Леонид вращал ручку камеры. Он подумал, что в высшей степени самонадеянно для анархиста-шухарта раскрывать свои замыслы вот так, накануне их воплощения. По крайней мере в пьесе это смотрелось бы глупо. И в кинематографе такое вряд ли приживется.

— Этого не должно произойти. Думаю, что у меня будет возможность помочь ему. Если Том нуждается в лечении, он может пройти его амбулаторно.

– Небо было пепельным, – говорил папа, – и едва я тронулся с парковки, как облака, казалось, обрушились на землю. Мне следовало бы сразу же повернуть назад, но твоя мама хотела к бабушке. Она, знаешь ли, закатила для нас настоящую приветственную вечеринку.

— Он не болен!

– Что же, месье, – подытожил Бернар. – Мне остается только отойти в сторону и открыть дорогу виртуозу.

— И все-таки без причины отец не поместил бы его туда. Что-то случилось в то воскресенье, только он не хочет сказать, что именно.

Они делали все, что могли: папа за рулем пытался пробиться сквозь удушающую белую завесу, мама на заднем сиденье со мной на руках кричала, чтобы он притормозил, иначе мы сорвемся с несуществующей скалы. Папа больше всего любил рассказывать эту часть истории – только он мог так похоже изобразить высокий задыхающийся мамин голос, когда та уже находилась на грани срыва.

Он развел руки и попятился.

— Это случилось еще задолго до воскресенья, — проговорила она. — От него отвернулся отец, вот что случилось. Томми не какой-нибудь «волосатик», он предпочитает музыку охоте и прогулкам на яхте. За это отец и отвернулся от него. Все очень просто!

Леонид продолжал крутить ручку. Пленки еще должно было хватить.

Фары не пробивали снежную завесу, но папа оказался не единственным смельчаком, сражавшимся с непогодой на шоссе. Папа-то притормозил, но кто-то, ехавший в противоположном направлении, вылетел на встречку и впечатался нам в капот. Зачем эти люди отправились в путь в такую погоду или почему мчались вслепую на такой скорости, не обращая внимания на ураганный ветер и нулевую видимость, но они протаранили наш автомобиль, столкнув его с обочины в сугроб. Угробили двигатель и аккумулятор.

— Не так просто, но сейчас не время спорить. Прости меня, Стелла, я должен позвонить.

Месье Тома несколько картинно развел руки. Он явно уже представлял себе эпохальные последствия своего шага.

Сотовые не ловили – даже радиосигнал не пробивался. Мама всегда рассказывала эту часть истории напряженным голосом: воображение рисовало ей картины того, чем все могло бы закончиться, продлись ураган чуть дольше. Родители просидели на заднем сиденье часа три, пытаясь не паниковать и прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. А я все проспала.

Телефон стоял на письменном столе. В записной книжке я нашел номер Сюзанны Дрю. Она ответила быстро:

Думаю, бабушке нравилась эта история, потому что ей досталась роль героя. Она собрала из соседей поисковый отряд и своим грузовичком вытянула родительский автомобиль обратно на дорогу.

Александров с трудом удержался от того, чтобы бросить съемку. Этот субъект чувствует свою полную безнаказанность. Сейчас он выльет всю набранную чужую Силу на глобус под ногами. Рукотворная планета для него – словно кукла для ведьмы. Только иголки втыкать не надо. Тысячи живых кукол сами воткнут в себя то, что окажется под рукой, когда осознают все мелкие торги со своей совестью и все обманы.

— Алло.

– Такова жизнь, пчелка, – годы спустя сказала она мне. – Порой несешься в панике, суетишься, не обращая ни на что внимания и не понимая, сколько вреда наносишь другим. А порой что-то просто случается уже с тобой, и ты ничего не можешь с этим поделать. Испытания даются, чтобы проверить, из какого ты теста.

Этот Иной забыл, что подобное испытание – для Светлых. Для тех, кто уже единожды и навсегда сделал свой выбор. А испытание людей – в том, что их выбор между добром и злом совершается каждый день и час, каждый вздох.

— Лу Арчер. Для трех часов ночи ты отозвалась очень оживленно.

Какой бы страшной ни была эта история, зиму я все равно любила; холод не пугал меня, потому что я знала: пройдут месяцы, недели, дни, и погода снова сменится. Это совсем несложно переждать холодные деньки в окружении тепла любящих тебя людей.

Большего на них не стал возлагать и сам Творец, если, конечно, в него верить.

— Я не спала. Лежала и думала. В моих размышлениях нашлось место и для тебя. Кто-то говорил, не помню кто, кажется, Скотт Фитцджеральд, что в самых темных закоулках души всегда три часа ночи. У меня другое мнение на этот счет. Самые темные закоулки души всегда раскрываются в три часа ночи.

Но тот холод, который мучил меня сейчас, пробирал до самых костей, накатившее оцепенение никак не стряхивалось. И не было сил сражаться.

Мир из одних лишь Светлых, наверное, был бы лучше нашего. Может быть, когда-то он таким и станет. Но делать его таким сию минуту – все равно что светить мощной электрической лампой в глаза тому, кто всю жизнь провел в пещере.

Оставалось лишь надеяться, что расчеты шухарта не верны, и его «снаряд» далее не улетит.

Земля скользнула у меня под спиной, островки грязи сменились льдом, а потом – камнями, впивающимися в копчик, раздирающими позвоночник. Я слышала потрескивание замерзших листьев, чувствовала резкие рывки, когда волосы за что-то цеплялись. Попыталась ухватиться за проплывающий мимо корень, чтобы не угодить в грязный ручей, но движение было слишком быстро. Солнце сверкнуло красным за веками, отозвавшись стреляющей болью в черепе. Я не чувствовала правую ногу – на самом деле, правую сторону тела я не чувствовала совсем. Только когда свет померк, я смогла открыть глаза, и мозг наконец-то сообразил, что это не земля двигалась, а я сама, и кто-то переместил меня еще глубже в лес.

— Это мысль обо мне так угнетающе на тебя подействовала?

Месье Тома что-то бормотал себе под нос. Наверное, Светлый анархист хотел сосредоточиться. Или проявить артистизм в столь эпохальный момент.

За островками высоких белых облаков сквозь голые серые руки деревьев виднелось голубое небо. Ощутив резкий запах чужого тела, я нахмурилась. Кто-то крякнул от натуги, и под спиной прокатилось что-то большое и неровное. Потом снова пошла гладкая земля, и яма, налетевшая вдруг, без предупреждения, как, бывает, резко сбрасывает высоту самолет, заходящий на посадку. Желудок и глаза ухнули вниз.

— В некотором смысле — да, в другом — нет.

Как ни странно, сквозь окуляр камеры нельзя увидеть Сумрак. Леонид не сумел еще найти тут решения. Если затащить аппарат на первый слой, то он превращался в старинный телескоп на трех ногах. Такого рода фокусы были отлично известны научному отделу. А в обычном мире кинематографист не мог увидеть того, что снимает на первом слое. Даже если поглядеть в окуляр сквозь тень от ресниц. Приходилось вечно прицеливаться «на глазок», потом наводить объектив в нужное место.

На человеке был ношеный-переношеный темно-красный пуховик. Из дырки над бедром лез белый наполнитель. Слишком тесные джинсы трещали каждый раз, когда он поворачивался, чтобы получше ухватиться за мою ногу.

— Ты говоришь загадками, сфинкс.

– Н-не… – На большее голоса не хватило. Я попыталась поднять другую ногу, чтобы отпихнуть незнакомца, но ни одна из конечностей не подчинялась.

Потому Леонид не мог сейчас увидеть, какие токи Силы проходят к глобусу. Зато он смог лицезреть великолепный момент иного свойства.

— Как мне и положено, Эдип. Но это вовсе не ты виноват в моем подавленном настроении. Это идет издалека и издавна.

Человек, должно быть, почувствовал, что я напряглась, потому что оглянулся.

Один из людей, которых Тома держал вокруг себя в качестве заложников, быстро шагнул к своему пленителю.

– Что, очухалась?

А затем с изяществом танцора русского императорского балета сделал молниеносный удар ногой в голову. Пятка его ботинка угодила прямо в висок анархисту.

— Может быть, все-таки расскажешь мне об этом?

Он разделился в моих глазах на двоих, потом на троих, на четверых. Сфокусируйся, приказала я себе. Парень выглядел столь же угрожающе, как Санта из торгового центра: с длинной клочковатой бородой и пузом. В книжках, которые читал мне папа, говорилось о том, что глаза у Санты весело блестят, а щеки – красные. Что ж, эти глаза тоже блестели, еще как. Жаждой наживы.

Месье Тома рухнул, словно пшеничный колос под острым серпом.

– Попробуй только что-нибудь выкинуть – шею сверну. Усекла?

— В другой раз, доктор. — Она заговорила очень игриво. — Ты ведь позвонил мне в такой час не для того, чтобы поинтересоваться моей биографией?

А совершивший пируэт столь же быстро вернул ногу на пол, как будто ничего и не случилось. Достал носовой платок из кармана пиджака в клеточку, вытер лоб. На лбу была заметна крупная шишка.

Шевелись. Я попыталась приподнять бедра. Сколько раз инструктор Джонсон учил меня освобождаться из такого захвата! Попыталась нащупать камень, который смогу метнуть в уязвимое место, где основание черепа встречается с шеей, или швейцарский нож, которого уже не было в ботинке. Тело не слушалось. Я ударилась головой, но не настолько же, верно? События прошедшей ночи заволокло туманом. Я помнила длинный пеший поход, Джуда, взламывающего систему безопасности, коробки и ящики с флагами и надписями на странных языках. И Нокса. Нокс был там, верно?

– Слишком долго, мой друг, – мягко упрекнул его Бернар.

— Нет, хотя мне все еще любопытно, кто же звонил тебе тогда.

Головная боль взорвалась где-то позади глаз, и я снова зажмурилась. Над нами сияло солнце – почему же мне было так холодно?

– Кое-кто очень хочет с тобой встретиться, – продолжил мужчина. – Пришел утром и все разнюхивал: спрашивал, не видали ли мы каких-нибудь детей. Сказал, что на аэродроме была облава, некоторые могли уйти. И я сказал себе: Джо Хиддл, этот парень либо спятил, либо говорит правду. Так что я, как обычно, отправился на охоту и, поглядите-ка, что нашел!

– Зато наверняка, – обнажил зубы танцор.

— Ах вот почему ты позвонил! — В ее голосе появилось раздражение, грозящее перейти в настоящую злость.

Я опустила бедра, пытаясь сделать спуск со следующего холма как можно тяжелей. Пусть я не могла сопротивляться, но и облегчать ему жизнь тоже не собиралась.

– Что… – начал он, выкручивая мою лодыжку под неестественным углом, – я тебе только что говорил?

– Кстати, я вас не представил, – спохватился Бернар. – Леон, это Жан-Клод, наш тренер по савату. Так мы называем французский бокс. А это…

— Нет, не поэтому. Мне нужна твоя помощь.

Шея сохранила кое-какую подвижность, и я вытянула ее вперед, когда мы спускались с последнего холма. Палатки, даже большего размера, чем те, что я видела на складе. Большинство были белого цвета или с надписью СОБСТВЕННОСТЬ АРМИИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. Вздрогнув от ужаса, я неслабо пнула мужчину в заднюю часть колена. Боль, разорвавшая правую половину тела, была ничем по сравнению с агонией, которую я испытала, когда мужчина врезал мне по ребрам.

– Месье Александрофф, изобретатель из России. – Жан-Клод шагнул навстречу и протянул руку. – Польщен!

— Действительно? — Она была удивлена, и ее тон снова потеплел. Однако она настороженно спросила: — Ты имеешь в виду, что я должна рассказать тебе все, что знаю, или что-то в этом духе?

Пришлось притихнуть. Те крохи энергии, которые я на мгновение ощутила, были полностью израсходованы – мне казалось, я вижу, как ее след тянется за мной, словно кровь.

Леонид перестал вращать ручку камеры и протянул свою.

— На это времени нет. И к тому же, я думаю, это происшествие уже исчерпано. Но сейчас мне необходимо уехать, а ко мне забрела очень хорошенькая школьница по имени Стелла. — Я говорил так, чтобы меня одновременно слушали и девочка в комнате, и женщина на другом конце провода. И делал это потому, что вдруг понял: обе они, девочка и женщина, — два самых моих любимых человека. — Мне нужно безопасное место, где бы она смогла провести ночь.

– Сандра! – закричал мужчина. – Сэнди, тот парень еще здесь?

— Но у меня не безопасно. — Резкая нотка в ее голосе показала мне, что она имела в виду.

– Месье, это я польщен. Жаль, что снимал через Сумрак. Великолепный удар. Правда, не уверен, что камера сумела бы его захватить. Но вы же… человек? Если не ошибаюсь…

Меня потащили вдоль палаток, и вокруг замелькали ноги и лица. Вонь накатывала волнами: запахи копченого мяса, грязного белья, затхлой воды. Палатки были установлены прямо в грязи, но внутри виднелись ковры, свечи, груды старых матрасов и постельного белья.

Стелла быстро проговорила у меня за спиной:

– Именно, месье Александрофф! – тот улыбнулся еще шире.

— Я могла бы остаться здесь.

– Джо, это?.. – начал кто-то.

– Наш моралист ожидал атаки от Иного, – прокомментировал Бернар. – И с помощью магии.

— Она не может остаться в моей квартире. Ее родители попытаются приписать мне попытку похищения их ребенка.

– Но ведь он сказал, что его нельзя поразить ни пулей, ни железом, ни тростью… ни кулаком…

— Серьезно?

– Отвали, Ава, – предостерег Джо. – Я нашел ее. Сандра!

– …И ничего не говорил про каблуки из каучука, – добавил Жан-Клод.

— Да.

– Он только что уехал, – раздался голос другой женщины – она говорила с акцентом мне неизвестным. – Пойду гляну, вдруг его грузовик все еще на дороге. А ты… ты оставь ее здесь.

– Подобное следует лечить подобным, – воздев указательный палец, изрек Бернар. – Недаром германские Иные говорят, что у таких особый тип ботинок.

— Хорошо. Где ты живешь?

Толстовка задралась у меня на спине, и налипшая на нее грязь, замерзнув, казалась гладкой и скользкой. Что-то – кто-то – коснулось моей левой руки краем ботинка.

– А ведь я вас видел, кажется, – обратился Леонид к Жан-Клоду. – Когда мы только приехали в контору сантинель, вы упражняли кого-то в саду. Только бились на тростях.

— Мы сами доберемся до тебя. В это время ночи дорога займет у нас не более получаса.

– Она… Эта девочка…

– Скорость иногда может больше, чем волшебство, месье, – ответил мастер ноги и трости. – Ваш аппарат тоже просто очень быстро фотографирует, насколько понимаю.

Когда я повесил трубку, Стелла проговорила:

– Как вы достигли такой скорости… без магии? – поинтересовался Александров.

Покрасневшее лицо немолодой женщины склонилось над моим. Перчатки на ее руках были из разных пар. Стянув одну из них, женщина потянулась тыльной стороны руки к моему лбу. Джо только что не зарычал на нее, вынуждая отойти. Мои глаза снова закрылись, а когда открылись, на ее месте возникли уже другие лица, на которых, словно в портретной галерее, отражались разные эмоции. Портреты усталого страха, пейзажи печали, миниатюры любопытства. Я снова попыталась пошевелиться, но не могла унять бьющуюся в голове боль.

— Вы не должны были проделывать это у меня за спиной.

– Меня учила баронская семья Лафонов, – пожал плечами Жан-Клод. – У них эти секреты передаются от отца к сыну. Но у меня есть личные заслуги перед семьей, еще с юности, вот меня и посвятили в это искусство. Тренировка, месье, исключительно тренировка!

– Она дрожит, – высказался один мужчина. Я не видела его лица, только желтоватые «найки». – Дай-ка принесу ей одеяло.

— За спиной? Я никуда не прятался, и ты слышала каждое слово. У меня нет времени на споры. Едем.

– Парижские сантинель нанимают немало людей, – сказал Бернар. – Вам стоило бы перенять этот опыт…

– Она больна? Такая бледненькая! – прозвучал женский голос. – Боже, ей, может, и шестнадцати-то нет… посмотри на нее, Джо. Ты хочешь отдать ее тому человеку?

Чтобы подчеркнуть серьезность положения, я снял пиджак, достал револьвер и все его принадлежности из письменного стола и положил их перед собой. Широко открытыми глазами она наблюдала за моими действиями. Но и эти страшные приготовления не заставили ее замолчать.

Леонид, кажется, повинуясь рефлексу, как лягушка в опытах профессора Сеченова, вновь закрутил ручку. Он сделал это прежде, чем понял, что случилось.

Оружие – особая вещь, что-то вроде жезла оратора, который наш учитель начальных классов передавал по кругу во время урока. Кто держит, тот и говорит.

— Но я не хочу ни с кем встречаться на ночь глядя.

За спиной Бернара месье Тома снова встал на ноги.

— Сюзанна Дрю понравится тебе. Она очень сильная и доброжелательная женщина.

– Разошлись по своим долбаным палаткам. – Джо держал в руках блестящий серебристый револьвер, и никто не горел желанием проверять, сколько патронов осталось в барабане.

Собеседник Леонида, не поворачивая головы, мгновенно что-то метнул в сторону анархиста. Это выглядело как короткое движение, будто сантинель что-то стряхнул с пальцев. А Жан-Клод вдруг снова оказался стоящим всего лишь на одной ноге. Каблук другой с завидной точностью опять попал в висок супостата, только на этот раз не в левый, а в правый.

— Мне никогда не нравятся люди, про которых говорят, что они понравятся.

И вдруг завизжала Сандра:

Неизвестно все же, что скорей отправило месье Тома на пол – удар саватье или заклинание сантинель. Однако даже Леонид сумел почувствовать: сейчас опоздали и тот, и другой.

Очевидно, затраченные вечером и днем силы еще не успели восполниться, и она вновь стала впадать в детство. Чтобы встряхнуть ее, я заявил:

– Вот он! Вот он! – Ее слова прилетели к нам вместе с порывом ветра. После чего раздался легко узнаваемый звук двигателя, рычавший все громче.

Анархист тоже успел стряхнуть нечто с кончиков пальцев.

— Забудь свою войну со взрослыми. Ты сама очень скоро станешь взрослой. Кто же тогда будет нести ответственность за твои поступки?

Облизнув потрескавшиеся губы, я попыталась вдохнуть поглубже, но воздух не шел. Этот человек, кем бы он ни был, походил на камень, брошенный в стоячее озеро. Разбрелись и те, кто не испугался даже пистолета. Джо отпустил мою ногу, которая ударилась о землю. Устремившаяся в нее кровь колола, словно стекло.

Внизу раздался крик.

— Это нечестно.

– А мои деньги? – спросил Джо. – Я хочу знать, как получить компенсацию от Грея. Он хрена с два что сделал, когда река забрала все, что у меня было.

Заклятие Тома не попало в малый глобус, а унеслось за его пределы, во вселенную. Но эта вселенная имела дно, и магический заряд поразил кого-то из его обитателей.

Это было нечестно, но это и поддерживало ее на всем пути до дома на Беверли-Хиллз.

– Ваше имя внесут в систему агентов-ищеек. И вас найдут. Я просто перевозчик. Подержите ее, ладно?

А еще Леониду послышался собачий лай.

Сюзанна вышла к двери в шелковой пижаме. Она причесала волосы, и ее открытое лицо было удивительно красиво.

– Черт возьми! – выругался Бернар.

Туман, окутывающий мой мозг, рассеялся. На запястье, прижимая его, опустилась нога.

— Входи, Лу. Приятно видеть тебя, Стелла. Я — Сюзанна. Постель я приготовила тебе наверху. — Она показала на лестницу, поднимающуюся вдоль стены студии. — Ты, наверное, хочешь чего-нибудь поесть?

Он сосредоточенно делал малозаметные пассы над телом, один за другим, будто паук, трудолюбиво выпускающий свои нити.

– Нет! – выдавила я, глаза пробежались по людям, застывшим у палаток, в поисках сочувствия, сомнения. Потому что это был он, Роб Мидоус.

— Спасибо, — ответила Стелла. — Я съела шницель на автобусной станции.

Они глядели на нас. Все они, каждый человек в палаточном городке. Их тревога клубилась в воздухе, давая мне надежду. Но их молчание казалось оглушительным.

— Тогда пойдешь и ляжешь в постель? Ты устала?

– Вот именно, милейший. – Жан-Клод снова вытер пот со лба, украшенного шишкой. – Черт возьми! Что это было? Кто здесь волшебник?

— У меня нет выбора, — ответила Стелла, потом прибавила: — Это невоспитанно с моей стороны, да? Я не то хотела сказать. Вы ужасно добры, что приютили меня на ночь. Это мистер Арчер не дал мне возможности выбирать.

Сейчас я посмотрю на него, и Роб окончательно станет реальным, чего он как раз и хотел. Мужчина схватил меня за волосы и дернул голову назад, чтобы посмотреть мне прямо в лицо. И улыбнулся.

— Согласись, что я и сам не имел такой возможности, — сказал я. — Что бы ты стала делать, оставшись одна?

Леонид подумал, что, будь на месте галантного француза московский или петербуржский дозорный, он непременно упомянул бы и матушку Бернара.

— Я была бы с Томми, где бы он ни был.

– Здорово, конфетка, – прорычал Роб. – Давненько не виделись.

– Этот подлец Тома догадался наложить на себя заклятие «эпилог»! – Бернар, не отвлекаясь, продолжал сумеречное плетение.

Губы ее задрожали, она попыталась не расплакаться, но не сдержалась. Лицо ее сморщилось, как у всех плачущих детей, и она убежала подальше от наших глаз, вверх по крутым ступенькам лестницы.

Я поперхнулась словом «нет».

– Право, великолепное объяснение. Знать бы еще, что это такое! – саркастично заметил Жан-Клод. Потом огляделся. – Может быть, стоит отпустить честных малых вокруг нас. Они до сих пор под чарами этого оглушенного господина. Меня, по счастью, спас амулет.

– Вот, – Роб небрежно пихнул человеку планшет. – Введите свое имя и номер социального страхования, вознаграждение делим шестьдесят на сорок.

Сюзанна крикнула ей вслед:

– «Эпилог» позволяет выполнить последний задуманный шаг, даже если воля мага парализована. Похоже на кинжал, спрятанный в сапоге. Даже я, старый шулер, об этом не подумал, а он – подумал. Ничего, теперь наш друг растратил все козыри… Только почему он ударил не в глобус?

– Шестьдесят на с-сорок, – пробормотал Джо. – Это… святой боже… это будет столько?

— Пижама на кровати, а новая зубная щетка в ванной.

– Мне вот вашего Фому разуметь не по уму, – по-русски сказал себе под нос Леонид. А затем добавил уже для Жан-Клода на понятном ему языке: – А ваше искусство все-таки бесподобно, месье! Когда-нибудь картины о нем будут весьма популярны!

— Ты очень гостеприимная хозяйка, — заметил я.

– Вряд ли надолго, – легкомысленно отмахнулся саватье. – Впрочем, и месье Люмьеры считали, что их изобретение – на пару сезонов.

– Сколько? – выкрикнул кто-то. – Не забывай, я дал тебе пистолет взаймы, а в прошлом месяце ты задолжал мне за пайки.

— Спасибо. Прежде чем идти, может, выпьешь что-нибудь?

На поверхности малого глобуса тем временем появились новые фигуры. Кое-кого Леонид даже вспомнил. Все это были Светлые.

— Мне уже ничем не помочь, — пошутил я.

– Держи ее! – рявкнул Роб. – За ней нужен глаз да глаз.

– Доставьте месье в Трокадеро, – распорядился Бернар.

— Куда ты собирался?

Мои руки свели вместе и скрепили – даже не пластиком, а металлом. Я слышала скрежет цепей и чувствовала, как он приподнял мою голову, втянула запах чего-то кожаного. И закричала. Прерывистый, отвратительный звук раздирал горло.

– Но ведь… Договор еще того… – ответил ближайший сантинель. – По закону он чист.

— Я направлялся в отель «Барселона», но мне пришлось сделать крюк.

– И нам никто не запрещает наложить ему запретную печать на пользование магией сроком хоть до второго пришествия. Но сначала его надо допросить.

Она отреагировала более резко, чем можно было ожидать:

– Нет, – умоляла я, вскинув голову, выворачивая шею, чтобы вырваться. Колени Роба уперлись мне в грудь, и следующий вдох вышел всхлипом.

— Это я «крюк»?

А в контору мы его пока отвезти не можем. Выполняйте!

– О да, ты помнишь это, правда?

— Стелла — «крюк». Ты — самая стройная женщина в США.

– Там внизу пострадавший, – сказал еще один.

– Нет, – прорыдала я. – Пожалуйста…

– Жив? – насторожился Бернар.

— Люблю твое богатое воображение. — Она согнала улыбку с лица. — Что же тебе нужно в старой «Барселоне»? Разве она не закрыта?

В конце концов, все уроки обернулись ничем. Я могла извиваться, плакать и пытаться кричать, но ребра прогнулись под его тяжестью. Мир рушился, размывая лица тех, кто стоял и смотрел. Роб натянул пару толстых резиновых перчаток и только после этого, заткнул мне рот намордником, затянув ремень на затылке, и я снова стала маленькой девочкой. Побежденным чудовищем из сказки.

– Вполне. Только он какой-то странный…

— По крайней мере один человек еще живет там. Сторож по имени Отто Сайп, который раньше был гостиничным детективом.

– Простите? – Теперь уже насторожился Леонид.

— Господи Боже! Я, кажется, знаю его. Такой огромный краснолицый субъект, от которого вечно пахло виски?

Мое дыхание сделалось горячим, гневным. Джо передал планшет Робу и отошел на несколько шагов. Глянув на беловолосую женщину, стоящую по левую руку от него, он проговорил:

Он вспомнил про собачий лай. Вряд ли на космораму пустили бы собаку. Разве что крохотную левретку на руках у богатой дамы. Но тот лай куда больше напоминал тявканье фрилинговского Хассо.

— Возможно, это он и есть. Откуда ты его знаешь?

– Он Светлый… вроде бы. Но мы такого не знаем.

Она смутилась и мягко объяснила:

– Господи, если бы я знал… я бы ни за что в это не полез.

Александров торопливо подхватил на плечо камеру и заспешил вслед за Бернаром. Сантинель, кажется, еще дополнительно опутывали Тома магическими оковами. Зачарованные смертные зеваки с малого глобуса продолжали безучастно созерцать рукотворное небо.

— Было время, когда я частенько ходила в «Барселону». В конце войны. Как раз там я и познакомилась с Кэрол.

Зрители внизу продолжали неторопливое движение. Одно место, впрочем, они обходили стороной. Здесь тоже собрались несколько человек, но их ауры выдавали Иное происхождение. Среди этих были и Светлые, и парочка Темных. Прежде чем Леонид увидел Жана и Фрилинга, его внимание привлек шмыгающий у всех под ногами и тявкающий сумеречный пес. Любопытно, видел ли его все же еще кто-нибудь, кроме Леонида и хозяина?

— И с мистером Сайпом?

Роб наклонился и попробовал вытащить меня из грязи за цепь, соединявшую наручники с намордником. Я смогла лишь встать на колени; остальная часть тела по-прежнему не слушалась. Грязно выругавшись и с отвращением крякнув, он поднял меня и понес под мышкой, и мои ноги волочились по земле. Отклонившись назад, я попыталась врезать головой по узловатым мышцам на его руке, но Роб только усмехнулся.

— Да.

Иные расступились – непонятно, перед Бернаром ли, которого посчитали за старшего, или перед человеком с камерой.

Больше она ничего не сказала и, помолчав, продолжала уже несколько другим тоном:

На полу лежал Бриан. Рядом валялись его цилиндр и трость.

– Мир не всегда ко мне справедлив, – сказал он. – Но иногда поворачивается ко мне лицом. А твое лицо, когда ты меня увидела… Это того стоило.

— Ты не имеешь права, устраивать мне допрос. Оставь меня одну.

– Что с ним? – с ходу начал Бернар.

Я извивалась, пока мужчина запихивал меня на заднее сиденье своего видавшего виды красного джипа.

– Просто обморок, – сказал Жан.

— С удовольствием, — выпалил я и направился к двери.

– Я знал, что, если буду следить за сетью агентов-ищеек, ты, в конце концов, облажаешься. Хотел спросить: почему же ты сбежала тогда, с операции, и как Коул с Кейт собираются это использовать. А потом отвезу тебя обратно в тот чудесный лагерь и погляжу, как там тебя примут.

– Я проверил, – вставил Фрилинг. – Сердцебиение, дыхание – все в полном порядке.

Я закричала в кляп, пиная спинку сиденья.

– Тысяча чертей! Сто тысяч! Миллион! – Бернар склонился над телом. – Его тоже нужно немедленно в Трокадеро. Позвоните Градлону!

— Пожалуйста, не уходи так, — остановила она меня. — Впрочем, радости все равно уже не вернуть. Как ты думаешь, почему я не сплю всю ночь?

– Ты и я? – хмыкнул Роб, вытягивая из рюкзака длинную пластиковую ленту и связывая мне ноги. Я попыталась ударить его, но подонок лишь снова расхохотался. – Мы славно повеселимся, пока будем возвращаться в Западную Вирджинию. Я даже не попрошу вознаграждения.

– Что, что случилось? – непонимающе вздернул брови Жан. – Ты знаешь этого господина? Он же непосвященный!

— Грехи?

– Я видел его, когда был моложе, чем ты, – поднял голову Бернар. – Тогда его звали Бриан де Маэ. Учитель нынешнего Пресветлого коннетабля Парижа.

Дверь захлопнулась у меня перед лицом, окончательно отрезая от кучки людей, что наблюдали за нами, выстроившись перед своими палатками. Автомобиль качнулся, когда Роб распахнул дверь, усаживаясь на место водителя.

— Чепуха. Мне нечего стыдиться. — Но в ее глазах все же можно было увидеть стыд, спрятанный так глубоко, что, может, она и сама не знала о нем. — Во всяком случае, та малость, что мне известна, не может иметь значения. А ты ведешь себя нечестно; Ты хочешь использовать мои личные чувства к тебе…

– Хочешь знать, почему я убил тех детей, сука? – бросил он через плечо. – Они не были бойцами. Ни один из вас не боец, но сейчас вы подмяли под себя всю Лигу. Вы вытесняете нас, выбираете операции, превращаете Албана в бесполезную кучу сюсюкающего дерьма. Но не врубаетесь – ни один из вас. Вы не врубаетесь, каким должен стать этот мир, если мы хотим выстоять. Даже эти агенты-ищейки, они просто не понимают, что вы для этой страны ценнее мертвыми, чем живыми.

— Я не знал об их существовании. Но уж если они есть, то я имею право воспользоваться этими чувствами по своему усмотрению.



— Такого права у тебя нет. Мои личные дела — это мои дела, и ты не имеешь права вмешиваться в них.

Роб гнал, не обращая внимания на протестующее дребезжание джипа, врубив на предельную мощность ZZ Top, крикнув мне, что ему надоело слушать мои сопли-вопли. Какое совпадение. Я тоже изрядно подустала от La Grange[8] и запаха выхлопных газов.

Глава 3

— Даже для того, чтобы спасти жизнь?

Я перепробовала все, что смогла придумать, чтобы избавиться от намордника. Ремешок на затылке даже с места не сдвинулся. Роб затянул его до предела и, судя по звуку, использовал еще и пластиковые стяжки, чтобы покрепче его закрепить. Захрипев, я закрутилась, чтобы попробовать дотянуться до ботинка.

– Кто вы? – задал вопрос Градлон.

На пояснице что-то натянулось и словно разорвалось. Закусив губу, я попыталась не обращать внимания на теплую влагу, впитывающуюся в джинсы.

В это время Стелла открыла дверь и вышла на балкон. Она была похожа на стоящего в нише юного святого, одетого в пижаму.

– Придет время – узнаете, – спокойно ответил некто, принятый за Бриана.

Майкл. Я и забыла, что он напал на меня. Неудивительно, что меня будто протащило под грузовиком. Помню, мелькнуло лезвие – небольшое, такое же как в моем швейцарском ноже. Я должна была превозмогать эту боль – продолжать держаться на адреналине, чтобы снова не потерять сознание.

— Если вы действительно взрослые, — сказала она, — то говорите, пожалуйста, тише. Мне хотелось бы немного поспать, а вы мне мешаете.

Он чинно сидел на венском стуле в кабинете, выделенном Пресветлому коннетаблю во дворце Трокадеро. Даже как будто вольготно расположился, хотя количество хитроумных невидимых цепей наверняка было впечатляющим.

– Где Бриан де Маэ?

— Виноват, — сказал я им обеим.

Пространство было тесным и слишком узким, но я умела вписаться даже в такое. Пальцы скользнули по шнуркам к грубой коже. Я уже перегнулась через колени, чтобы лучше дотянуться, когда вспомнила, что там ничего нет, – швейцарский нож потерян с концами: я так и не нашла его в куче отобранных вещей. Я с трудом сглотнула. Все хорошо. Все хорошо. Не паникуй… но я паниковала. Чувствовала, как страх бьется у меня в груди, и знала, что, если позволю ему выйти из-под контроля, он меня задушит. Ты в порядке.

– Он жив. Или мертв. То и другое.

Леонид впервые наблюдал бессилие могущественного волшебника. Пленить лже-Бриана оказалось довольно просто. Не сложнее, чем пленить любого непосвященного Иного. А вот разговорить…

Песня наконец-то – наконец-то – прервалась.

Стелла скрылась за дверью.

Как всякий дозорный, тем более сотрудник научного отдела, Александров знал про чары, способные развязать язык смертному или Иному. Пресветлый коннетабль наверняка владел ими в совершенстве. Леонид не мог понять, что он применяет, но раз за разом Градлон лишь чертыхался.

— Чья жизнь в опасности, Лу?

– Подлец Тома все, что собрал, направил в этого субъекта, – негромко сообщил Бернар. – Полная «реморализация». А этот свято уверен в том, что делает. Потому и говорит, что думает. Его даже пытать бесполезно.

– …Приготовления к Объединенному Саммиту продолжаются, – раздался устрашающе спокойный голос президента Грея. – Я с нетерпением жду встречи с этими людьми, многих из которых очень уважаю, и…

— Тома Хиллмана. И не его одного. Возможно, другие жизни тоже, в том числе и моя. Интересно, тебя беспокоит моя жизнь?

В последней фразе Александрову послышалось сожаление.

Она посмотрела на меня глазами, говорящими о многом, но от ответа ускользнула.

– Договора нет еще несколько часов, – устало вздохнул Градлон. – Я могу сделать с вами все, что захочу. Я буду вынужден развоплотить вас. Вы понимаете, что это такое?

– Вполне, – кивнул пойманный.

— Я вижу, ты вооружился револьвером. Что, Отто Сайп один из похитителей?

– Что мне помешает это сделать прямо сейчас?

— Отто Сайп был твоим любовником? — задал я контрвопрос.

– То, что вы – Пресветлый. И то, что вы помните своего наставника.

Она была оскорблена.

Градлон отошел к рабочему столу. Налил коньяку в бокал.

Пойманный не смотрел на Градлона. Он изучал камеру, которую направил в его сторону Леонид.

— Конечно нет. А теперь убирайся.

– Вы сможете показать все, что засняли, месье Александрофф? – спросил Градлон.

Она выставила меня за дверь. Ночная прохлада освежила мое лицо…

– Мне нужно проявить пленку… – встрепенулся Леонид, застигнутый врасплох вопросом коннетабля. – Потребуется какое-то время.

Пресветлый снова шагнул к мнимому Бриану.

– Я раскрою ваше сознание, месье. После этого вы будете долго приходить в себя. Очень долго. Годами. Вас придется поместить в лечебницу. Хотя я гарантирую, что вами займутся лучшие врачи из тех, что мы сможем привлечь. Но у меня нет другого выхода.

Глава 19

Он коснулся висков пленника. Тот безучастно смотрел перед собой. Что произошло дальше, было трудно описать. Хотя, по большому счету, ничего и не произошло. Градлон явно напрягся. Леонид никогда и Петра Афанасьевича не видел в подобном напряжении. И еще ему показалось, что лже-Бриан словно на миг засветился изнутри. Но потом свечение исчезло.

Движение по шоссе было в это время очень слабым. Проходили только случайные ночные тяжело груженные грузовики, сверкая многочисленными красными и желтыми лампочками. Этот участок дороги пролегал среди голой местности. Я видел перед собой только асфальт, выскобленный многими сотнями и тысячами покрышек, да ощущал отвратительно сильный запах бензина в воздухе. Казалось, что даже океан заполнен грязной использованной водой.

– Невозможно, – едва слышно произнес Градлон. Резко обернулся к немногочисленным собравшимся: – Бернар, останься здесь. А вас, месье, я попрошу со мной…

Они вышли в крохотную приемную.

На станции обслуживания Бена Дали, погруженной во тьму, только внутри горела одна лампа, как бы предостерегая безрассудных взломщиков. Я поставил машину на его участке, возле телефонной будки, вышел и направился к «Барселоне». Отель был мертв. В саду за зданием издал несколько трелей пересмешник и затем смолк. И единственным живым звуком в ночи оставалось прерывистое движение на шоссе.

– Это невозможно, – повторил Пресветлый. – Но… обстоятельства налицо. Я ничего не могу сделать с этим… человеком. Не могу проникнуть в его мысли и воспоминания. Не могу подчинить его. Не могу даже ввести его в Сумрак. Как будто кто-то не позволяет мне.

Я подошел к двери, где все еще висело объявление о банкротстве, и постучал по стеклу фонарем. Тихо. Я постучал еще несколько раз. Никакого ответа. Я уже хотел выдавить стекло и забраться внутрь, когда обнаружил, что дверь не заперта.

– Но кто может помешать Великому Светлому Парижа? – задал вопрос Фюмэ.

– Бриан де Маэ. Но этот господин – не Бриан. Я уверен в этом целиком и полностью.

Толкнув ее и спугнув парочку привидений, я вошел в коридор. Это были Сюзанна Дрю в возрасте двадцати лет и мужчина без лица. Я попросил их убраться в преисподнюю и освободить мне дорогу.

Их прервали. Раздались многочисленные шаги. Подошвы стучали тяжело: свита Инквизиции любила старомодные подкованные сапоги.

В приемной стало еще более тесно, когда в нее вошли несколько Иных в серых балахонах.

Я прошел по коридору, где в первый раз появился Сайп, мимо закрытых нумерованных комнат, в самый конец, где виднелась слегка приоткрытая дверь. Внутри темной комнаты слышалось дыхание человека, тяжелое, прерывистое дыхание спящего. Почувствовался сильный запах виски.

Возглавлял процессию сам Морис Французский.

Начал он без обиняков:

Нащупывая выключатель, я приготовился выхватить револьвер, но этого не потребовалось. Сайп лежал на кровати одетым. Мне бросились в глаза его уродливые ноздри и открытый рот, испускавший тяжелые вздохи. Он находился здесь один.

– Пресветлый коннетабль Парижа, вы немедленно передадите в руки Инквизиции беглого мятежника Светлого мага Бриана де Маэ! Особый статус сегодняшнего дня до полуночи не отменяет приговоров, вынесенных ранее.

– Великий Инквизитор Франции, – спокойно ответил Градлон, – во-первых, спешу заметить, я не Пресветлый коннетабль Парижа. Ровно до указанного вами срока. Ночной Дозор сегодня не работает на выставке.

– Кто же вы тогда, осмелюсь спросить? – высокомерно и официально вопросил Морис.