– Игнасио был сыном Убача. Он прижил его от певички с Паралели, с которой встречался в юности. Ее звали Долорес Рибас. Поскольку сеньора не желала иметь детей, чтобы не испортить фигуру, Убач втайне заботился о ребенке. Он оплачивал учебу Игнасио, способствовал карьере и помог получить работу в адвокатской конторе, став ее постоянным клиентом.

– Санчис знал, что Убач приходился ему родным отцом?

– Конечно.

– Поэтому он женился на тебе?

– Игнасио женился на мне, чтобы защитить. Единственный мой друг. Достойный и честный человек. Никого лучше я не знаю.

– Значит, у вас получился фиктивный брак?

– У нас был самый настоящий брак, прочнее я не встречала. Но если вы намекаете на физическую сторону супружества, то нет. Игнасио до меня пальцем не дотронулся.

– Когда у тебя зародился план мести?

– Игнасио, имевший свободный доступ к архиву документов семейства Убач, выяснил всю подноготную Вальса. Идея принадлежала Игнасио. Пытаясь проследить историю моего настоящего отца, Виктора Маташа, мы узнали об арестантах, сидевших в тюрьме одновременно с ним, начиная с Давида Мартина и заканчивая Себастьяном Сальгадо и Моргадо. Я наняла Моргадо шофером и телохранителем. Но ведь мы уже говорили об этом… Верно?

– Неважно. Мысль использовать призрак Давида Мартина, чтобы посеять семена страха в душе Вальса, тоже пришла в голову тебе?

– Да.

– Кто писал письма, которые вы посылали Вальсу?

– Я.

– Что произошло в ноябре 1956 года в Обществе изящных искусств в Мадриде?

– Письма не достигли нужного эффекта. Замысел состоял в том, чтобы запугать Вальса и внушить ему, будто существует заговор, спланированный Давидом Мартином, чтобы отомстить ему и обнародовать правду о его преступном прошлом.

– С какой целью?

– Мы хотели вынудить его совершить ошибку, вернуться в Барселону и встретиться с Мартином.

– Вам это удалось.

– Да, но пришлось надавить на него, приложив дополнительные усилия.

– Речь о покушении на убийство в 1956 году?

– В том числе.

– Кто явился исполнителем?

– Моргадо. Мы не предполагали убивать Вальса, а только напугать и убедить, что ему грозит опасность везде, даже в собственном бункере, и так будет продолжаться до тех пор, пока он лично не явится в Барселону, чтобы разобраться с Давидом Мартином раз и навсегда.

– Но поскольку Мартин умер, встреча состояться не могла.

– Да.

– Какие еще шаги вы предпринимали, чтобы надавить на него, как ты выражаешься?

– Игнасио подкупил домашнюю прислугу Вальса. В тот вечер, когда на вилле «Мерседес» давали бал-маскарад, в кабинет хозяина подбросили один из романов моего отца – «Ариадна и Алый принц». В книгу вложили записку и перечень номеров фальшивых свидетельств о рождении и смерти, который мы раздобыли к тому времени. Это стало последней каплей. Его терпение лопнуло.

– Почему вы не обратились в полицию или в прессу?

– Не смешите меня.

– Я хотел бы вернуться к списку.

– Я рассказала вам все, что знала. Почему список имеет для вас такое значение?

– Речь о том, чтобы разобраться в сути дела. Необходимо восстановить справедливость. Найти истинного вдохновителя того кошмара, который пришлось пережить тебе и многим другим.

– Сообщника Вальса?

– Да. И потому я вынужден настаивать.

– Что вас интересует?

– Я прошу тебя постараться и вспомнить. Список включал только номера свидетельств? А фамилии детей?

– Нет. Лишь номера.

– Не помнишь, сколько? Приблизительно?

– Около сорока, наверное.

– Как вы их раздобыли? Как догадались, что было много случаев похищения детей у казненных по приказу Вальса родителей?

– Начав работать у нас в доме, Валентин Моргадо рассказал, что слышал разговоры об исчезновении целых семей. Родственников его бывших сокамерников, погибших в крепости. Их жены и дети исчезали бесследно. Игнасио попросил Моргадо составить список фамилий и нанял адвоката Брианса, чтобы тот аккуратно выяснил в Гражданском регистре судьбу пропавших людей. Проще всего оказалось найти свидетельства о смерти. Увидев, что бо́льшая часть документов оформлена в один день, адвокат заподозрил неладное и просмотрел записи о рождении, датированные тем же числом.

– Сообразительный малый ваш адвокат Брианс. Далеко не всем пришло бы в голову проделать это…

– Проанализировав полученную информацию, мы пришли к выводу, что если Вальс действительно творил такие дела, то подобное могло происходить где угодно. В других тюрьмах. С неизвестными нам семьями по всей стране. Счет мог идти на сотни. Даже тысячи.

– Вы поделились с кем-нибудь своими подозрениями?

– Нет.

– И не стали расследовать дело дальше, ограничившись подтвержденными эпизодами?

– Игнасио собирался продолжить поиски. Но его остановили.

– Что случилось с оригиналом списка?

– Его забрал тот тип, Эндайа.

– Существуют копии?

Она покачала головой.

– Неужели вы с мужем не сделали хотя бы одной? На всякий случай?

– Все имевшиеся списки лежали у нас дома. Эндайа нашел их и уничтожил. Я решила, что так даже лучше. Больше всего его интересовало, где мы спрятали Вальса.

– Ты уверена?

– Да. Я уже повторяла вам это не раз.

– И все же я почему-то тебе не верю. Ты солгала мне, Ариадна?

– Я сказала правду. А вот насчет вас я сомневаюсь.

Его бесцветный взгляд, лишенный выражения, остановился на собеседнице, словно Леандро только теперь заметил ее присутствие.

– Не понимаю, о чем ты, Ариадна.

Она почувствовала, как глаза наполняются слезами. Слова сорвались с языка раньше, чем она осознала смысл того, что произносила:

– А я думаю, понимаете. Ведь это вы сидели в машине, верно? В тот день, когда арестовали моего отца и увезли нас с сестрой? Вы были пособником Вальса… Черная рука.

Леандро с грустью наблюдал за ней:

– Боюсь, ты спутала меня с другим человеком, Ариадна.

– Неужели?

Он встал и приблизился к ней:

– Ты держалась очень храбро, Ариадна. Спасибо за помощь. Прошу, не волнуйся ни о чем. Для меня честь – знакомство с тобой.

Она запрокинула голову и увидела улыбку Леандро, источавшую елей спокойствия и сострадания, в которой ей захотелось раствориться. Заснуть и больше не просыпаться. Наклонившись, Леандро поцеловал Ариадну в лоб.

Его губы были холодными.



Ночью, после последнего укола, когда чудодейственное зелье доктора растекалось по венам, Ариадне приснился Алый принц, герой сказок, сочиненных для нее отцом, и она вспомнила все.

Прошло слишком много лет, и наяву Ариадне с трудом удавалось восстановить в памяти лица родителей и сестры. Но их черты всплывали из небытия во сне. Она видела родных в сновидениях, настойчиво возвращавших ее в тот роковой день, когда к ним в дом в Вальвидрере ворвались неизвестные люди. Они арестовали отца, похитили их с сестрой и ранили мать, бросив ее умирать.

В ту ночь ей снова приснился рокот автомобильных моторов на подъездной аллее. Ариадна вспомнила эхо, повторившее крик отца в саду. Она высунулась из окна детской спальни и заметила, как у фонтана остановилась черная карета Алого принца. Дверца кареты открылась, и свет померк, обратившись в тьму.

Ариадна ощутила прикосновение ледяных губ к коже, и шелестящий голос каплями яда просочился сквозь стены. Она хотела убежать и спрятаться вместе с сестрой в шкафу, но для Алого принца не существовало преград: он все видел и знал обо всем. Скорчившись в темноте, Ариадна прислушивалась к шагам архитектора ее худших кошмаров. Они медленно приближались.

16

Резкий запах одеколона и крепкого табака возвестил о прибытии гостя. Вальс не подал виду, что слышал шаги спускавшегося по лестнице человека, оставшись безучастным. В проигранных битвах последней защитой является равнодушие.

– Я знаю, что ты не спишь, – наконец подал голос Эндайа. – Не вынуждай меня обливать тебя холодной водой.

В темноте Вальс открыл глаза. Дым сигареты вытекал из сумерек, расплываясь в воздухе зыбкими фигурами. В зрачках Эндайа плясали красные огоньки – отражение тлеющего кончика сигареты.

– Что вы хотите?

– Я решил, что нам полезно побеседовать.

– Мне нечего сказать.

– Не хочешь покурить? Говорят, курение укорачивает жизнь.

Вальс передернул плечами. Эндайа усмехнулся, прикурил и протянул пленнику сигарету сквозь решетку. Вальс принял ее дрожащими пальцами и затянулся.

– О чем вы хотите поговорить?

– О списке, – ответил Эндайа.

– Я не знаю, о каком списке речь.

– О том, который ты нашел между страниц книги в кабинете у себя дома. И который был у тебя с собой в тот вечер, когда тебя схватили. Список из сорока номеров выданных свидетельств о рождении и смерти. Ты понял, о чем речь?

– У меня его больше нет. Леандро нужен именно он? Вы ведь работаете на Леандро?

Эндайа примостился на ступенях и смерил пленника холодным равнодушным взглядом.

– Ты копировал список?

Вальс покачал головой.

– Хорошенько подумай.

– Возможно, одна копия существует.

– Где она?

– У Висенте, моего телохранителя. Неподалеку от Барселоны мы остановились на заправке. Я велел Висенте купить тетрадь и переписать номера, чтобы у него остался дубликат, на всякий случай, если вдруг планы изменятся и нам придется разделиться. У него в городе был свой доверенный человек. Висенте собирался обратиться к нему, попросив найти оригиналы актов и уничтожить их. Но сначала требовалось разделаться с Мартином и выяснить, с кем он успел поделиться опасной информацией. Таков был сценарий.

– Где теперь копия?

– Не знаю. Висенте носил ее с собой. Я понятия не имею, что сделали с его телом.

– Существует ли другая копия помимо той, что была у Висенте?

– Нет.

– Теперь ты твердо уверен?

– Да.

– Смотри, если лжешь или скрываешь что-то, я буду держать тебя в клетке до бесконечности.

– Я не лгу.

Эндайа кивнул и надолго замолчал. Вальс испугался, что он уйдет, вновь бросив его в одиночестве часов на двенадцать, если не больше. Министр дошел до такого состояния, когда краткие визиты Эндайа превратились в главное событие дня.

– Почему меня еще не убили?

Эндайа усмехнулся, словно ждал этого вопроса:

– Потому, что не заслужил.

– Леандро так сильно ненавидит меня?

– Сеньору Монтальво чуждо чувство ненависти.

– Что мне сделать, чтобы заслужить смерть?

Эндайа прищурился:

– По опыту знаю, что люди, бравирующие желанием умереть, в последний момент, завидев волчьи зубы, идут на попятный и распускают нюни.

– Уши.

– Что?

– В пословице сказано «волчьи уши». Не зубы.

– Ах, простите, я все время забываю, что у нас в гостях выдающийся деятель культуры.

– Вот я кто, оказывается. Один из гостей Леандро?

– Ты больше никто. И когда волк придет за тобой, а он придет, он покажет именно зубы.

– Я готов.

– Я тебя не виню. Не думай, что мне безразлично твое положение и то, что ты вынужден пережить.

– Участливый мясник.

– Каждый по себе меряет. Я тоже знаю поговорки. Предлагаю тебе сделку. Только между нами. Если будешь правильно себя вести и поможешь мне, я сам тебя убью. Быстро. Один выстрел в затылок. Ты даже не почувствуешь. Согласен?

– Что нужно сделать?

– Подойди сюда. Я хочу тебе кое-что показать.

Вальс приблизился к решетке камеры. Эндайа шарил по карманам пиджака, и на мгновение у Вальса вспыхнула безумная надежда, что убийца ищет револьвер, чтобы разнести ему голову, здесь и сейчас. Однако Эндайа вытащил фотографию.

– Я знаю, что к тебе приходили. Не отпирайся. Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на фотографию и сказал, уж не эта ли особа навещала тебя.

Эндайа показал снимок. Вальс кивнул и спросил:

– Кто она?

– Она звалась Алисия Грис.

– Звалась? Она умерла?

– Да, хотя пока об этом не знает, – небрежно обронил Эндайа, убирая фотографию.

– Вы не оставите ее мне?

Эндайа, не ожидавший подобной просьбы, вскинул брови:

– Не думал, что ты сентиментален.

– Пожалуйста.

– Скучаешь без женского общества?

Он снисходительно улыбнулся и с презрением бросил фотографию в камеру.

– Она твоя. Она действительно милашка, на свой лад. Можешь разглядывать ее по ночам и наслаждаться, помогая себе обеими руками. Пардон, одной.

Вальс смотрел на него пустыми глазами.

– Веди себя хорошо и продолжай зарабатывать очки. Я сберегу для тебя разрывную пулю в качестве прощального подарка и награды за великие заслуги перед отечеством.

Вальс дождался, пока Эндайа поднимется по лестнице, растворившись в темноте, опустился на колени и подобрал с пола фотографию.

17

Ариадна поняла, что сегодня ей предстоит умереть. Поняла это сразу, как только проснулась в апартаментах отеля «Палас» и, открыв глаза, увидела, что пока спала, кто-то из помощников Леандро принес в номер коробку, перевязанную лентой, оставив ее на письменном столе. Ариадна выбралась из постели и, пошатываясь, добрела до стола. На большой белой картонке золотыми буквами сверкала надпись «Пертегас». Под лентой, завязанной бантом, она нашла адресованный ей конверт. Ее имя было выведено от руки. Из конверта достала открытку с запиской:

Дорогая Ариадна, настал день, когда ты сможешь наконец воссоединиться с сестрой. Я подумал, что тебе захочется выглядеть нарядной, чтобы с легким сердцем отпраздновать торжество справедливости, а также то, что тебе больше нет нужды бояться, никого и ничего. Надеюсь, тебе понравится. Я лично выбрал для тебя костюм.
Искренне твой,Леандро

Ариадна водила пальцами по краям коробки и не спешила открывать подарок, представив ядовитую змею, ползавшую с сухим шорохом по картонным стенкам и готовую вцепиться ей в горло, как только она снимет крышку. Она усмехнулась. Внутри коробка была выстлана шелковистой бумагой. Ариадна сняла первый лист и увидела белое шелковое нижнее белье, полный комплект, включая чулки. Под бельем лежало шерстяное платье цвета слоновой кости, туфли и кожаная сумочка в тон. И платок. Леандро отправлял ее на смерть, обрядив, как девственницу.

Ариадна вымылась самостоятельно, без помощи медсестер. Потом неторопливо надела туалет, предложенный ей Леандро для прощания с жизнью, и посмотрелась в зеркало: оставалось только скрестить руки и лечь в белый гроб. Она села и стала ждать, размышляя, сколько девственниц в белом до нее, угодив в эту золотую клетку, прошли чистилище и сколько коробок с моделями от Пертегаса пришлось заказывать Леандро, чтобы попрощаться с девами, подарив холодный поцелуй в лоб.

Долго ждать не пришлось. Через полчаса Ариадна услышала металлическое позвякивание ключа, вставленного в замочную скважину. Механизм мягко открылся, и в комнату ступил приятный сеньор с располагающей внешностью семейного доктора, по обыкновению экипированный благодушной улыбкой и саквояжем с волшебными зельями.

– Здравствуйте, Ариадна. Как вы сегодня себя чувствуете?

– Чудесно. Спасибо, доктор.

Он степенно приблизился и поставил саквояж на стол.

– Вы как никогда прекрасны и элегантны. Насколько я понял, сегодня для вас важный день.

– Да. Сегодня я снова обрету семью.

– Ну и превосходно. Семья – самое важное, что есть в жизни человека. Сеньор Леандро просил передать его самые искренние сожаления, что он не смог лично поприветствовать вас. Он вынужден был уехать по срочному делу. Я передам ему, что вы выглядели ослепительно.

– Благодарю.

– Немного тонизирующего лекарства, чтобы подкрепить ваши силы?

Ариадна покорно протянула обнаженную руку. Доктор улыбнулся, открыл саквояж, извлек кожаный футляр и развернул его на столе. Ариадна узнала дюжину пронумерованных флаконов, закрепленных резинками, и стерилизатор со шприцами. Доктор наклонился к ней и деликатно взял ее за кисть.

– С вашего позволения.

Он осмотрел кожу, испещренную синяками и следами бесчисленных уколов. Мягко похлопывая ее по руке, он придирчиво изучал предплечье, запястье и фаланги пальцев, не переставая улыбаться. Ариадна посмотрела ему в лицо и подняла подол юбки, обнажая бедра. Там тоже виднелись следы инъекций, но их было немного.

– Если хотите, можете уколоть меня тут.

Доктор, состроив мину записного скромника, стеснительно кивнул:

– Спасибо. Полагаю, так будет удобнее.

Ариадна внимательно наблюдала, как он готовил инъекцию. Доктор выбрал пузырек номер девять. Прежде он ни разу не применял лекарство из девятого флакона. Наполнив шприц, выбрал место для укола на внутренней поверхности левого бедра, чуть выше края чулка.

– Вначале может пощипать немного, и вы почувствуете онемение. Всего на пару секунд.

Доктор сосредоточился, примериваясь. Ариадна напряженно следила за шприцем, приближавшимся к телу, и, когда острие иглы зависло в сантиметре от ее бедра, она произнесла:

– Сегодня вы не протерли кожу ваткой со спиртом.

Врач, застигнутый врасплох, смущенно улыбнулся.

– У вас есть дочери, доктор?

– Две, благослови их Господь. Сеньор Леандро был их крестным.

Все произошло мгновенно. Прежде чем доктор успел закончить фразу и вернуться к прерванной процедуре, Ариадна внезапно перехватила его руку, с силой дернула ее и резко вонзила ему в горло иглу. Глаза ошеломленного лекаря наполнились растерянностью. Руки его безвольно опустились, и он задрожал всем телом: воткнутый в шею шприц закачался. Жидкость в цилиндре окрасилась кровью. Ариадна, глядя ему в лицо, сжала шприц и впрыснула содержимое в яремную вену, вдавив поршень до конца. Доктор беззвучно открыл рот и рухнул на колени. Она снова села на стул и невозмутимо смотрела, как он умирал. Агония длилась около трех минут.

Ариадна нагнулась, выдернула из шеи мертвеца шприц и вытерла кровь с иглы лацканом его пиджака. Она убрала шприц обратно в стерилизатор, вернула на место пузырек под номером девять и сложила футляр. Присев на корточки около трупа, обыскала карманы его одежды, нашла бумажник и позаимствовала из него около дюжины купюр по сто песет. Ариадна выпрямилась и спокойно надела жакет, отлично дополнявший костюм и шляпку. Она забрала лежавшие на столе ключи доктора. Напоследок прихватила футляр со склянками и шприцем и положила его в белую сумку. Повязав на голову платок и взяв сумочку под мышку, Ариадна открыла дверь и вышла из спальни.

В овальной гостиной не было ни души. На столе, за которым они с Леандро обычно завтракали, стояла ваза с белыми розами. Ариадна остановилась у запертой двери. Один за другим она перепробовала ключи из связки доктора, пока не нашла нужный. Длинный коридор, устланный ковром, с картинами и скульптурами вдоль стен напоминал роскошный лайнер. Он оказался совершенно пустым. Где-то вдалеке звучала приглушенная музыка, а из соседних апартаментов доносилось жужжание пылесоса. Ариадна шла неторопливо. Она миновала открытую дверь, рядом с которой стояла тележка уборщицы, и мельком увидела, как горничная собирала в номере использованные полотенца. В холле с лифтами Ариадна повстречала пожилую, хорошо одетую пару, прервавшую беседу, как только она появилась.

– Добрый день, – произнесла Ариадна.

Пара сдержанно кивнула, опустив голову. Втроем они молча ждали лифт. Наконец двери кабины открылись, и кабальеро пропустил Ариадну вперед, заработав строгий взгляд спутницы. Лифт начал спускаться. Дама искоса посматривала на Ариадну, ревниво оценивая ее и изучая туалет до мельчайших деталей. Ариадна вежливо улыбнулась, и дама ответила холодной неприязненной улыбкой.

– Вы похожи на Эвиту, – процедила она.

Язвительный тон давал ясно понять, что ее замечание не следовало считать комплиментом. Ариадна лишь потупилась с напускной скромностью. Когда двери лифта открылись на первом этаже, пара не тронулась с места, пока их спутница не покинула кабину.

– Наверное, дорогая проститутка, – пробормотал кабальеро у нее за спиной.

В холле отеля было многолюдно. Ариадна заметила магазинчик, торговавший дорогими аксессуарами, и скрылась под его спасительной сенью. Заметив посетительницу, продавщица осмотрела ее и, мгновенно прикинув стоимость одежды, сердечно заулыбалась, словно встретив старую знакомую. Через пять минут Ариадна вышла из магазина в броских темных очках, закрывавших половину лица, сверкая красной губной помадой самого яркого оттенка, который ей удалось подобрать. Путь от непорочной девы до роскошной куртизанки измерялся парой дополнительных штрихов к образу.

Ариадна спустилась по лестнице к парадному входу, натягивая по пути перчатки и чувствуя на себе вязкие взгляды постояльцев, консьержей и персонала отеля, как рентгеном просвечивавших каждый сантиметр ее тела. «Медленно», – твердила она себе. У выхода Ариадна остановилась, и портье, распахнувший перед ней дверь, поглядел на нее со сладострастием и дружеской фамильярностью.

– Вызвать такси, красавица?

18

Из опыта долгой жизни, посвященной медицине, доктор Солдевилья вынес, что болезнь, называемая привычкой, почти не поддается лечению. А с тех пор, как в недобрый час доктор принял решение закрыть практику и выйти на пенсию, став жертвой праздности (второго самого смертоносного бедствия в истории человечества), он приобрел стойкую привычку по вечерам выходить на балкон своей квартиры на улице Пуэртаферриса. Вот и в тот вечер добрейший доктор высунул нос на балкон и увидел, что день, как и все в мире, плавно клонится к завершению.

На улицах зажглись фонари, а небо играло розоватыми оттенками, напоминая о коктейлях из бара «Боадас», которыми доктор иногда баловал свою печень в награду за годы примерной жизни. Это был знак. Солдевилья надел пальто, повязал шарф, взял саквояж и, спрятав лицо под полями шляпы достопочтенного жителя Барселоны, вышел на улицу. Он направлялся на вечернее свидание с удивительным существом по имени Алисия Грис, встретившемся ему на пути стараниями Фермина и семейства Семпере. Доктор питал к ней интерес и даже некую слабость, заставлявшую забывать бессонными ночами, что уже лет тридцать он не касался женщины, пребывавшей в добром здравии.

Солдевилья шагал по бульвару Рамбла, не замечая бурления города. Его всецело занимали размышления о том, что, к счастью для нее и к сожалению для него, сеньорита Грис поправлялась после ранений удивительно быстро. Чудесное выздоровление он не ставил себе в заслугу, считая его причиной не свое врачебное искусство, а неистовую злость, кипевшую в крови этого создания, явившегося из мира теней. В общем, доктор грустил, что вскоре ему придется отпустить пациентку.

Конечно, он мог попытаться внушить Алисии, что ей следует время от времени приходить к нему в кабинет для «профилактического осмотра», пользуясь профессиональной терминологией. Однако понимал, что убеждать ее столь же бесполезно, как и уговаривать бенгальского тигра, недавно выпущенного из клетки, возвращаться в зоопарк по воскресеньям до начала утренней мессы, чтобы вылакать блюдечко молока. Наверное, будет лучше для всех, за исключением самой Алисии, если она поскорее исчезнет из их жизни. Солдевилья поставил такой диагноз, лишь заглянув ей в лицо, и не сомневался, что за свою многолетнюю практику не выносил вердикта точнее.

Доктора печалило грядущее расставание с той, кто станет с большой долей вероятности его последней пациенткой. И углубившись в сумеречное ущелье улицы Арко-дель-Театро, он в своем угнетенном состоянии не заметил, что от одной из теней, клубившихся вокруг, исходил характерный запах резкого одеколона и крепкого импортного табака.

За неделю доктор выучил дорогу к порталу странной обители, о существовании которой поклялся не говорить даже Святому Духу под страхом страшной кары: каждый день видеть за обедом у себя дома Фермина с его скабрезными анекдотами. «Вам лучше приходить одному», – втолковывали доктору, ссылаясь на соображения безопасности. Причем к осторожности призывали те самые Семпере, кого он никогда бы не заподозрил в склонности ввязываться в интриги подобного масштаба. Вот так можно долгие годы копаться во внутренностях других людей, чтобы однажды обнаружить, что совершенно не знаешь их. Жизнь представляла собой загадку похлеще аппендицита.

Увлеченный своими мыслями и желая поскорее попасть вновь в таинственный чертог, который называли Кладбищем забытых книг, доктор Солдевилья поднялся по лестнице старого дворца и взялся за дверной молоток в виде чертенка, собираясь постучать. Едва он занес руку, как рядом с ним возникла тень, неотвязно следовавшая за ним по пятам с тех пор, как он вышел из подъезда собственного дома, и приставила к виску револьвер.

– Добрый вечер, доктор, – сказал Эндайа.



Исаак наблюдал за Алисией с опасением. Не склонный к сентиментальным бредням, некоторое время назад он начал замечать, что в последние недели позволил прорасти в душе чувству, весьма похожему на привязанность к молодой женщине. В своей слабости Исаак винил годы, а они порой превращают в размазню даже самого непреклонного человека. Непродолжительное присутствие Алисии в его жизни заставило по-новому оценить многолетнее добровольное отшельничество в убежище среди книг. Глядя, как она выздоравливала и набиралась сил, Исаак чувствовал, как оживала память о дочери Нурии: со временем она не только не потускнела, но делалась ярче и пронзительнее, а появление Алисии разбередило в душе старые раны, о существовании которых он даже не подозревал.

– Почему вы так на меня смотрите, Исаак?

– Потому что я старый глупец.

Алисия улыбнулась. Исааку почудилось нечто хищное в ее улыбке, обнажившей зубы.

– Стареющий глупец или поглупевший старик?

– Не смейтесь надо мной, хотя я и заслужил.

Алисия ласково посмотрела на него, и старому хранителю пришлось поспешно отвести взгляд. Когда она открывала лицо, приподняв темную вуаль, пусть на мгновение, то настолько напоминала ему Нурию, что у бедняги перехватывало горло и останавливалось дыхание.

– Что у вас такое в руках?

Исаак показал ей деревянную шкатулку.

– Это мне?

– Мой прощальный подарок.

– Вам так хочется поскорее освободиться от меня?

– Ни в коем случае.

– Почему же вы решили, что я уже ухожу?

– Я ошибаюсь?

Алисия не ответила, но приняла шкатулку.

– Откройте.

В шкатулочке лежало золотое перо, вставленное в ручку из красного дерева, и флакончик с синими чернилами, блестевшими, как крупный сапфир в отблесках пламени свечи.

– Перо принадлежало Нурии?

Исаак кивнул:

– Я сделал дочери подарок, когда ей исполнилось восемнадцать лет.

Она с интересом рассматривала перо, изящный образец подлинного мастерства.

– Много лет им никто не писал, – пояснил хранитель.

– Почему вы сами им не пользовались?

– Мне нечего писать.

Алисия собиралась поспорить с ним, когда по галереям дворца разнеслось эхо двух коротких ударов. И после паузы в пять секунд снова постучали дважды.

– Доктор пришел, – сказала она. – Я уже выучила условный код.

Исаак встал.

– А еще говорят, что старую собаку новым трюкам не научишь.

Хранитель взял одну из масляных ламп и направился к устью галереи, выводившей к порталу.

– Попробуйте перо, – порекомендовал он. – Чистая бумага у вас под рукой.

Он шел к выходу по длинному извилистому коридору с масляной лампой в руке. Исаак брал ее только в тех случаях, когда принимал гостей. Пребывая в одиночестве, он в ней не нуждался, поскольку знал лабиринт как свои пять пальцев и предпочитал путешествовать по его недрам в вечных сумерках, витавших в его стенах. Исаак приблизился к порталу, поставил лампу на пол и обеими руками ухватился за маховик, приводивший в движение механизм замка. Отметил, что теперь ему приходилось прикладывать больше усилий, чтобы повернуть рукоять, а потом он ощущал тяжесть в груди, какой прежде не испытывал. Наверное, его дни на посту хранителя уже сочтены.

Зубчатому механизму замка, столь же древнему, как и само это место, представлявшему собой сложную систему пружин, рычагов, блоков и шестеренок, требовалось секунд десять – пятнадцать, чтобы высвободить из гнезд все ригели. Как только запоры открылись, Исаак потянул за рычаг, запускавший систему противовесов, позволявшую распахнуть тяжелую конструкцию из резного дуба легким движением руки. Он поднял повыше фонарь, чтобы принять доктора, и отступил в сторону, освобождая ему путь. На пороге возник силуэт доктора Солдевильи.

– Точны, как всегда, доктор! – воскликнул Исаак.

Неожиданно врач ввалился в коридор и рухнул ничком на пол, а проем загородила высокая широкоплечая фигура.

– Кто…

Эндайа прицелился хранителю в лоб, между глаз, и пинком отодвинул доктора.

– Закройте дверь.



Алисия обмакнула перо в чернильницу и провела им по бумаге, оставляя блестящую влажную линию синего цвета. Она написала свое имя и наблюдала, как чернила постепенно высыхали. Чистый лист, поначалу манивший тонким ароматом мистики и обещанием исполнить сокровенные желания, утратил притягательность. Начиная выводить первые слова, человек тотчас убеждается, что в писательском ремесле, как и в настоящей жизни, путь между намерениями и результатом столь же далек, как между наивными ожиданиями и действительностью. Алисия решила записать одну цитату из своих любимых книг, но вдруг насторожилась и покосилась на дверь. Потом положила перо на лист бумаги и прислушалась.

Она сразу заподозрила неладное. Из галереи не доносились, как обычно, приглушенные отголоски оживленной беседы Исаака и доктора Солдевильи. В мертвой тишине, веявшей угрозой, неясным эхом раздались неровные, спотыкавшиеся шаги. У Алисии зашевелились волосы на затылке. Она оглянулась вокруг и прокляла свою судьбу. Алисия всегда думала, что умрет как-то иначе.

19

При других обстоятельствах Эндайа пристрелил бы обоих стариков, получив свободный доступ в здание, однако не хотел вспугнуть Алисию. Доктор Солдевилья после удара по затылку, свалившего его с ног, находился практически без сознания. Опыт подсказывал полицейскому, что о нем можно не вспоминать как минимум полчаса.

– Где она? – тихо спросил он у хранителя.

– Кто?

Эндайа ударил его в лицо револьвером и услышал, как хрустнула кость. Исаак рухнул на колени, а затем со стоном завалился на бок. Эндайа наклонился над ним, схватил за горло и встряхнул.

– Где она? – повторил он.

Из носа старика ручьем текла кровь. Эндайа поддел дулом револьвера подбородок хранителя и пристально посмотрел ему в глаза. Исаак плюнул ему в лицо. «Храбрец», – подумал Эндайа.

– Послушай, дед, не устраивай мне тут сцен, ты уже слишком стар, чтобы геройствовать. Где Алисия Грис?

– Не знаю, о ком вы спрашиваете.

Эндайа усмехнулся:

– Хочешь, чтобы я тебе ноги переломал, дед? В твоем возрасте бедренные кости не срастаются.

Исаак не разомкнул губ. Эндайа сграбастал его за шиворот и потащил в глубину дома. Они миновали просторную галерею, совершавшую поворот, за которым в отдалении брезжил рассеянный свет. Стены были расписаны фресками на фантастические сюжеты. Эндайа оглядывался по сторонам с недоумением, не понимая, куда попал. В конце коридора открылся зал с грандиозным куполом, стремившемся в бесконечную высь. Зрелище в зале заставило Эндайа в ошеломлении опустить револьвер и выронить из рук старика, как неодушевленный предмет.

Его взору предстал мираж, волшебное видение, парившее в дымке призрачного света. В зале вздымался лабиринт, закрученный спиралью вокруг своей оси, сотканный из тоннелей, переходов, арок и мостиков. Сооружение фантастической архитектуры, казалось, вырастало из пола и вершиной почти упиралось в матовый стеклянный купол, венчавший свод. Эндайа улыбнулся. В Барселоне, в сумраке старинного дворца существовал запретный город из книг и слов, который он с наслаждением предаст огню посте того, как разорвет на куски прелестную Алисию Грис. У него действительно выдался удачный день.

Исаак полз по плитам зала, оставляя за собой кровавый след. Он хотел крикнуть, но из горла вырвался лишь стон. Старику стоило больших усилий не потерять сознание. Он услышал вновь приближавшиеся шаги Эндайа и почувствовал, как ему поставили ногу между лопаток, придавив к полу.

– Тихо, дед.

Эндайа ухватил его за руку и подтащил к одной из колонн, державших свод. Спускавшиеся сверху три тонкие водопроводные трубы крепились к камню железными крюками. Эндайа достал наручники, зацепил один браслет за трубу, а второй застегнул на запястье Исаака так туго, что металлическое кольцо впилось в плоть. Хранитель издал глухой стон.

– Алисии тут нет, – выдохнул он. – Вы теряете время…

Эндайа пропустил мимо ушей слова старика, сосредоточенно вглядываясь в темноту. В углу угадывались очертания дверного проема, тускло озаренного светом единственной свечи. Он стиснул револьвер обеими руками и, переместившись вплотную к стене, бесшумно скользнул к двери. Паника в глазах старика лишь подтвердила, что Эндайа взял верный след.

С оружием на изготовку он ступил в комнату. Посреди нее стояла койка с простынями, сбитыми в сторону. У стены высился комод, заваленный лекарствами и прочими медицинскими принадлежностями. Прежде чем зайти в помещение, Эндайа внимательно изучил все углы и затененные места в коморке. В воздухе витал аромат вина, воска и сладкой выпечки, от запаха которой у него потекли слюнки. Он шагнул к прикроватному столику, на котором горела свеча, и увидел открытую чернильницу и стопку чистой бумаги. На первом листе изящным почерком с легким наклоном было выведено: «Алисия».

Эндайа улыбнулся и вернулся к порогу комнатки, бросив мимолетный взгляд на хранителя: старик силился освободиться от наручников, приковавших его к трубе. Дальше, у входа в лабиринт Эндайа уловил слабое движение тени, словно по поверхности озера разошлись круги от упавшей с неба капли дождя. Поравнявшись с Исааком, он поднял с пола масляную лампу, не удостоив пленника взглядом. Еще будет время свести с ним счеты.

У подножия циклопического сооружения Эндайа остановился, обозрел книжный храм, вздымавшийся перед ним, и сплюнул. Затем, удостоверившись, что оружие полностью заряжено и одна пуля дослана в ствол, он устремился в лабиринт, как гончая, раззадоренный запахом и эхом шагов Алисии.

20

Тоннель плавно изгибался по восходящей, устремляясь к центру сооружения, и сужался по мере того, как Эндайа удалялся от входа. Вдоль стен, от пола до потолка ровными рядами выстроились книжные корешки. Проход перекрывал кессонный потолок, собранный из старых кожаных переплетов, на которых до сих пор можно было разобрать названия на десятках языков. Вскоре Эндайа вышел на восьмиугольную площадку с письменным столом в центре, нагруженным раскрытыми фолиантами. Также на нем стояли пюпитры и лампа, испускавшая неяркий золотистый свет. В разные стороны от площадки лучами расходились коридоры, тянувшиеся под уклоном вниз или же поднимавшиеся к верхним ярусам лабиринта. Эндайа замер и прислушался к звукам, наполнявшим лабиринт, – слабым вздохам старого дерева и неясному шороху бумаги, казалось, пребывавшей в вечном и почти неуловимом движении. Он предпочел один из нисходящих коридоров, предположив, что Алисия должна бежать ко второму выходу в надежде, что он заблудится в лабиринте, – это позволило бы ей выиграть время и ускользнуть. Сам Эндайа именно так и поступил бы на ее месте. Эндайа собирался нырнуть в коридор, как вдруг в последний момент заметил в одном из стеллажей книгу, которая балансировала на краю полки и чудом еще не сорвалась вниз. Причем складывалось впечатление, будто ее намеренно выдернули из общего ряда. Эндайа подошел к ней и прочитал заглавие: «Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье».

– Тебе хочется повеселиться, девочка? – громко спросил он.

Его голос потерялся в паутине туннелей и залов. Эндайа с раздражением отшвырнул книгу к стене и направился в коридор, пол которого поднимался с наиболее выраженным уклоном и через каждые четыре-пять шагов сменялся ступенями. Чем глубже он забирался в недра лабиринта, тем сильнее становилось ощущение, что он блуждал в чреве мифического чудовища, левиафана из слов, который осознавал его присутствие и следил за ним. Эндайа поднял светильник, насколько позволял потолок, и упрямо двинулся дальше. Метров через десять резко остановился, наткнувшись на фигуру ангела с хищным взором. За долю секунды до того, как выстрелить ему в лицо, Эндайа сообразил, что фигура восковая. В руках, огромных как клешни, она держала книгу, о которой он даже не слышал: Джон Мильтон «Потерянный рай».

Ангел охранял еще один овальный зал, раза в два больше, чем первый. Салон обрамляли витрины, фигурные стеллажи и ниши, проделанные в книжных катакомбах. Эндайа вздохнул.

– Алисия! – позвал он. – Бросьте ребяческие выходки, перестаньте играть в прятки. Я лишь хочу поговорить с вами, как профессионал с профессионалом.

Эндайа обошел помещение, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридоров, бравших начало в этом зале. И снова за поворотом, где сумрак немного рассеивался, в одном из проходов с полки выглядывала книга. Эндайа стиснул зубы. Если эта девка Леандро хочет поиграть в кошки-мышки, ее ждет большой сюрприз.

– Как знаешь, – сказал он, выбрав тот самый коридор, снова довольно круто поднимавшийся вверх.

Эндайа не потрудился проверить, какое именно произведение Алисия выбрала теперь, оставляя для него метки на пути в сердце лабиринта. Минут двадцать он взбирался к вершине гигантской декорации. По пути ему попадались салоны и балюстрады, висевшие в воздухе между арок, а также мостики, с которых Эндайа имел возможность посмотреть вниз и убедиться, что он забрался гораздо выше, чем предполагал. Фигурка Исаака, прикованного к трубе у подножия сооружения, казалась теперь совсем крошечной. Взгляд ввысь свидетельствовал о том, что конструкция по-прежнему тянется к куполу, изгибаясь и создавая головокружительные формы и свиваясь тугой спиралью. Всякий раз, когда Эндайа думал, будто потерял след, он принимался искать корешок книги, выдававшейся на стеллаже у входа в очередной туннель, который приводил его в новый зал, и от него затейливыми арабесками ветвились неведомые тропы.

Облик лабиринта менялся по мере приближения к вершине. В сложной архитектуре, поражавшей причудливостью, арки и вентиляционные окна использовались, чтобы впустить пучки клубящегося света. Чудесные свойства зеркал, повернутых под углом, позволяли удерживать сумерки, наполнявшие лабиринт. Залы, встречавшиеся теперь на пути, изобиловали собранием статуй, картин и разнообразных приспособлений, о назначение которых Эндайа догадывался с трудом. Одни фигуры имели сходство с роботами, другие – скульптуры, сделанные из бумаги или гипса, – свисали с потолка или были замурованы в стены, словно существа, похороненные в саркофагах из книг. Смутное ощущение тревоги и легкое головокружение охватило Эндайа, вскоре заметившего, что револьвер выскальзывает из потных рук.

– Алисия, если вы немедленно не выйдете, я подожгу эту кучу хлама и полюбуюсь, как вы поджаритесь заживо. Вы этого хотите?

Услышав за спиной шум, он резко обернулся. По ступеням из очередного туннеля выкатился предмет размером с кулак, который Эндайа поначалу принял за мяч или шар. Он наклонился и поднял его. Это была голова куклы с недоброй улыбкой и стеклянными глазами. Через секунду пространство наполнило механическое треньканье: нота за нотой оно складывалось в мелодию, напоминавшую колыбельную.

– Стерва, – процедил он.

Эндайа бросился вверх по лестнице: кровь пульсировала у него в висках. Такты музыки привели его в круглый зал, ограниченный с одной стороны балюстрадой, сквозь которую лился поток света. За балюстрадой виднелось широкое стеклянное полотно купола. Эндайа понял, что достиг вершины. Музыка раздавалась из глубины зала. По сторонам дверного проема в тесных нишах из переплетов стояли две точеные бледные статуи, вызывавшие зловещие ассоциации с мумифицированными телами, брошенными на произвол судьбы. На полу во множестве лежали открытые книги. Эндайа шел по ним, как по ковру, пока не добрался до дальнего конца помещения. Там он заметил небольшой шкафчик, встроенный в стену наподобие реликвария. Музыка звучала из его нутра. Эндайа медленно открыл дверцу.

На нижней полке шкафчика тренькала музыкальная шкатулка, сделанная из кусочков зеркала. В шкатулочке, будто в гипнотическом трансе, медленно вращалась фигурка ангела с распростертыми крыльями. Мелодия затихала по мере того, как в механизме заканчивался завод. Ангел замер вполоборота. И тут Эндайа увидел отражение в зеркальной стенке шкатулки.

У входа пошевелилась одна из скульптур, напоминавших гипсовый труп. У Эндайа волосы на голове встали дыбом. Он стремительно повернулся и трижды выстрелил в статую, темневшую в полосе света. Фигура из папье-маше треснула, в воздух взметнулись густые клубы гипсовой пыли. Эндайа опустил ствол, с напряжением вглядываясь в белесое облако, которым заволокло часть зала. И вдруг уловил рядом легчайшее колебание воздуха. Развернувшись, он снова взвел курок. В последнее мгновение увидел сверкнувший в темноте мрачный и пронзительный взгляд.

Золотое перо проткнуло ему роговицу, прошло сквозь мозг и царапнуло черепную кость. Эндайа упал как марионетка, у которой обрезали веревки. Тело, распростертое на книгах, забилось в конвульсиях. Эндайа по-прежнему сжимал в руке оружие. Нагнувшись и вырвав из его пальцев револьвер, Алисия ногами сдвинула тело к балюстраде и пинком столкнула с края платформы: оно ухнуло в бездну и шмякнулось о каменный пол с глухим чавкающим звуком.

21

Исаак увидел Алисию, выходившую из лабиринта. Она слегка прихрамывала и держала в руке револьвер с непринужденностью, от которой его пробрала дрожь. Алисия спокойно направилась к тому месту, где тело Эндайа ударилось о мраморные плиты. Она была босой, но без колебаний ступила в лужу крови, растекавшуюся вокруг трупа. Склонившись над покойником, обыскала его карманы. Вытащив бумажник, Алисия исследовала его содержимое и взяла пачку банкнот, выбросив остальное. Ощупывая карманы пиджака, она нашла связку ключей и тоже забрала их. Несколько мгновений Алисия рассматривала труп, потом ухватила предмет, торчавший из глаза Эндайа, и резко выдернула его. Исаак узнал ручку, которую подарил молодой женщине час назад.

Алисия неторопливо подошла к хранителю. Опустившись рядом с ним на колени, она освободила его от наручников. Исаак, не сознававший, что дрожит всем телом, заглянул ей лицо. Алисия смотрела на него без всякого выражения, словно желала донести правду жизни до несчастного старика, тешившего себя иллюзиями и стремившегося увидеть в ней реинкарнацию покойной дочери. Она вытерла перо подолом ночной сорочки и протянула хранителю: