Тара Сивек

Соблазн и закуски

Глава 1

Кто-нибудь стал говядиной от Арби?

Привет, меня зовут Клэр Морган, и я никогда не хотела иметь детей.

Вот вы, мои единомышленники, скажите: мне одной кажется, что сообщая людям о своем нежелании размножаться, ты словно оказываешься на кошмарном собрании Анонимных Алкоголиков? Надо ли мне встать, поприветствовать присутствующих и сознаться в том, что привело меня на седьмой круг ада, где я постоянно себя обнаруживаю? В этот дом ужаса, набитый беременными женщинами, которые просят потрогать их торчащие животы и во всех подробностях обсудить их влагалища. Они не понимают, почему слова «плацента» и «послед» не должны использоваться в одном предложении. Никогда. Особенно за чашечкой кофе средь бела дня.

Знаете, что подтолкнуло меня к такому решению? Видеозапись, которую мы посмотрели на уроках по охране здоровья в шестом классе. Да-да, то самое снятое в 70-х видео, где какая-то истекающая кровью и потом женщина во всю глотку орала, в то время как ее муж ласково вытирал ей лоб полотенцем и говорил, что она справляется на отлично. Затем камера перешла на место преступления меж ее ног – на кровь, слизь и заросли лобковых волос, сквозь которые пробиралась крохотная головка. Когда малыш закричал, все девочки вокруг умиленно ахнули, а я, глядя на них с отвращением, пробормотала:

– Народ, да что с вами, черт побери? Это же НЕНОРМАЛЬНО.

С этого момента моим девизом стало: «У меня никогда не будет детей».

– Клэр, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– У меня никогда не будет детей.

– Клэр, ты уже выбрала специализацию?

– У меня никогда не будет детей.

– С чем будешь картошку?

– У меня никогда не будет детей, говорю вам!

Конечно, всегда найдутся желающие изменить твое мнение. Они женятся, рожают ребенка, затем зовут в гости тебя с расчетом на бурные эмоции при виде их новорожденного чуда. Но ты видишь дом, где месяца полтора не убирались, чувствуешь запах их тел, которые не принимали душ уже две недели, и смотришь, как их глаза округляются, когда ты спрашиваешь об их последнем полноценном сне. Ты видишь, как они смеются над каждой отрыжкой и улыбаются из-за каждого пука. Во все свои разговоры они начинают включать тему детских какашек, и ты задаешься вопросом, кто из вас действительно сумасшедший.

Затем появляются люди, убежденные в том, что у тебя какая-то тайная и трагичная проблема с маткой, которую ты компенсируешь своим легкомыслием. Они смотрят на тебя и твое влагалище с жалостью, перешептываются за твоей спиной, а потом всё это внезапно превращается в ужасную игру под названием «испорченный телефон», и весь окружающий мир начинает считать, будто у тебя опасные для жизни проблемы с деторождением, из-за которых беременность может стать причиной спонтанного возгорания влагалища и отрыва сиськи. Прекратите это безумие! Все части моего тела в рабочем состоянии и, насколько я знаю, у меня нет синдрома взрывающегося влагалища.

Дело в том, что я никогда не считала выдающейся идеей выдавливание из себя крохотного человека и превращение своего влагалища в подобие ростбифа, на которое ни один мужчина потом не взглянет – не говоря уже о том, чтобы трахнуть. Конец истории.

Давайте посмотрим правде в глаза. Рассказывая о рождении ребенка, никто и никогда не говорил вам правды. Даже ваша собственная мать.

Как только в руках у тебяя окажется сладенький младенец, ты мигом забудешь про эту боль.

Дерьмо собачье. Я НАЗЫВАЮ ЭТО СОБАЧЬИМ ДЕРЬМОМ. Любой родственник, знакомый или любопытный до жопы незнакомец в универмаге, который говорит вам, что все не так страшно – кучка дерьма. Окружность нашего влагалища примерно равна толщине пениса. И ради того, чтобы человечек, который девять месяцев высасывал из тебя жизнь, смог из него выбраться, оно должно растянуться и превратиться в гигантскую пещеру летучих мышей. Как можно, будучи в здравом уме, согласиться на такой ужас? В один прекрасный день вы идете и думаете про себя: «Похоже, пришло время превратить свое влагалище в говядину от Арби с сыром (минус сыр) и обременить себя минимум на восемнадцать лет кем-то, кто будет высасывать из меня желание жить до тех пор, пока я не превращусь в жалкое подобие себя прежней и не смогу потрахаться даже за деньги».

Само собой после многолетних клятв друзьям и знакомым о том, что детей у меня не будет, я разродилась среди них первой, что к их ужасу, меня очень обидело. В смысле, любой идиот может воспитать ребенка. К примеру, моя мать. Она пропустила день раздачи пособий по воспитанию детей и вместо этого обращалась к старой, замечательной мудрости доктора Фила и печенью с предсказаниями, однако со мной все отлично. Хорошо, может это не лучший пример. Я не серийный убийца, поэтому, по крайней мере, решилась на рождение ребенка. Подробней о моей матери чуть позже.

С учетом моего текущего материнства говорить о ненависти к детям, наверное, несколько странно, да? Нет, дело не в том, что я ненавидела своего ребенка. Просто я недолюбливаю чужих детей. Чумазых, липкоруких, сопливых, кричащих, пукающих, какающих, не спящих, скулящих, спорящих и плачущих. То ли дело коты. Можно открыть коробку с «Мяу Микс», насыпать корм на пол рядом с ведром воды, уехать на неделю и вернуться домой к животному, который был настолько занят вылизыванием своей задницы, что даже не заметил твоего отсутствия. С ребенком так не получится. Ну, сделать-то так можно, конечно, но большинство отнесется к этому негативно. Но могу сказать вам одно: если бы мой ребенок умел вылизывать себе задницу, я бы сэкономила хренову кучу денег на подгузниках.

Сказать, что я немного волновалась о том, чтобы стать мамой – с учетом моего отвращения к деторождению и к детям в целом, – значит не сказать ничего. Говорят, когда у тебя появляется свой ребенок, то ты немедленно влюбляешься в него, стоит тебе посмотреть в его или в ее глаза. И весь прочий мир исчезает. И ты начинаешь верить в то, что твой малыш во всем идеален, и с первого же момента начинаешь любить его. Кем бы ни были распространяющие такое мнение люди, им стоит ограничить количество употребляемого ими крэка и прекратить разглагольствовать о своей заднице, в то время как их влагалища от Арби болтаются в бабушкиных панталонах.

В день, когда я родила сына, я взглянула на него и сказала:

– Кто ты, черт побери? Ты на меня не похож.

Иногда это не любовь с первого взгляда. «Чего ожидать, если ты неожиданно залетела от одного раза на студенческой вечеринке» и другие пособия для будущих родителей любят упускать эту часть. Иногда приходится учиться любить этих маленьких монстров за что-то другое, а не за налоговые вычеты, которыми они вас снабжают. Не все новорожденные детки красивы, и неважно, сколько новых родителей пытаются убедить вас в обратном. Иногда они похожи на стариков с морщинистыми лицами, старческими пятнами и залысинами.

Когда я родилась, мой отец показал мою фотографию, сделанную в роддоме, своему приятелю Тиму, а тот, взглянув на нее один-единственный раз, сказал:

– О, господи, Джордж! Будем надеяться, она окажется умной.

Так вышло и с моим сыном Гэвином. Вид у него был странненький и забавный. И я имею право так говорить, потому что я его мать. У него была огромная лысая голова, а уши торчали будто локаторы и наверняка могли улавливать разговоры людей в квартале от нас. Глядя на его огромную голову, я могла говорить только с шотландским акцентом и цитировать Майка Майерса из фильма «Я женился на убийце с топором».

– По ночам он кричит во сне в свою огромную подушку.

– Он прямо как Спутник со своей собственной метеорологической системой.

– Она похожа на апельсин на зубочистке.

Думаю, он слышал, как я разговаривала о нем с медсестрами, и сформировал свой собственный план мести. Я твердо верю, что той ночью в детской комнате он и другие новорожденные вступили в сговор и решили, что настало время для революции. Да здравствуют новорожденные!

Я знала, мне следовало держать его у себя в палате. Но, как и всем людям, мне был необходим отдых, и я воспользовалась своим пребыванием в роддоме, чтобы как следует отоспаться. Хотя стоило бы проследить за тем, рядом с каким ребенком поставили его колыбельку. Тогда я бы знала, что на моего сына плохо повлияет тот надоедливый младенец по имени Зено. У него на лбу было написано – «анархия». Кем надо быть, чтобы назвать своего ребенка Зено? Не имя, а приглашение набить зад на детской площадке.

В больнице Гэвин вел себя тихо и почти что все время спал. Когда друзья, пришедшие навестить нас, сказали, что после выписки он таким не будет, я рассмеялась им в лицо. Ну, на самом деле рассмеялся Гэвин, да еще яростно взмахнул своим крошечным кулачком, словно член Нации Новорожденных. Клянусь, каждый раз, когда он мурчал во сне, мне слышалось: «Дети – это Гордость! Дети – это Сила!»

В секунду, когда я посадила его в машину, чтобы отвезти домой, игры кончились. Он начал орать во всю глотку, точно дикий банши, и не замолкал целых четыре дня. Я понятия не имела, насколько дикими были эти банши или существовали ли они вообще, но если и существовали, то точно были чертовски громкими. Единственным положительным моментом во всем этом испытании был тот факт, что мой ребенок отказался покидать мое тело через мои наружные половые органы, так что после выписки они не были похожи на ростбиф. Во всех пособиях для будущих родителей, которые были написаны женщинами, прошедшими через самый идеальный опыт родоразрешения в мире, говорилось, что, пока ребенок сидит в утробе, с ним надо общаться. То был единственный совет, которым я воспользовалась. Каждый день я напоминала ему, что если он погубит мое влагалище, то я сниму процесс родов на видео и в будущем стану показывать его подружкам, что происходит с их киской, когда они занимаются сексом, тем самым гарантируя, что трахаться он никогда не будет. К черту Моцарта и Шекспира. Я пошла страшным прямым путем.

Мои угрозы сработали. Двенадцать часов он сидел во мне, сложив ручки, и отказывался двигаться вниз, что меня абсолютно устраивало. Кесарево сечение, я иду к тебе! Я бы согласилась на разрезание живота, если б можно было пропустить часть с родами и просто получить четыре дня в помещении, где все включено: завтрак, обед и ужин в постель, плюс тебе круглосуточно капают морфий и выписывают с запасом «викодина»[1] на месяц.

Прежде чем увлечься мыслями о легальных наркотиках без ужасного крика новорожденного, стоит, наверное, рассказать о той ночи, когда я во все это вляпалась. Мой гороскоп в тот день прямо предупреждал: «Вы получите множество компьютерных гаджетов и драгоценностей от ваших соседей, которые умрут, когда вы придете, застрелите их и возьмете их вещи».

Ладно, может не прямо, но разве это не дурное предзнаменование? Стоило мне решить попрощаться с девственностью – и в тот же день я залетаю. Говорю вам, Вселенная меня ненавидит.

Мне было двадцать лет, я училась на втором курсе в колледже, и если забыть о постоянных подколах насчет моей девственности от моей лучшей подруги Лиз, то жизнь была просто замечательной. Ну, быть студенткой колледжа хорошо. У меня не было венерических болезней и друзей-наркоманов, и мне не приходилось торговать своими органами для оплаты еды и травки.

Нет-нет, я вовсе не употребляла наркотики. Только натуральные травы, которые снимали чувство вины за то, что я слопала целую коробку хлопьев «Капитан Кранч» со вкусом арахисового масла, пока смотрела часами «Радость живописи» с Бобом Россом.

– Ох, зеленая вода и это милое, счастливое маленькое дерево.

Еще они помогали Лиз расслабляться во время экзаменов, и с ними она не кричала и не прыгала по стенам, как взбесившаяся макака. Помните дерьмовую организацию «Обнимайтесь, а не принимайте наркотики», которая пичкала нас информацией в школе? Чушь. Можно не выбирать, а делать обе вещи одновременно. Но серьезно, ребята, не принимайте наркотики.

Я вспоминаю ту ночь с любовью. И под «любовью» я подразумеваю чувство горькой обиды на алкоголь и пенис. 

Глава 2

Пиво-понг может стать причиной беременности

Был вечер пятницы, и мы проводили его как обычно: на вечеринке братства с кучей пьяных парней и с ошибками природы из женского общества. Не знаю, как только Лиз удавалось систематически заманивать меня на подобные мероприятия. Народ там был совсем не нашего круга. Они не слушали «Темную сторону Луны» Pink Floyd, не смотрели «Волшебника страны Оз» и не спорили о том, пережил ли пик популярности последний сезон «Бухты Доусона» (Пэйси и Джоуи навсегда!). У нас не было ничего общего с кучкой молокососов с трастовыми фондами, которые считали, будто студенческие займы имеют какое-то отношение к студентам по обмену. Пока мы прокладывали себе дорогу к бару в другом конце комнаты, я расслышала спор двух тощих дурочек о том, кто больше заплатил за сумочку «коуч»[2] и с каким количеством парней они переспали на прошлой неделе.

Одна из них сетовала на то, что она привела на вечеринку девушку, на которой были прошлогодние «лабутены». Дамы и господа, и это будущие руководители нашей страны! Господи, я словно наблюдала за ожившей сценой из «Смертельного влечения» («Я привел тебя на вечеринку к Ремингтону, и где моя благодарность?! На коврике в коридоре. Мне заплатили блевотиной»). Слава богу, Лиз не дала мне вручить одной из них стаканчик с жидким загустителем.

– Ооо, а как тебе этот? Симпатичный. И у него хорошие зубы, – возбужденно сообщила она, мотнув головой в сторону парня в жилетке, расставляющего бочонки с пивом.

– Господи, Лиз, он же не лошадь, – простонала я, закатывая глаза и делая глоток тепловатой мочи.

– Но, если правильно разыграть карты, на нем можно скакать всю ночь. – Она подмигнула мне, точно жуткий продавец подержанных автомобилей, и подтолкнула меня плечом.

– Лиз, ты меня беспокоишь. Такое ощущение, будто ты все время только и делаешь, что думаешь о моей девственной плеве. Может, ты тайно влюблена в меня, а?

– Не льсти себе, – ответила она смущенно, поглядывая на других парней. – Кстати, как-то раз в школе, после одной из пятничных тусовок у Тома Корри, я попробовала сыграть за другую команды. Хотя мы так и не дошли до второй базы. Кто-то начал ломиться в ванную, где мы были, и я резко вспомнила, что люблю пенисы, – задумчиво произнесла она.

Я уставилась на ее профиль так, будто у нее выросла вторая голова. Или ее рука была во влагалище. Почему я только сейчас узнала о том, что моя лучшая подруга миновала лесбийскую стадию? Теперь, глядя на нее, я каждый раз буду представлять себе мастерицу влагалища. Маленькую мастерицу, которая выглядит как влагалище, гоняющее меня вокруг дома и наблюдающее за мной, пока я сплю. Мастерица влагалища никогда не дремлет. Мастерица влагалища присматривает за тобой.

Лиз посмотрела мне за плечо и наклонилась ко мне поближе.

– Два объекта смотрят на нас, шесть часов по твоему курсу.

Я снова закатила глаза и обреченно вздохнула при попытке Лиз стать «невидимкой».

– Спорим на пять баксов, что, если мы правильно используем свои данные, то сможем бесплатно напиться? – спросила она заговорщически.

– Лиз, нас окружают бочонки с пивом, и когда мы вошли, нам вручили по стаканчику. Я чертовски уверена, что это равносильно бесплатной выпивке, – напомнила я, показывая ей свой красный стаканчик.

– О, заткнись. Ты портишь момент. Будь мы сейчас в баре, они сто процентов купили бы нам выпить.

– Если бы мы были совершеннолетними.

– Это нюансы, – усмехнулась она, махнув своей зловещей мастерицей влагалища.

Она взбила волосы и, оттянув переднюю часть своей блузки вниз, обнажила ложбинку между грудями, способную ослепить любого мужчину.

– Лиз, если ты чихнешь, то твои соски выпрыгнут. Убери их, пока не выколола себе глаз.

– Они идут! – завопила она, колотя по моим рукам, которые поправляли ее блузку, прикрывая двойняшек.

– Господи, на них что, радиомаяки? – пробурчала я в изумлении перед притягательной силой ее буферов. – Они как «Баунти». Быстро поднимают члены, – пробормотала я, когда, наконец, повернулась посмотреть на тех, кто шел нам навстречу. Со стороны я, наверное, выглядела Элмером Фаддом,[3] у которого глаза вылетели из орбит, а сердце выскочило из грудной клетки и забилось о перед его рубашки, когда тот увидел Багза Банни, одетого в девочку. Если бы музыка не гремела так громко, я могла бы услышать «АРРРУУУУУУУГА!».

– Здравствуйте, дамы.

Лиз довольно ощутимо пихнула меня локтем, когда один из парней, который выглядел как квотербек, заговорил. Изогнув бровь, я окинула взглядом футболку, обтягивающую его торс, и прочла на ней надпись: «Я не гинеколог, но готов осмотреть вас». А потом мое внимание переключилось на парня, который, засунув руки в карманы, стоял с ним рядом. Он был одет в рубашку с закатанными до локтей рукавами, которая сидела на нем так хорошо, что я могла рассмотреть очертания его мышц. Они были ничем в сравнении с мышцами его стероидного дружка, но для меня они были идеальны.

Мне хотелось, чтобы он повернулся, и я смогла бы оценить, насколько великолепна его задница в потертых джинсах. В отличие от местных парней, которые застряли на странноватой стадии Джастина Бибера, у него были коротко подстриженные светло-каштановые волосы, и этой длины было достаточно для небрежного ежика. Он был не слишком высоким и не слишком низким. Он был идеальным. И просто... красивым. Я готова была отвесить себе пощечину за то, что назвала парня красивым, но это была чистая правда. Он был настолько привлекательным, что мне захотелось оформить его обнаженного в рамочку и поставить себе на тумбочку. Прежде чем я успела представиться и сказать ему, что он моя родственная душа, кто-то грубо врезался в меня сзади. Споткнувшись, я врезалась в его грудь и расплескала пиво на наши ноги и на пол.

Черт побери, от него так замечательно пахло. Парнем, корицей и крошечным намеком на одеколон, почувствовав который, мне захотелось зарыться носом в его рубашку и сделать глубокий вдох. Окей, возможно это было лишним. Мне не хотелось, чтобы он прозвал меня «рубашечным наркоманом». Это прозвище может прилипнуть надолго. Как и мастерица влагалища.

Его руки вылетели из карманов и поймали меня за плечи, пока я пыталась не засосать его рубашку, как винт моторной лодки. Услышав за собой кудахтающий смех, я оглянулась и увидела, что ответственность за мое «изящное» вторжение в жизнь этого парня лежит на одной Хитерсов. Оказывается, врезаться в кого-то очень весело. Ее не менее отвратительная близняшка показывала на меня пальцем и смеялась.

Мы что, в подростковом кино 90-х? Они думают, я зареву и убегу под звуки драматической музыки?

– Боже, Хитер, в чем твоя проблема? – спросил раздраженно мужской голос.

Внезапно они прекратили смеяться и смущенно уставились на стоящего позади меня парня. А я, повернувшись обратно, взглянула на него с глубоким благоговением, поняв вдруг, что мои руки до сих пор прижаты к его груди, и от его кожи сквозь тонкую рубашку исходит жар.

– Ты только что процитировал «Смертельное влечение»? – прошептала я. – Это мой любимый фильм.

Он взглянул на меня и улыбнулся, пронзая меня синевой своих глаз.

– Я неровно дышал к Вайноне Райдер еще до того, как она стала подворовывать в магазинах, – сказал он, пожав плечами. Его руки все еще обнимали меня за плечи.

– Меня зовут не Хитер, – запротестовал позади меня плаксивый голос.

– Ух ты, Вайнона Райдер, – констатировала я, кивая.

Господи, я абсолютно вне игры. Из-за близости с таким горячим парнем мой мозг превратился в кашу. Я просто хотела, чтобы он снова заговорил. От звука его голоса моим трусики автоматически хотелось слететь.

– У меня своего рода бзик на странных, умных и темноволосых цыпочек, – проговорил он, улыбаясь.

– Почему он назвал меня Хитер? Он знает, что меня зовут Ники! – снова раздался пронзительный голос.

Я – странная, умная и темноволосая цыпочка! Я, я, я, выбери меня! И кто, черт побери, продолжает скулить и портит мой идеальный момент? Зарежу суку.

– Э… привееееееет!

Мужчина моей мечты отвел от меня взгляд, чтобы взглянуть поверх моего плеча.

– Ники, из-за твоего голоса у меня из ушей идет кровь. Ты ломаешь весь кайф.

Я услышала, как она надулась и унеслась. По крайней мере, надеюсь, что она именно так и поступила. Все еще пялясь на этого парня, я думала о том, когда и как смогу затащить его в свободную спальню. Он снова посмотрел на меня и, убрав с моего плеча одну руку, смахнул с моих глаз челку. Его жест был настолько простым и легким… словно он делал так раньше тысячу раз. Мне захотелось украдкой ухмыльнуться Лиз и выставить вверх большие пальцы, но она была увлечена разговором с приятелем этого парня.

– Хочешь, пойдем обновим тебе напиток, а потом, может, сыграем в пиво-понг или что-то еще?

Мне захотелось залезть к себе в трусики, достать свою девственность, завернуть ее и украсить бантиком. Или, может, упаковать ее в подарочную упаковку от «Target» и подарить ему в с карточкой «Спасибо, что ты есть! Небольшой подарок в виде девственности, чтобы выразить мою благодарность!».

– Конечно, – пожала плечами я, стараясь не выдавать эмоций. Наверное, лучше изобразить из себя недотрогу. Чтобы выглядеть слишком уж жаждущей. 

*** 

– О, боже, не останавливайся, – пропыхтела я, пока он прокладывал дорожку поцелуев вниз по моей шее и неуклюже возился с пуговицей на моих джинсах. После пяти раундов в пиво-понг и нескольких часов разговоров, смеха и близости, из-за которой вскоре стало невозможно удержаться и не дотронуться до него, я забыла значение слова «недотрога». Осмелев благодаря большому количеству алкоголя после проигрыша в последнем раунде, я обняла его за шею, притянула к себе и что есть силы поцеловала – прямо на глазах у тех, кто остался на вечеринке и до сих пор не спал в своей собственной рвоте. Протащив его за руку по коридору, я втолкнула его в первую попавшуюся на пути комнату. Я надеялась, что в последнюю минуту рядом окажется Лиз – чтобы поддержать меня или подсказать, что надо делать. Но она исчезла после того, как я во всеуслышание объявила, что в конце вечеринки она своей лесбийской проверенной рукой будет сдавать бесплатный мазок Папаниколау.[4]

Оказавшись в темноте комнаты, мы немедленно набросились друг на друга. Пьяные мокрые поцелуи, руки во всех местах, столкновения со случайной мебелью… так, спотыкаясь и смеясь мы пробирались к кровати. Я обо что-то запнулась – этим «что-то» вполне мог оказаться какой-нибудь человек – и рухнала на кровать, а парень, которого я тащила за собой, неаккуратно шлепнулся сверху так, что из меня вышибло дух.

– Черт, пппрости. Ты в порядке? – невнятно спросил он, опираясь на руки и убирая с меня свой вес.

– Ага, – прохрипела я. – Раздевайся.

Я была такой пьяной, что чуть не засмеялась, наблюдая, как он вскочил с меня и снял штаны с боксерами. В окно спальни проникал яркий лунный свет, и мне было видно, что он там делает, хотя из-за алкоголя в венах все вокруг кружилось как карусель. Не сгибая коленей, он стянул все к лодыжкам, а затем поспешил обратно к кровати. Слава богу, небольшая часть моего мозга, которой еще не завладел алкоголь и шоты с текилой, напомнила мне, что не очень-то хорошо смеяться над мужчиной, который снимает с себя трусы. Хотя это было смешно! До этого я видела много пенисов, но не вживую и не так близко рядом с собой. Эта штука торчала и указывала прямо на меня. Клянусь, я прямо-таки слышала, как его пенис разговаривал:

Эгегей, там на палубе, прямо по курсу отличное влагалище!

Когда я пьяна, пенисы разговаривают голосами пиратов. Может, потому что Лиз называет их одноглазыми змеями. А пираты носят повязки, ведь у них только один глаз и... мать твою, вон он, Капитан Пенискрюк!

Наверное, мне лучше сосредоточиться.

Он заполз на меня и поцеловал, а его плутишка стукнул меня по ноге. Отвернувшись от него, я захрюкала от смеха. Пьяная в дрова, я представила, как иду с завязанными глазами по бортику корабля, а его пенис колотится о мое бедро в странной комнате, где есть (а может и нет) валяющийся на полу мертвец. Ну как из-за этого дерьма не захохотать, как школьница? Не заметив моего приступа смеха, он потянулся к моей шее и поцеловал ее. И гоооооосподи, меня это отрезвило настолько, что я поняла, до чего это хорошо.

– Оооооооооо дааааааа, – простонала я громко, к своему удивлению озвучивая слова, которые плавали в моем затуманенном, испорченном алкоголем мозге.

Его губы перешли к местечку за ухом, и когда его язык лизнул меня там, я с изумлением ощутила покалывание между ног. Мои пальцы вцепились ему в волосы. Кто бы мог подумать, что эта ночь окажется настолько хорошей… Все дерьмо исчезло, и я наслаждалась этим неожиданным приключением. Повозившись несколько минут с моими джинсами, он наконец расстегнул их и стянул вместе с трусиками. Его руки заскользили по моей талии, снимая блузку, а я порыве алкогольной храбрости сняла лифчик и отбросила его в сторону. Услышав шлепок о стену, я поняла, что лежу на кровати полностью обнаженная с парнем, который стоит передо мной на коленях и смотрит на то, что ему предлагают.

Господи! Это действительно происходит. Я лежу голая перед парнем. Я точно собираюсь это сделать?

– Боже, ты чертовски красива.

Да! Ответ положительный! Если он продолжит так со мной разговаривать, то я разрешу ему засунуть эту свою штуковину прямо мне в ухо.

Его глаза блуждали по моему телу. Затем он быстро снял рубашку и бросил ее в темноту. Мои руки автоматически потянулись к его крепкой груди, и я стала трогала его гладкую кожу везде, куда только могла дотянуться. Обняв его за шею, я притянула его к себе и поцеловала. У его губ был вкус текилы и солнечного света. Несмотря на наше нетрезвое состояние, мне нравились его поцелуи. Теперь, когда мы были обнажены и лежали в кровати, они из безумных стали мягкими, сладкими, и заставляли меня тихонько стонать ему в рот. Он закинул мою ногу на свое бедро, и я ощутила головку его пениса прямо у своего входа.

О черт, начинается. Оно действительно происходит. И почему я разговариваю сама с собой, когда мой язык находится у кого-то во рту, и этот кто-то готовится засунуть в меня свой пенис?!

О, боже мой... 

*** 

…Хоть и пьяная в стельку, но я хорошо запомнила, что было потом. Менее чем через две секунды он оказался внутри меня, и моя девственность помахала мне ручкой. Я хотела, чтобы это длилось вечно. В ту ночь я трижды видела звезды, и это был самый прекрасный опыт в моей жизни.

Ага. Вы что, издеваетесь? Вы уже потеряли девственность? Это охренительно больно, неловко и неприятно. Любая, кто говорит вам, что испытала во время первого секса нечто похожее на оргазм – лживая куча дерьма. Я видела звезды лишь потому, что крепко зажмуривала глаза и ждала, когда все это закончится.

Но если честно, на что еще я могла рассчитывать? Он не виноват, что мой первый раз вышел не выдающимся. Он был милым и нежным – насколько позволяло уничтоженное нами количество алкоголя. Мы оба были адски пьяны, и я потеряла девственность с парнем, чьего имени даже не знала. Просто я не хотела, чтобы меня что-либо отвлекало, и у меня не было времени на отношения. Потеря девственности позволила бы мне целиком сосредоточиться на учебе и карьере, плюс Лиз на вечеринках прекратила бы вести себя так, будто мы находились в мясном магазине. Все шло по плану. Пока не появилась недельная задержка, и я не поняла, что слопала целую буханку хлеба и семь палок сыра-косички, пока сидела за кухонным столом, смотрела на календарь и жалела о том, как мало уделяла внимания математике в детском садике, ведь не могла же я, черт побери, так просчитаться. 

Глава 3

Вы видели донора спермы?

Иногда я виню свою мать в отсутствии у меня желания иметь детей. Она не была плохой мамой, просто не понимала, что делала. Она рано поняла, что жизнь на окраине маленького городка не для нее. Сидеть изо дня в день с моим отцом перед телевизором и воспитывать непослушного ребенка было совсем не тем, чего моя мать хотела от жизни. Мама мечтала путешествовать, посещать художественные выставки, концерты и кинопремьеры, она хотела приходить и уходить, когда вздумается, и ни перед кем не отчитываться.

Однажды, мама сообщила мне, что никогда не прекращала любить моего папу. Просто ей захотелось большего,чем он мог ей дать. Когда мне было двенадцать, они развелись, и она уехала за тридцать миль, чтобы получить квартиру в городе. Я никогда не ощущала себя брошенной. Мы с мамой часто виделись и ежедневно разговаривали по телефону. Не то чтобы она не звала меня переехать с ней вместе. Звала, но, думаю, лишь из чувства, что так детям принято оставаться с матерью. Все знали, что я выберу жизнь с отцом. Я всегда была, есть и буду папиной дочкой. Как бы сильно я ни любила маму, с отцом у меня было больше общего, поэтому остаться с ним казалось естественным.

Переехав, мама тем не менее продолжала, как могла, пытаться меня воспитывать. Однако ее родительские навыки были далеко не на высоте, а потом и вовсе превратились в один огромный и неизбежный провал. Но что бы там ни думали люди, она искренне любила меня. Просто в большинстве случаев вела себя скорее как моя подруга, а не как мать. Через три дня после переезда, она позвонила мне под впечатлением от шоу Опры и сказала, что нам надо сделать нечто символическое, что установило бы между нами более тесную связь. И предложила сделать одинаковые татуировки. Пришлось напомнить ей, что мне еще двенадцать, и все это незаконно. За годы она подарила мне столько справочников «Исцеление души. С любовью к матери/дочке бла-бла-бла», что хватило бы открыть свой собственный книжный, а на ее страничке в фейсбуке висело множество наших совместных фотографий с подписью «Я и моя лучшая подруга!».

Люди считали наш образ жизни странным, но нас все устраивало. Отцу не приходилось слушать, как мать проедает ему плешь за то, что он никуда ее не возит, а она была вольна делать все, чего ей хочется, при этом оставаясь в крепких родственных отношениях с нами. Просто некоторым людям не суждено жить вместе. Мои родители ладили лучше на расстоянии.

Наряду с советами, почерпнутыми из ток-шоу, мама пользовалась книгой «Воспитание с идиомами». Все ее советы мне преподносились в форме шутки, прочитанной в книге или услышанной у Паулы Дин на кулинарном канале. К сожалению, смысл в них отсутствовал, и они никогда не использовались в правильном контексте. Когда тебе шесть, и ты говоришь маме, что в школе тебя доводят до слез, а она отвечает «Не ссы, прорвемся», то ты учишься со всем справляться сама и перестаешь спрашивать совета.

Я, впрочем, не увлекалась мечтами о независимости и равноправии женщин и не относилась к тому типу людей, которые говорят: «Я не брею свои ноги потому, что не подчиняюсь мужчине», и полностью настраиваются все делать самостоятельно без чьей-либо помощи. Я не мученица. Забеременев, я – какой бы упрямой и самодостаточной ни была – поняла, что мне понадобится помощь.

Как только я использовала одиннадцать биллионов домашних тестов на беременность – выпив в процессе галлон молока, чтобы было чем писать, – то поняла: надо выследить этого парня. Это, понятно, случилось уже после того, как я вбила в строку поисковика фразу «молоко и тесты на беременность», чтобы убедиться, что я не просто так провела тридцать семь минут своей жизни, в ужасе вглядываясь на положительные тесты, разбросанные по полу ванной, которые могли (или не могли) быть верными, потому что пастеризация смешалась с гормонами в теле и выдала ложноположительный результат.

Если вам интересно, то нет. Ничего подобного не бывает.

Мне был двадцать один год, я училась в колледже на дневном отделении и, по словам моей матери, «денег мне было тянуть не с кого». Мой отец Джордж работал с восемнадцати лет и зарабатывал достаточно, чтобы оплачивать свои счета и помогать мне с проживанием и питанием. Слава богу, лучший друг моего папы Тим оказался прав. Я была умнее, чем казалась, и училась в Университете штата Огайо за казенный счет, поэтому на мне не висело груза в виде студенческих займов. Увы, это означало, что я усердно училась, взяв двойную курсовую нагрузку, и у меня не было времени, как у прочих студентов, на подработку.

Странно, но мы с мамой были похожи. Я тоже хотела от жизни чего-то большего, нежели обслуживать столики в гриль-баре Фостеров, где я подрабатывала во время учебы в школе. Я хотела путешествовать, упорно трудиться и в один прекрасный день открыть свой собственный бизнес. К сожалению, жизнь не разбрасывается подарками, а стоит тебе отвернуться, бросает тебе в лицо ребенка весом в три с половиной килограмма. Жизнь – мстительная маленькая сучка. Мне хватало сообразительности, чтобы понять: в одиночку у меня ничего не получится, и больше всего на свете я хотела как можно дольше скрывать громоздкость своей ошибки от своего отца.

Наверное, любая другая на моем месте позвонила бы мамочке, чтобы поплакаться и попросить о помощи, как только на палочке появились две черточки, но на тот момент я была не в настроении выслушивать нечто вроде «Рим строился не с двумя журавлями в небе». Просьбы о помощи предназначались тому, кто поставил меня в это положение. К сожалению, я понятия не имела, кем я переспала. Мои действия той ночью привели меня в такой шок, что на повторное представление меня не хватило, и я знала точно – папочкой был Мистер Пиво-Понг. Надо просто найти его. Кто, черт побери, отдает свою девственность парню и даже не озадачивается вопросом, как его звать?

А, да. Это же я.

Первым делом я отправилась в дом, где произошла та вечеринка, и опросила всех тупых качков до единого, но никто из них понятия не имел, о ком я толкую. Вероятно, это каким-то образом было связано с тем фактом, что все мои собеседники воняли, как пивоварня, и пялились на мои сиськи. А может, потому что я не владела языком тупоголовых. Любой из вариантов был в равной степени вероятен. Возвращаясь в квартиру, которую я делила с Лиз, мне хотелось отпинать свой собственный зад. Проснувшись тем утром, я глупо призналась себе, что ощущение его рук вокруг моей талии заставило меня немножко вздохнуть. Мне надо было остаться. Дождаться, когда он проснется, поблагодарить за проведенное вместе время и забить его номер в свой сотовый. Но, как бы сильно мне ни хотелось запустить пальцы в его волосы или провести рукой по его щеке, я знала, что не могла.

На том этапе я не могла позволить себе отвлекаться, а он именно таким отвлекающим моментом и был. Я знала, что могу легко потерять голову и забыть обо всем, над чем работала всю свою жизнь. И потому я решила, что проще будет дать ему отставку свалить все на алкоголь, чем признать совершенную ошибку. Но ошибкой было не то, что я переспала с ним, а мое бегство наутро. Вместо того, чтобы остаться, я выбралась из-под его руки и тепла его тела и подумала, как было бы кошмарно, проснись я рядом с каким-нибудь уродливым троллем.

Но он и при свете дня оказался горяч, как ад, и мне не пришлось играть роль гадкого койота и отгрызать себе руку, чтобы выбраться из-под него. Как можно быстрей я оделась и оставила его голым и крепко спящим на кровати. Никто не шевельнулся, пока я переступала через безжизненные тела, лежащие по всему дому, и с позором выбиралась на залитую ярким утренним светом улицу.

Я раз шесть порывалась вернуться и дождаться, когда он проснется. И каждый раз отговаривала себя одинаковым аргументом. Я использовала его, чтобы избавиться от своей тупой девственности. Надо ли выяснять, зачем это сделал он? На вечеринке я точно была не самой красивой девушкой. Люди говорят, что я милая, и наверное в чем-то правы, но что именно он увидел, когда взглянул на меня? Может, просто какую-нибудь легкодоступную девицу. Я запомнила его, как милого, смешного, горячего парня, который избавил меня от девственности и заставил смеяться. Мне не хотелось разочаровываться, узнав, что на самом деле он мерзкий бабник, который переспал со всем студенческим городком и случайно пропустил одну второкурсницу.

Когда я пришла домой, Лиз заставила меня пересказывать все снова и снова, чтобы как следует навизжаться от радости за меня. Она потерпела неудачу с его накаченным другом, но это было неважно, так как потом она познакомилась с парнем по имени Джим, который был на вечеринке без пары, и это была любовь с первого взгляда.

Ее визги и хлопки по спине длились до тех пор, пока через пять недель она не пришла из колледжа и не нашла меня на полу ванной в окружении белых пластмассовых палочек, на которых было написано «Беременна», всю в соплях, истерически плачущую и несвязно говорящую о молоке и коровах, делающих тесты на беременность.

Два месяца Лиз помогала мне в крестовых походах, направленных на поиски этого парня. Она не спросила, как зовут его друга потому, что встретившись глазами с Джимом, «весь мир померк» или еще какое-то дерьмо. Мы связались с приемной комиссией и изучили дюжину ежегодников в надежде, что сможем узнать его на какой-нибудь из фотографий. Даже попытались определить местонахождения той жуткой кошелки Ники, которая врезалась в меня, но все было зря.

Они что, материализовались из воздуха? Почему, черт побери, нет ни одной записи об их пребывании в университете?

Прихватив Джима, Лиз тоже попыталась поговорить с парнями из дома братства, но, как и я, потерпела полную неудачу. Правда, она пришла оттуда пьяной в хлам, потому что парни, с которыми она разговаривала, заставляли ее и Джима выпивать шот всякий раз, когда они говорили слова «козьи яички». Честно говоря, понятия не имею, как эти слова всплывали в их разговоре столько раз. Вы представляете, насколько бесят пьяные люди, когда ты сама обязана оставаться трезвой? Особенно влюбленные пьяные люди, которые фонтанируют эмоциями и цитируют друг другу Уолта Уитмана,[5] пока ты опухла от слез, не мылась четыре дня и тебя только что вывернуло от рекламы о золотых рыбках (о крекерах, а не о настоящих рыбках). Но чертовы крекеры так напоминали настоящих рыбок, что ты только и могла думать о том, как глотала живую, скользкую золотую рыбку, пристально смотрящую своими маленькими бусинками-глазами, как я кладу ее на язык.

Я знала, шансы найти его равнялись нулю. Не могла же я переехать в дом братства и поселиться там в надежде на то, что он вернется до того, как его ребенок, которого я вынашивала, пойдет в колледж и сам поселится в этом месте.

И еще я больше не могла скрывать свою новость от папы. Я встретилась с медсестрой кампуса, и после анализа крови она подтвердила, что я беременна и нахожусь – исходя из даты моего первого и единственного секса – на тринадцатой неделе беременности.

Нет, я полностью за право женщины выбирать. Это ваше личное тело, и вы можете делать с ним все, что хотите и бла-бла-бла. Но со всем своим отношением к крохотным человечкам, я бы никогда не смогла избавиться от своей собственной плоти и крови, сделав аборт или отдав его в приют. С этим лично я не могла смириться. И держа Лиз за руку, я отбросила все страхи и позвонила отцу.

Позвольте познакомить вас со своим папой. Ростом он 193 см, а весом 113 кг. Его предплечья покрыты татуировками змей, черепов и прочей пугающей хрени, и он всегда выглядит так, будто обозлен на весь мир. Как-то раз он до усрачки напугал нескольких моих одноклассников, которые пришли к нам домой и наткнулись на папу. Когда я подошла к двери, они сказали, что подумали, будто мой отец собирается их убить, а я заверила их, что на самом деле это не так, просто у него такое выражение лица.

Но вообще, мой отец – классный парень. Татуировки он сделал в молодости, пока служил в армии, а хмуриться привык от усталости, потому что месяцами работал по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, а потом брал один или два выходных. Он не любит распространяться о своих чувствах и не особенно ласков, но я знаю: он любит меня и ради меня сделает все. Упаси вас господи обидеть его маленькую девочку. В школе, цитируя Чака Норриса, Лиз заменяла имя Чака на имя моего папы так часто, что эта привычка передалась и мне. Короче, он отреагировал на новость о беременности точно так, как я и предполагала.

– Так. К концу семестра я подготовлю комнату к твоему возвращению. Если ты за это время найдешь того парня, позвони мне, чтобы я мог оторвать ему яйца и засунуть их ему в глотку, – сказал он своим обычным глубоким, монотонным голосом.

Если вы неправильно напишите в гугле имя «Джордж Морган», то он не спросит вас «Вы имели в виду Джордж Морган?». Он просто ответит: «Бегите, пока у вас еще есть шанс».

В конце семестра я, чтобы сохранить стипендию, написала заявление на академический отпуск. Стипендию могли оставить всего на год, после чего надо было подавать новое заявление. Я не планировала пропускать так много, но еще я не хотела, чтобы ребенок испоганил мне жизнь. Поправочка, я имею в виду, чтобы принес в мою жизнь столько радости.

Следующие шесть с половиной месяцев, чтобы накопить к родам денег, я работала столько, сколько позволял мой растущий живот и распухающие лодыжки. К сожалению, в крошечном Батлере с выбором достойной и хорошооплачиваемой работы было туго. Разве только, конечно, я не хотела стать стриптизершей в нашем единственном клубе «Северный Полюс». На седьмом месяце беременности я натолкнулась на владельца этого клуба в универмаге, и он, остановившись посреди прохода в бакалейном отделе, заявил мне, что многие его клиенты считают беременное тело очень красивым. Если бы вокруг не было детей, я бы послала его куда подальше. Хотя, кого я обманываю? Даже если бы рядом стоял сам Иисус, я бы все равно сообщила этому кретину, что если он приблизится ко мне еще раз, то я скормлю ему его же собственный член. Хотя, конечно, прежде чем уйти, извинилась бы перед Иисусом.

Что самое замечательное, рядом стояла президент родительского комитета начальной школы Батлера со своим шестилетним ребенком и слышала каждое слово. Наверное, теперь можно было не ждать от нее приглашения присоединиться к комитету, да? В яблочко. И где мне теперь найти желание жить?

Покончив с так и не начавшейся карьерой стриптизерши и зажав общеизвестный хвост между ног, я приползла на свою старую работу официантки в гриль-бар Фостеров. К счастью, Фостеры все еще владели тем баром и были больше, чем счастливы, помочь мне, учитывая мое положение.

Когда в маленьком городе люди о тебе сплетничают, то шепотом произносят слова, которые якобы могут обидеть объект их сплетен. Лучше бы они произносили шепотом такие слова, как «трахаться», «анальный секс» или «Вы слышали, что Билли Чака поймали со спущенными до лодыжек трусами в Пигли Вигли, когда он развлекался со своей собакой Баффи?». Произнесенное шепотом слово «положение» своего рода поражает цель. Я все время шептала случайные словечки, только чтобы их разыграть.

– Миссис Фостер, в туалете закончилась бумага.

– Мистер Фостер, мне нужно уйти пораньше на прием к доктору.

После возвращения домой я часто разговаривала с Лиз, и она, когда появлялось время, продолжала поиски пропавшего донора спермы. Ее семья была из Батлера, поэтому она периодически приезжала и навещала меня, но к концу моей беременности у нее уже не было лишних трех с половиной часов, чтобы ездить так часто. Преподаватели убедили ее удвоить курсовую нагрузку, чтобы она могла выпуститься на год раньше и получить степень по курсу «Малый бизнес», который специализировался в «Предпринимательстве» со вторыми специальностями в «Маркетинге» и «Бухгалтерском деле». Она училась, подрабатывала вечерами на консалтинговую фирму и пребывала в расцветающих отношениях с Джимом. Я знала, как упорно она работает, и не завидовала ее счастью и успеху.

Хотя… все же немного завидовала. Мы с Лиз частенько рассуждали о том, как бы открыть свой бизнес. Представляли, как арендуем соседние помещения с общей дверью. Как будем жить на верхнем этаже и каждую неделю закатывать потрясающие вечеринки. Еще мы мечтали выйти замуж за членов группы N’Sync[6] и жить полигамной жизнью с нашей новой группой N’Love.

Эта мечта, кстати, жива до сих пор.

При всех наших разговорах о будущем Лиз не особенно заботило, каким именно бизнесом она будет владеть. Она просто хотела, чтобы у нее было что-то свое. Я же всегда знала, что хочу открыть магазин с конфетами и печеньем.

Сколько я себя помню, я всегда торчала на кухне, глазируя что-нибудь или выпекая печенье. Отец шутил, что у меня никогда не выйдет незаметно к нему подкрасться, поскольку он за милю учует исходящий от меня аромат шоколада. Этот аромат буквально сочился у меня из пор. Я была так рада, что мечта моей лучшей подруги сбывалась, и старалась не слишком придавать значение тому, что моя мечта бог знает на сколько времени отступила на второй план.

Оказавшись дома, я скучала по Лиз и грустила из-за того, что пришлось отложить свое будущее на потом. Но самым депрессивным моментом оказалась поездка в роддом в двадцать первый день рождения. Пока мои друзья праздновали совершеннолетие, пробуя все спиртные напитки в меню, сидели на полу в общественном туалете, подпевали музыке из колонок, а затем высовывались из окон машины и кричали «Я НАЖРАЛСЯ, УБЛЮДКИ!», я торчала в больнице и пыталась не ударить в лицо каждую идиотку-медсестру, которая продолжала говорить мне, что делать эпидуральную анестезию еще рано.

И тогда я решила. Однажды я стану консультантом по родам. Буду стоять рядом с роженицей, и когда медсестра, врач или ее чертов муж ляпнет чушь типа «Просто дыши через боль», стану бить их по репродуктивным органам до тех пор, пока они, сжавшись в позу зародыша и зовя своих мамочек, не попросят пощады. И тогда я скажу: «Просто дыши через боль, придурок!». И каждый, кто одарит новоиспеченную маму осуждающим взглядом после того, как из ее живота вылезет окровавленный кричащий комочек нового человека весом в три с половиной килограмма, и она попросит взять из ее небольшого чемодана бутылку водки, потому что «как известно, рождение плода нужно отметить морфием и водкой», получит в лицо.

Ну, думаю, суть вы поняли.

Следующие четыре года я работала изо всех сил, пытаясь заработать денег на свой будущий бизнес, воспитывала сына и ежедневно старалась не продавать его заезжим цыганам.

Спустя какое-то время поиски Любителя-Срывать-Вишенки сошли на нет, и жизнь вошла в свою колею. Но думать о нем я не перестала. Я вспоминала о нем всякий раз, когда смотрела на сына. Все утверждали, что Гэвин – моя точная копия. Так оно в некоторой степени и есть. У него мой нос, мои губы, мои ямочки на щеках и моя осанка. Но вот глаза… Ежедневно, глядя в чистые синие омуты глаз своего сына, я видела его отца. Я вспоминала, как в уголках его глаз появлялись морщинки в ответ на мои шутки, как они сверкали, пока он с воодушевлением рассказывал мне смешные истории. Я вспоминала, какими искренними они были, когда той ночию он убирал с моих глаз волосы. Мне было интересно, где он находится, что делает и любит ли по-прежнему «Смертельное влечение».

Меня часто охватывало чувство вины из-за того, что он никогда не встретится со своим сыном, но ведь я сделала все, что могла. Не давать же объявление в газету, типа: «Эй, мир! Однажды на вечеринке я выступила как шлюшка и позволила незнакомцу войти туда, куда прежде не входил еще ни один мужчина, и теперь у меня есть сын. Не могли бы вы помочь мне найти папочку моего ребенка?».

Джим стал для меня такой же неотъемлемой частью жизни, как Лиз. Я разговаривала с ним по телефону, наверное, не реже, чем с нею. И для меня было совершенно очевидно, что эти двое станут Гэвину крестными родителями. Они избаловали его до крайности, и мне нравилось перекладывать всю вину на Лиз за наглость этого ребенка. А как я орала, когда узнала, что Джим сделал Лиз предложение, и они собрались перебраться в Батлер, чтобы быть поближе к ее семье и ко мне! Как только они переехали, Лиз начала работать и заниматься исследованиями с целью составить надежный, готовый к использованию бизнес-план. Несколько месяцев назад она сказала мне, что наконец-то определилась, что намерена продавать, но говорить об этом мне, когда она не убедилась наверняка, пока не хочет.

После того телефонного звонка вместо Лиз я видела только размытое пятно, бегающее от одной квартиры к другой. Она постоянно говорила по телефону с риелторами и банками, бегая туда-обратно в офис подписать документы и ежедневно посещая здание окружного суда для сбора всех необходимых документов для бизнеса. Во время ночного девичника после большого количества мартини я неохотно согласилась помогать ей неполный рабочий день в качестве консультанта. Думаю, мои точные слова были такими: «Люблю тебя, Лиз. И люблю водку. Я должна обнять тебя, сжать и назвать Лизоводка». Лиз посчитала это за «да».

Единственное, что сказала мне Лиз насчет той работы – что это будут продажи, и что мне понравится. Будучи барменшей, я решила, что уж продавать я умею.

– Что? Жена бросила тебя ради женщины из книжного клуба? Держи бутылочку текилы «Патрон».

– О, нет. Собаку бывшей жены соседа твоего лучшего друга сбила машина? Вот, скотч «Джонни Уокер» сделает все, что нужно.

Лиз любила навести сумрака и вознамерилась до последнего держать меня в неведении относительно того, чем я должна торговать. Но поскольку тогда я была пьяна, то согласилась бы продавать и наборы с клизмами «Сделай сам». И она прекрасно знала это. Практически каждый вечер, когда Гэвин ложился спать, я работала несколько часов в баре. Плюс я зарабатывала немного на конфетах с печеньем для городских вечеринок, но дополнительные деньги на дороге не валялись, и я согласилась помочь.

Сегодня была моя так называемая «ориентировка». Мы с Лиз собирались сходить на одну из ее встреч, чтобы я смогла прочувствовать ее бизнес. Джим согласился посидеть с Гэвином, поэтому я подвезла Гэвина и заодно забрала Лиз.

Они встретили меня на подъездной дорожке. Лиз тащила такой большущий чемодан, что ее за ним не было видно, и отталкивала руку Джима, который пытался загрузить его в мой багажник. Жаль я не распознала опасность в том, как Джим ухмыльнулся нам вслед. В свою защиту скажу, что ничего не знала. Я предполагала, что мы будем продавать что-то типа свечей, кухонных емкостей или косметику – все, что любит Лиз. Могла бы и догадаться. Или обратить внимание на слова «Постельные развлечения», вышитые розовым изящным шрифтом на боку чемодана. 

Глава 4

Секс и шоколад

– Он был моим любимым дядюшкой. Старый добрый дядюшка Вилли… Как же я буду скучать по нему.

Я закатил глаза и допил свое последнее пиво, слушая, как мой лучший друг Дрю, сидящий рядом на барном стуле, пытается закадрить одну из официанток.

– Ооох, бедняжка. Тебе, должно быть, так грустно. – Проглотив всю эту брехню, она погладила его по голове.

– Я раздавлен. Практически возбужден от горя.

– Что-что? Не расслышала тебя из-за музыки, – прокричала она.

Я фыркнул и незаметно от нее послал Дрю красноречивый взгляд, который говорил: «Не могу поверить в то, какой бред вылетает из твоего рта».

Дрю получил поцелуй в щеку, а официантка – хлопок по заднице, и на этом они разошлись. Крутанувшись на стуле, Дрю сделал большой глоток пива.

– Твой дядюшка Вилли умер два года назад. И ты его ненавидел, – напомнил я Дрю. Он хлопнул стакан с пивом на барную стойку и повернулся ко мне лицом.

– Ты забыл о той охренительной сцене из «Незваных гостей», Картер? Горе – самый мощный афродизиак в природе, друг мой.

Мы с Дрю были лучшими друзьями с самого детского садика, и тем не менее вещи, которые он говорил, иногда изумляли меня. Однако тот факт, что он был мне хорошим другом и всегда оказывал мне поддержку, помогал мириться с тем, что в большинстве случаев его поведение было отвратительным и распутным.

Подозвав бармена, Дрю заказал два шота текилы. При таких условиях меня бы унесли домой на носилках. Мои органы собрались отказать из-за алкоголя, бегущего по венам вместо крови, и я не сомневался, что в моем мозге сидел маленький человечек, который нашептывал слова песни «Ice Ice Baby» и портил мне зрение.

Мы с Дрю работали на одном автомобильном заводе в Толедо, и недавно нас перевели на другой завод в Батлере. В Толедо мы снимали квартиру вместе, но после того, как два года я слушал, как он пробирается сквозь белые, желтые страницы и восемь бизнес-справочников в радиусе десяти миль, я решил больше не делить с ним закрытое пространство без необходимости. Мне еще нужно было распаковаться в арендованном мною маленьком домике в стиле ранчо, и я начинал жалеть о том, что позволил Дрю уговорить меня утопить свою тоску на дне бутылки. Хотя он слишком хорошо меня знал и понимал, что, оставшись дома, я бы не разбирал вещи, а сидел в одиночестве, уставившись на фотографию своей бывшей и гадая, какого черта я потратил на нее столько лет.

Бармен наполнил шоты, плеснув через край, и Дрю схватил их оба, протягивая один мне и поднимая в воздух другой. Я неохотно сделал то же самое со своим и постарался сосредоточиться на своей руке, чтобы та не тряслась, пока комната покачивалась из стороны в сторону.

Свободная рука Дрю схватила меня за локоть, удерживая меня в вертикальном положении и расплескивая текилу из шота мне на руку.

Упс, кажется, это качнулся я, а не комната.

– Прежде чем ты свалишься со стула, придурок, я бы хотел произнести тост. За моего лучшего друга Картера. За то, чтобы он никогда не пал жертвой очередной неверной шлюхи-авантюристки. – Мы опустошили шоты и ударили ими по барной стойке.

– Спасибо, что не трахнул ее, приятель, – пробормотал я, пытаясь разговаривать внятно.

– Чувак, во-первых, я бы никогда не трахнул девушку, в которой ты даже отдаленно был бы заинтересован, не говоря уже о длительных отношениях. И во-вторых, я никогда не смог бы принять предложение от той грязной шлюшки. Я не поступил бы так со своим членом. Он не сделал ничего плохого и не заслуживает наказания в виде ее вагины.

Я вздохнул и, шлепнув локти на стойку, положил на них голову.

– Бедный мой член. Надо бы сделать ему подарок, – пробормотал я себе под нос.

За два дня до нашего переезда сюда выяснилось, что моя девушка на протяжении двух лет изменяла мне, что отразилось огромной болью в моей заднице. И в моем члене.

Официантка вернулась утешить Дрю и прервала грустную вечеринку моего пениса. И в этот миг кто-то быстро прошел мимо меня, стуча каблуками по полу из твердой древесины, я сделал вдох и окруженный запахом шоколада, мгновенно перенесся на пять лет назад… 

*** 

– …Ммм, ты так хорошо пахнешь. Как печенье с кусочками шоколада, – пробормотал я скрипучим, похмельным голосом, когда притянул ее невероятно мягкое тело к себе.

Вау, у нее словно нет костей. Совсем. Где, черт возьми, ее кости? Я все еще пьян? Я сплю с надувной куклой? Снова? Я осторожно приоткрыл глаза, чтобы меня не ослепили солнечные лучи. Как только мои глаза привыкли к свету, я посмотрел вниз и застонал. Нет, я не пьян, просто обнимаю подушку. Я откинулся на спину и, уставившись в потолок, провел рукой рядом с собой.

Она ушла. А я даже не узнал ее имени. Ну что я за идиот… Хотя она тоже не спросила мое имя, поэтому мы, очевидно, квиты. Несмотря на свое вчерашнее состояние, я смог воспроизвести в памяти каждую секунду. Закрыв глаза, я вспомнил, как великолепно смотрелась ее обтянутая джинсами задница, я вспомнил запах ее кожи, звук ее смеха и ее тело, словно созданное для моего. Я просканировал каждое сохранившееся о ней воспоминание, но, как ни старался, почему-то не смог сфокусироваться на ее лице. Черт. Как мне найти ее, если я не помню ее лицо и не знаю имени? Я был королем болванов. Но я знал, что она была красивой, пусть и не мог вспомнить все остальное. Ее кожа была мягкой, волосы – гладкими точно шелк, а от воспоминания о ее губах я был готов заскулить, как девчонка. И что самое главное, она заставила меня смеяться. Немногие девушки могли вызвать у меня смех. Они никогда не понимали моих шуток и были слишком чопорными для моего чувства юмора. Но она… она понимала меня.

Да. Прошлой ночью я определенно выкинул тот еще номер. Оставалось надеяться, что после виски у меня встал, и я смог удержать свой член в вертикальном положении. Дерьмо. Вдруг, она сбежала, потому что я облажался? Раньше у меня не было секса на одну ночь, и я не знал, как вести себя в такой ситуации. Будет ли аморально отыскать ее? Даже если она не захочет иметь со мной ничего общего, я по крайней мере извинюсь за ночной провал.

По правде говоря, я просто желал снова ее увидеть. Хотел знать, была ли она настоящей или я просто нафантазировал ее идеальность. Я схватил подушку и поднес ее к лицу, глубоко вдыхая запах и улыбаясь. Может я все и не помнил, но определенно запомнил ее запах. Как горячий шоколад в холодный зимний день, шоколадный пирог, выпеченный в духовке в дождливый полдень...

Боже мой, я как девчонка. Нужно немедленно посмотреть ESPN[7] или ввязаться в драку.

Шум воды в туалете заставил меня подскочить на кровати. Твою мать! Это она?

Я свесил ноги с кровати, начал подниматься, и в этот момент дверь открылась.

– Охренеть, чувак, никогда не спи в ванной. Это дерьмо для птиц. У меня сейчас отвалится задница, – пожаловался Дрю. Дошаркав до кровати, он завалился всем телом на матрас, закинул руку на глаза и застонал. – Какого хрена утро наступает так рано? – прохныкал он.

Я разочарованно вздохнул, прикрываясь простыней так, чтобы можно было наклониться и схватить джинсы, которые валялись скомканными на полу вместе с засунутыми в них боксерами.

– Больше не буду пить, – пообещал он.

– Ты говорил это на прошлой неделе, – напомнил ему я и откинул простыню, чтобы натянуть штаны.

Какого. Черта?

– О, черт. Гребаное дерьмо!

Все плохо. Все очень-очень-очень плохо.

– Чего ты там скулишь, Нэнси? – спросил Дрю, садясь и убирая с глаз руку.

– Мой член в крови. Дрю – МОЙ ЧЛЕН В КРОВИ!

Я визжал как баба. Я знал это, он знал это, довольно скоро весь дом узнал бы. Но мой член был в крови. Вы меня слышали? Мой чертов член был, ТВОЮ МАТЬ, в крови! Он не должен истекать кровью. Никогда.

Я думал, у меня случится сердечный приступ. Я не мог дышать. Что-что, но правила по эксплуатации члена я знал хорошо. Правило номер один: он никогда не должен истекать кровью. Правило номер два: правила номер два нет. ОН, ТВОЮ МАТЬ, НЕ ДОЛЖЕН ИСТЕКАТЬ КРОВЬЮ.

Я переспал с психопаткой, которая решила вырезать из моего члена тыкву для Хэллоуина, пока я спал? Или, может, ее вагина была зубастой. Когда я был подростком, отец учил меня держаться от подальше от зубастых вагин. Я думал, что он шутил. О, господи, не могу смотреть. А вдруг там что-то отсутствует?

– Возьми себя в руки. Давай проясним ситуацию. – Сев по-турецки, Дрю уперся локтями в колени. – Ты заметил что-нибудь из перечисленного: странные выделения, чувство жжения при мочеиспускании, боль внизу живота, боль в яичках, боль во время секса, лихорадка, головная боль, боль в горле, хроническая диарея или ночная потливость?

Он звучал, как хренова реклама профилактики сифилиса.

– Фууу, чувак, нет. Просто на моем члене кровь, – ответил я раздраженно, указывая на проблему, но по-прежнему отказываясь смотреть.

Он наклонился и взглянул на мои колени.

– Как по мне, все выглядит хорошо, – сказал он, пожал плечами и встал. – Возможно, ты просто подцепил девственницу.

Я сидел, открыв рот, с болтающимся между ног окровавленным, неинфицированным хламидиями членом.

Девственницу? Не может быть.

Я посмотрел вниз и пригляделся. Окей. Внизу была вовсе не кровавая бойня, как мне показалось на первый взгляд. Никакой Техасской Резни Бензопилой. Просто было несколько розовых пятен. Хотя на мне был презерватив. Как, черт побери, нечто подобное происходит? Когда ты в школе используешь эти чертовы штуки как шарики для воды, они не взрываются даже тогда, когда ты кидаешь их на гвозди. А в тот момент, когда им нужно оставаться невредимыми, они говорят тебе: «Выкуси». Презервативы-бунтари.

Но самое-то главное, твою мать! Почему она позволила мне забрать ее девственность? Какого хрена она отдала мне ее, когда я был нализавшимся вдребезги и не смог доставить ей удовольствия? Сокрушительный провал. Возможно, я навсегда отбил у нее желание заниматься сексом. Наверно, прямо сейчас она думает: «Серьезно? И это все? Вот это шутка».

– Я должен выяснить, кто она. Мне нужно извиниться, – пробормотал я себе, вставая и натягивая боксеры с джинсами.

– Воу-воу, чувак. Ты даже имени ее не узнал? Ну ты придурок, – сказал Дрю со смешком, направляясь к двери спальни и открывая ее.

Я натянул через голову рубашку и, на ходу обуваясь, попрыгал за ним следом.

– Спасибо, Дрю. Теперь мне гораздо лучше. Правда. Ты выдающийся друг, – произнес я с сарказмом, пока мы маневрировали по дому, полному пьяных тел в отключке.

– Эй, я не виноват, что ты трахнулся и решил выручить ее, брат, – заявил он, когда перешагнул через голую цыпочку, на которой было только сомбреро, и открыл дверь.

– Я не трахнулся и уж тем более не решил выручить ее. На всякий случай, если ты не заметил, я проснулся сегодня утром один.

– С окровавленным членом, – добавил он, спускаясь по ступенькам крыльца.

– С чертовым окровавленным членом, – повторил я со стоном. – Дерьмо. Я должен найти эту девушку. Как думаешь, будет неправильно попросить твоего отца воспользоваться служебным положением частного детектива, чтобы выяснить, кто она?

Отец Дрю на днях открыл собственное детективное агентство, решив, что следование уставу отдела полиции не соответствует его плотному графику.

– Ты спрашиваешь меня, неправильно ли это по этическим нормам или думаю ли я, что это неправильно? Потому что это два совершенно разных вопроса, друг мой, – ответил он, когда мы пересекли улицу и залезли в его машину, припаркованную у обочины. Если бы Дрю хоть чуть-чуть походил на своего отца...

– Я должен найти ее, Дрю, – сказал я, когда он завел машину. – А когда найду, скажу, что я маленький воришка девственности… 

*** 

– Мы так и не нашли ее, да, здоровяк? – пробормотал я Дрю, который, как мне казалось, все еще сидел рядом.

– Ты разговариваешь с кем-то определенным, или тебе обычно отвечают шоты? – ответил голос, не очень похожий на голос Дрю. 

***

– А теперь обратите внимание на тот, что держит Клэр. Он называется «Пурпурный Пожиратель Кисок». У него есть четыре скорости: «Да», «Еще», «Быстрее» и «Святые Яйца», а также присутствует стимулятор точки G, который определенно вас заинтересует. Клэр, ты не могла бы поднять его чуть повыше, чтобы всем было видно?

Я стрельнула в Лиз взглядом «наклонись-чтобы-я-смогла-засунуть-эту-хрень-прямо-в-твою-задницу», затем вяло подняла резиновый пенис над головой. Комната заполнилась криками перевозбужденных, подпрыгивающих на своих местах женщинами – будто то, что я держала над головой, было настоящим пенисом Брэда Питта. Народ, он из пластика. Внутри него нет спермы.

– Давай, Клэр, передай его дамам, – ласково сказала Лиз и полезла в чемодан за очередным резиновым жезлом.

Я безжизненно вытянула руку, чтобы пьяная задница, сидящая рядом со мной, взяла его, но она была занята тем, что жаловалась на чесночный вкус спермы своего мужа.

Господи, только бы никогда не встретиться лицом к лицу с этим мужчиной. Я посмотрю на его пах и увижу зубчики чеснока, выскакивающие из его члена.

– Эй, Лара, – попыталась я привлечь ее внимание, чтобы сбагрить ей чертов фаллоимитатор.

– Клэр, не забывай, ты должна называть ее специальным именем для вечеринки «Веселье в постели»! – напомнила мне Лиз приторно-сладким голосом, от которого мои уши начинали кровоточить.

Я заскрежетала зубами и представила, как замахиваюсь и швыряю фальшивый фаллос прямо ей в лоб, чтобы у нее навсегда остался на лице отпечаток, на который люди будут показывать пальцем и смеяться. Это родимое пятне? Нет, вмятина от члена.

– Простите, Лара «Сочные Губки»? – вежливо проговорила я, пытаясь подавить позывы на рвоту.

Серьезно, так ли уж было необходимо придумывать дурацкие прозвища? Это было первым, что Лиз заставила их сделать, когда они пришли сюда – придумать себе сексуальное прозвище для себя, используя первую букву своего имени. И на протяжении вечера обращаться друг к другу только так и никак иначе.

Лара «Сладкие Губки», «Сочная» Дженни, «Развратница» Рейчел, «Соблазнительная» Таша…[8]

Кто придумал это дерьмо? Ах, да. Моя давняя лучшая подруга Лиз. Которая решила начать бизнес по продаже секс-игрушек и не сказала мне ни слова, дабы можно было обманом вовлечь меня в работу с ней.

Она должна была разрешить придумывать имена мне. Таша «Лицо как Влагалище», Дженни «Ведро со Спермой», Лара «Рыхлые Половые Губы»... от этих прозвищ мне не хотелось воткнуть себе карандаш в глаз.

Пока Лиз заканчивала вечеринку, я представляла себя на бразильской эпиляции, атакующей с воды морской спецназ или с отстреленным большим пальцем ноги с большого расстояния при принятии в банду – где угодно, только не здесь. Все это было предпочтительнее разговоров с абсолютными незнакомцами о смазке, зажимах для сосков и анальных шариках.

Когда спустя час мы выехали к бару, я демонстративно с нею не разговаривала. Сегодня мне предложили дополнительную смену, и Лиз решила развлекать меня между обслуживанием посетителей. Стоило просто открыть дверь машины и вышвырнуть ее за то, как она поступила со мной сегодня, но мне не хотелось портить чью-то чужую машину, которая переехала бы ее.

– Клэр, ты не можешь игнорировать меня вечно. Прекрати быть таким импотентским членом, – сказала она недовольно.

– Кстати о членах... Ты серьезно, Лиз? Вечеринки с секс-игрушками? На какой именно стадии нашей дружбы ты подумала, что для того, чтобы свести концы с концами, я захочу торговать Карманными Кисками? Кому только в голову пришло такое название – Карманные Киски? Неужели мужикам действительно нужно извергать свое семя в такую дикость, как фальшивое влагалище, которое можно носить в кармане?

Лиз закатила глаза, и я поборола желание нагнуться через консоль и ударить ее в вагину.

Удар по Киске: когда вагинальных пробок недостаточно.

– Клэр, не драматизируй. Я не жду от тебя вечной помощи с секс-игрушками – только до тех пор, пока не найму себе консультантов. Подумай, это идеальная возможность для нас. Ты заметила, что отсутствовало сегодня на вечеринке? – спросила она, поворачиваясь на сидении и глядя на меня, пока я подъезжала к выходу бара.

– Достоинство, – ответила я уныло.

– Смешно. Сегодня отсутствовали закуски, Клэр. По крайней мере, хорошие. У них были миски с магазинными чипсами и ликер, которым можно свалить лошадь. Они женщины с деньгами, Клэр. С деньгами, которые они тратят на все подряд: на Карманных Кисок для своих мужей или на стимуляторы клиторов для «подруги», чей муж, как они знают, не доводит их до оргазма. А что лучше подходит к сексу, чем шоколад?

Секс и шоколад. Мой шоколад. Моя вкусная шоколадная сдоба, которую я не смогу продавать так часто, как хотелось бы, потому что матерям-одиночкам, работающим в баре, реализовывать себя сложно.

– Здание, которое я арендовала, можно разделить на два отдельных помещения. Одно из них с кухней, – продолжила Лиз. – С очень большой кухней, где ты сможешь творить волшебство, и когда женщины будут заказывать вечеринки, то заодно они смогут заказать подносы с десертом.

Я перевела глаза с дороги на Лиз, ожидая увидеть на лице саркастическую улыбку и услышать что-нибудь вроде: «Шучу! Хотя, разве было бы не замечательно?» Но когда из этого ничего не произошло, я сморгнула нежданные слезы.

– О чем ты? – неуверенно прошептала я в темноте машине.

– Ладно… Короче, я сделала нечто важное. Поступок, который, возможно, разозлит тебя, потому что ты примешь его за милостыню или жалость. Но я всего-то и сделала, что просто запустила процесс. Остальное зависит от тебя, – принялась объяснять она. – Я искала здание для бизнеса, и все оказывалось либо слишком большим, либо слишком маленьким, либо слишком дорогим. Несколько недель назад мне позвонил мой риелтор и сказал, что владельцы «Пекарни Андреа» на Мейн-стрит получили большое наследство и хотят побыстрее продать свою площадь, выйти на пенсию и переехать во Флориду. Это был знак, Клэр. Нормальная цена, идеальное расположение – ровно то, о чем мы мечтали, минус таймшер[9] пениса Джастина Тимберлейка. Один лист гипсокартона – и мы поделим помещение на два связанных бизнеса: мои секс-игрушки и твои десерты.

Я закусила губу, чтобы не заплакать. Я никогда не плакала.

– Но мне так хотелось разделить с тобой пенис Джастина, – сказала я с грустным видом, пытаясь убрать серьезность из разговора до того, как уродливо начну плакать. Никому не нравится уродливый плачущий человек. Это не комфортно для всех участвующих сторон.

Спустя несколько минут тишины Лиз не выдержала.

– Ты хоть что-нибудь скажешь?

Я выдохнула и попыталась успокоить свое быстро бьющееся сердце.