Джонатан Келлерман

Жертвы

Посвящается, конечно же, Фэй
© Перевод на русский язык. Самуйлов С.Н., 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Глава 1

Мой самый близкий друг, лейтенант из убойного отдела, отказывается считать, сколько убийств ему довелось расследовать. Говорит, что, мол, ностальгия – для неудачников. По моим приблизительным прикидкам, получается сотни три.

Бо́льшая их часть – тошнотворная смесь трагического и обыденного.

Двое пьянчуг забивают друг друга до смерти под гиканье и улюлюканье стоящих вокруг одурманенных алкоголем свидетелей.

Случайный тычок ножом или ружейный выстрел ставит точку в домашней перебранке.

Сопляки, которым и брить-то еще нечего, хватаются за оружие – от древней мелкокалиберки до полуавтоматической винтовки военного образца – и палят из ржавых, ободранных малолитражек.

К моей двери Майло Стёрджиса приводят «другие».

Так, он ни разу не упомянул при мне Кэтрин Хеннепин, убийство которой квалифицировалось достаточно легко. И теперь стоял в моей гостиной в девять часов утра – в куртке-ветровке пыльного цвета и коричневых полиэстеровых брюках из другой эпохи, держа в лапище оливковый кейс. Бледный, с рябоватым лицом и черными безжизненными волосами, которым не помешала бы окантовка, он выглядел помятым и согбенным, как носорог, потерпевший неудачу в схватке с альфа-самцом.

– Доктор, – проворчал Майло. Это обращение обычно свидетельствовало, что он пребывает в настроении либо веселом, либо удрученном. Удобно.

– Доброе утро, – сказал я.

– Да, очевидно, так. – Майло устало потащился мимо меня в кухню. – Извини.

– За что?

– За то, что предлагаю стакан теплого, «засвеченного» пива. – Остановившись рядом с холодильником, лейтенант опустился на стул, щелкнул зубами и, по-прежнему избегая зрительного контакта, открыл свой зеленый кейс. На свет появилась синяя папка с кольцами, идентичная многим другим, которые я уже видел.

Судя по этикетке, дело Хеннепин К. Б. было открыто два месяца назад.

– Да, да, – подтвердил гость, отводя глаза. – Надоедать не стал, поскольку случай представлялся очевидным. И не жди от меня советов, – рявкнул он.

Он ждал. Я читал.

Кэтрин Белль Хеннепин, тридцати трех лет, работавшая счетоводом в семейной бухгалтерской фирме в Шерман-Оуксе, была обнаружена задушенной и заколотой в спальне своей квартиры в Западном Лос-Анджелесе. На фотографии крупным планом из водительского удостоверения я увидел женщину с тонким лицом, чистыми чертами, светло-каштановыми волосами до плеч, приятной улыбкой и веснушками, которые четко зафиксировала камера Департамента транспортных средств. Печальные глаза, подумал я, но это суждение уже было, возможно, предвзятым.

Понятно, почему Майло добавил фотографию: хотел, чтобы я воспринимал женщину как личность.

Хотел напомнить об этом и себе самому.

* * *

Вокруг странгуляционной борозды заметна розоватость и мелкие капли крови, но пролилось и разбрызгалось ее намного меньше, чем можно ожидать при тридцати шести колотых ранах, и это дало основание предположить, что убийца сначала задушил жертву и только потом пустил в ход холодное оружие.

Несколько капель крови и затоптанный участок коврового покрытия свидетельствовали о том, что нападение произошло в коридоре, возле кухни, после чего Кэтрин Хеннепин втащили в спальню. Преступник бросил ее на двойной матрас, лицом вверх и головой на подушку. Жертву нашли полностью накрытой одеялом, взятым из бельевого шкафа.

Поза, избранная убийцей для женщины – руки прижаты к телу, ноги вместе – как бы предполагала спокойный отдых, если, конечно, не принимать во внимание запекшуюся кровь. Ничего явно сексуального в положении тела не было, и вскрытие показало отсутствие признаков изнасилования. Как обычно, Майло и детектив Шон Бинчи самым тщательным образом осмотрели квартиру, но улик, которые указывали бы на кражу со взломом, не нашли.

Пустой паз в блоке для кухонных ножей соответствовал самому тяжелому в наборе, разделочному. Размеры этого высококачественного германского изделия совпадали с представленным коронером описанием орудия убийства. Тщательный обыск квартиры Кэтрин Хеннепин и ближайших мусорных контейнеров положительного результата не дал. Ничего, кроме разочарования, не принес и опрос жителей – в основном представителей среднего класса – тихого квартала, где жертва снимала квартиру последние два года.

Что касается отпечатков пальцев и крови, то все эти следы вели к Кэтрин Хеннепин, и никому другому. Отсутствие чужой крови стало еще одним разочарованием; пользующиеся ножом убийцы, особенно если они переходят грань необходимого, часто роняют скользкие от крови орудия и ранят себя. Несмотря на очевидное безумие нападавшего, ошибки он не допустил.

Я перевернул страницу и обнаружил новую серию фотографий.

В обеденном уголке кухни стоял накрытый на двоих стол: пара салатов, которые, как потом было установлено, заправили оливковым маслом и уксусом, тарелки с жаренным на гриле филе лосося, плов и молодая стручковая фасоль. Справа от небольшой вазы с цветами – открытая бутылка «Пино нуар» и два бокала с пятью унциями вина в каждом.

Все на месте этого преступления – отсутствие улик, подтверждающих взлом, кражу и изнасилование, очевидная исступленность посмертной атаки, укрытие жертвы одеялом, использование оказавшегося под рукой орудия – позволяло предположить, что жертва хорошо знала убийцу, находившегося под влиянием неконтролируемой ярости.

В ходе разговора с работодателями Кэтрин Хеннепин, пожилой парой бухгалтеров, Морин и Ральфом Гросс, Майло узнал о весьма бурных отношениях убитой с неким Дариусом Клеффером, шеф-поваром.

Человеком, прекрасно владеющим ножами.

Я продолжил чтение.

Гроссы характеризовали Кэтрин такими словами, как «милая», «красивая» и «застенчивая». Дариуса Клеффера Гросс назвал «чертовым маньяком». Морин с мужем согласилась. Дважды повар «врывался» в офис и «кричал на бедняжку Кэтрин». В первый раз он подчинился требованиям Гроссов и вышел из офиса. Во второй не послушался и кружил возле Кэтрин, пытаясь убедить ее уйти вместе с ним. Гроссы вызвали полицию, но «безумец» удалился еще до прибытия черно-белых.

Согласно собранной информации, Клеффера дважды арестовывали за избиение приятелей-собутыльников в голливудских клубах; в обоих случаях обвинения были впоследствии сняты. Его психологическая неустойчивость, обед на двоих, определенно приготовленный профессионалом, и тот факт, что Клеффер жил неподалеку, в Северном Голливуде, вроде бы благополучно решали расследование, и я понимал, почему Майло не сомневался в быстром завершении дела.

Лейтенант отправился на квартиру Клеффера, но оказалось, что повар не живет там уже три месяца, а нового адреса не оставил. Поиски продолжались неделю, но обнаружить его не удалось, и Майло еще более укрепился во мнении, что вышел на преступника.

Все ясно.

Оказалось, что нет.

Я поднялся и налил себе третью чашку кофе. Первые две были выпиты в половине седьмого утра с Робин, перед тем как она забрала нашу собаку в студию и взялась вырезать гитарный гриф. Предложил я чашечку и Майло.

– Нет, спасибо.

– С чего бы вдруг такое самоограничение, старина?

– У католиков самоограничение – врожденная черта. Искупление достойно по крайней мере попытки.

– А самый большой грех…

– Неудача.

– По Хеннепин я пришел бы к такому же заключению.

– Может быть.

– Я анализирую факты так же, как и ты.

Детектив не ответил.

– Можешь упрекать себя сколько угодно, но, по-моему, Клеффер подходит идеально.

– Да вот только не подходит.

Я указал на синюю папку.

– Здесь нет ничего, что объясняло бы, почему ты его вычеркнул.

– Не успел бумажки написать. – Его улыбка была печальнее слез. – О’кей, подведу итог. Исповедь всегда благо для души и все такое. Я ищу повара повсюду – без шансов, а потом его имя выскакивает желтой полоской на карте «Гугл». Там он в пилотной серии телепроекта под названием «Мегашеф», который так и не вышел на экраны. В этой серии Клеффер был членом команды какого-то китайского кулинарного гения с мишленовской звездой[1].

Съемки проходили на Нижнем Манхэттене, и к тому времени Клеффер уже несколько месяцев жил в Нью-Йорке. Данных о том, что он вылетал оттуда, не нашлось ни в одной авиакомпании; то же относилось и к компаниям, сдающим в аренду автомобили. Дариус мог, конечно, воспользоваться машиной друга, но свидетельств тому я тоже не обнаружил. Можно было бы рассмотреть также вариант с «Амтраком» и покупкой железнодорожного билета за наличные, но в течение пяти дней до убийства и трех дней после него Клеффер точно находился в городе, что подтверждалось показаниями нескольких человек. При этом ночевал он в отеле, куда поселили участников проекта, и трое из них, не испытывавших симпатии к своему товарищу, единогласно дали показания в его пользу. То же самое сделали продюсеры сериала и все прочие, с кем я имел дело. Таким образом, алиби Клеффера подтверждалось целой армией свидетелей.

– Ты разговаривал с самим Клеффером? – спросил я.

– Пытался, но мне никто не перезвонил. Знаю, это странно – у человека убивают подружку, а ему как будто и дела нет. И тем не менее он не тот, кто мне нужен, разве что ты придумаешь, как изменить законы физики.

– А нет ли у Клеффера дружков, которые могли бы оказать ему здесь, в Лос-Анджелесе, такую вот услугу?

– Я думал об этом, но пока никого, кто взялся бы за такое дело, не видно. Другом Клеффера никто себя не назвал. Популярностью он определенно не пользовался.

– Малоприятный тип, профессионально владеющий ножом… Тебе часто случалось видеть тридцать шесть колотых ран и чтобы нож ни разу не выскользнул из пальцев?

– Знаю, знаю. Еще прозрения?

– Даже если убийца не Клеффер, место преступления заслуживает изучения.

– Кто-то еще из ее знакомых.

– С кем она планировала пообедать. Может быть, сама и готовила?

– Никаких свидетельств готовки в квартире не найдено, но, конечно, их могли убрать. Так ты думаешь, она питала слабость к поварам и после Клеффера ей попался другой кулинар-психопат?

– Или один из тех типов, которым нравится производить впечатление на женщин демонстрацией поварских талантов. Если в жизни Кэтрин появился новый мужчина, это объясняет, почему Клеффер являлся к ней на работу раздраженным и с претензиями.

– Загадочный бойфренд? Я много разговаривал с соседями, и все они утверждают, что видели только Клеффера. Мы с Бинчи отработали там на совесть, а ты знаешь, Шон и пылинки не пропустит. Никаких указаний на тайный роман мы не нашли.

– А когда Кэтрин в последний раз общалась с Клеффером? По телефону или посредством электронной почты?

– Задолго до убийства. В Нью-Йорк он перебрался шесть месяцев назад, а разговаривать они перестали еще раньше. В ее переписке ничего особенного нет. Писала она в основном своим работодателям и на деловые темы, причем зачастую уже вечером. Прилежная девушка, и они действительно искренне ее любили. В остальном общалась только с семьей. Там и тон другой, легкий и веселый, – поздравления по случаю дней рождения, юбилеев, повседневные мелочи. Родом Кэтрин из Южной Дакоты, там у нее большая семья – родители, бабушки и дедушки, прабабушка, племянницы и племянники. Их оттуда целая команда приезжала – занимались похоронами и встречались со мной. И вот стою я, передо мной целая комната хорошо одетых, приличных людей, а мне и сказать им нечего. Причем слушают вежливо, и мне от этого только еще поганее.

Лейтенант поднял руку и с силой обрушил кулак на стол, но в последний момент удержался от контакта и лишь поболтал пальцами в миллиметре от столешницы.

– Если тайного бойфренда нет, то, может быть, ты и прав, и Кэтрин убил какой-то приятель Клеффера. – Лейтенант поднялся. – О’кей, спасибо за кофе.

– Ты ж его не тронул.

– Важно, что мысль в голову постучалась. – Он покружил по комнате и вернулся. – Как тебе предположение, что вся сцена с обедом была подготовлена посмертно? Что-то вроде отвратительной шутки больного ума…

Я задумался.

– Возможно. Почему бы и нет? Если Клеффер заключил контракт на убийство, постановочный обед мог быть чем-то вроде его фирменной печати.

– Я для тебя готовил, ты меня отшила, а теперь сама кусок мяса.

– Умеешь ты подобрать слова…

Майло потер ладонью лицо, словно умылся без воды, прошел к кофеварке, налил в чашку, попробовал и выплеснул содержимое в раковину.

– Кофе в порядке, извини; это желудок бунтует.

– И во сколько молитв тебе обойдется такое расточительство?

– Запиши на мой счет. Как Робин?

Вопрос прозвучал как дань вежливости. Так говорит ребенок, обученный произносить правильные слова.

– У нее все хорошо.

– Дворняга?

– Прелесть. Как обычно. Как дела у Рика?

– Терпит мой несносный характер с тех пор, как я взялся за дело Хеннепин. – Лейтенант убрал папку в зеленый кейс и, выйдя из кухни, задержался у двери. – Мне бы раньше прийти. Что помешало, сам не знаю.

– От меня толку оказалось мало.

– Может быть, если б ты побывал на месте преступления…

– Сомневаюсь.

– Смотри сам. Пока.

– Надеюсь, подвижки будут.

* * *

Подвижек не было.

Две недели спустя лейтенант позвонил и сообщил, что расследование официально отложено, никого и ничего, что связало бы Дариуса Клеффера с убийством Кэтрин, не обнаружено, и других подозреваемых не появилось.

Никаких известий от него не было еще двадцать дней, а когда он наконец позвонил, голос его звенел от адреналина.

– Что, есть подвижки по Хеннепин?

– Новое дело, амиго. И на этот раз ты завязан с самого начала.

Глава 2

Местом преступления оказался нижний уровень подземной парковки в Сенчури-Сити, восемнадцатиэтажное здание на авеню Звезд. Построено оно относительно давно, еще до того, как застройщикам удалось убедить комиссию по зонированию в том, что настоящие небоскребы – как раз то, чего не хватает на территории сейсмической активности.

До места я добрался довольно легко, проехав по Беверли-Глен. Тело уже накрыли белой простыней, и техэксперты делали последние снимки и брали образцы крови, соскабливая брызги под простыней. Красная струя попала на опору слева от серебристого седана жертвы.

На полу рядом с телом лежала белая дамская сумочка из кожи ящерицы и комплект ключей, на одном из которых имелся логотип фирмы – оскаленная морда ягуара. Оставленные шинами на бетоне перекрещивающиеся петли складывались в хаотичный рисунок, не поддающийся никакой интерпретации. Все эти круги и завитушки давно высохли и посерели от времени. Ни одного свежего масляного потека, ни одного следа заноса или резкого торможения.

Майло – в перчатках, коричневом костюме и худосочном черном галстуке – стоял в стороне от копошащихся экспертов. В одной руке он держал какой-то белый прямоугольник, другой прижимал ко рту сотовый.

Пахло бензином. Из-за нагнетаемого через воздуховод пыльного сухого воздуха помещение напоминало просторную морозильную камеру. Я стоял на месте, пока Майло не кивнул наконец невидимому собеседнику на другом конце линии связи, дал отбой, подошел к телу, присел на корточки, поднял простыню за уголок и осторожно ее отвернул.

Приглашение сделано.

Женщина упала вниз лицом. Светлые волосы оттенка сырого дуба собраны в высокий, по моде, пучок, открывая затылок и шею. Сама шея длинная и изящная. Должно быть, убитая гордилась ею.

Фигура высокая, стройная, на спине никаких ран. Облегающие джинсы с украшенными блестками швами, красная кожаная куртка, достигающая середины ягодиц, белые туфли-лодочки на средней высоты каблуке. Правая нога неуклюже вывернута, туфля частично сползла, что позволяло заглянуть внутрь. «Маноло Бланик»[2].

На двух пальцах каждой руки поблескивали золото и платина. В ухе, которое я видел, красовался изрядных размеров диск из розового золота с крохотными рубинами по периметру.

Майло кивнул эксперту, которого вполне можно было принять за любознательного старшеклассника-интроверта, допущенного волонтером в аудиовизуальную лабораторию.

– Ничего, если я переверну ее частично?

– Коронер приехал и уехал, мы закончили, так что, по мне, даже можете перевернуть ее полностью.

Майло перевернул женщину с такой легкостью, словно она была из сахарной ваты, и приподнял ровно настолько, чтобы я увидел бывшее красивым лицо: полные, сердечком, губы, чистые линии подбородка. Тонкие морщинки, цена жизненного опыта; аккуратно, но без попытки скрыть возраст, нанесенный макияж. На мой взгляд, женщине было около сорока пяти, но за собой она следила.

Под красной курткой – черная шелковая блузка. На гладкой шее – изящная золотая цепочка-ожерелье с вставленными через каждые два дюйма маленькими квадратными бриллиантами. Входное отверстие пометило то место, где ожерелье касается ключицы. Вторая рана обезобразила левую щеку примерно в дюйме под глазом и исказила до неузнаваемости выражение лица. Замешательство? Беспомощность? Предсмертный испуг? Так сразу и не понять.

Судя по едва заметному серому налету вокруг обоих отверстий, стрелявший находился на расстоянии от шести дюймов до двух футов. Одна пуля в дыхательное горло, другая – в мозг; скорее всего, смерть была быстрой. Отсутствие выходных отверстий давало основание предположить, что стреляли из оружия небольшого калибра, 22 или.25, и пули, разорвав ткани, остались внутри.

– Гильзы?

Майло покачал головой.

– Если и были, их забрали. В сумочке тысяча «баков» и мелочь, а еще неработающие часы «Леди-Ролекс», которые она, возможно, собиралась отдать в ремонт. Плюс целая стопка платиновых карточек. Хочешь еще посмотреть?

Секунду-другую я всматривался в лицо. Вся эта заботливо сохраняемая красота – и вот что от нее осталось…

– Нет.

Майло снова перевернул тело, накрыл простыней.

– Что думаешь?

– Скорее всего, ее выбрали заранее и проследили пешком до стоянки. Если только ты не обнаружил свежих полос от шин, которые я как-то пропустил.

– Не обнаружил.

– Сколько на парковке камер видеонаблюдения?

– В самой парковочной зоне – ни одной.

– Шутишь?

– Если бы. Есть по одной над дверьми лифтов и на главном въезде на парковку, да еще пара у передней и задней двери здания.

– Почему здесь ничего нет?

– Вот ты мне и скажи.

– Кто ее нашел?

– Какая-то женщина шла к своей машине. Бедняжка так испугалась, что мне пришлось выводить ее «Мерседес». Потом дала показания и к твоему приезду уже относительно успокоилась. Как думаешь, нападение фронтальное?

– Застрелить ее сзади было бы легче. Возможно, стрелок хотел, чтобы она знала, кто ее убивает. Или планировалось напасть сзади, но женщина услышала шаги и обернулась… Кто она?

Майло протянул белый прямоугольник.

Водительские права. Выданы в Калифорнии. Урсула Кори, сорок семь лет, блнд/голб[3], пять-восемь[4], 129. Адрес в Калабасасе.

– Я посмотрел. Занимаются коневодством. Подходящее место для богатой леди.

– Есть мысли, что она делала здесь?

– Вообще-то есть. Я разговаривал по телефону с ее домработницей. Сеньора Урсула намеревалась встретиться со своим юристом, вот только домработница забыла его фамилию. Что-то на «Ф»; может, Фельдман или Феллман… Что еще? Если мыслей нет, я собираюсь проверить подсказку.

* * *

Вестибюль размером в половину футбольного поля облицован серым гранитом и коричневым мрамором; в центре высокого, в тридцать футов, кессонного потолка огромная, шириной в шесть футов, люстра из венецианского стекла. Лифты на каждой стороне. Туда-сюда сновали люди в деловых костюмах. На некоторых лицах лежала тень серьезности, но не наблюдалось недостатка и в легкомысленных улыбках, жестах, пружинистой походке. Известие об убийстве еще не поднялось сюда из подвала.

Интересно, в каком настроении начала свой последний подъем на лифте Урсула Кори?

* * *

В списке арендаторов преобладали юридические конторы; остальные, если судить по названию, занимались тем, что переводили деньги – ради забавы и выгоды. Сотни, если не тысячи юристов. Учитывая, сколько людей в Лос-Анджелесе подавали друг на друга в суд, здесь можно было построить отдельный город, населенный исключительно юристами. Но какой мазохист взял бы на себя поддержание правопорядка в таком городе, не говоря уже об уборке токсичного мусора? Мы просмотрели справочник на букву «Ф» и обнаружили одного Фельдмана и одного Фельда. Оба были записаны как управляющие директора.

– Может быть, и так, что для домработницы каждый, у кого есть офис, – abogado[5], – сказал Майло, делая запись в блокнот. Взгляд его скользнул ниже, и рука остановилась, а уже в следующую секунду он указал на строчку в справочнике. Грант Феллингер. Адвокатская контора «Вайнтрауб, Хэрроу, Мичевски и Феллингер» занимала целое южное крыло седьмого этажа. – Лучший вариант, верно, парень?

– Определенно. И давай отдадим должное домработнице за то, что она знает, кто abogado, а кто – нет.

– Ну вот, опять ты за свое… В каждом хочешь видеть лишь хорошее.

Лифт был скоростной, практически неслышный, и уже через несколько секунд мы стояли перед стеклянной дверью в стене из черного сланца. Название фирмы, выгравированное мелким, неброским шрифтом, как будто пряталось от случайных глаз. Похоже, контора относилась к разряду тех, которые говорят о себе: если вам приходится спрашивать, значит, вы не наш клиент.

За столом в приемной сидела молодая, симпатичная латиноамериканка с ясными глазами, в подобранном со вкусом черном платье и жемчуге. Серьезное лицо. Устрашающая поза. Просидеть весь день с прямой спиной – это требует самодисциплины. Предъявленный Майло жетон не произвел на нее никакого впечатления.

– Что я могу сделать для вас?

– Урсула Кори является клиентом мистера Феллингера?

– Секунду, пожалуйста. – Проворные пальцы пробежали по кнопкам на клавиатуре так быстро, что я не успел проследить за ними. Ручные приспособления, может быть, и не столь популярны, как раньше, но они творят чудеса для мелкомоторной координации.

Через полминуты в приемную вышел высокий мужчина за тридцать в подвернутых джинсах, белой рубашке с маленьким воротником и красном галстуке с узором «пейсли». Взбитые довольно длинные волосы создавали эффект нарочитой небрежности. Очки в черной оправе и красно-коричневые туфли вносили свой вклад в образ хипстера, но не корпоративного юриста. Говорил он мягко, как будто всячески старался никого не обидеть.

– Меня зовут Дженс Уильямс, я помощник мистера Феллингера. Чем могу помочь вам?

Майло повторил вопрос.

– Э, позвольте спросить, почему вы спрашиваете? – Акцент помощника юриста выдавал уроженца Новой Англии.

Майло улыбнулся.

– Я принимаю это как «да».

Дженс Уильямс криво ухмыльнулся.

– Ладно. Да, сэр. Миз[6] Кори – наш клиент. Просто я не уполномочен… – Он пожал плечами. – Вообще-то она была здесь.

– Давно?

– Я бы сказал… примерно час назад. А что?

– Она приходила к мистеру Феллингеру?

Секундная пауза.

– Это вне моей компетенции. Вы можете сказать, в чем дело?

– Миз Кори только что нашли мертвой на парковочной площадке.

Дженс Уильямс машинально вскидывает руку ко рту.

– Господи… Ее сбила машина?

– На чем специализируется мистер Феллингер?

– Семейное и деловое право… Боже, я ведь только что ее видел. – Уильямс посмотрел на секретаршу. Шокированная, та сидела с открытым ртом, теребя жемчуга.

– Нам нужно поговорить с мистером Феллингером, – напомнил лейтенант.

– Да, да, конечно. Я сейчас… Подождите, пожалуйста. – Уильямс торопливо ушел.

– Ужасно, – сказала секретарша. – Она только что была здесь.

Майло повернулся к ней.

– Извините, что принес плохие новости.

Секретарша покачала головой.

– Ужасно опасное место.

– Парковка?

– Не для цитирования, но все эти повороты, когда за углом ничего не видно… Шутите?

– Жуть, – сказал Майло.

– Я, наверное, и сосчитать не смогу, сколько раз едва не попадала под машину на служебном уровне.

– Это который?

– Второй снизу.

Следующий за тем, где произошло убийство.

– Тот, кто сбил, он остался на месте или удрал?

– Следов правонарушителя не обнаружено, – ответил Майло.

– Какой ужас! Может, они теперь что-то предпримут.

– Они?

– Управляющая компания.

– Что они должны сделать?

– Ну… Не знаю. Что-нибудь. В смысле… Посмотрите, что случилось.

– Джентльмены? – Дженс Уильямс вернулся и теперь стоял футах в десяти от стола секретарши, показывая большим пальцем влево.

Мы последовали за ним по длинному коридору, увешенному абстрактными картинами. На середине коридора дверь одного из офисов открылась, и оттуда вышел и сложил руки на груди невысокий плотный мужчина. Лет пятидесяти, в розовой рубашке, голубых в полоску брюках, державшихся на подтяжках из плетеной кожи, мятно-зеленом галстуке с оранжевыми валторнами и мягких кожаных лоферах[7]. Черные, редеющие на макушке волосы были зачесаны назад и, похоже, покрашены. Густые брови. В полном лице было что-то, придававшее ему сходство то ли с павианом, то ли с шимпанзе. Чисто выбритое, оно, однако, уже отливало синевой в зоне бороды.

– Мистер Феллингер, полиция… – начал Дженс Уильямс.

Грант Феллингер остановил его, коротко рубанув рукой. Пухлые, но узкие губы раскрылись, и мы услышали глубокий голос, звучавший со странным эффектом эхо.

– Будь добр, сходи в кафе и принеси мне белый жасминовый чай. Проверь, чтобы оставили в чашке цветок.

– Простой, с одной таблеткой подсластителя?

– Простой, без подсластителя. Учитывая обстоятельства, я не особенно расположен к сладкому.

Раздражительность, но без беспокойства.

– Понял, – задыхающимся голосом сказал Уильямс и поспешно удалился. Возможно, при его работе было бы полезно заняться аэробикой.

Между тем Грант Феллингер изучающе взирал на нас, скрестив руки. Все в нем было крупным и даже толстым: плоский нос, почти такой же широкий, как и губы-бутоны под ним, мочки ушей формы «банджо» с торчащими черными волосками, крепкие жилистые запястья, короткие толстые пальцы, покатые плечи.

Как будто скульптор положил лишний слой глины.

Майло назвал себя.

Феллингер кивнул.

– Урсула попала под машину? Даже не верится, она вот только что была здесь. Боже… – Он погрыз губу. – Сорок пять минут назад у нее все было прекрасно. И вот… Господи. – Коснулся пальцем уголка глаза. – Проклятье. Вы взяли болвана, который это сделал? Если он не соблаговолил задержаться, найти его не составит труда, поскольку над входом есть камера наблюдения.

– Миз Кори ушла отсюда сорок пять минут назад? – спросил Майло.

– Около того. Плюс-минус минут пять, не больше. Так что вам нужно лишь проверить, кто выехал со стоянки в этот промежуток времени, и негодяй у вас в руках.

– Спасибо за информацию, мистер Феллингер. К сожалению, миз Кори не была сбита автомобилем.

– Нет? Тогда что же?..

– Ее застрелили.

Грант Феллингер резко качнул головой вперед, как будто приготовился боднуть суровую реальность.

– Застрелили? Но Дженс упомянул несчастный случай…

– Мы не сообщили ему деталей, поэтому он и сделал свой собственный вывод.

– Прекрасно. Вечно он торопится с умозаключениями. Постоянно говорю ему об этом. Йель[8], не меньше… Так ее застрелили? И кто же?

– Мы пока не знаем.

– Застрелили, – повторил Феллингер. – Застрелили? Урсулу? Боже мой… – Его мясистые руки упали. Пальцы сжались в волосатые кулаки. Он стукнул кулаком по ладони. – Как мешком по спине.

– Все, что вы можете сообщить нам, сэр…

Адвокат втянул воздух, издав звук, напоминающий тот, что получается, когда лопается пузырь, и развел руками.

– Вам лучше войти.

* * *

Офис оказался на удивление скромным, всего лишь с полоской неба, едва виднеющейся на востоке. Обычный деревянный стол на пару с тумбой, огромное черное кожаное кресло и три функциональных стула. Обитая твидом софа и стеклянный кофейный столик создавали зону общения у задней стены. Расположившись за письменным столом, Феллингер кивком указал нам на стулья с твердой спинкой.

На оклеенной стене над тумбой красовались дипломы университета и юридической школы, компанию которым составляли свидетельства и сертификаты в области семейного права и арбитража. Висевшие косо фотографии изображали Феллингера в обществе симпатичной темноволосой женщины и двух мальчиков разного возраста. На самых последних снимках мальчики уже превратились в угрюмых тинейджеров, а супруга заметно состарилась.

– Вы работаете в области семейного права. Миз Кори консультировалась по каким-то неприятным вопросам развода?

– В любом разводе скрыт потенциал неприятного, – сказал Грант Феллингер. – При условии наличия двух критически важных ингредиентов.

Он выдержал выжидающую паузу.

– Дети и деньги, – сказал я.

– В точку. В браке Урсулы и Ричарда присутствовали оба ингредиента, но дети проблемы не создавали, они почти взрослые. Все дело было в денежных знаках. Над договором работали пять лет, из них три года после формального решения.

– Каждому хотелось большего.

– Тонкая настройка, – сказал Феллингер. – В конце концов мы все же достигли взаимовыгодного соглашения. Под «мы» я имею в виду себя и адвоката Ричарда Кори.

– Кто он, сэр?

– Эрл Коэн. Юрист старой школы.

– Кто-то захотел реванша? – спросил я.

– Оба. Такое желание возникало у каждого из них примерно раз в год или около того. Даже для меня, человека с опытом, ситуация странная. В один прекрасный день они приходят как лучшие друзья, говорят правильные слова и готовы на все, чтобы сгладить любые разногласия. Уходят всем довольные, воркуют как два голубка… смотришь и думаешь, зачем, черт возьми, вы вообще разводились.

Феллингер подался вперед.

– Это не та ситуация, которую адвокаты затягивают, чтобы продолжать получать гонорар. Мы с Эрлом одинаково занятые люди. Здесь все могло пройти гладко, в духе подлинной дружбы – соглашайтесь, двигайтесь дальше и живите счастливо.

– Кори считали иначе, – сказал я.

– Они двигались дальше. А потом все начиналось сначала. Что особенно досадно, мы с Эрлом действовали согласно их указаниям едва ли не буквально. Несколько тысяч долларов спустя каждый из нас получал раздраженный звонок, все договоренности отменялись – и назад, в окопы. Причем с каким-то конкретным событием это связано не было. Да и никакой враждебности, появляясь здесь снова, они друг к другу не испытывали. Впечатление складывалось такое, что они просто поднакопили энергии и были готовы еще повоевать. Последняя такая карусель закрутилась год назад.

– В тот раз кто-то остался недовольным? – спросил Майло.

Феллингер пристально посмотрел на него.

– Мог ли Ричард сделать что-то подобное? Господи, надеюсь, что нет. То есть это было бы отвратительно. В таком случае я даже усомнился бы в своей способности разбираться в людях… Нет, лейтенант, никакого недовольства ни с одной, ни с другой стороны не наблюдалось. Напротив, все выглядели вполне довольными. – Он вскинул брови. – Урсулу ограбили? Она любит свои украшения, и сегодня их было на ней немало.

– На это ничто не указывает, – ответил Майло.

– Уверены? Я видел на ней кучу бриллиантов; может быть, что-то пропало…

– Мы сняли и внесли в опись три кольца, цепь-ожерелье, два браслета и пару золотых сережек с рубинами. Кроме того, в сумочке лежали дорогие часы.

– Вроде бы всё на месте… Так Ричард у вас на подозрении? Полагаю, с мужьями всегда так; видит бог, я тоже знал многих супругов, которых сам записал бы в подозреваемые, если б что-то случилось. Но насчет Ричарда не уверен. На мой взгляд, к нему это не относится.

Участвуя в десятках дел о разводе в качестве свидетеля-эксперта, я не мог припомнить ни одного случая, когда адвокат одной стороны защищал бы противника.

– Ричард – хороший парень, – сказал я.

– Честно? – Феллингер посмотрел на меня. – Он не победитель по натуре, но всегда казался мне человеком приличным и честным. За пять лет можно много грязи наскрести, и, вы уж поверьте, я старался и рыл глубоко. Эрл занимался тем же со своей стороны – в отношении Урсулы. Мы даже встретились в прошлом году, выпили и вместе посмеялись над всей этой ситуацией. Потратить столько времени на попытки измазать черной краской клиентов друг друга и получить в результате ноль…

– Но они продолжали воевать.

– Не воевать, – не согласился Феллингер. – Как я сказал, заниматься тонкой настройкой. Регулировать. Никто ни разу не повысил голос; они просто хотели добиться полной ясности в отношении финансов. Получить точный расклад.

– Если вопрос с разводом был урегулирован, то зачем Урсула приходила к вам сегодня?

– Ваш вопрос возвращает нас к драгоценностям. Урсула покупала их на протяжении многих лет. Приобретала дорогие, стоящие вещи. После того как вопросы, связанные с разводом, были сняты, она начала думать о дочерях – хотела разобраться, кто что получит. Я имущественными делами больше не занимаюсь, но это согласился взять – при условии, что в дальнейшем не возникнет осложнений. Оказалось, что все просто: две девочки, пятьдесят на пятьдесят. Чтобы Урсуле было спокойнее, мы изложили ее пожелания в письменном виде.

– То есть составили дополнение к завещанию, – вставил Майло.

Феллингер посмотрел на него.

– Было ли у нее предчувствие чего-то нехорошего? Я не заметил. Скорее наоборот. Урсула пребывала в прекрасном настроении. Вот что на уме, детектив, у богатых, влиятельных людей: дорогие игрушки, идеальные решения, контроль над всем.

– Откуда взялся этот достаток?

– Бизнес, который Ричард и Урсула построили вместе. Импортно-экспортные операции.

– Что именно они импортировали и экспортировали?

– Дешевое барахло, – ответил Феллингер. – Их слова, не мои. Видели, наверное, такие резиновые сандалии? Продаются по два бакса в Чайна‐тауне. Их привозят сюда большими партиями из Вьетнама, где берут по десять центов за пару.

– Неплохая прибыль, – оценил Майло.

– С учетом транспортных расходов им эти сандалии обходились по двадцать – двадцать пять центов. При продаже здесь оптовая цена составляла уже от семидесяти пяти центов до одного доллара. Я бы сказал, фантастическая прибыль.

– Как у них распределялись роли?

– За покупки отвечала Урсула. Она знала Восток, ее отец был каким-то дипломатом. На Ричарде лежала бухгалтерская работа, текущий менеджмент и инвестиции. Последнее у него хорошо получалось.

– Во что вкладывались деньги?

– В высокодоходные и привилегированные акции, облигации.

– Консервативный подход.

– В высшей степени консервативный, – согласился Феллингер. – Есть еще арендуемая собственность в Окснарде.

– О какой собственности в целом может идти речь? – спросил Майло.

Брови у Феллингера подскочили, словно испуганные гусеницы.

– А это имеет значение?

– В данный момент, сэр, все имеет значение.

– Что ж… Полагаю, вы всегда можете получить доступ к материалам суда по семейным делам, информация передавалась туда-сюда в течение всех пяти лет. – Феллингер откинулся на спинку кресла и сложил руки на крепком, округлом животе. – Согласно последним подсчетам, общая стоимость чистых отчетов составляла от четырнадцати до пятнадцати миллионов при отсутствии сколь-либо значительных долгов.