Генри смотрит на Барбару. Смотрит в упор, однако жена избегает его взгляда. Она уже знает про Эйприл? Затем на Дженни. Дочь беззвучно плачет, Тим обнимает ее за плечи.
Генри будто в вакууме, звуки не достигают его слуха. До сих пор он считал, что Анна мертва. Поначалу эта мысль причиняла ему страшную боль, и в то же время, как ни странно, в глубине души он чувствовал облегчение. Какой бы ужасной ни была смерть дочери – все кончено. Что бы ни случилось с Анной, оно не может случиться снова. Оно в прошлом. Кто бы мог подумать, что Генри найдет утешение в такой определенности… И все же это лучше, чем мучиться неизвестностью.
Он вновь смотрит на Дженни с Тимом. Вспоминает, как детьми они дурачились в надувном бассейне в саду. Счастливая пора. А потом дети выросли. И когда нужно было присмотреть за девочками в Лондоне, ребята нашли дела поважнее. Само собой, виновата Сара, но если бы Тим и Пол…
– Тим, кажется, тебе пора.
Парень сперва теряется, потом все же встает, поправляя кудрявую шевелюру.
– Нет. Сядь, Тим. Я хочу, чтобы он остался. Он у меня в гостях. – В колючем взгляде Дженни сквозит презрение.
– У нас тут не кинотеатр! – неожиданно для самого себя рявкает Генри.
– Не смей, – бросается на него Барбара. – Нашел время для шуток.
– Да какие уж тут шутки. Я серьезно. Извращение какое-то. Будто в замочную скважину подглядываешь. Наша дочь. И все глазеют…
Не двигаясь с места, Тим смотрит на Генри, а тот уже поворачивается к Кэти.
– Как полиция допустила? Прямо реалити-шоу. Тьфу! – Голос Генри срывается, и он начинает рыдать.
Если Анна жива, значит, целый год… Воображение Генри рисует такие жуткие, такие зловещие картины, что он бьет себя ладонью по лбу, словно хочет их прогнать. Его девочка…
– Пойдемте на кухню, я сделаю вам сладкий чай. У вас шок, – заявляет Кэти.
Генри раздражает ее невозмутимый тон.
– Я не хочу чаю. Я хочу, чтобы все ушли. Ты, Тим. Нечего тебе здесь делать. Уходи. – Он поворачивается к Кэти. – Вы тоже.
– Кэти положено здесь находиться, – дрожащим голосом говорит Барбара. – А Тима Дженни позвала с моего разрешения. Ей так легче. Кроме тебя, есть другие люди, Генри.
– Не умотай Тим тогда развлекаться со своими дружками, глядишь, все закончилось бы иначе.
Тим и Дженни возмущенно хватают ртом воздух. Пусть. Он прав. Когда Генри поддержал идею с Лондоном, он думал, что девочки поедут с Тимом и Полом и, стало быть, беспокоиться не о чем. Крепкие, хорошо воспитанные парни. Только что сдали выпускные экзамены и намерены поступать в университет. Барбара была против, предлагала ограничиться небольшой поездкой по окрестностям, однако Генри положился на ребят. Когда Тим и Пол отказались, он уже не мог пойти на попятную. Анна так просила… И что? Карл и Энтони никогда не увязались бы за девочками, будь те не одни. Не следовало полагаться на ребят…
– Простите, мистер Баллард.
– Ты не виноват, Тим. Не слушай его. – Дженни переключает каналы, бросая недовольные взгляды то на Генри, то на Барбару. – Заткнитесь оба, хватит ругаться. Надоели ваши ссоры. А вдруг Анна сейчас там? В той квартире, в Испании, перепуганная до смерти… Только и знаете, что выяснять отношения и орать друг на друга.
Барбара встает, подходит к Дженни и садится рядом на диван. Гладя дочь по голове, она поворачивается к Генри и глазами умоляет его прекратить.
– Я лучше пойду, Дженни. – Тим пытается нащупать в кармане ключи от машины.
– Не уходи, Тим. – Барбара касается его руки. – Останься, ради Дженни.
– Нет. Извините. Мистер Баллард прав, – дрожащим голосом выдавливает из себя Тим. – Я должен был поехать тогда. Поэтому так разозлился на Сару. Пытался свалить вину на нее.
– Боже, Сара! – Продолжая одной рукой листать каналы в надежде услышать что-то новое, Дженни выхватывает из кармана телефон. – Кто-нибудь общался с Сарой? Как бы ее опять не накрыло после такого…
Глава 33
Подруга
В детстве Сара жутко боялась темноты. Однажды, увидев в фильме, как злодей спрятался под кроватью, она упрашивала маму поставить в детскую вместо скрипучей железной кровати диван – под ним нельзя спрятаться. Дивана Сара так и не дождалась, поэтому каждую ночь, приподняв сползающее одеяло, проверяла, не притаился ли кто под кроватью.
Тогда они с Лили еще спали в одной комнате, и Сара часто просыпалась посреди ночи – ей снились кошмары. Она живо представляла себя героиней фильма ужасов. И хотя знала, что все это выдумки, боялась по-настоящему. Лили отказывалась спать со светом, и они вечно воевали. Сара шепотом умоляла включить лампу, а услышав в ответ сердитое «ни за что», начинала проситься к сестре в постель. Ну пожалуйста, Лили. И даже когда полусонная Лили наконец уступала, Сара боялась идти – вдруг из-под кровати высунется рука и схватит ее.
– Помнишь, как ты на ночь ставила между кроватями стул, чтобы я после кошмара могла перебраться к тебе, не касаясь пола?
Она смотрит на сестру, повзрослевшую, исхудавшую, такую хрупкую. Они словно поменялись ролями, и теперь Сара должна заботиться о Лили.
– Ага. Столько хлопот с тобой было, – улыбается Лили, расправляя юбку.
– Все началось позже?
– Да. Когда у меня появилась своя комната… – Лили отворачивается к окну, и некоторое время они молчат.
Сара с ужасом вспоминает, как радовалась после переезда, что у нее теперь своя комната и можно оставлять на ночь свет. Если б она только знала, чем это обернется для Лили…
Сара смотрит на сестру и думает об отце.
На столе вибрирует мобильный. Эсэмэска. А вдруг это полиция?
– Наверняка опять мама. Не отвечай, Сара.
Потом приходит еще одно сообщение, и еще, и еще…
Сара хочет выключить телефон, но тут оказывается, что сообщения не от мамы. Они от друзей, самых разных друзей.
Включи телевизор…
Видела новости?..
Ты в порядке?..
Офигеть! Набери мне…
– Нужно включить телевизор.
– Зачем?
– Не знаю.
Лили тянется к полке внизу журнального столика и берет пульт.
Может, это мама постаралась и поставила всех на уши? Убедила-таки полицию, что Сара пропала, и теперь ее показывают по телевизору?
Наконец Лили находит новостной канал. Нет, Сара здесь ни при чем.
На экране – Анна. Опять Анна. Фотография из «Фейсбука», где она стоит на фоне Сент-Майклз-Маунт, и ее красивые светлые волосы развеваются на ветру.
– Полиция подтвердила, что находящийся в здании вооруженный мужчина разыскивается по делу об исчезновении школьницы Анны Баллард.
– Господи, что происходит? – Зажав в руке пульт, Лили подается вперед.
– Меня тошнит. – Сара ощущает во рту вкус кофе. Теперь он мерзкий. С привкусом желчи.
– Дать что-нибудь? Таз?
Нет времени. Сара озирается по сторонам и, заметив рядом с диваном мусорное ведро, едва успевает схватить его. Ее рвет. Один раз, второй… Выходит только жидкость. Снова и снова.
– Я принесу воды. – Лили уходит на кухню.
Сара сидит в обнимку с ведром и, затаив дыхание, ждет. Сейчас скажут, что обнаружено тело Анны. Скажут, что она мертва…
Нет. Показывают свидетельницу, которая якобы видела девушку-блондинку. И что? Они не говорят прямо, лишь намекают, что это Анна.
Сара листает каналы, и на каждом версия событий пусть незначительно, но отличается от других. На одном свидетель говорит, что слышал пять выстрелов. На другом – что выстрелов было всего два. Бегущая строка сообщает, что из местных жителей никто не пострадал, хотя целый квартал по-прежнему оцеплен.
Сара снова берет телефон. Нужно посмотреть в сообщениях. Вдруг друзья что-то знают. В «Фейсбуке» все словно с ума посходили. В «Твиттере» тоже.
Она ищет номер Дженни – Баллардам точно известно больше остальных – и уже заносит палец над кнопкой «вызов», но в последний момент решает не звонить и возвращается в «Фейсбук».
Лили приносит стакан воды со льдом.
Сара пьет маленькими глотками, однако гадкий привкус во рту остается. А еще вся комната как будто отодвинулась. Сложно объяснить. Словно ее отключили от окружающего мира. Голова немного кружится. Наверное, из-за рвоты. Желудок еще не пришел в норму.
– Сара, может, вызовем врача? Ты ужасно выглядишь. Что сказали в больнице? Я позвоню маме…
– Не надо, Лили. Они сказали, я в порядке. Печень в норме. Просто слабость от того, что долго лежала в постели.
– Когда ты в последний раз ела?
– Я не голодна.
– Ладно. Не голодна так не голодна. Тогда теплое питье. С сахаром. – И Лили снова встает.
– Я пока не хочу. Побудь со мной, пожалуйста, – просит Сара, удивляясь тому, как жалобно звучит ее голос. Так просят, когда боятся.
Видимо почувствовав страх Сары, сестра садится рядом и берет ее за руку. И тут оказывается, что Лили сама дрожит.
– Сара, ты что, нарочно наглоталась таблеток? Мама сказала, это был несчастный случай. Ты просто приняла слишком много от головной боли.
– Не знаю. Ты ведь тоже когда-то делала себе больно. Нарочно?
У Лили дрожит подбородок. Крепко сжимая руку Сары, она поворачивается к телевизору.
– Ну что они говорят? Ее нашли? Выходит, папа ни при чем? Это действительно один из тех типов, которых вы встретили в поезде?
Сара не знает, что ответить. На экране – фотография Карла. Ведущая сообщает, что вооруженный мужчина в здании – Карл Престон. И?.. Опять показывают корреспондента в Испании. Ничего нового. Зачем они так делают на новостных каналах? Повторяют одно и то же по многу раз. Как заведенные.
Вот только новости ничего не меняют. Разумеется, Сара хочет верить, что Анна жива. Но даже если так, где она была целый год? Даже если ее действительно похитили Карл и Энтони, все равно виновата Сара. И ей придется рассказать правду о той ночи в Лондоне.
Перед глазами снова возникает сцена в поезде. Как Сара заигрывала с Энтони, старалась поймать его взгляд. У него была небольшая татуировка сзади на шее. Вот бы нежно провести по ней ногтем, думала Сара. Она чувствовала себя такой… живой. Как хорошо, что Тим и Пол кинули их с Лондоном, сказала она Анне, когда новые знакомые ушли за пивом. Карл и Энтони в жизни не подсели бы к ним, будь рядом эти зануды. Саре так отчаянно хотелось, чтобы Энтони выбрал ее, а не Анну…
В школе она завидовала популярности подруги. Все любовались Анной. Когда Саре нравился Пол, тот не обращал на нее внимания. Он засматривался на Анну. Казалось, она свела с ума всех парней в округе.
Сара думает о том, что сделала тогда в поезде. Чтобы Энтони точно выбрал ее. И чувствует, как по щеке ползет слеза.
– Я натворила дел, Лили. – Сара не вытирает слезы, и они капают ей на брюки, оставляя темные пятнышки. – Я – плохой человек.
– Не говори глупостей, Сара. Ты не виновата.
– Еще как виновата, Лили. Поверь мне.
Глава 34
Частный детектив
Мэтью всматривается в крошечное личико дочери.
– Она мне улыбается.
– Нет. Она какает.
– Посмотри. – Он поворачивается, чтобы жене было видно. – Улыбается.
– Какает. Поверь мне. Первые несколько недель они не улыбаются. Ну что, твой первый подгузник?
– Ох. Даже не знаю…
Мэтью вдруг охватывает страх. Он ведь обещал во всем помогать жене. Быть современным отцом, без предрассудков. Но кто же знал, что новорожденные такие маленькие…
– Тут нужна практика. Дождись, когда она заплачет, и следуй моим инструкциям.
– Откуда ты знаешь, что она заплачет?
Жена смотрит на Мэтью так, словно только что все объяснила, а муж прослушал.
Он никак не может привыкнуть к этому звуку. Разве можно так громко вопить, когда у тебя легкие с наперсток?
Осторожно поднимаясь с кровати, чтобы помочь ему, Салли морщится.
– Еще болит?
– Ага. Мне снизили дозу болеутоляющих. Подстава.
– Так пусть увеличат.
– Не, порядок. Не смертельно. Итак, папочка, сперва нужно все подготовить.
Салли показывает на передвижной пеленальный столик рядом с кроваткой. Здесь все необходимое: чистый подгузник, салфетки, крем, пакет для использованного подгузника.
– Она будет плакать, пока все не кончится. Кажется, что ты делаешь ей больно. Не бойся – не делаешь.
Мэтью кладет дочь на пеленальный столик. Уже забыв последовательность действий, он дрожащими руками расстегивает кнопочки на боди.
– Задери повыше, не то боди тоже придется менять.
Так. Все внимание на грязный подгузник.
– Мама дорогая! Это нормальный цвет?
Запах просто убийственный.
– Для первых дней – да. Вчера было хуже. Какашки меняют цвет по мере того, как у нее налаживается пищеварение.
Жуть. Зеленые какашки. Зрелище не для слабонервных.
– Не зевай. Теперь салфетки. Подними ножки и, когда вытираешь, старайся не касаться ее складочки – так можно занести инфекцию.
Ее складочки. Господь всемогущий, сколько всего нужно держать в голове! Стоило быть внимательнее на курсах для будущих родителей.
– Но у меня всего две руки.
Закатив глаза, Салли демонстрирует ему, как можно одной рукой приподнять дочь за ножки, а другой быстро подсунуть под нее чистый подгузник и выбросить грязный. Крохотное тельце напоминает куриную тушку. Мэтью гонит эту мысль прочь.
– Разговаривай с ней.
– Вряд ли ей будет интересно. – Мэтью едва слышит собственный голос сквозь непрекращающийся плач.
Жена смеется.
– Ну ладно. Немного талька, а потом крем, чтобы не было опрелостей. Только здесь, везде не надо.
И – о чудо! Дочь наконец замолкает и, ухватившись за безымянный палец Салли, смотрит вбок, словно пытается найти маму. Мэтью наблюдает. Ждет. Трогательная, умиротворенная мордашка… Он и не знал, что бывает такая всепоглощающая нежность. Его переполняет любовь к жене и дочери. Глядя на них, Мэтью невольно думает о работе. О прошлом. О девушке, у которой похитили ребенка. Об Элле. О пропавшей Анне. О ее родителях в Корнуолле. И видит все это совершенно другими глазами.
– Мэтью, ты в порядке?
– Да, да, конечно.
Он помогает Салли поднять малышку и положить ее обратно в кроватку.
– Станет легче, Мэтт.
– Правда?
– Ага. Лет через двадцать.
Оба смеются.
– Теперь она немного поспит. – Салли осторожно опускается на кровать. – Включи пока телевизор. Узнай, как там дела.
– Не нужно, я посмотрю в телефоне.
Мэтью вкратце рассказал жене о случившемся в Испании, но меньше всего хотел бы обсуждать подробности в палате с новорожденной дочерью.
– Все медсестры об этом говорят.
– Правда?
– Ага. Я им не рассказывала – ну кем ты работаешь. И что ты как бы в курсе расследования. Включай, включай свои новости. Я серьезно.
Мэтью берет в ногах кровати пульт и включает сначала Би-би-си, а затем «Скай». Мелани прислала сообщение: переговорщики на месте. От Кэти, которая сейчас с Баллардами, она слышала, что личность стрелявшего установлена, однако пока не разглашается. Якобы у него заложница. Якобы это Анна. Опять же, официального подтверждения пока нет. Впрочем, свидетели налево и направо раздают интервью, и пресс-служба полиции не в состоянии ничего сделать.
– Похоже, ситуация вышла из-под контроля.
– Да уж… Не хотел бы я оказаться на разборе полетов после такого.
– Помнишь, ты задумывался о психологическом образовании? Чтобы можно было пойти в переговорщики?
Мэтью едва заметно улыбается. Первое время после ухода из полиции он ужасно жалел и все думал, как бы вернуться. Возможно, в другом качестве. Даже прошел краткий курс ведения переговоров. Жутко интересно. Но все уперлось в деньги. Какая учеба, когда ты только что открыл собственное дело?
– Все изменилось с появлением террористов-смертников.
– В каком смысле?
Салли поглядывает на кроватку. Пока спит.
– Когда-то золотым правилом переговорщика считалось любой ценой не допустить применения оружия. Это редко проходит по плану. И всегда чревато жертвами.
– А теперь?
– Со смертником договариваться не о чем. Надо как можно быстрее его обезвредить. Совершенно иной подход.
– Разве сейчас в Испании не классический случай? Ну Карл ведь обычный преступник, не террорист…
– Да, разумеется. В ход пойдут испытанные приемы.
– А как вообще это происходит? Что они делают? – Салли смотрит на экран телевизора.
Мэтью рассказывает, чему их учили на курсах. Переговорщики попробуют дозвониться до него по городскому телефону. Назначат главного – он будет общаться с Карлом. Постараются установить контакт.
– Главное – успокоить его. У парня оружие, и он уже продемонстрировал, что готов в любой момент спустить курок. Анну лучше лишний раз не упоминать.
– Почему?
– Нужно создать у преступника ощущение, что весь ажиотаж – вокруг него. Пробудить в нем доверие. Если постоянно говорить о заложнике, он окончательно выйдет из себя. Хотя в данном случае они могут потребовать доказательства того, что Анна жива. Учитывая, что были выстрелы.
– Я все равно не понимаю. Карл целый год удерживал ее в заложницах, и она ни разу не попыталась сбежать? Странно. Он вроде работает на стройке? Неужели нельзя было выбраться, пока он на работе?
Мэтью не хочет озвучивать то, что думает на самом деле. Не здесь и не сейчас. Может, Карл ее связывал. Угрожал ей. Да что угодно. Жестокое обращение способно очень быстро искалечить психику жертвы.
– Не исключен стокгольмский синдром. Когда жертва испытывает необъяснимую симпатию к своему мучителю.
Мэтью внимательно смотрит на жену.
– Я о таком читала, Мэтт, и все равно не понимаю. Я бы точно попыталась сбежать. Сто процентов.
– Ну всё, хватит. – Мэтью выключает телевизор. Новости подождут. Семья отдельно – работа отдельно. – Я пойду к автоматам; взять тебе что-нибудь?
– Капучино. Ах да, и шоколадку. Ужасную, сладкую-пресладкую молочную шоколадку. Большую, – улыбается жена.
Мэтью стыдно. Автоматы – всего лишь предлог, чтобы позвонить Элле и Мел.
– И не разговаривай слишком долго. Хочется горячего кофе, – добавляет Салли.
– Раскусила!
Она посылает ему вдогонку воздушный поцелуй. И чем он заслужил этот подарок судьбы? Салли всегда понимала, как много для него значит работа, особенно после случая, из-за которого он оставил полицию. Теперь он знает, почему полицейским так трудно совмещать семью и работу. И то и другое важно; и то и другое требует полной отдачи. А еще он был прав, когда решил не учиться на психолога, – в ближайшее время ему явно будет не до учебников. Мэтью думает о крохе в розовом боди, которая осоловелыми глазенками ищет вокруг себя маму…
Жизнь изменилась в одночасье. То, что еще вчера не имело значения, теперь важнее всего на свете.
Глава 35
Свидетельница
Скорей бы вернулся Тони. Люк был прав – мне нужна поддержка мужа.
Я в полном раздрае, мысли роятся в голове и не дают успокоиться. Видимо, за последний год на меня столько всего обрушилось, что я утратила способность здраво мыслить.
Неужели я настолько не в себе, что все придумала? Звуки в магазине. Слежка. Кто-то приходил и переложил секатор. Бросил лупу у входа. Померещилось? Больное воображение?
Я не верю, что Люк мог нарочно меня напугать, даже если обиделся. Нет. Только не Люк. Тогда кто?
Уютно устроившись в гостиной, я пересматриваю новости на большом телевизоре. Впрочем, слово «уютно» здесь лишнее. В моей жизни уюта больше нет. Даже ночью в постели я постоянно ворочаюсь и часами не могу уснуть.
Я уже приняла суточную дозу парацетамола, а голова по-прежнему раскалывается.
Люк поднялся к себе, но периодически приносит мне кофе – видимо, ему напоминает отец, как напоминает, что нужно поздравить меня с Днем матери или днем рождения. Всякий раз, когда сын заходит в гостиную, я вглядываюсь в его лицо. Может, спросить прямо? Вызвать его на разговор и покончить с этим. Сказать, что не буду сердиться, – просто хочу знать. Не подаешь виду, а сам злишься на меня? Из-за Эмили? Из-за того, что Анна не идет у меня из головы? Ты приходил на днях в магазин? Если да, то зачем?
Рядом с тумбой для телевизора и DVD-плеера стоит стеллаж. На верхней полке – мои любимые фотографии. Люк маленький. Первый день в школе. Вручение медалей после «Десяти вершин». Как же я тогда им гордилась! Если верить школам, в Девоне и Корнуолле все поголовно участвуют в «Десяти вершинах» – двухдневном походе по Дартмуру. Это своего рода обряд посвящения для жителей здешних прекрасных мест. Однако на деле все совсем не так романтично. Я бы ни за что в жизни не пошла и очень удивилась энтузиазму Люка.
Сыну нравится баскетбол. Бойскауты и прочие подобные вещи – это не про Люка. Вот музыка ему больше по душе.
В «Десяти вершинах» школьники участвуют командами по шесть человек. Никакого контроля со стороны взрослых, ребята сами несут все необходимое для ночевки на дартмурских пустошах. Длина маршрута не менее тридцати пяти миль, пройти его нужно за два дня. В плохую погоду эти места опасны, а плохая погода – не редкость для Дартмура.
Безопасность обеспечивают военные, и на каждом из десяти холмов есть контрольный пункт, где нужно отмечаться. Между ними команды предоставлены самим себе. А ведь что-то может случиться. И случается.
Однажды во время тренировки утонула девочка. Был страшный скандал, начались проверки. Я втайне надеялась, что все это дело прикроют, а они просто ужесточили правила.
Участвуют школы всей Юго-Западной Англии, и конкуренция нешуточная. Специализированные школы против общеобразовательных. Частные против государственных. Атмосфера дружеская, но намерения у всех самые серьезные. Каждая команда надеется прийти первой. Обойти остальных.
Подготовка занимает несколько месяцев. Для похода нужны выносливость и хорошая физическая форма, а также некоторые навыки. Подростков учат ориентироваться по карте и разбивать лагерь. Они должны сами нести палатки и посуду, кипятить воду. Очень многие не выдерживают, бросают подготовку. Только не Люк. К нашему огромному удивлению, он не просто дошел до конца, но еще и был назначен капитаном команды. Ему так понравилось, что в следующем году он пошел снова. И уже вместо тридцати пяти миль преодолел сорок пять.
Когда Люк получил свою первую медаль, меня переполняло чувство гордости. Вокруг сновали сотни подростков. Помню, как по громкоговорителю объявили имя сына, помню сияющую улыбку на его лице. Он стоял посреди толпы, такой довольный. Мой победитель.
А сейчас? Эмили его бросила, бедняга сам не свой. Куда делся беззаботный мальчишка, который улыбается мне с фотографии из Дартмура?
Из Испании никаких новостей. Я два часа слушаю одно и то же. Сколько можно? Основные каналы уже переключились на другие сюжеты.
Постоянно думаю о Баллардах. Каково им сейчас?
Внутри опять сжимается противный комок. Вот и всё. Час расплаты настал. Я действительно виновата в случившемся. Карл, или Энтони, или оба… Девочку похитили, сделали с ней бог знает что – и все из-за моего неверного решения, принятого в том поезде. Я поспешила с выводами. Приклеила Саре ярлык распущенной девицы.
Начинает дрожать подбородок… Прекрати, Элла. Ты слишком зациклена на себе, подумай об Анне. Пора взглянуть правде в лицо.
Но как объяснить открытки? И звуки в магазине? Кто издевается надо мной? Ни Карл, ни Энтони не могли присылать открытки из-за границы. Если не миссис Баллард, тогда кто?
Наконец в замке поворачивается ключ…
Я жду. Щелкает дверь. Со стуком опускается на пол дорожная сумка. И тут, о ужас, самообладание окончательно меня покидает. Когда муж появляется в дверях, я рыдаю в голос.
– Господи, Элла… Все хорошо, родная, я здесь.
Он обнимает меня. Мой Тони. Меня переполняет благодарность и в то же время терзает чувство вины перед мужем, ведь я была с ним не до конца честна.
– Ну, ну, милая… Не надо.
– Не буду. Извини.
– Не извиняйся.
Наконец я беру себя в руки и выкладываю Тони всю правду. До мельчайших подробностей. Как тайно наняла Мэтью, чтобы приструнить миссис Баллард, – я думала, открытки присылает она. Как, не послушавшись Тони, поехала в Корнуолл, чтобы поговорить с ней, но только сделала хуже. Как решила, что кто-то следит за мной, пока я в магазине, а потом начала сомневаться: может, я просто схожу с ума?
– Так. Всё. Давай на время закроем магазин. Ты отдохнешь. А ребята, которым мы отдали кучу денег за новую сигнализацию, пусть приедут и еще раз все проверят. И ты будешь меня слушаться. – Тони, взяв меня за руки, наклоняется ближе; теперь я смотрю ему прямо в лицо. – Кошмар, конечно, – то, что творится в Испании. Еще неизвестно, чем все кончится. Я слушал радио. Бедные родители, врагу не пожелаешь… Но ты не виновата, Элла. Анну похитил этот психопат Карл. Ты здесь ни при чем.
Я молчу. В комнату входит Люк. Весь бледный, он переминается с ноги на ногу.
– Хорошо, что ты дома, пап. Мам, прости, что не поехал с тобой в магазин.
– Только не говори, что ездила одна. – Муж смотрит изумленными глазами и сильнее сжимает мои руки.
После долгого молчания Люк продолжает:
– Это я виноват, пап. Совсем никакой был. Но я тут закинул удочку в «Фейсбуке» – попробую найти себе замену в магазине.
– Ты ведь не выкладывал в «Фейсбуке» наши личные данные, Люк?
– Конечно, нет. Только написал, что есть отличная подработка. Я внимательно посмотрю все ответы и, если будет хороший вариант, перешлю маме.
– Что ж, спасибо, Люк. Думаю, мама предпочла бы кого-то из знакомых, но ты все равно закидывай удочки. Главное, без личных данных. А пока я хочу, чтобы мама не работала одна рано утром. Подождем, пока ситуация прояснится.
– Открытки не могут быть от Карла, пап. Если он весь год находился в Испании.
– Возможно, их присылает его дружок. Или просто какой-то псих… Пожалуйста, Элла, давай ты будешь меня слушаться. Договорились? – Выпустив мои руки из своих, Тони подается вперед, чтобы поцеловать меня в лоб и обнять.
Люк отправляется делать кофе, и я уже знаю, что сейчас будет. Само собой, Тони шокирован новостью о том, что я втайне от него обратилась к частному детективу. Муж изо всех сил старается не подавать виду, однако по лицу я понимаю, что он расстроен, и готова провалиться сквозь землю.
– Выходит, ты не все мне рассказала.
– Прости. Я вправду думала, что разберусь сама, не хотела тебя дергать. У тебя и так полно забот – Люк, повышение…
– При чем здесь мои заботы? Как можно такое скрывать!.. А поездка в Корнуолл? Я же говорил, что ничем хорошим это не кончится.
– Говорил. Я догадывалась, что ты рассердишься из-за Корнуолла, поэтому решила молчать обо всем остальном. Надеялась справиться самостоятельно. Знаю, это глупо. Прости, родной. Просто я была уверена, что это миссис Баллард, и, учитывая, что ей и так досталось, не хотела идти в полицию.
Я рассказываю Тони, что у Мэтью есть свой человек в корнуоллской полиции. У меня будто гора падает с плеч. Очень кстати, потому что Мэтью как раз предложил увидеться – он расскажет мне последние новости. Теперь не нужно ничего скрывать от Тони.
Естественно, он тоже хочет встретиться с Мэтью. Как можно скорее. Необходимо кое-что прояснить.
– О чем ты?
– По-моему, нам сейчас не стоит общаться с кем-то, кроме полиции.
– Возможно, ты передумаешь, когда познакомишься с ним. Мэтью – хороший человек. Бывший полицейский, с большим опытом. Это он настоял, чтобы я показала открытки полиции.
Тони не успевает ответить – по телевизору сообщают, что есть новости с места событий в Испании. Мы оба поворачиваемся к экрану. Корреспондент по-прежнему стоит у полицейской ленты, прижав ладонь к уху – должно быть, связь со студией прерывается. И тут во весь экран…
Фотография размытая – видимо, снято издалека, – но все и так ясно. В окне второго этажа – высокий мужчина и девушка-блондинка.
Он держит пистолет у ее головы.
Глава 36
Отец
Родители Генри Балларда были из тех, кто верит в необыкновенную живучесть детей. Ребенок как резиновый мячик – упав, тут же подпрыгнет. Никаких поблажек. Никакой лишней суеты. «Хочешь научить ребенка плавать – брось его в воду», – любил повторять отец Генри.
В четыре года отец начал брать его с собой на работу. В двенадцать Генри уже сам водил трактор.
Удивительно, как семьей не заинтересовались органы опеки. Отец определенно перегибал палку. И что же? Они с сестрами не просто «подпрыгнули», а стали вполне приличными людьми. Не считая сломанной ноги – в восемь лет Генри лягнула корова, – ничего по-настоящему страшного с ним в детстве не случилось.
Родители-наседки всегда ужасали Генри, поэтому к воспитанию дочерей он подходил с той же спокойной уверенностью, с какой растили его самого. «Ничего страшного», – успокаивал он Барбару, когда летом Анна и Дженни целыми днями играли на улице, прибегая в дом только чтобы поесть. Жена вечно переживала: детям нужен хороший крем от солнца, и вообще она слышала, что те, кто работает на воздухе, больше подвержены риску заболеть раком кожи. «На ферме полно опасностей», – твердила Барбара, на что Генри лишь цокал языком. Хватит уже смотреть эти научно-популярные передачи.
А потом пятилетняя Анна подхватила воспаление легких. Началось с обычного кашля. Конечно, сердилась Барбара, не надо было позволять ребенку играть в сыром сене. Генри сказал, что она делает из мухи слона. Ничего страшного.
Генри ошибся.
Анна пять дней провела в реанимации местной больницы. Целые сутки вообще было непонятно, выживет она или нет. Врачи отводили глаза, и Балларды уже готовились к худшему.
Дочь, опутанная многочисленными трубками, казалась невозможно хрупкой, а маленький приборчик у ее постели все пищал и пищал, сигнализируя о низком уровне кислорода. Врачи им всё объяснили: Анне введут лекарство, которое на время ускорит сердцебиение, зато поможет легким.
Сначала стабилизируем легкие, потом займемся сердцем.
Сидя перед телевизором в гостиной, Генри будто переживает все это заново. Вот он дежурит у постели Анны и, глядя на показатели приборов, мучается угрызениями совести. Чувствует себя совершенно беспомощным. Просит у дочери прощения. Иногда даже молится… правда, потом вспоминает, что вообще-то не верит в бога. Надеяться не на кого. В необыкновенную живучесть детей Генри тоже больше не верит. От его спокойной уверенности, беспечности не осталось и следа. Он уже не будет прежним.
Как не будет прежним после того разговора в машине по пути на станцию. Его дочь, его красавица Анна… Это отвратительно, папа.
Входит Кэти с большим подносом, на котором стоят ярко-красный чайник, молочник и чашки. Она ставит поднос на журнальный столик посреди комнаты, и в эту минуту кто-то снова переключает канал. Сердце Генри будто пронзают ледяным мечом.
Две фигуры в окне. Мужчина – предположительно Карл – держит пистолет у головы девушки-заложницы.
Генри издает неопределенный звук, за которым следует куда более громкий, пугающий вопль Барбары. Так кричат раненые животные. Затем жена принимается бормотать что-то невнятное:
– Боже мой, боже мой, бедная моя девочка… Генри, смотри, Генри… О нет, нет, нет… Мы должны что-то сделать. Господи, скажите, что делать…
Она встает. Затем опять садится. Раскачивается из стороны в сторону. Плачет. Вновь встает и начинает ходить туда-сюда, приговаривая:
– Нужно поехать туда. Мне нужно туда, Генри. Боже мой, я не могу здесь оставаться.
По неподтвержденным данным, сообщает ведущая, фотография предоставлена европейским новостным агентством. Личность мужчины окончательно установлена – это Карл Престон. Информация о том, что он держит в заложницах Анну Баллард, сейчас проверяется.
– Они не должны это показывать. – Достав из кармана телефон, Кэти направляется к двери.
Генри подходит к жене и пытается ее утешить.
– Все образуется, Барбара.
– Как ты можешь? Как ты можешь такое говорить? Мы должны поехать туда, Генри. Должны поехать в Испанию. Мы не можем оставаться здесь. Я не могу оставаться здесь.
Генри встречается взглядом с Тимом, который успокаивает плачущую Дженни. Парень, как и все, в ужасе.
– Мы не можем поехать в Испанию, дорогая. Не сейчас. Мы должны следить за происходящим.
Генри оглядывается по сторонам, будто в поисках ответа. Наконец, глядя на дверь, понимает, что стоит спросить совета у офицера по связям с семьей, однако Кэти все еще говорит по телефону в коридоре.
– Если хотите, мы с Дженни поедем в Испанию и будем ждать вас там. – Подавшись вперед, Тим смотрит Генри в лицо. – Что скажете? Чтобы хотя бы кто-то из семьи находился там?
Генри одной рукой проводит по волосам, а другой продолжает обнимать за плечи Барбару. Она снова сидит в кресле, уронив голову на руки.
– Я не знаю. Не знаю. Давайте спросим у Кэти. События развиваются слишком быстро. Посмотрим, что посоветует полиция. Хотя нет, нет… Мне что-то не нравится эта идея, нам лучше держаться вместе.
В дверях появляется Кэти. По ее бледному лицу Генри догадывается: есть еще новости, и вряд ли хорошие. Он не станет спрашивать – слишком боится услышать ответ.
Я слежу…
Пятница
Теперь все на нее смотрят, и мне это не нравится.
Совсем не нравится.
Это мое дело. Мое. И я знаю в нем толк. Только мне известно, как надо оберегать ее. Защищать ее. Понимать ее. Только мне видно, какая она на самом деле. Особенная, совершенно особенная.
Когда я вижу, как другие наблюдают за ней, смотрят на нее, улыбаются ей, у меня начинает шуметь в голове. Сначала шум похож на щелчки. Тихие щелчки. Потом они звучат все громче и наконец превращаются в раскаты грома. Гром гремит в моей голове, в комнате, в небе, в космосе…
Вот и сейчас я слышу шум. Скоро он станет громом, и я не знаю, что делать.
Мне нужно подумать. Нужно, чтобы шум в голове прекратился и все эти люди… перестали на нее смотреть.
Глава 37
Частный детектив
Мэтью в который раз переключает «дворники» и чувствует подступающую зевоту. Моросящий дождь – самый противный, особенно если ленишься поставить новые «дворники». Мелкие, как из пульверизатора, брызги, для которых не подходит ни один режим. Мэтью пробует пустить в ход омывающую жидкость. Закончилась. Снова теребит переключатель, но в ответ получает лишь возмущенный скрип по лобовому стеклу. Слишком сухо. Слишком мокро. Слишком сухо…
По радио передают спортивные новости. Мэтью смотрит на часы. Скоро краткая новостная сводка. Хорошо. В ней точно будет про Испанию. Мелани сказала, если у нее появится новая информация от офицера по связям с семьей, она поделится ею с Мэтью. Она все еще злится из-за рапорта и поэтому так смело идет против правил. И потом, она доверяет Мэтью, знает, что на него можно положиться.
Мэтью думает об Анне и тяжело вздыхает. У него плохое предчувствие.
Он смотрит на мчащиеся по небу тучи и… улыбается. Потому что вспоминает о маленькой девочке, которая лежит в больничной кроватке, одетая в дурацкую розовую шапочку. У дочери немного упала температура, но медсестры уверяют, что беспокоиться не о чем. Нужно просто подержать ее под лампой, пока терморегуляция не наладится. Когда он уходил, Салли прилегла отдохнуть, а малышка Амели в специальной, ужасно нелепой шапочке свернулась калачиком под лампой. Такая хорошенькая. Такая смешная.
Амели. Амели. Амели.
Мои, думает Мэтью, мои девочки…
Его мысли прерывает заставка к сводке новостей. Скрежет «дворников» заглушает ведущего, и Мэтью прибавляет громкость. Сначала повторяют то, что ему уже известно. Ну же, давай что-нибудь новое… Наконец на связь со студией выходит корреспондент в Испании, беседующий с пресс-секретарем местной полиции. Корреспондент просит прокомментировать появившиеся в социальных сетях кадры с места событий. Пресс-секретарь с сильным испанским акцентом отвечает, что это очень мешает работе полиции, которая в настоящий момент пытается установить контакт с преступником. Опасно. Безответственно. В наше время, когда есть социальные сети, такие вещи невозможно предотвратить, замечает корреспондент. Пресс-секретарь нервничает. Говорит, что ему пора, и призывает всех к благоразумию. Просит не распространять фотографии в социальных сетях.
Ведущий переходит к другим новостям. Мэтью вновь смотрит на часы, затем – на мешок с грязным бельем на пассажирском сиденье. Он договорился, что заедет проведать Эллу и познакомиться с ее мужем. Хорошо бы ненадолго, ему нужно домой – Салли просила постирать детские вещи. Удивительно, сколько боди, слюнявчиков и прочей мелочи может перепачкать за сутки младенец! И еще жена просила привезти ей кое-какие мелочи. Бальзам для губ. Салфетки. Лосьон для тела – название он уже забыл, хорошо, что Салли его написала.
Мэтью переключает радиостанции. Что за фотографии? Какого черта там происходит? Он представляет, как в полиции собирают срочное совещание, и внутри возникает знакомое щемящее чувство. Горечь потери. Сожаление. Мэтью вспоминает, как сидел один в своем новом кабинете вскоре после ухода из полиции и ему так хотелось ощутить себя причастным к общему делу… По-настоящему важному делу.
«Как работа?» – каждый вечер спрашивала Салли. «Нормально. Все нормально», – врал он.
Мэтью ушел из полиции, потому что допустил ошибку. Ошибку, которая стоила жизни двенадцатилетнему мальчику. Начальник уговаривал Мэтью остаться, взять отпуск и все обдумать, обратиться к психологу. По делу проводили коронерское дознание и независимое полицейское расследование. В обоих случаях Мэтью признали невиновным, но это не избавило его от чувства вины. На дознании он не знал, как смотреть в глаза матери погибшего мальчика. А по ночам просыпался в холодном поту.
Был четверг. Шел дождь, как сегодня. Мэтью ехал по вызову небольшого несетевого супермаркета, в котором случилась очередная кража. Мальчишка стянул сигареты, пока продавщица обслуживала покупателя, и бросился наутек. Он бежал по переулку, а Мэтью как раз проезжал мимо и, выскочив из машины, погнался за воришкой.
Эй, ты! Стой, кому говорят!
Мэтью собирался выписать ему предупреждение и отпустить. Он делал так прежде. Парень хоть и бежал быстро, на вид был совсем еще ребенок. О том, что полицейский хотел ограничиться внушением, бедняга так и не узнал. В панике он перемахнул через забор и по насыпи рванул к железнодорожным путям.
Мэтью кричал, пытался остановить мальчика, однако тот побежал через пути. И задел контактный рельс.
Жуткое зрелище. Кошмарный запах.