Лев успокоился. У него было такое чувство, словно он обрел то, что много лет назад потерял. Может, это было ощущение счастья, когда его ждали и любили, когда терпели любые его чудачества, когда ему не надо было притворяться. Значит, Маши больше нет, она умерла, и никто больше, шутя, не назовет его ежиком. Он держал в руках письма из юности, которые нашли его таким чудом, что не верилось. Сердце сжималось от боли. Лева вглядывался в знакомые до боли строчки — он хорошо помнил Машкин каллиграфический почерк. Только вот почему журналист Юля нашла эти письма у Марка на рабочем столе? Как они оказались у брата? Почему он ничего не сказал о них Леве? Если письма пришли на адрес родителей, то мама вполне могла отдать их Марку, чтобы он передал письма Леве. Брат всегда недолюбливал Машку Семенову, Льву это известно. Скорее всего Марк вскрыл его личную почту и распорядился его судьбой, как считал нужным, — письма не отдал.

— Болван, боже мой, какой я болван!

Но сейчас будет все по-другому. Он принял важные жизненные решения, и никто уже не уговорит его изменить намерения. После всех формальностей и проведения экспертизы ДНК, а он ее непременно сделает, чтобы доказать очевидное себе и всем родственникам, он заберет Таню к себе. Вернее, они будут жить с дочерью вдвоем, он купит квартиру и уйдет от Фриды, он больше не хочет быть с ней.

— Я не хочу с ней жить, — произнес он вслух, и ему стало легче на душе.

Конечно, Фрида закатит ему очередную истерику, будет шантажировать дочерью Машей, но он уже к этому готов, а если готов, значит, вытерпит. Он видел и старался не замечать, что дочка все время раздражает Фриду — она постоянно делала ребенку замечания, то и дело повышала голос.

— Твоя дочь сегодня не в настроении. — Это самая частая фраза, которую он слышит от Фриды.

Папаша Гранц должен найти ей хорошего врача. Лева, наверное, был ей не лучшим мужем, плохим любовником. Он видел, какие страстные взгляды кидала его жена на Марка, произнося глупую, как ему казалось, фразу: «Хорошие мужья на деревьях не растут».

Он бы согласился, что «хороший муж» — понятие абстрактное, и что хорошо для одной девушки, то совсем не подходит для другой.

Лев Бельстон совсем не подходит для Фриды Гранц. Только почему осознание этого пришло к нему слишком поздно, и причина тому — старые Машины письма? Жаль, что Марк сейчас ничего не может ему объяснить. О чем он хотел поговорить с Юлией Сорневой — журналисткой, которую раньше не знал? Похоже, интегральные тригонометрические функции, с помощью которых рассчитывается подъемная сила крыла самолета, меркнут по сравнению с переплетением человеческих отношений, которые могут раскрыться своим потенциалом на разных уровнях: уровне тела, ума, сердца и духа.

Лева все теперь переживет, потому что, словно из юности, беспечной и неповторимой, вдруг пришла энергия силы, и он сделал шаг ей навстречу. Он словно вернулся к какой-то начальной точке своего бытия и сфокусировал в себе всю мощь, как лазерный луч.

Сейчас ему нужно думать не о себе, а о Марке, надо любой ценой спасать брата. Медики разводят руками, но транспортировать его в столичную клинику просто опасно. Вдруг в его сознании мелькнул непрошеный образ то ли колдуна, то ли экстрасенса Атросима.

«А почему нет?» — спросил себя Лева. Марк когда-то ему говорил, что Атросим «вливает в него» позитивную энергию.

Чтобы вывести брата из комы, все средства хороши. Лев недолго думая набрал телефон Атросима.

— Это Лев Бельстон, здравствуйте. — Он кратко изложил последние события. — Вы могли бы прямо сегодня прилететь? Марк в коме. Я оплачу все ваши расходы.

Экстрасенс, казалось, не удивился звонку, такие люди чувствуют беду на расстоянии.

— Я предупреждал Марка об опасности, но он только отмахнулся. Я буду.

Лева совсем успокоился — чудной Атросим скоро прилетит и поможет, обязательно поможет Марку, а сейчас он сам поедет в больницу, потому что знает и чувствует: он нужен брату.

В палате он встретил заплаканную Соню.

— Марку стало хуже?

— Не хуже, не лучше. Ничего не изменилось. Он так и не приходил в себя. Мне страшно, Лева.

Между Софьей и Левой была какая-то особая связь. Соне иногда казалось, что она с ним более близка, чем со своей сестрой-близняшкой Фридой. Молодые люди всегда относились друг к другу с симпатией, никогда не ссорились и на многие семейные проблемы смотрели одинаково, словно между ними существовала особенная природная связь.

— Соня, я ведь брат, мы родились в один час. Я точно знаю, что Марк поправится. В тот день, когда на него напали, у меня дико разболелась голова, и я даже сразу не понял почему. Сейчас иногда тоже возникает боль, но быстро затихает.

Лев подошел к Марку и дотронулся до его руки.

— Давай, Марк, выкарабкивайся. Набирайся моей энергии. — Он тихонько погладил его руку. — Это я, Лева, здесь твоя жена Соня. Все переживают за тебя. Давай, братец, давай!

Ему даже на секунду показалось, что Марк слышит его, — губы больного шевельнулись, неуловимо задрожала рука. Лев подумал, что еще немного, и Марк приподнимется на локте, пристально взглянет на Леву и скажет:

— Ну что ты опять там, брат, замешкался?

Но в палате стояла тишина.

Соня смотрела на Левку с тревогой.

— Как там Фрида? Мне папа звонил, — осторожно проговорила она.

— Ты же знаешь, у Фриды взбалмошный характер.

— Это не повод резать вены, Лева. Она действительно хотела свести счеты с жизнью?

— Не думаю, скорее напугать всех нас. Она слишком себя любит. Ей нужен врач.

— Ты думаешь, она просто хочет испугать всех, кто ею дорожит? Знаешь, когда я была маленькая, мне иногда очень хотелось умереть, но не взаправду, а понарошку. Мне так хотелось посмотреть, как все будут жалеть меня и плакать! Такие глупые детские фантазии…

— Сонька, как тебе такое в голову могло прийти? Нет, я не хочу, чтобы моя дочь росла без матери, — сказал он, вспоминая Таньку. — Ребенок должен расти при матери и отце. Когда у нас с Марком умерли родители, мне помогло то, что у меня уже была семья, родилась Машка. Человеку нельзя без корней, без семьи. Ты знаешь, мне сложно с Фридой.

— Догадываюсь. Всем с ней сложно.

Соня подумала, что никогда не расскажет Леве о Фридиных претензиях к Марку. Она справится с этим сама, она умеет защищаться.

— Я все чаще думаю, что нам надо с ней расстаться.

— Ты с ума сошел, Левка! Тогда она точно что-нибудь еще выкинет! — Но подумала Соня совсем другое: если Лев оставит Фриду, то Марк для ее сестры станет лакомой мишенью. — Лева, умоляю тебя, не сейчас, только не сейчас! Пусть Марк поправится, я прошу тебя, пусть сначала поправится Марк! Обещай мне!

— Хорощо, Соня, успокойся. Ты так нервничаешь, словно произошло что-то еще.

— Произошло. К нему тут днем приходила женщина, вероятно, любовница.

Он перехватил тревожный Сонин взгляд.

— Ты не думай, Марк на такую подлость не способен. Женщины сами обращают на него внимание, считают, что он успешный, красивый, умный.

— И семьи у него нет.

— Семья у него есть, и он тебя никогда не оставит, — твердо сказал Лева. Он хотел было рассказать ей о Тане, но Соне об этом пока знать рано, впрочем, он расскажет ей первой, только вот поправится Марк.

— Все будет хорошо, Соня. Мой брат — крепкий парень.

— Лева, почему на Марка напали? Это связано с вашей работой? Его ведь пытались убить! Левка, ему сейчас очень плохо, он на грани жизни и смерти, а мы все делаем вид, что у него «легкое сотрясение» и он решил «немного полежать в коме»…

— Соня, на работе всегда проблем полно, но чтобы такого, за что убить, — нет. Марк, конечно, бывает авантюрным, но как без риска в бизнесе? Адольф Францевич всегда рядом. — Лев вспомнил утреннюю сцену и гнев папаши Гранца.

— Нет, Соня, нет у нас таких рабочих проблем.

— Лева, но у тебя ведь есть какая-то версия, ты же сам говоришь, что ты близнец, значит, и чутье у тебя особое. Что могло случиться с Марком? Может, это женщина? — Соня про себя произнесла запретное: «Фрида?»

Лев подумал, что у него и правда, получается, нет версий, одно предположение есть, но оно такое слабенькое, как далекий огонек в степи. Но вслух сказал совсем другое:

— Ну что ты заладила?! Какая женщина, Соня?! Марк работает по двадцать четыре часа в сутки, мы берем у банка деньги под большие проценты, деньги нужно возвращать. Пассажиры возмущаются, что авиатарифы запредельные, и хотят, чтобы мы перевозили их бесплатно. Стюардессы бастуют, потому что им задерживают зарплату, — такой народный гнев и протест. Тут же возбуждается прокуратура. Взлетно-посадочную полосу надо ремонтировать, а это опять деньги. Я уж молчу о самом больном — о техническом состоянии самолетов и ценах на топливо.

— Не обижайся, Лева. Я все выдержу, только бы Марк поправился. Врач сказал, что с ним надо разговаривать, я вот ему истории рассказываю — про дочку, про ее успехи на танцах, а он вроде как слышит.

— Соня, ты меня извини, что я без твоего согласия принял решение, но посчитал это важным для брата. Через полчаса садится наш самолет с Атросимом Ивановым на борту. Мне надо его встретить. Я пригласил его посмотреть Марка. Может, это как раз тот случай, когда медицина бессильна, а магия придет на помощь.

— Я видела этого странного человека, Лева, — лишь бы этот визит Марку не навредил.

— Я с врачом переговорил, он только удивился. Сказал, что нынче шарлатанов много расплодилось, а мудрость и знания целителей и костоправов практически утеряны. Медики не любят экстрасенсов. Я заплатил врачу денег, поэтому Атросима Иванова сюда пустят.

— Ты думаешь, он не шарлатан?

Лева вспомнил диагностику самолетов и рассказы Марка.

— Нет, этот — не шарлатан!

Соня осталась ждать мужчин у кровати мужа. Ей иногда казалось, что Марк все слышит, просто решил над всеми подшутить. Отец сегодня выслушал Сонины рыданья и резко оборвал:

— Я знаю, о ком идет речь. Не думал, что зятек так далеко зайдет. Тебе не о чем беспокоиться, девочка.

— Папа, ты разве не понял, она беременна, папа!

— Соня, я не глухой, и мне не надо повторять по десять раз! Я все понимаю с первого раза. Любовница твоего мужа беременна, утверждает, что от него. Не обращай внимания, это того не стоит, мало ли кто что придумать может.

— Но это правда, папа!

— Это неправда, Соня! Скажи себе, что это ложь, и успокойся.

После разговора с отцом ей стало легче. Она бы сама сейчас изо всех сил ударила Марка — за свои страдания и унижения, даже за то, что любовница посмела прийти к нему сюда. Конечно, ей он нужен здоровый, а вот такой, лежащий на больничной койке в коме, — только жене. Кто же пытался убить ее мужа? Ей показалось, что Лева что-то об этом знает, но он всегда так горячо защищает и поддерживает своего брата, что вряд ли чем-нибудь с ней поделится. А Соня всегда думала, что Левка ей самый близкий друг, но он прежде всего брат Марка, брат-близнец, его половина, его отражение.

Глава 36. Где искать Охрина?

Василий Охрин был объявлен в розыск. Руслан Аванесов по опыту знал, что если преступник объявлен в розыск, то его непременно найдут, — если не сейчас, то через какое-то время. Разыскиваемому сейчас можно жить по принципу «жил-дрожал» или лучше отбыть наказание. Следователь помнил случай, когда мошенница, находившаяся в розыске, купила липовое свидетельство о смерти, но потом все равно тайное стало явным. У каждого преступления свой срок давности, так что, может, Охрину и до конца жизни скакать придется.

Основная рабочая версия следствия состояла в том, что после возвращения из тюрьмы Василий Охрин стал исполнителем заказа на убийство Марка Бельстона. Очень вероятен тот факт, что Охрин встречался со своим свояком Петром Кошкиным. Он уговорил его принять участие в сомнительном мероприятии, установить взрывное устройство в машину Анны Красновской. Во-первых, у Кошкина были навыки минирования и опыт работы с взрывными устройствами, во-вторых, много пьющего человека, теряющего нормальный облик, всегда можно уговорить на легкий заработок. Личность Кошкина, который был на месте происшествия, установлена юной свидетельницей.

Обыск квартиры Кошкиных пока результатов не дал: стаканы, из которых выпивали гость и хозяин, были чисто вымыты, а отпечатки на дверных и кухонных ручках тщательно стерты. Рассказ Татьяны Ивановны про какие-то обкусанные хлебные корочки, которые так похоже обгрызал ее брат, были уликами косвенными. А косвенные улики, как известно, устанавливают промежуточные доказательные факты, тогда как главной задачей следствия является установление объективной истины.

Почему Охрин избавился от Кошкина? Петр стал болтать лишнее? Шантажировал родственника? Или Кошкина задушил случайный собутыльник? Почему? Кто вывез труп Кошкина на свалку?

На эти вопросы у Аванесова пока не было ответов, и он знал: чтобы найти их, ему понадобится изрядная выдержка.

Василия Охрина искали — его фотографию показывали по телевидению, она была у каждого участкового, как говорили его молодые коллеги, — «торчала из каждого утюга». Но так иногда бывает в ходе следствия, что появляются бдительные граждане преклонного возраста и сообщают информацию, крайне важную для следствия. Пенсионерка Павлова как раз и была такой активной бабушкой, которая не поленилась прийти в полицию. Подобных старушек Аванесов любил: им до всего было дело — кто из соседей куда идет, что несет, о чем говорит.

Алевтина Ефремовна Павлова просто попадала под классическое описание таких бабулек — она давно была на пенсии, но не потеряла живости ума и интерес к окружающей жизни.

— Видела я этого, что с фотографии, около нашего дома стоял, у соседнего подъезда. Было это вечером третьего дня. Тогда еще его фотографию по телевизору не показывали.

— А вы что вечером на улице делали? — поинтересовался оперативник.

— Я с Кузей гуляю каждый вечер.

— С внуком?

— Кузя — это моя собачка, дворовой породы. Мы с ней вместе век доживаем.

— А как вы в темноте лицо его разглядели?

— У нас не так темно во дворе, а он под фонарем стоял.

— Просто стоял?

— Нет, не просто. По телефону разговаривал.

— Может, вам удалось услышать хотя бы обрывок разговора, — о чем шла речь?

— Да у него с речью не очень, мат один. Я хотела ему замечание сделать, но он так угрюмо посмотрел на меня, что я передумала, и мы с Кузей пошли дальше.

— То есть вы не слышали, что он по телефону говорил?

— Какой вы непонятливый! — возмутилась Алефтина Ефимовна. — Я слышала, как он ругался матом. Когда мы с Кузей возвращались назад, его уже не было.

— То есть можно предположить, что он поднялся в какую-то квартиру в вашем доме?

— Ну, не знаю, я его больше около дома не видела, но дом большой, может, к кому и поднялся.

— Адрес у вашего дома есть? — спросил Аванесов.

— Улица Мира, дом семь.

— Это высотка у базара?

— Она самая.

Бабушку долго благодарили за неоценимую помощь полиции, терпеливо выслушали истории о ее ушедшей молодости.

Потом Аванесову позвонили из технического отдела.

— Пробили телефонный номер вашего Кошкина.

— Он теперь наш общий, — огрызнулся Аванесов.

— Несколько звонков жены и последние три звонка за день до его исчезновения с какой-то неизвестной симки. Скорее всего купили по дешевке на базаре, позвонили и выкинули.

— То есть установить личность звонившего проблематично?

— Практически невозможно.

Ну что ж, еще одна возможная подсказка исчезла. Но появился дом на Мира, высотка у базара. Татьяна Кошкина при первой встрече говорила, что когда-то ее брат жил в этом районе с женщиной. Предстоит обход всех квартир высотки, а это огромная работа, и одним днем не управиться. А вдруг это окажется бесполезным? Конечно, лучше надеяться на удачу: в этом доме Охрин снимает квартиру, с женщиной или один. А может, его вообще в этом доме нет, и он случайно остановился у подъезда поговорить по телефону и кого-то от души выматерить?

«Да, работа наваливается на тебя, как девятый вал на хрупкую шлюпку», — сказал себе Аванесов. Одни неприятности, а нервное напряжение может легко поспорить с напряжением в сети. Как говорил его любимый Хемингуэй, от всех неприятностей, от всех бед можно найти одно исцеление — в работе. Что ж, он еще раз, пожалуй, поговорит с Татьяной Кошкиной и попросит вспомнить какие-нибудь детали того периода, когда ее брат «жил то ли с Олей, то ли с Полей».

Его сотовый телефон зазвенел так пронзительно, что он ответил без промедления.

— Руслан, это Юля, Юля Сорнева, журналистка приезжая, ну, та, которая Бельстона обнаружила.

— Юля, зачем вы так долго представляетесь? Что-нибудь случилось? — Он понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Что она опять там себе придумала? Куда угодила в этот раз?

— Это Юля Сорнева, — повторила она снова.

— Что случилось, не тяни! — громко крикнул он в телефонную трубку. — Беда с этими журналистами!

— Я в больнице с Аней Красновской, на нее напали, лекарство ввели. Врачи «Скорой» должны были в полицию позвонить, а я вот решила вам.

— У тебя удивительная способность наскребать проблемы! Просто ходишь и собираешь их в кулек, журналист Юля Сорнева!

— Мой главный редактор мне так всегда и говорит, — согласилась Юля.

— Адрес больницы! Давай адрес!

Юля продиктовала адрес. Аванесов вызвал служебную машину, к Татьяне Кошкиной он поедет чуть позже, а если ребята что-то накопают, то ее помощь может и не понадобиться.

Кому помешала девчонка? Она опасна только в одном качестве — как любовница Марка Бельстона, которая много знает, которая обнаружила или украла какие-то компрометирующие семью документы и, например, пытается их всех шантажировать. Например, что Марк Бельстон — совсем не Марк, а немецкий шпион, продающий самолеты американцам. Версии были слабоватые, если не сказать анекдотичные, но смеяться Руслану совсем не хотелось.

Неблагодарное это дело. Возможно, она хотела получать определенные денежные суммы? У нее в руках оказались бумаги, опасные для Бельстонов? Иногда любовницы бывают коварные, а олигархи теряют всякую связь с реальностью.

Считается, что любовницы, конечно, особы аморальные, но у мужчин на этот счет существует какая-то своя правда. Руслан знавал своих друзей, которые бросали жен из-за любовниц, и все в один голос твердили о новой любви, яркости отношений и сильной энергетике. Мужья всегда должны женам, и список обязанностей постоянно растет. От этих навязанных долгов однажды начинает болеть голова, и самое главное — опустошаться душа. В это время и может появиться разлучница, которая вернет мужчине ощущение его собственной ценности, наполнит душу мечтами и желаниями, повысит самооценку. Она будет завоевывать, очаровывать, добиваться, а он вновь почувствует себя желанным и любимым.

Нет, не тянула Сорнева на роль любовницы Бельстона. Аванесов начал нервничать, когда подъезжал к больнице. Он увидел ее издалека.

Юля Сорнева сидела в длинном больничном коридоре, в белом халате с нелепыми завязками, которые торчали во все стороны. Руслан сел рядом.

— Что случилось? Спокойно и по порядку.

— Я уже рассказала свою историю полицейскому, который меня опрашивал.

— Тебе, Сорнева, почему дома не сиделось? Материала для газеты мало? Решила у нас тут оторваться?

— Злой вы, я не специально.

— Рассказывай, не стесняйся.

Юля рассказала все последовательно: про звонок Анне, про то, что девушка чувствовала себя несчастной, про прогулку, и подъезд, и про все остальное.

— Как выглядел нападавший? Ты можешь его опознать?

— Я постараюсь.

— Уж постарайтесь, журналист Сорнева, сделайте нам одолжение! — иронизировал Аванесов. — А то какое в городе происшествие — вы тут же в свидетелях. Пора вас домой отправлять.

— Вы сами сказали мне не уезжать, подождать, пока Бельстон очнется!

— Я смотрю, ты вовсю стараешься. Сидеть здесь, я к врачу.

— Я Лизе дозваниваюсь, сестре Аниной.

— Сидеть здесь!

Она выглядела утомленной и расстроенной.

Аванесов вернулся минут через двадцать.

— Ну, что вам сказать, журналист Сорнева? Плохи дела у Красновской. Ввели ей большую дозу препарата, который вызывает сокращение матки. У нее было сильное кровотечение. Ребенка она потеряла. Хорошо, что ее спасли, хорошо, что ты в подъезд зашла. А то хоронили бы твою Красновскую. Вот так. А ты знала, что она беременна?

— Нет, что вы! Откуда?

— Оттуда! Оттого, что ты выпадаешь в самых неожиданных местах, как чертик из табакерки.

— Но вы же знаете, что я не специально!

— Ничего я уже не знаю с тобой, Сорнева. — И примирительно произнес: — Хочешь чаю?

— Хочу.

— Чай налью в отделении.

— А почему в отделении?

— Нам с тобой все равно в отделение ехать, фоторобот составлять. Как Таня? Нашлись родственники?

— Ищем. — Юля подумала, что для одного вечера Аванесову информации хватит.

— Поехали, девушка Юля. Сначала, конечно, чай, ну уж потом фоторобот. В следующий раз, прежде чем в чужой подъезд заходить, подумаешь.

Глава 37. Для чего нужны экстрасенсы

Атросим Иванов уверенно прошел в палату к Марку. Ничего из того, что по дороге рассказал ему Лев Бельстон, его не удивило.

— Я предупреждал Марка о том, что его энергетическое поле пробито, нужна защита.

Лев и Соня недоверчиво посмотрели друг на друга.

— Если вы сомневаетесь, друзья, то это не значит, что энергетических полей не существует. Во вселенной постоянно происходит энергетический обмен, такая циркуляция энергии. Это, кстати, наукой доказано — закон сохранения энергии. Слышали? Человек энергию вырабатывает и отдает вовне, значит, должен где-то ею подпитываться, а подпитка идет при общении. Отсюда потребность общаться. Потоки энергии могут быть любого цвета, любой формы. Вот раньше у Марка они были синие, квадратные, а сейчас — алого цвета круги. Круги разорваны.

— И вы их видите? — скептически спросил Лева.

— Конечно, вижу. У вас, например, каналы ярко-голубые, пульсирующие и округлые. У вас, — он кивнул Соне, — красные квадраты, напряженные, вы напуганы, у вас потрясение.

— Вы сможете помочь брату? Что нужно для этого? Каналы в другой цвет обратить?

— Для начала соединить цепочку, убрать разрывы. Будет лучше, если вы подождете меня в коридоре.

— Нет уж, извините! — Лев не собирался уходить. — Я не могу оставить вас здесь одного. Вы же знаете, что я не просто брат, а брат-близнец, и мы с Марком — как сообщающиеся сосуды. Мне надо сейчас быть здесь, я в этом уверен.

— Я могу выйти, — самоотверженно сказала Соня. Она была готова на все что угодно, лишь бы Марк очнулся. А пока он лежал в бессознательном состоянии, не реагировал ни на голос, ни на какие другие звуки и вообще ни на что, что происходит вокруг. Его состояние не имело ничего общего со сном: организм жил, функционировал, но мозг находился на самой последней ступени бдительности, и это приводило ее в ужас. Марка невозможно было разбудить. Врачи в прогнозах осторожничали и намекали, что в их практике есть случаи, когда больной выходил из комы, а мозг восстанавливал лишь основные функции, и называется это вегетативным состоянием, которое может длиться годами. Соня читала о случае, когда человек пролежал в коме тридцать семь лет. О таком исходе думать совсем не хотелось. Поэтому, если этот странный мужчина хоть на чуть поможет Марку, она будет благодарна. Папа прав, сейчас надо забыть обо всем негативном — о каких-то вздорных женщинах, о своих подозрениях — и желать мужу выздоровления.

Лев, не отрываясь, наблюдал за манипуляциями экстрасенса.

— У него сейчас подпороговое восприятие. — Атросим вытянул руки, закрыл глаза и молча стоял над кроватью Марка. Лева внезапно ощутил тонкое покалывание головы в затылке, казалось, что тепло, как инфракрасное излучение, расходится по всем клеточкам головного мозга. Атросим словно очнулся.

— Идет сильная перегрузка на фоне возмущения регуляции. С человеком сложнее, чем с самолетами. — Он подмигнул Левке, и тот вдруг поверил, что этот мужчина, которого он считал чуть ли не мракобесом, сможет поднять, вывести брата из комы.

— Он сейчас нас будет слышать, — прошептал Иванов. — Можете говорить.

— Марк, братишка! Возвращайся к нам. — Слезы наворачивались Леве на глаза, и он чувствовал непонятное напряжение и тревогу.

Крупные капельки пота побежали по лбу экстрасенса, он, казалось, выдыхается, и силы покидают его. Лева слышал, как он шептал что-то непонятное.

— Саргэ, помогай мне, Саргэ.

Тепловая волна накрыла Льва, голова у него закружилась, а волна опускалась дальше — в ноги, щекотала живот, и сердце у него начало бешено колотиться.

— Все! Саргэ осталась бы мной довольна. Ваш брат придет в себя через полчаса, пока моя энергия достигла его каналов, они у него выровнялись и поменяли цвет. Кстати, я за день до происшествия разговаривал с ним и просил обязательно найти журналистку Юлию Сорневу.

— А вы откуда ее знаете? — Лев буквально вытаращил глаза.

— Она брала у меня интервью для своей газеты. Я им показался любопытным экземпляром — семнадцатый сын в семье охотника-эвенка.

— Какой? — Лев думал, что ослышался.

— Семнадцатый, но дело не в этом. Я почувствовал, что эта девушка окажется рядом с вашей семьей и она будет знать что-то очень важное. Словно у нее в руках окажется нить из вашего семейного узора, — какая, я не смог прочитать. Но просил Марка Александровича найти у нее какой-то ключ к вашей семье. Она что-то должна для вас сделать, и Марк об этом знал, я предупредил его.

— Да, он пытался с ней встретиться, но встреча не состоялась.

— По моим ощущениям, встреча должна быть важной.

Лев подбирал слова:

— Когда она пришла к нему в кабинет, он лежал без сознания. Но я, кажется, понял, какие семейные истории она всколыхнула. Вы были правы. Журналистка нашла то, что я потерял много лет назад.

— Значит, я все-таки прав, и вы не считаете меня шарлатаном.

— Шарлатаном — уж точно нет. Вы извините меня, но я прежде просто не сталкивался в своей жизни с такими людьми, как вы.

— Я в гостиницу, отдыхать, завтра приду сюда еще и посмотрю больного, и пару часов могу поработать на летном поле. — Он хитро посмотрел на Леву. — Как вы, главный инженер, не возражаете?

Едва Атросим ушел, Соня оказалась уже в палате.

— Что он сказал?

— Сказал, что он через полчаса должен очнуться. Нам с тобой остается ждать.

Соня расплакалась.

— Да я готова хоть сколько ждать! Ты иди домой, Лева. Я останусь сегодня здесь ночевать, мне разрешили прилечь на диванчике. Там, наверное, Фрида беспокоится.

Лев хотел ответить Соне, что Фрида давно не беспокоится о нем, но у него так потемнело в глазах и заложило уши, что он застонал.

— Что с тобой? — Но тут Соня увидела, что Марк открыл глаза.

Они с Левой просто остолбенели. Марк медленно повернул голову в их сторону и уставился на них, словно спрашивая, где он и что с ним.

— Врача, Соня, позови врача! — тихо прошептал Левка. — Марк! Это я, твой брат! — Боль в глазах исчезла, и он увидел ясный взгляд брата.

Врач, которого привела Соня, взял Марка за руку.

— Если вы меня слышите, пожалуйста, пошевелите пальцами на руке.

Левка увидел, как Марк зашевелил правой рукой, и у него самого тотчас пальцы на руке до боли свело судорогой, на которую он уже не обращал внимания.

— Соня, ты видишь, он чувствует, он очнулся, у меня тоже пальцы сводит! Марк боец, он поправится! Сонька! Он поправится!

— Еще возможно спутанное сознание, бред, судороги. Лучше, если вы будете разговаривать с ним, он вас слышит, и это очень важно. Это как второе рождение человека.

— Соня, я остаюсь вместе с тобой. Сейчас позвоню домой, скажу, что я останусь в больнице.

— А Фрида?

— А за Фридой присмотрят отец и мать, они ей самые родные люди. Мое терпение кончилось, Соня.

Софья придвинула стул поближе к постели мужа, взяла его за руку и говорила, говорила что-то совсем незначительное, неважное, о погоде и самолетах, о дочери и танцах, о добром Левке и странном мужчине по имени Атросим Иванов. Левка сидел по другую сторону кровати и думал, что очень рад за брата, потому что Марку очень повезло с женой, — милой, кроткой, неравнодушной, готовой все прощать, и любить, и обожать только потому, что Марк есть Марк. Вот такой простой секрет.

Руки Марка, как показалось брату, начали жить будто отдельно от тела — они перебирали простыню на кровати, производили странные манипуляции, складывались в замок, гладили металлическую сетку кровати. Левины руки словно повторяли движения Марка, и в этом сплетении мужских рук была такая жажда жизни, что у Сони потекли из глаз слезы.

— Нет, Марк, ты все-таки авантюрист! — заявил он на всю палату. — Решил без меня, один отдохнуть в этой роскошной палате! Тебе нравится, что Соня постоянно с тобой, и меня ты в покое не оставляешь. Торчим тут с ней, развлекаем тебя, а ты разлеживаешься. У меня, между прочим, стюардессы бастуют, зарплату из меня трясут. А ты эту кашу заварил и решил в кусты свалить? Я знаю, что ты спец по подставам. Помнишь, как ты решил проверить мужество, поволок меня на кладбище и хотел выкапывать кресты? Так вот теперь точно так же ты подставил меня под стюардесс! Ну хотя бы предупредил, гад, что у нас такие проблемы с зарплатой! Так что, если ты думаешь, что тебе удастся по-тихому свинтить, — не надейся!

Левка видел, как в глазах Марка появляются озорные смешинки и лукавые огоньки. Марк даже хотел что-то сказать, но изо рта вырвалось только мычанье.

— Вот-вот, хватит маяться дурью, братец! Все, Соня, на поправку он пошел, я это точно знаю! Теперь могу со спокойной совестью вас оставить. Я тут третий лишний. А завтра приду, — он погрозил брату пальцем, — не отвертишься от меня!

Боль и чувство дискомфорта совсем отпустили его, он был уверен, что Марк пошел на поправку, кому, как не брату-близнецу, знать об этом!

Глава 38. Когда самый главный свидетель — журналист

Юлька долго перебирала фотографии, которые ей предъявили в полиции, а потом уверенно заявила:

— Нет здесь этого мужика!

— Юлия, ты могла быть в состоянии аффекта, в подъезде недостаточно светло, тем более он уклонялся от твоего удара сумкой. Он мог закрыть лицо. Ты уверена, что разглядела преступника?

— Руслан, у вас к прессе одно недоверие! У меня глаз-алмаз, память фотографическая. Я если кого увижу, сразу запоминаю на всю оставшуюся жизнь. Нет здесь на фотографиях этого мужика. Нету-у!

— То есть это был не Охрин, — резюмировал оперативник Сергей.

— Не Охрин, — повторил Руслан.

Это был тот, кому очень важно, чтобы у Анны Красновской не родился ребенок от Марка Бельстона. Соня Бельстон только с виду тихая и взвешенная, она могла нанять человека конкретно для такого поручения. Хотя на момент их разговора Руслан почувствовал, что жена Бельстона опустошена, как царевна из сказки: «что воля, что неволя — все равно». Для того чтобы достигнуть результата, ей совсем не надо убивать Красновскую, а вот ее неродившегося ребенка — да. Если бы Анна родила, то это могло бы поменять ситуацию в семье Бельстонов в пользу любовницы, а это никакой жене не нужно. Например, даже если Марк публично не признал бы ребенка, то по суду женщина могла заставить платить алименты. Но дело тут совсем не в алиментах, от которых в семье олигарха не произошло бы финансового краха, а в репутации. В таких семьях этот процесс не пускается на самотек, даже если мужская часть семейства любит острые ощущения.

Про Анну следователь многое понял: она не рассчитывает на понимание окружающих, она не признает двусмысленности ситуации, но это женщина с ранимой душой. Наверное, быть любовницей очень непросто, и что-то пожирает ее изнутри, только ведь женщины — существа выносливые и могут улыбаться через боль, а на самом деле быть несчастней обманутых жен. Кто-то должен был поставить точку в этих отношениях. Только вот кто?

Идея, которая посетила его голову, была сумасшедшей, абсурдной и безумной, но иногда именно такой нестандартный ход и умение мыслить в иной плоскости и помогают раскрывать преступления. Он набрал текст на компьютере и, когда техника представила ему варианты ответа, спросил:

— А если теперь посмотреть?

Юля недоверчиво покосилась на экран монитора.

— Ой, вот теперь — точно он!

— Сорнева, я прессу искренне люблю, но у вашего брата слишком эмоций много, а это мешает опознанию. Подумай хорошенько и только потом ойкай.

— Опять обижаете, Руслан! Это он! А он кто? — Она прочитала подпись под фотографией. — Да ну! Не может быть!

— В нашем деле все бывает, — философски заметил Аванесов.

С фотографии на них гордо взирал председатель совета директоров компании «Грин-авиа» Адольф Гранц.

Юлька подписала протокол, посмотрела, как уехала оперативная группа на дом к Гранцу, но не уходила. Аванесов видел, что она мается.

— У тебя что-то еще, Сорнева? Не тяни. Уж добивай меня до конца. Ты у нас гостья с сюрпризами, как шоколадное яйцо, что я внуку покупаю, — не знаешь, какой сувенир внутри.

— Я про Таню хотела вам сказать. Во-первых, спасибо, что помогли, сейчас девочка под присмотром социальных служб. Все оказалось не так страшно, а наоборот. И Танюшка успокоилась.

— Я же тебе говорил, что все наладится, а то таскала ребенка с собой, нехорошо. Что во-вторых, говори, не томи!

— Сюжет про нее на телевидении вышел, вы это тоже знаете. К нам на встречу приехал мужчина, который уверен, что он ее отец.

— Ну, бывает так, жизнь — она не прямолинейная, какой-нибудь темный закуток обязательно да объявится.

— Только отцом оказался… Вы только не ругайтесь!

— Да кто оказался?! Я, что ли? Это исключено.

— Лев Бельстон, брат-близнец Марка Александровича. Приятный, между прочим, мужчина.

— Ну, Сорнева, это уже перебор! Славная семейка тебе покоя не дает — то с одной стороны зайдет, то с другой. А ты уверена, что это не блажь?

— Такими вещами разве шутят? Оказывается, он когда-то Танюшкину маму любил, а потом они расстались, он женился. Лев Александрович говорил, что о дальнейшей судьбе Таниной мамы он ничего не знал, и о том, что дочка у него родилась, тоже. Он даже готов экспертизу ДНК сделать. В общем, там еще была одна деталь…

— Юлечка, сюрпризы еще не кончились? — ехидно поинтересовался Аванесов.

— В общем, мне надо было сразу признаться. Когда я там, на фестивале прессы, в кабинет Марка Бельстона заходила, ну, когда он уже лежал с пробитой головой, я письма, разбросанные по столу, автоматически себе в сумку сунула. От волнения, ну, или как вы говорили, — в состоянии аффекта. Забыла про них, честное слово, а потом прочитала. Так вот, там писала любящая женщина, что у нее родилась дочка. Оказалось, что это письма Таниной мамы Марии к отцу ее ребенка — Льву Бельстону.

— Каверин отдыхает! А случайно мертвого почтальона и сумки с письмами там не было, ну, чтобы уж от сюжета «Двух капитанов» не отрываться?!

— Вы сами говорили, что жизнь позаковыристей романов. Я знала, что родственники Тани найдутся, но чтобы это был Лев Бельстон, даже в мыслях не допускала.

— Пой, ласточка, пой… Только теперь ты мне как на духу скажи: ты зачем к Марку в кабинет ходила? Не могла ты его не знать раньше. Черт с тобой, я готов поверить в рождественскую историю о найденном папе-олигархе, но где-то здесь цепочка обрывается, и соединить ее должна ты.

— Я вам правду сказала. Я не знала до приезда в ваш город ни Бельстонов, ни Таню, ни вас, между прочим, тоже.

— Письма где?

— Отдала адресату. Это же личное.

— Красть со стола — это, конечно, общественное, а вернуть вещдоки — это сразу личное.

Опергруппа, которая выезжала за папашей Гранцем, вернулась ни с чем.

— Дом закрыт, никого нет. Выехали хозяева куда-то в срочном порядке, так прислуга сказала.

— Срочно пробейте авиакассы, — распорядился Аванесов.

— Вот, есть. Авиабилеты куплены на имя Илоны и Адольфа Гранц.

— Куда? — нервничал Аванесов.

— В Торонто, есть такой город в Канаде. Гостевая виза оформлена три месяца назад. Далековато от нас, в общем.

— Упорол папаша. Выручил дочку и теперь отъехал вместе с женой. Что же вы так некрасиво поступаете, Адольф Францевич? — спросил фотографию Руслан. — Как же теперь правосудию быть?

— Ой, это Лев Александрович звонит мне! — пискнула Юлька.

— Включи телефон на громкую связь и отвечай, — скомандовал Аванесов.

Юлька нажала на кнопки, и разговор услышали все, кто находился в комнате.

— Юля, это Лев Бельстон. Я обещал вам позвонить, когда будут какие-то новости от Марка. Новости хорошие. Марк пришел в себя. Он открыл глаза.

— Я вас поздравляю, от всей души! — не вытерпела Юлька.

— Он еще, конечно, слаб, и речь не восстановилась, но это дело времени. Еще раз вам спасибо, Юля, за то, что вы оказались в нужное время в нужном месте и нашли Таню, а Таня нашла меня.

Аванесов делал ей какие-то знаки, и она догадалась.

— Лев Александрович, я тут случаем в полиции показания даю. Скажите, вы можете приехать?

— Вы в полиции, Юля?

— Да, те письма, что я вам передала, ну, Машины, которые у вашего брата в кабинете валялись, я взяла незаконно. Это ваши личные письма, я понимаю, но у меня могут быть неприятности. И потом, — она сделала «страшные глаза» Аванесову, — мне никто тут не верит, что я не знала Марка раньше.

— У вас проблемы? Мне нужно приехать в полицию?

— Если вас это не затруднит.

— Полиция затруднит любого, у меня уже была встреча со следователем, печальный опыт. Я сейчас приеду, Юля, говорите адрес.

— Это называется ловля на живца? — поинтересовалась Сорнева, когда разговор закончился.

— Это называется, что добропорядочные граждане помогают полиции изобличать преступников.

— Лев Александрович, надеюсь, к ним не относится. И Марк в себя пришел, тоже многое прояснится.

— Прояснится… — забурчал Аванесов. — С этими Бельстонами только все запутывается!

Глава 39. Вася Охрин и «заочница» Василиса

Василиса сама теперь не рада, что ввязалась в эту историю. Несколько лет назад она познакомилась с Василием Охриным на сайте знакомств для заключенных. Василиса давно овдовела, детей у нее не было, и все интересы начинались и заканчивались на работе. Женщина работала вахтером в спорткомплексе «Труд» и внимательно наблюдала, все ли дети пришли со сменной обувью, не проходят ли они в зал без тренера, куплен ли у посетителей абонемент в бассейн. Работа была посменная, неинтересная, разве что в перерывах она пила чай с уборщицей тетей Глашей, у которой сын сидел в тюрьме за угон машины. Тетя Глаша все время рассказывала, каким хорошим в детстве был ее сын и как несправедливо его осудили. Василиса вздыхала, поддакивала и шумно хлебала чай из большой кружки.

Дома Василиса просто скучала, то и дело смотрела телевизор или изучала Интернет. Всемирная паутина была ее спасением, она с упоением читала истории на женских форумах, пока не наткнулась на сайт знакомств заключенных. Там она, вздыхая, написала несколько сообщений о несправедливости мира, навеянные чаепитиями с тетей Глашей.

Свою переписку с Василием она сначала восприняла как шутку, развлечение. Он жил когда-то в ее городе, имена у них перекликались — Василий, Василиса. Чем не тема для беседы? Женщина и не заметила, как «подсела» на письма зэка, как наркоман на новый наркотик.

Василиса и предполагать не могла, что письма от мужчины, а прежде она никогда не получала мужских писем, могут быть такими нежными и ласковыми, со стихами и комплиментами. Своим секретом она поделилась с тетей Глашей и получила поддержку.

— Может, тоже, как мой сынок, невинно осужденный. Поддержи мужчину, Василиса, добрым словом, тебе это зачтется. Ты теперь «заочница», — пояснила тетя Глаша, немного понимающая в тюремных законах. — Так называется женщина, которая переписывается с зэком.

— Заочница так заочница, — согласилась Василиса. — Главное, что мы нашли друг друга.

Василиса подумала, что реальных мужчин вокруг нее все равно нет и не предвидится, уж не говоря про ласку и комплименты. В их переписке присутствовала романтика, что-то необычное, запретное, а в мужчине она нашла наконец настоящую силу и непоколебимость. Да и потом, в нашей стране, убеждала себя Василиса, «от тюрьмы и от сумы не зарекаются». Их переписка длилась год, правда, последствия встали ей в копеечку — она оплачивала Василию Интернет. Тетя Глаша, которая наконец дождалась сына из тюрьмы и была постоянной слушательницей Васькиных рассказов, однажды сказала:

— Это ведь мой сын подсказал твоему зэку про тебя. Он мне по пьяни проговорился — я ему рассказывала про работу, про тебя, одинокую. Только вот что я тебе скажу, Василиса: те, кто в тюрьме сидел, редко нормальными выходят. Уж как я своего сыночка ждала, как я по нему убивалась! Сейчас напивается на мою пенсию и норовит меня кулаком в лицо ударить. Что я так по нему плакала? Сидел бы в тюрьме, проклятый, а я бы жила спокойно. Ты уж будь осторожна, Вася, ведь кто тебе на самом деле пишет, неизвестно.

Вася слушала и не слышала тетю Глашу, потому что было поздно. «Заочница» влюбилась в автора писем, регулярно переводила ему деньги и ждала домой. То, что после испытаний, которые выпали на его долю, они будут жить вместе и будут счастливы, у нее сомнений не вызывало.

Они увиделись через полтора года. Василиса встречала его в аэропорту, считая минуты. Василий Охрин оказался худеньким, невысокого роста мужчиной с затравленным взглядом. Василиса вдруг вспомнила фильм, недавно виденный по телевизору, — «Калина красная», и ей захотелось сбежать из аэропорта — сказка не складывалась, но было поздно, и они поехали к ней домой, в высотку у базара.

Она удивленно наблюдала, как он передвигался по ее маленькой двушке, — так тихо, что шагов не было слышно. Василиса смотрела, как он жадно ест и пьет, и для «храбрости» выпила сама, а потом решила, что утро вечера мудренее — не выгонять же его на улицу. Одно женщина поняла точно, что письма ей про любовь и нежность писал не он.

Когда ужин закончился, мужчина как-то оттаял, и вроде разговор у них начал получаться — о трудностях жизни, о судьбе и ее превратностях. Василиса постелила ему в комнате, а в своей спальне закрыла дверь на замок, на всякий случай, от греха подальше. Как он открыл замок, она не слышала, но проснулась от сопения рядом и не успела ничего сказать, поскольку мужчина закрыл ей рот рукой.