— Потому что над вашим родом тяготеет проклятие. Потому что вы связаны с призраками Рюстефана, хотите вы того или нет, а это означает, что любой из рода Керморван обладает также связью с потусторонним миром… Следовательно, и мой любовник должен был появиться здесь. Для него здесь самое место.
— Наш капеллан говорит, что существует истинная логика и логика женщин, — сказал Ив. — Он не учел того, что в мире действует также логика корриган.
Гвенн хмыкнула:
— Он многого не учел, ваш капеллан, как я погляжу.
— В любом случае, ты можешь остаться и познакомиться в замке со всеми. Возможно, ты и найдешь своего красивого любовника… — сказал Ив.
Внезапно он понял, что видит корриган гораздо лучше, чем в начале их разговора. Он поднял голову и заметил в окнах утренний свет. Ночь бдения над оружием закончилась. Вместо того, чтобы всю ночь молиться и просить о ниспослании ему даров высокой рыцарской добродетели, сир Ив занимался глупой болтовней с какой-то красноволосой коррриган!
— Что я наделал! — простонал сир Ив.
Он обхватил голову руками в полном отчаянии.
Корриган поцеловала его в щеку.
— У тебя осталось еще несколько минут, — шепнула она. — Ты успеешь и подумать о важных вещах, и помолиться. Ведь ты человек, а людям, как и корриганам, дано растягивать время по собственному усмотрению. Один из вашего племени тратит на это всю жизнь, а другому достаточно и нескольких мгновений.
Она встала, прошуршав платьем, и скрылась в тени за статуей Девы Марии.
* * *
Сир Ив впервые покидал замок Керморван, и сердце у него сжималось — нельзя сказать, чтобы ощущение было неприятным, но очень уж сильным.
Ему и прежде доводилось бродить по окрестностям, но никогда еще он не заходил так далеко, чтобы не вернуться домой на ночлег. Теперь же ему вместе со скучным оруженосцем Эрри предстояло проделать долгий путь — почти до самого Парижа.
Сир Вран, говорил об этом с племянником через две недели после посвящения, когда только-только отгремели праздничные пиры.
— Друг мой, — провозгласил он торжественным голосом, немного, впрочем, заплетающимся от бесконечной болтовни, выкриков, здравиц и яблочного сидра, — друг мой, посвящение в высокий рыцарский орден накладывает на вас совершенно новые обязательства…
Ив слушал радостно, потому что знал: с посвящением, которое он принял из рук дяди, он вступает в удивительную, поистине волшебную область бытия. Ибо новый рыцарь неизбежно входит в чудесное пространство, которое будет отныне разделять с королем Артуром, Тристаном и Роландом. Ив знал, что сейчас речь пойдет о подвигах: любой рыцарь, приняв шпоры, обязан тотчас доказать, что достоин носить их.
И точно: сир Вран заговорил именно об этом.
— Я вспоминаю наш разговор, племянник, — начал он, — тот, когда мы обсуждали с вами бретонского горностая и его будущую участь.
Ив нахмурился: он попытался вспомнить, когда это было и что он сам при этом высказывал.
— Я спрашивал вас, на чьей стороне ваши симпатии в спорах двух знатнейших родов Бретани за герцогство, — напомнил сир Вран, желая облегчить юноше задачу. — Помните? Вы удостоили меня чести и поделились собственными мыслями.
Ив задумался.
— Да, я говорил о горностаях, — сказал он наконец и улыбнулся так ясно и бесхитростно, что сир Вран мысленно поздравил себя: племянник оказался еще большим простаком, нежели предполагалось! — Я не отказываюсь от своих слов. Мне больше по душе Жан де Монфор и английское покровительство, нежели герцог Блуа и покровительство французского короля.
— Возможно, сейчас именно от вас зависит, осуществится ли эта мечта, — молвил сир Вран.
Юноша покачал головой, не переставая улыбаться:
— Я не вполне понимаю вас, дядя.
— Английский король высадился в Нормандии, — сказал сир Вран.
Стало тихо. Улыбка медленно сползла с губ Ива.
— Я не вполне понял, — проговорил он наконец.
— Да, именно таковы полученные мною новости, — подтвердил сир Вран. — английский король Эдуард — в Нормандии. Началось отвоевание земель, которые некогда принадлежали его предкам…
О, это была великолепная эпопея, и сир Вран не поскупился на эпитеты, описывая ее во всем многоцветье!
В начале весны 1346 года, когда сир Ив еще ни о чем подобном даже не помышлял и бродил по лесам вокруг своего родного замка, погруженный в грезы, — именно тогда король Эдуард собрал огромную армию; одних только рыцарей в ней было не менее двух тысяч!
Весь берег в Портсмуте покрылся палатками и цветными шатрами, везде горели костры, ржали лошади, гремело оружие, сновали разодетые в яркую одежду оруженосцы: готовился великий поход! Корабли стояли в гавани борт к борту, и день и ночь слышно было, как они трутся друг о друга, точно животные, запертые в тесном стойле.
Англичане чувствовали себя в безопасности. Несколько лет назад французы произвели высадку в Дувре и устроили там резню, после чего поспешно вернулись обратно: поступок отнюдь не рыцарский, подлый поступок, который нуждался в отмщении! В Портсмуте они не решились бы повторить эту дерзкую вылазку.
Но король Англии медлил с отплытием: весь май и июнь с юго-запада дули противные ветра, и флот никак не мог покинуть стоянку.
О том, что англичане собрались в поход и топчутся на месте вот уже второй месяц, во Франции, разумеется, знали. Известно об этом было даже такому захолустному бретонскому барону, как сир Ив де Керморван. Начали даже считать, что нынешним летом английское вторжение не произойдет. Слишком долго прокисает боевой дух английской армии. Рыцари — не крестьяне, и отличаются от землепашцев именно отсутствием терпения. Огонь воинственного духа горит только в том случае, если его питать дровами сражений, побед, движения вперед. Эдуард же заставлял своих вассалов медленно тлеть на берегу.
А ветра все дули и дули, препятствуя кораблям покинуть гавань…
Внезапно все переменилось. Пользуясь первым же дуновением попутного ветра, вся армада вышла в море и… попала в шторм. Пришлось спешно вернуться и молиться о ниспослании удачи. Запертые в трюмах, как моллюски в раковину, рыцари начали беситься.
Небеса смилостивились над Эдуардом лишь одиннадцатого июля. И только после того, как земля исчезла за горизонтом, командиры распечатали королевские приказы касательно места назначения. До сих пор предполагаемое место высадки держалось в тайне.
Весьма предусмотрительно со стороны Эдуарда: никто не смог бы проболтаться относительно планов короля, даже по случайности, не говоря уж о возможных соглядатаях французского короля.
А таковые имелись всегда. Слишком долго смешивалась кровь обоих королевств в жилах дворянства; так, Жан де Монфор, чьи предки владели землями неподалеку от Парижа, был почти совершенным англичанином, а ощущал себя при том бретонцем — и только бретонцем, для которого важней всего оставалась независимость его возлюбленного герцогства.
Итак, Эдуард предполагал высадиться в Нормандии, у Сен-Вааст-ла-Хог. И напрасно король Филипп собирает свои войска в окрестностях Парижа — ему не предотвратить неизбежного…
— А знаете ли, племянник, что произошло на следующий день после высадки английских войск? — спросил сир Вран, заранее торжествуя.
Сир Ив развел руками.
— Откуда мне знать? Разве что вы мне расскажете, дядя!
— Так вот, двенадцатого июля, едва ступив на землю Нормандии, Эдуард посвятил в рыцари своего сына, принца Уэльского, и несколько его товарищей. На то существовала основательная причина: принцу Уэльскому, как мне доносят верные люди, поручено командовать авангардом армии вторжения. Шестнадцать лет — обычный возраст, когда особе королевской крови поручается такое командование…
— Двенадцатое июля! — прошептал сир Ив.
Вран положил руку ему на плечо, заглянул ему в глаза.
— Вы понимаете, как это важно? Разве это может быть простым совпадением?
Сиру Иву тоже было шестнадцать лет — и он тоже получил рыцарские шпоры двенадцатого июля… Нет, таких совпадений не бывает: небеса посылают ему совершенно определенный знак!
— Вы должны отправиться к королю Эдуарду! — жарко произнес сир Вран. — Вы должны предоставить ему свой меч, свою жизнь. Вымпел замка Керморван обязан находиться в английской армии!
— Да, да, — заговорил сир Ив, блуждая глазами. Он чувствовал, как в нем вскипает лихорадка возбуждения. — Вы совершенно правы, дядя! Ах, сир Вран! — Юноша обхватил его шею руками, сильно стиснул в объятиях, не в силах сдержать восторженного порыва. — Должно быть, небеса послали вас мне! Кем бы я оставался, не будь у меня такого дяди, такого наставника? Разве я смог бы читать символы, посылаемые мне самим провидением? О, нет, я прозябал бы в неведении… и никогда не смог бы принимать участия в событиях, которые решат судьбу нашего великого герцогства!
Сир Вран погладил его по плечу и легонько отстранил от себя.
— Да, да, племянник, вы правы… а теперь — ступайте. Я отдам распоряжения о том, чтобы вас подготовили для похода. Разумеется, вы возьмете с собой Эрри.
Сир Ив чуть наморщился. Вран давно примечал, что племянник всегда немного хмурился, когда речь заходила о его оруженосце.
— В чем дело, сир Ив? Вам не по душе этот Эрри?
— По правде сказать, нет, но коль скоро его выбрали для меня вы, — я не решался открыть вам свои соображения на его счет.
— О! — Вран усмехнулся немного иронически. — У вас имеются какие-то соображения насчет оруженосца? Я всегда считал, что слуги — достаточно низкая материя для того, чтобы загромождать господский ум.
— А Эсперанс говорил, что от слуг и оруженосцев зачастую зависит жизнь господина, поэтому будет верхом глупости не обращать на них внимания, — вырвалось у сира Ива.
Как всегда, когда в разговорах всплывало имя Эсперанса, сир Вран сердито нахмурился. Раздраженным тоном он ответил племяннику:
— Удивляюсь, что вы, став рыцарем, до сих пор ссылаетесь на высказывания какого-то мужлана, который, правда, заботился о вас… но теперь его больше нет. Он вас предал! Да, да, предал, потому что по-настоящему хорошие слуги никогда не исчезают вот так, бесследно. Кто он такой? Почему вы до сих пор следуете его советам? Это — мужланские советы, и вам теперь следует позабыть о них.
Ив чуть наклонил голову и упрямо повторил:
— Да, но мне самому этот Эрри не слишком-то нравится. Я и без всякого Эсперанса нахожу, что лучше отправляться в путешествие с человеком, который близок тебе, если не душой, то, во всяком случае, складом мыслей.
— Какой еще у оруженосца может быть «склад мыслей»! С каждой минутой, сир Ив, вы изумляете меня все больше! Задача Эрри — возить ваши доспехи и оружие, помогать вам облачаться в них, заботиться о вашем пропитании и о корме для вашей лошади. Он не должен ни о чем думать, кроме как об этих вещах, и могу вас заверить, сир Ив, Эрри только о них и думает. Впрочем, — добавил сир Вран, сделав обиженное лицо, — вы можете выбрать для себя другого оруженосца, коль скоро вас не устраивает тот, которого подыскал для вас я.
— Нет, нет, дядя, я не буду больше оспаривать вашего решения! — заверил его сир Ив, едва не плача: только теперь он понял, как сильно оскорбил дядю сомнениями.
И Эрри было отдано распоряжение готовиться к дальнему походу.
* * *
Если у сира Ива и имелась причина для того, чтобы медлить с отбытием, так причина эта звалась «Гвенн»: таинственная гостья, которая появилась в день посвящения Ива в рыцарский орден, осталась в замке Керморван на неопределенное время.
На рассвете, когда дверь часовни отворили после ночного бдения будущего рыцаря, Гвенн куда-то исчезла; во всяком случае, люди, пришедшие за Ивом, не заметили корриган, а сам он был слишком взволнован, чтобы следить за тем, куда она скрылась.
Гвенн появилась лишь к середине дня, когда Ив, с золотыми шпорами, счастливый, взволнованный, пьяный от летнего воздуха, от новых впечатлений, от свершившегося над ним великого таинства, сидел во главе стола и слушал, как сир Вран рассуждает о рыцарском духе. Пышных фраз, произносимых дядей, сир Ив, впрочем, не разбирал, но воспринимал его речи всем своим естеством: торжественный тон, красивый голос, отдельные слова, прорывающиеся в сознание — «меч», «доблесть», «справедливость»…
И вот тогда Ив второй раз увидел корриган. На ней было зеленое платье, рыжие волосы она убрала под покрывало, украшенное цветами.
При появлении незнакомой гостьи сир Вран даже запнулся посреди своей речи. Гвенн между тем устроилась за столом и на миг скрылась из виду, но затем опять стала заметной, и сир Вран больше не отводил от нее взора.
Тогда-то сир Ив и подумал, что его дядя, по всей вероятности, и есть тот самый воин, которого корриган спасла от смерти, которого любила и теперь, после плачевной ссоры, разыскивает.
Иначе ведь и быть не могло! Корриган была чудесной, волшебной, и таким же был сир Вран, красивый, веселый, столь хорошо разбирающийся в вопросах рыцарственности, в политике, истории и побуждениях королей и всех знатных людей!
Словом, сир Ив почувствовал себя еще более радостным, потому что предвкушал, как у него на глазах сир Вран вновь обретет утраченную возлюбленную и будет несказанно счастлив.
Во время пиршества сир Ив нашел случай заговорить с дядей:
— Вы, конечно, обратили внимание на ту даму в зеленом платье?
— Разумеется, — кивнул сир Вран, — трудно не заметить даму в зеленом, ведь зеленый цвет обозначает готовность к любви, в то время как синий — неприступность и верность далекому возлюбленному.
— А еще синий цвет означает лицемерие, — подхватил сир Ив, — потому что некоторые дамы нарочно его надевают, показывая мужьям и возлюбленным свою непоколебимую верность и тем самым усыпляя их бдительность. С женщиной, одетой в синее, надлежит соблюдать большую осторожность, поскольку она может оказаться лгуньей; в то время как женщина, одетая в зеленое, всегда весела и искренна.
— Вижу я, племянник, что вы не напрасно проводили дни в библиотеке замка, — улыбнулся сир Вран, — жаль, правда, что все ваши познания — из книг. Что до меня, то все, что я знаю и о чем рассказываю вам при случае, взято мной из личного опыта.
Ив сжал его руку.
— Не могу и выразить, как я ценю ваши советы, дядя!
— Однако вернемся к этой даме в зеленом, — спохватился сир Вран. — Вам она, кажется, немного знакома? Кто она? Это вы ее пригласили?
— Я не приглашал ее. Она явилась сама, как привыкла делать всегда — это у нее в обычае… Разве вы еще не поняли, сир Вран? Это корриган. Ну что? Теперь вы узнали ее?
Сир Вран метнул в племянника быстрый взгляд и прочел на раскрасневшемся лице юноши больше, нежели мог в тот момент осознать: сир Ив явно ожидал, что дядя почему-либо узнает эту даму. И сир Вран решил его пока не разочаровывать и отвечать уклончиво:
— Как можно не узнать даму в зеленом! — проговорил он. — Разумеется. Вы полагаете, она могла разыскивать меня?
Если бы он прицеливался из лука нарочно — то и тогда не смог бы поразить мишень удачнее!
Сир Ив побледнел:
— Я сразу догадался об этом!
«Э, тут скрыта какая-то тайна, — подумал сир Вран, — и для того, чтобы ее разгадать, нужно всего лишь делать вид, будто она мне известна. Рано или поздно мальчик проговорится…»
— Она назвалась Гвенн, — добавил сир Ив.
Сир Вран медленно покачал головой:
— Это имя мне незнакомо.
Говоря так, он ничем не рисковал: по лицу племянника и по тону его взволнованного голоса он сразу понял: сир Ив предполагает, что «Гвенн» — не настоящее имя дамы в зеленом.
— Да, я тоже считаю, что она назвалась «Гвенн» просто так, возможно, потому, что догадалась — это мое любимое имя, — кивнул сир Ив.
«Для него подобные вещи в порядке вещей, — мелькнуло у сира Врана. — Незнакомая дама сразу догадалась, какое женское имя предпочитает юнец, и назвалась именно так… Странный мальчик. Впрочем, мне это только на руку».
— Я не в силах предположить, каким могло бы быть настоящее имя дамы, — медленно произнес сир Вран вслух, одновременно с тем испытующе глядя на племянника: вдруг тому известно, как ее зовут на самом деле.
Сир Ив кивнул:
— Такое случается, если корриган хочет, чтобы ее забыли… например, после ссоры. Впрочем, она раскаялась и теперь ищет…
— Да, — сказал сир Вран, — весьма печально.
«Что же она ищет?» — лихорадочно соображал он.
Сир Ив вздохнул и расцвел радостной улыбкой.
— Я от души надеюсь на то, что она наконец нашла! Для меня нет сейчас ничего лучше, чем видеть чужое счастье — ведь оно будет мне порукой, что и я когда-нибудь обрету свое…
И сир Вран охотно принялся ухаживать за дамой в зеленом, надеясь тем самым заморочить голову племяннику как можно лучше. Впрочем, поначалу сир Вран ни на мгновение не поверил в то, что таинственная незнакомка — настоящая корриган, из тех, что живут на берегу и на дне Озера Туманов. Это было бы чересчур. Сир Вран не доверял чудесному.
«Странная на вид, хотя довольно привлекательна, — решил сир Вран после того, как разглядел даму в зеленом получше. — Лучше сказать — притягательна, а не привлекательна, потому что есть в ней нечто, что притягивает… Да, она именно притягивает к себе, причем не благодаря внешности, а, скорее, вопреки. Интересно бы узнать, кто она такая!»
И он подсел к даме и начал с нею разговаривать.
— Позвольте узнать, прекрасная госпожа, откуда вы прибыли в Керморван?
— Ну, я еще подумаю, позволить вам или нет, — ответила Гвенн легкомысленным тоном. — Впрочем, я бы выпила еще сидра. Вам нравится сидр?
— Больше, чем вино, хотя когда я бывал при королевском дворе, мне приходилось делать вид, будто я предпочитаю вино…
— О, превосходный ответ! — расхохоталась Гвенн. Рыжая прядка выбилась из-под покрывала. — Вот вы и рассказали мне о своих пристрастиях, и упомянули мимоходом, что бываете при королевском дворе. Стало быть, кавалер вы завидный!
— Ответьте же и на мой вопрос, — настойчиво повторил сир Вран. — Откуда вы прибыли?
— Не будьте невежливым. Экая вы скотина, мой господин, — сказала корриган и засмеялась. — Я хожу по Бретани вот уже месяц с лишком и разыскиваю своего любовника.
«Сир Ив прав, — подумал Вран. — Вероятно, она ему все уши прожужжала своим пропавшим любовником… Интересно только, когда они успели поговорить».
— Сочувствую вашей утрате, моя госпожа, — сказал сир Вран.
— Всё вы врете, ничему вы не сочувствуете, — объявила корриган.
Вран налил в ее кубок еще сидра и устроился рядом поудобнее.
— Я сочувствую вам настолько, что готов предложить себя взамен потерянного, — сказал он, осторожно пытаясь обнять корриган за талию.
Сейчас он просто разведывал обстановку, но, возможно, вскоре перейдет к более решительным действиям.
Дама не стала уклоняться от объятия.
— Что ж, — вздохнула она, — ваш племянник почему-то отказался от моей ласки, хотя был мне более желанен, чем вы. Вы же, напротив, готовы подарить мне себя. С радостью принимаю этот подарок. Только ничего не требуйте взамен. Некоторые люди совершенно не в состоянии любить бескорыстно. Как только они догадываются, что их возлюбленная — корриган, так сразу принимаются выпрашивать у нее разные дары, а то и вымогают силой.
Сир Вран стиснул зубы. Гвенн приблизила к нему лицо, и он очень близко увидел ее косящие глаза, и притаившуюся вечность в глубине зрачка, и томительную переполненность жизнью, — все то, чего не встретишь во взгляде смертной женщины.
Вран отпрянул.
— Так вы и в самом деле корриган? — вырвалось у него.
Она засмеялась, цедя смех сквозь зубы.
— Вот первое искреннее слово, которое я от вас слышу! До сих пор вы лукавили и были похожи на вышивку одной дамы из Мезлоака.
Дама из Мезлоака слыла большой рукодельницей, и все гости всегда хвалили ее вышивки, и сир Вран, разумеется, знал об этом.
Он спросил у корриган:
— А что вам такое известно о вышивках этой дамы, что могло бы бросить на нее тень?
— Одно только сравнение с неискренним человеком уже способно бросить тень на что бы то ни было, — отвечала корриган. — Впрочем, расскажу вам ее секрет. Вся изнаночная сторона у нее — в узлах да петлях, и я сама запускала ногти в эти петли, так что мне ли не знать в них толк!
— Странно, — молвил сир Вран, — почему бы вам интересоваться изнаночной стороной вышивок дамы из Мезлоака?
— А почему бы и нет? — пожала плечами корриган. — Про меня говорят, будто у меня вздорный характер… Должно быть, так оно и есть; я ношу зеленое платье, и вы уже успели заметить, что волосы у меня красные, — какому же характеру быть при такой наружности?
— Мой племянник просит вас погостить у нас подольше, — сказал сир Вран.
Корриган посмотрела на него, подняв бровь, и ничего не ответила.
Сир Вран добавил:
— Кажется, он в вас влюблен, моя госпожа.
— Ну, это вряд ли, — сказала корриган, но по ее виду сир Вран понял, что услышанное было для нее лестно.
— Впрочем, если вам угодно будет проводить время со мной, я обещаю вам мою самую глубокую признательность, — заметил также сир Вран.
Корриган сказала, зевая:
— Сир Вран, — так вас, кажется, зовут? Я останусь в Керморване, потому что, как мне почудилось еще нынче утром, здесь я найду потерянное. И мне нравится ваше имя — «Вран». Оно было вам дано матушкой, хотя совершенно вам не подходит; ну так не ради вас, так ради вашего имени я желаю провести с вами ночь. Потому что не может быть, чтобы имя не оказало на человека благотворного воздействия. Для того ведь и существуют имена!
— Откуда вы знаете, что имя выбрала для меня матушка? — удивился сир Вран.
— У каждого имени собственный запах, — вздохнула корриган. — Нет двух одинаковых имен. Они всегда различаются между собой.
— Но случается ведь так, что одно и то же имя носят два совершенно разных человека! — сказал сир Вран.
Корриган посмотрела на него с легким сожалением.
— Одно и то же имя? Они могут выглядеть одинаково, если написать их, но звучат всегда по-разному… В Священной Книге, которую создатель мира продиктовал людям, в самом ее начале, есть два человека с одним и тем же именем — «Енох»; но один из них был великим грешником, а другой — таким великим праведником, что его живым забрали на небо, так что мы, корриган, никогда его даже не видели… И что же, по-вашему, сир Вран, это имя, «Енох», в обоих случаях звучало одинаково?
— Для корриган вы слишком хорошо знаете Священную Книгу людей, — сказал сир Вран.
Она отмахнулась.
— Невелика заслуга! Я знаю ее, потому что знакома со святым Гвеноле, которого на латыни зовут Генолием…
На том разговор их оборвался, но вечером корриган действительно пришла к сиру Врану и осталась у него до утра.
А сир Вран, получив время подумать над случившимся, принял одно очень важное решение. Он задумал задержать корриган в замке Керморван и заставить ее дать ему три великих дара — долголетия, процветания и тайны. По слухам, все корриганы в состоянии одарять своих любовников таким образом. Оставалось только принудить Гвенн к этому.
Немного смущало сира Врана то последнее, чем наделяют своих любовников корриганы, — тайна. Ибо смысл последнего дара корриганы всегда сохраняют в секрете и не открывают его значения — по всей видимости, они сами избирают этот третий подарок, и даже человек, завладевший любовью корриган, не может предугадать, что именно напоследок приготовила ему загадочная возлюбленная.
Однако сир Вран знал и другое: если корриган достаточно долго находится вдали от Озера Туманов, она начинает терять свою силу. Так что к тому дню, когда настанет время получить от Гвенн третий дар, она уже будет не в состоянии что-либо сделать.
* * *
Сир Ив был несказанно рад, когда наутро после пира увидел, что Гвенн не собирается уезжать. Через несколько дней пир окончательно закончился, и гости разъехались, но Гвенн даже не думала покидать Керморван. Эрри сказал молодому господину, что «красноволосая» ночует в комнатах у сира Врана.
— Если даме это угодно, пусть ночует у сира Врана, — отрезал сир Ив. Он не желал обсуждать со своим оруженосцем ни дядю, ни его возлюбленную.
Для Ива по-прежнему оставалось загадкой: был ли сир Вран тем самым воином, которого спасла корриган, или же в видении речь шла о ком-то другом? Вран и Гвенн очень хорошо подходили друг другу, они выглядели довольными и вполне счастливыми.
Снова и снова Ив вызывал в памяти то видение. Но он, к глубочайшему своему сожалению, не мог больше узнать лицо спасенного воина. Зато Анку в образе бродяги он видел все лучше и лучше. В конце концов, Ив перестал об этом думать. Следовало оборвать мысли прежде, чем образ Анку станет чересчур настойчивым и прежде, чем Ив начнет считать происходящее дурным знаком.
Так что все шло своим чередом, и так минули две недели. Гвенн почти не разговаривала с Ивом. Юноша явно перестал представлять для нее интерес. Ничего не поделаешь — корриган была капризна, и сама в этом первая же признавалась. А сейчас ее каприз заключался в том, чтобы принимать ласки от сира Врана и по целым дням либо кушать — поесть она любила! — либо кататься верхом. Лошади обожали Гвенн и возили ее, как она хотела, то галопом, то шагом, то танцующей рысью. Иногда она брала на руку охотничьих птиц, и они никогда не царапали ее запястья, хотя Гвенн не пользовалась рукавицами.
Она могла уйти далеко на мельницу и опустить руки по локоть в воду, и маленькие рыбки проплывали у нее между пальцами, щекоча чувствительную кожу. Однажды Ив собственными глазами видел, как Гвенн подобрала упавший цветок, приложила его к ветке — и он прирос к прежнему месту, как будто никогда и не срывался.
Там, где она проходила, люди начинали улыбаться, дело спорилось, и в котлах все закипало. И это служило верным знаком того, что у корриган доброе настроение.
Поэтому сиру Иву и не хотелось уезжать из замка. Гвенн погрузила Керморван в бесконечный праздник, тихий, пропитывающий собою все бытие, готовый, казалось, длиться вечно…
Но время приспело, король Англии высадился в Нормандии, и вымпел Керморвана должен находиться в войсках Эдуарда, — это было решено и будет исполнено.
Книга вторая
СУМЕРКИ
Глава первая
ПО ДОРОГЕ К СОММЕ
Когда Ив уехал, сопровождаемый всего лишь одним оруженосцем, глуповатым Эрри, сир Вран хлопнул себя по ляжке и поздравил с успехом: «Эсперанс, старый дурак, заморочил мальчишке голову — что ж, в добрый путь! Мне оставалось лишь прийти на готовое и довести до совершенства бесполезную бирюльку, называемую \"рыцарем\". Вряд ли мальчишка вернется из похода. А когда мы получим известие о его гибели, Керморван уже будет в моих руках. Здешний люд привыкнет видеть во мне господина. Остальное обеспечит мне корриган. Нужно лишь следить за тем, чтобы она не ушла, а такая задача мне, полагаю, под силу».
* * *
Ив ехал молча, лес обступал его. Иногда юноше чудилось, будто он слышит, как шумит река, но дорога погружала его все глубже в чащу, и никакой реки впереди не виделось.
Эрри тащился сзади на гнедом меринке. Конь у Ива был белый, с забавным коричневато-серым пятном на лбу. Ив любил этого коня и звал его Единорогом, потому что, как мечталось юноше, пятно это было ничем иным, как следом от рога. «Он бы вырос и был длинным и острым, как у всех прочих единорогов, — уверял юноша, — просто мой конек родился в Керморване, а не на берегах волшебного Озера Туманов, в этом вся причина».
Шум невидимой реки сделался наконец таким громким, что даже Эрри насторожился. Приблизившись к своему господину, он негромко произнес:
— А вы слыхали это?
Сир Ив, не оборачиваясь, бросил:
— Молчи, Эрри, не смей заговаривать со мной.
Эрри послушно замолчал.
Он был лет на семь старше Ива и потому он считал себя куда более опытным человеком. Если бы Эрри сказали, что жизненный опыт измеряется не кружками выпитого сидра и даже не числом быстрых, как укусы, девичьих поцелуев, он бы страшно удивился.
Ив спешился, привязал Единорога и сошел с дороги. Он ступал очень осторожно, как будто боялся что-то спугнуть. Эрри замер, верхом на гнедом: он не знал, как поступить, чтобы не навлечь на себя хозяйского гнева — то ли последовать за сиром Ивом в чащу, то ли ждать его здесь.
Ив разрешил его сомнения, окликнув:
— Эрри, иди сюда!
Эрри тотчас спрыгнул на землю и бросился на голос, спотыкаясь о какие-то невидимые в траве коряги.
— Смотри.
Ив показывал на темный провал, зиявший среди камней и густых зарослей папоротника. Там, в самой глубине, бурлила и кипела вода — она-то и шумела в лесу.
Эрри встал на колени, заглянул в темноту. Оттуда плеснуло выдохом старого погреба.
Эрри поднял голову, взглянул на задумчивое лицо Ива.
— Я не понимаю, — сказал оруженосец, — для чего мы здесь, мой господин?
— Разве ты не хотел это увидеть? — удивился сир Ив.
— Увидеть что?
— Это «темный глаз», место, где подземная река выходит на поверхность, — объяснил сир Ив. — Я слышал о нем, но никогда здесь прежде не бывал… Мой дядя прав: подобное путешествие необходимо для рыцаря.
— А для оруженосца? — пробормотал Эрри.
К счастью, сир Ив его не расслышал.
— Сюда привозили любовников королевы Дахут, когда она пресыщалась их ласками, и сбрасывали вниз, — продолжал сир Ив. — Тела уносило в море. И в конце концов убитых стало так много, что души их закричали громко, очень громко, и Бог услышал этот крик…
— Полагаю, они кричали и раньше — ну, когда их бросали в яму, — заметил Эрри.
Сир Ив покачал головой:
— Когда кричит тело, его почти никто не слышит. Но когда вопит кровь убитого, весь воздух наполняется болью. Кровь, Эрри, особенно человеческая и пролитая неправедно, — она страшно кричит, кричит…
Молча они вернулись на дорогу и снова сели на коней. Каждый думал о своем: сир Ив — о кричащей крови и о воздухе, наполненном болью, а Эрри — о том, что юный его господин — умалишенный, коль скоро рассуждает о подобных вещах.
Долгое время ничего не происходило: везде они видели толстые стволы и густые заросли кустов и папоротника; затем отдельно лежащие валуны начали как бы сближаться, срастаться боками, превращаться в сплошные скалы, и вот уже путники слышали, как шумит впереди море.
— Мы заночуем на берегу, в поселке, — сказал сир Ив. — Там есть постоялый двор.
Эрри пожал плечами, не решаясь произнести ни слова. Сир Ив частенько ставил его в тупик, и при одной только мысли о том, что придется провести рядом с молодым господином не один месяц, Эрри делалось тоскливо.
* * *
Юный странствующий рыцарь нашел себе приют в трактире. Путешественники здесь почти не встречались, а вот местные жители заглядывали туда частенько. Впрочем, нынче вечером народу собралось немного: хозяин здраво рассудил, что рыцарю следует хорошенько отдохнуть, и потому выпроводил завсегдатаев пораньше.
Первое, что сделал оруженосец, — прихватил на кухне кувшин молока и кусок хлеба, скрылся на сеновале и там, подкрепившись, заснул праведным сном. Мало того, что Эрри устал, ему вовсе не хотелось прислуживать сиру Иву за столом. Он не был такому обучен и не желал терпеть насмешки.
А Ив словно и не замечал его отсутствия. Задумавшись о своем, он сжевал кусок жесткого мяса, запил разбавленным сидром. Плавая взглядом по закопченному потолку, похвалил приготовленную для него постель, дал хозяину денег — не считая и довольно рассеянно. Наконец отправился немного побродить по берегу.
Его переполняли странные ощущения. Он грезил с открытыми глазами. Казалось, еще миг — и перед ним распахнется широкое окно в будущее, и он ясно увидит все, что приготовлено для него судьбой. Так девушка рассматривает свадебное платье, вынутое из сундука накануне венчания, и размышляет о предстоящей жизни в браке с мужчиной, доселе ей почти совершенно не знакомым. Она видит слабые швы и угадывает, где может разойтись ткань. И вот она велит принести иголку и нить и ловко накладывает новые стежки поверх старых.
Море было темным, как и берег, но все-таки водная тьма была иной, нежели земная. Море прятало в своих глубинах свет, накопленный за века пребывания под солнечными лучами. Луна скользила по поверхности вод, серебря их; а бездна таила другой свет, солнечный, тот, что светит мертвецам, когда они погружаются в пучину.
Завороженный зрелищем этих двух светов, Ив надолго застыл на берегу, а затем начал спускаться к самой воде. Бухта была узкой и длинной; Ив не сразу догадался, где в точности он находится.
В одном месте по воде расплывалось горящее желтое пятно. Иву подумалось, что это лишь игра его воображения или странное преломление лунного луча, но нет: дрожащий световой полукруг начал подниматься. Волн там почти не было; вода застыла, точно зеркало.
Он приблизился к тому месту, из которого исходило сияние. Берег нависал над водой, но недостаточно далеко, чтобы можно было заглянуть в круг света, плавающий по морю. К счастью, здесь росло старое дерево, которое тянулось тяжелыми ветками прямо к воде, и Ив не раздумывая забрался на это дерево.
Он прополз по длинной ветке и свесился вниз, рассматривая странное явление на водной глади.
Поначалу он не видел ничего, кроме расплывающейся светящейся желтизны — как если бы заглядывал в лампу, накрытую желтым стеклянным колпаком. Затем постепенно муть разошлась, и Ив увидел, что под водой находится целая толпа людей.
Это были высокие красивые люди с правильными, невыразимо печальными лицами. Никто из них не разговаривал и не смотрел на других; все взоры были устремлены куда-то вперед. Вода над ними не колебалась.
Они находились на площади, окаймленной колоннами, или, может быть, в большом соборе, только крыши у этого собора не было. Кругом ярко пылали факелы, пламя их было неподвижным и бледным, не красным, но синеватым, как и положено всякому пламени, которое горит под водой.
Впереди, там, куда были обращены все взоры, медленно ходили облаченные в белое служители, они носили драгоценные сосуды и реликварии, украшенные самоцветами и золотым и серебряным литьем, и время от времени поднимали их над головами, чтобы собравшиеся могли рассмотреть их хорошенько.
А впереди всех стоял рослый человек в простой темной одежде, подпоясанной веревкой с узлами, и лицо у него было незапоминающееся — такое, что в мыслях оно потом вставало похожим на лицо какого-то очень близкого друга, давнего и дорогого сердцу, чье имя почему-то выпало из памяти.
Он пел, и сир Ив сразу понял, что здесь служится месса, и это была покаянная месса, и служилась она веками, потому что одинокий мыс и выросшее на нем суковатое дерево нависали над теми самыми волнами, что давным-давно поглотили греховный город Ис, где правила развратная и злая королева Дахут.
Юноша замер, боясь пропустить мельчайшую деталь из увиденного. И он смотрел, не шевелясь, так что в конце концов у него затекло все тело, и руки онемели, и ноги перестали слушаться. И все же он боялся двинуться, чтобы перестать быть свидетелем происходящего под водой чуда.
Когда королева Дахут изводила своих любовников, бросая их в подводную реку, кровь убитых так громко кричала, что в конце концов Бог разрешил дьяволу принять образ красивого юноши и явиться к проклятой королеве. Она же настолько потеряла голову, что позволила своему новому любовнику озорства ради отомкнуть плотины, сдерживавшие натиск воды и охраняющие город от наводнения. И вода поднялась стеной, а затем опустилась на город, смывая все грехи его, а заодно и унося с собой грешников.
И жители города Ис непременно погибли бы — как погибла Дахут, бежавшая со своим любовником-дьяволом, — но дело-то в том, что жил там в те годы святой Гвеноле.
Грешные жители города Ис вовсе не преследовали святого Гвеноле и не подвергали его издевательствам, как можно было бы заподозрить. Ведь в сущности жители любого города являются грешниками, да и любой деревни — тоже; и среди одиноко живущих также найдется немало таких, кто по справедливости отзовется на подобное имя.
Бедные грешники города Ис ходили по праздничным дням в собор и слушали мессу святого Гвеноле, и приносили ему пироги с рыбой в знак любви и признательности; а потом возвращались к себе домой и все-таки продолжали грешить. Но святой Гвеноле без устали снова и снова прощал их. В их дурных делах он по-прежнему не видел никакой насмешки, поскольку жалел людей.
Постепенно жалость становилась самым главным чувством в жизни Гвеноле, и он подолгу плакал, когда думал, что никто его не видит.
И вот настал тот день, когда море широкой поступью вошло в город Ис и, схватив его улицы вместе с колодцами, статуями, собором и домами, потащило на глубину. Оно увлекало в бездну и горожан, не исключая самых маленьких и даже тех, кто не успел еще сделаться грешниками.
Накануне, как раз в ту ночь, когда королева Дахут развлекалась со своим новым любовником дьяволом, к святому Гвеноле пришел ангел. Ангел не счел нужным изменять облик и предстал перед Гвеноле в обличии крылатого света несказанной красоты.
Гвеноле сразу понял природу этого света: если обычный свет человек воспринимает зрением, то есть как нечто, что можно увидеть, то горний свет является как нечто, воспринимаемое сразу всеми чувствами, и обладает не только зримым обличьем, но также запахом и вкусом.
По сладости света Гвеноле узнал своего гостя и пал перед ним лицом в землю.
Ангел же сказал:
— Времени не осталось — ты должен покинуть город Ис, Гвеноле, потому что на рассвете он погибнет, и все его жители вместе с ним.
— Неужели они хуже всех прочих людей на земле? — спросил Гвеноле. Голос его звучал глухо, потому что он не поднимал лица.
— Они не хуже других населяющих землю, но все-таки судьба их решится нынче на рассвете — так было заповедано, и это свершится, — сказал Ангел. — Ты же уходи отсюда, Гвеноле. Мне было приказано увести тебя из этого города прежде, чем стена воды упадет на стены из камня и разрушит их до основания.
Тогда Гвеноле встал и отвел с лица волосы.
— Нет, — сказал он, — я останусь. Будь мне свидетелем, Ангел: я останусь и буду служить покаянную мессу, и я буду служить эту мессу до тех пор, пока Господь не простит всех моих грешников и не отпустит их из-под воды, куда они погрузились!
— Ты сделал выбор, — сказал Ангел и стал невидим.
И вот все грешники города Ис, уже как следует согрешившие и еще не успевшие хорошенько согрешить, — все они, погибая, увидели, как гибнет вместе с ними святой Гвеноле, не пожелавший их покинуть, — и все они пришли на его мессу и встали, чтобы послушать.
С тех пор минуло несколько столетий, а Гвеноле продолжает свое бесконечное служение, и будет повторять одни и те же слова до скончания времен, покуда не наступит день Страшного Суда. И тогда все грешники города Ис будут наконец прощены.
Замечтавшись об этом, Ив окончательно окоченел, пальцы его разжались — он упал прямо в воду.
Ему подумалось, что сейчас он окажется среди мертвых жителей города Ис и услышит те слова, что произносит святой Гвеноле, находясь под водой. Но — нет, ничего подобного! Желтый свет сразу погас, и Ив очутился в темноте.
Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы выплыть на берег, и потом он еще долго сидел, отплевываясь и фыркая, потому что едкая соленая вода набилась ему в нос.
* * *
Благодаря урокам Эсперанса сир Ив немного знал французское наречие «ойль», но все же не ожидал, что оно окажется для него настолько чуждым. Однако неминуемое случилось: в конце концов Ив очутился в тех краях, где говорили на языке для него почти не знакомом.
После памятного первого ночлега вне замка Керморван, когда Ив заплатил за комнату и провел ночь, даже не ложась в постель, молодой сеньор принял важное решение. Он подозвал Эрри и вручил ему кошель с деньгами.
— Я поручаю тебе договариваться с хозяевами о цене нашего ночлега и о плате за обед, — объявил ему сир Ив. — Отныне ты будешь вести с ними беседы на эту тему, я же не желаю пачкать мысли подобными вещами.
Эрри взял кошель, довольно увесистый, и посмотрел на молодого сеньора с удивлением.
— Вы доверяете мне столь важное дело, мой господин? — переспросил он. — А если я поведу себя глупо? Или нечестно?
— Если ты окажешься нечестен, я убью тебя, — просто ответил сир Ив. — Если же ты совершишь глупость, я сумею тебя простить.
— Так-то это так, — проворчал Эрри, опуская голову, — но как же вы, мой господин, сумеете отличить одно от другого?
Ив немного поразмыслил, а потом сказал:
— Я буду судить тебя снисходительно и обещаю заранее предполагать в любом неверном поступке обычную ошибку.
— Тогда ладно, — сказал Эрри.
На самом деле он крепко сомневался в том, чтобы сир Ив действительно захотел зарубить бретонца, особенно во время путешествия через чужие земли; и тем не менее имелось в юном сеньоре нечто такое, что заставляло Эрри постоянно оставаться настороже.
* * *
Сир Ив не столько сам избирал дорогу, сколько позволял дорогам вести себя — все дальше и дальше на восток, прочь от любимой Бретани, — испытывая себя самым трудным испытанием: разлукой с родиной.
Эрри как существо целиком и полностью плотское, зависящее от внешних обстоятельств и не обладающее силой духа, страшно унывал. Светлые волосы его свалялись и обвисли вдоль висков сосульками, а глаза принялись фальшиво косить, словно бы в поисках чего-то, о чем он и сам позабыл.
С хозяевами постоялых дворов Эрри договаривался с помощью жестов: в правой руке он показывал кинжал, в левой — кошелек, а лицо его демонстрировало самую неприкрытую злобу по отношению к человеку, говорящему на языке «ойль» и никаком другом; поэтому плату с бретонцев брали умеренную — зато и комнаты предоставляли им далеко не лучшие. Сир Ив этого, впрочем, не замечал.
Будучи рыцарем и, следовательно, существом более духовным, нежели материальным, он пытался уловить некий тайный звук, ноту, задающую тон всей той музыке, что была разлита по земле, по которой они сейчас путешествовали. Если правда то, что арфа обладает бессмертной душой, наподобие человеческой, то сейчас ему весьма пригодилась бы арфа. Но никаких музыкальных инструментов у Ива при себе не было, и потому он довольствовался догадками и предположениями.
Они обходили стороной большие города. В этом имелся определенный смысл: каждый город обладает собственным мнением, и судить по городам о стране — бессмысленное занятие.
А Франция была для Ива совсем чужой страной. И к тому же он ехал по этой земле для того, чтобы соединиться с английским войском, так что обольщаться не следовало: здесь его никто не полюбит. К счастью, никто не спрашивал его о цели пути.
Некоторые деревни, через которые проезжали Ив и Эрри, были сожжены и разграблены.
Когда Ив увидел подобную деревню в первый раз, он остановил своего Единорога и начал осматриваться. Мертвых тел они не увидели — погибшие либо сгорели в домах, либо были уже похоронены. Несколько домов уцелело. Тощая свинья деловито шныряла между строениями и что-то искала в развалинах.
— Это сделали англичане, — проговорил Ив.
Эрри, как ему было приказано, молчал, не заговаривая со своим господином. Ив махнул рукой, дозволяя ему отвечать:
— Что ты об этом думаешь, Эрри?
Тот пожал плечами:
— Мужичье… Я вовсе о них не думаю.
— Тогда я тебе приказываю подумать, — сказал сир Ив.
Эрри ткнул пальцем в ту сторону, куда скрылась свинья:
— Вот ее хорошо бы поймать и изжарить.
— Должно быть, жалкое животное — единственное достояние тех несчастных, что все еще живут здесь. Я не желаю обрекать на голодную смерть этих людей, — сказал сир Ив. — Твои мысли мне не нравятся. Разве сам ты — не из мужичья, Эрри?
Эрри отозвался угрюмо:
— Положим, да; так ведь я даже согласился подвергать свою жизнь риску, лишь бы только не оставаться мужланом…
— Мужланом ты родился, Эрри, мужланом и помрешь, потому что душа у тебя неблагородная, — в сердцах бросил ему Ив.
И тут из-за наполовину рухнувшего дома выбралась женщина. Она была похожа на палку в юбке и фартуке, а ее длинные измученные груди свисали едва ли не до пояса и болтались в просторной рубахе. Она потянула мосластые руки к рыцарю и что-то проговорила. И тотчас отовсюду начали вылезать чумазые длиннолицые крестьяне.
Ив сказал оруженосцу: