Мария Стрелова

Метро 2033

Нас больше нет

Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году



Автор идеи – Дмитрий Глуховский

Главный редактор проекта – Вячеслав Бакулин



© Д. А. Глуховский, 2018

© М. Стрелова, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *



Кровавые отметины жизни

Объяснительная записка Вадима Чекунова

Таков уж наш жанр – крови в нем предостаточно. От книги к книге ее количество меняется, то обильно заливая страницы, то пунктиром по загаженной земле убегая в неведомые руины – но по этому следу уже крадется некто или нечто, и нет спасения и надежды…

Всем нам еще в глубоком детстве приходится сталкиваться с этой удивительной жидкой субстанцией и пытаться постичь ее смысл и суть. У каждого свой опыт.

Первый раз я отчетливо увидел кровь года в три, может, в четыре. Лето в деревне. Раннее утро. Выбегаю на веранду и первое, что вижу – переломанное мышеловкой серое тельце с голым хвостом. Толстый металлический прут, согнутый в виде буквы «П», почти перерубил грызуна пополам. Из мертвой мордочки и из-под задних лап на дощечку, к которой надежно прикреплены пружина и рамка, натекло совсем немного. Не особо и страшно. Скорее, противно слегка.

Спустя пару месяцев вид собственной крови, непонятным для меня образом поднимающейся по тонкой стеклянной трубочке в неуютном кабинете сердитой врачихи, произвел намного большее впечатление. Боли, как таковой, не было. Лишь саднил проколотый палец. Но зато зародилась страшная догадка – любой может пустить тебе кровь, а ты ничего и поделать не сможешь. Разве что разреветься как следует – что и сделали до меня несколько пацанов и пара девчонок. Но я был так заворожен разглядыванием ставшей красной трубочки и размышлением «вот она была холодная и пустая, а теперь забрала часть меня и стала теплой», что поплакать просто забыл.

Потом была сбитая собака на дороге возле моего садика. «Не смотри!» – сказала мама и положила мне руку на голову, желая отвернуть. Упрямый и любопытный, я не отводил взгляда от уже запекшейся на асфальте полосы. «Из нее вытекла жизнь, да?» – спросил я маму. Она задумалась. Потом кивнула. Мы шли домой, и я пытался понять, есть ли у собак душа, и если есть, то где она находится у них, да и у меня заодно, и у всех остальных. Быть может, в той самой крови?.. Почему она красная? Я еще ничего не знал о каких-то там тельцах и гемоглобине. Поэтому решил уверенно – а чтобы было страшно. Чтобы когда текла, было сразу видно – смерть где-то рядом.

Чем старше становишься, тем больше крови вокруг тебя проливается – твоей и чужой. Вот тебе ловко разбивают в драке нос и губы, ты закидываешь голову в тщетной попытке если уж не остановить саму кровь, то хотя бы сберечь рубашку – но куда там, булькаешь, задыхаешься и заляпываешь еще больше. Вот твой сосед по общаге, поэт-неудачник, влюбившись в очередной раз безответно, запирается в ванной комнате и все спохватываются лишь через полчаса, выламывают замок и тащат его, анемичного, куда-то по коридору, а из безвольных рук на затертый паркет падают быстрые темные капли и превращаются в кляксы. Вот снова кого-то тащат, но на тебе уже не джинсы и футболка, а пыльная и рваная форма с чужого плеча, ты растерянно смотришь на вязко блестящие лоскуты и куски, в которые превратился еще недавно смеявшийся чему-то человек… А вот тот, кого ты помнишь плачущим в той самой очереди на сдачу крови в кабинете суровой врачихи – сад, школа, армия, вуз, – вы прошли с ним плечом к плечу этот нехитрый путь. Человек отрешенно сообщает о своем миелобластном лейкозе и потухшим взглядом смотрит куда-то сквозь тебя. «Это с кровью что-то?» – пытаешься уточнить ты, хотя все прекрасно понимаешь и без ответа.

Кому-то выпадает насмотреться на кровь вдоволь, кому-то хватает и чуть-чуть совсем. Но у каждого кровью отмечены определенные вехи судьбы.

В книгах Марии Стреловой кровь появляется не так обильно, как, например, в жестоких слэшерах Дмитрия Манасыпова. Она не льется декалитрами, не заливает помещения, в ней не захлебываются герои в каждой главе по несколько раз. Вернее, и это тоже есть, но все же кровь у Марии чаще выступает в роли загадочного, полного мистических таинств материала. Попытаться усовершенствовать который для того, чтобы выжить – придется. Но еще вероятней, что придется этот материал и пролить. Таков закон жанра и таков закон нового мира.

Пролог

Декабрь 2033



Темнота. Она казалась вечной и кромешной. Открыть глаза, уставиться невидящим взглядом вверх. В этом чернильном мраке не существовало ничего. Вокруг царили темнота и тишина.

В напряженном безмолвии слышно было только дыхание, частое и напряженное. Гулкий ритм сердца – в такт бьющейся в голове мысли-слову.

«Марина. Ма-ри-на»

Кто это, что за слово, что за имя? Кого с таким упорством зовет мучительный внутренний голос?

Вспомнить. Только бы вспомнить. Удары сердца – один, два, три. Вдох-выдох.

«Марина».

Кто это? Это – я? Я – кто? Кто – я?

Осмысленный вопрос заставил шире открыть глаза, уставившись в черное ничто.

– Кто я? – голос был странным, чужим. Он напоминал вздох умирающего старика и крик младенца одновременно. От этого страшного шепота судорогой свело внутренности.

Темнота. Ничего. Ничего и никого. Хотелось повторить вопрос в полный голос, но было слишком жутко.

– Кто – я? – любопытство взяло верх над липким ужасом, пришедшим на смену неизвестности.

В темноте не разглядеть. Кто – я? Я – кто? Ма-ри-на. Отголосок прошлого, призрак, пришедший мучить кошмарными снами. Ма-ри-на. Я – Марина.

Вторая осознанная мысль заставила вздрогнуть. В левой руке мучительно заныло, закололо. Правая машинально потянулась к источнику боли. Нащупала приклеенный к сгибу локтя пластырь и резиновую трубку.

«Что это?»

Темнота молчит в ответ. Она живая и тяжелая, из кромешного мрака кто-то наблюдает, смотрит. Раз, два, три. Вдох-выдох. Кто здесь? Кто – я?

Закрыть глаза. Темнота расцвечивается огнями калейдоскопа, они мерцают и гонятся друг за другом. Мутит и голова кружится. А еще невыносимо хочется есть. И мучает одно-единственное навязчивое слово. Марина. Имя. Почему-то кажется важным не забыть его. Оно – путеводная нить. Оно приведет… К чему, куда?

Открыть глаза. Смотреть в темноту и мысленно повторять имя, как молитву.

Яркий рой огоньков на пару мгновений отступил, сменившись картинкой. Она была живой, яркой, будто рукой можно коснуться. Мужчина с перекошенным от ужаса лицом. Изможденный, больной, с рукой на перевязи. В застиранной футболке цвета хаки, бледный, как сама смерть. Его зрачки в неверном отблеске карманного фонарика отражают монстра, жуткого, искореженного неведомой силой.

«Марина! Ты – человек! Человек! Нет! Не надо! Нет!» – его крик срывается в жуткий вой. Но голос так похож на тот, что слышался в голове.

Ма-ри-на. Человек. Человек?

Память вернулась внезапно, воспоминания нахлынули разом, неумолимым потоком, лавиной несказанного, давно забытого. Они растоптали, придавили грузом страшного прошлого ту, чье имя нарушило бесконечную тишину.

Она уже не помнила, что кричала и что говорила, обвиняя мирозданье, вернувшее ей все, что так хотелось забыть, вычеркнуть навсегда. Голова раскалывалась от боли, перед глазами мелькали пятна, лица, сменяясь одно другим, мучили тенями прошлого, заставляли вспомнить все, каяться, плакать и просить прощения у тех, кого давно уже не существовало.

Крик, полный неслыханного страдания, отражался от стен и удваивался, и вновь отражался, а она все металась и рыдала, не слыша себя.

Острый луч больно резанул давно не видевшие света глаза. Чьи-то руки ее держали, не давали вырваться, потом на запястья холодом легли металлические обручи.

Голову разрывало воспоминаниями, образами, которых было слишком, слишком много. Тело конвульсивно дергалось, тонкую кожу царапал металл наручников, перед ослепшими глазами плясали блики.

– Держать в сознании! – донеслось откуда-то издалека. – Капельницу убрать, руки освободить!

– Нет, не хочу, нет! – кричал отчего-то знакомый голос.

Она почувствовала, как из вены легко выскользнула игла, холодные прикосновения наручников исчезли. Хлопнула дверь, и снова стало темно и тихо.

Вместе с этим ушли силы. Оставалось только забиться в угол и тихо всхлипывать, оплакивая саму себя.

Когда боль в глазах утихла, удалось разглядеть зыбкий огонек керосиновой лампы и темную фигуру в углу. Мрачные стены, выкрашенные в зеленый цвет, на одной из них – бурое пятно, слишком похожее на кровь. Узкая кровать посередине и тяжелая дверь с решеткой, закрытая снаружи.

Человек в углу не шевелился, стараясь даже дышать через раз. Ему было страшно, так же страшно, как тому, из воспоминаний. Животный, дикий ужас.

На лице несчастного было три незаживших, воспалившихся раны, будто его трижды полоснули ножом.

В тишине, в неровном желтоватом свете существо, бывшее когда-то Мариной, подняло голову.

– Человек, – прошептало оно. – Я – человек. За что?

Она вспомнила все. То, что так хотелось забыть. Со стоном уронила голову на скрещенные руки и мгновенно провалилась в тяжелый, не приносящий отдыха сон.

Глава 1

Ребенок

Два месяца назад. Октябрь 2033



Двое мужчин сидели, пережидая, пока мутант за дверью успокоится и отправится на поиски новой добычи. В свете фонариков они рассматривали свою чудесную и жуткую находку – дневник и младенца, волей случая оказавшегося в одной из квартир в разрушенных Мытищах.

– Сколько лет на свете живу, сколько после Катастрофы по поверхности хожу, а такого никогда не видел, – тяжело вздохнул старший, не отводя глаз от дневника.

Это были первые слова, произнесенные за полчаса. Они нарушили тревожную тишину квартиры, вернули в реальность задумавшихся о своем разведчиков.

Младший, Слава, пристально рассматривал ребенка, мучительно ворочая в голове гнетущую, тяжелую мысль, которая не давала ему покоя. Парень уже сожалел о горячих и поспешных словах, сказанных раньше, и ему больше не казалась хорошей идея тащить это в бункер. Ребенок мутанта не может быть человеком. Не может. Не может. Это противно здравому смыслу.

– Николай Ильич, это же бред какой-то. Ребенок, которого родил мутант. На человека-то похож, а вдруг не человек? А вдруг он наших детей заразит? – парень, наконец, высказал то, что его тревожило.

– Не заразит. Это же не грипп, воздушно-капельным путем не передается. Надо его к нашим отнести, там разберемся. Не до завтра же тут сидеть. Есть охота, да и день пережидать в этом доме совсем не горю желанием, особенно зная, что за дрянь тут, за дверью, бродит. Собирайся, что ли, – устало ответил разведчик, закрывая блокнот.

«Fugit irreparabile tempus[1]. Пожалуйста, помните нас…» – мелкие завитки аккуратного женского почерка к концу дневника сменялись заляпанными кровью страницами, написанными явно мужчиной. «Прощайте. Женя Иваненко».

– В мире, исковерканном ядерной войной, бывает всякое. Неверие может стоить жизни. Интуиция помогает спастись. А судьба порой безумна, но на то она и судьба, – задумчиво протянул Николай, обращаясь скорее к самому себе.

Сомнения мучили его не меньше, чем его юного напарника. В голове набатом гудел тревожный колокол: «Быть беде!». Но тихий трезвый внутренний голос спорил: «Нельзя оставить этого ребенка здесь. Ему нужна помощь, наша помощь! И ты не сможешь спать спокойно, если бросишь крошку умирать!»

Что побудило этих двоих прийти сюда именно сегодня? Почему не на день позже, когда младенец был бы уже мертв? Почему именно им предстояло принять непростое решение, судьбоносное для стольких людей?

– Идем. Надо выбираться отсюда. Скоро рассвет, а нас ждут. Рюкзаки оставим здесь, сейчас есть дела поважнее, – скомандовал Николай.

– Погоди. А если все же… – неуверенно возразил Слава.

– Все вопросы – в бункере. Там и доложим, и дневник еще раз перечитаем. Авось прояснится что, может, старики и знают, кто в этой чертовой квартире жил.

Парень вздохнул, глядя на ребенка, уснувшего на застиранной куртке разведчика.

– Нехорошее у меня предчувствие, – проворчал он, – еще наплачемся.

– А что ты предлагаешь?! – неожиданно резко спросил Николай. Нервы не выдерживали того количества впечатлений, которое свалилось на этих двоих за последние пару часов.

– Да черт его знает. Оставить…

– Младенца? В разрушенном доме? Мутантам на съеденье? Да ты озверел, смотрю, совсем! – рявкнул старший. – Все, я сказал, в бункер. Там пусть Егор разбирается, хоть к тварям на улицу, хоть подушкой пусть придушит, а я такой грех на душу не возьму!

– Егор Михалыч нас с тобой за такое с потрохами съест. Ты о безопасности подумал? О своих детях? Или тебе выродок мутанта важнее? – взвился Слава.

– А не ты ли мне полчаса назад говорил, что мы ребенка не можем тут оставить? Я тебя первым спросил, тварь это или человек. И что ты мне ответил? Ребенок как ребенок. А теперь – задний ход? Два часа малыша на руках качали – давай его обратно выкинем, на съедение монстру за дверью. Ты на такое способен? Я – нет. Они мне потом все трое в кошмарах являться будут, мать, отец и малыш.

– А теперь посмотри ему в рот и подумай еще раз, – тихо сказал Слава, отводя взгляд.

Старший разведчик осторожно заглянул в приоткрытый рот младенца. Отшатнулся. Перевел взгляд на товарища, осознавая увиденное.

– И как тебе картина? У новорожденного ребенка уже есть шесть зубов. Отлично, да? А дальше что?

Славу разбирал истерический смех. Парень заходился нездоровым хихиканьем, не в силах остановиться, и в полумраке заброшенной квартиры этот звук казался жутким.

– Он – не монстр, – упрямо повторил Николай, не слыша ничего вокруг. – Мутант, но не монстр. Мы должны его спасти. Отнести в бункер. К людям. Он – человек. Его родители были людьми.

Парень резко вдохнул, пытаясь сдержать истерику и душащий ледяными руками страх, скривился от боли. Показал разорванную химзу и ранку, запекшуюся кровью.

– Это очень по-человечески, да? Когтями меня достала, мерзость такая. И яйцами тухлыми от нее пахнет. Очень на человека похожа!

– Она была человеком, – горько прошептал разведчик. – Она была человеком.

Слава все смеялся и никак не мог остановиться. Николай без замаха ударил его по лицу.

– Прости, дружище. Иначе ты бы не успокоился, – примирительно сказал он. – Все. Надевай противогаз. Идем!



Дорога до бункера под зданием конструкторского бюро была совсем короткой. Пятьсот метров – и вот он, забор, за которым спасительные двери, безопасность и своеобразный уют подземного мирка на сто человек. Но эти метры стоили жизни многим разведчикам убежища КБ АТО.[2]

На крыше девятиэтажного дома, указующим перстом высившегося над разрушенными пятиэтажками, обосновалась крылатая тварь, не брезговавшая закутанной в резину человечиной. Защитой от нее служили лишь высокие деревья, и на какое-то время дорога сквозь чащу стала для сталкеров спасением. Но без веской причины ни один здравомыслящий разведчик туда не совался.

Под сенью деревьев было сыро. Раскачивались зыбкие тени – то ли порыв ветра шевельнул тяжелые ветви, то ли за деревьями скрывалось что-то неведомое и страшное. Повезет – проскочишь незамеченным, доберешься до спасительных дверей. Не повезет – окажешься навсегда погребенным в сумраке переплетенных лиан и ядовитых цветов. Останешься пропавшим без вести в памяти выживших мытищинцев, а что с тобой стало, никто и никогда не узнает.

Неизвестность страшнее всего. Как темная комната, полная теней и шепота. Что там, за порогом? Ветер вздохнул? Или нет? И не разглядеть, не узнать. Только стоять, замерев от животного страха, ожидая своей участи. Не темноты боится человек. Неизвестности.

Сталкеры замерли под покосившимся козырьком подъезда, прислушиваясь. Небо затянуло тучами, накрапывал дождь, шурша опадающей листвой. Ветер забивался под химзу, холодил взмокшую спину. В воздухе вместе с дождем в свете фонарика плясали крохотные снежинки. Скоро зима…

Сквозь туманное марево ночи не видно было, что творится в десяти шагах. Упустили момент, не вернулись вовремя, и их застал дождь. Но надо идти, на востоке тучи светлее, близится рассвет.

Николай приник к окулярам прибора ночного видения, стараясь разглядеть, не караулит ли их летучая бестия. Не видно. Ни черта не видно. Подождать бы, но нельзя, за спиной, в подъезде – тварь, в любой момент готовая броситься из темноты, располосовать когтями, оборвать последний крик.

На руках старшего тихо сопел младенец. Только бы не проснулся…

Слава переминался с ноги на ногу, нервничал. Стылый ветер ухал в водосточных трубах, нагоняя жуть. А до дома – всего пятьсот метров. Десять минут бегом, а там – безопасность, теплый ужин, постель…

– Через лес? – нарушил тишину Николай, кусая губы под маской противогаза.

– Лучше не надо. Авось проскочим? – заплетающимся языком выговорил Слава.

Эмоции зашкаливали. А ночь почему-то казалась особенно страшной. Сколько таких ночей, то ясных, то дождливых, то по-зимнему мрачных разведчики провели в разрушенном городе, сколько раз прятались от мутантов, отстреливались от летучей бестии с крыши дома пятнадцать по улице Попова.

После десятой вылазки казалось, что уже ничто не сможет напугать. После сотой – руины микрорайона стали родными, знакомыми, каждый дом, каждый сантиметр пространства был изучен до мелочей. Здесь – пригнуться, минуя ядовитую лиану, свисающую с крыши магазина, там – отойти в тень перевернутой рыночной палатки, чтобы пролетающая над головой крылатая нечисть не заметила добычу. Возле детской поликлиники свил свою паутину паук, и это место стоит обходить стороной, а за поворотом часто бродит стая собак… Все понятное, простое и привычное сегодня вдруг стало чужим.

В этом районе Николай вырос, ходил в детский сад, потом через лесопосадку – в Институт леса, на факультет естественных наук. Потом работал в филиале Мытищинской энергосети… Каждое утро садился в ярко-желтый автобус с номером 13. Ехал мимо центральной больницы, городского парка, красивого белого храма Рождества Христова с золотым куполом…

«Сейчас ни за что бы в такой не сел, суеверным стал!» – смеялся потом Николай в кругу друзей.

Родной микрорайон, Леонидовку, он знал, как свои пять пальцев. Во время первых вылазок на поверхность это знание спасло оказавшихся в бункере жителей района. Ведь им были известны все магазины, склады и торговые центры, где можно было поживиться тем, что сохранилось после Катастрофы.

А сейчас город в одночасье стал страшным. Даже родной подъезд дома 14, последней из сохранившихся пятиэтажек, столько лет служивший надежным укрытием, перестал быть безопасным…

Время шло, а сталкеры не двигались с места, обратившись в слух.

В подъезде за их спинами послышались тяжелые шаги. Бестия проснулась…

– Валим! – в панике крикнул Славик.

Ох, не к добру… Разведчики обнаружили себя. Теперь оставалось только бежать. Бежать и не останавливаться, лишняя секунда могла спасти жизнь.

Они неслись по дороге вдоль самой кромки леса. Бывшая лесопосадка отвоевывала себе все жизненное пространство, сминая железнодорожные пути и гаражи, подбираясь к домам.

Сзади ломались ветки, тварь настигала разведчиков, продираясь сквозь кусты. Она была явно быстрее. Сокращала расстояние.

Сверху послышался знакомый до дрожи вопль. Летучее чудовище проснулось.

События развивались мгновенно. Разведчики нырнули в тень деревьев и помчались наугад. Мутант выскочил на дорогу. Сверху спикировал крылатый монстр.

Позади людей послышались гипнотические завывания. С нисходящей интонацией. Сверху – вниз, сверху – вниз. Тревожное глиссандо завораживало, лишало воли к сопротивлению.

Слава оступился, споткнулся и полетел в прелую листву, тихо матерясь сквозь зубы. Николай остановился рядом, баюкая проснувшегося ребенка. Только бы тот не закричал.

– Баю-бай, баю-бай, – тихо бормотал мужчина, прижимал малыша к себе. – Сейчас будем дома.

Еще триста метров. Бетонный забор уже виднелся впереди, осталось совсем чуть-чуть. Успеть, лишь бы успеть.

Молодой разведчик поднялся, замер, прислушиваясь. Взвизгнула летучая бестия, и все стихло. Был слышен только шепот дождя в листве.

Светало. Тени становились длиннее и четче.

Одна из теней шевельнулась не в такт остальным. Отчего-то в противоположную сторону. Заметил краем глаза. Обернулся – ничего нет.

Но стоило отвернуться – и тень вновь задвигалась отдельно от других. В иррациональном страхе обернулся опять. Хрустнула ветка под ногой.

Кажется, тень была у третьего дерева. Почему же показалось, что она ближе? В самом деле, ерунда. Отвернулся. Теперь у второго от них дерева. Она ближе. Черт побери, ближе!

– Бежим, – сдавленно прошептал Николай. – Скорее, бежим.

Он тоже видел тень. Нестрашную, обычную. Это дерево отбрасывает ее в зыбком предрассветном сумраке.

Слава в панике осветил фонарем деревья. В дорожке света тени исчезли. Но одна отчего-то задержалась. На долю секунды, на мгновение.

Сердце заколотилось, пропустило такт и запрыгало где-то в горле. Под противогазом было липко от пота и частого дыхания.

Разведчики сорвались с места и бросились прочь, ломая ветки, – скорее под землю, в спасительный бункер. До двери оставалось двадцать шагов. Десять.

Молодой сталкер не выдержал и обернулся. Кромка леса осталась позади. Под деревьями метнулась хорошо знакомая фигура – бестия. Теперь она знала… Она все знала…

Ребенок на руках у разведчика закричал, будто прощаясь. Тварь остановилась, вскинула голову, встретилась взглядом со Славой, кивнула, словно разумная, благодаря.

Теперь юноша был точно уверен, что беды только начинаются…

Николай уже нырнул на лестницу, ведущую к двери, застучал условным стуком. Секунды растягивались в вечность, пока, наконец, им не открыли.

Крохотный подземный мир встретил своих жителей знакомыми запахами и звуками, а гермодверь из толстого тяжелого металла надежно защитила их дом от ужасов внешнего мира.

– Командира бункера сюда, срочно! – выговорил разведчик, без сил сползая на пол по стене.

Часовые смотрели на них со смесью страха и любопытства. Ребенок на руках Николая надрывался криком.

– Что за…? – выговорил, наконец, один из них.

– Потом. Пожалуйста, позже… – простонал Слава.

Пока прошли дезактивацию, начальник бункера успел дойти до внутренних гермодверей. За его спиной в коридор стекались любопытствующие.

– Ильич, ты чего чудишь? Часовых мне перепугал, Вася влетел ко мне с глазами по пять копеек, руки трясутся, говорит, там, у дверей, вызывают, – начал Егор Михайлович и осекся, увидев ребенка на руках у сталкера.

– Это ты там со страху родил, что ли? – заикаясь, попытался пошутить командир. Шутка улетела в молоко.

– Такие дела, Егор… – начал разведчик. – Понимаешь, такое случилось, не увидишь – не поверишь…

– Пойдем в кабинет, поговорим, – кивком головы пригласил начальник.

* * *

Егор Михайлович Коровин, лысеющий коренастый мужчина с темными суровыми глазами, начальник бункера автоконструкторов, наконец, оторвался от чтения и растерянно осмотрелся вокруг.

– От те здрасте… – хмыкнул он, откладывая дневник, найденный в квартире. – Я тебе сейчас перескажу, как понял, а ты меня, в случае чего, поправь. Под Гуманитарным институтом в Москве, на Мичуринском проспекте, был бункер, в котором не работала система фильтрации. Когда по нам шмякнули, в этом бункере спаслись студенты и преподаватели института. Но – радиация же! Их командир назначил себе из студенток заместительницу, некую Марину Алексееву, которая вот тут, на фотографии. Она добыла в НИИ экспериментальной фармацевтики пластохинон, вещество, которое задумывалось как препарат от старости, он мог замедлить метаболизм и приостановить мутации. Все бы ничего, но радиация и этот пластохинон оказались плохо совместимы, и как только его перестали принимать, детишки бункера мутировали в кровожадных тварей и сожрали всех взрослых, старую гвардию этой самой Марины. Тьфу ты, если бы у меня в бункере был детский сад, я бы первым рехнулся. В это же время чисто случайно там нарисовался некий Женя Иваненко, старый знакомый нашей Марины. Он устроил диверсию, но обломался и подыхает от лучевой болезни. А Марина тем временем мутирует в очень злого монстра и съедает своего хахаля. Но этот товарищ успевает заделать ей ребенка, которого мы сейчас и видим. Марина добирается до Мытищ, своим ключом открывает квартиру, которую мы двадцать лет взломать пытаемся, рожает там ребенка и окончательно теряет все человеческое, что в ней было. Тут появляетесь вы со Славиком и находите ребенка. Я все правильно сказал?

– Да вроде так… – протянул разведчик, глядя в пол.

Егор Михайлович потер ладонями виски, размышляя.

– То есть, у нас в окрестностях появилась очень хищная тварь, которая раньше была человеком и жила в семьдесят девятой квартире в доме четырнадцать, вы притащили в бункер ее зубастого ребенка… и?

– Что «и»? Она просила его спасти. Записка от нее вот, корявым почерком написана: спасите сына, он – человек. По виду – похож. Да, с зубами. Но не монстр.

– И что ты мне прикажешь со всем этим делать, Коля? – строго спросил начальник. В его глазах блеснула сталь.

– Оставить ребенка, найти ему кормилицу, вырастить в память о нашей землячке.

– То есть, тебя вот ни разу не смущает то, что я сейчас пересказал? Что люди превратились в мутантов, кровожадных тварей, одна из них притащилась сюда, а вы принесли в бункер ее отпрыска? А если он заразный? Если мутант? Если он через десять лет вырастет в монстра и сожрет нас всех, как это сделали такие же милые детки в бункере Гуманитарного института? Ты так спокойно это все предлагаешь… А мне что делать? – раздраженно спросил начальник. Груз непринятого решения давил, тревожил: что делать, как поступить? По совести? По разуму? Или как-то иначе?

– Егор, если пластохинон так действует, то это величайшее открытие современности. Если ребенок останется здесь, мы сможем… Сможем исследовать… – Николай запнулся, смутился, пытаясь оправдаться.

– Исследовать? Коля, нам не до исследований, ты это понимаешь? Ты уже сколько лет мечтаешь выбраться в Москву, в какую-нибудь лабораторию забраться, натаскать сюда пробирок и опыты ставить, а мне людей кормить нечем. У нас продукты на исходе, впереди зима, если входы завалит, хрен куда до весны вылезем. Ты открытиями бредишь, а я просчитываю, как нам не сдохнуть с голоду. Ты романтик, да… Спасти ребенка. Прекрасно! А если он опасен, что станет с нашими детьми?! – Егор Михайлович говорил сурово, жестко, но в его глазах было отчаяние.

– Егор… Мы ведь не можем так оставить ребенка, не обратно же его тащить? – жалобно возразил разведчик.

– А если я тебе прикажу сейчас отнести его обратно? – тихо, устало спросил командир.

– Там и останусь, вместе с ним. Подамся на Метровагонмаш, в их убежище, попрошу помощи. И никому не расскажу, что это за ребенок. Скажу, дед я ему.

– Ну, знаешь, Коля! Если ты готов ради этого ребенка наш бункер предать, то ладно, была – не была, пусть остается. Под твою ответственность. А с тобой разговор еще будет. Ты меня в гроб загонишь, Ильич. Я и так от всего этого поседел и облысел, а тут ты еще. Ребенка отдай нашим мамочкам, пусть приглядят. И медик пусть его осмотрит. А сам уйди с глаз долой, чтобы я тебя до вечера не видел, а то сорвусь. И не дай бог что-то из-за этого выродка не так пойдет, я с тебя шкуру спущу, каким бы другом ты мне ни был. Иди, – приказал начальник, отворачиваясь к стене. Его грузом придавило принятое решение. И душа была не на месте. Мучили дурные предчувствия…

Глава 2

Женя

Декабрь 2033



– Руки можете освободить, я адекватна, – усмехнулась женщина, сидевшая на стуле напротив немолодого мужчины в военной форме.

Ему было лет пятьдесят, пронзительно-серые глаза смотрели спокойно и равнодушно. На нем был идеально выглаженный китель, и его собеседнице это показалось таким странным и пугающе непривычным в грязном, погибающем мире, что по спине пробежал холодок.

– Освободите, – кивнул военный.

Женщина выглядела жутко. Изможденная, усталая, с пожелтевшими синяками по всему телу. Она была неестественно худа, спутанные волосы падали на лицо. Казалось, ее совсем не смущало отсутствие одежды и пристальные взгляды мужчины в форме и часовых, застывших у двери.

– А если я сейчас брошусь на вас? Поверить мне было очень опрометчиво, – заметила женщина, вновь растягивая растрескавшиеся губы в кривую усмешку.

– Привязать обратно? – спокойно спросил офицер.

– Не стоит, я шучу, – ответила она, поглаживая запястья, на которых коркой запеклась кровь.

– Вам, наверное, любопытно, что с вами случилось? – поинтересовался мужчина.

– Все, что мне было интересно, я уже узнала, – женщина задумчиво посмотрела на капельку крови, выступившую из незажившей ранки на руке. Казалось, ей было совершенно все равно, что происходит вокруг.

– Ну, тогда позвольте представиться, полковник Андрей Сергеевич Рябушев, начальник бункера военной части сорок один двадцать семь систем связи противовоздушной обороны.

– Хреново работали, товарищ полковник, – пленница подняла глаза. – ПВО подкачало двадцать лет назад.

– Ну-ну, будет вам, все быльем поросло, мы сейчас не о нас, а о вас, – мирно улыбнулся начальник, но в его голосе проскользнули ледяные нотки.

– Обо мне… О, ваш бункер уже месяц только обо мне и думает. Много чести, – съехидничала женщина.

– Ну-ну, Марина Александровна, перестаньте. Мы искренне заинтересованы в вашем присутствии здесь.

Пленница провела пальцами по темному следу на боку, поморщилась и снова взглянула на офицера.

– Так заинтересованы, что электрошоком сюда загоняли, а потом избивали бессознательное существо? – холодно спросила она.

– Это были крайние меры, вы были очень против посещения нашего убежища в вашем прежнем… ээээ… состоянии, – полковник играл с ней в игру, не снимая маски притворной вежливости. – Вы, наверное, голодны?

– Надо думать, да.

Рябушев кивнул кому-то за плечом Марины, и спустя минуту перед ней появились две тарелки, одна с тушеными овощами, другая – с куском сырого мяса.

Свежая кровь издавала такой запах, что у женщины на мгновение помутилось в глазах.

«Нет, нет, нет! Не хочу, не надо, уходи! – кричала она самой себе, своему злобному и кровожадному альтер эго, загоняя его в глубины сознания, туда, откуда его и в прошлый раз вызвал голод. – Убирайся прочь, я человек, я не хочу больше крови!»

Полковник смотрел на нее, выжидая. Наконец, инстинкт взял верх.

Марина очнулась от забытья, ощущая на губах вкус сырого мяса. Тарелка с рагу осталась нетронутой. Женщина вздрогнула, до боли стиснула кулаки. «Нет, нет, нет! Я не монстр, не монстр! Это случайность!» – уговаривала она саму себя.

Андрей Сергеевич продолжал наблюдать, оперевшись подбородком на скрещенные пальцы, невозмутимый и спокойный.

– Что и требовалось доказать, – наконец, заговорил он. – Вам не интересно, кто вы?

– Я – человек! – выкрикнула Марина, на мгновение потеряв самообладание.

– Ошибаетесь. Вы только что доказали, что это не так. Люди не едят сырого мяса.

– От голода люди едят все что угодно! – женщина хотела говорить тихо, но предатель-голос сорвался.

– Перед вами стояли еще и овощи. Но вы выбрали мясо. Вы – монстр, Марина. Тварь. Кровожадный мутант, – бесстрастно заметил полковник.

– Это неправда. Я – человек, – пленница больше не поднимала глаз, сгорбившись на жестком стуле.

– Почему же вы тогда кричали, что не хотите быть человеком? Спрашивали, за что вам это? – Рябушев бил по больному, задевал те струны души, которые хотелось спрятать в самый дальний угол и никогда их не касаться.

– Что вы со мной сделали? Как вам это удалось?! – Марина вскочила, но бдительные часовые тут же усадили ее обратно и защелкнули на руках браслеты наручников.

– Вы же говорите, что знаете все, что хотите знать. Выходит, не так? Вы знаете то, что вам рассказал ваш… сокамерник, если угодно. Мальчишка-смертник, шпион из бункера автоконструкторов, шатался по нашей территории, якобы заблудившись, был пойман, допрошен и признался, что выполнял секретное поручение Егора Коровина, начальника бункера бюро автотехнического оборудования. Он пытался отыскать ваш дневник – как видите, в вас заинтересованы не только мы. Впрочем, думаю, он сам все расскажет. Если останется жив.

– Сейчас не о нем, – раздраженно бросила Марина. – Что вы со мной сделали?

– Ну-ну-ну, – недовольно протянул Андрей Сергеевич. – Вы слишком много себе позволяете. Здесь я решаю, что и кому говорить, поняли меня? Если вы будете себя хорошо вести, то, возможно, я расскажу вам о ходе нашего эксперимента.

– Иди к черту! – потеряла остатки вежливости женщина.

– Фу, как грубо. Давайте условимся так: когда эксперимент завершится, я расскажу вам то, что вы хотите знать. Дураку половину работы не показывают, сейчас мне не хватает данных. Послезавтра утром, думаю, все встанет на свои места. А сейчас – уведите.

Конвоиры подняли Марину со стула. Она повернула голову и в большом зеркале увидела себя. С трудом сдержала крик.

– Рубашки пожалели, командир? Бабу по коридорам голой водите, – горько прошептала она, отворачиваясь.

– Тварям с поверхности одежда ни к чему, – холодно бросил полковник. – Уведите.

* * *

Дверь камеры захлопнулась. Из темного угла на женщину смотрели огромные испуганные глаза.

– История повторяется по кругу, – пробормотала Марина.

Она села на холодную жесткую кровать и поджала под себя ноги.

– Как я не сдохла-то, а? Ну почему опять?! – женщина в сердцах ударила кулаком в стену и взвыла от боли.

Из темноты доносилось частое дыхание, пленница почти физически ощущала липкий и осязаемый ужас, которым была наполнена их тюрьма. Марина неожиданно для себя разозлилась, не зная, кого она больше ненавидит, себя или этого несчастного, напоминавшего ей о том, что она все еще хищная тварь.

– Прекрати сопеть. Иди сюда! – раздраженно бросила женщина через плечо.

В углу завозились, послышались всхлипывания. Парень отчаянно боролся со страхом, однако в конце концов повиновался и подошел. В пляшущем свете лампы Марина разглядела юношу. Симпатичное некогда лицо было перекошено от страха, губы разбиты, карие бездонные глаза на исхудавшем лице казались непропорционально огромными, темные грязные волосы падали на лоб. Заляпанная пятнами светлая футболка была во многих местах разорвана, через бровь тянулся тройной шрам.

– Это ты, значит, шпион. Не очень-то ты похож на крутого разведчика, дружочек, – раздражение прошло, уступив место сочувствию.

Мальчишка казался совсем юным, выглядел жалким и испуганным, совершенно несчастным.

– Как тебя зовут? – уже намного мягче поинтересовалась Марина.

– Женя, – прошептал он.

Тьфу ты, черт, история действительно повторяется. За закрытой дверью жалкий, болезненный Женя и она, Марина, то ли человек, то ли монстр, кто бы понял…

– Это я тебя так? – тихо спросила женщина, отворачиваясь.

– Да.

– Прости…

– Кто вы?

Алексеева резко обернулась.

– Это ты меня спрашиваешь? А товарищ полковник считает, что как раз твоя задача – рассказать мне, кто я! – в сердцах воскликнула она.

– Вы? Я не знаю, кто вы.

– Ты меня боишься. Я по глазам вижу, вы все боитесь, и полковник боится, и те, кто был рядом раньше. Я – не человек, так ведь ты думаешь? Омерзительный монстр, располосовала тебе лицо? Страшно тебе, мальчишка? – горько спросила женщина.

Ей хотелось кричать и кусаться, выплеснуть отчаянье и бессилие последних дней, проклиная жизнь и природу, хотелось плакать, вопить так, чтобы слышал весь этот спятивший мирок.

Парень посмотрел на нее с внезапной жалостью в глазах. Его еще почти детское лицо стало вдруг серьезным, внимательным.

– Страшно, – твердо ответил Женя. – А еще страшнее оттого, что я все видел. Я был рядом с вами от начала до конца. Вы не человек, Марина. Вы нечто большее, вы – будущее.

Алексеева скривилась, недовольно повела плечами.

– Оставь свой дешевый пафос, мальчик, – ей не хотелось вслух повторять его имя, имя из своих страшных снов.

– Это не пафос. Эксперимент полковника Рябушева направлен на проверку действия пластохинона. Ваш дневник у них. Они все знают.

– Все знают, – эхом повторила Марина. – Как они могут знать то, что не знаю даже я? Откуда им известно про эс-кей-кью-один больше, чем мне?

– Марина, послушайте…

Женщина коснулась его теплой руки. Парень отшатнулся, но пересилил себя и взял ее за руку.

– Ты слишком много знаешь для простого разведчика, который заблудился возле военной части, – спокойно сказала Алексеева, глядя ему в глаза. – Ты не просто так оказался здесь, правда ведь, Женя?

– Ваш ребенок находится в бункере конструкторского бюро. Это там, где…

– Я знаю, где этот бункер, двадцать лет жила в этом городе, – резко перебила Марина. – Значит, те ребята-сталкеры все-таки спасли моего мальчика. И притащили его в бункер конструкторского бюро. И как же отреагировало ваше командование?

– Отец разрешил оставить ребенка у нас.

– Отец? Так ты – сын начальника бункера? Ну что же, все сходится. Тебя отправили в разведку, а точнее – выкрасть блокнот, пока вояки не вычитали там что-нибудь интересное. А ты, как молодой герой, естественно, вызвался сам. Сколько тебе лет? Семнадцать, двадцать? Мои юнцы в бункере так же рвались на подвиги…

– Вы правы. Мы пошли отрядом вызволять дневник. Отец велел разведать обстановку… И все погибли. Я не знаю, как это называется… Они помешались и начали палить друг в друга. А я бежал, не остановил их. И решил закончить задание сам. А потом попался. Почти в тот же день, что и вы.

– Наивный мальчик. Шататься по городу в одиночку – очень смело и очень глупо. Надо полагать, мою историю до мутации ты прекрасно знаешь? В дневнике очень подробно описано, как я пыталась спасти мой тонущий корабль, – голос женщины звучал слишком спокойно, а в глазах полыхал огонь.

– Да. Я знаю. Вам же интересно, что было потом?

– Какой догадливый мальчик. Ты же понимаешь, что уже не жилец? Смертник… – с жалостью прошептала Марина. Ей почему-то был очень симпатичен этот парень с испуганным лицом и огромными глазами.

– Я знаю, – Женя отвел взгляд, не желая, чтобы она видела его страх. – Но я не хочу, чтобы мое участие в этом эксперименте завершилось так, как хочет этого Рябушев.

– Не томи, дружочек, чего там хочет полковник?

Парень мялся, не знал, как сказать. Ему было жутко зачитывать свой собственный смертный приговор.

Марина смотрела на воспаленные шрамы на его лице и отчего-то вспоминала вкус свежего мяса.

– Нет. Нет. Этого не может быть, – ее вдруг осенила догадка. – Никогда. Я – человек, не монстр, не тварь.

– Один из этапов эксперимента – проверить, насколько устойчивы изменения. Известно, что под воздействием голода на поверхность всплывают хорошо забытые инстинкты. Рябушев рассчитывает именно на этот эффект, – наконец тихо сказал Женя. Он смотрел на женщину не отводя глаз, и ему было бесконечно жалко ее. Странное, безумное чувство – сострадание к той, что должна была, по замыслу полковника, стать его палачом.

– Не дождется…

– Марина… – парень стиснул ее руку. – Он дождется.

Женщина вырвала руку, отшатнулась.

– Не смей так говорить. Я – человек! – крикнула она.

Парень опустился на корточки рядом с ней, сжал ее ледяные ладони в своих, теплых.

– Вы не помните, что с вами происходило. А я помню. В вас течет моя кровь. Та капельница, один из методов вашего возвращения, переливание крови. Если я должен умереть так, это лучше, чем быть расстрелянным вояками… – прошептал он.

Женя закатал рукав. На сгибе локтя красовался синеватый след.

Марина замерла, тупо уставившись на его руку.

– Не говори так никогда. История повторяется. Женя, другой Женя, из бункера в Раменках… Я изувечила его и добила… Страшно… Как же страшно… – бессвязно зашептала она.

– Даже если так, что мы изменим? Ничего. Я не хочу, чтобы вы видели, как я боюсь. Хочу умереть храбро. Вы – будущее, и умереть ради такой цели куда благороднее, чем сдохнуть как собака под дулом автомата! – с каким-то юношеским наивным порывом воскликнул парень.

– Оставь свой героизм. Он никому не нужен, и тебе в первую очередь, – устало ответила Алексеева. – Это мы еще посмотрим… Человек – царь природы, сказал когда-то один мудрец. Я никогда не верила в это, но сейчас хочу поверить. Расскажи мне, что за эксперимент затеял полковник.

* * *

Месяц назад. Ноябрь 2033



Егор Михайлович расхаживал по кабинету из угла в угол, раздраженный, сердитый. Он залпом допил чай из кружки и стукнул ею по столу.

– И куда, черт бы вас подрал, делся этот дневник?! – начальник был невероятно зол.