– Я работаю над графическим романом.

– Правда? Здорово. – Я отодвигаю ноутбук в сторону. – И о чем он?

Джош хитро улыбается уголком рта:

– О парне, которому пришлось учиться со снобами в школе-интернате, потому что его родители не хотят его больше видеть.

Я фыркаю:

– Как знакомо. Кстати, кем работают твои родители?

– Мой папа политик. Разрабатывает предвыборную кампанию, чтобы его снова переизбрали. Я не общался с сенатором Уассирштейном с начала учебного года.

– Сенатором? Прямо-таки настоящим?

– Еще каким настоящим. К сожалению.

Ну вот опять. И о чем-таки думал мой отец? Отправил меня в школу, где учатся отпрыски американских сенаторов.

– Здесь у всех ужасные отцы? – спрашиваю я. – Это что, обязательное требование для поступления?

Джош кивает в сторону Рашми и Мер:

– У них нет. Но отец Сент-Клэра – особый случай.

– Я слышала. – Меня раздирает любопытство, и я понижаю голос: – Каков он?

Джош пожимает плечами:

– Просто урод. Держит Сент-Клэра и его мамочку на коротком поводке, а со всеми остальными само дружелюбие. Похоже, от этого только хуже.

Внезапно мое внимание привлекает странная фиолетово-красная вязаная шапочка, вплывающая в холл. Джош оборачивается, чтобы посмотреть, на что это я глазею. Мередит и Рашми отрываются от книг.

– О боже! – восклицает Рашми. – Он надел шапку.

– А мне нравится, – говорит Мер.

– Само собой, – замечает Джош.

Мередит бросает на него испепеляющий взгляд. Я поворачиваюсь, чтобы получше разглядеть шапку, и с удивлением обнаруживаю, что она прямо позади меня. Красуется на голове у Сент-Клэра.

– Значит, шапка вернулась, – говорит Рашми.

– Ага, – отвечает Сент-Клэр. – Я знал, что вы соскучились.

– У этой шапки есть какая-то история? – спрашиваю я.

– Только та, что его мать связала ее прошлой зимой, и на общем совете мы решили, что это самый отвратительный головной убор в Париже, – объясняет Рашми.

– Неужели? – Сент-Клэр снимает шапку и натягивает ее Рашми на голову. Две черные косички забавно торчат в стороны. – Ты в ней неотразима. Прямо очаровашка.

Рашми с воем стягивает шапку и приглаживает волосы. Сент-Клэр снова напяливает шапку на растрепанные волосы, и я уже готова согласиться с Мер. Шапка довольно милая. Сент-Клэр в ней похож на плюшевого мишку.

– Как выставка? – интересуется Мер.

Сент-Клэр пожимает плечами:

– Ничего выдающегося. А вы чем занимались?

– Анна поделилась с нами «тонким намеком» отца, – отвечает Джош.

Сент-Клэр корчит рожу:

– Не хотелось бы зачитывать это снова, спасибо.

Я захлопываю ноутбук.

– Если ты уже закончила, у меня для тебя кое-что есть, – говорит Сент-Клэр.

– Что? Кто, я?

– Помнишь, я обещал, что заставлю тебя перестать чувствовать себя американкой?

Я отвечаю с улыбкой:

– Ты сделал мне французский паспорт?

Я помнила эти слова, но думала, что Этьен забыл – все-таки разговор был несколько недель назад. Приятно, что он помнит.

– Лучше. Вчера пришло на почту. Идем, это в моей комнате.

С этой загадочной фразой Сент-Клэр прячет руки в карманы пальто и с важным видом направляется к лестнице.

Я запихиваю ноутбук в сумку, перекидываю ее через плечо и пожимаю плечами. Мер выглядит уязвленной, и меня посещает чувство вины. Но я ведь не краду у нее Сент-Клэра. Я тоже его друг. Мы проходим пять лестничных пролетов; шапка указывает мне дорогу. Мы доходим до нужного этажа, и Сент-Клэр ведет меня по коридору. Я возбуждена и взволнована. Никогда прежде не видела его комнату. Мы всегда встречаемся в холле или на моем этаже.

– Дом, милый дом.

Он достает цепочку для ключей с надписью «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». По-видимому, очередной подарок от мамочки. На двери висит скетч – Сент-Клэр в шляпе Наполеона Бонапарта. Работа Джоша.

– Эй, 508! Ты никогда не упоминал, что твоя комната прямо над моей.

Сент-Клэр улыбается:

– Возможно, я не хотел выслушивать твои жалобы о том, что я громко топаю по ночам.

– Чувак, ты правда жутко топаешь.

– Знаю. Извини.

Он смеется и придерживает для меня дверь. Его комната аккуратней, чем я ожидала. Я всегда считала, что у парней отвратительные спальни – горы нестиранных боксерских трусов и потных маек, разобранные постели с простынями, которые не меняли несколько недель, постеры с пивными бутылками и девушками в неоновых бикини, пустые банки от содовой, мешки из-под чипсов, запчасти от игрушечных моделек самолетов и раскиданные видеоигры.

Так выглядит комната Мэтта, и я всегда испытывала к ней отвращение. В ней ничего не стоит усесться на пакет из-под соуса «Тако Бэл».

Но в комнате Сент-Клэра чисто. Кровать заправлена, а на полу одна маленькая кучка одежды. Никаких оборванных плакатов, лишь старинная карта мира над столом и две яркие картины маслом над кроватью. И книги. Никогда не видела столько книг в одной комнате. Они высятся вдоль стен, словно башни, – толстенные исторические тома, изодранные книги в мягкой обложке и… Оксфордский словарь английского языка. Прямо как у Бридж.

– Не могу поверить, что знаю двух ненормальных обладателей Оксфордского словаря.

– Да? И кто второй?

– Бридж. Боже! Неужели книги новые?

Корешки томов яркие и блестящие. Словарь Бридж лет на двадцать старше: книги уже изодрались и кое-где расклеились.

Сент-Клэр выглядит смущенным. Новый Оксфордский словарь стоит тысячу баксов, и, хотя мы еще ни разу не затрагивали эту тему, он знает, что я не могу транжирить деньги так же легко, как остальные наши однокурсники. Впрочем, об этом несложно догадаться, ведь каждый раз, когда мы куда-нибудь выбираемся поесть, я заказываю самые дешевые блюда. Может, отец и хотел дать мне прекрасное образование, но вопрос карманных расходов его явно не беспокоил. Я дважды просила отца увеличить еженедельное содержание, но он отказывал, заявив, что мне стоит уменьшить свои расходы. Что не так-то просто, поскольку средств было мало с самого начала.

– Как дела у Бридж с группой? – Сент-Клэр меняет тему. – Ее берут барабанщиком?

– Да, первая репетиция в эти выходные.

– Это ведь группа того парня… С бакенбардами, правильно?

Сент-Клэр знает, что его зовут Тоф. Просто пытается вывести меня из себя, но я не реагирую.

– Да. Так что там у тебя?

– Вот.

Сент-Клэр берет со стола пухлый желтый конверт и вручает мне. Желудок начинает отплясывать, как на дне рождения. Я вскрываю пакет. На пол падает маленький кусочек ткани. Канадский флаг.

Я поднимаю его:

– Хм… спасибо.

Сент-Клэр бросает шапку на кровать и чешет голову. Волосы у него встают дыбом.

– Прицепишь на рюкзак, и окружающие перестанут принимать тебя за американку. Европейцы намного снисходительней относятся к канадцам.

Я смеюсь:

– Что ж, тогда он мне нравится. Спасибо.

– Ты не обиделась?

– Нет, он само совершенство.

– Пришлось заказывать в Интернете, поэтому получилось так долго. Не знаю, где найти такой в Париже, прости. – Сент-Клэр открывает ящик письменного стола и вытаскивает оттуда английскую булавку, потом берет у меня из рук крошечный флаг с кленовым листком и аккуратно прикрепляет к карману моего рюкзака: – Вот. Официально заявляю, что теперь ты гражданка Канады. Старайся этим не злоупотреблять.

– Не могу ничего обещать. Сегодня вечером пойду вразнос.

– Ладно. Ты это заслужила.

Мы останавливаемся. Он так близко. Наши взгляды прикованы друг к другу, и мое сердце болезненно сжимается.

Я делаю шаг назад и отвожу взгляд. Тоф. Мне нравится Тоф, а не Сент-Клэр. Почему мне приходится постоянно напоминать себе об этом? Сент-Клэр уже занят.

– Это ты нарисовал? – Я отчаянно пытаюсь переключиться. – Картины над кроватью?

Оглядываюсь, но Сент-Клэр по-прежнему смотрит на меня.

Он прикусывает ноготь большого пальца и лишь затем отвечает:

– Нет. Мама. – Голос звучит странно.

– Правда? Вау, здорово. Правда, правда… очень хорошо.

– Анна…

– Это Париж?

– Нет, это улица, на которой я вырос. В Лондоне.

– О!

– Анна…

– Хм?

Я стою спиной к Этьену, пытаясь рассмотреть картины. Они действительно великолепны. Я просто не могу сосредоточиться. Конечно, это не Париж. Стоило догадаться…

– Тот парень. С баками. Он тебе нравится?

Я непроизвольно горблюсь:

– Ты уже спрашивал.

– Просто хотел узнать. – Сент-Клэр нервничает. – Твои чувства не изменились? С тех пор, как ты здесь?

Лишь спустя мгновение до меня доходит, что именно он спросил.

– Вопрос не в том, что чувствую я. Он мне интересен, но… Не уверена, что он все еще интересуется мной.

Сент-Клэр делает вторую попытку:

– Он тебе звонит?

– Да. Нечасто. Но да.

– Ладно. Хорошо, все понятно. Это тоже ответ.

Я отвожу взгляд:

– Мне надо идти. Ау тебя наверняка назначена встреча с Элли.

– Да. То есть нет. Точнее, я не знаю. Если ты сегодня свободна…

Я открываю дверь:

– Короче, увидимся позже. Спасибо за канадское гражданство. – Я показываю на приколотый к рюкзаку флаг.

У Сент-Клэра такой вид, словно его ударили.

– Нет проблем. Рад был помочь.

Я поднимаюсь к себе, перескакивая через каждые две ступеньки. Что это было? В одну минуту все прекрасно, а в следующую я готова удирать со всех ног. Мне нужно на улицу. Я должна куда-то уйти из общежития. Может, я и не слишком храбрая американка, но думаю, что смогу стать храброй канадкой. Хватаю «Парископ» из комнаты и быстро спускаюсь.

Я отправляюсь на экскурсию в Париж. Одна.

Глава тринадцатая

– Ун плейс силь ву плэ.

Одно место, пожалуйста. Еще раз повторяю про себя, как это произносится, и только потом иду к кассе и протягиваю в окошечко евро. Кассир, не моргая, отрывает билет и передает мне. Я аккуратно его забираю и благодарю дрожащим голосом. Контроллер проверяет билет, а затем слегка его надрывает. После похода в кинотеатр с друзьями я уже знаю, что должна дать небольшие чаевые. Такая вот дурацкая традиция. На удачу касаюсь канадского флага, но он мне больше не нужен. Удача и так со мной.

Я это сделала. Я справилась!

Мое облегчение настолько сильно, что я едва замечаю, как ноги ведут меня к любимому ряду. В зале почти никого. Три девушки примерно моего возраста сзади, а впереди пожилая пара с коробкой конфет. Некоторые не любят ходить в кино без компании, но это не про меня. Едва в зале гаснет свет, во всем мире для меня остается лишь происходящее на экране.

Я откидываюсь на упругую спинку кресла и растворяюсь в трейлерах. Межу ними идет французская реклама, и я развлекаюсь, пытаясь угадать продукт, который сейчас будут рекламировать. Двое мужчин бегают друг за другом по Великой Китайской стене, демонстрируя одежду. Полураздетая женщина почесывает крякающую утку – реклама мебели. Звучит техно, и на экране возникает танцующий силуэт – это еще что такое?… Реклама танцевального клуба? Предложение наклюкаться?

Бог его знает.

Но вот начинается «Мистер Смит едет в Вашингтон». Джеймс Стюарт играет наивного идеалиста, который отправился в Сенат, где все считают, будто смогут легко обвести его вокруг пальца. Думают, он провалится и потеряет место, но Стюарт показывает всем, где раки зимуют. Он сильнее и куда круче, чем они предполагали. Мне он нравится.

Я вспоминаю Джоша. Интересно, каков его отец-сенатор?

Субтитры диалогов идут внизу экрана и выделены желтым цветом. Все присутствующие ведут себя тихо до первой шутки. Тут уж мы с парижанами хохочем вместе. Два часа пролетают как один миг. И вот я уже стою под уличным фонарем, в приятном оцепенении размышляя о том, что посмотреть завтра.



– Снова ходила в кино?

Дэйв подглядывает у меня номер страницы и открывает свой учебник на главе о семье. Нас, как обычно, разделили на пары, чтобы попрактиковаться в диалогах.

– Да. «Техасская резня бензопилой». Ну, знаешь, чтобы ощутить праздничный дух.

В эти выходные Хеллоуин, но украшений нигде не видно. Должно быть, это чисто американский праздник.

– Оригинал или ремейк? – Профессор Жиллет марширует вдоль наших парт, и Дэйв тут же говорит: – Же те пресенс ма фамилле. Жан-Пьер эст… л’онкл.

– Гм. Что?

– Куи, – поправляет преподавательница.

Я ожидаю, что она остановится, но она проходит дальше. Фух!

– Оригинал, конечно. – Но я впечатлена, что Дэйв знает про ремейк.

– Забавно, я и не предполагал, что ты любишь ужастики.

– Почему нет? – ощетиниваюсь я. – Мне нравятся любые качественные фильмы.

– Да, но большинство девчонок брезгуют подобными вещами.

– На что это ты намекаешь? – говорю я чуть громче, и Гильотина на другом конце класса поворачивается к нам. – Марк э мон… фрэр, – бормочу я, заметив первое попавшееся французское слово. Брат. Моего брата зовут Марк. Упс. Прости, Шон.

Дэйв потирает веснушчатый нос:

– Как будто ты не знаешь. Если девушка предлагает парню сходить на ужастик, значит, она будет пугаться и вешаться на него весь фильм.

Я рычу:

– Ой, да брось. Обычно испуганных парней из кинозала выбегает не меньше, чем девчонок…

– Кстати, сколько фильмов ты посмотрела на этой недели, Олифант? Четыре? Пять?

На самом деле шесть. В воскресенье получилось два. У меня теперь свой распорядок дня: школа, домашняя работа, ужин, кино. Я медленно, кинотеатр за кинотеатром, изучаю город.

Но признаваться в этом мне не хочется, поэтому я лишь пожимаю плечами.

– Возьмешь меня с собой, а? Может, я тоже люблю ужастики.

Я делаю вид, что пристально изучаю семейное дерево в своем учебнике. Дэйв не впервые на это намекает. Он симпатичный, но как парень мне совершенно не импонирует. Трудно воспринимать всерьез того, кто вальяжно откидывается на спинку стула только для того, чтобы позлить преподавателя.

– Может, мне нравится ходить в кино одной. Есть время продумать рецензию.

На самом деле это правда, хоть я и не рискую добавить, что обычно я все-таки не одна. Иногда со мной ходит Мередит, иногда Рашми и Джош. И да, порой это бывает Сент-Клэр.

– Точно. Рецензии. – Дэйв вырывает у меня из рук блокнот на пружинах, который я прячу под учебником по французскому.

– Эй! Отдай!

– Снова для веб-сайта?

Пока я пытаюсь вырвать блокнот, Дэйв деловито пролистывает страницы. Я не делаю никаких заметок во время просмотра фильма, предпочитая оставлять это на потом, когда появится время все обдумать. Однако мне нравится кратко записывать первые впечатления.

– Кому говорю, отдай.

– И кстати, зачем так заморачиваться? Почему бы тебе не сходить в кино ради веселья, как нормальный человек?

– Мне и так весело. И я уже говорила, это хорошая практика. Дома я не могу посмотреть классику на большом экране, как здесь.

Не говоря уже о том, что я не могу посмотреть фильмы в такой тишине. В Париже, когда идет фильм, все молчат. И да поможет Бог тому человеку, кто принесет в зал хрустящие чипсы или начнет шуршать пакетом.

– А зачем тебе практика? Писать о кино не так уж сложно.

– Да ну? Хотелось бы мне посмотреть, как ты напишешь рецензию объемом в шестьсот слов на какой-нибудь фильм. «Мне понравилось. Было круто. Особенно когда бабахало».

Мне наконец удается вцепиться в блокнот, но Дэйв держит его слишком высоко над головой.

Он смеется:

– Пять звезд за взрывы.

– Отдай. СЕЙЧАС ЖЕ!

На нас падает тень. Рядом возвышается Гильотина, явно ожидая продолжения. Внимание всего класса приковано к нам. Дэйв отпускает блокнот, и я сажусь на место.

– Эм… тре бьен, Дэвид, – говорю я.

– Когда закончите вашу милую беседу, пожалуйста, возвращайтесь к заданию. – Гильотина прищуривается. – И ду страниц’ о ву фамилис о франсе пур ланди мата.

Мы робко киваем, и стук каблучков удаляется.

– Ланди мата? Что, черт возьми, это означает? – шепчу я Дэйву Гильотина бросает на ходу:

– До утра понедельника, мадемуазель Олифант.



Я с грохотом опускаю поднос с ланчем на стол. Чечевичный суп выплескивается из миски, а слива спрыгивает с тарелки. Сент-Клэр подхватывает ее на лету.

– Какая муха тебя укусила? – спрашивает он.

– Французская.

– Дело плохо?

– Плохо.

Сент-Клэр кладет сливу обратно на поднос и улыбается:

– Прорвешься.

– Тебе легко говорить, месье билингвист.

Его улыбка угасает.

– Прости. Ты права, это нечестно. Я иногда забываю.

Я с силой мешаю суп.

– Профессор Жиллет всегда выставляет меня дурой. Но я не дура.

– Конечно же нет. Глупо ждать, что человек сразу заговорит чисто и правильно. Нужно время, чтобы что-нибудь выучить, тем более язык.

– Я просто устала каждый раз выходить оттуда… – я показываю на окна, – с чувством абсолютной беспомощности.

Сент-Клэр явно удивлен:

– Но ты вовсе не беспомощна. Каждый вечер ты выходишь гулять, и частенько одна. И уже не стенаешь, как раньше. Не стоит быть к себе такой суровой.

– Хм…

– Эй! – Сент-Клэр пододвигается ближе. – Помнишь, что говорила профессор Коул по поводу нехватки переводной литературы в Америке? Она говорила, что важно узнавать другие культуры, сталкиваться с разными ситуациями. Ты так и делаешь. Выходишь на улицу и «пробуешь воду». Ты должна гордиться собой. К черту уроки французского, это все равно что сквозь дерн прорываться.

Этот сугубо английский речевой оборот заставляет меня улыбнуться. Кто бы говорил о переводе.

– Да, но профессор Коул говорила о книгах, а не о действительности. Это большая разница.

– Разве? А как же кинематограф? Не ты ли всегда называла кино отражением действительности? Или это был другой известный кинокритик?

– Заткнись. Это другое.

Сент-Клэр смеется, понимая, что поймал меня:

– Видишь? Тебе стоит меньше волноваться по поводу французского и больше…

Внимание Этьена вдруг привлекает что-то позади меня, и он замолкает. На лице проступает отвращение.

Я оборачиваюсь и вижу Дэйва. Склонив голову, он стоит на коленях на полу столовки и протягивает мне тарелку:

– Позволь мне преподнести этот эклер в знак примирения.

Мое лицо вспыхивает.

– Что ты делаешь?

Дэйв поднимает глаза и ухмыляется:

– Прости за дополнительные задания по домашке. Это я виноват.

Я молчу. Наконец Дэйв поднимается и с поклоном ставит десерт передо мной. Вся столовая смотрит на нас. Дэйв берет стул из-за соседнего столика и усаживается между Сент-Клэром и мной.

Этьен скептически произносит:

– Чувствуй себя как дома, Дэйв.

Дэйв делает вид, что не слышит. Он опускает палец в липкую шоколадную глазурь и слизывает.

– Итак. Сегодня вечером. «Техасская резня бензопилой». Никогда не поверю, что ты не боишься фильмов ужасов, если не возьмешь меня с собой.

О, господи, только не это.

Дэйв приглашает меня на свидание прямо перед Сент-Клэром. Сент-Клэр ненавидит Дэвида; он говорил об этом перед просмотром «Это случилось однажды ночью», я помню.

– Уф… прости. – Я судорожно пытаюсь что-нибудь придумать. – Я не иду. Планы изменились.

– Да брось. Что такого важного могло случиться в пятницу вечером?

Дэйв сжимает мою руку, и я в отчаянии гляжу на Сент-Клэра.

– Проект по физике, – заявляет тот, впиваясь взглядом в руку Дэйва. – Задали вот в последнюю минуту. Теперь дел по горло.

– У вас целые выходные впереди. Расслабься, Олифант. Дай себе отдохнуть.

– Кто бы говорил, – замечает Сент-Клэр. – Как будто у Анны нет сверхурочной домашней работы в эти выходные. И все благодаря тебе.

Дэйв наконец поворачивается к Сент-Клэру, и они обмениваются хмурыми взглядами.

– Извини, – говорю я.

Мне действительно жаль. Ужасно неприятно отшивать его, особенно на глазах у всех. Он неплохой парень, несмотря на мнение Сент-Клэра.

Но Дэйв вновь смотрит на Сент-Клэра.

– Прекрасно, – произносит он через некоторое время. – Я все понял.

– Что? – смущенно говорю я.

– Я не знал… – Дэйв окидывает нас с Сент-Клэром многозначительным взглядом.

– Нет! Нет. Между нами ничего нет. Совсем. В общем, увидимся. Сегодня вечером я просто занята. Физикой.

Дэйв выглядит раздраженным, но пожимает плечами:

– Ничего страшного. Эй, а ты пойдешь на завтрашнюю вечеринку?

Нейт устраивает гулянку в общежитии в честь Хеллоуина. Я не планировала идти, но вру, чтобы поднять Дэйву настроение:

– Да, наверное. Увидимся на вечеринке.

Дейв поднимается:

– Клево. Буду ждать.

– Хорошо. Конечно. Спасибо за эклер! – кричу я ему вслед.

– Всегда пожалуйста, красотка.

Красотка. Он назвал меня красоткой! Стоп. Мне не нравится Дэйв.

Или нравится?

– Кретин, – говорит Сент-Клэр, спустя секунду, но Дэйв уже вне пределов слышимости.

– Не будь таким грубым.

Этьен смотрит на меня с непонятным выражением лица.

– Ты не жаловалась, когда я придумывал для тебя оправдание.

Я отодвигаю эклер:

– Он поставил меня в неловкое положение, вот и все.

– Тебе следовало бы меня поблагодарить.

– Спасибо, – саркастически отвечаю я. И с ужасом понимаю, что на нас смотрят.

Джош откашливается и указывает на мой десерт, в котором уже побывал палец Дэйва.

– Ты есть будешь? – спрашивает он.

– Угощайся.

Сент-Клэр встает так резко, что его стул с грохотом отъезжает назад.

– Ты куда? – спрашивает Мер.

– Никуда.

Сент-Клэр уходит, оставляя нас в молчании. Через секунду Рашми подается вперед, удивленно поднимая брови:

– Знаете, мы с Джошем видели, как они ругались пару дней назад.

– Кто? Сент-Клэр с Дэйвом? – спрашивает Мер.

– Нет, Сент-Клэр и Элли. Все дело в этом, понимаете.

– Правда? – спрашиваю я.

– Да, он был на грани всю неделю, – говорит Рашми.

Я задумываюсь.

– Это правда. Я слышала, как он расхаживает по комнате. Он никогда раньше так не делал.

Не то чтобы я подслушивала специально, но теперь, зная, что Сент-Клэр живет надо мной, я поневоле отмечаю, когда он приходит и уходит.

Джош окидывает меня странным взглядом.

– Где ты их видела? – спрашивает Мер у Рашми.

– У входа на станцию Клюни. Мы уже хотели поздороваться, но потом, увидев их лица, решили пойти другой дорогой. Определенно не тот разговор, в который хочется вмешиваться.

– И о чем они спорили? – спрашивает Мер.

– Не знаю. Я не расслышала.

– Дело в Элли. Она так изменилась.

Рашми хмурится:

– Она теперь думает, что стала намного лучше нас, поскольку поступила в Парсонс.

– А как она одевается, – с необычайной горечью добавляет Мер. – Словно возомнила себя настоящей парижанкой.

– Она всегда была такой, – фыркает Рашми.

Джош по-прежнему молчит. Он доедает эклер, вытирает белый крем с пальцев и достает альбом. А потом сосредоточивается на рисовании, игнорируя Мередит с Рашми… Как будто специально. У меня такое чувство, словно он знает о ситуации Сент-Клэра куда больше, чем кажется. Интересно, парни обсуждают друг с другом подобные вещи? Это возможно?

Неужели Сент-Клэр с Элли расстались?

Глава четырнадцатая

– А не слишком ли банально устраивать пикник на кладбище в Хеллоуин?

Все впятером – Мер, Рашми, Джош, Сент-Клэр и я – тащимся через кладбище Пер-Лашез, расположенное на склоне холма, с которого открывается чудесный вид на Париж. Хотя кладбище и само по себе напоминает миниатюрный город. Широкие тропинки, словно дороги, огибают островки вычурных захоронений. Они напоминают крошечные готические особняки с арочными проемами, статуями и разноцветными витражами. По периметру идет каменная стена с железными воротами. Над головами машут ветками внушительные каштаны, сбрасывая последние золотые листья.

Здесь тише, чем в Париже, но не менее впечатляюще.

– Эй, вы‘се слышали, что Анна сказала «вы‘се»? – спрашивает Джош.

– О господи, я так не говорила.

– Говорила-говорила, – подтверждает Рашми, поправляя лямку рюкзака, и следует дальше за Мер по другой тропинке. Какое счастье, что мои друзья знают это место, потому что я бы здесь уже давно заблудилась. – Я же сказала, что у тебя акцент.

– Это могильник, а не кладбище, – замечает Сент-Клэр.