Артём Явас

Вечер удался

…а значит, мы умрем. Земфира
Сергей появился из-за старой липы как раз в тот момент, когда я вышла из бара «Нирвана». Вот же блин! Я перестала рыться в сумочке и остановилась, ругнувшись про себя. Достал даже здесь, елки-моталки…

Мои глаза отсутствующе рассматривали пустую улицу, облупившуюся краску и заплатанный, в трещинах асфальт. Периферийное зрение продолжало фиксировать замедленное движение вполне узнаваемого желтого пятна по правому борту. Забавно было думать о том, что этот шкафчик пытался спрятаться за деревом.

Он неуверенно приблизился. Желтая футболка казалась в сумерках темно-оранжевой.

— Наташа… Нам нужно поговорить.

— Не о чем говорить. Я вроде бы еще вчера ясно дала понять.

— Ничего ты не дала. Ты трубку бросала…

— А ты глупый, не понимаешь?

— Не понимаю.

Понимала ли я сама все до конца? Вряд ли…

Хотелось курить. Я посмотрела на небо. Огляделась по сторонам. Сережиного «Пежо» нигде не было видно. Неужели пешком пришел? Удивительно…

— Ну, хорошо. Я тебе скажу.

— Скажи.

— Появились новости.

— Что еще за новости?

— Я уезжаю. Очень скоро.

— Куда?

— Навсегда.

— Я спросил — куда.

— А вот это не важно.

— И что — поэтому ты от меня морозилась?

— А какой смысл нам что-то продолжать? Сам подумай.

— Не, погоди, ну нельзя так… — Он наморщил лоб. — Дай адрес. Я буду тебе писать.

— Это далеко. Очень. Туда не напишешь. Да ты и не умеешь.

— Я не умею?!.. Я умею!..

Я покачала головой. Сережа, Сережа, снова Сережа. И опять эта смертная собачья печаль в карих глазищах. Когда ж это кончится. Весь вечер он трезвонил мне на мобилу, умоляя начать по-новому, а когда я перестала отвечать на звонки, накидал кучу эсэмэсок. Бедняга, как ему объяснить? И надо ли?..

Я пощелкала зажигалкой, недовольно чертыхнулась, плюнула. Сергей тут же услужливо сунул мне свою. На его огромной ладони зажигалка выглядела совсем маленькой, не больше колпачка от ручки. Не дав ему поймать свой взгляд, я зажала холодный цилиндрик в кулаке и пошла дальше. Сергей поплелся чуть сзади, ссутулив борцовские плечи и громко сопя. Когда вышли на проспект, подал голос:

— Наташ, тебе холодно?

— С чего ты взял?

— Плечами дергаешь.

— Это меня от тебя передергивает.

Он недовольно заткнулся. Меня это поначалу обрадовало, но минут через пять от тишины стало скучно. Маленький городской проспект закончился, не успев начаться. Дальше пошел уже не асфальт, а какое-то лоскутное одеяло; шпильку на нем сломать — раз плюнуть. Проползло троллейбусное депо, начался «спальник», за серой громадой стадиона замаячили огоньки девятиэтажек. Вечернюю тишину нарушало лишь шипящее царапанье его подошв и моё мрачное цоканье.

— Долго меня караулил? — Я смотрела на небо, где в переплетении едва оперившихся каштановых ветвей зажигались первые звезды.

— Какая разница, — он нервничал. Стараясь выглядеть независимо, попытался спрятать руки в карманы штанов, потом скрестил на груди. Покрасневшие уши, впрочем, ничем прикрыть не догадался.

Я улыбнулась той стороной рта, которую он не мог видеть.

— Ну-ну… А тачка твоя где?

— Да там, возле «Нирваны»… А что, надо? — он оживился. — Наташ, если надо, что ж ты не сказала… Вернемся щас туда, или такси поймать можно…

— Такси? — я обвела рукой пустынную улицу и неожиданно расхохоталась. Ничего не могла с собой сделать. После «мартини» слушать мудака Сереженьку было так забавно… Как тут сдержишься?

— А что, можно же по мобилке, у меня водила знакомый есть… — продолжал бормотать он, не понимая, в чем подвох.

— Угу-у, — смех захлебнулся, и меня пробило на издевательское мычание. — Водила-блядь-хуила… И все дела-а-а… Все всегда схва-ачено… За все запла-ачено…

Я скроила зверскую рожу и прибавила ходу, снова начав рыться в сумочке. Блядь, ну к чему всё это занудство… Если позволить сейчас Сереже втянуть себя в разговор, он, глядишь, еще сумеет меня переубедить. А то и домой к себе увезет. Он такой. Паренек из разряда «проще дать, чем объяснить, что он мудак».

— Наташ… ну Наташ…

Когда это стало напрягать, я развернулась и в упор посмотрела на него — бледного, растерянного. И еще эти красные уши… Наверняка не привык, когда с ним так. Бедный мальчик.

Против воли на моё лицо выползла издевательская усмешка. Видимо, Сергею она сказала больше, чем весь вчерашний вечер. Запнувшись, он проглотил остаток фразы и, когда я пошла дальше, остался на месте.

Слава Богу! Даже захотелось перекреститься.

— Блядь, да где эти сигареты…

Мне все сильнее хотелось курить. К тему же настойчиво дал о себе знать мочевой пузырь.

Пальцы наконец нащупали гладкую поверхность сигаретной пачки. Я облегченно закурила.

— Наташа! — Сергей внезапно загородил дорогу и схватил меня за плечи. Не сумев затормозить, я налетела на него и чуть не сломала каблук.

— С ума сошел?

— Наташ… — он насупился. — Если ты решила точно…

— Да, — перебила я, не выпуская из зубов сигарету.

— Хотя бы поцелуй меня на прощание.

— Нет.

— Но почему? — тупо удивился он.

Нет, ну точно не привык слышать отказы: бледное лицо Сергея на миг так сморщилось, будто я ударила его каблуком по погремушкам. А то и сделала еще чего похуже. Я даже почувствовала мимолетную жалость, но тут же придушила её. Так дела не делаются.

— Потому! — сказала я, стараясь по возможности четко артикулировать согласные, что с сигаретой во рту было вовсе не легко. — Иди лучше домой, меня провожать не надо.

Дыхания не осталось. Но этот дурак, похоже, пепел мне стряхнуть не даст — держит меня в стальном захвате, дышит пивным перегаром, доставляет дискомфорт нам обоим. В первую очередь, конечно, мне. Или он не знает, что дым нужно хотя бы иногда выдыхать?

Выплюнув сигарету, я с мрачным удовольствием выпустила ему в лицо сизую струю.

Сергей мучительно закашлялся.

— Господи! Что за гадость ты куришь?!

— Не твое дело, — отрезала я.

— Такие крепкие! Блин, это же очень вредно…

Его влажные пальцы продолжали сжимать мои плечи. Надо сказать — весьма мерзкое ощущение.

— Тебе не похуй? Заботливый какой! Отпусти меня!

— Не отпущу, — упрямо повторил он.

— Знаешь что? Я курю с одиннадцати лет, и каждого, кто мне указывает, что мне курить, как мне курить и где мне курить, я посылаю на хуй! Это моя проблема, а не твоя! Так что ты, Сережа, лучше не нарывайся на любезность!! И еще — у тебя потные руки. Ты мне пятен на платье наставишь…

В отчаяньи он тряхнул меня, как куклу.

Это была последняя капля. Я злобно сморщила нос, дернула плечом:

— Так, руки!!..

Жалость вмиг улетучилась. Вот чего не люблю, так это когда хватают. Я тебе не вещь, гад!

Видимо, чувства ясно читались на моем лице. Но этого всё равно оказалось недостаточно, чтобы Сергей убрал свои лапы. Я разжала ладонь. Дорогая зажигалка выпала из пальцев и покатилась по тротуару. Я испепелила ухажера ненавидящим взглядом.

— Ты тупой? Ты совсем тупой? Уходи!

— Всего один поцелуй.

— Или ты просто глухой? Я же сказала — оставь меня в покое… — Я снова попыталась вырваться. — Да отпусти ты, дурак!.. Я сейчас кричать начну!

— Ну уж нет! — Сергей вцепился еще крепче. — Без прощального поцелуя я никуда не пойду.

Я сделала глубокий вдох и со свистом выпустила воздух, заставив челку взлететь и опуститься.

— Ну, вот что. Не хотела говорить, а теперь скажу. Сам напросился. У меня СПИД, Сережа.

Поскольку Сергей молчал, я зачем-то добавила:

— Это болезнь такая.

— Что? — Мигнув, он медленно отшатнулся и зачем-то посмотрел на свои руки. — Это что, шутка?

— СПИИИИД. Плохо слышал? — Не глядя на него, я тряхнула затекшими плечами и выудила из сумочки сигареты. — Всё. Конец разговора. Беги теперь в аптеку…

— Какую еще аптеку… — Сергей захлопал ресницами. — Ты чо гонишь… Какую аптеку, блядь… Слышь… это… ты погоди…

— …хотя, возможно, с тобой еще всё будет в порядке. Возможно. Благодари бога, что я тебе так и не дала!

Рот его уродливо перекосился, глаза вылезли из орбит.

— Сука! Сука ты! Пизда ебаная! — он оттолкнул меня и бросился прочь, не разбирая дороги.

Сигареты веером выскочили из пачки, несколько просыпалось на асфальт. Я растерла их ногой, подобрала откатившуюся зажигалку и пошла дальше.

Даже немного жаль, что Сергей так быстро убежал. Я бы не отказала себе в удовольствии сказать ему напоследок: «Может и ебаная, да не тобой, Сережа… Не тобой. И это радует».

За стадионом маячил пустырь. Последние лет двадцать местные жители сбрасывали здесь мусор. Во все месяцы кроме зимних смрад стоял необычайный, а днем еще и роились мухи. Одним словом, свалка-помойка.

Обычно я шла в обход, но сегодня решила срезать дорогу. Тяжесть внизу живота давила все явственней. Нет, пожалуй, до дома мне не дойти.

Я закурила, задумавшись. Спрятала пачку в сумочку. А, ну их всех в жопу! Схожу на пустыре. Самое место.

Свалка надвинулась, стало темней. Дождавшись, когда меня плотно обступят груды мусора и чахлые деревца, я остановилась, задрала подол и лихорадочно принялась стаскивать трусики. В небе по одной гасли закрываемые облаками звезды.

Едва жухлую траву оросили первые капли, из темноты вынырнули четыре дышащие перегаром фигуры. Луч фонарика ударил в глаза, ослепил.

Удар в живот, потеря дыхания.

— Только попробуй заорать или укусить.

Зажав мне рот, поволокли вглубь мусорных развалов. В темноту, разрезаемую лучом.

Переговаривались между собой.

— Тихо, бля…

— Вот, тут сухо. Давай сюда. Воха — первый…

Луч снова хлестнул по глазам, оставив на сетчатке серые плавающие пятна. Я зажмурилась.

— Ну что, сразу дашь? — спросил один голос.

— Или после того, как отпиздим? — глумливо хохотнул второй.

Третий, державший меня сзади, просто сунул руку под юбку и, зацепив пальцем за резинку стрингеров, рывком разорвал их — в промежности больно резануло. Дышать было трудно. Шею перехватывал борцовский локоть.

— Чуваки, бля, она мокрая уже! — довольно сообщили над моим ухом.

— Чо, правда? — ходил кругами четвертый. Голос его был радостен. — Чо, бля, уже кайф, ловит? А, бляяя, сука! Блядь ебаная!

Он подскочил поближе и схватил меня за грудь.

Воха оттолкнул его:

— Пошли нахуй, моя идея была! Успеешь…

Я слабо пискнула. По ноге потекла горячая струйка.

Обладатель борцовских бицепсов дернулся.

— Бля, обоссалась!

— Фу, бля…

— Вот-те и мокрая!

— Сука, на меня попало! Еб-бать…

Локоть быстро разжался. Воздух со свистом и болью ворвался в легкие. Ноги подогнулись, я с сипением опустилась на землю. Мрак вокруг резко сгустился — то ли из-за недостатка кислорода в легких, то ли оттого, что луна зашла за тучи.

Я мучительно мотала головой. Во рту разливался медный привкус. Предметы плыли.

Они разглядывали меня. Луч ползал по земле, по моей согнутой спине, по их ботинкам и штанинам. Один в ожидании своей очереди уже успел спустить джинсы.

Трусов он не носил.

— А что — так даже интересней… — с надеждой сказал он. — А?

Кто-то из насильников оскорбился:

— Да иди в пень!..

— Сам ссаки нюхай…

Член у этого козла бугрился какими-то вздутиями. Наверно, на зоне шариков себе туда напихал. Помню, читала о таких идиотах у какого-то детективщика…

— Нравится? — он болтанул своим хозяйством, на которое Воха направил фонарик. — Ну так возьми в рот, красавица!

Все, заржали, и Воха в том числе.

Я тоже вдруг улыбнулась.

— Слышьте. Вы мне ничего не сделаете.

— Закрой рот, бля. Еще как сделаем, — отозвался один, блеснув из темноты железным зубом. Еще один взялся за ширинку и демонстративно вжикнул молнией:

— Щас, бля. Рот, блядь, открывай.

— Так открыть или закрыть? — Я посмотрела на факелоносца Воху снизу вверх. — Вы же пожалеете…

— С чего ты взяла?

— С того. Вы в курсе, мальчики, что я больна СПИДом?

Фонарик в Вохиной руке нерешительно дернулся. Почти одновременно дернулся огонек сигареты стоящего рядом. Жаль, в темноте я не видела их глаз. Только силуэты.

— Блядь! Пиздишь, сука! — в истерике взвизгнул тот, который хватал меня за грудь.

— Вам справку показать? — я поднялась с колен и повернулась к Вохе. Он отступил. Остальные тоже напряглись, разом потеряв самоуверенность. Разрыватель трусов суетливо вытирал ладонь об штаны.

— Да пиздит она!

Луна медленно выходила из-за туч.

Я улыбалась, водя по их лицам взглядом, словно мокрой тряпкой.

— А вы проверьте!

— У меня гондоны есть, — предложил доселе молчавший третий.

— Они не помогают, — мрачно буркнул Воха.

Они помолчали.

Потом Воха в последний раз ослепил меня фонариком.

— Ладно, сука. Считай, что тебе повезло.

— Чо, так и отпустим? — брякая пряжкой, четвертый разочарованно застегивал штаны.

— Да ну её на хуй, эту спидозницу. От греха подальше.

Послышался смачный плевок, по моей щеке расползлись горячие Вохины сопли. В повисшей тишине нервно и недовольно вжикнул закрываемый зиппер. Потом чьи-то руки грубо развернули меня лицом к сельскому сектору и толкнули.

— Иди отсюда, сука! Попадешься — убьем нахуй.

Я пошла, не оглядываясь, хотя мне было в другую сторону. Ветер донес из-за спины слова: «Она на меня нассала, блядь. Надо было ей самой в рожу нассать…»

Хмель полностью выветрился, стало холодно. Трава была мокрой от росы. Отыскав в сумочке одноразовую салфетку «Клинекс», я вытирала ею щеку. Светила луна.

На правой ноге моталось что-то белое, щекотало щиколотку. Трусики. Видимо, зацепились за пряжку туфли, когда падали. Я махнула ногой — раз, другой, третий. Белый лоскут улетел в кусты.

Дальше деревья сгустились, дорога совершенно испортилась. Я шагала вдоль железной оградки. Внезапно остановилась, осознав, куда забралась. Подумала несколько секунд. Снова пошла.

Чего уж там. С некоторых пор я перестала бояться кладбищ, тем более старых.

Лунный диск перерезало темное перистое облачко. В сумраке какая-то тень перемахнула через ограду. Я остановилась. На дорогу впереди мягко опустилась сгорбленная фигура. Болотные огоньки глаз нащупали мою шею.

Вампир?

Хм…

Надо же. Они существуют?

Осознав иррациональность последней мысли, я резко остановилась. От неожиданности в горле ёкнуло, ноги примерзли к земле.

— Ну что…

Договорить не успела. Неуловимым движением тварь бросилась на меня, ощерив пасть с иглами клыков. Складчатые крылья мягко хлопали за горбатой спиной. Паралич резко прошел — я отступила в сторону и ударила его локтем в челюсть. Раздался треск рвущейся материи, рукав платья лопнул. Укус пришелся в руку, кровь брызнула в мерзкую сморщенную рожу, повиснув капельками на белых усах.

Я хохотала.

— Козел! Ты хотел крови? Вот тебе кровь!

Вампир издавал громкое неприятное «с-с-с-с-с». Зубы клацали как кастаньеты.

Разорванный рукав набухал горячим и мокрым. Передо мной всё плыло в адреналиновом тумане.

— Вот тебе! Сука! Кровь!

Я вытащила из сумочки пузырек со своим последним анализом и, сорвав пробку, разом выплеснула содержимое в прыгнувшие ко мне тлеющие зеленым глазницы.

— У меня СПИД, дружок! СПИД, понял?! Ты теперь сгниешь! Сгниешь!

Страшно больше не было. Я подняла ногу и вонзила каблук ему в брюхо. На ощупь показалось — куча гнилых бананов. По ноздрям рвануло дикой вонью.

Вампир взвизгнул, зашипел, как пробитая шина, попятился, шурша крыльями, и пропал в темноте. В ушах еще долго ломались кусты и отдавался эхом его тоскливый рев. В воздухе висел запах гнили. Пульс колол виски.

Достав из пачки последнюю сигарету, я закурила, бросила смятый картонный комок в кусты и пошла дальше, втайне радуясь своей находчивости.

Без сомнения, вечер удался. Удался как никогда.

Разве нет?

Улыбка коснулась моих губ. Расширилась, обнажая зубы.

Как я их всех наебала. Как же я их всех наебала! Ну не прелесть? Идиоты…

Я захохотала, раскинув руки.

Эхо испуганно металось между деревьями. Настороженно светили звезды.

Я смеялась до тех пор, пока в груди не заболело. Заболело так, что из глаз потекли слезы. И сигарета выпала из губ.

Тогда я перестала смеяться. И долго стояла, осторожно и неглубоко дыша, щупая мокрыми от слез руками у себя под ключицами. Там словно бы вонзались крючья, продевая тело насквозь, до самого позвоночника. Тушь текла по щекам.

Я подняла окурок. Поднесла его к заплаканным глазам. Он еще дымился, хотя изрядно намок. Я подула на тлеющую искорку, пытаясь разогнать её по кончику окурка и сделать хотя бы одну затяжку. Других сигарет нет, это последняя… И купить негде.

Хорошо быть молодой и красивой.

Хорошо ничего не бояться.

Хорошо, когда боятся тебя.

Хорошо, когда на всё насрать.

Почти на всё.

Вспомнился вдруг Сережа. Бедный, глупый Сережа… Его всё-таки было немного жаль. А эти отморозки? Их — нет. Совершенно.

При мысли о сопливом Вохе и его страдающих гормональными взрывами дружках почему-то снова захотелось смеяться. Смеяться до желудочных колик, до новой рези в легких. Нет, ну надо ж было купиться на такую лажу… Идиоты.

Так и не разгоревшись, огонек окончательно погас.

Пальцы разжались. Окурок упал, и каблук втоптал его в землю. Хуй с ним…

Рука горела — наверное, задета какая-то вена, потому что кровь продолжала пропитывать платье. В темноте ни черта не видно. Не истечь бы тут… Усилие воли разогнало цветные пятна перед глазами, заставив материализироваться слева от меня массивные чугунные ворота. Вполнакала светила луна.

Я стояла у входа на кладбище и осторожно дышала, держась за грудь обеими руками. Вот так: вдох, еще вдох…

Больно.

Идиоты…

Вдох.

Больно.

Я шмыгнула носом.

Вдох.

Нет, ну какие они идиоты… Какие идиоты!

Наивные…

Вдох.

Вдох.

Боль.

Придурки. Козлы. Ненавижу.

Вдох.

Боль.

Всех ненавижу.

Вдох.

Боль.

Вдох.

Боль.

Конченные. Суки. Пидарасы.

Конечно же, нет у меня никакого СПИДа.

Вдох.

Боль.

У меня рак.


1998, 2004 гг.