Он чуть заметно поежился.

– Я как раз серьезен. Мы ведь все равно живем вместе; плюс к этому страховка, налоги, да еще ребенок вот-вот появится, и тогда, я думаю…

– Постой, – вытянула я пятерню.

Фин знал, что я поклялась замуж больше никогда не выходить. Одно время – не так давно – я была помолвлена, но это плохо кончилось. Прахом пошел и мой предыдущий брак. И вот теперь требовать его от меня, да еще с таким апломбом…

Засвиристел мой факс.

Фин, пользуясь возможностью прервать глазной контакт, подобрался к выползающей наружу распечатке, прочел шапку заглавной страницы и нахмурился.

– «Эндрю З. Томас». Джек? Ты ведь обещала мне, что бросишь это дело.

– Я обещала отправиться в Женеву. А бросить дело – нет.

Сокрушенно мотнув головой, он хлопнул себя по бокам.

– Да я даже не об этом деле. Я вообще обо всем. Ты же собиралась устраниться из полицейской работы навсегда. Но не успела снять форму, как уже снова занялась, черт возьми, тем же самым. Как будто и не уходила.

– Ну извини. По-твоему, я виновата, что меня преследует какой-то психопат?

– Нет, это ты извини, что мне есть до тебя дело.

Он тронулся к двери, но не дойдя, остановился.

– И что, Джек, это так и будет длиться до бесконечности? Если даже Лютера поймают или прихлопнут, то все равно ведь найдется еще одно дело, которое лейтенанту Джек Дэниэлс край как надо раскрыть и довести до конца.

– Фин, мне за это платят. Я сейчас работаю с Гарри. Частным детективом. И у меня это неплохо получается.

– Когда-нибудь тебя это убьет, ты понимаешь? А я не хочу этого видеть.

– Тебя никто не принуждает. Можешь хоть вообще уйти.

Все-таки подловато говорить это тому, кто только что сделал тебе предложение руки и сердца.

– Ого. Интересно, каково оно: чувствовать себя президентом соединенных гадючьих штатов?

Опа.

– Я думала, у нас есть границы, Фин. Красные линии. Ты не просишь меня перестать быть собой. Я не лезу к тебе с просьбами, чтобы ты завязал со своими не вполне законными делишками…

– Ах как мило с твоей стороны. Ну просто очень мило.

– А еще ты не просишь меня о замужестве. Так мы с тобой договаривались. Разве нет?

– Кушай свой сэндвич, – сказал мне Фин и вышел. Поговорили.

Даффи, посмотрев на меня собачьи-грустным взглядом, поплелся за ним.

Несколько секунд я себя ненавидела, а затем подкатилась на кресле к факсу и проворно прочла свиток из страниц, присланных мне агентом по факсу. Ничего кардинально нового я в них не обнаружила, кроме того что Вайолет Кинг жила, по всей видимости, в Пеории, то есть примерно в трех часах езды от меня. Поедая сэндвич, я прикидывала, что лучше – нанести ей персональный визит или ограничиться звонком – когда на тарелке под свиными ребрышками вдруг обнаружилось кольцо с самым крупным из когда-либо виденных мною бриллиантов.

Твою мать…

Я тут же поднялась, понимая, какая я все-таки была стерва, и прошлепала в гостиную как раз в тот момент, когда за окном по дорожке причаливал Гарри Макглэйд, а со двора в своем «Форде» отчаливал Фин, прямо через мой газон.

Я позвонила ему на сотовый, но он не взял трубку. Слезы брызнули быстро и бурно.

Я все еще рыдала, когда в дом, сняв дверь с сигнализации, вошел Макглэйд. Даффи, которого, по всей видимости, не пустили в «Форд», накинулся на него и, цокая когтями, приплясывал, виляя хвостом.

– Что это с Фином? Вид у него кислый. Твоих рук дело?

– Перед тобой… – шмыгнув носом, ответила я, – президент гадюк.

– Да ну. Гадючности в тебе и впрямь последнее время прибавилось. Но я бы не назвал тебя президентом гадюк.

– Спасибо, Гарри.

– Ты скорее властительница вселенной гадюк.

Я прошлепала на кухню и ухватила коробку с салфетками. Пустая.

– Или нет: лучше Годзилла. То есть здоровенная такая гадючина, что топает через города и топчет гадючек помельче.

В поисках салфеток я огляделась и увидела на столешнице Мистера Фрискерса. Он на меня шикнул.

Тогда я утерла себе нос рукавом и повернулась к Макглэйду:

– Слушай, а давай съездим с тобой в Пеорию?

– Ого. Не, мне нельзя. «Тесла» без подзарядки только двести миль потянет.

– Можно на моем поехать.

– А зачем тебе в Пеорию? Там что, какой-то конкурс гадючьей красоты? Хотят выбрать себе королеву в лице тебя?

– Да черт тебя побери, Макглэйд! Хватит уже!

Мистер Фрискерс, похоже, срезонировал с моими чувствами и с грозным шипением метнулся на моего партнера; секунда, и он прицепился к его груди. Макглэйд попытался его отодрать, но ход оказался заведомо ошибочным: кот прицепился еще сильнее.

Пес Даффи, возбужденный общим гвалтом, подбежал и прикусил Макглэйда за ногу.

Я завопила на Даффи, взглядом ища брызгалку, которую обычно применяю, когда Мистер Фрискерс ведет себя несносно. Она лежала возле раковины пустая (кот несносен большую часть времени).

– Слова о гадюке беру назад! – взмолился Маглэйд. – Спасай меня!

Я потянулась дать шлепка Даффи. Тот с опечаленным взором обдал струей брючину Гарри.

– А-а! Лучше бы он меня укусил!

Между тем я схватила Мистера Фрискерса за загривок и крутнула. Тот отцепился от Макглэйда и попробовал напуститься на меня, но я вовремя его выпустила. Тогда он шлепнулся на пса. Далее произошло то, что можно назвать «родео на бассед-хаунде».

Пес взвыл и кругами понесся по кухне, а кот сидел, припав к нему, как матерый жокей.

– Я истекаю кровью, – подвывал Макглэйд. – Это ж моя новая рубаха. У тебя есть пятновыводитель?

В то время как он расстегивал рубашку, Даффи начал взбрыкивать, но короткие кривые лапы не были для этого приспособлены. Мистерс Фрискерс шипел и плевался, остервенело цепляясь за своего импровизированного коня и лупя глаза так, что того гляди выскочат. В итоге Даффи из-за своих мятущихся ушей не разглядел холодильника и на всем скаку в него влетел. Буммм.

Скачка таким образом прервалась, а Мистер Фрискерс с коня сиганул обратно на Макглэйда и вцепился как раз в тот момент, когда тот обнажил под рубашкой грудь.

– Соски́! – провопил он. – Мои соски, а-а!

Даффи, возбужденный сумятицей, подбежал и ухватил зубами ногу Макглэйда.

– Блин, цапнул за то же место! Лучше бы он меня обоссал!

Я выхватила из-под раковины еще одну брызгалку и обдала из нее всех троих, чтобы расцепились.

– А-а-а! Вы что, охренели?! Джек, жжется!

До меня только сейчас дошло, что я по недогляду схватила бутылку древесного уксуса, которым полирую окна.

Даффи с Мистером Фрискерсом были внешне в полном порядке, и только Макглэйд лупил себя в грудь так, будто и в самом деле горел:

– Ты бы уж лучше солью меня притерла, – причитал он, – и лимонным соком взбрызнула!

– Ой, извини, – выдавила. А настроение улучшилось. Причем намного.

Видеть муки Макглэйда удовлетворяло моим низменным инстинктам.

– Ооо! Ааа! Мать Христова Богородица и Бог наш Иисус, жжется-то как! А, ч-черт! Всё, нет больше у Макглэйда сосков! Отхреначили!

На всякий случай я посмотрела на Мистера Фрискерса: не жует ли чего или лапками перекидывает. Он как-то раз два часа пулял по дому горошину от «скитлс»: если коричневая, то действительно похоже на сосок.

К счастью, сосков Макглэйд не лишился. Их просто покрыло кровью, и он перестал их видеть. Я дала ему кухонное полотенце и послала в ванную помыться. Даффи я заперла у себя в комнате и подтерла за ним лужу.

– Возможно, швы понадобятся, – вещал через дверь ванной Макглэйд. – Тебе к доктору, часом, не надо?

– Мне нет.

– Зря. Слушай, а если я подхвачу инфекцию?

– Уксус, он же, наоборот, должен все продезинфицировать, – сказала я, без особой, впрочем, уверенности. Хотя почему бы и нет. Если жидкость щиплется, значит, наверное, уничтожает микробы.

– Ну и питомцы у тебя, не приведи господь. Рубашка свежая есть?

– Там стенной шкафчик, возьми что-нибудь у Фина.

Я возвратилась в кабинет проверить, как там Даффи: он с довольным видом облизывал те места, где я оставила сэндвич и ребрышки.

Мой сэндвич с ростбифом и свиные ребрышки…

– А ну сидеть! Сидеть, дурная собачатина!

Я кинулась к тарелке, но не за едой, а за тем, что лежало под ней.

Ага, «лежало». В прошедшем времени.

Поздно. И еда моя, и обручальное кольцо – все это теперь находилось внутри собаки.

– Ты называешь его «дурным» за то, что он сожрал твою еду, или за то, что он поднял хвост на твоего гостя? – уже мирным голосом спросил Макглэйд, входя в кабинет и оглаживая на себе белую майку Фина. – Надо, знаешь ли, расставлять приоритеты.

Я рухнула на кресло, жалобно застонавшее в знак протеста.

– Гарри, мне в самом деле надо в Пеорию.

– Хорошо, я поеду. Но с одним условием.

– Каким?

– Ты умертвляешь свое зверье.

– Макглэйд…

– Никаких Макглэйдов. Берешь и умертвляешь в очистительном жаре духовки. С подливкой из бензина и начинкой из пуль.

– Машина у меня в гараже, – сказала я.

– Джек, неужели ты не видишь? Их решительно необходимо умертвить. В особенности кота: это же форменная реинкарнация Джека Потрошителя. Клянусь, этот зверюга все время, что висел на мне, злорадно улыбался.

Фину я оставила записку, что прошу прощения, а еще чтобы он до моего возвращения ни под каким предлогом не выпускал из дому Даффи – пусть хоть трижды обделается.

После этого мы с Макглэйдом отправились в Пеорию к Вайолет Кинг.

Лютер

31 марта, 13:45

Он закладывает экземпляр «Убийцы и его оружия» в свежий файл, на котором заранее черным фломастером выведена метка, – и тут сердитым шмелем начинает гудеть айфон. Ужас как некстати.

Лютер косится на дисплей с определившимся номером. Бормочет ругательство.

Надо же, какой неудачный момент: в эту минуту он сидит в задней части фургона над вскрытым настежь Маркеттом. А снаружи, за стеклом с односторонним обзором, по тротуару разгуливают люди, как минимум несколько человек в минуту. И откуда их столько в этот дождливый весенний день. Остается лишь уповать, что выбор места не станет роковой ошибкой.

Между тем телефон все звонит.

Он откладывает файл, отирает с рук кровь и говорит в трубку:

– Слушаю.

– Здравствуйте, мне, пожалуйста, Роба Сайдерса.

– Это я.

– Мистер Сайдерс? С вами говорит секретарь Питера Роу. – Патентный адвокат. Надо же, в такую минуту. – Мистер Роу попросил, чтобы я связалась с вами на предмет переноса встречи.

В голове у Лютера тенькает тревожный звонок.

– Перенести? Но позвольте.

– Да, перенести. Передвинуть. Завтра у него очень занятой день, поэтому предлагаю на послезавтра, в одиннадцатом часу.

Ум Лютера лихорадочно работает. Нет. Нет, нет, нет, нет. Это все нарушит. Необходимо сохранять спокойствие.

– Но я в городе буду очень ограниченное время, – говорит Лютер, стараясь сохранять сдержанность. – Нам необходимо встретиться именно завтра.

– Хорошо. Посмотрим, удастся ли перекроить расписание. Быть может, получится втиснуть вас завтра на полдень.

– Выслушайте меня внимательно. Полдень не годится. Единственно приемлемое время – час тридцать.

– Подождите минутку.

Вклинивается музыкальная пауза. Если на это время не выгорает, других вариантов не остается. Все равно придется нагрянуть в час тридцать. Как-то сымпровизировать. Придется действовать хитрее, и возможно, с бо́льшим числом смертей, но с этим можно сладить.

Секретарша вновь всплывает на линии.

– Мистер Сайдерс, хорошие новости. Мистер Роу согласился принять вас в час тридцать. Но встреча будет сокращенной. В два ему уже нужно…

– Мне понадобится всего минут пятнадцать, – обрывает ее Лютер и уходит со связи.

Уф-ф. Он запечатывает файл с книгой и опускает в брюшную полость Маркетта. Затем снимает латексные перчатки, предварительно вытерев их большой хозяйственной губкой. Вообще перчатки не мешало бы смазать. Открыв потайную нишу в районе крыла, он достает оттуда большущий пластиковый мешок и огромную картонную коробку.

Сейчас начнется самое забавное.

Пожалуй, увлекательней, чем упаковывание рождественских подарков.

Лютер принимается за работу.

Эктор Рамирес

31 марта, 14:00

Сжимая ладонь отца, Эктор Рамирес еле сдерживался, чтобы бегом не кинуться к ступеням лестницы, ведущей к колоннам его самого любимого во всем городе здания. «Аквариум Шедд» он просто обожал. Боготворил дельфинов, любил черепах, уважал акул. Любил вообще все морское, даже усоногих раков. А потому абонемент в аквариум был для него самым любимым и желанным подарком.

Эктор, когда вырастет, мечтал стать морским биологом.

– Эй, дружище, не поможешь?

Этот возглас заставил Эктора остановиться. Он посмотрел на человека, который обратился к его отцу. Бледный темноволосый мужчина в комбинезоне, стоящий возле трапика, спущенного из большого белого фургона.

На тележке перед мужчиной стоял большущий картонный короб.

– Не хочу, чтобы эта коробка ненароком лопнула: все наружу высыпется, – сказал мужчина.

– Подожди здесь, hijo[13], – велел отец Эктору, отпуская ладонь, а сам пошел к тому фургону.

Эктор смотрел, как они вдвоем спускают короб по трапику. Ого, здорово: сбоку на коробе было написано: «КОРМ ДЛЯ РЫБ».

Это невольно заставило Эктора приблизиться.

– А что за рыба будет им питаться, мистер? – спросил он.

– Этим? Щука, – подмигнув, ответил мужчина.

– А что такое щука? – сосредоточенно нахмурил брови Эктор.

– О-о, брат. Один из самых крупных хищников, какие только водятся.

– А они что, есть здесь, в аквариуме?

– Да. Один очень скоро появится.

Вдвоем с отцом они подкатили тележку к ступеням лестницы, после чего мужчина проворно и сноровисто убрал трапик в машину и сел за руль.

– А вы его что, прямо тут оставляете? – спросил Эктор.

– За ним придут, – снова подмигнув, сказал мужчина. – И попомни мое слово, щука здесь будет очень скоро. Она на кровь падка.

С этими словами мужчина завел машину и поехал.

– Hijo! Zapatos![14] – послышался крик отца.

Эктор посмотрел себе под ноги и увидел, что стоит в медленно расплывающейся луже крови.

Джек

31 марта, 16:30

После полужизни за рулем «Понтиака» я его продала и купила «Ниссан Джук» – странного вида создание, напоминающее цикаду, но с турбонаддувом и полноприводный. Ну а раз внедорожник, то хорош для семейных выездов. Это если Фин мне все простит.

Машину в Пеорию вел Макглэйд по обоюдному согласию: не хватало, чтобы схватки застигли меня за рулем. По дороге он в основном сетовал на боль в груди. Несколько лет назад Макглэйда спасали из плена серийного убийцы, который поочередно отрубал ему пальцы, но вряд ли тогда он жаловался хотя бы вполовину так, как сейчас.

Хотя уксус в открытой ране, должно быть, и впрямь щиплется как сволочь.

Свою читалку я в дорогу не захватила, но читать можно и на айфоне, и изрядную часть пути я провела за чтением томасовского «Поджигателя».

Откровенным психопатом Томаса назвать было все же нельзя, хотя от его воображения мурашки шли по коже. Его негодяи выглядели на редкость реалистично. Книжный злодей Сиззл смотрелся смешением нескольких известных мне типов убийц. Все плохие парни считают, что на самом деле они хорошие, а своим гнусным деяниям всегда находят мысленные оправдания. Томас это живописал со всей наглядностью.

– А как насчет Гольдшлягера? – отрывая меня от чтения, спросил Гарри.

– Что? – не поняла я.

– Имя для мальчика.

– Гольдшлягер?

– Ну да. Коричный шнапс.

– Это мне известно. Ответ «нет».

– Точно? Крутое же имя.

Его улыбка была широка, как задница зебры.

– Алкогольным именем я ее называть не буду. Вот мой окончательный ответ.

Я снова углубилась в чтение.

– А Калуа?[15]

– Нет.

– Ну а Бейлиз?

– Бейлиз – множественное число. Не принимается.

– Тогда Бадвайзер.

– Ты что, охренел?

– Дикая Индейка[16].

– Хоть бы уж старался, а то лепишь без разбора.

– А что. Какой парень не хотел бы закадрить девчонку по имени Дикая Индейка?

– Только этого мне не хватало. Чтобы парни велись на имя моей дочурки.

– Ты уверена, что у тебя будет девочка?

– Пениса на УЗИ не обозначилось. А это обычно первый признак.

– Пенис мог оказаться скрыт. Или просто маленький. Ужас: быть рожденным с маленьким пенисом. Я о таких слышал. Вообще, мальчишки, они…

– Я сказала, девочка, – повторила я, сама удивляясь, откуда у меня такая уверенность.

– Ну а бывает и такое, что ребенок наполовину мальчик, наполовину девочка. Гермафродурик.

– От дурика слышу.

– Если у твоего ребенка будут и мужские, и женские гениталии, у меня есть стопроцентно подходящее имя. Хочешь скажу?

– Лучше помолчи.

– По глазам вижу, хочешь.

– Нет.

– Бренди Александр[17], – торжественно лучась, объявил он.

Я покачала головой:

– Ты просто озабоченный сукин сын. Я буквально вижу, как ты сидишь там, у себя дома, в озабоченном одиночестве, и выдумываешь все эти штуковины. Скажешь, нет?

– Ответ не засчитывается. А как насчет мотивов ретро? Что-нибудь типа Зима?[18]

– А почему не назвать ее Риппл?[19]

– Да ну, глупость какая.

– Могу я сделать хоть что-нибудь, чтобы ты замолчал?

– Думаю, нет.

Однако на несколько блаженных минут он действительно смолк – должно быть, список иссяк. Слава тебе, господи.

– Ягермайстер, – ставя крест на моей надежде, снова подал он голос.

– Точно, Гарри. Так ее и нареку. Далось тебе, вижу, не сразу, но зато не в бровь, а в глаз.

Он с сомнением поднял бровь:

– Это ты серьезно?

– Абсолютно, – соврала я. – Прекрасное имя. Так что теперь мы можем спокойно заняться чем-нибудь другим. Например, помолчать и не трепаться.

– Что ж, Джек. Рад, что смог тебе услужить.

– Спасибо за непомерный труд.

– Пожалуйста.

Я успела прочесть два полновесных абзаца, прежде чем услышала:

– Ну а второе имя, наверное, Гленморанджи?[20]

– У тебя выключатель где-нибудь есть? – спросила я, потирая глаза.

– Ягермайстер Гленморанджи Траут.

Чтение явно приходилось откладывать.

– Первым делом позволь тебе сообщить, что ты болван.

– Зато имя такое звучное, всем на зависть. Бьюсь об заклад, в пятом классе ни у кого во всей школе не будет подобного. Это повышает ее шансы как минимум вдвое.

– Болван – это первое. А второе: с чего ты взял, что у моей дочери будет фамилия Фина?

Он смерил меня взглядом мачо.

– Так он же отец.

– Мы с Фином не женаты.

Тут мне вспомнилась моя безобразная реакция на его предложение, а еще что Даффи, кобелина, сожрал драгоценное тому свидетельство. Какая я все же невыносимая.

– Дети при рождении получают фамилию отца, – сказал Макглэйд. – Я думаю, это закон.

– А то, что на дворе сейчас двадцать первый век, ты не думаешь? И что фамилию я ей могу дать, какую захочу?

– Ой, да брось ты с этим феминистским сепаратизмом. Когда парень прыскает семя в податливую бабенку, то с семенем передается и его фамилия. А отец одновременно получает ряд неотъемлемых прав, таких как выплата алиментов, приобщение ребенка к спорту и наставления в любовном деле. Когда ребенок родится у меня, он получит мою фамилию.

По несчастливому совпадению, Макглэйд недавно обременил одну бедную женщину. И нынче, когда на ум ему не приходили алкогольные имена, он давал мне советы по воспитанию потомства. Среди них: «Никогда не стегай ребенка предметами толще автомобильной антенны», «Если не хочешь, чтобы ребенок утонул при купании, привязывай ему к шее несколько поплавков, и можешь смело уходить», а также «Памперсы нового поколения так хорошо впитывают, что их можно не менять несколько дней».

– Еще один Гарри Макглэйд. Ох уж мир обрадуется.

– Может, ты будешь время от времени с ним сидеть. Услуга за услугу. Гарри-младшему не мешает сблизиться со своей тетушкой Джеки.

Я гневно воззрилась.

– Не смей называть меня тетушкой.

– Я вот недавно читал: если ребенок не перестает плакать, то давать ему риталин[21] можно с любого возраста.

– И перестань давать мне родительские советы. Ты можешь вообще умолкнуть? Ну пожалуйста?

– Ладно. Только вначале еще один родительский совет.

– Черт с тобой, – вздохнула я, – валяй.

– Никогда не повышай на своего ребенка голос. Это означает, что ты потеряла контроль.

Я подумала.

– А вот это дельно.

– Спасибо. И обязательно просверли несколько дырочек в детском ящике для наказаний, чтобы ребенок мог хоть чуточку дышать.

Я знала, что он шутит. Наверное. Хотелось бы надеяться. И здорово, что он сдержал слово и в основном теперь молчал, если не считать его раздражающей привычки мурлыкать старые хиты Нила Даймонда.

– Пи-пи хочешь? – прервал он в итоге нашу полутишину.

– Чего?

– Писать. В смысле отлить. А то вас, безумных рожениц, в гальюн небось каждые пять минут тянет.

– Да все нормально, хотя я и тронута твоим интересом к моим туалетным привычкам. А что такое?

– Скоро остановка дальнобойщиков.

Как я ни старалась, но меня все равно передернуло.

– Ненавижу их.

Макглэйд взглянул на меня, а затем медленно кивнул.

– Ах да, вспомнил. Какие-то козлы на тебя в свое время напали, именно на такой остановке.

В уме передо мной невольно ожила и заколыхалась, нависая, жирная ряха серийного убийцы Дональдсона. Брр.

– Да, двое из них едва меня не прикончили.

– А что с ними сталось?

– Один сейчас в тюрьме. А второй нарвался на более крупную акулу, чем он сам.

Это произошло вскоре после моей стычки с Дональдсоном. Его, по моим сведениям, несколько часов истязали, а затем подожгли. Чудо, что он вообще остался жив (хотя сам Дональдсон судьбе за это вряд ли благодарен).

– Где он теперь? – поинтересовался Макглэйд.

– Последнее, что я слышала, мучается от постоянной боли в спецучреждении под постоянным медицинским надзором.

– Судя по всему, он получил по заслугам, – сказал Гарри. – Как, говоришь, его звали?

– Дональдсон.

Гарри прищелкнул пальцами своей здоровой руки.

– Точно. Слышал о нем. Ошивался с какой-то молодухой. Они в паре заманивали и грохали автостопщиков, такое гребаное дерьмо.

– Можно об этом перестать? Ты, вообще-то, обещал помалкивать.

– Потом их кто-то связал и применил всякие древние орудия сельхозтруда.

– Гарри…

– У того Дональдсона, кажется, в машине нашли ворох снимков тех, кого он убил?

– Хватит, я сказала!

Он глянул и увидел, насколько я серьезна.

– Бог ты мой, Джеки. Что с тобой?

– Беременность непростая штука, Макглэйд. И что в ней особенно трудно, так это необходимость постоянно оглядываться в ожидании, что какой-нибудь псих попытается убить тебя вместе с твоим ребенком. Ты хоть имеешь представление, каково это: все время пребывать в страхе?

Макглэйд не ответил. У меня появилась надежда, что это его наконец заткнет.

Но уже после нескольких миль тишины я начала корить себя за то, что на него нарычала. Неужто это то, во что я превратилась? В разбухшую суку, ни во что не ставящую неравнодушных ко мне людей?

– Страх я понимаю, – сказал Макглэйд, выхватывая меня из моей жалости к себе. – Я его знаю не понаслышке.

– В самом деле?

Наши взгляды на мгновение встретились.

– Ты бывала в переделках, Джек. Сомненья нет. Никто не говорит, что тебе было легко. Но многое тебе известно из того, что со мной проделывала Алекс?

Алекс Корк – еще одна маниакальная личность из прошлого, о которой мне не хотелось даже вспоминать. Причем Макглэйду от нее досталось не меньше, чем мне. А скорей всего, больше.

– Я помню себя беспомощным, привязанным к тому стулу. Фин тебе об этом не рассказывал?

– Так, в общих чертах.

Фин тоже там был. Нас с ним по воле Алекс привязали спина к спине. И у Алекс пощады не было.

– Она отрезала мне пальцы, – сказал Макглэйд, выставляя свой механический протез, – а кровь останавливала паяльной лампой. Скажу тебе одно: боль была невероятная. Но знаешь, что было еще хуже, чем боль? Потеря всякой надежды. Понимание, что я беспомощен и всему этому не будет конца. Вот что было самое худшее. А за твоего мужика я жизни не пощажу. Фин единственный, который все то время не давал мне сойти с ума. А потом явилась ты и спасла мне задницу. Я ваш общий должник. И прости, что я все время вывожу тебя из себя. Ты мне как родня, и ты это знаешь.

Вот черт. Я ненавидела Гарри, когда он говорил правду. Самобичевание во мне лишь усугублялось.

– У тебя есть еще родительские советы? – сумела выговорить я в попытке прервать эту слезоточивость.

– Всего один. Люби свою малышку. Люби всеми силами. Потому что вечности у тебя на руках нет. Есть только короткое время. – Он нахмурился. – Его всегда так не хватает, этого времени.

Я пропустила это в себя. А затем сказала:

– Макглйэд… Почти глубокая мысль.

– Да. А еще учи ее подавлять рвотный рефлекс. Это общее место у всех малышей.