– Это связано с работой?
– Ну…
– А это может подождать? Давай поговорим, когда я вернусь?
Он кивнул. Эрика взяла телефон, ключи от машины и вышла.
Питерсон пошел вниз по лестнице. У кофейного автомата его ждала Мосс.
– Быстро ты. Ну и как она восприняла?
Он покачал головой.
– Она уехала в морг. Не получилось ей сказать.
– Джеймс! Тебе надо это сделать.
– Я знаю. Просто это почти невозможно, когда идет расследование.
– Будь мужиком, выбери время, – сказала Мосс, отпила глоток кофе и вернулась в штаб.
Глава 28
Парковка больницы Льюишем была переполнена, и Эрике пришлось ждать перед шлагбаумом, пока не освободится место. На территории она потерялась, дважды повернула не туда и была вынуждена спрашивать у санитара, где расположен морг. Только после этого она нашла нужное место и припарковалась у короткого, приземистого здания с огромной трубой, из которой в серое небо вырывался черный дым.
На входе ее зарегистрировали, она прошла через крематорий, где в конце длинного коридора наконец обнаружился морг, дверь в который открыл Айзек.
– Ты нас нашла, – поприветствовал он ее.
– Да, это оказалось гораздо сложнее, чем в Пендже.
– И мы еще должны платить за удовольствие попасть на рабочее место.
Айзек провел ее в просторную комнату, где от яркого освещения у Эрики зарябило в глазах. В ряд стояло шесть блестящих стальных столов.
– Не раздевайся, здесь холодно, – сказал он. – У меня под халатом толстовка. Извини, что все заняло дольше, чем хотелось бы.
Пожелтевшее тело Мариссы лежало на первом столе. Айзек снял с него простыню. От пупка до грудины пролегал длинный шов в форме буквы Y. Кровь смыли, и порезы на шее напомнили Эрике жабры. Она перевела взгляд вниз.
– У нее татуировка в паховой зоне. – Она указала на бриллиант над тонкой линией волос на лобке. – То же самое вышито на всех ее костюмах для выступлений.
Айзек кивнул.
– В момент смерти в крови было немного алкоголя, но это вполне ожидаемо, если она где-то отмечала предстоящее Рождество. Иных химических веществ, запрещенных и разрешенных, в крови не обнаружено.
Эрика снова посмотрела на продольный шрам на грудной клетке Мариссы и на ее лицо, которое без косметики выглядело совсем молодым – почти как у подростка. Она глубоко вздохнула и почувствовала, что боль распространилась на всю голову. Ощущение было странное – будто что-то давит на нее сверху и одновременно тянет вверх.
– Она была здорова, все органы в отличном состоянии.
Айзек перешел к изголовью стола.
– Длина ножа – около двадцати сантиметров. На шее три глубоких пореза, один из которых повредил основные артерии. Она просто истекла кровью, и очень быстро. Лезвие было с зазубринами по краю – как у старых десертных ножей.
– Значит, этот нож, возможно, не новый?
Он кивнул.
– Образцов ДНК мы найти не смогли.
– Совсем?
– Нет. Не было ни волос, ни каких-либо выделений. Ее не насиловали.
В комнату вошла коллега Айзека и направилась к стальным отсекам вдоль задней стены. Она щелкнула замком, и из одного из них плавно выкатился ящик. Эрика присмотрелась. В нем лежал труп Джозефа Питкина.
– Что-то не так? – спросил Айзек.
– Этот молодой человек покончил с собой у нас в изоляторе на следующий день после Рождества. Можно подойти?
Коллега Айзека – миниатюрная женщина с мягким взглядом серых глаз – кивнула, и они подошли к телу. Джозеф будто бы уменьшился в размерах и похудел. На шее у него остались яркие красные полосы и темно-фиолетовая отметина под подбородком, где петля вонзилась в кожу и сломала адамово яблоко.
– Мне не дает покоя одна вещь. Хотела показать ее тебе, Айзек, – сказала она и подняла руки Джозефа. – У него пигментация на тыльной стороне ладоней – ярко-белые пятна, и их много. При этом нигде не указано, что в семье есть витилиго или другие кожные заболевания.
Айзек присмотрелся.
– Да. Я не думаю, что это болезненные высыпания. Больше похоже на следы от какого-то отбеливателя, чем на естественную кожную пигментацию.
– Он занимался фотографией, и в доме была темная комната, – сказала Эрика.
– Понятно. Вот и ответ на мой вопрос.
– Растворы для проявки фотографий могут изменять цвет кожи, если человек контактирует с ними без перчаток. А в легких были какие-то следы?
– Нет, – ответила женщина. – Легкие очень здоровые. Как и остальные органы.
Эти слова начали эхом отдаваться в голове у Эрики: «Очень здоровые. Как и остальные органы».
Перед глазами возник рисунок противогаза и видео, на котором рука тянется к горлу Джозефа и начинает его душить. Его лицо краснеет, синеет, вены на шее надуваются… и снова картинка сменилась, и она увидела противогаз.
Тупая боль парализовала голову. Комната начала вращаться, и ей пришлось схватиться за стол.
– Эрика! – встревожился Айзек.
Комната потеряла очертания, в глазах вдруг потемнело.
Глава 29
Очнулась Эрика на диване в кабинете Айзека – теплом и заставленном коробками. Он сидел рядом на корточках и с обеспокоенным видом смотрел на нее.
– Вот, попей, – сказал он.
Она взяла у него из рук стакан воды и принялась пить. Вода была холодная, вкусная и освежающая.
– Измерю тебе давление? – спросил Айзек, доставая прибор.
Она кивнула, и он сдвинул повыше ее рукав, чтобы надеть манжету.
– А что в коробках?
– Книги.
Она терпеливо ждала, пока он нагнетал давление.
– Ты сегодня ела?
– Утром, хлопья.
Он отпустил манометр и перевел стетоскоп на запястье, слушая пульс.
– Давление пониженное: сто на шестьдесят пять, – сказал он, отпустив нагнетатель, достал из кармана маленький фонарик и посветил ей в глаза. Она зажмурилась.
– С каких это пор ты носишь с собой фонарик? У твоих-то пациентов зрачки на свет уже не реагируют!
– Попался кое-кому в праздничной хлопушке. Я его выменял на розовую заколку.
Эрика засмеялась. В голове по-прежнему пульсировало, но боль немного утихла.
– Ты была в обмороке несколько минут. Возьму у тебя кровь?
– Если это абсолютно необходимо…
Айзек вышел и вернулся со шприцем и пробиркой в стерильной пластиковой упаковке. Эрика отвернулась и сморщилась, когда он надел перчатки и стал делать укол.
– Хорошо, этого хватит на один анализ, – сказал он, убрав одну пробирку и насадив на иглу вторую. – Ты последнее время не падала в обморок?
– Нет.
– У врача не была?
– Нет. Сегодня утром я была в одном доме… Его хозяин пытался отравиться, включил газ на полную, заложил двери и окна…
– И ты даже не попросила медиков тебя осмотреть?
– Нет.
– Господи, Эрика! Ты же надышалась газом! Что ты сегодня пила?
– Эспрессо.
– Тебе же нужно токсины вымывать, литрами воду пить.
– Ну ладно, ладно.
Он принес большой стакан воды и батончик «Mars». Эрика попила и откусила шоколадку.
– Расскажи мне, что не успел, про вскрытие.
– Это все. А, хотя нет, есть еще кое-что. Во рту остаточный след парафина. Не могу себе представить, как он туда попал. Видел такое только на суицидах и у конченных алкоголиков, которые ловят кайф всеми возможными способами.
– Она же выступала в шоу, и в ее арсенале есть трюк с поеданием огня, – подсказала Эрика.
– А! Вот загадка и разрешилась.
– Сегодня еду в клуб «Матрикс», где работала Марисса. Хочу поговорить с другими танцовщицами. Не хочешь со мной?
– Очень необычное предложение, – усмехнулся Айзек. – К сожалению, у меня работа.
– Ну ладно.
– Но тебе все-таки нельзя перенапрягаться.
– Да, поеду домой, отдохну часок, поем, – решила Эрика, допивая воду и собираясь уходить.
– Прогоню твою кровь по стандартной панели анализов. Сэкономишь на походе к врачу.
– Спасибо!
– Жаль, что этот парень покончил с собой.
– И мне жаль.
Когда Эрика вышла на улицу, уже стемнело. Множество автомобилей покидало территорию больницы, и на выезде у шлагбаума образовалась пробка. Она нащупала в кармане кошелек и пошла оплачивать парковку. Все чувства, связанные со смертью Джозефа, Мариссы и всех умерших за годы ее работы в полиции, Эрика, по обыкновению, запрятала подальше, в самые глубины своего сознания.
Глава 30
Одевшись соответственно своим представлениям о бурлеск-клубе, Эрика встала у зеркала и засомневалась, не переборщила ли она. Кто-то позвонил в дверь. Открыв, она увидела Питерсона. Тот был в новом черном костюме с голубым галстуком и длинном черном пальто.
– Привет!
– Что ты здесь делаешь?
– Еду с тобой в «Матрикс», – улыбнулся он.
– Почему не позвонил? Или не написал?
– Потому что ты бы меня послала.
– Я бы высказалась в более деловом ключе, поскольку это связано с работой.
Они оба улыбнулись.
– Отлично выглядишь, – сказал он.
– Не похожа на копа под гламурным прикрытием?
Эрика скептически осмотрела свои голубые сшитые на заказ брюки и белую блузку без рукавов. Волосы стояли колом. Она высушила их феном и полила лаком, намереваясь повторить то, что обычно делают в парикмахерских, но в итоге немного перестаралась.
– Нет, не похожа.
– Хорошо. И ты отлично выглядишь. В смысле, нарядно.
– Спасибо. Ты рада, что я еду с тобой? Мы же по делу, и это я разыскал для тебя этого портного, с которым работала Марисса.
– Да, мне не повредит лишняя пара глаз.
Несмотря на снегопад, Сохо гудел. По Олд-Комптон-стрит толпами шли люди, наслаждаясь затишьем между Рождеством и Новым годом. Заснеженные тротуары пестрели цветной подсветкой расположенных здесь баров. Эрика и Питерсон смешались с потоком гуляющих. Весь путь от Форест-Хилла до Черинг-Кросс они проговорили о расследовании. Эрика рассказала о своей поездке в морг, о том, что видела тело Джозефа, умолчав об обмороке. А Питерсон рассказал о состоянии Ивана Стовальски, который так до сих пор и не пришел в себя. Ближе к вечеру в больнице его навестила жена.
– Врачи еще не могут оценить глубину повреждений мозга в связи с дефицитом кислорода, – сказал Питерсон. – Дона Уолпола мы тоже проверили. Осенью он увеличил свой ипотечный кредит на одиннадцать тысяч и перевел десять тысяч на счет Мариссы. Никаких нарушений за ним не числится, даже штрафов за парковку у этого бедолаги нет.
– Но это все равно не означает, что он не мог ее убить.
Больше они ничего не успели обсудить. Выйдя из электрички, они пробились через столпотворение на Лестер-сквер и дошли до Сохо. В воздухе, благодаря рождественским украшениям, витала атмосфера волшебства, и Эрике стало грустно, что у них с Питерсоном все так закончилось. У нее оставалась призрачная надежда на то, что они еще могут спасти отношения, но сейчас она решила об этом не думать.
Клуб «Матрикс» располагался на углу Уордор-стрит и Олд-Комптон-стрит. Входом в него служила маленькая черная дверь с неоновой вывеской, перед которой был огорожен небольшой участок тротуара. У двери за стойкой стоял высокий худой негр в длинном пуховике, сдвинутой на бок маленькой розовой шляпке и с ярко-голубыми тенями на веках.
– Два билета, пожалуйста, – сказала ему Эрика.
– Как вас зовут? – спросил он, окинув их быстрым взглядом.
– Эрика и Джеймс, – ответила она, бросив взгляд на Питерсона.
Их имена прозвучали так, словно они пришли на свидание.
– Мне нужны фамилии! Я тут не просто так стою! – закатил он глаза, тыча в свою папку. Ногти у него были покрыты ярко-розовым лаком.
– Я не бронировала, – смущенно сказала Эрика.
– Тогда извините. Вы самое слабое звено. Следующий! – отмахнулся он, призывая ожидающую за ними пару.
– Наглец, – процедил Питерсон, доставая удостоверение.
– Черт. Я хотела, чтобы мы прошли, как обычные люди, чтобы никто не знал, что мы из полиции.
Смирившись с ситуацией, Эрика достала свое удостоверение. Совершать ошибки она не привыкла. Пара, которая пришла за ними, числилась в списке гостей, и их с преувеличенным почетом проводили за ограждение.
Они снова подошли к стойке. Негр посмотрел на Питерсона.
– Ты сегодня ром не пил?
– Нет.
– А хочешь?
Эрика еле сдержала улыбку.
– Не надо вот этого.
– А что тебе надо? – спросил тот, жеманно потянувшись к Питерсону, изображая вожделение. Эрика сделала шаг вперед.
– Я старший инспектор Эрика Фостер. Это мой коллега инспектор Джеймс Питерсон. Мы здесь с неофициальным визитом и рассчитываем на ваше содействие. Здесь работала девушка, которая несколько дней назад умерла. Она выступала под именем…
– Желтый Бриллиант, – закончил он за нее и продолжил говорить уже без звездного пафоса. – Ужасная трагедия. Мы готовим шоу в ее память. Вы считаете, что ее убил кто-то из наших?
– Нет, но мы хотим поговорить с ее коллегами. Насколько я понимаю, Мартин Фишер здесь работает?
– Да, он костюмер.
– Он работал с Мариссой. Мы бы хотели побеседовать с ним, узнать кое-какие подробности.
– Хорошо, следуйте за мной.
Привратник отцепил заградительную ленту и провел их за дверь. В клубе было очень красиво. Вокруг маленькой сцены с красной занавеской были расставлены черные полированные столики и стулья. Он подвел их к одному из передних столов.
– Как вас зовут? – спросила Эрика.
– Госпожа Эбони. Ну а днем я Дуэйн Морис, – сказал он, отодвигая для Эрики стул и поджигая зажигалкой свечу на столе. – У нас здесь официанты, и вы можете курить вейпы.
Он ушел, и к ним тут же подошла девушка принять заказ. Они ограничились апельсиновым соком и колой.
Вскоре клуб наполнился людьми, и началось шоу. Догола никто не раздевался, но в компании Питерсона Эрика чувствовала себя неуютно. На сцене выступали женщины и мужчины самых разных размеров и типажей. Стриптизерши выходили в образах Адольфа Гитлера, штурмовика из «Звездных войн» и даже террористки-смертницы, которая медленно раздевалась под нарастающее тиканье часового механизма. Под одеждой у нее оказались провода и палочки динамита. В конце ее выступления свет погас и раздался оглушающий взрыв, а когда свет загорелся снова, девушка стояла на сцене полностью обнаженной. На этом шоу закончилось.
– Вот оно как, – сказал Питерсон. – А я перед Рождеством с мамой ходил на «Riverdance».
– Да, здесь атмосфера зажигательнее, чем на ирландском степе.
Дуэйн протиснулся к ним через поток устремившихся к бару гостей.
– Мартин готов поговорить с вами.
Они взяли верхнюю одежду и пошли за ним за сцену. Там находилось тесное пространство, заставленное складными стульями, вешалками для костюмов и старыми пластиковыми контейнерами для еды. Дверь в маленький кабинет была открыта, внутри сидел крупный лысеющий мужчина средних лет в очках и работал за швейной машинкой. Вдоль стены расположились вешалки с костюмами, а за спиной у него стоял стол с телефоном и компьютером. На стене висел огромный постер бродвейского мюзикла «Mame», а остаток стены занимало гигантское зеркало.
– Это старший инспектор Эрика Фостер и инспектор Джеймс Питерсон, – представил их Дуэйн и вышел, закрыв за собой дверь.
– Вы видели шоу? – спросил Мартин, нажимая на педаль машинки. На синей ткани появилась строчка.
– Да, – ответила Эрика.
– И что скажете о террористке?
– Очень продуманное выступление.
Он усмехнулся, поправил очки и начал проверять качество получившегося шва.
– Хотите что-то спросить о Желтом Бриллианте, то есть Мариссе Льюис?
– Вы подгоняли ей костюмы по фигуре? И это вы придумали логотип, который вышит на всей ее одежде? – спросил Питерсон.
– Да. Хотя она всегда задерживала оплату. Не буду подавать все в розовом свете. Она была порядочная дрянь. Жаль, что она умерла, но для меня от этого ничего не меняется.
– За что вы ее не любили?
Мартин отложил ткань в сторону.
– У нее не было ни такта, ни доброты, зато был бешеный напор и амбиции. Она бы по трупам пошла, чтобы добиться своего.
– А чего она хотела добиться? – спросила Эрика.
– Кто ж ее знает. Она хотела прославиться. Хотела стать как Дита фон Тиз. Только вот она не понимала, что нужно учиться этому ремеслу. Каждый может пойти и пытаться подражать Кардашьян. Попытка – не пытка. К нам тут летом заходил один американский футболист. Не спрашивайте кто. Так вот, она без всякого стыда говорила, что попробует затащить его в постель. Даже сказала, что попробует записать секс на видео.
– И у нее получилось? – спросила Эрика.
– Нет. Он выбрал блондинку Дженну Минкс. Она повыше уровнем, чем Марисса. Хотя это ни о чем не говорит.
– Сколько времени Марисса здесь проработала?
– С января. – Он взялся за ножницы и принялся резать кусок желтой ткани. – Надо отдать ей должное, несмотря на все ее недостатки, она умела подать себя и стала одной из самых популярных танцовщиц. Ходят слухи, что для некоторых важных клиентов она не только танцевала.
– Проституция?
Он кивнул.
– Несколько раз богатеи вывозили ее после выступления, и ей не стыдно было рассказывать, что она делала и сколько за это получила.
– И она рассказывала вам?
– И мне, и всем, кто был в комнате, да она бы хоть раковине рассказала.
– А она когда-нибудь говорила о соседях, друзьях или ком-то из знакомых, кто жил рядом?
– Был какой-то романтичный поляк, Иван, которого она долго доила. Бедняга. Часто приходил сюда посмотреть на нее. Сидел в первом ряду с выпученными глазами, не снимая куртки. Сидел нога на ногу, чтобы скрыть эрекцию. Здесь танцевала девушка, у которой парень работал на телевидении, запускал реалити-шоу. Так вот, Марисса стала к нему приставать, но он не проявил к ней интереса. Один раз, за несколько секунд до начала шоу, они подрались и костюмы друг другу изодрали. Мне пришлось их кое-как подшивать прямо на ходу.
– Марисса не рассказывала каких-то подробностей своих взаимоотношений с Иваном?
– Она шутила, что держит его в шкафу… это по поводу его бледности. И она часто ему звонила, чтобы попросить еще денег или новое платье. Ставила его на громкую связь, чтобы все могли посмеяться над ним. Бедолага.
– Марисса когда-нибудь говорила, что он бьет ее или что она его боится? – спросил Питерсон.
– Нет. Там всем заправляла она сама. И кошелек его она контролировала.
– Она когда-нибудь упоминала, что еще где-то работает? – спросила Эрика.
Мартин поправил очки на носу и фыркнул.
– Да. По всей видимости, она была всесторонне одаренной. Работала сиделкой. Хотя, на мой взгляд, это все равно что царь Ирод бы пошел работать в родильное отделение. Она воровала у этой пожилой женщины – сначала одежду и туалетные принадлежности. Та женщина…
– Миссис Фрятт, – подсказала Эрика.
– Да, она однажды пришла сюда посмотреть выступление Мариссы, этого Желтого Бриллианта. Пришла, как Джоан Коллинз, вся в мехах и бриллиантах. Тогда-то мы и поняли, почему Марисса пошла к ней работать.
– Что значит – сначала она воровала одежду и туалетные принадлежности?
– Потом Марисса украла у нее бриллиантовые сережки.
– Когда это случилось? – спросил Питерсон.
Мартин снова отложил ткань.
– Наверное, за пару недель до Рождества. Я подумал, что она врет и просто сочинила это, чтобы набить цену обычным сережкам. Это было очень свойственно Мариссе, она любила врать. Но они вместе с еще одной танцовщицей съездили в Хэттон-Гарден к оценщику. Они оказались настоящими, их оценили в десять тысяч.
Эрика бросила взгляд на Питерсона. Миссис Фрятт ничего не говорила про сережки.
– А Марисса упоминала недавнее нападение? – спросил Питерсон.
– Марисса на кого-то напала? – удивился Мартин.
– Нет, это на нее напали. Около месяца назад, когда она возвращалась домой с электрички. На нее напал мужчина.
Мартин покачал головой.
– Ничего не слышал об этом. А мне приходилось слышать о жизни этой девушки все, хотел я того или нет.
– Вы ведь понимаете, что мы расследуем убийство, а вы нелестно отзываетесь о жертве? – спросил Питерсон.
– Вы хотите, чтобы я врал?
– Нет, – ответила Эрика.
– Я знаю, что это неправильно – плохо говорить о мертвых, и никто не заслуживает того, чтобы его зарезали на собственном крыльце. Это ужасно, – сказал он, снимая очки и крестясь. Очки на золотой цепочке так и остались висеть на его выступающем животе.
– Вы знали, что она планировала уехать в Нью-Йорк?
– Да. Она говорила об этом.
– Без деталей?
– Да, но я спрашивал ее, на что она собирается там жить. Город недешевый, плюс нужна виза и все остальное. И она сказала кое-что, что мне запомнилось. Она сказала, что бриллиант принесет ей счастье и поможет начать новую жизнь
– Бриллиант на ее костюмах?
– Нет. Она вообще хотела убрать его и сменить сценическое имя.
– Она собиралась продать бриллиантовые серьги? – предположил Питерсон.
– Пусть она и не была семи пядей во лбу, но разницу между единственным и множественным числом она понимала. Она имела в виду один бриллиант, и сказала она это еще до того, как появились сережки. Либо она что-то знала, либо просто несла чушь. К сожалению, в случае с Мариссой чаще имел место именно второй вариант.
– Вы были здесь, когда она выступала в этом клубе в последний раз, накануне Рождества?
– Да. И на ней как раз были те самые бриллиантовые серьги.
– Вы в этом уверены? – переспросил Питерсон.
– Да, потому что она зашла сюда в чем мать родила и попросила меня подшить пояс для подвязок. Я глаза ниже ее шеи не опускал. Не увлекаюсь женской анатомией, – сказал он, поджав губы. – Особенно когда ее суют мне под нос без спросу.
– А с кем она ездила к оценщику в Хэттон-Гарден? – спросил Питерсон.
– Она сегодня выступала. Сейчас позову ее.
Он достал телефон и, набрав номер, снял с уха клипсу.
– Венч, ты еще здесь? С тобой хотят поговорить из полиции… Ничего страшного, просто пара вопросов.
Скрипнула дверь, и в проеме появилась миниатюрная женщина в джинсах и фиолетовом шерстяном свитере. Эрика узнала ее – она танцевала в образе штурмовика из «Звездных войн».
– Вы хотели меня видеть?
– Проходи, Элла, не стой в дверях, – сказал ей Мартин, надевая клипсу. – Это Элла Бартлет.
Она улыбнулась Эрике и с интересом взглянула на Питерсона.
– Вы ездили вместе с Мариссой оценивать ее серьги? – спросила Эрика.
– Да. Оценщик сказал, они стоят десять с половиной тысяч. Он предложил их выкупить, потому что бриллианты, по его словам, были исключительной чистоты.
– И Марисса не согласилась?
– В тот раз – нет. Она вся надулась, как павлин, когда поняла, что ей принадлежат такие офигенные сережки. Ей не хотелось с ними расставаться.
– Когда состоялась ваша поездка?
– Где-то неделю назад.
– Вы с Мариссой были подругами?
– Не сказала бы. Мне, как и всем, просто было интересно, настоящие они или нет. А я все равно ехала в ту сторону в спортзал, поэтому решила сходить с ней.
– Вы помните, в каком магазине проводили оценку?
– Нет. Но он был рядом с клубом Джим-Бокс в Фаррингдоне. В паре улиц от него.
Эрика посмотрела на Питерсона. Там сотни ювелирных лавок!
– Я оставлю вам свой номер, и если вы вспомните место, позвоните мне, хорошо? Это очень важно, – сказала Эрика, передавая ей визитку. Девушка кивнула и собралась уходить.
– О, Элла, чуть не забыл. Купил тебе специальный дезодорант для шлема. Здесь ведь очень жарко, – сказал Мартин, передавая ей флакон.
Элла торопливо схватила флакон и смущенно посмотрела на Питерсона.
– С тебя 5.99, – закричал Мартин ей вслед. – У вас есть еще вопросы? Мне нужно успеть сшить шесть стрингов и не опоздать на последнюю электричку.
– Нет, спасибо, – поблагодарила его Эрика, и они вышли.
Глава 31
– Ну и дело нам досталось! – воскликнула Эрика, когда они с Питерсоном шли назад к станции. Они выбрали маршрут, пролегающий по тихим улочкам, чтобы обсудить полученную информацию.
– Что это все-таки за бриллиант? – спросил Питерсон.
– Он был ее символом. Возможно, она думала, что она сможет прославиться под именем Желтый Бриллиант и заработать много денег. Дита фон Тиз получает миллионы, а Марисса хотела стать новой Дитой.
– Все новые и новые пласты…
– Загадок? Обмана?
– Дерьма. Болото какое-то. Такое ощущение, что ее все ненавидели.
Эрика согласно кивнула.
– Марисса много болтала, всем обо всем рассказывала, но, похоже, о нападении мужчины в противогазе она рассказала только миссис Фрятт.
– Пусть даже она много чего выдумывала и не вызывала симпатии, у нее все равно были свои страхи и секреты. Многие боятся сообщить о том, что на них напали или изнасиловали. А самоуверенность может быть и напускной, люди часто блефуют.
Эрика кивнула. Они так увлеклись разговором, что не смотрели, куда идут. Когда они вышли на Риджент-стрит, начался мокрый снег.
– Хочешь кофе? – спросил Питерсон, увидев на углу работающий «Старбакс». – Можно хотя бы переждать снег.
– Хорошо.
Пропустив пару красных автобусов, они перешли дорогу и направились к ярко освещенной кофейне. Эрика заняла столик у окна, Питерсон принес два кофе. За окном переливались огнями рождественские витрины, и Риджент-стрит утопала в свете праздничных гирлянд. Они пили кофе и смотрели на шумную улицу.
– Пройдемся по подозреваемым? Итак, Джозеф Питкин выслеживал, фотографировал Мариссу и снимал ее на видео. Возможно, по ее же просьбе, чтобы шантажировать Дона Уолпола? – начала Эрика.
– Еще есть Иван Стовальски, который был одержим ею настолько, что собирался бросить жену в Рождество и уехать с Мариссой в Нью-Йорк. И он пытался покончить с собой, – добавил Питерсон.
– И Дон Уолпол, с которым она переспала в пятнадцать лет и потом шантажировала его тем, что его засудят как педофила. Также она, возможно, украла бриллиантовые серьги у миссис Фрятт, хотя та не сказала об этом ни слова. А забывчивостью она, как нам показалось, не страдает.
– Как думаешь, знал ли об этом ее сын? Ведь он ювелир и работает в Хэттон-Гарден?
– Возможно. Но миссис Фрятт – единственная, кому Марисса рассказала о нападении.
– И этот мужчина в противогазе как-то связан с Джозефом Питкином, ведь он покончил с собой из-за фотографий, которые ты показала ему во время допроса. Я имею в виду, он был сильно напуган.
– Они стали последней каплей, – устало сказала Эрика. – Вот если бы мы восстановили письмо с рисунком противогаза одновременно с фотографиями, то я успела бы вытащить из него больше информации. Или остановить его… Не знаю.
– Ты не могла знать, – сказал Питерсон, тронув ее за руку.
Она вяло улыбнулась.
– И Мэнди ничего не рассказывает о вечере убийства. Должна же она была хоть что-то услышать.
– Она ведь алкоголичка?
– Да. И могла лежать в отключке на диване, когда Мариссу за окном резали ножом. Завтра нам нужно проверить всех этих людей и понять, у кого есть алиби, а у кого нет. Хочу еще раз зайти к миссис Фрятт и спросить про сережки.
Они сделали еще по глотку кофе и замолчали. Питерсон поежился.
– Эрика, мне кое о чем нужно с тобой поговорить.
У нее зазвонил телефон, она достала его из сумки и увидела, что уже почти половина двенадцатого.
– Черт. Я опаздываю на последнюю электричку, а мне еще сегодня отчет писать.
Она допила кофе и снова взяла телефон.
– Вызову «Uber», – решила она, проводя пальцем по экрану. – О, как раз рядом машина, которая сможет приехать через минуту. Круто. Хочешь тоже поехать?
– Нет, поеду на электричке.
– Думаешь, успеешь?
– Да. Хочу прогуляться. Иллюминация красивая.
Эрика посмотрела на него.
– У тебя все в порядке? Что ты хотел мне сказать?
– У тебя нет времени.
На телефон Эрики пришло уведомление, и у кафе остановилась машина.