, а я застряла в Дерьмо-атланте, штат Джорджия, в дерьмовой школе и на дерьмовой работе, где нянькаю…
– Если присматривать за моим братом настолько дерьмово, зачем же ты этим занималась?
– Я не имела в виду…
– Хочешь и его настроить против меня? Что ж, поздравляю, Бридж. Это работает. Мой брат любит тебя, а меня ненавидит. Так что, когда я снова уеду, можешь продолжать в том же духе, ты ведь этого хотела, верно? Мою жизнь?
Бридж дрожит от ярости:
– Иди к черту.
– Забирай мою жизнь. Подавись. Только не забудь ту часть, где моя ЛУЧШАЯ ПОДРУГА МЕНЯ ПОДСТАВИЛА!
Я опрокидываю барабанную стойку, и «тарелки» падают на сцену с оглушительным грохотом. Мэтт зовет меня по имени. Неужели он кричал все это время? Он хватает мою руку и тащит меня мимо электрических шнуров и штепселей, спрыгивает на пол и уводит все дальше, дальше и дальше…
Все в клубе глазеют на меня.