— Идем тогда в «Мелроуз», тут недалеко.

Мы вышли из освещенного круга и двинулись в сторону арки сквозь темноту, и темнота оказалась не такой уж безусловной ввиду освещенных окон. Мы почти совсем дошли до арки между домами, соединяющей темный двор с освещенным проспектом, когда все случилось.

Какой-то парень в толстовке, с капюшоном, надвинутым на лицо, вышел из арки, просто отделился от стены и шагнул к нам в темноту, и Валерия охнула, стала оседать на асфальт. Я на какой-то миг застыла, стояла и смотрела, лезвие ножа хищно блеснуло в свете фонаря, зардевшись темной кровью, а я какую-то длинную холодную секунду молча пялилась, не в силах избавиться от мысли, что я все это уже видела, только тогда я пришла под занавес, а сегодня застала самое начало спектакля, и следующим актом станет еще один взмах ножа.

И я побежала.

В отличие от Валерии, которая всегда носила каблуки, я предпочитаю удобную обувь — ну, разве что случай требовал туфли на каблуках, но в повседневной жизни я всегда ношу обувь на низком ходу — мягкие балетки или мокасины, босоножки и что угодно, лишь бы моя нога твердо ощущала дорогу. И в этот раз мои балетки, уже изрядно истрепавшиеся, сослужили мне добрую службу, я вылетела на проспект и нырнула в подъехавший троллейбус. Ищи-свищи меня теперь, если охота.

Кот когда-то научил меня этому безотказному способу оставаться в живых.

А Валерия осталась, конечно, — я и тогда уже знала, что удар был насмерть, и лезвие, блеснувшее в свете фонаря, окрашенное темной кровью, убедило меня, что все всерьез. И это большая удача, что я не умею впадать в ступор и кататонию, а начинаю действовать сразу, не ожидая, пока волна дерьма докатится до меня и накроет с головой.

Я выскочила из троллейбуса через пару остановок и нырнула в темный двор. Выудив из сумочки остро заточенную отвертку, которую я таскала с собой из-за малолетних недоумков, каждую ночь ковыряющих мою дверь, я метнулась в тень, в заросли сирени, мне нужно было подумать и отдышаться.

Я снова осталась без денег: карточку, которую выдала мне Валерия, светить нельзя, камера банкомата снимает круглосуточно. И транзакция, проведенная меньше чем через час после гибели Валерии, сразу поставит меня во главу списка подозреваемых: золотая кредитка Городницкого, которой я пользовалась не раз и от которой знала ПИН-код, — да иного мотива даже искать не надо, учитывая мое теперешнее положение. Тем более что когда проверят звонки Валерии, то выяснят, что она мне звонила, как и то, где и с кем она была за час до смерти. Но если я не трону кредитку, то просто буду свидетельницей, хотя мне это мало поможет. А самое главное, никто мне не поверит, что я не рассмотрела убийцу. И убийца не поверит, ведь он стоял и ждал нас там — и уж он-то меня отлично рассмотрел.

Из тьмы отлично видно то, что происходит в освещенном месте.

Какая-то тень метнулась мне навстречу, я ощутила отвратительный запах — смесь клея и немытого тела, чья-то рука попыталась ухватить меня за руку, а я вогнала отвертку прямо в центр этой тени, и болезненный вскрик стал мне ответом.

— Вот сука…

Голос подростка, переходящий в бульканье. Наверное, я пробила ему легкое, а то и что-то поинтереснее. Ага, парнишка, я сука, а мир — страшное местечко. Страшнее, чем ты можешь себе представить, потому что иногда добыча может стать охотником.

По крайней мере, я добычей становиться не собираюсь.

Гараж встретил меня запахом дезинфекта и моих духов. Никогда еще я не была так рада сюда вернуться. Закрыв двери на задвижку, я без сил опустилась на диван. Теперь придется залечь на дно очень плотно, и лучшее, что можно сделать, — больше не светиться в кругу прежних знакомых.

И тогда я вытащила из телефона сим-карту.

То, что Валерия не стала жертвой случайного убийства, мне было ясно. Это не маньяк, которому было все равно, кого убивать, — нет, тот чувак в толстовке, видимо, шел за нами достаточно долго, пока мы не остановились поностальгировать на старой карусели. И он стоял там и ждал, и он знал, что убить хочет не меня, а Валерию, что он с успехом и сделал в единственном месте, где вообще мог это сделать.

Странно, что Валерия была одна, без Кинг-Конга.

И я слишком поздно об этом подумала, сообразила, что я никогда раньше не видела Валерию в самостоятельном плавании, и вдруг! Но самое странное — то, что ее телефон молчал. Обычно Городницкий принимался ей названивать сразу, как только она куда-то выезжала, и звонил через каждые десять минут. Иногда мне казалось, что у него уже окончательно съехала крыша, но дело в том, что так оно обычно и бывает, когда старый козел женится на молодой девке, которая любит его деньги. Городницкий дураком не был и не мог не понимать, что его личность, а уж тем более он сам, как мужик уж никак не мог заинтересовать Валерию. Он купил ее и знал, что купил, и что держал ее только деньгами, тоже знал, но в какой-то момент она могла бы и сорваться с крючка.

Тем более что у нее могло быть что-то накоплено на черный день.

Возможно, он все-таки прознал о ее шашнях с Кинг-Конгом.

Впрочем, они хорошо шифровались, я и сама не сразу поняла, а ведь я гораздо наблюдательнее Городницкого. И если ему хватило ума понять это — значит, он либо увидел их, либо кто-то ему донес, когда эта парочка неосторожно терлась коленками.

И пока я думаю, что лишь Городницкий мог нанять кого-то, чтоб оформить разрыв отношений, а это значит, что сейчас лично я в большой беде. Хотя, возможно, мотив есть еще у кого-то, просто я пока его не вижу, но в любом случае ситуация так себе. И хотя вряд ли убийца сумел отследить меня с того момента, как я сбежала с места убийства, но это ничего не значит. Он отлично меня рассмотрел, а по описанию выяснить мою личность ничего не стоит, просто спросит у Городницкого.

Но если я исчезну, растворюсь среди людей, которые даже близко не стоят к тому кругу, в котором я вращалась последние десять лет, то найти меня будет сложнее.

Проблема только с документами, у меня их просто нет.

Но это, возможно, гораздо меньшая проблема, чем я думаю.

У меня так устроена голова, что, если возникает какая-то проблема, я тут же бросаюсь искать пути ее решения. И эти пути обычно ничего общего не имеют с тем, что бы сделал среднестатистический человек. Я — Другой Кальмар, и решения у меня получаются другие. И то, что я здесь… Ну, ошибаются все.

Но, возможно, все это к лучшему.

5

— Светк, тебя там Людмила искала.

Это вездесущая Валька орет, и все глаза обратились на меня. Женский коллектив, жадный до сплетен, — это бывает неприятно. И хуже всего то, что они уверены в своей разумности, в то время как это не мышление, а просто потребление. Каким-то непостижимым образом в последние годы мышление гражданам заменили потреблением — они потребляют готовую новостную жвачку, не думая о качественных характеристиках потребляемого продукта.

Хотя на примере рекламы я когда-то узнала, что можно считать нормой для семейной жизни.

Но граждане привыкли жадно глотать новости — любые, и сплетни тоже, а я вызываю у своих подруг по несчастью жгучий интерес, особенно после того, как поселилась у Вальки. И вот теперь меня разыскивает Людмила — хотя она отлично знает, где я нахожусь эти последние две недели.

Я исправно хожу на работу и фасую всякую сыпучую фигню. У меня в руке словно поселились весы, так что я все время выдаю полторы, а то и две нормы, просто не отвлекаюсь на болтовню и курение. Что за моей спиной говорят остальные, мне потом передает Валька, но дело в том, что меня не волнуют сплетни, пока они далеки от истины.

Пусть болтают, это заменяет им мышление.

— Светк, так ты пойдешь?

— А она что, просила прийти?

Неточность формулировок меня просто убивает, «искала» и «просила прийти» — это как бы совсем не одно и то же.

— Ну, да. — Валька энергично кивнула. — Так и сказала: пусть ко мне в кабинет придет. Ты иди, Светка, Людмила ждать не любит.

Бросив в ящик очередной пакет с крупой-арнауткой, я поднимаюсь, отряхивая спецовку. Если бы меня сейчас видели мои знакомые, то-то было бы злорадства и смеха! Это стало бы главной новостью, но дело в том, что никто не знает, что я здесь. Затеряться на самом деле очень просто, достаточно лишь сойти с привычной орбиты.

Причем сойти радикально.

На самом деле все люди снобы. Они общаются между собой только в пределах своих социальных групп, выше каждый из них готов идти, но ниже… В Индии этот снобизм когда-то довели до абсурда, поделив общество на касты и прописав для каждой касты отдельное законодательство, правила поведения, особенности одежды… В общем, о «все люди созданы равными» индийцы не слышали. И хотя прогрессивное человечество осудило несознательных индийцев за такую злостную дискриминацию, лично я осуждаю лишь абсурд, который всегда проистекает из любого абсолюта.

Так я о чем, собственно, толкую. Очень легко потеряться, если просто оборвать связи с социальным слоем, к которому принадлежишь. Покинуть свою социальную группу и примкнуть к той, которая ниже по статусу. Никому и в голову не придет искать вас среди тех, кого как бы и нет. Но дело в том, что я никогда не считала социальную группу, в которую впихнули меня Бурковский с матерью, своей. Конечно, я в ней ассимилировалась — это было необходимо для выживания, но я всегда знала, кто я и откуда. И когда я ту социальную группу покинула, то особой трагедии в этом не увидела, наибольшее неудобство мне доставило только отсутствие душа и чистой одежды.

Потому что любая социальная группа — это условность.

Впрочем, у меня не было тогда вообще никакой одежды, и когда я поняла, что деньги с золотой карты мне недоступны, то продала еще одно колечко и цепочку, чтобы раздобыть рюкзачок, смену белья и пару маек, а также на что-то питаться. А остальное я просто украла в разных магазинах и бутиках — благо, я отлично знала все способы краж из магазина, в свое время нагляделась, когда охранники просматривали записи с камер наблюдения. Во всех окрестных бутиках я когда-то была своим человеком — и продавцы, и охрана знали, что я надежная и аккуратная и никогда ничего не украду. Когда я стала жить в доме Бурковского, то продолжала иногда навещать старых знакомых, и хотя со временем это общение сошло на нет, знания остались.

Никогда не надо лениться учиться чему угодно — то, что знаешь или умеешь, рано или поздно пригодится, я вот заметила: если жизнь складывается так, что мы чему-то учимся, значит, так нужно, и неважно, что это за умение, для перехода на новый лэвел оно сгодится. И тут главное — помнить, что мыслительная функция должна работать всегда, иначе можно превратиться в безмозглую закуску для всякого, кому взбредет в голову тобой закусить.

Сегодня я собиралась исчезнуть.

Нынешнее мое прикрытие показалось мне вдруг ненадежным, и у меня созрел план, каким образом я достану из дома Бурковских свои документы и деньги. В мои планы не входило общение с Людмилой, я составляла план побега из Валькиной квартиры, но пока ничего удобоваримого мне в голову не приходило, только прийти домой раньше Вальки, собраться и свалить, а Вальке я по понятным причинам ничего не сказала.

Она взрослая, справится.

Оно, конечно, все было бы ничего, но если ищейки Бурковского и полиция меня не нашли, то Кинг-Конг накануне нашел. Возможно, он мыслил так же, как и я, а возможно, случайно увидел меня на улице, и его ошибкой было лишь то, что он схватил меня за руку на людной улице.

— Идем-ка потолкуем.

Я много раз видела его, но голоса никогда не слышала. И голос оказался под стать внешности — низкий, рычащий, он должен был, наверное, наводить страх. Но дело в том, что мой самый худший страх умер вместе с моей сестрой, а те, кто живет во тьме, страха не знают. Чего ж еще бояться, если уже живешь там, где большинство людей оказаться не хочет?

А потому я просто посмотрела на него, и он почти отпустил мою руку, но вовремя вспомнил, что страшный здесь именно он.

— Будешь дергаться — сломаю руку. Идем.

— Ломай. — Это смешно, граждане. На дворе светло, вокруг полно людей — руку он мне сломает, видали такое? — Я буду орать, отбиваться, упаду на землю, и в итоге приедет полиция.

Для меня не составит труда устроить безобразную сцену, мне абсолютно безразлично, что подумают обо мне окружающие.

— Но ты же не хочешь объясняться с полицией?

В этом, безусловно, есть свой резон, но Кинг-Конгу знать об этом не надо.

— С чего ты взял? — Я подняла на него взгляд — боже ж мой, что Валерия в нем нашла! — Мне скрывать нечего, чтоб ты понимал.

— Ну, то-то ты бегаешь по городу.

Я освободилась пораньше и шла в «Бункер» за шмотками, а потом собиралась на маникюр. Валька на прицепе за время нашего совместного житья надоела мне до чертиков, она все дни таскалась за мной как пришитая, до того боялась, что, как только она потеряет меня из виду, ужас снова вернется. И вот мне удалось уйти раньше ее, и я радовалась новообретенной свободе, но недолго.

Да кто же знал, что так будет?

И ведь это хорошо, если наша встреча — просто несчастная случайность, но что-то мало верится в это. А значит, он каким-то образом меня выследил, а раз выследил он, то выследит и еще кто-то.

Похоже, моя передышка закончилась.

— Мое дело, бегаю — и бегаю. Тебе-то что?

— Да ничего. — Он сверлил меня взглядом. — Но потолковать тебе со мной придется.

— Ага, вот прямо сейчас.

Я ударила его в солнечное сплетение — и это было все равно, что врезаться в стену, но замысел состоял не в этом. Удар — просто отвлекающий маневр, Кинг-Конг удивленно отстранился, насмешливо прищурившись, — и тут же получил ощутимый удар по яйцам. Вот уж что другое, так нет, но этот удар у меня отточен до мастерства уровня черного пояса, и смеяться тут может лишь тот, у кого нет яиц, а у этого парня они таки были.

Правда, что с ними теперь, я не знаю, но точно ничего хорошего.

Главное в этом ударе — нанести его неожиданно, когда оппонент ничего плохого не ждет, вот тогда достигается наилучший эффект. Парень ухнул, согнулся пополам и выблевал мне под ноги. Его дыхание остановилось, а потому я добавила ему ногой в затылок, и он рухнул на тротуар, прохожие пуще прежнего заторопились по своим делам, а я нырнула в арку и побежала через дворы.

Никогда не надо недооценивать противника, даже если он меньше вас.

В драке часто побеждает не более сильный, а тот, у кого сильнее мотивация. Вот Кинг-Конг понадеялся на грубую силу, а это была ошибка. Но дело в том, что когда этот парень обнаружит меня в следующий раз, то церемониться уже не станет, а переломает мне все, что сможет, и такая перспектива мне нравится примерно как гвоздь в пятке, но делать нечего, есть то, что есть, я выиграла сражение, но выиграю ли я войну? Хотя можно было бы воткнуть отвертку ему в шею, но не могла же я грохнуть его на глазах у изумленной публики? А только это стало бы эффективным средством от переломов.

Тем не менее проигрывать я не собираюсь просто из принципа.

И я просидела дома весь вечер, бессмысленно пялясь в телевизор и прикидывая, как Кинг-Конг меня вычислил, и скорее всего, случилось это, когда я сдуру зашла на свою страницу в Фейсбуке — ответить клиенту, попросила девчонку в офисе одолжить на минутку свой комп, а там, видимо, оказался статичный айпи, вот он и выяснил, в каком районе я обретаюсь.

И хорошо, если выяснил только он.

Блин, в наше время не нужна армия сыщиков, за нами следят наши электронные игрушки.

Но уйти сразу я не могла, мне нужны были хоть какие-то деньги, а зарплата положена в пятницу, а пятница послезавтра. И я решила остаться, чтобы получить деньги, а теперь вот не пожалеть бы мне об этом.

— Ты от кого-то прячешься.

Валька любит поговорить, а вот мне не до разговоров. И когда я вбежала в квартиру, она встретила меня этими словами. Долго думала над ними, ага.

— С чего ты взяла?

— Ты никуда не выходишь, ни с кем не говоришь по телефону, не выходишь в Интернет. — Валька вздохнула. — Если тебе нужна помощь, я помогу.

— В данном случае ты ничем не поможешь.

— Не хочешь поделиться?

— Нет. Но если хочешь мне помочь, сходи в круглосуточный ларек — только не в тот, что рядом с домом, а тот, что на Сталеваров, и купи мне одноразовый телефон и сим-карту, я хочу позвонить. Только сама не покупай, дай денег какому-нибудь алкашу или бомжу.

Нет смысла скрывать очевидное — Валька поняла, что я в бегах, что ж, из этого тоже можно извлечь пользу. Из всего можно ее извлечь. Ну, почти из всего.

— Ладно, сейчас схожу. — Валька снова вздохнула и поднялась с дивана, колыхнувшись боками. — Светк… Ты сделала что-то плохое? Ты не подумай, даже если сделала, для меня это ничего не меняет, но я просто хочу знать. Ты что-то сделала такое, что приходится прятаться? Ты только скажи, и я во всем помогу тебе, вот чем только смогу.

— Нет. — Хотя бы в этом я могу сказать ей правду, и это радует, не люблю лгать. — Ничего плохого я не сделала, но сделал кто-то другой, и он думает, что я свидетель, а я ничего не видела на самом деле, просто мне никто не поверит.

— Понятно. А кто — он?

— Я не знаю. Я его не рассмотрела даже, но видела, что он сделал. И вся помощь, которая мне сейчас нужна, — крыша над головой и одноразовый телефон с незасвеченной сим-картой.

— Я сейчас принесу, Светк, ты подожди только, я мигом обернусь. Заодно ягод куплю около перехода, киселя наварим. Самое то — киселька на ночь похлебать…

Ничего ей, конечно, не понятно, да только впутывать Вальку в неприятности, отягощая ненужными знаниями, тоже несправедливо. Достаточно того, что она притащит мне чистый телефон и я наконец смогу позвонить Оксанке.

Валька обернулась быстро, притащив пакет ранней клубники и коробку с телефоном.

— Ты как, отсюда будешь звонить, мне уйти?

— Нет, не отсюда.

Выяснить местоположение трубы можно запросто, но одноразовый телефон я просто выброшу, тут главное — добраться невредимой до того места, откуда я стану звонить, и вернуться обратно. Потому что за меня, похоже, принялись всерьез, и, возможно, разъяренный Кинг-Конг с горячим омлетом в штанах — наименьшая из моих проблем.

— Так ты недолго? Я киселя наварю пока.

Схватив трубу, я выскочила из квартиры. Терпеть не могу, когда меня жалеют, а Валька, похоже, собирается меня пожалеть.

Это она-то!

Знаете, я обожаю цветущую катальпу. Эти цветы не пахнут так прекрасно, как цветы клена или абрикоса, они не выглядят тончайшим кружевом, как цветущая вишня, но сама катальпа, с ее невероятно зелеными широкими листьями, плотными и идеальными, с ее округлой ступенчатой кроной — и эти огромные соцветия розоватого, желтоватого и белого с бордовыми прожилками цвета… Это красиво, необычно и элегантно. И когда я смотрю на цветущую катальпу, то чувствую присутствие Бога в том смысле, который вкладывают в него граждане, поклоняющиеся Творцу всего сущего.

Хотя, возможно, это лишь моя собственная реальность.

Но сейчас темно, и я бегу мимо цветущих деревьев, лихорадочно соображая, откуда я могу поговорить и потом сбежать настолько быстро, насколько это будет возможно. Нужно несколько путей отхода, если предположить, что меня ищут очень плотно.

Вот здание крытого рынка, который сейчас закрыт, а за ним трамвайное полотно и дальше какие-то гаражи.

Идеально.

Я взбираюсь на дерево, растущее у стены гаража, и сажусь на теплую крышу, пахнущую смолой. Тут этих гаражей гектар, я по крышам сбегу в любую точку, прыгну вниз — и давай, ищи-свищи меня в душной июньской темноте.

— Ксюнька, это я.

Мне нужен ее совет. Мне нужно ее услышать. Мне нужен кто-то, кто… Ну, кто-то близкий, а кроме Оксанки, никого нет. Я не мастерица заводить друзей.

— Вопрос только один: ты в беде?

— И да, и нет.

— Ясно.

За что я люблю Оксанку особо — так это за то, что ей ничего не надо объяснять. Каким-то образом она все понимает как надо, она ощущает меня, и мысль о том, что я могла навлечь на нее большую беду, просто явившись в ее маленькую квартирку, наполняет меня ужасом.

Я уже потеряла Маринку, больше я никого не потеряю.

Когда-то я сама себе поклялась, что больше никогда не привяжусь к кому-то настолько, чтоб его уход вверг меня на самое дно тьмы, и так оно и было, пока не появилась Оксанка с ее смешными колокольчиками на запястьях.

— Помолчи.

Да я и так молчу. Просто ощущение, что вот она, Оксанка, совсем рядом, наполняет меня радостью. Я старалась даже не вспоминать о ней, до того мне было хреново, не думать о том, что могу попросить помощи у нее, потому что не могла, а соблазн иногда был размером с Юпитер.

Но сейчас мне нужно поговорить с ней.

Об Оксанке не знает ни Бурковский, ни Янек, и уж точно не знает мать. Я никогда не приводила ее в их дом — мне нужно было мое собственное пространство, да и не хотела я, чтобы это семейство поджимало губы при виде Оксанкиных нарядов и самодельной сумки.

Они бы ничего не поняли.

И никто из того круга, где я обтяпывала свои дела, не знаком с Оксанкой. Но дело в том, что иногда я с ней созванивалась, и перешерстить мои звонки, чтобы выяснить круг общения, — проще простого, я же не знала, что стрясется такое и мне придется прятаться, звонила ей со своего обычного номера, который у меня уже десять лет.

Я не люблю перемены.

— Башня. — Оксанкин голос звучит озабоченно. — В перевернутом положении, но все равно расклад так себе. Во что же ты вляпалась?.. Смерть не как перемены, хотя и как перемены — тоже, но и как Смерть… Как начало чего-то. О господи!

Конечно, она знала обо всех моих знакомых. Я рассказывала ей и об Алексе, и о Валерии, и, конечно же, она знает, что Валерия убита и что полиция ищет свидетельницу.

— Я ничего не видела.

— Да кто же поверит?.. Погоди, вот еще смерть, и старая смерть как Врата… Ничего не понимаю. — Оксанка вздохнула. — В общем, это самый странный расклад из всех, но по итогу ты победишь. Совет: просто будь собой.

Быть собой — это как? Где она — я? Кто я? Столько масок у меня в запасе, что я и не знаю уже, где мое настоящее лицо. Значит, это мое задание в этой игре? Что ж, если это так, то сдается мне, картина будет неприглядная.

— Ты вернешься. — Голос у Оксанки расстроенный. — Но ты должна быть очень осторожна. И тот, кто тебе враг, — на самом деле не враг.

— Это как?

— Возможно, что там, где ты всегда ставила минус, нужно ставить плюс.

— Ладно, разберусь. Ксюнь, я больше не буду звонить, появлюсь, когда все утрясется.

— Лучше бы ты к нам пришла.

— Ты сама знаешь, что это ни фига не лучше.

Я разбираю телефон и разбрасываю его части в стороны, предварительно вытерев. Сим-карта тоже отправляется куда-то во тьму. Давайте, ребята, поищите меня теперь. Я даже слезу с этих крыш не там, где залезала, я этот район отлично знаю, и вряд ли кто-то знает его лучше, чем я, — из тех, кто явится, чтобы добыть мой скальп, а кто-то непременно явится.

Но я исхожу из того, что я не одна такая умная, где-то еще есть Другие Кальмары, это уж точно.

Перебежав на противоположный конец ряда крыш, я слезаю по дереву в пространство между гаражами, где расположены ворота, и взбираюсь на следующий ряд крыш. Главное, чтоб меня не выдали собаки, а они здесь точно есть.

Но все тихо.

Смерть как начало. Забавно.

6

У Людмилы нет кабинета, у нее просто есть стол на складе с мукой. Мешки муки громоздятся под самый потолок, уложенные на деревянные паллеты, пол чисто выметен, но мучная пыль все равно повсюду — на подоконнике, на столе, поверх бумаг… Но боже мой, как прекрасно пахнет на этом складе! Запах муки можно ощутить только там, где она хранится, — это запах лета, горячего поля, теплого ветра и счастья.

— Вызывали?

Людмила смерила меня взглядом и вздохнула.

— Садись.

Я скромно присела на краешек стула. Что нужно от меня Людмиле, я без понятия — хотя, возможно, она просто лесбиянка, и тогда плохи ваши дела, товарищ призывник.

— Тут такое дело…

Людмила явно не в своей тарелке, и я окончательно перестаю понимать происходящее.

— Валентина рассказала мне, как ты помогла ей.

У Вальки язык как у собаки хвост, ей-богу.

— Она преувеличивает.

— Я так не думаю. — Людмила цепко смотрит на меня. — Послушай, я понимаю: ты не рада тому, что информация всплыла. Но ты должна меня понять: я наводила о тебе справки. Документов у тебя нет, бледная ксерокопия паспорта, которую ты предоставила, меня не впечатлила, хотя я просила кадровичку закрыть глаза на это, но сама я была вынуждена навести о тебе справки — у нас тут товар, наличка, транспорт, документы, а поскольку никто, кроме Валентины, тебя не знает, то я спросила у нее. Надо сказать, защищала она тебя, как медведица любимого медвежонка, и тут я ее целиком и полностью понимаю, я была в курсе ее проблемы. Я должна была спросить, мало ли, вдруг ты наводчица, например. Или работаешь на налоговую полицию, вынюхиваешь для них.

— Но я не…

— Я поняла уже, что ты «не». — Людмила усмехнулась. — Ты в какой-то беде, но ты не воровка и не агент наших силовых структур. Но еще я знаю, что ты избавила Валентину от ее жуткой проблемы.

— У нее просто был стресс, вот и…

— Я сама знаю, что это было. — Людмила нахмурилась. — Есть вещи, которые не объяснить вот так, простыми словами. И наука их не объясняет — даже и сложными словами тоже. Было время, когда Валька на складе ночевала, до того боялась домой идти, и то, что она видела призрака, для меня лично очевидно. А ты его изгнала, и…

— Это просто внушение, вы не понимаете…

— Я понимаю одно: у человека была огромная проблема, которую никто не мог решить и которая едва не довела ее до психушки. И в одночасье проблема была решена, раз и навсегда. И у меня есть к тебе предложение.

— Какое?

— Я помогу тебе с документами, тебе восстановят паспорт и все остальное, причем если пожелаешь — то на любую фамилию, весь пакет. А ты поможешь одному очень близкому моему человеку. У него похожая проблема, и если у тебя получилось с Валентиной, то получится и с ним.

— Да вообще не факт, с Валькой это случайно вышло.

Я должна ей объяснить, потому что иначе можно наломать дров. Я должна рассказать ей, что с толстухой это было спонтанное решение, практически аутотренинг, и то, что он сработал, для меня самой оказалось чем-то из разряда чудес.

— И тем не менее сработало. — Людмила покачала головой. — Люди иногда живут и не знают о своих способностях, пока не проявятся в какой-то невероятной ситуации. Попробовать стоит. Слушай, давай так: я помогу тебе с документами в любом случае, неважно, получится у тебя или нет, идет?

— То есть даже если у меня ничего не выйдет…

— Я все равно помогу тебе. — Людмила кивнула. — Тебе нужны какие-то инструменты? Ну, что-то специфическое?

Нам с Валькой хватило ложки и кастрюли из нержавейки, но я знаю, что у Оксанки есть поющие чаши и разные гонги, колокольчики и прочее.

— Мне бы тибетскую чашу и…

— Едем в магазин, я знаю такой, купим все, что нужно. — Людмила поднялась и сняла покрытый белой пылью пиджак спецовки, под ним оказалась майка с черепом и готическими буквами, увитыми розами. — Сними спецовку, и пошли в машину, нечего тянуть. Смену тебе засчитают как обычно.

У меня ощущение, что я попала в какой-то смешной нелепый фильм — знаете, из этих, где некто покупает старую вещь, оказавшуюся зараженной каким-то демоном, и демон начинает втравливать нового хозяина в разные страшные ситуации, пока вовсе не убивает и его, и еще кучу народу в придачу.

— Для изгнания сущностей нужна серебряная чаша. — Тощая сморщенная продавщица внимательно смотрит на меня. — И сухую полынь возьмите, и жаровню. Браслеты на ноги и на руки с колокольчиками, и ритуальное облачение из натуральной ткани, по подолу и рукавам руническая вышивка-оберег, и…

— Вы реально путаете, руны — это из скандинавских штучек, а мантры — индуизм.

— Все это — части одного древнего знания, раздробленного, распыленного среди людей и культур, потому что люди не способны постигнуть Знание в целом. — Продавщица вздохнула, с сомнением глядя на нас с Людмилой. — Я охотно соберу вам все необходимое, но дело в том, что стоимость…

— Много текста. — Людмила выудила из кармана золотую кредитку, точно такую же, как выдала мне покойная Валерия. — Хватит болтать попусту, давай, собирай нам все нужное, и мы пойдем, время — деньги.

— Конечно!

У продавщицы словно крылья выросли, она засновала между полками, бормоча под нос что-то невразумительное.

— Жнецы иногда пропускают мимо блуждающие души, а они потом людей баламутят, и главное — управы на них никакой, но теперь-то есть управа, и пусть Хель меня заберет, если я не помогу собрать все нужное, такого товара, как у нас, нигде нет… Где же она?.. Ага, вот, всего одна и была, я уж думала, что зря заказала, нет на нее покупателя, но ведь заказала, словно знала, что понадобится… И браслеты еще. Такой красотке нужны красивые браслеты… Лодыжки тонкие, вот эти в самый раз будут, и…

Людмила с опаской смотрит на продавщицу, а я думаю, что ввязываюсь в авантюру, но правда в том, что выхода у меня нет. Документы из дома Бурковского я забрать не могу, так что остается их только заново получить, во что бы то ни стало, а как это сделать, не обращаясь к прежним знакомым, я не знаю. Я ведь больше не падчерица Бурковского, а просто фасовщица круп, живущая на чужом диване.

У меня по чистой случайности в собственности оказался отличный гараж на две машины, да только пользы мне с него, если без своих документов я не могу обратить его в деньги?

А потому я должна буду сегодня снова повалять дурака, чтобы документы у меня появились.

— Готово.

Пакет оказался увесистым, но Людмила, отпихнув меня, подхватила его, пряча в карман золотую карточку.

— Весь этот хлам тоже будет твой — после всего, независимо от результатов. — Людмила подтолкнула меня к выходу. — Едем, что ли.

Да мне-то что, хоть и едем. Машина у нее такая же тяжеловесная и неэлегантная, как и она сама, и мне любопытно, зачем она довела себя до такого состояния. Ведь реально я достаточно долго решала, мужчина она или женщина, пока кто-то не позвал ее по имени. Ну, не родилась же она мужеподобной квадратной бабой с оплывшим грубым лицом!

Машина исправно везет нас по городу, вот только едем мы совершенно в другую сторону, если нужной стороной считать склады.

— Идем, купим тебе шмоток, потому что придется заночевать там. — Машина останавливается у входа в магазин. — Давай выбирай, да только живо.

Сама Людмила заинтересовалась отделом с рыбацкими принадлежностями. Ну, это как раз неудивительно, я бы удивилась, если бы ей вдруг захотелось поглазеть на белье или сумочки.

А мне вот хочется.

Я выбираю себе платье, белье, туфли, и сумочку, и пижаму с халатом, и кое-что из косметики, и — была не была! — новые джинсы, шелковую тунику для дома, и такую же пижаму, босоножки и мокасины, и отличную джинсовую куртку, потому что вечерами еще бывает прохладно. Я соскучилась по новым вещам, пахнущим именно магазином. Нет, я ничего плохого не хочу сказать о «Бункере», там я провела много счастливых часов, находя среди куч шмоток брендовые вещи, совершенно новые, но пахли они по-другому.

Я ожидала, что Людмила примется голосить насчет количества вещей и размера счета, но она не моргнув глазом просто оплатила покупки, карточка весело заблестела на солнце, а Людмила даже не взглянула на итоговую сумму и чек брать не стала. Пакеты с вещами она и на этот раз мне не доверила, а молча потопала к машине. Либо карточка ее и она богата — тогда она зачем-то маскируется на складе, либо карточка не ее, но ей дано указание не перегреваться из-за суммы, стоящей в чеке.

Я голосую за второй вариант.

Есть и третий, и о нем я думать не хочу.

Возможно, все это ловушка, и я еду аккурат в самый центр неприятностей, но тогда не было смысла покупать мне все эти штуки… Нет, не хочу об этом думать! Иногда импровизация — наше все, особенно когда для окончательных выводов мало вводной информации.

Я вообще редко тороплюсь с выводами в неоднозначных ситуациях.

Машина бежит по шоссе, и я думаю, мы едем за город. Судя по карточке, либо в Научный Городок, либо в Озерное. Оба места населяют какие-то несметные богатеи. У Бурковского там недвижимости нет, но не потому, что он нищеброд, а просто он не любитель загородных домов. Но Бурковский и вообще странный тип, а у большинства тех, кого я знала в той жизни, были дома как раз в этих двух точках, что было предметом особой гордости.

Мы проехали Научный Городок, но свернули на дорогу, ведущую в сторону от шоссе. Я иногда видела эту дорогу, но не удосужилась узнать, куда же она ведет. В километре от своего начала дорога оказалась перегорожена шлагбаумом, и стерегут его вполне себе профессиональные охранники. Никакого знака нет, и со стороны шоссе дорога не выглядит интересной, шлагбаум-то не виден. Зато теперь я вижу, что дорога очень хорошая, и вдали виднеется небольшое озеро, на берегу которого стоит беседка со ступеньками, а дальше виднеется большой дом с колоннами.

Никогда бы не подумала, что здесь есть такое.

Дом у озера, оказывается, не один, их тут целая улица, просто остальные не видны за холмами. Картинка живописная, как Шир во «Властелине колец», а лес вдоль дороги очень ухоженный.

— Что это за место?

— Посольские дачи. — Людмила покачала головой. — Охраняемый поселок, в сороковых годах здесь строили дома для отдыха иностранных специалистов. Земля была выделена посольствам.

— Не далеко ли посольским сотрудникам сюда мотаться? Близкий свет — от столицы сюда.

— А чего им далеко? — Людмила пожала плечами. — Не пешком ведь, а на хорошей машине три часа, и на месте. Тут тихо, озеро хорошее, глубокое, рыбалка отличная и места красивые. Построено это было сразу после войны, когда требовалось восстановление промышленности и нужны были специалисты, приходилось привлекать иностранцев. Потом, правда, дома использовались как дачи всеми сотрудниками посольств, отсюда и название, но сейчас большинство этих домов проданы частным лицам, в собственности посольств только два участка, там своя прислуга и своя охрана, причем постоянная. Некоторые дома стояли законсервированными, и только спустя долгое время их продали.

У самого въезда в поселок вторая линия обороны — еще один шлагбаум, возле которого нас тоже встретили суровые охранники, но, увидев Людмилу, молча открыли проезд.

— Считай, уже приехали. — Людмила свернула с основной дороги направо и поехала по аллее. — Тут очень красивое место, сама увидишь.

Машина притормозила у каменного забора с пафосными коваными воротами — кто бы ни построил это варварское великолепие, он явно хотел воссоздать некое подобие классического Баскервиль-холла, но дело в том, что за пределами Англии это невозможно, да и нелепо.

Климат и ментальность диктуют архитектуре, а не наоборот.

— Приехали. — Людмила подхватила пакеты с вещами и кивнула в сторону дома. — Ступай.

Дом и правда оказался красивым. Я отчего-то сразу была предубеждена и против дома, и против хозяина — ужасно не люблю, когда меня нагибают, а в данном случае меня именно нагнули, и хотя посулили разные плюшки, это не меняет дела, но дом все равно красивый, я за справедливость. Может быть, хозяин и сукин сын, дом тут ни при чем.

Дом выглядит старым, но не ветхим.

Что-то меня тревожит во всей ситуации — и неожиданная доброта Людмилы, посулившей мне документы в любом случае, и все эти дорогие шмотки, инструменты, серебряная, блин, чаша… Что-то здесь не так. Слишком гладко, слишком все хорошо и просто, чтобы оказаться правдой. Ну, ладно, ребята, кто не спрятался — я не виновата. Мой папаша был чокнутый убийца-социопат, и если вы решили, что я лучше его, то я на вас улыбаюсь, ей-богу.

Я просто не пью, и оснастка корпуса у меня другая, естественно, да только в этом и вся разница.

Дом каменный, с двускатной крышей и колоннами, высокие окна, забранные фигурными решетками, увиты плющом, как и весь фасад.

— Решетки поставили, когда консервировали дом, новый хозяин их снять не успел. — Людмила открыла дверь своим ключом и кивнула мне. — Входи.

Я шагнула за ней в гулкую тишину, звякнула связка ключей, которую Людмила бросила на стол, расположенный посредине холла. Но все равно ясно, что дом совершенно пуст.

— Никого нет…

Холл, из которого наверх ведет широкая лестница, раздваивающаяся в районе второго этажа налево и направо, пуст — а ведь должен быть, например, дворецкий. В таком доме без дворецкого никак — слишком уж все торжественно и напоказ. Бурковский в этом вопросе более демократичный, прислуга у него в доме есть, конечно, но это не выглядит нарочито, а тут все как на картинке в журнале о богатеях: круглый стол посреди холла, на столе ваза с красивенным букетом, состоящим из лилий, круглый ковер и блестящий пол, лепнина под потолком и прочие пафосные штуки, кричащие об успехе и деньгах.

И никакого, даже самого завалящего дворецкого.

Вообще никого.

Людмила кивает мне в сторону ступенек, и я плетусь за ней. Если они думали ошеломить меня красотой обстановки, то должна сообщить, граждане, что я не ошеломлена. Видала я и дома побольше, и обстановку покруче, так что впадать в экстаз и таращиться в сакральном восторге я не стану.

Чтобы меня впечатлить, нужно что-то гораздо более экзотическое, чем старый дом.

Тем более что дом пуст и похож на декорацию из фильма ужасов — ну, знаете, когда кто-то покупает дом, даже совсем не мрачный, а вполне хороший, но по смешной цене, и радуется своей удаче. А потом ночью — хрясь! — и в подвале зомби, или вампиры, или просто призраки из-за спрятанных в стенах трупов, и вообще в этом доме когда-то произошло убийство, или размещалось похоронное бюро, или пропали бесследно сироты, а потом вдруг появляется призрак кошмарной девочки в старомодном окровавленном платье и мишку за лапу держит, для пущего когнитивного диссонанса… Этот дом похож на такой, и если тут под половицами труп или в подвале зарыты несчастные сиротки, я вообще ни разу не удивлюсь. Посольство тут было или что, старые дома много чего помнят. Убийство может произойти когда и где угодно, даже в посольском особняке.

— Вот твоя комната. — Людмила открывает тяжелую дверь. — Здесь ты можешь остаться, еда и напитки внизу на кухне.

— А хозяева?

— Хозяева здесь не живут. — Людмила покачала головой. — Вот в этом-то все и дело.

Комната полукруглая, ситцевые обои, белая мебель, кровать с пологом, и разрази меня гром, если все предметы здесь не настоящий антиквариат, привезенный издалека.

— Дом был построен по чертежам аналогичного дома в Лос-Анджелесе. — Людмила укладывает пакеты в кресло. — Построен в сорок шестом году прошлого века, земля была выделена для американского посольства. Когда дом перестали использовать, охрана оставалась, но сам дом был законсервирован вместе со всем содержимым вплоть до прошлого года. Составлена опись содержимого, дом заперли, а в прошлом году продали с торгов.

— Прямо так, со всей начинкой?

— Конечно. — Людмила хмыкнула. — Существует некая мода — покупка дома как есть. То есть покупателю дают план участка, фотографию фасада и опись содержимого, хочешь — покупай.

— Не глядя?

— В этом и смысл. Когда дом был куплен, стало ясно, что жить в нем пока нельзя… по определенным причинам.

Лично мне было бы противно и стремно жить в чужом доме, спать на кровати, на которой до этого сто пудов спали покойники, ходить по коридорам, по которым прошли сотни чужих ног, и все они давно истлели и обратились в прах. Зачем люди делают подобное, я представить не могу, но, судя по всему, новые хозяева дома не знали, на что подписываются.

— Этот особняк был построен когда-то как копия особняка Линды Ньюпорт, голливудской актрисы тридцатых-сороковых годов. Не слишком знаменитой как актриса, но очень знаменитой в другом смысле — среди ее любовников были самые знаменитые и богатые мужчины того времени. Она иногда жила здесь, когда приезжала в нашу страну якобы для концертной деятельности или съемок, но ни в каких съемках не участвовала, а все концерты были прямо тут, и заключались они в вечеринках и приемах, которые Линда устраивала каждый день, ну и, наверное, крутила романы — точно известно, что ее любовником был тогдашний глава службы безопасности при посольстве Соединенных Штатов. Я в Интернете много чего о ней прочитала, когда увидела этот дом. Линду также подозревали в шпионаже, но тогда всех иностранцев подозревали. Впрочем, я считаю, что подозрения относительно Линды были не беспочвенны: известно, что у нее было здесь несколько очень высокопоставленных поклонников, в том числе и среди высших чиновников, а также и среди высокопоставленных посольских сотрудников других стран. Они покупали ей недвижимость и драгоценности, меха и роли в европейских фильмах, но актриса она была весьма посредственная, играла маленькие роли, чего не скажешь об остальном. На мелочи эта дама явно не разменивалась. Умерла она в пятьдесят четвертом году прошлого столетия, в возрасте тридцати четырех лет, вот в этом самом доме. Ходили слухи, что ее отравили, но тогда в США о ней мало знали, а у нас ее вообще никто не знал, и смерть актрисы никто не расследовал, потому что случилась она фактически на территории другого государства — любое здание, принадлежащее посольству, считается территорией той страны, чье посольство. Ну а что они там расследовали, я не знаю, тем более что дом юридически ей не принадлежал, а ее заокеанская недвижимость, я думаю, отошла государству. Именно после смерти Линды дом был законсервирован и более не использовался, хотя я подозреваю, что дом пытались использовать, но не смогли. Так он и стоял все эти годы, но в свете последних событий было принято решение выставить на торги, никому не нужен мертвый актив. Так что полтора месяца назад дом был куплен как есть, со всеми потрохами, ничего с тех пор не трогали, просто уборку сделали и модернизировали водопровод, ванные комнаты и кухню.

— Мило.

Могла бы просто сказать, что дом принадлежал богатой шлюхе. И раз ей дарили дома и бриллианты, между ног у нее, ей-богу, было что-то выдающееся.

— Это все, что ты можешь сказать? — Людмила хмыкнула. — Негусто… Что ж, может, оно и к лучшему, что ты не слишком эмоциональна. Как бы там ни было, спустя почти сто лет особняк приобрел один мой хороший друг, но дело в том, что жить здесь нельзя.

У этого друга, должно быть, полно наличных, если он вслепую купил такой дом и не почесался.

— А почему просто не выбросить весь хлам, принадлежащий прежней хозяйке?

— Вся мебель, ковры, занавески, посуда — да что там, все вещи в шкафах и комодах — все было куплено вместе с домом. — Людмила вздохнула. — Это представляло интерес для человека, которому дом предназначался в подарок. Но когда в доме решили немного пожить, то внезапно оказалось, что это невозможно. Что-то здесь есть, понимаешь? Что-то такое… Короче, никто так и не смог находиться здесь достаточно долгое время, чтобы… Ну, чтобы что-то предпринять. А теперь обстоятельства изменились полностью, но все равно нужно выяснить, что здесь происходит. А здесь… неспокойно.

— Не понимаю, что значит — неспокойно.

— Побудешь здесь — поймешь. — Людмила нервно оглянулась. — Я надеюсь, у тебя получится разобраться. Возможно, вся здешняя кутерьма — просто чья-то глупая шутка.

Как же, шутка. Думаю, толстосум, купивший дом, нанял дивизию спецов, чтоб выяснить, кто же над ним шутит, да только никого они не нашли.

Вы спросите, верю ли я в призраков, и я скажу вам: что-то в этом есть.

— Зачем все это могло кому-то понадобиться — ну, шутить над вами? И в чем заключается беспокойство и кутерьма? Если в доме нельзя жить, почему бы его просто не продать? Он ведь стоит кучу денег, даже в том виде, что сейчас.

— Дом, скорее всего, действительно в ближайшее время будет продан, обстоятельства изменились, но мой друг — честный человек, и он при продаже не сможет умолчать о том, что в доме… происходят некоторые необъяснимые вещи. На карту поставлена его репутация, понимаешь? И если ты сможешь…

— Да я ничего не смыслю в этом, вам надо нанять специалиста. Ведь есть же специалисты? Все эти битвы экстрасенсов, например… Почему я?

— У богатых свои причуды, и мой друг предпочитает нанять тебя. Учитывая, что телешоу — это просто телешоу, постановка для планктона. — Людмила взглянула на настенные часы. — Как я уже говорила, тут успели произвести кое-какие переделки — водопровод заменили полностью, как и систему отопления, на кухне поставили технику, в нескольких ванных установили стиральные машины. Также полностью поменяли проводку во всем доме, очень осторожно, конечно, чтобы сохранить колорит и аутентичные материалы, а потом… В общем, сама все увидишь. Твоя задача заключается в том, чтобы проверить, что с домом не в порядке. Ты можешь открывать все сундуки, шкафы и комоды, брать любые вещи, но главное — проблема в том, что в этом доме есть… Ну, что-то есть. Не могу объяснить. Это нужно видеть, чтобы описать, дело в том, что каждый видит что-то свое.

— Вы что, собираетесь меня здесь оставить?!

— Идея была именно такая. — Людмила усмехнулась. — Послушай меня, девочка. Просто сделай то, что сделала в квартире у Валентины, получится — отлично, не получится — ну, значит, так тому и быть.

— Тогда мне нужен план дома.

— К сожалению, его нет. — Людмила развела руками. — Не сохранился, и мой друг только собирался его заказать, но не успел. Да зачем тебе план? Ты сама все рассмотришь. Надеюсь, у тебя получится сделать то, что хочет мой друг.

— Да что здесь такое происходит?

— Ты это либо увидишь, либо нет. — Людмила снова взглянула на часы и заторопилась. — Я не хочу, чтобы ты была предвзятой, так что сама поймешь… Или нет. В общем, попробуй, и если выйдет — благодарность хозяина дома будет весьма существенной, и это помимо восстановленных документов.

Мне больше нечего сказать. Да и стоит ли что-то говорить? Говорят, кальмары весьма любопытны — тут у нас есть нечто общее, я тоже любопытна. Но дело в том, что я, в отличие от кальмаров, осторожна, да и сама затея кажется мне весьма сомнительной.

Зачем я им понадобилась, если до этого они меня знать не знали?

На лестнице затихли шаги Людмилы, хлопнула входная дверь.

Я взяла пакет с одеждой, срезала бирки со всех вещей и отправилась искать ванную. Людмила сказала, что установлены стиральные машины, а я все новые вещи обязательно стираю, надеть что-то, предварительно не постирав, для меня немыслимо. Это пошло еще с тех времен, как я ошивалась в подсобках магазинов — видела, как хранятся вещи, сколько раз их примеряют самые разные люди. А ведь до этого ткань везли, фасовали, перефасовывали и разгружали, что-то шили, паковали, везли на склады, снова паковали и снова везли… Пока джинсы дойдут до конечного потребителя, их коснутся сотни рук, оставив на них свои эпителиальные клетки и ДНК.

В ванной, несмотря на то что сохранили всю старую обстановку, действительно установлена современная стиральная машина, и я запихнула в нее вещи, всыпала порошок и запустила программу с сушкой. С некоторых пор превыше всего я ценю возможность помыться и постирать одежду.

Блага цивилизации начинаешь ценить тогда, когда их теряешь.

Большая ванна, стоящая на золоченых ножках, словно сошла с фотографий столетней давности. Я нашла в шкафу полотенца и решила принять душ. Вода зашумела, и в ее шуме я услышала смех, голоса, звуки джаза — ощущение, словно где-то работает телевизор. Но это для меня не новость, я и раньше в шуме воды всегда слышала голоса и смех.

Вернувшись в комнату, я прислушалась к дому — тишина запредельная.

В ванной мерно гудит машина, а я, завернувшись в полотенце, пытаюсь решить, что же я надену, ведь все обновки пока в стирке, а надевать на чистое тело одежду, в которой полдня фасовала арнаутку на пыльном складе, неохота.

Я открыла шкаф, стоящий вдоль стены. Людмила сказала, что я могу это сделать — так почему бы и нет.

Шкаф набит одеждой, пахнущей какими-то сладковатыми духами. Вечерние платья из шелка и бархата, расшитые стеклярусом или украшенные мехом, — я вспомнила свои вечерние платья и сняла с вешалки синее длинное платье. Оно выполнено из тонкого бархата, украшено кружевами, на корсаже блестит брошь. Ощущение, что его только что сняли и повесили в шкаф — запах до сих пор ощутим, едва уловимый.

Следующее платье зеленое, как эльфийский луг, — тоже бархатное, украшенное золотистой вышивкой, рукава из тонкого крепдешина точно в тон, тоже затканы золотистыми цветами… Мне очень хочется примерить его, и оно, в отличие от предыдущего платья, не сохранило запаха прежней хозяйки.

Я сбросила полотенце и надела платье.

Оно подошло, словно было сшито на меня — отчего-то меня это не удивило, а ведь должно было удивить.

В шкатулке на туалетном столике обнаружились драгоценности, и я выбрала набор из янтаря — изумруды слишком тривиальны и ожидаемы, а бриллианты тяжеловесны.

Наверное, комично я выгляжу — в элегантном бархатном платье, в шикарном янтарном ожерелье и босиком.

Где-то в доме зазвучал рояль.

Ей-богу, как в дурацком фильме ужасов.

7

Когда-то я смотрела некую передачу об одной великой актрисе. Кто знает, что она была за человек, но актриса замечательная, не то что эта Линда Ньюпорт, о которой я впервые услышала сегодня.

У актрисы была прекрасная квартира, наполненная антиквариатом, куча нарядов, шуб, драгоценностей, и сама она выглядела отлично, несмотря на почтенный возраст. И муж у нее был хорош. Но всему хорошему приходит конец, актриса умерла. Она прожила отличную жизнь: состоялась в профессии, добилась признания и славы, а на склоне лет, похоже, обрела и женское счастье, но все умирают, хотя ей умирать было, наверное, обидно.

Но природа взяла свое, Жнец махнул косой — и огромная квартира, в которой она жила и которую любовно украшала, превратилась в наследство.

Оказалось, что у актрисы есть дочь — страшная, беззубая, усатая тетка с грязными ногтями, оплывшей бесформенной фигурой, недобрым пучеглазым взглядом и сальными спутанными волосами. Зачем-то засняли, как она с боем прорывается в квартиру матери и начинает лихорадочно шарить по шкафам и комодам, восклицая: «О, какая чашка! А где бархатный пуфик? А вот эта сумочка из набора! Где зеркальце? Здесь было зеркальце!»

И лощеный адвокат вторит ей, и уж ему-то в такой момент должно было быть стыдно, но не было.