Завтра будет 23 августа. Не завтра – сегодня, ведь уже пять утра. Решающий день настал.
* * *
Forever Young, прошептал он.
Let us die young or let us live forever.
Давайте умрем молодыми или будем жить вечно.
Им не оставили выбора.
46
22 августа 2016
20:00
Наблюдателю, укрывшемуся за изгородью чуть в стороне от пляжа Ошелучча, могло бы показаться, что к охраннику подошли три приятеля, такие же квадратно-накачанные, но иначе одетые. На телохранителе итальянской певицы был костюм цвета маренго безупречного кроя, двое из подошедших облачились в охотничьи костюмы, а третий – в спортивные штаны и толстовку с капюшоном. Но пляж пустовал, трейлеры стояли вдалеке, и убедиться в ошибке было некому.
Четверо темнолицых мужчин… Один негр и трое в масках.
Мария-Кьяра повернулась к гостье, замершей рядом с кожаным креслом малинового цвета.
– Не стоило звать сюда ваших горилл из маккии, – сказала итальянка. – Я бы и так открыла дверь.
Клотильда глянула в окошко на мужчин, распивавших кофе из одного термоса. Подружились? Может, и так, во всяком случае, ружья прислонили к мусорному контейнеру.
Дедуля оказался на высоте! Пока они спускались с горы, он по мобильному Клотильды вызвал нескольких друзей, чтобы те «мягко нейтрализовали» телохранителя Марии-Кьяры. Дальнейшие события развивались тревожно. До овчарни они добрались через два часа, и Кассаню без сил рухнул на стул, стоявший посреди двора, под зеленым дубом. Услышав, как хрипло он дышит, Лизабетта не стала слушать возражений и позвонила доктору Пинейро. В обычное время старик Идрисси встречался с врачом только ради прививки против гриппа. Пинейро сразу вызвал «скорую» и распорядился отвезти патриарха в Балань, на обследование. «Побудете под наблюдением, отдохнете, и все наладится!» В свои без малого девяносто старый корсиканец каждый день проходил не один десяток километров или проплывал не меньше пятисот метров.
– Я уже была здесь без эскорта, Мария. Вы не впустили меня, – сказала Клотильда.
– Но тем вечером с вами не было Брэда Питта.
Итальянка взглянула на Наталя, сидевшего в ярко-зеленом кресле.
Небритый, с растрепанными белокурыми волосами, он и одевался явно впопыхах, но был хорош даже в драных джинсах и старой белой футболке с растянутым воротом. От него исходила вкрадчивая, кошачья сила, и Клотильда постаралась усмирить вспыхнувшую было ревность, но Мария-Кьяра раздула угли. Она устроилась на маленьком стульчике прямо перед дверью гримерки, где из всей обстановки были только огромное зеркало, простая раковина и полка с разноцветными стеклянными флаконами и тюбиками помады всех оттенков красного, пурпурного и орехового.
– Как приятно видеть старых друзей, заглянувших без предупреждения на чай! – веселым тоном продолжила певица. – Вам придется меня извинить – концерт через два часа, нужно готовиться… Моя публика с нетерпением ждет встречи.
Мария-Кьяра подмигнула себе в зеркале. Она явно не заблуждалась насчет мотивов неполовозрелых подростков, собиравшихся посмотреть, как она ныряет в бассейн в белом прозрачном купальнике. Клотильда еще раз посмотрела на мужчин в масках и задвинула шторку.
– Мне жаль, что пришлось использовать силу, но…
Певица сбросила леопардовый пеньюар, повисший на спинке стула, как забытый охотничий трофей, и осталась в красных трусиках и лифчике. Вытатуированная на спине роза спускалась от затылка к пояснице. Бесстыжее зеркало отражало фасад.
Наталь сохранял каменную невозмутимость, совсем как стол, комод, журнальный столик и статуи Венеры и Купидона из искусственного мрамора в стиле китч. «Наверное, так обставляет квартиру дорогая проститутка, обслуживающая старых извращенцев», – злобно подумала Клотильда. Приглушенный свет, искусственная кожа, клееная фанера и драпировки, скрывающие нищету.
– За те двадцать лет, что я играла старлеток на пятом канале, пришлось повидать карабинеров всех сортов, – итальянка усмехнулась и начала привычными движениями накладывать грим, чтобы за два часа убрать все морщины. – Раз дело срочное, не тяните, выкладывайте.
Клотильда сделала глубокий вдох и начала рассказывать. Мария-Кьяра ни разу не перебила ее. Она внимательно выслушала версию Червоне Спинелло и воспоминания Клотильды о дне 23 августа 1989 года и поездке, задуманной Николя. О том, как он взял у отца «фуэго», чтобы покатать Марию-Кьяру, и они слегка подпортили машину, а потом… Потом гайка сорвалась и случилось что случилось…
Произнося свой монолог, Клотильда ни разу не взглянула на певицу и поразилась, увидев результат манипуляций с гримом. Мария-Кьяра превратилась в тридцатилетнюю диву: пухлые ярко-красные губы, большие черные глаза, высокие сияющие скулы, гладкий выпуклый лоб. Этой молодой красотке следовало бы нырять в фонтан Треви, как Аните Экберг в великом фильме Феллини
[170], а не в жалкий пластиковый лягушатник под прицелом айфонов.
Мария-Кьяра подкатилась на стульчике прямо к Клотильде и взяла ее за руку:
– Конечно, я помню вашего брата, дорогая. Николя был трогательным, красивым, не похожим на других. Чертовски милым. И храбрым. Он пытался соблазнить меня, был неумел, ужасно играл на гитаре, а раздеваясь, страшно стеснялся. Накануне аварии мы были на пляже, у костра. Он меня растрогал…
– Так почему же этот милый мальчик промолчал? Почему не признался отцу? Почему несколько часов спустя сел вместе с нами в машину и поехал навстречу гибели?!
– Николя не мог сделать ничего подобного.
Клотильда попыталась вырваться, но Мария-Кьяра не позволила.
– Не мог, – повторила она, – и вы это знаете не хуже меня.
Из глаз Клотильды потекли слезы, и она потянулась к Наталю.
– В одном Червоне Спинелло прав… – сказала Мария. – Я хотела убедиться, что Николя умеет водить, прежде чем согласиться на поездку с ним. Ваш брат и правда стибрил ключи у отца и предложил мне прокатиться до Галерии, но дальше все было не совсем так, как излагает ваш директор кемпинга. Николя рулил осторожно, спокойно и уверенно. Я проверила его на прочность – целовала в шею, гладила по ноге, – он все выдержал, и мы вернулись живые-здоровые, ни разу не съехав на обочину.
Клотильда растерялась и произнесла дрожащим голосом:
– Червоне видел, как вы спорили на парковке.
– Верно, спорили… Точных слов не помню, но, выйдя из машины, я подтвердила Николя, что ночью отправлюсь с ним в клуб. При одном условии… – Пальцы Марии-Кьяры судорожно сжались. – При одном условии, – повторила певица. – Я не хотела, чтобы все ехали с нами.
Эти слова подействовали как сильнейшее болеутоляющее: Николя ни в чем не виноват, Червоне Спинелло оклеветал его.
Душу Клотильды затопила сладкая эйфория, и она сдержала слезы, зато глаза Марии-Кьяры увлажнились, испортив безупречный грим.
– Я ждала вашего брата, Клотильда, ждала на следующий день. Надела самое красивое платье, воткнула розу в волосы и ждала ночью, хотела, чтобы Николя стал моим первым. Он – и никто другой. Ждала под звездами, пока не погасла последняя, а потом решила, что он худший из негодяев, и пошла спать, затаив в душе презрение ко всем мужчинам. Утром мне рассказали об аварии… Немыслимо… – Кроваво-красные ногти певицы впились в ладонь Клотильды, но та не отняла руку. – Клянусь, всякий раз, занимаясь любовью, я думаю о вашем брате. Писатели посвящают книги «дорогим усопшим», а я посвящаю Николя оргазмы – маленькую смерть, которую он так и не познал. Я отвергла его тогда, на пляже, и это было глупое ребячество, каприз. Сегодня я не отказываю даже придуркам и редко переношу свидания. Надеюсь, Николя одобряет меня с небес.
Мария-Кьяра продолжала говорить, мешая слова со слезами, но Клотильда не слушала, сосредоточившись на нескольких установленных истинах.
Мария-Кьяра явно говорит правду.
Значит, Червоне Спинелло все придумал…
Зачем?
Из зависти? По злобе?
Или все еще проще? Червоне солгал, объясняя, почему рулевое управление «пассата» оказалось поврежденным. У кого много причин, тот много врет. Сержант Чезаре Гарсия уверен, что это было вредительство. Кому выгодно лгать о причине аварии? Тому, кто испортил машину.
Мария-Кьяра встала, посмотрелась в зеркало, покачала головой и показала язык.
– За несколько минут до начала концерта я вряд ли нарисую еще один шедевр. Ну и ладно, публике все равно плевать. Люди приходят не ради моих прекрасных глаз! – Она привычным движением сняла лифчик и взяла с вешалки белый купальник. – Первый пункт моего контракта, составленного на французском, итальянском и английском, гласит, что я должна прыгнуть в бассейн в конце второго куплета, одетая в бикини. Подпункт «а» уточняет: размер верха – 80С.
Она без малейшего смущения продемонстрировала Наталю свою наготу, но Клотильда не взревновала: итальянка проявила абсолютную честность и завоевала ее симпатию.
– Частный сеанс, Брэд, любуйтесь на здоровье! Они не мои, так что пользуйтесь случаем… Вернее, не совсем мои, ведь каждая стоила три с половиной тысячи евро, пришлось взять в долг на десять лет. Молодость в кредит – отличная идея, согласны? – Мария-Кьяра изогнулась, надевая крошечный белый верх от купальника, и обратилась к Клотильде: – Не сердитесь, дорогая, мы же ровесницы, но у вас классная фигура, а у вашего возлюбленного глаза чародея, так что, сами понимаете… Мужчины любят вас за улыбку, энергию, элегантность… А на меня с четырнадцати лет глазеют из-за сисек. Они – мой опознавательный знак… Мой двойной опознавательный знак!
Клотильда взяла певицу за руку:
– Вы хорошо поете, Мария. Я вчера слушала Sempre giovanu. У вас всегда был дивный голос, именно он привлекал мужчин, а вовсе не тело.
Клотильда сразу обругала себя за глагол в прошедшем времени, но Мария-Кьяра не обиделась.
– Спасибо, милая. А теперь извините, меня ждет бассейн…
Она рассмеялась, бросила последний взгляд на Наталя, поправила неприлично съехавший лифчик, повернулась и, насвистывая, пошла прочь.
Boys boys boys
Парни в масках растворились в ночи, и Наталь взял Клотильду за руку, чтобы прибывающая на пляж толпа не разлучила их. Они шли к морю, а возбужденные юнцы пробирались к сцене. Люди толкались, как в переходе метро, но Клотильда задумалась и ничего не замечала.
Подростки и взрослые – шумные, сияющие – напоминали карнавальную толпу, которая, как это ни странно, не раздражала, а успокаивала ее. Растревоженное сердце Клотильды не давало ей сосредоточиться на людском море.
Николя не убивал родителей.
Кто-то испортил рулевое управление «фуэго».
Червоне Спинелло становится больше чем подозреваемым – виновным. Гибель отца, матери и брата будет отомщена, все тайны раскрыты. Этот сучий потрох Спинелло расколется и заплатит. Зачем он украл бумажник из бунгало? Приготовил завтрак? Присылал записки за подписью «П.»? Пытался скрыть давнишнее убийство? Она узнает, разберется, восстановит ход событий.
Они удалялись от неоновых огней «Тропи-Каллисте», народу навстречу шло немного, и Клотильда достала телефон.
Червоне она займется позже.
Завтра с утра, на рассвете.
А эта ночь принадлежит ей.
Клотильда выпустила руку Наталя и отошла в сторону. Он с завистью смотрел на компанию подростков, передававших по кругу бутылку пива.
Где ты?
Она повторила вызов, но ответа не получила – как и в предыдущие десять раз.
Ну ладно, в открытом море сети нет, но по ночам Франк и Валу бросают якорь. Безразличие Валентины не удивляет, она всегда откликается только на одиннадцатый раз.
А вот Франк…
Клотильда оторвала взгляд от экрана телефона и посмотрела на темную пустынную часть пляжа, защищенную зубчатыми скалами, похожими на мохнатых чудищ. Под ногами скрипел морской критмум
[171], в нескольких метрах от берега, у подножия спящих рифов, танцевала тень маленькой рыбацкой шхуны: «Арион» ждал, качаясь на волнах.
Музыка подталкивала их в спину сильнее ветра.
Наталь улыбнулся, подвернул штанины и протянул Клотильде руку. Он шел в темноте «наизусть», не боясь оступиться, а у воды подхватил ее на руки, чтобы доставить на «Арион» сухой.
Из его затеи ничего не вышло – вымокли оба, но это не имело значения. Важно было одно: сотни танцоров на пляже не могли их видеть.
Depeche Mode
[172] гремели в такт шуму волн.
Морской бриз холодил кожу.
Клотильда чувствовала опьянение, ей казалось, что она переживает последние мгновения долгого кошмара и через несколько часов истина явит себя миру. Возможно, – как бы глупо это ни звучало – загнанный в угол Червоне призна́ет, что ее мать жива и все эти годы ждала дочь.
Клотильда проверила телефон и начала стаскивать мокрый комбинезон. Стриптизерша из нее никакая, так что придется включить самоиронию.
– Прекрасная итальянка тебя завела? – спросила она.
– Хм… Molto-molto
[173], – пропыхтел он, снимая майку. – Если бы ты согласилась называть меня Брэдом…
– Отказано! Для меня ты всегда был и останешься Жан-Марком Барром. Актером одной роли человека-дельфина.
Клотильда прижалась холодным мокрым телом к Наталю и решила, что они должны любить друг друга именно в этой позе, как сардинки (смешно!). Например среди поля, в высокой траве, на обочине дороги, в кровати высотой до потолка, в вагоне поезда на Венецию, под сценой театра в разгар представления….
Судно плавно раскачивалось.
Ее жизнь тоже.
– Может, уйдем?
Клотильда и Наталь лежали на палубе «Ариона», как в люльке. Она так и не смогла найти Бетельгейзе среди сотен других звезд, хотя очень старалась.
– Так уйдем? – повторила Клотильда.
«Арион» удерживала на месте разлохмаченная веревка, ее можно было перерезать одним взмахом перочинного ножа, или перекусить зубами, или разорвать острым ногтем. Р-раз – и прощай, земля!
Где-то далеко, в благоговейной тишине, Мария-Кьяра запела а капелла Sempre giovanu. Клотильда очень хотела соединиться с Наталем под эту божественную музыку, исполнив наконец заветную мечту юности и всей жизни, но не сдержалась и достигла пика наслаждения под припев Joe le taxi.
Приезжай сюда, Джо,Приезжай сюда скорее,Поезжай ночью к жрице любви…
Все ради этого.
«Может, уйдем?» – мысленно повторила она.
Наталь не ответил.
Спрашивать снова она не стала.
Они молча караулили бархатный купол небес, надеясь, что хоть одна звезда утратит представление о времени и упадет вниз.
Клотильда хотела загадать желание…
– Мне пора, Кло…
Ей показалось, что развеселившееся божество решило вдруг перемешать все светила и заставило их пуститься в пляс.
– Домой?
– Смена Аурелии заканчивается в полночь. Я должен вернуться раньше.
Как же ей найти в этом хаосе Бетельгейзе, астероид Маленького принца, Кастор и Поллукс
[174]? Да любую звезду, способную внушить мужчине вечную любовь?
– Зачем, Наталь?
Он встал и начал одеваться, пошатываясь, как хмельной любовник на заре.
– Почему ты столько лет оставался с ней? С такой, как она?
Наталь улыбнулся: «Ты действительно хочешь знать?» – и она ответила улыбкой.
– Тебе трудно это принять, но она очень старалась организовать мою жизнь, упорядочить ее. Аурелия внимательная, честная, прямая женщина, она всегда рядом, и я ей доверяю. Жена любит меня…
– Понимаю… Я все понимаю и верю тебе. – Звук собственного голоса показался ей металлически хриплым, и она приказала себе успокоиться, прежде чем продолжать разговор. – Понимаю, но это не снимает вопроса, Наталь, ведь ты ее не любишь.
– Ну и что, Клотильда? Ну и что?
Иди. Иди и смотри, любовь моя!
[175]
Они расстались. Разошлись в разные стороны. Курлыкнул телефон Клотильды. Сообщение от Франка. Наконец-то!
Все в порядке.Вернемся через несколько дней, как договаривались.Люблю тебя.
В голове все еще звучали слова Наталя: «Ну и что, Клотильда? Ну и что?»
Зеркальное отражение ее жизни.
– Я знаю, что ты ее не любишь.
– Ну и что?
47
Среда, 23 августа 1989,
семнадцатый день каникул,
небо цвета аквамарин
Великий день настал!
Мы дожили до 23 августа, мой вчерашний и завтрашний читатель.
День святой Розы – нежное пробуждение, вечер обещаний, ночь ласк.
День «С» – Совокупления – для моего старшего братца-обормота Николя (об этом, надеюсь, вам напоминать не нужно!). Среда «В» – Вранья – для папы с мамой, они будут врать друг другу в годовщину встречи, поклянутся, что по-прежнему влюблены, что любовь существует, о да, конечно, куда же без любви, она кладет подарки у камина и согревает остывшие мятые простыни, когда любовники засыпают. Для взрослых Любовь – вроде Рождественского Деда.
Но к черту взрослых! Я верю в Любовь!
В детстве мальчишки дразнились на перемене в школьном дворе: «Нету никакого Деда!» – а я не верила.
Может статься, любовник (один из!) скажет, бросая меня: «Нет никакой любви…» – но я заткну уши.
Клянусь, что верю в Рождественского Деда, инопланетян, единорогов, сирен и дельфинов, беседующих с людьми.
И Наталь верит.
Сейчас побегу к нему, у нас свидание на причале Stareso. Я расскажу Наталю, что умилостивила, уговорила, обаяла дедулю Кассаню. Великий Дуб Арканю, медведь Балани, сокол Капу ди а Вета, хранитель мыса Ревеллата одобрит проект дома-музея китообразных на пляже Ошелучча. Наталь должен мне не один жалкий поцелуйчик в щеку, а много-много-много поцелуев каждый день, прогулку на «Арионе», купание с дельфинами и массу других приятных вещей, когда я вырасту, перестану верить в Рождественского Деда, но не разочаруюсь в Любви.
Я иду по тропе, которая вьется вдоль хребта, на северо-востоке круто спускается к порту Stareso, поворачивает на северо-восток к Пунта Росса и выводит прямо на маяк де ла Ревеллата. Это самая высокая и узкая часть полуострова, со всех сторон окруженная морем. Реши я пописать, не знала бы наверняка, куда потечет струйка – водопадом на запад или ручьем к пляжу на восток.
Я замедляю шаг, чтобы полюбоваться потрясающим видом, и снова и снова спрашиваю себя: на какой гигантской палитре смешали все оттенки красного и бирюзового? Гениальная идея! Между красными скалами едва видны стены зданий Stareso, напоминающие троглодитские жилища в кубической версии. Причал на их фоне выглядит кукольной постройкой. «Арион» не пришвартован.
Я останавливаюсь, смотрю на воду, где нет ни одного судна, лишь паром солнечно-желтого цвета. У меня появляются сомнения. Лучше всего было бы оставаться здесь, на холмах Ревеллаты, на солнцепеке и ветру, и любоваться горизонтом. Рано или поздно Наталь вернется в порт, а пока натянем поглубже бейсболку Bon Jovi, наденем темные очки и устроимся на валуне.
– Ждешь любовника?
Раздавшийся за спиной голос заставляет меня вздрогнуть.
– Кого это?
– Любовника! Старика.
Голос принадлежит Червоне Спинелло, гаденыш за мной шпионил. Ему все известно о Натале. Возможно, Базиль проболтался, меня бы это не удивило.
– Любовник? Ты бредишь! У нас с Наталем Анжели сугубо деловые отношения.
– Надеюсь – для твоей же пользы. Анжели предпочитает старух.
Если придурок думает, что я начну оправдываться, он ошибается!
Червоне смотрит на бухту Ресиза к югу от Ревеллаты, ее колонизировали серфингисты, говорят, там лучший ветер.
– Вообще-то я его понимаю. Старухи, они богатые. Видишь ту бухту? Оттуда стартуют парусные доски. При первой возможности я там обоснуюсь.
Кретин прав: зрелище яркое, напоминает безумный танец, но «обосноваться» можно только на скалах, камнях или песке, а ветер дует такой, что даже дюны не стоят на месте.
Я продолжаю щуриться на воду в ожидании «Ариона».
– На твоем пляже Ресиза ничегошеньки нет.
– Вот именно! Я построю павильон, поставлю на песке зонтики, чтобы читать в тенечке, а дети будут играть рядом.
Он меня удивил: книги, малышня – не в стиле Червоне.
– Рассчитываешь заработать?
– При чем тут деньги? У меня план мегазавлекательного места!
Он начинает делиться идеями. Не гарантирую, что передам его рассказ дословно, но он гений замысловатых придумок, которые могут сработать и принести ему выгоду.
Червоне – прямая противоположность дедушке и Наталю.
– Ну так вот, Клотильда, я много лет часами наблюдаю за бухточкой. Те, кто приезжает впервые, молоды, одиноки, детей у них нет. Мускулистые загорелые парни похожи на киношных авантюристов, у девушек спортивные фигуры. Кажется, что приехали из Калифорнии, Австралии или с Гавайев, хотя на самом деле живут в Лионе, Страсбурге и Брюсселе. Они встречаются, до безумия влюбляются, женятся, заводят ребенка, потом еще одного, покупают минивэн, чтобы возить на багажнике доски, а в салоне – ребятишек, и каждый год возвращаются на Корсику. Ни один мужик никогда не откажется от своего увлечения, поэтому мамаши с детьми сидят на пляже. Где папа? Видишь большой красный парус? Это твой папочка! Жена ждет с совком и ведерком, бутылкой воды и книгой в тени павильона – если он есть. Ей скучно, можно поболтать с симпатичным официантом или с местным парнем, если малыш играет в песочнице или съезжает с горки. Ему всего два года, у него золотистые волосы, и он останется с матерью лет до шести, максимум – восьми, потом присоединится на волнах к отцу, своему герою, а выйдя из воды, скажет: «Видела бы ты, мама, как мы веселились!» Она улыбнется и почувствует себя счастливой, во всяком случае за мужа и сына, хотя сама уже лет десять не становилась на доску. Неприятно целый год ждать трехнедельного отпуска, а приехав на остров, сидеть одной на пляже, вечерами сушить костюмы и залечивать «боевые раны» мужчин.
Я могу продолжать до бесконечности, Клотильда, но ты ведь уже поняла план действий. Назовешь еще хоть одно место на планете, где потрясающие красотки скучают в одиночестве? Нет, не сможешь! Когда широкоплечие атлеты ловят волну и ветер, их подруги оказываются в «зале ожидания».
Вот такая грошовая философия… «Ариона» все нет.
– Можешь не верить, Клотильда. Заведи себе серфера, путешественника или космонавта, он пообещает тебе звезду с неба, вот тогда и поговорим. А я найду жену в бухте Ресиза, и она будет красивей меня, добрее, трудолюбивей и милее.
– Ты просто тупица!
Не нужно было обзывать Червоне, но я не сдержалась. Почувствовала себя полномочной представительницей всех жен серферов, моряков, дальнобойщиков, солдат – тех, кто проводит жизнь в ожидании возлюбленных.
Парень обиделся.
– Сама дура! На что ты рассчитываешь с этим перестарком? Кончай пялиться на море, он не вернется. Хочешь, скажу, где «Арион»? Наталь Анжели уплыл на прогулку с твоей мамашей! Да, старушка, сегодня дельфины получат на обед ее купальник.
Хочу, чтобы он заткнулся. Сижу, тупо уставившись на белые паруса, медленно скользящие к горизонту. Парусники, только парусники, и ни одной рыбацкой лодки. Червоне не унимается:
– Не грусти, дорогая. Не злись на мать. Она очень красивая. И сексуальная. С чего бы ей отказывать себе в удовольствии? Пальма поступает благовоспитанно – трахается с Анжели в открытом море. Не то что твой отец…
– О чем ты?
Говнюк торжествует. Он молча обводит взглядом причал, от которого ушел в море «Арион», смотрит на Тропу Таможенников, на маяк и роняет:
– Все здесь принадлежит Идрисси. Так что у твоего отца наверняка есть ключ от маячной башни.
Я бросила засранца,пошла по тропе,до маяка было сто метров,я толкнула дверь, она оказалась незапертой,я услышала приглушенный смех,подняла глаза,начала медленно взбираться по винтовой лестнице,у меня закружилась голова,но не из-за крутых ступенек, жары и высоты,а потому что по наивности надеялась,что их там будет двое,папа и его любовница.Только двое.
* * *
Это большой день, повторил он и захлопнул тетрадь. Великий день, когда свидетели призна́ются… или замолчат навек.
48
23 августа 2016
08:00
Червоне Спинелло любил встать пораньше и пройтись по кемпингу до пробуждения туристов. Он останавливался в аллеях. Слушал доносившиеся из кемперов звуки – храп и вздохи, пересчитывал пустые винные бутылки под остывшими мангалами, бесшумно проскальзывал мимо туристов, ночевавших на воздухе в спальных мешках. Директор воображал себя хозяином замка, инспектирующим свои владения: вот он здоровается со слугами, беседует с крестьянами о видах на урожай. Он – надёжа и опора, залог порядка и гармонии.
Червоне предпочитал подниматься рано, но не слишком.
07:30 – пробуждение; 07:45 – вон из постели!
Его жена Аника каждый день принималась за работу одна, проверяла счета, наличность, отмечала приезды-отъезды, готова была обеспечить туристам первый завтрак, утреннюю газету и подать идею времяпрепровождения.
Безупречная Аника не оторвалась от компьютера, когда муж прошел мимо ее стола с чашкой кофе в руке. Червоне прекрасно знал, о чем люди говорят у него за спиной. Анике исполнилось сорок, ее переполняла энергия молодой заводилы, она была властной, жестко вела дела с поставщиками, проявляла бесконечное терпение и нежность к детям, умела весело кокетничать с мужчинами, любезно болтать с женщинами и знала шесть европейских языков, в том числе корсиканский и каталанский. Когда-то Аника увлекалась серфингом и однажды летом приехала из Черногории на Корсику, в бухту Ресиза. Червоне отбил ее у дружка, выскочки-косовара, и тот уехал один на своем огромном «шевроле». Конечно, люди удивлялись. Что эта прелестная и умная женщина делает рядом с подобным… чудаком?
То есть с ним!
Положа руку на сердце, Червоне и сам каждое утро задавался тем же вопросом. Ну ладно, двадцать лет назад ему удалось соблазнить девушку с пляжа, но почему она осталась? Прошло совсем немного времени, и Аника наверняка осознала, что он лживый расчетливый болтун, но не ушла от него, из чего следует единственно возможный вывод: лучшие женщины способны любить только порочных невротиков. Как миллиардеры, занимающиеся благотворительностью. Не исключено, что Аника живет с ним из жалости.
– О боже, – выдохнула она, глядя на экран.
Среди ее утренних занятий был просмотр местных новостей.
– Что такое?
– Они опознали утопленника из бухты Кровани. Это Якоб Шрайбер.
– Чччерт… Им известно, как это случилось?
– Судя по всему, нет. На сайте «Корс-Матен» о происшествии всего три строчки.
Директор сунул правую руку в карман и до боли в пальцах сжал связку ключей. Он должен что-то сказать, и быстро, нечто такое, что покажется естественным его жене.
– Заеду утром в жандармерию Кальви, пообщаюсь с капитаном Кадна, он наверняка знает больше.
Червоне поспешил уйти: он знал, что Аника очень привязана к старому немцу, как и ко всем туристам «со стажем», и не хотел ломать комедию. Во всяком случае, сегодня утром.
Директор кемпинга свернул в ближайшую аллею, чтобы спокойно подумать. После исчезновения Шрайбера ему удалось выиграть время (он очень кстати задурил Клотильде голову, подло оговорив ее брата), но теперь тиски сжимаются, слишком многие почти догадались. Нельзя провалить все дело, только не сейчас, когда старика Кассаню увезли на «скорой» в больницу, строительство комплекса началось и будущее выглядит радужным. Он должен продержаться еще чуть-чуть!
Спинелло остановился рядом с площадкой для мусора. Коты снова прогрызли мешки, разбросали жирные обертки, пустые молочные пакеты. Черт бы побрал бродячих тварей!
Он поднял глаза. Еще один сотрудник «Эпрокта» встал очень рано, даже раньше директора, – Орсю. Хромой людоед тянул за собой бесконечно длинный шланг – поливать территорию полагалось с девяти вечера до девяти утра, чтобы жестокое солнце не выпило до капельки воду, вылитую на растрескавшуюся землю.
Червоне дождался, когда калека подойдет ближе, и рявкнул:
– Мне что, самому котов гонять? Каждое утро одна и та же канитель! – Он поддел ногой отбросы: – Фу, мерзость!
Спинелло знал, что стоит немного надавить – и Орсю притащит складную кровать к помойке и будет караулить всю ночь. Увечный великан обожал быть полезным, подчиняться, покорно выслушивал ругань.
– Нужно избавиться от этих тварей!
Орсю, конечно, неполноценный, но он вырос в овчарне и знает, что делать с вредителями, умеет ловить, душить, перерезать глотку.
– Это твоя работа…
В глазах Орсю появился намек на улыбку, и директор решил, что он уже обдумывает коварный план отлова котов и их жестокой казни. Великан похож на убийцу, Червоне всегда его боялся, с самого детства. Однажды он кого-нибудь кокнет, а может, уже успел – если Кассаню велел.
Директор кемпинга «Эпрокт» уверял себя, что, эксплуатируя монстра, давая ему возможность разрядиться на блохастых разносчиках заразы, он тем самым оказывает услугу обществу. Червоне взглянул на сосновую рощу и тут же закрыл глаза, как делал каждое утро, чтобы представить на месте скелетоподобных деревьев шестисотметровый бассейн, нависающий над Средиземным морем. Он уже заказал проект архитектору из Аяччо, остается дождаться решения банка по кредиту… и разрешения на строительство. Да, будущее и впрямь лучезарно.
Между тем его ждало новое огорчение: дверь в помещение, где хранился инвентарь для занятий спортом и игр на воздухе, оказалась открытой. И здесь дурак Орсю оплошал – кто хочет входит, что хочет берет, а добра здесь на десятки тысяч евро, акваланги, каноэ, каяки!
Спинелло чертыхнулся, вошел, подобрал с пола раскрутившийся моток возвратной веревки и тут же вспомнил о карабине Валентины, который сам же и превратил в «дефектный». Все кончилось благополучно – малышка натерпелась страха, но не убилась же! Червоне надеялся, что Клотильда перестанет совать нос куда не следует, и просчитался. Франк с Валу уплыли на яхте, а неуемная мамаша осталась на суше, будь она неладна!
Кончится тем, что она все поймет…
И что ему остается? Кража документов из сейфа бунгало тоже оказалась бесполезной, разве что он узнал кое-какие сведения о внучке Кассаню. У него нет выбора, она должна исчезнуть, но одно дело – испортить оборудование, чтобы девчонка плюхнулась в воду, отдать приказ об истреблении кошек, даже почти «случайно» тюкнуть немца в висок шарами для петанка, и совсем другое – стать хладнокровным убийцей. Все разговоры о кровожадных корсиканцах, вендетте, омерте и любви к насилию – бредятина. На одного холодного и непреклонного Кассаню Идрисси приходится девяносто девять уроженцев острова, способных выстрелить разве что в кабана или вальдшнепа. Тем не менее от слишком любопытной адвокатессы придется избавиться.
Орсю в пределах видимости не оказалось. Неужто отправился охотиться на кошек? Червоне машинально наклонился над гидрокостюмами для подводного плавания: инструктор, этот чертов бездельник, ничего не убрал, даже подводные ружья валяются кучей прямо с гарпунами, а ведь это опасно.
Директор разложил оборудование по ящикам, пересчитал, убрал костюмы на вешалку. В его хозяйстве имелось восемь комплектов для подводной охоты.
Не хватало…
Восемь гидрокостюмов, восемь компрессоров, восемь свинцовых поясов и… семь подводных ружей.
Червоне посмотрел под столом, под шкафом – ничего.
– Это ищешь?
Он сразу узнал голос, а через секунду увидел нацеленное ему прямо в сердце оружие.
– Тебе следует бережней хранить оборудование и лучше натаскивать персонал. Нельзя оставлять без присмотра такие опасные сокровища.
Это продлилось три минуты. Одна понадобилась Червоне, чтобы решиться и заговорить, в оставшиеся две он признавался в невозможном, а выложив все как на духу, секунду ждал в надежде на прощение.
Он сразу понял, что откровенное признание не спасет ему жизнь, и вспомнил, как впервые увидел Анику в бухте Ресиза. Ей было двадцать три года, она читала «Письмо незнакомки» Стефана Цвейга и была хороша, как райский цветок, который никто не осмелится сорвать. Он рискнул и потом делал все, чтобы поразить ее воображение.
Палец нажал на спуск.
Будет ли Аника сожалеть о нем?
Гарпун воткнулся в сердце Червоне.
49
Значит, это и есть убийство?
Трястись от страха.
Подкрасться, выстрелить, смыться.
Считать проблему решенной.
Забыть.
Он спокойно сел и снова открыл дневник.
* * *
Среда, 23 августа 1989,
семнадцатый день каникул,
небо цвета «мертвая вода»
Я поднялась еще на несколько ступенек, чтобы лучше видеть, совсем как операторы, снимающие звездную пару. Теперь я смотрю на них «в три четверти». Останавливаюсь на расстоянии двадцати ступенек, различаю верхушку маяка, железные перила и два силуэта на фоне неба.
Две огромные тени.
Папа кажется великаном. Он в ветровке, флуоресцирующий капюшон напоминает целлофановый пакет, грозящий улететь. Я преодолеваю еще три ступеньки – беззвучно, как амбарная мышь, мне не привыкать, я умею быть самой ловкой шпионкой, хотя то, что сейчас выслеживаю, способно меня убить.
Она стоит напротив отца и одной рукой гладит его затылок, другую кладет на плечо, нет – хватает, чтобы удержать, не дать прыгнуть, сбежать, улететь. Снизу она тоже выглядит высокой, ростом с отца, хотя это всего лишь эффект перспективы.
Они целуются. В губы.
Как будто специально для меня, на тот случай, если остались сомнения.
Я слышу, как они обсуждают охотников из кемпинга и смеются. Надеюсь, под маяком есть подземный ход, ведущий в никуда. На потом. Еще две ступеньки. Если они опустят глаза, обязательно увидят меня, но опасности нет, эти двое слишком заняты друг другом. Сплетаются в объятиях, как приморские сосны корнями, чтобы противостоять ветру.
Я вижу ее впервые. Темноволосая, очень красивая, в длинном светлом платье, строгом, но сексуальном. Загадочная, волнующая, влюбленная. В точности такая, какими воображаешь любовниц, отчаянно чувственная, чтобы проще было ненавидеть…
Но мама не уступает ей в красоте.
Счет ничейный!
Я почти готова восхититься отцом – и восхищалась бы, если бы не чувствовала жгучего желания придушить родителя. Папулечку, торговца газонным покрытием, корсиканца – когда это выгодно, мужа и отца, если пожелает, покорителя сердец первейших красавиц.
Последняя ступенька…
Последняя, обещаю.
Я вижу одно колесо, другое, еще два, коляску целиком. И младенца. Я не сказала, что сразу его заметила.
Как можно пропустить такое?!
Я не очень умею определять возраст грудничков, но этому, на первый взгляд, несколько месяцев, меньше полугода. Поражает меня не ребенок, а то, что держит его на руках не сексапильная брюнетка.
Вы спросите: «А кто же тогда?»
Мой отец.
50
23 августа 2016
09:00
Клотильда уснула на «Арионе» глубоким сном. На рассвете, когда унялись гуляки на пляже Ошелучча, погасли огни «Тропи-Каллисте», Мария-Кьяра надела пеньюар, а последние звуки музыки техно смыло волнами, и они растаяли, растворились.
«Арион» тихонько покачивался, баюкая единственную пассажирку, укрывшуюся старым грязным одеялом, пахнущим йодом и мазутом.
Клотильда долго лежала на спине, смотрела на звезды и представляла, что Пальма переселилась жить на астероид. Интересно, мама иногда спускается на Землю? Или, устав исследовать черные дыры, образовавшиеся после Большого Взрыва в ущелье Петра Кода, она провалилась в небытие?
Ее разбудил мобильник.
Наталь!
Мерзавец бросил ее и отправился к жене, поджав хвост. Вернее, плавник. А она осталась на судне, и ее мечты пропахли мазутом и пометом чаек. Когда-то давно его напугал призрак архитекторши, теперь – живая женщина. Клотильда была готова сунуть нос во все закрытые дела, отдать все, что имела, стать адвокатом его исковерканной судьбы, но появилась слишком поздно, опоздала на тридцать лет.
Наталю хватило воспитанности позвонить и извиниться.
– Клотильда, это я. Мой тесть хочет тебя видеть.
Странный способ извиняться!
– Сержант Гарсия? Где? В его «джакузи»?
Клотильда окончательно проснулась. Вокруг плескалась и хлюпала о борт лодки вода, она чувствовала себя легкой, свободной и была готова поднять якорь «Ариона».
– Нет, у меня. В Пунта Росса.
«Пошутить, что ли?» – подумала она и спросила:
– Ты сообщил, что отсылаешь его дочь и просишь моей руки?
– Мне не до смеха, Кло. Сегодня утром произошло убийство. В кемпинге.
«Валу!» – подумала Клотильда, судорожно вцепившись в грязное одеяло.