ЛУИЗА ПЕННИ
СТЕКЛЯННЫЕ ДОМА
Лизе Дерозье, которую я нашла в своем саду, и которая теперь поселилась в моем сердце.
Глава 1
-Назовите ваше имя, пожалуйста.
- Арман Гамаш
- Вы глава Сюртэ-дю-Квебек?
- Я шеф-суперинтендант, oui.
Гамаш очень прямо сидел на деревянной скамье. Было душно. Точнее, этим июльским утром стояла настоящая жара. Он чувствовал испарину над верхней губой, а ведь всего лишь десять утра. И это только начало.
Он не особенно любил сидеть на скамье для свидетелей. Он не любил свидетельствовать против других представителей рода человеческого. За всю карьеру лишь несколько раз подобная роль приносила ему удовлетворение, почти удовольствие, но сейчас был не тот случай.
Сидя на неудобной жесткой скамье, находящийся под присягой Арман Гамаш отдавал себе отчет в том, что всю жизнь строил свою профессиональную карьеру, опираясь на закон и правосудие, но сейчас ответ придется держать прежде всего перед собственной совестью.
И судьей она оказалась довольно суровым.
- Я так понимаю, что и арест производили вы?
- Я.
- Вам не кажется странным, что шеф-суперинтендант сам производит арест?
- Я в этой должности совсем недавно, как вы знаете. Для меня необычным является все. Но это конкретное дело особенно.
Генеральный прокурор улыбнулся. Он стоял спиной к суду и присяжным, улыбку никто бы не увидел. За исключением судьи, мало что пропускавшей.
То, что увидела судья Кориво, не выглядело приятной улыбкой. Скорее, ухмылкой. Это озадачивало, учитывая, что генеральныйпрокурор и шеф-суперинтендант находились на одной стороне закона.
Конечно, как она понимала, это не гарантия взаимной симпатии или уважения. Судья сама не испытывала уважения к некоторым из своих коллег, но сомневалась, что хоть раз смотрела на кого-то из них с подобным выражением на лице.
Пока судья оценивала их, Гамаш присматривался к ней. Пытался её читать.
Выбор конкретного судьи для любого судебного разбирательства жизненно важен, может повлиять на результат. И никогда этот выбор не играл такой роли, как в нынешнем деле. Речь шла не только об интерпретации закона, но в целом об атмосфере в зале суда. Насколько аккуратными им придется быть? Насколько осторожными в словах?
Бдителен ли судья? Или думает только о предстоящей скорой пенсии? Отбывает ли время до коктейля? Или может быть, не столько отбывает, сколько с удовольствием тратит?
Эта судья была не такой.
Морин Кориво была новичком. Насколько знал Гамаш, это её первое дело об убийстве. Она ему нравилась. И даже не догадывалась, что вытянула несчастливый билет. Что её ждет масса неприятностей.
Дама средних лет, не стесняется седины в волосах, демонстрирует их как знак авторитета или, возможно, зрелости. Или потому, что ей не нужно больше никого впечатлять. Известный адвокат в прошлом, она была партнером в одной из юридических фирм Монреаля. Блондинка. До того, как продвинулась вверх по карьерной лестнице. «Взяла шелк», как сказали бы в Англии.
Интересно, что таким же термином парашютисты описывают прыжок из самолета.
Судья Кориво повернулась к Гамашу. Проницательные, внимательные глаза. Как многое она замечает. И как многое остается вне ее внимания.
Судья выглядела спокойной. Но это не означало ничего. Он тоже, возможно, выглядит расслабленно.
Гамаш окинул взглядом заполненный народом зал Дворца правосудия в Старом Монреале. Большинство людей, которые, возможно, могли бы тут присутствовать, решили остаться дома. Некоторые, такие, как Мирна, Клара и Рейн-Мари, будут вызваны в качестве свидетелей, поэтому не желают тут появляться до момента, когда это станет неизбежно. Остальные - Оливье, Габри, Рут - просто не захотели покидать Три Сосны ради поездки в душный город и повторного переживания трагедии.
Но заместитель Гамаша, Жан-Ги Бовуар, был тут, как и шеф-инспектор Изабель Лакост - глава убойного отдела.
Вскоре наступит их черед давать показания. А может, подумал Гамаш, до этого не дойдет.
Он снова перевел взгляд на Генерального прокурора, Барри Залмановица. Но по пути перехватил взгляд судьи Кориво. К его досаде, она слегка склонила голову. И еле заметно прищурилась.
Что она разглядела в его глазах? Неужели судья-новичок ухватила самую суть, то, что он пытался спрятать? Отчаянно желал скрыть.
Но даже если она что-то заметила, то наверняка истолкует неправильно. Решит, что он беспокоится за надежностьулик против подсудимого.
Насчет улик Арман Гамаш не имел сомнений. Он отлично знал, кто убийца. Однако слегка опасался - вдруг что-то пойдет не так. И чрезвычайно хитрый душегуб останется безнаказанным.
Тем временем прокурор театральной походкой проследовал к своему столу, надел очки и очень внимательно, даже можно сказать, с особым значением стал изучать клочок бумаги.
Пустая бумажка, решил Гамаш. Или список покупок. Наверняка лежала на столе в качестве реквизита. Струйка дыма. Зеркала осколок.
Суд, как и месса - всегда спектакль. Он уже чувствовал аромат ладана и почти слышал отдаленный звон колоколов.
Присяжные, еще не вполне разморенные жарой, следили за каждым красноречивым, намеренно выверенным прокурорским жестом. Как им и положено. Но в этой постановке ведущим актером был не прокурор. Эта роль досталась кое-кому вне сцены, тому, кто почти наверняка не проронит ни слова.
Генеральный прокурор сдвинул очки на кончик носа, и Гамаш расслышал легкое шуршание шелковой судейской мантии - судья не скрывала нетерпения. Присяжные, может быть, и захвачены спектаклем, но только не судья. Да и присяжные недолго пробудут в этом состоянии. Они для подобного достаточно умны.
- Насколько я знаю, обвиняемая персона сделала признание. Это так? – спросил прокурор, в профессорской манере посмотрев поверх очков на главу Сюртэ.
- Да, признание имело место.
- При проведении допроса, шеф-суперинтендант?
Прокурор не упускал возможности повторить должность Гамаша, чтобы обозначить - тот, кто занимает такой высокий пост, не имеет права на ошибку.
- Нет. Признание состоялось у меня дома, и было добровольным.
- Протестую! – Защитник вскочил с места, может быть чуть-чуть запоздало, решил для себя Гамаш. – К делу не относится! Признания в убийстве не было!
- Верно. Признание, о котором я говорю, не признание в убийстве, - согласился обвинитель короны. – Но оно привело к обвинению непосредственно, не так ли, шеф-суперинтендант?
Гамаш посмотрел на судью Кориво, в ожидании ее решения насчет протеста.
Судья колебалась.
- Отклоняется, - наконец сказала та. – Можете ответить.
- Ко мне пришли по своей воле, - ответил Гамаш. – И да, признание стало ключом, с помощью которого было построено обвинение.
- Удивило ли вас, что персона, подозреваемая в преступлении, появилась у вас дома?
- Ваша честь, - вступила защита, снова поднявшись на ноги. - Протестую. Субъективно и к делу не относится. Какое значение имеет – удивился месье Гамаш или нет?
- Поддерживаю. – Судья Кориво повернулась к Гамашу. – На это не отвечайте.
У Гамаша и не было особого желания отвечать на этот вопрос. Судья была права. Субъективно. Хотя он был не согласен, что к делу это не относится.
Был ли он удивлен?
Конечно, когда он увидел, кто стоит на крыльце его дома в крохотной квебекской деревушке, он удивился. Сначала было сложно сразу определить, кто там, в тяжелом пальто, с капюшоном на голове. Мужчина или женщина? Молодой, старый? Гамаш до сих пор слышал шуршание льдинок по оконному стеклу - затяжной ноябрьский дождь перешел в снегопад.
Вспомнив о том вечере сегодня, в июльскую жару, он почувствовал озноб.
Да. Это стало для него сюрпризом. Он этого визита не ожидал.
Хотя вряд ли назовешь сюрпризом то, что случилось потом.
- Не желаю, чтобы мое первое дело об убийстве оказалосьв апелляционном суде, - тихо проговорила судья Кориво, так, что услышал только Гамаш.
- Для этого слишком поздно, Ваша честь. Это дело началось в Высоком суде, тут и закончится.
Судья Кориво поерзала в кресле. Попыталась снова усесться удобнее. Но после этого странного тайного обмена репликами что-то изменилось.
Она привыкла к словам, как загадочным, так и любым другим. Ее равновесие пошатнуло выражение его глаз. Сам-то он знает, что выражает его взгляд?
И хотя судья Кориво не могла точно определить, что это было, она знала, что шеф-суперинтендант Сюртэ не должен так смотреть. Тем более, сидя на месте свидетеля, на суде по делу об убийстве.
Морин Кориво знала Армана Гамаша не очень хорошо. Но знала его репутацию. Они встречались в залах Дворца правосудия несколько раз в год.
Она приготовилась невзлюбить этого человека. Охотника за людьми. Того, кто обязан своим существованием самой смерти. Кто не просто отправляет правосудие, но зарабатывает на этом.
Нет убийства – нет Гамаша.
Ей вспомнилась одна случайная встреча в суде. Он тогда еще был главой отдела убийств Сюртэ, а она адвокатом защиты. Они встретились в коридорах, и в тот раз она точно так же поймала его взгляд. Острый, настороженный, задумчивый. Но было в его глазах что-то еще.
А потом Гамаш склонился к своему спутнику, что-то ему говорившему. Молодому мужчине, его заместителю, как она знала. Тот сейчас тоже был в зале.
До нее донесся легкий, еле уловимый аромат сандалового дерева и розовой воды. Вернувшись домой, Морин Кориво рассказала об этом своей жене:
- Я пошла за ним и просидела в суде какое-то время, чтобы послушать его показания.
- Зачем?
- Из любопытства. Я никогда не выступала против него, но подумала, что если такое случится, то лучше потренироваться заранее. Ну и чтобы убить время.
- И как он? Погоди, дай угадаю. - Джоан сморщилась, сдвинула рот набок и проговорила: - «Дак, сопляк вырубил парнягу. И что нам виснуть в суде, вы, желтопузые педикулёзины? Вздернем его!»
- Поразительно! - восхитилась Морин. – Ты там была?! Да, он вылитый Эдвард Робинсон.
- Ну, Джимми Стюарту и Грегори Пеку не суждено было стать начальниками убойных отделов, - рассмеялась Джоан.
- Это точно… Он цитировал сестру Прежан* (*католическая монахиня, член Конгрегации Святого Иосифа, активная сторонница отмены смертной казни).
Джоан отложила книгу, которую читала.
- На суде?
- Да, в своих показаниях.
Гамаш тогда тоже сидел на месте свидетеля, был сдержан, спокоен, но отнюдь не небрежен. Он выглядел изысканно, хотя красавцем в общем понимании не был. Крупный мужчина в отлично подогнанном костюме. Сидел прямо, смотрел внимательно, был почтителен к суду.
Его волосы, почти седые, были подстрижены. Лицо чисто выбрито. И даже с возвышенности, на которой сидела Морин Кориво, был заметен шрам на виске.
И тут он произнес: «Нет ни одного человека, настолько же плохого, как самое наихудшее дело, им совершенное».
- К чему он цитировал эту монахиню, защитницу смертников? – удивилась Джоан. – Тем более, именно эти ее слова?
- Полагаю, как намек на снисхождение.
- Ха! – выдала Джоан, а потом задумалась. - Конечно, и обратное правильно - нет никого, настолько же хорошего, как наилучший из поступков, совершенныхим.
А теперь судья Кориво, облаченная в мантию, сидела на судейской скамье, вершила правосудие. И пыталась понять, что есть шеф-суперинтендант Гамаш.
На этот раз она находилась к нему ближе, чем когда-либо, и была рядом гораздо дольше по времени. Глубокий шрам на виске все еще на месте, он, конечно, никуда не делся. Словно сама профессия поставила на Гамаше клеймо. Вблизи Морин разглядела морщины, лучиками расходящиеся от его рта и глаз. Линии жизни. Это от смеха, догадалась она. У нее такие же.
Человек на пике своей карьеры. Спокойный. В мире со всем, что уже совершил, и с тем, что ему еще предстоит совершить.
Но эти глаза!
Тот взгляд, пойманный ею тогда, давно, был так неожиданен, что Морин Кориво пошла за Гамашем следом, и слушала его показания.
Тогда в нем была доброта.
А сегодня она усмотрела другое. Беспокойство. Не сомнения, нет. Но он беспокоился.
Теперь она тоже беспокоилась, хотя не могла сказать, почему.
Она отвернулась, и теперь оба они переключили внимание на прокурора. Тот вертел в пальцах шариковую ручку, а когда прильнул к собственному столу, судья Кориво одарила его таким суровым взглядом, что тот моментально выпрямился. Отложил ручку.
- Попробую переформулировать вопрос, - продолжил он. – Когда у вас впервые появились подозрения?
- Как и в большинстве случаев с убийствами, - ответил Гамаш, - они появились задолго до самого акта убийства.
- Так вы знали, что произойдет убийство, еще до факта смерти?
- Non. Не совсем так.
А разве нет, спросил себя Гамаш. Об этом он спрашивал себя ежедневно со дня обнаружения тела. Но по сути его вопрос означал - как же он мог не знать?
- И всё-таки, снова спрошу вас, шеф-суперинтендант, когда вы узнали? – в голосе Залмановица сейчас слышалась нотка раздражения.
- Я сразу понял - что-то случится, как только фигура в черной мантии появилась на деревенском лугу.
По залу прокатился гул голосов. Репортеры, сидящие в стороне, склонились над электронными девайсами. Было слышно, как щелкают клавиши. Современная морзянка, сигнализировала о срочных новостях.
- Под деревенским лугом вы подразумеваете лужайку в Трех Соснах? – уточнил прокурор, посмотрев на журналистов, словно намекая, что знание представителем короны названия деревни, где живет Гамаш, и где обнаружили тело, заслуживает особого внимания. - Южнее Монреаля, возле границы с Вермонтом, правильно?
- Oui.
- Деревенька небольшая, насколько я знаю.
- Oui.
- Милое местечко. И даже где-то умиротворяющее.
Залмановиц умудрился проговорить «милое» скучно, а «умиротворяющее» у него прозвучало устало. Хотя Три Сосны были очень далеки от обоих понятий.
Гамаш кивнул.
- Да, достаточно симпатичное место.
- И удаленное.
В устах обвинителя «удаленное» прозвучало неприятно, как будто чем дальше удаляешься от большого города, тем менее цивилизованная жизнь тебя ожидает. Хотя и такое бывает, решил Гамаш. Но ему доводилось видеть результаты так называемой цивилизации, и он знал, что в городах обитает не меньше зверей, чем в лесах.
- Оно не столько удаленное, сколько лишено подъездных путей, - объяснил Гамаш. - И люди чаще всего набредают на Три Сосны, заблудившись. Деревня не из тех, куда попадаешь по пути из одного места в другое.
- Она на дороге в никуда?
Гамаш улыбнулся. То, что должно было звучать, как оскорбление, было истинной правдой.
Они с Рейн-Мари решили переехать в Три Сосны, потому что там было очень красиво. А еще Три Сосны очень сложно было найти. Деревня стала приютом, буфером, отделяющим от забот и жестокости внешнего мира, с которым они имели дело ежедневно. С миром по ту сторону леса.
Здесь они обрели дом. Они его сами себе устроили, среди сосен, садов, деревенских магазинов. И деревенских жителей, ставших сначала друзьями, потом семьей.
Именно поэтому темная фигура, возникшая на ухоженном и мирном деревенском лугу, вытеснившая собой играющих деревенских ребятишек, показалась даже не странностью. Хуже, чем незваный гость. Она была сродни насилию.
Гамаш почувствовал неладное накануне вечером. Когда облаченное в черную накидку существо появилось на ежегодной вечеринке по случаю Хэллоуина, проходившей в бистро.
Но настоящий сигнал тревоги прозвучал лишь тогда, когда Гамаш, выглянув поутру в окно спальни, увидел, что существо все еще здесь. Стоит на деревенском лугу. Смотрит на бистро.
Просто стоит и смотрит.
Сейчас, много месяцев спустя, Арман Гамаш смотрел на Генерального прокурора, облаченного в черную мантию. На тех, кто сидел за столом защиты. На их черные мантии. И на судью на возвышении рядом с ним, в черных одеждах.
Смотрящих на него в ответ.
Кажется, подумал Гамаш, от черных мантий нет спасения.
- Это началось, - он решил внести уточнение в свои показания, - за сутки до того. На вечеринке по случаю Хэллоуина.
- Все были в костюмах?
- Не все. Только кто хотел.
- А вы? – спросил прокурор.
Гамаш уставился на него. Вопрос был неуместен. Но придуман специально, чтобы слегка унизить свидетеля.
- Мы решили переодеться в других жителей деревни.
- Вы и ваша жена? Вы переоделись в женщину, шеф-суперинтендант?
- Не совсем так. Мы тянули бумажки с именами из шляпы. Я вытянул «Габри Дабо», это владелец B&B, он управляет им совместно со своим партнером Оливье.
Арман, не без помощи Оливье, добыл розовые пушистые тапочки Габри и его кимоно - очень простой и чрезвычайно удобный костюм.
Рейн-Мари изображала их соседку, Клару Морроу. Клара была исключительно успешной портретисткой, хотя временами казалось, что она разрисовывает только себя.
Рейн-Мари начесала волосы, пока те не встали дыбом, и разместила в прическе печенье и бутерброды с ореховой пастой. Затем разрисовала всю себя краской.
В свою очередь, Кларе досталось изображать свою лучшую подругу, Мирну Ландерс. Все немного расстроились, что она намазала черным только лицо, хотя Мирна говорила, что ничуточки не обидится, если Клара покрасит всё тело в черный цвет.
Клара не стала краситься. Вместо этого она надела на себя кафтан из суперобложек старых книг.
Когда-то Мирна была практикующим психологом в Монреале, а теперь владела магазинчиком «Новые и подержанные книги Мирны» рядом с бистро. У Клары имелась теория, что местные жители придумывают себе проблемы, лишь бы проконсультироваться у Мирны.
- Придумывают? – старая поэтесса Рут посмотрела на Клару. – Да у тебя целый вагон проблем. Ты можешь монополизировать проблемный рынок.
- Ничего подобного! - возмущалась Клара.
- Правда? Грядет твоя персональная выставка, а у тебя один шлак вместо картин. Если уж это не проблема, то я тогда не знаю.
- Это не шлак!
Однако никто из друзей не кинулся ее разуверять.
Габри отправился на вечеринку в костюме Рут. Натянул седой парик и разрисовал лицо до степени схожести со злодеем из фильма ужасов. Напялил старый изъеденный молью свитер и прихватил фаршированную утку.
Весь вечер он потягивал скотч и бормотал стихи.
- Раскрыты двери, дом стоит,
Заброшен на холме -
Ни лая собаки, ни стука копыт…
Лишь голос свиней звучит. * (* Сара Бинкс «Ode to a Deserted Farm»)
- Это не мои, мешок ты с дерьмом, - бурчала Рут. Она была одета в старый, траченный молью свитер и таскала в руках живую утку.
- Вижу травки стебелек, - продолжал Габри. – Он свободен, одинок.
- Заткнись, - говорила Рут, затыкая уши. – Ты убиваешь мою музу.
- Скоро ли наступит срок, - заторопился закончить Габри. – И вырастет из него лучок?
Последнее слово он пропел как «луч-и-ё-о-о-о-к».
Даже Рут рассмеялась, а утка Роза в ее руках проворчала: «фак, фак, фак».
- Весь день над этим работал, - заявил Габри. – Вся эта поэтическая фигня не такая уж и сложная.
- Итак, это было тридцать первое октября прошлого года? – спросил прокурор короны.
- Non. Первое ноября. В настоящую ночь Хэллоуина мы все сидели по домам, выдавали конфеты за «сладость или гадость». А эта вечеринка у нас всегда на следующий день.
- Первое ноября. Кто там присутствовал еще, помимо местных жителей? – спросил прокурор.
- Матео Биссонетт и его жена Лея Ру.
- Мадам Ру, политик? - уточнил прокурор. – Восходящая звезда в своей партии.
Месье Залмановиц расслышал, как позади него снова защелкали клавиши. Как песня сирен. Как доказательство, что он создает новости.
- Да, - подтвердил Гамаш.
- Они ваши приятели? Остановились у вас?
Конечно, прокурор отлично знал ответы на свои вопросы. Спрошено было ради присяжных и судьи. И репортеров.
- Non. Мы не знакомы близко. Они были там со своими друзьями Патриком и Кати Эвансами.
- Ах, да! Эвансы. - Прокурор повернулся к столу защиты, потом обратно к Гамашу. – Подрядчик и его жена-архитектор. Строители стеклянных домов, насколько я знаю. Тоже ваши друзья?
- Тоже знакомые, - поправил Гамаш твердым голосом. Он не любил инсинуаций.
- Конечно, - сказал Залмановиц. – А что они делали в деревне?
- Они приезжали на ежегодную встречу однокурсников. Учились вместе в университете Монреаля.
- Им всем сейчас около тридцати?
- Oui.
- Как давно они приезжают в Три Сосны?
- На протяжении четырех лет. Всегда в одну и ту же неделю в конце лета.
- В виде исключения, в этом году они приехали в конце октября?
- Oui.
- Странное время для визита. Листопад закончился, а на лыжах кататься еще рано, мало снега. Как-то мрачновато, нет?
- Возможно, дело в скидках B&B, - сказал Гамаш, стараясь делать вид, что желает помочь. – Очень приятное место.
Когда сегодня утром Гамаш собирался ехать из Трех Сосен в Монреаль, Габри, владелец « Bed & Breakfast», забежал к нему со свертком коричневой оберточной бумаги и термосом.
- Если тебе придется упоминать B&B, не мог бы ты сказать что-то типа «прекрасное B&B»? Или можешь назвать его «чудесным». - Он взмахнул рукой в сторону B&B.
Ложью это не стало бы - старая почтовая гостиница с просторной верандой и фронтонами, расположенная на той стороне луга, была чудесной. Особенно в летнее время. Как и остальные дома в деревне, B&B имела палисад со старинными многолетниками. Розами и лавандой, стрелками наперстянки и душистыми флоксами.
- Только не используй «ошеломительное», - посоветовал Габри. – Прозвучит уж слишком напыщенно.
- А нам такого не надо, - резюмировал Гамаш. - Ты же помнишь, что это суд по делу об убийстве?
- Помню, - серьезно ответил Габри, вручая Арману круассаны и кофе.
И вот Гамаш сидел на суде и слушал Генерального прокурора.
- Как эти сокурсники изначально попали в Три Сосны? – задал следующий вопрос месье Залмановиц. - Заблудились?
- Нет. Лея Ру и доктор Ландерс давно знакомы. Мирна Ландерс была ее нянькой. Лея и Матео приезжали к Мирне несколько раз, им очень понравилась деревня. Они рассказали о ней друзьям. Так деревня стала местом их ежегодной встречи.
- Понимаю. То есть, Лея Ру и ее муж были инициаторами встреч? - Он сделал так, чтобы это прозвучало подозрительно. – При помощи мадам Ландерс?
- Доктора Ландерс. И там не было подстрекательства. Обычная встреча выпускников.
- Неужели? Вы называете обычным то, что произошло?
- До событий прошедшего ноября? Да.
Главный прокурор кивнул на манер мудреца, не вполне доверяющего шефу-суперинтенданту Гамашу.
Это просто смешно, подумала судья Кориво. Но отметила, что присяжные впечатлены.
И снова она задумалась, зачем он проделывает эти трюки со своим собственным свидетелем. Да к тому же - боже милостивый - с главой Сюртэ.
День становился жарче, в зале суда температура повышалась. Она взглянула на старый кондиционер, провалившийся в оконную раму. Выключен, конечно же. Слишком шумный. Может отвлекать.
Но и жара отвлекает. А ведь еще даже не полдень.
- И когда, наконец, до вас, шеф-суперинтендант, дошло, что это ненормально? - поинтересовался Залмановиц.
Снова была подчеркнута должность Гамаша, но в этот раз тон прокурор подразумевал некомпетентность.
- На самом деле все началось на вечеринке в бистро, - ответил Гамаш, игнорируя провокацию. - Некоторые гости были в масках, хотя большинство узнаваемы, особенно когда заговаривали. Но только не этот гость. Он был одет в глухую черную мантию до пола, черную маску. Перчатки, сапоги. На голове капюшон.
- Похоже на Дарта Вейдера, - сказал прокурор, и с галереи послышались смешки.
- Мы тоже так сначала подумали. Но он не был персонажем из «Звездных Войн».
- Кем же он мог быть? Что вы предположили?
- Рейн-Мари, - Гамаш развернулся к присяжным для пояснения, – моя жена, - присяжные кивнули, - предположила, что это отец из фильма «Амадей». Но у того была специфическая шляпа. У этого же просто капюшон. Мирна подумала, что так можт выглядеть иезуит, но тогда не хватает креста. А потом, его поведение - вокруг него люди перемещались, он же стоял абсолютно неподвижно.
Сначала люди перестали заговаривать с ним. Пытаться узнать про костюм. Выяснить, кто это может быть. Потом к нему перестали приближаться. Вокруг темной фигуры образовалось пустое место. Как будто он принадлежал своему собственному миру. Собственной вселенной. В той вселенной не бывает вечеринок и Хэллоуина. Нет ребятишек, ходящих по домам за конфетами, нет смеха, дружбы.
- И что вы подумали?
- Я подумал, что это Смерть, - ответил Арман Гамаш.
В зале суда повисла тишина.
- И что вы предприняли?
- Ничего.
- Вот как? Пришла Смерть, а глава Сюртэ, бывший шеф-инспектор отдела убийств, не предпринял ничего?
- Это был всего лишь человек в костюме, - терпеливо пояснил Гамаш.
- Вероятно, так вы себя и успокаивали тем вечером, - заключил прокурор. – Когда вы наконец поняли, что это самая настоящая Смерть? Дайте угадать. Когда оказались рядом с телом?
Глава 2
Нет. Фигура на вечеринке приводила в замешательство, но подозревать плохое Гамаш начал лишь на следующее утро, когда выглянул в окно спальни, в тусклый ноябрьский день.
- На что ты смотришь, Арман? – спросила Рейн-Мари, выйдя из душа и подойдя к мужу.
Проследив за его взглядом, она нахмурила брови.
- Что он там делает? – понизив голос, спросила она.
Когда все разошлись по домам, отправившись спать, фигура в темном плаще осталась. И стояла до сих пор. Торчала на деревенском лугу в своей шерстяной мантии и капюшоне. Смотрела.
С этого ракурса было не видно, но Гамаш предположил, что и маска тоже на месте.
- Не знаю, - ответил Арман.
Было субботнее утро. Он надел брюки, рубашку и толстый свитер. Начало ноября – погода не давала забыть о себе.
Рассвет случился пасмурным, как обычно и бывает в ноябре после солнечного и полного ярких осенних красок октября.
Ноябрь - переходный месяц. Своего рода чистилище. Как холодный прощальный вздох между умиранием и смертью. Между осенью и мертвой зимой.
Никто не любит этот месяц.
Надев резиновые сапоги, Гамаш вышел из дому, оставив немецкую овчарку Анри и крохотную Грейси в недоумении. Они не привыкли, чтобы их не брали на прогулку.
На улице было холоднее, чем он ожидал. Гораздо холоднее, чем в предшествующую ночь.
Руки замерзли, прежде чем он добрался до луга, и Гамаш пожалел, что оставил перчатки и шапку дома.
Арман остановился прямо перед темной фигурой.
Маска была на месте. Кроме глаз, ничего не видно. Да и глаза за слоем кисеи виделись нечетко.
- Кто вы? – спросил Гамаш.
Спросил спокойно, по-доброму. Словно завел дружескую беседу. Словно случай для беседы представился обычный.
Нет необходимости нагнетать обстановку. Для этого будет время позже, если потребуется.
Но фигура оставалась молчаливой и недвижимой. Не по стойке смирно, настолько деревянной она не была. Но была в ней какая-то уверенность, чувство превосходства. Словно незнакомец не просто принадлежал этому месту, но и владел им.
Гамаш подозревал, что эта авторитарность проистекала, скорее, от черной мантии и молчания, а не от самого человека.
И снова его поразило, насколько молчание эффективнее слов. Если цель - сбить человека с толку. Но он не мог позволить себе роскоши молчания.
- Зачем вы здесь? – спросил Гамаш. Сначала по-французски, потом по-английски.
Подождал. Десять секунд. Двадцать. Четверть минуты.
* * *
В бистро Мирна и Габри наблюдали сквозь окно, как двое на лугу смотрят друг на друга.
- Хорошо, - сказал Габри. – Арман от него отделается.
- Кто это такой? – спросила Мирна. – Он был на вашей вчерашней вечеринке.
- Знаю, но понятия не имею, кто он. Оливье тоже не знает.
- Закончили? – спросил Антон, новый мойщик посуды и помощник официанта.
Он потянулся за тарелкой Мирны, на которой оставались лишь крошки. Но рука его замерла. Как и все остальные, он уставился в окно.
Мирна посмотрела на Антона. Тот был новеньким, но очень быстро освоился. Оливье нанял его для мытья посуды и обслуживания клиентов, но Антон дал понять, что надеется получить место шеф-повара.
- Есть только один шеф, - поделился с Мирной Антон однажды, покупая в ее магазине старинные кулинарные книги. – Но Оливье нравится представлять все так, словно их может быть целая прорва.
Мирна рассмеялась. Очень похоже на Оливье. Всегда старается произвести впечатление, даже на тех, кто его отлично знает.
- А предпочтения у тебя есть? – спросила она, выбивая чек на старом кассовом аппарате.
- Мне нравится канадская кухня.
Она внимательно посмотрела на его. Около тридцати, решила она. Не в том возрасте, и чересчур амбициозен, чтобы быть просто помощником официанта. Кажется, хорошо образован, а еще отлично одет. Атлетически сложен. Темные волосы коротко стрижены по бокам и длиннее на макушке, а челка падает на лоб, что делает парня значительно моложе, чем он есть на самом деле.
Определенно, красавчик. И к тому же начинающий шеф-повар.
Будь она на двадцать лет моложе…
Девчонкам свойственно мечтать. Она и мечтает.
- Канадская кухня? Что это такое?
- В точку! – улыбнулся Антон. – Никто точно не знает. Думаю, что это нечто, рожденное именно на этой земле. И на этих реках. Тут так много всего. Мне нравится кормить.
Он произнес это с интонацией вуайериста, сознавшегося: «Мне нравится наблюдать».
Мирна рассмеялась, зарделась и запросила доллар за обе книги.
И теперь Антон, ссутулившийся над их столиком в бистро, уставился в окно.
- Что это такое? – шепотом спросил он.
- Ты не был вчера на вечеринке?
- Был, но проторчал весь вечер на кухне. Не выходил.
Мирна перевела взгляд с темной фигуры за окном на молодого человека. Вечеринка буквально за дверью, а он застрял на кухне, моя посуду. Сюжет словно из викторианской мелодрамы.