– Мистер Макфарлин! Так что было в той тетради графа Потоцкого? Что нас, то есть все человечество, ждет? Уж скажите нам, перед смертью-то!
— Куда бидон с молоком девать прикажете?
– Вы все равно ничего не поймете, – высокомерно заявил Макфарлин.
— На кухню отнеси.
– Этот парень – профессор математики, – указал на Игрека Полуянов.
– Думаете, этого достаточно? – усмехнулся компьютерный гений. И устало обратился к слуге:
Вот так и живем.
– Давай, Пьер, кончать с ними.
* * *
– Нет, вы объясните! – выкрикнул Дима. – Мы попробуем понять. Ведь вы же гений. А гении обычно все излагают ясно и просто.
За время до заката пришлось уничтожать следы побоища. Лишь когда Сириус канул за горизонт, я смог воздохнуть свободно. Относительно свободно.
Макфарлин усмехнулся. Похоже, Димины слова о том, что он – гений, он принял за чистую монету. Похоже, сам американец в своей собственной гениальности не сомневался.
Брюнхильду пришлось утешать, вытирать ей крокодиловы слезы и одаривать толстой пачкой денег — чтоб не болтала. Надеюсь, она не бросится с доносом в гестапо. В противном случае нам крышка — осадят в собственном доме и перестреляют. Собственно, мы, сами того не желая, по уши погрязли в уголовщине: убили сотрудников тайной полиции, храним неразрешенную литературу… И слонопотама в сарае.
– О\'кей, – сказал он, ухмыляясь. – Главным было – определить соответствие события, описанного в Тетради Судеб, конкретной точке на временной прямой. Затем – интерполировать кривую событий. А после – экстраполировать полученную функцию за пределы текущего момента времени, в будущее. Ну, вам все ясно? – спросил он высокомерно.
Надя не поняла ничего. Однако Игрек заинтересованно, словно коллегу на симпозиуме, спросил:
Трупы я вытащил через заднюю дверь и временно складировал на хозяйственном дворе. Как я не твердил сам себе, что все это понарошку, работа приятной не показалось. Потом собрал оружие — несколько автоматов, вороненые «Вальтеры». Дастин в это время пытался вымести пол и затереть кровавые лужи.
– А как вы отыскали соответствие события точной дате? Я, кстати, определил одно. \"Золоченый ковчег с ледяною горою столкнется…\" – это, несомненно, о \"Титанике\". Четырнадцатое апреля тысяча девятьсот двенадцатого года. Но по одной точке кривой не построишь.
Как вы определили другие точки?
— …Сидя в бункере рейхсканцелярии, Гитлер отчаянно оттягивал свой конец, — выдал я один из апокрифов эпохи Второй мировой и сунул в карман очередной, подобранный с пола, сувенир в виде орденского знака «За Францию». Свалился с кителя одного из эсэсовцев. — Дастин, может, вернемся в Комплекс? Я лучше предпочту общество плюшевых игрушек и давно умерших кинозвезд, чем компанию маньяков в погонах.
– Другие? – обидно засмеялся Макфарлин. – У вас, говорят, мистер Старых, феноменальная память. Помните другую строчку из Тетради, всего одну: \"Да, вся Вселенная как карт колода…\"
— Бессмысленно, — ответил Дастин и присел к столу. Огорченно осмотрел попорченную пулями древесину. Погладил раненый бок. — Если ОНО захочет, достанет нас где угодно. О нет, опять!
– Да, помню.
– Это о чем? – надменно вопросил Макфарлин.
Во дворе раздался какой-то жуткий треск, словно поленница обрушилась. Мы схватили оружие и выбежали. Завернули за угол. Я машинально отметил, что трупы солдат исчезли (Слава Богу! Одной проблемой меньше). Ничего не происходило — Эсмеральда мирно спала в хлеву, у нее под боком посапывал малыш Квазимодо, в переделах обводящей Дом ограды не было видно ни единой живой души. Все персонажи Игры куда-то пропали. Дорога желтого кирпича опустела.
Старых ответил кротко:
– Не знаю.
Возвратились, несолоно хлебавши, обратно. Оказывается, нас просто отвлекли шумом, дабы привести Дом в порядок и заново его преобразить — из баварской пивной Дом превратился в уютное кафе. Ажурные столики, цветочки в вазочках на белых скатертях. Стойка бара украшалась рыжим котом, до смешного похожим на Дастина. Кот, развалившись, спал. Естественно, последствия погрома были старательно ликвидированы.
– Это, – ухмыльнулся Макфарлин, – мой юный друг (хотя Игрек был лишь немногим его моложе), речь идет о пятом международном Сольвеевском конгрессе.
Если помните, тогда состоялся знаменитый спор между Эйнштейном и Бором. Спор о принципе неопределенности Гейзенберга. О том, вероятностна ли в основе своей Вселенная… А не припомните ли, мистер Старых, когда сей конгресс состоялся?
— Кажется, теперь мы в Швейцарии, — Дастин указал на акварельные рисунки с альпийскими видами, развешанные по стенам и квадратные красные флажочки, украшенные белым крестом посередине. — Вот и надпись… «Добро пожаловать в Цюрих». Навигатор?
– Не припоминаю, – признался Игрек.
– В одна тысяча девятьсот двадцать седьмом, – надменно произнес Макфарлин. – В октябре. Прошло пятнадцать лет со времен гибели \"Титаника\". Плюс полгода.
— Я никуда не пропал, — проворчал компьютер из непременного коммуникатора, сейчас замаскированного под вентиляционную решетку. — Просто не вижу смысла комментировать происшедшее. Я сделал видеозапись ваших приключений, если угодно — могу прокрутить. Но в Доме опять нет телевизоров. И радио тоже.
У Нади заболела голова. Она мало что понимала из разговора Макфарлина с Игорем. \"Нашел время вести ученые споры… – с раздражением подумала она об Игреке. – Лучше бы подумал, как нам отсюда выбраться\".
Пока продолжался высокоумный диалог, Надя посматривала по сторонам. Задумывалась: что их ждет.
Моя книжка, между прочим, никуда не пропала. Коричневый томик лежит на одном из столов. Я сразу сунул его в карман, от греха подальше.
И получалось, что ничего хорошего.
— Поздно, — сказал Дастин. — что, будем отдыхать? Завтра денек будет не легче прошедшего. Нутром чую.
Надя прикинула: можно ли схватиться со стражниками и победить. Или – убежать. И получалось, что шансов нет. Они втроем, с Димочкой и Игорьком, находились возле чемоданов с книгами. Правда, они уже не стояли на коленях, а, пользуясь попустительством Пьера и Николая, сидели на корточках. И руки не держали за головой. Но что это давало?
Надя оглянулась. Окно было далеко за их спинами. За стеклами стало совсем темно. Видна россыпь огней на противоположной стороне бухты и пара пульсирующих маяков. Нет, до окна не добежишь, не выпрыгнешь. Тот же Коленька срежет очередью.
Уже наверху я сменил Дастину повязку, и осмотрел новшества. Появилась библиотека — солидные, в громоздких переплетах книги с золотым тиснением. Много томов на немецком, есть и франкоязычные. Самый поздний год издания — 1910. Собиратель библиотеки, как видно, был человеком образованным, с уклоном в философскую тематику. Ницше, Вольтер, Эммануил Кант. И почему-то Елена Блавацкая со своей выморочной теософией — как, любопытно, эта старая дура затесалась в ряды признанных классиков?
Входная дверь тоже далеко, и путь к ней преграждают трое вооруженных людей. Правда, Макфарлин увлекся рассказом, жестикулирует своим пистолетом – но двое других, Пьер и Коленька, неотрывно держат пленников на мушке. Ноги у Нади затекли от долгого сидения в неудобной позе.
– Я хочу встать, – простонала Надя по-английски. – У меня все болит… И еще я хочу в туалет…
Освещение на сей раз было не электрическим — газовые лампы, свечи, коптящая керосинка на лестнице. Антикварные серебряные канделябры. Удобная ванна осталась, да только саноборудование старинное. И пасторальный фарфоровый кувшин с горячей водой для умывания.
Пьер, как ей показалось, участливо посмотрел на нее, затем вопросительно – на Макфарлина.
– Пусть стоит, как стояла, – равнодушно, словно речь шла о кукле, бросил очкарик. Досадливо спросил Игрека:
– А помните ли вы другую строчку графа Потоцкого? Всего одну? \"Железно-красной стала Волга…\"?
Разбудили нас глубокой ночью — пол ощутимо покачивался, дребезжала посуда в буфете, подрагивали оконные стекла. Ни дать ни взять, землетрясение. Спросонья меня подбросило с кровати, будто катапультой. В окнах мигали желтовато-белые огни. Вскочивший Дастин с неразборчивым брюзжанием наподобие «нигде покоя нет», прильнул к стеклу, а затем дернул за ручку балконной двери и вышел наружу. Я шагнул следом, попутно жалея, что не одел прилагавшиеся к обстановке спальни шлепанцы — не очень-то приятно стоять голыми ступнями на холодном, покрывающемся предутренней росой балконе.
– Помню, – твердо сказал Игрек.
– И?.. – снисходительно усмехнулся Стивен. – Ведь Волга – это, кажется, ваша, русская река?
Игрек не ответил. Макфарлин пояснил:
– Сталинградская битва. Помните о такой? Тысяча девятьсот сорок второй год. Апрель. Ровно тридцать лет от гибели \"Титаника\". И пятнадцать лет минус полгода от времени Сольвеевского конгресса. А дальше? Что случилось ровно через пятнадцать с половиной лет после Сталинграда?..
– Октябрь пятьдесят седьмого, – незамедлительно ответил Игрек. – Первый спутник.
– Именно! – вскричал Макфарлин. – Именно! И об этом событии тоже есть упоминание в Тетради Судеб!
– \"Камень пущен пращою Давида, – медленно продекламировал Игорь. – Никогда не изведает тверди\".
– Ну, слава богу! – воздел руки Макфарлин. – Сам догадался! Прошло пятнадцать лет со времени Сталинградской битвы! И тридцать лет – со времени спора о неопределенности! И сорок пять лет – после гибели \"Титаника\"! У нас уже есть четыре точки на временной плоскости! Четыре! И по ним можно строить кривую!
Вести интерполяцию! А в результате получается почти идеальная синусоида с периодом около пятнадцати лет!
Кстати, на эту кривую великолепно ложится еще один стих из тетради графа Потоцкого. А именно: \"Вавилон содрогнется, над обломками башни рыдая…\" Неужто не ясно, что это – об одиннадцатом сентября две тысячи первого года? О катастрофе в Нью-Йорке? О рухнувших башнях Всемирного торгового центра?.. И, прошу заметить: со времени гибели \"Титаника\" прошло без малого девяносто лет! Или – шесть раз по пятнадцать!.. А ведь в Тетради есть и другие, дополнительные, вспомогательные точки – надо только знать историю и уметь читать!
И – уметь считать! И идти все дальше, дальше!.. Можно экстраполировать кривую в бесконечность! И там, в будущем, в двадцать первом, в двадцать втором веке, по этой кривой можно определять все новые и новые события – увиденные, предсказанные гениальным русским провидцем: эпидемии, войны, катастрофы! Научные свершения, подвиги, революции!.. И их теперь буду знать – я! Я один! Я буду владыкой будущего! И, значит, – властелином мира!
Стивен Макфарлин воздел руки. Его лицо стало вдохновенным, помолодевшим. В глазах светился сумасшедший огонек.
– Все – бред, – твердо глядя в глаза Макфарлину, вдруг с удовольствием произнес Игрек. – Не теория, а сплошные натяжки.
– Что-о? – проревел Макфарлин.
Тут Надя поняла, с какой целью затеял Игрек беседу с сумасшедшим американцем. Он хотел вывести Макфарлина из себя. Вывести из себя, заставить нервничать.
В ночи, под светом чужих для землян созвездий, шла военная техника. Танки, многотонные грузовики, тянущие за собой орудия, мотоциклисты. Грохочут моторы, поднимаются облака выхлопов, светятся круглые фары… Я мимолетно подумал, что танковые траки обязательно повредят нашу желтокирпичную дорогу.
Однако игра эта могла оказаться смертельно опасной – ведь у гения-психа пистолет плюс двое вооруженных помощников.
— Они в сторону Комплекса двигаются, — сказал Дастин и зевнул. Словно этот факт и без его комментариев не был очевиден. — Германцы. Продолжают развивать тематику Второй мировой. Слушай, ты представляешь, сколько энергии и сил надо затратить Ему, чтобы все это создать? Люди, машины, бензин, одежда… На каждом кителе должны быть форменные пуговицы, и никакие-нибудь, а соответствующие эпохе. С ума сойти! Если отбрасывать версию о нашем помешательстве, то с чем же мы столкнулись?
Надя увидела, как сидящий на корточках Игрек подался вперед. То же движение как по команде повторил и находящийся рядом Дима. \"Они, кажется, собираются кинуться на них… – пронеслось у Нади в голове. – Но это самоубийство!.. И что делать мне?\"
— Может, у Господа Бога на Афродите полигон, где обкатываются возможные варианты творения? Чем тебе не версия? Кажется, такое под силу лишь Высшей силе.
– Ты, Макфарлин, ненормальный, – спокойно произнес Игрек. – Твой граф Потоцкий – сумасшедший, с его дикими пророчествами. А ты – еще больший псих, потому что веришь ему.
— Нестыковка, — покачал головой Дастин. — Скажи, ну зачем Господу Богу нас дурачить? Мелковато для Него.
– Хватит!! – заорал Макфарлин. – Заткнись!
— Но ничего более путного я предположить не могу…
– Исключительный по безумию бред, – со вкусом поддержал товарища Дима.
Хвост танковой колонны скрылся за поворотом, справа от дома, некоторое время еще слышалось отдаленное урчание двигателей. Моторы звучали все тише, но вот звук снова начал нарастать и усиливаться. Сверкнули фары первых машин. Теперь колонна шла в противоположную сторону, от Комплекса, в саванну.
– Вы мне надоели! – Стивен подбежал к друзьям, замахнулся рукой с пистолетом. – Надоели – все! Проклятые русские! Вы умрете! Все!! – Его крик отразился от стен, потолка, вернулся эхом.
— Надо же, — поразился Дастин. — Глянь! Теперь катаются союзники. Танки «Шерман» и «Черчилль». И как же они на дороге с тевтонами разминулись, без всякой стычки?
Через секунду он, казалось, успокоился. Остановил свой кулак, уже готовый обрушиться на голову Димы, отошел и сказал тихим голосом:
Точно. Теперь на бортах бронированных жуков красовались не кресты, а белые американские звезды.
– Давай, Пьер, стреляй. Первую пулю – ей. Твоя драгоценная Пола заслужила.
Пьер послушно поднял пистолет. Наставил на Полу.
— Как хочешь, а я иду досыпать. Замерз. Еще простудимся, — я решительно проследовал в спальню, и стараясь не обращать внимания на грохот и дрожание пола залез под одеяло. Дастин прикрыл балконную дверь и последовал примеру.
– Что ты делаешь, Пьер?! – вскричала с пола миссис Шеви, разводя руки, как бы желая обнять его. – Ведь ты убьешь меня, Пьер! И ты больше никогда не увидишь меня!..
Заснуть удалось не сразу — спустя полчаса в отдалении загремела орудийная канонада, за тонкими батистовыми шторами вспыхивало зарево, гудели над Домом самолеты, где-то верещала сирена. Мы два раза вскакивали, посмотреть что происходит, но рядом с Домом царило спокойствие, и лишь вдалеке, над горами багровели отблески разрывов.
Пистолет в руке Пьера задрожал.
— Надеюсь, — яростно заявил я, после очередного подъема, — они там все-таки перемочат друг друга и следующей ночью дадут людям спать! Сколько же можно?
– Ты не увидишь меня, Пьер! Ни глаз моих, ни рук моих, ни волос!.. Меня закопают в землю, Пьер! Ты никогда не сможешь даже прикоснуться ко мне! Никогда!..
Внезапный сон пришел в образе медведя — большой, темный и мягкий.
– Пьер, стреляй! – возвысил голос Макфарлин.
* * *
Пистолет ходуном ходил в руке Пьера.
Утро четырнадцатого апреля выдалось стандартным, если таковое понятие применимо к нашему бытию, которое, как известно, определяет сознание.
– Пьер, он ведь рано или поздно убьет и тебя! – прокричала Пола. – И тебя – тоже! Ты разве не видишь: он сумасшедший, Пьер!
Разбужены мы были спустя час после восхода Сириуса звоном бьющегося стекла и женской руганью, в которую вплетались жалобно-оправдательные речи, произносимые юным голоском.
И тут прогремел выстрел.
— Так, — Дастин, подпрыгивая, пытался попасть ногой в штанину. Одежда снова оказалась чистой, а комбез напарника, изрезанный вчера, заштопали. — Вероятно, прибыли новые гости. Идем смотреть! Винтовку не забудь, всякое может случиться.
Надя инстинктивно бросилась лицом вниз, на теплый дубовый пол.
Однако, ничего неожиданного не произошло. Когда мы, прыгая через несколько ступенек, прибежали вниз, оказалось, что надрывается Брюнхильда, пришедшая на работу. Теперь она была одета в длинное платье со стоячим воротничком, по-викториански закрывавшем горло. На голове небольшой белый чепчик, укрывающий сложенные «баранками» косы. Как потом выяснилось, наша дородная официантка напрочь позабыла вчерашнюю историю со пальбой, словно и не было господ в черных плащах и револьверного Роланда-стрелка.
Но за долю секунды до того, как упала, она сумела заметить: Пола жива и невредима. Она по-прежнему стоит на коленях и удивленно смотрит на Пьера.
И еще успела увидеть Надя: голова Стивена Макфарлина отчего-то вдруг дернулась как от сильного удара.
Представление называлось «Слон в посудной лавке». Точнее, не слон, а слонопотам. Парнишка, призванный следить за Эсмеральдой и ее мохнатым потомством, пунктуально явился утром отрабатывать полученные деньги. И то ли по глупости, то ли по добросердечию выпустил слонопотамшу из хлева погулять. Эсмеральда не замедлила воспользоваться случаем и нанесла визит в кафе. Слава Богу, войти внутрь у нее не получилось — мы отделались разбитой витриной, в которую Эсмеральда въехала всеми четырьмя бивнями и хоботом. Сейчас мальчик, попутно выслушивая брюнхильдины сентенции, пытался загнать слонопотама обратно, но почуявшая свободу громадная Эсмеральда резвилась во дворике, растаптывая клумбы с тюльпанами, выросшими ночью. Тут же бегал и Квазимодо. Парень рядом с нашей зверюгой выглядел просто клопом.
А тело его стало заваливаться навзничь.
— Она ж его растопчет, — озабоченно сказал Дастин, наблюдая за непринужденными эволюциями слонопотамши и мальчишки. — Да и черт с ним, он ведь не настоящий…
И еще в короткое мгновение, перед тем как упасть, она увидела: Пьер, выронив пистолет, бросается перед Полой на колени. А русский красавчик растерянно поворачивает автомат в его сторону. Игрек что-то выхватывает из-за пазухи. В его руке появляется пистолет. Херувим дергает свой автомат обратно, в сторону русских пленников…
Брюнхильда взялась за веник и начала выметать осколки витрины, заодно доложив, что послала человека за стекольщиком. Газеты уже доставили.
Все эти события запечатлелись в мозгу Надежды разом, будто они происходили одновременно – да так, наверное, и было.
Выпить утренний кофе и ознакомиться с прессой мы не успели. Нагрянули посетители. К калитке подъехала коляска с извозчиком, из ландо вышла пара — он в сюртуке и шляпе, дама — в скромном коричневом платье с турнюром. Гости аккуратно обогнули Эсмеральду, принявшуюся объедать плющ (я и не заметил сразу, что теперь Дом украшен плющом), а дама, проворковав: «Какая милашечка, Володя, посмотри…», мимолетно погладила усевшегося на крыльце слонопотамчика.
А дальше… Дальше Надя уже ничего не видела, потому что, повинуясь инстинкту самосохранения, она закрыла обеими руками голову и постаралась вжаться в пол.
Сказала она эти слова по-русски.
Но… Она слышала – она все хорошо слышала.
Вошли, сели за столик. Что-то заказали Брюнхильде. А я глядел на посетителей, и никак не мог вспомнить, где же я раньше видел невысокого рыжеватого мужчину с жиденькой бородкой…
Слышала, как прогремела короткая автоматная очередь. Слышала и удары пуль, попавших, кажется, в окно.
И тут же – раздалось еще два выстрела. Совсем рядом с нею.
Эти двое были только началом целого нашествия молодых, не очень молодых и совсем не молодых людей в сюртуках, пиджачных костюмах, жилетках, шляпах, котелках, цилиндрах и кепи. Одни победнее, другие побогаче, но в целом все выглядят обеспеченными бездельниками. Несколько решительных дамочек с горящим взором — яркий типаж вожака феминистской лиги или, на худой конец, активной лесбиянки. Бледненькие юнцы с локонами. Стервозного вида старые девы, которые тут же напустились на Дастина, обвиняя в том, что у нас «скатерти нечистые», хотя это было откровенным враньем и тетки скандалили только ради собственного удовольствия. Кстати, еще одна мадам приволокла с собой пуделька, который немедленно поднял ногу на входную дверь и натужно напустил лужу. Пришлось вытирать. Тухлоглазых старых дев очень хотелось накормить и побыстрее выдать замуж.
А потом – дикий, безумный выкрик. И – шум падения тела.
Но самое страшное заключалось в другом. В их разговорах. Как это ни ужасно, но наше кафе избрали местом сборища российские интеллигенты. Причем интеллигенты социал-демократического уклона. Квелый рассадник болтливых пустоцветов. Половина блестит своим интеллектом (импотентного вида господа и старые девы), другая половина показно поддакивает, а на самом деле изыскивает способ затащить кого-нибудь из присутствующих в кусты. Это если фигурально выражаться. Уж больно глазыньки блудливые.
На фоне звуков выстрелов Надежда все время слышала плачущий голос Пьера:
– О, Пола! О, прости меня! Видит бог, я не хотел!
Я заигрался с ними! Я хотел войти к ним в доверие. Я не успел доложить тебе, моя госпожа! Они опередили меня!
— Кто они такие? — по-английски спросил меня Дастин, после того, как одарил вином, пирожными и французскими булочками эмигрантский табун. — Никак не могу понять, о чем они говорят.
Они поймали меня сегодня! Они заставили меня!.. Прости!..
— Самое страшное зло мира, — обреченно вздохнул я. — Интеллигенты.
— Ах, вот как… — понимающе кивнул Дастин. — А эпоха?
Потом всхлипывания Пьера перекрыл спокойный голос Игрека:
— Судя по прикидам, конец XIX — начало ХХ веков, не позже. Интересно, что им здесь понадобилось?
– Все кончено.
— Что и другим, — справедливо заметил напарник, вскрывая очередную винную бутылку. — Пожрать и выпить. Расплачиваются, между прочим, французскими деньгами. Взгляни.
Надя подняла голову и увидела следующую картину.
На серебряной монете в пять франков красовалась галльская Марианна в чепце и надпись по ободу: «Республика Франция. 1898».
Выпустив пистолет, на полу, запрокинув голову, неподвижно лежит мистер Макфарлин. Вокруг его шеи на паркете разливается кровь.
Дима стоит рядом с Игреком. Тот, морщась, держит в руке опущенный книзу пистолет. У ног друзей лежит одетый в черную кожу херувим. Лица красавчика не видно, но отчего-то не возникает сомнений, что он – мертв.
Общество спорило все громче и безобразнее, ибо логика выдвигаемых в диспуте предположений всегда обратно пропорциональна количеству и градусности алкогольных напитков, потребленных диспутирующими. По залу летали словечки: «Почвенники размежевываются», «Плеханов, батенька, не прав категорически!», «Марксисты не имеют ничего общего с этим отребьем!», а лесбийского вида остроносая мадемуазель, которой больше подошли бы не длинное платье, а кожаные шортики, портупея и плетка, громко орала о восьмичасовом рабочем дне для женщин. Уверен, сама она не проработала в своей жизни ни одного часа. Старая дева в черном, неуловимо похожая на Блавацкую, чье сочинение я откопал вчера в библиотеке, возражала — мол, при социализме марксистского толка у мужчин и женщин обязательно должны быть равные права.
– Откуда? – коротко бросает Дима, кивая на Игреково оружие.
Я начал их узнавать — ничего сложного в том не было. Обращались они друг ко другу с непременным употреблением слова «товарищ», причем произносили его вкусно и гордо. Конечно, попробуй сейчас в России сказать что-либо подобное. Здесь не Россия, здесь Цюрих, поэтому можно пошалить. Товарищи были самыми разными. Товарищ Мартов. Товарищ Зиновьев. Очаровательного юношу с ресницами и локонами называли просто Ванюшей. Зазывали на чашку коньяка по окончании заседания. Знаем-знаем мы эти шуточки… Прибывшие раньше всех Владимир Ильич с Наденькой попивали кофе и я едва подавил искушение взяться за аптечку и сыпануть им слабительного. Лев Давидович потрясал гривой темных спутанных волос и громыхал цитатами. Товарищ Инессочка (красивая баба, между прочим. С чего вдруг генеральская дочка записалась в революционерши?) хищно отстреливала мужчинок глазками. В общем, так себе party. Без претензий. И как только они умудрились причинить обструкцию Российской империи в 1917 году?
– У настоящих мужчин всегда два пистолета, – усмехается Ифек.
С зубовным скрежетом и стоном я вернулся к стойке, терзаемый острым желанием попросить Дастина выставить всю эту гопу вон. Не потреплю большевистской заразы во вверенном мне кафе-шантане! Дастин только посмотрел страдальчески и буркнул: «Бездельники», неизвестно кого имея в виду. Ну не нас же?
А Пола стоит неподвижно, выпрямившись во весь рост.
В продаже у Дастина имелись тонкие английские сигары, я свистнул две штучки из коробки и пошел на крыльцо — перекурить. Далее слушать разговоры о марксизме я просто не мог. И как почтенным господам-товарищам не надоедает эта пустенькая болтовня?
У ее ног скорчился на коленях Пьер. Его лицо уткнулось в колени Полы, руки обнимают ее бедра. Его плечи сотрясаются от рыданий.
Комплекс отсюда просматривался великолепно — почти безграничное, ровное, как бильярдный стол, поле. Дорога желтого кирпича теперь проходила точно по центру постройки, рассекая Комплекс надвое, и где-то далеко, километрах в четырех, по ней двигалась темная колонна. Не бронетехника, это точно. Скорее всего, кавалеристы. Подождем, посмотрим.
Пола легонько ерошит волосы Пьера и приговаривает:
Я уселся на травку возле калитки и, пуская струйки сладкого дыма, начал наблюдать. Головной отряд выбрался на холм и по кирпичу загрохотали лошадиные копыта. Буденовки, длинные шинели, древние винтовки Мосина. Знамя, конечно же, красное. С буквами «Р. С. Ф. С. Р.», выстроившимися в квадратик. Первая Конная, не иначе. Вон у командира усищи какие. Небось сам Семен Михалыч Буденный. Если зайдет, придется поить со скидкой. И не вином, но водкой. А лучше — «балтийским чаем». На стакан водки — две чайных ложки кокаина. Как классик прописал. Но имеется ли в наших припасах кокаин?
– Все хорошо, Пьер. Уже – все хорошо. Все кончилось.
Рядом остановился какой-то тип комиссарского вида, посмотрел на Дом, на меня, снова на Дом. Злобно прокричал, что с буржуями давно пора кончать, и пригрозил экспроприацией. Это во всеуслышание. Потом нагнулся с седла и тихо спросил, нет ли у меня лишней папироски. Я молча встал, отдал ему вторую сигару и побрел обратно к веранде, показав вслед комиссару вытянутый средний палец правой руки.
Меня окликнули. Повернулся, холодея. Думал, что комиссар заметил мой неприличный жест и сейчас прикажет расстрелять. Выведут куда-нибудь в овражек и пустят в расход именем мировой революции.
Ничего подобного. Сквозь решетку калитки на меня смотрел мальчишка лет, наверное, четырнадцати. В одежде — ничего экстраординарного. Тинэйджер в походе. Но на фоне комиссаров в пыльных шлемах смотрится дурацки.
Эпилог
— Эй, мистер! — говорил парень на английском, только не на классическом, как Дастин, а на «американском английском».
НАДЯ МИТРОФАНОВА
— Чего?
Спросонья Наде казалось, что американское утро ничем не отличается от российского: сквозь неплотные шторы билось солнце, под окном газовали машины, и так сладко спалось, что не хотелось выбираться из-под одеяла. Надя, традиционно подремав и понежившись, наконец вылезла из постели и пошлепала в ванную набирать воду для кофе. Часы показывали: время покопаться у нее еще есть.
— Я тут ищу одного человека… Мистер, вы меня слышите?
Полуянов с утра пораньше отправился \"по делам\".
— Тут все кого-нибудь ищут, — вздохнул я, подходя поближе. — Кто смысл жизни, кто Темную Башню…
Насчет его дел Митрофанова иллюзий не питала – наверняка расслабляется где-нибудь в зачуханном баре. Ну и пусть расслабляется. Алкаш. Без него спокойнее.
— Как вы сказали, сэр? — насторожился юный визитер. — Темную Башню? Значит, вы знакомы с Роландом?
— Ага.
…Все происшедшее три дня назад в особняке у Полы Шеви теперь казалось Наде сном – дурным сном. И в этом сне перемешались: бесконечное стояние на коленях под дулами пистолетов… Два недвижимых тела – мистера Стивена Макфарлина и русского херувима Николая, – что раскинулись на полу гостиной миссис Шеви… Кровь, растекавшаяся по полу, и бессвязные рыдания Пьера… Резкие звуки полицейских сирен: все ближе, ближе, ближе…
— Он у вас? У вас в… ресторане?
А потом: многочасовой допрос – его вели с Надей наедине двое рослых детективов… Помнился адвокат с мягкими манерами доктора Айболита (потом выяснилось, что за услуги этого лучшего в Степлтоне защитника по уголовным делам миссис Шеви платила по тысяче долларов в час)…
— Нет. Роланд ушел к побережью вчера вечером. Тебя искал. Ты, наверное, Джейк?
И – зал американского суда, предварительное слушанье и вердикт судьи: \"Невиновны! Убийства совершены в порядке самообороны!\" – и деревянный стук молотка по столу…
— Точно. Направление не укажете?
А затем – толпа репортеров, что \"ждала их пятерых (Полу, Пьера, Игрека, Диму и Надю) на ступенях суда..\';
— Ты бы зашел, перекусил…
Бесчисленные фотовспышки, слившиеся в сплошной магниевый свет, телекамеры, протянутые к ним десятки микрофонов и монотонный голос адвоката: \"Без комментариев! Без комментариев!\"… И пара служителей суда прокладывает им путь в толпе – к спасительной машине…
Джейк решительно помотал головой, отказываясь. Спешил. Я показал на дорогу и кивнул в сторону саванны.
Обо всем этом не хотелось вспоминать. Как всегда, когда в ее жизни случались события, вызывающие сильные эмоции, Надя решила: \"Я разберусь во всем позже.
— По-моему, он отправился туда. Видишь кавалерию? Попроси, подвезут.
Потом\". Так было легче жить, и когда наступит это \"потом\", она не знала.
— Спасибо! — Джейк, не прощаясь, выскочил на кирпичный тракт, подумал и поднял большой палец в жесте автостопщика. Что характерно, сработало — остановилась тачанка с пулеметом. Джейк перекинулся несколькими словами с возницей, договорился, залез и уехал. Надо полагать, к Темной Башне. Тусовка у них там, что ли, намечается? Или ежегодный фестиваль для пациентов психиатрических больниц? Тогда и нам туда прямая дорога.
Вот и сегодня с утра она неспешно прихлебывала кофе, закусывала резиновыми американскими чипсами.
Полуянов пытался приучить ее заказывать по телефону пиццу и пончики, но Надя к американскому стилю – just call and order! <Просто звони и заказывай! (англ.).> – не приспособилась. Смущало ее общение с посыльными-рассыльными, лучше уж спокойно погрызть чипсов, без всяких заказов.
Впрочем, в этом мотеле все равно никакого покоя.
Едва Надя покончила с кофе и направилась в ванную умыться и причесаться, как в дверь застучали. Она взглянула на часы – только половина одиннадцатого, а Полуянов обещал зайти за ней в двенадцать. \"Не открою! Достали!\" – малодушно подумала Надя и затаилась на постели.
Стук повторился. Из-за двери донеслось: \"Would you please open!\" <Пожалуйста, откройте! (англ.)> \"Фигушки\", – ответила про себя Митрофанова. Она никого не ждет и открывать – нечесаная и неумытая – не собирается.
Однако в дверь все стучали и стучали. Голос просил открыть все жалобней и жалобней. \"Черт бы с вами!\" – подумала она и вскочила с кровати.
Глава 3. Работники ножа и топора
– Кто? – строго спросила через дверь.
Eжеутренний доклад Навигатора не принес ничего утешительного. Бесовство продолжалось с удвоенной силой. В ночь с 14 на 15 апреля прямиком на поверхности Комплекса развернулось ожесточенное танковое сражение, вроде как на Курской дуге. Грохот стоял неимоверный. Возле Дома разорвалось несколько снарядов, выбив нам стекла (правда, утром пришел стекольщик и все отремонтировал) и насмерть перепугав Эсмеральду. Километрах в полутора к западу наземь грянулся подбитый американский стратегический бомбардировщик «Б-29» — здоровенный, сигарообразный, с четырьмя винтовыми двигателями. Часть экипажа, успевшая выброситься с парашютами, приземлилась у нас во дворе, но, к счастью, ломиться в Дом среди ночи они не стали и вскоре были подобраны военной полицией на джипах «виллис».
– Служба экспресс-почты, – ответил с акцентом тонкий мальчишеский голосок. Надя приоткрыла дверь, не забыв накинув цепочку.
Эта была последняя ночь, посвященная началу и середине ХХ века, и Хозяин решил отметить закрытие темы с максимально возможной помпой. Наверняка подумав, что будет очень остроумно показать нам последние дни Второй Мировой, Оно учинило уже упомянутое побоище с использованием бронетехники, артиллерии и авиации, а завершило спектакль…
Из-за двери ей чуть не в пояс поклонился парнишечка-азиат в форме: то ли кореец, то ли японец.
— Это уже перебор! — орал Дастин, пока мы валялись на полу, закрыв головы руками. Мои часы показывали половину пятого утра. Из разбитых окон в комнату вливался густой сочный грохот вкупе с болезненно-оранжевым светом, постепенно меркнущим. — Да сколько же можно такое терпеть! Он окончательно свихнулся!
– Вам письмо, мисс, – сказал он, еще раз поклонившись. Протянул сквозь отверстие в двери планшет с документами. Показал, в очередной раз согнувшись в поклоне, где следует расписаться. Она поставила две закорючки, и паренек передал ей изящный конверт.
Как нельзя более согласен. Хозяин не нашел ничего умнее, как взорвать в саванне хиросимскую атомную бомбу, чему мы и стали свидетелями. Взрыв произошел довольно далеко, но все равно — мы, стоя на балконе и созерцая ночную битву, едва не ослепли от вспышки. Конечно же последовала ударная волна, едва не сокрушившая Дом, а я с ужасом подумал, что дозиметр на ручном хронометре лучше не включать — зашкалит.
– Приятного дня, мисс! Всех вам благ! – залучился благожелательностью парнишка.
Однако с утра никаких последствий взрыва отмечено не было. Снова пусто и тихо. Из персонажей заявилась только неизменная Брюнхильда и мальчик по имени Ханс, продолжавший надзирать за слонопотамами. Вчера я переборол сам себя и все-таки попробовал молоко Эсмеральды, оказавшееся вполне приличным и вкусным, только слегка жирноватым, как сливки. Окажись у нас сепаратор — мороженое бы делали.
Надя даже не успела сообразить, следует ли ему давать на чай или нет, а когда решила, что следует, – того и след простыл.
Удивительное дело: до середины дня никаких гостей не было, не считая стекольщика. Дом не менялся, Брюнхильда прибиралась на кухне, мы с Дастином изучали свежие газеты, на этот раз датированные апрелем 1814 года. Французские и немецкие. Заголовки сообщали, что армия императора Наполеона разбита при Ватерлоо.
Она захлопнула дверь, повертела в руках письмо.
— Боюсь, — поднял глаза Дастин, — теперь нас ждет погружение в историю наполеоновских войн.
Да, в самом деле письмо – но какое! Конверт плотный, кремовый, мерцающий – будто в бумагу вплетены крошечные жемчужинки. Изящный герб, благородные виньетки и золотые уголки его смотрятся в убогом интерьере мотеля как послание с другой планеты. Планеты по имени Красивая Жизнь.
Он оказался прав лишь частично.
Кроме штемпеля экспресс-почты, других помет на конверте не имелось – за вычетом того, что в графе \"адресат\" каллиграфическим почерком было выведено:
Когда окончательно стало ясно, что гостей не предвидится, мы отправились гулять. Посмотреть, как там Комплекс и что осталось после танкового сражения.
\"Ms. Nadya Mitrofanova\".
Практически ничего. Только стоял неподалеку от нашего аварийного выхода одинокий подбитый «Тигр» с опущенным к земле дулом и дыркой в броне. И все. Более никаких следов. Ни воронок от разрывов, ни отпечатков гусениц, ни гильз или неразорвавшихся снарядов. Километрах в полутора от «Тигра», непосредственно на поверхности Комплекса лежала на боку дизельная подводная лодка U-406 с разорванным взрывом торпеды бортом. Как и почему она здесь оказалась — уму непостижимо.
Ножичка для вскрытия писем – как, впрочем, и иных почтовых принадлежностей – в бедном номере не нашлось. Надя не поленилась снова набрать воды, включить кипятильник и отпарить конверт над стаканом кипятка – не рвать же такую красоту!
Внутрь Комплекса мы заходить не стали — Навигатор отсоветовал. Сегодня по всем уровням бродили совсем уж необычные персонажи, явно обладавшие сверхъестественными способностями. Поразмыслив, Навигатор сообщил, что, по всей видимости, в дело запущены обитатели древних мифологий. Какие-то боги, герои и прочие нимфы, ныне активно выясняющие отношения меж собой на подземных этажах.
На колени выпал листок плотной бумаги. Тот же каллиграфический почерк, что и на конверте, – но, кажется, писано все не от руки, а, распечатано на дорогом принтере (эх, ей бы такой!).
— Пора обедать, — заявил Дастин, сунул руки в карманы и, насвистывая «Боже, храни короля», зашагал вверх по дороге к Дому. Повлиять на ход событий мы все равно не могли, оставалось лишь ждать новых сюрпризов и приключений.
Дорогая Надя! Я была бы несказанно рада, если бы изыскали возможность нанести мне визит – скажем, сегодня, около полудня. Я пришлю за вами машину в половине двенадцатого. Если в это время Вы будете заняты, пожалуйста, сообщите – и мы перенесем встречу на любой удобный для Вас час или день.
Пока мы дышали свежим воздухом, Дом преобразовался в темное деревянное строение под дранковой крышей и с решетчатыми окнами, затянутыми почему-то слюдой. Дворик с клумбами исчез, внутри ограды появились новые строения и обитатели. Левее Эсмеральдиного хлева теперь высилась бревенчатая конюшня, стояли какие-то бочки, дрова лежали в поленнице, рядом громоздились грубоватые козлы. Колодец с деревянным венцом. Перед крыльцом разлилась мутная лужа, в луже купалась откормленная грязнющая свинья. Судя по всему, трактирная обстановка сохранилась — над входом болталась вывеска со знакомой готической надписью «У Дастина» и намалеванным изображением котелка.
Искренне Ваша,
Бедные мы, несчастные. Даже и представить себе было невозможно, какая веселуха нас ждет впереди.
Пола Шеей.
Брюнхильда переоделась. Ее новое облачение было пошито из крашеной тонкой холстины, пышные юбки, рюшечки-оборочки и невыразимой глубины декольте — все, что не поместилось в лиф (а не поместилось много), Брюнхильда оставила для всеобщего обозрения. В общем, переход от суровой готики к легкомысленному Ренессансу.
Надя перечитала письмо раз, другой – и кинулась в ванную. Нужно успеть хоть как-то привести себя в порядок! А Дима – подождет!
— Знаешь, — доверительно сообщил Дастин, осмотрев нашу валькирию, — я почему-то совершенно не воспринимаю ее как женщину… Она конечно тетка хорошая, но я все-таки предпочитаю тощих. И чтобы IQ был больше размера бюстгальтера, а не наоборот…
* * *
— Ты бы не трепался лишний раз, — усмехнулся я. — А то ведь рано или поздно тебе обеспечат мечту всей жизни. И будешь маяться, гадая, настоящая она или нет.
Лимузин, присланный от Полы Шеви, поразил не одну Надю. Портье, надменный прыщавый американец, самолично выскочил на подъездную дорожку и быстренько оттеснил в рецепшн ни в чем не повинного янки, который выгружал чемоданы из потрепанного \"Доджа\".
Приняли хозяйство. Любые признаки цивилизации отсутствовали тотально, кроме, естественно, коммуникаторов. Дерево, глиняная посуда, шандалы со свечами. В историческом кино такими шандалами обычно кого-нибудь лупят по голове во время кабацкой драки. Стекла очень мало — только разноцветные графины. Пиво налито в бочки, донышки которых украшены бронзовыми краниками. На стенах вместо пейзажей — сильно повытертые гравюры на толстой бумаге и ржавое оружие. Топоры с зацепами, конные палаши, пистолеты со сломанными замками. Мушкетерщина. Именно в этом смысле я и высказался.
Вытянулся перед роскошным автомобилем, словно рядовой на плацу. Очевидно, подобных машин здешний мотельчик еще не видывал. Надя, скромно стоявшая у входа, проворковала: \"Это за мной!\" – и не сдержала довольной улыбки, когда портье бросился отворять перед ней лакированную дверцу \"Кадиллака\". Впрочем, его освободил от сей обязанности водитель лимузина. Он слегка оттеснил ошеломленного рецепциониста, снял фуражку, отворил дверцу и лучезарно поприветствовал Надю: \"Добро пожаловать, мисс!\"
— Нет, при чем здесь мушкетеры? — задумчиво ответил Дастин, пожевав губами. — Раньше. Незначительно раньше, лет на пятьдесят — семьдесят. Все равно точнее не сказать. Дождемся гостей — выясним.
Она шмыгнула в кожаный салон. Шофер занял свое место. Лимузин неслышно и неощутимо тронулся с места, а водитель (похоже, через интерком) поприветствовал гостью: \"Здравствуйте! Дорога займет двадцать минут, напитки справа от вас, в баре, пульт от телевизора – слева… Устраивает ли вас температура воздуха в салоне?\"
Гости не замедлили явиться, причем явление состоялось с шумом, треском и грохотом.
Дорога вновь обогатила мир военной техникой. Только теперь мимо нас двигался полк настоящих ландскнехтов. Громыхали на кирпичах деревянные колеса здоровенных пушек, ржали лошади, слышался хохот, с фургонов свешивались какие-то немытые красотки… Часть этого отряда и завернула к нам на двор.
Надя молча кивнула. Она изо всех сил старалась не покраснеть и не растеряться. Душка-шофер, кажется, почувствовал ее смущение и сосредоточился на дороге.
— Принимайте постояльцев! — ретиво заорал предводительствующий. Детинушка ростом под два метра, с буйной рыжей бородищей. Одежда превесьма эклектичная, видимо, нацепил на себя все, что сумел стащить. Камзол с рукавами-буфами, широкие штаны с разрезами, кожаный пояс, за который заткнут пистолет. Шляпа с потрепанным пером. На плече — мечуган. По-другому и не скажешь. Не оружие, а стальная полоса в рост человека с длинной вычурной рукоятью, зазубринами на лезвии, вдобавок украшенном чернением по металлу. Дорогая, наверно, штуковина.
Лишенная его внимания, Надя довольно ловко наполнила хрустальный бокал апельсиновым соком и, успокаивая себя, подумала: \"М-да, Пола, кажется, вознамерилась меня поразить… Ну и флаг ей в руки! В конце концов, интересно же! Меня поражать еще никто и никогда не пытался…\"
Митрофанова старательно сохраняла равнодушную мину и спокойно реагировала и на въездные ворота, бесшумно растворившиеся перед лимузином, и на живого страуса, перегородившего подъездную дорожку (водителю пришлось мигать наглой птице фарами), и на мистера Пьера, ожидавшего на крыльце и рванувшегося к автомобилю с жизнерадостным: \"Добро пожаловать, мисс Надья!\"
За бородачом прибыли три фургона и две пушки, влекомые лошадьми. Человек пятнадцать ландскнехтов. Рожи самые продувные. Несколько девок, детишки, гуси в клетках… Где же они у нас разместятся?
\"Понты корявые, – мысленно процитировала она Полуянова, проходя в сопровождении Пьера через мрачно знакомую ей гигантскую гостиную. – Но чего хочет от меня Пола? Признаться, что соблазнила Димочку?
— Э-э… Здравствуйте, — выдавил я, пытаясь придать голосу хоть капельку радушия. — Вы у нас кто?
Повиниться за него?.. Чушь! Не будет никогда этого! Да и в чем ей виниться? Мы с Димой друг другу – никто. Не муж с женой, не любовники, а всего-навсего – друзья.
— Мы у вас Тифенбахский полк аркебузиров, — развязно сказал главный, одним прыжком взобрался на крыльцо и панибратски хлопнул меня по плечу тяжеленной ладонью. — Ты, дружок, не бойся. Мы люди тихие, мирные, мухи зазря не обидим.
Две девки у фургона в это время передрались.
И даже не друзья, а так – товарищи по детским играм…\"
— Пожрать найдется? — гудел мужик с мечом. Вредным он мне не показался, скорее, простой, как угол стола. — Я — Альбрехт фон Цорн из Штутгарта. Это — мои парни. Мы к полку недавно пристали, раньше на вольных хлебах пробавлялись. Знаешь, как нас в Баварии прозвали? «Черная Свора»!
И расхохотался, будто поразил меня невесть какой шуткой.
Миллионерша ожидала Надю в зимнем саду Едва заслышав шаги, она поднялась ей навстречу. Пола улыбалась. Солнце и позолоченный залив совместными усилиями били в безразмерные окна. Огромная, как зал отечественной истории в их библиотеке, комната была практически пуста: только по стенам, крашенным в белое, вились кучерявые, незнакомые Наде цветы, а подле окна помещался стеклянный журнальный столик. Сидячие места казались ужасными: кресло, с которого встала Пола, со странным хрюком скукожилось и превратилось в глыбину неопределенной формы. Второй такой же уродец стоял по другую сторону столика.
— Все ясно. Влипли по уши, — обреченно сказал Дастин. — Тридцатилетняя война. Зададут они нам жару… Тео, постоянно носи оружие с собой.
– Добро пожаловать, Надя, садитесь же! – тепло улыбнулась ей Пола.
* * *
Митрофанова на всякий случай подождала, пока миллионерша подаст ей пример, и только потом опасливо опустилась в непонятное кресло – впрочем, оно тут же приняло форму <ее тела и приятно обволокло мягкостью и теплом.
О Тридцатилетней войне я помнил мало, только из стандартного курса истории. Началась она вроде бы 1618 году, закончилась знаменитым Вестфальским миром примерно в 50-х годах XVII века, основная причина — религиозная нетерпимость между католиками и протестантами. Еще я знал, что фактически это была «первая мировая война», в которую была вовлечена вся Европа и колонии, что привело к массовому голоду, эпидемиям и истреблению половины населения материка. Эпицентр конфликта плавно перемещался из страны в страну, порождая и после Вестфальского соглашения новые столкновения, зацепил даже Россию в виде Семилетней войны… В общем, воевали почти целый век.
Надя терпеливо вынесла уже привычный американский ритуал: \"Что будете пить? Сок, какой именно? Со льдом или без?\" – и дождалась, покуда толстая негритянка в белоснежной наколке прикатит сервировочный столик. Надин сок был, разумеется, свежевыжатый. Поле подали странный коричневатый напиток – Митрофанова уловила запах спиртного (Ром? Виски? С утра?).
Если человек чего-то не знает, он первым делом обращается к справочным материалам. Именно поэтому я оставил Дастина самостоятельно разбираться с новоприбывшими, поднялся на второй этаж, нашел коммуникатор и вызвал Навигатора.
Наконец негритянка убирается восвояси, сделан первый глоток, миссис Шеви снова улыбается и неожиданно выпаливает:
Компьютер не сообщил ничего нового. Вывалил на меня кучу исторических, экономических и политических обоснований Тридцатилетней войны, перечислил какие-то имена, даты сражений, заодно добавив к этому список литературы и фильмов на указанную тему.
– Надя, я хочу вам помочь!
— Я тут кое-что придумал, — заметил в связи с тем Навигатор. — Если ты хочешь получать визуальную информацию, наведайся в Комплекс, найди приличный монитор на жидких кристаллах, затем установи его в Доме и подключи к коммуникационному устройству. Тогда я смогу транслировать на монитор необходимые файлы из базы данных.
Ледяной сок обжег горло.
— Вполне разумное предложение, — согласился я. — Пожалуй, так и сделаем. Что-то не нравятся мне нынешние гости. Если прежние являлись только ради обеда и выпивки, то эти уроды явно собираются зависнуть у нас надолго.
– Помочь? Мне? В каком смысле?
— Спустись вниз, — в голосе Навигатора вдруг зазвучали нотки обеспокоенности. — Кажется, они обижают мистера Роу.
– В самом прямом, – Пола внимательно смотрит ей в глаза. – Я знаю, что сейчас происходит в России. Нестабильность, безработица, безденежье. И жизнь по совершенно особым, волчьим законам. Порядочному человеку – такому, как вы, – преуспеть в таких обстоятельствах практически невозможно…
— О, Господи!
Надя, покраснев (а ведь так старалась держать лицо!), громко звякает стаканом о стеклянную поверхность столика. Выпаливает:
Я вспомнил, что забыл свою винтовку под трактирной стойкой, а посему мгновенно извлек пистолет из кобуры, хлопнул дверью нашей с Дастином комнаты и кубарем скатился по лестнице в главную залу.
– Благодарю вас, Пола, но я ни в чем не нуждаюсь.
Стайка девиц жалась в уголке, бородачи-ландскнехты, окружив свободное пространство, громко и жизнерадостно ржали, видимо, наблюдая за дракой. Матерясь, я растолкал гостюшек локтями (никто не обиделся) и тотчас понял, что попал к самой кульминации спектакля. Наконец-то долгие тренировки Дастина себя оправдали. Мой напарник увлеченно возил одного из солдат Альбрехта фон Цорна мордой по дощатому полу, цедя сквозь зубы:
Ну-ну, дожили до американских подачек!
— Мистер, мама никогда вам не говорила, что воровать нехорошо?
Пола ласково накрывает ее руку своей и улыбается – чарующе, призывно. Ладонь у миллионерши мягкая и сильная, ее прикосновение приятно, миссис Шеви легонько поглаживает пальцами Надину руку… Митрофанова взглядывает миссис Шеви в глаза – и видит в них жаркие огоньки Она вздрагивает. Боже, только не это!
«Мистер» извернулся, каким-то чудом вырвался из цепких рук Дастина, поднялся на ноги и попробовал было ударить напарника, но не тут-то было — Дастин впечатал ему кулачищем точно между глаз, незадачливый вояка воспарил, устремился к стене и сполз по ней на пол в состоянии бессознательном.
Похоже, что Пола.., что Пола – ее хочет! Она соблазняет ее! \"Ой, дура я! – мысленно вздрагивает Надя. – Сама, по собственной воле, приехала в гости к этой похотливой, безумной сучке?! Бежать, бежать прочь из этого сумасшедшего, дорогого, голого дома!\"
— Еще кто-нибудь желает? — нахмурив брови, рявкнул Дастин, обводя суровым взглядом наших волосатых постояльцев. — Тогда попрошу… Первое условие пребывания в моем доме: не воровать! Второе: с вещами обращаться аккуратно! Третье: если захотелось отлить — делать это не на крыльце, а в будке, которая стоит во дворе! Четвертое: к служанке не приставать! Пятое: драться опять же во дворе, а не крушить мебель!
Надя резким движением вырывает руку из-под ладони Полы.
Ландскнехты восхищенно внимали, а рыжий фон Цорн прямо-таки расплылся в одобряющей улыбке.
Та, не смутившись, смеется:
— Вот и я о том же, — прогудел герр Альбрехт. — Удивительное дело — первый раз в жизни вижу трактирщика, который умудрился повалить нашего забияку Густава! Уважения достойно! Так, парни, слышали, что сказал господин хозяин? Девку не забижать, вон своих полно. Столы не ломать и вообще… Ясно?
– Надя, простите меня! Я – идиотка. Ненормальная американская идиотка! Вы решили, что я хочу с вами… – она кокетливо улыбается, – переспать?
Напряжение спало. Фон цорновы красавчики то недовольно, то восторженно гудя, расселись, Брюнхильда под командованием Дастина принялась разносить кружки и тарелки с холодным мясом, а командир бесшабашной оравы поманил меня пальцем.
Надя, покрасневшая и сердитая, бурчит:
— Ты, наверное, помощник хозяина? — деловито спросил фон Цорн. Его жуткий меч теперь стоял в углу, рядом со стойкой. — Родственник?
– Ничего я не думаю…
— Помощник, — коротко согласился я. — Надо чего?
– Надя, выслушайте меня. И, пожалуйста, не перебивайте. В первую очередь скажу – соблазнять вас я не собираюсь. Мое предложение заключается совсем в другом…