Она «очень хотела помочь». Она много говорила об отце, поведала, как ее и сестер детьми привезли в эту страну, рассказала о матери и многочисленных мачехах, о папиных фантазиях, чудачествах и непостоянстве — все это она произносила с ироничной нежностью.

— Интересная у вас биография.

— Здесь, в Ирландии, я чувствую себя дома. Мое происхождение и национальность — просто случайность. Наверное, во многом я так и осталась голландкой, но я стала другим, более сложным человеком.

Ей нравилось говорить о том, каким человеком она стала.

Казалось, она хотела установить с ним особые отношения, по которым они оба были умными, осведомленными, беспристрастными людьми, вместе размышляющими о гибели ее отца. Наблюдающими за гусями. Ее хотя бы тронула его смерть?

— Как вы думаете, почему убили вашего отца? — Он прикурил сигару, ведя себя очень тупо, очень сухо, очень по-голландски.

— Я не могу ответить на ваш вопрос — сплошная метафизика. Людей убивают. Они переходят улицу, не глядя по сторонам, или на них нападают преступники — почему? Почему одни такие старые, а другие — молодые? Комиссар, я не хочу оскорблять ваш интеллект разговорами о судьбе.

Она была очень общительной. Он не сказал ей, что читал ее письма, но она почему-то не удивлялась его осведомленности и с удовольствием продолжала рассказывать о себе со всеми подробностями. Она поведала ему о своем муже — «мой бедный Эдди», — намекнув, что он пьет, о своих сестрах, у которых психологические проблемы с мужьями, о том, как трудно воспитывать детей, и обо всем на свете; об искусстве, музыке, истории, религии: она без устали говорила и говорила. Она проявляла сострадание, философствовала… и явно очень себе нравилась.

Казалось, она не торопилась выпроводить его за дверь.

— Ой, мой младший проснулся. Нет-нет, это вовсе не означает, что вам пора уходить. Я заварю свежий чай. Мне нравится общаться с людьми. Я ведь всего лишь домохозяйка и большей частью сижу одна в четырех стенах.

— Но у вас много друзей?

— О да, достаточно. Я люблю, когда к нам заходят гости; наш дом всегда открыт для друзей. Мы много разговариваем здесь. — Она очертила круг рукой; он посмотрел вокруг. Приятная комната, запущенная и уютная: неубранная, но располагающая к себе. Вазы с цветами, которые давно пора сменить; несколько репродукций современных художников и одна — Рафаэля; кипы газет, журналов, пластинок. Интеллектуальные интересы проступают со всех сторон. Очень похоже на комнату Арлетт. В чем же разница? И есть ли она вообще?

— Вы, случайно, не знаете молодого человека по имени Дэнис Линч?

Ее ответ прозвучал так же легко и открыто, как и все остальные.

— Знаю. Милый Дэнис. У этого мальчика много хороших качеств — думаю, он станет достойным человеком. Правда, у него сейчас трудный период; напряженные отношения с родителями.

— Похоже, вы хорошо его знаете.

— Да, пожалуй, я знала его не хуже остальных. — Ее слова прозвучали с радостным простодушием и оттенком самодовольства, словно близкое знакомство с ним делало ей честь.

— Как вы с ним познакомились?

— А как люди знакомятся? Он просто студент.

— Мне кажется, что в Ирландии, как и в других странах, люди образуют небольшие группы и общаются тесным кругом. Люди знакомятся в точках пересечения — в спортивных клубах, на концертах и тому подобное.

— Мой дорогой комиссар, — презрительно хмыкнула она, — вы говорите как истинный голландец. Здесь нет тесных кружков с четкой градацией: Ирландия — более демократичная страна, более открытая. Люди здесь, — она чертила руками в воздухе, — более гибкие. В них меньше снобизма. Дублин больше Гааги, знаете ли, и взгляды здесь намного шире.

Она говорила пренебрежительным тоном, и он подумал, не слишком ли болезненно она воспринимает вопросы о Дэнисе.

— Но вы не знакомы с его семьей?

— Господи, нет. Очень богатые и скучные люди — политики. Разумеется, я много о них слышала от него самого. С чего вы вдруг так заинтересовались Дэнисом?

— Прошу прощения; я здесь, чтобы узнать побольше. Ирландия — очень интересная страна. Так мне говорили. Анна, например.

— Анна? — Изумленно.

— Она говорит об Ирландии с большой любовью. Вас это удивляет?

— Нет-нет, конечно же нет. Она некоторое время жила здесь.

— Она встречала здесь Дэниса?

— Дэниса? Насколько я знаю, нет… Точно нет — ведь она жила здесь несколько лет назад.

— Но она его знает?

— Понятия не имею. Но раз вы об этом заговорили и, похоже, почерпнули свои сведения у нее, значит, она его знает; не могу сказать. Я сама не видела Дэниса некоторое время.

— Вы знали, что он был в Голландии?

— Я знала, что он собирался путешествовать по Европе. — Спокойно. — Что-то насчет работы; по-моему, он и сам толком не знал. Вы же знаете этих студентов: они строят грандиозные планы, из которых ничего не выходит. Я не знала, что он был в Голландии, но если был, то меня это не удивляет, если вы это имеете в виду.

— Он знал вашего отца?

— Ну вот, вы снова пытаетесь мне сказать, что знал, а я опять повторяю, что не имею понятия об этом. Я ему предлагала навестить моего отца, в случае если он окажется в Голландии. Вероятно, он так и сделал, раз Анна рассказала вам о нем.

— Анна утверждает, что незнакома с ним.

— Если она так сказала, то почему вы спрашиваете об этом меня — вероятно, ей лучше знать. Извините, но, по-моему, мы ходим кругами, вам так не кажется? И вообще, при чем тут Дэнис?

— Вы давно его знаете?

— Господи, это напоминает допрос.

— Вас это беспокоит?

— Нет, пожалуй, удивляет.

— Но ведь это вполне естественно. Вашего отца убили, миссис Фланаган.

— Но боже мой, какое отношение к этому может иметь Дэнис?

— Не знаю, миссис Фланаган.

— В устах голландца мое имя звучит очень странно. Вы не можете называть меня мисс Мартинес, поэтому зовите просто Стаси, так я чувствую себя спокойнее.

— Вы не хотите говорить о Дэнисе?

— Я просто не могу понять, почему вы без конца твердите о нем. Какое отношение он имеет к убийству отца?

— Это мы и пытаемся выяснить.

— Я лишь хотела сказать, — снова хмыкнула она, — что все это выглядит довольно смешно: мы с вами так серьезно все обсуждаем. Хотя, конечно, голландцы ко всему подходят серьезно. Иногда я забываю, что я голландка. Отец был самым несерьезным человеком на свете.

— Вы его любили?

— Очень. У него, безусловно, было много недостатков, и я их видела и, как дочь, часто страдала от них.

— Вы хотите знать, кто его убил?

Она задумалась, глядя на сигарету, которую вертела в руках, а потом ответила:

— Нет. Нет, пожалуй, не хочу. На мой взгляд, это часть его личной жизни: он умер, так оставьте его в покое, пусть он покоится с достоинством и самоуважением. О, знаю, вы не согласны, вы скажете, что это влияет на общество и все такое. Но вы же чиновник, который наделен властью совать свой нос в чужие дела, — не обижайтесь, я не хотела вас оскорбить. Это ваша работа и так далее, и вы считаете своим долгом… но простите меня, я ненавижу все это копание в жизнях и секретах других людей. Я считаю, что вы вторгаетесь в чужую личную жизнь, когда человек мертв и не может вам помешать. Извините меня.

— Не нужно извиняться: я с вами согласен. Но вы хотели рассказать, — дерзко, — где познакомились с Дэнисом.

— А вы упрямый, — рассмеялась она. — Точно не помню, но кажется, его привел сюда кто-то из моих друзей.

— И вы не помните, кто именно?

— Как я уже говорила, у нас много друзей. Я не знала, что это окажется так важно.

— Да, понимаю. Ну что ж, большое спасибо, миссис Фланаган.

— Стаси. И это все?

— А есть что-то еще?

— О боже, я только хотела сказать, что не понимаю, почему вы прицепились к какому-то пустяку, а потом вдруг решили сбежать. Я, конечно, не знаю, может быть, вы торопитесь. Вы, наверное, хотите встретиться с моими сестрами. Думаю, их сейчас нет дома. Агата — медсестра, и она сейчас на работе. А Агнес, кажется, уехала в город.

— Мне бы хотелось встретиться с вашим мужем.

— О! Обычно по вечерам он бывает дома, хотя не всегда, и еще по выходным — в выходные у нас всегда много народу: друзья, знаете ли, заходят.

— А днем вы обычно дома?

— В это время — да. Я выхожу позже — погулять с ребенком и пройтись по магазинам. Совсем как в Голландии. — Смеясь. — И по утрам, разумеется, когда мне приходится выполнять скучные домашние обязанности.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — поднялся он. — Большое спасибо за чай.

— Я вам не очень помогла, не так ли? Ничего не объяснила.

— Мы пока не дошли до объяснений.

— Нет?

— Мы не ученые, поэтому не занимаемся прогнозами на будущее, а объяснения дает суд — или не дает, что чаще всего бывает. Мы лишь подбираем песчинки, как только заметим их — при условии, что нам позволят на них взглянуть. До свидания, мадам.

— А может, au revoir?

— Можно и так.

Он приятно провел время на побережье, нашел башню Мартелло, что несомненно доставит удовольствие Арлетт, которая увлекалась литературой. Вернулся в город на автобусе и снова с чувством гордости отметил, что переполненные автобусы едут в противоположном направлении. Ему было приятно гордиться собой из-за того, что он едет в пустом автобусе, потому что других оснований для гордости у него не было.



— Из посольства Нидерландов, — доложил портье.

Портативная пишущая машинка «Оливетти», замечательная, правда, с одним дефектом. Он его обнаружил сразу же, когда попытался напечатать письмо Арлетт: либо ее роняли на пол, либо швыряли в какого-нибудь дипломата, но она имела склонность заедать. Кроме машинки, портье передал ему еще скромный конверт с листком бумаги, при виде которого он состроил гримасу. У него резко испортилось настроение.

Коротенькая записка не сообщала ничего полезного.

«Как нам стало известно, Дэниса Линча видели в Риме. Он живет в доме ирландского посла в Ватикане, с сыном которого учился в школе. Из этого не делается секрета, ничего странного в его поведении замечено не было. Он находится в Риме с неофициальным визитом и прибыл туда на неопределенный срок».

Что тут еще скажешь? Можно, конечно, спросить, сколько еще сыновей послов ходили вместе с ним в школу, но он не хотел этого спрашивать: он вообще не хотел этого знать. Он мог бы отплатить посольству Нидерландов той же монетой и написать им кучу сведений, которые им не нужны; он мог бы так поступить, если бы клавиши машинки не западали. Вместо этого он, захватив с собой блокнот, отправился в лучший бар Европы составлять социологический обзор. «Пункт первый», — написал Ван дер Вальк. «Какое восхитительное здесь виски, а посольство будет тщательно подсчитывать мои расходы: ну и пусть; в конце концов, я ездил в Монкстаун и обратно на автобусе, так что на сегодня сэкономил достаточно, — так, о чем это я? Ах да. Стаси знакома с Линчем, спокойно в этом признается. Не пытается отрицать, значит, этот факт широко известен и легко проверяется. Теперь можно сказать с уверенностью, что Линч знал Мартинеса и встречался с ним. С виду Стаси не имеет ни малейшего понятия — и, вероятно, не лжет, — что он был каким-то образом замешан в убийстве (насколько известно, он последний видел М. живым). Вопрос: что ей сообщила Анна (которая отрицает свое знакомство с Линчем)? Логично было бы предположить, что Линч встречался с Анной, но не обязательно; у нас нет этому подтверждения.

Два подпункта: Стаси не спросила, что именно ищет полиция Нидерландов в Ирландии, хотя а) она необычайно любопытна и б) этот вопрос напрашивается сам собой. Что это означает — уклончивость, смущение или вероятное виновное знание, возможно косвенное?

Она также не спросила, на каком основании полиция связывает Дэниса с убийством, — а его явно связывают с убийством, иначе зачем без конца о нем спрашивать. Хм-м.

Есть все основания предположить, что Дэнис не только связан с убийством, но и является его автором. Вывод остается прежним: учитывая шаткость оснований для экстрадиции и возможное дипломатическое давление со стороны сенатора Линча, нам нужно найти доказательства, именно этим я здесь и занимаюсь. Нам нужно либо признание Дэниса Линча, который водит дружбу с Ватиканом и в любом случае не может быть арестован, либо сильные, независимые, подкрепленные фактами доказательства.

Из разговора со Стаси можно предположить, что такие доказательства существуют.

Таким образом, возникают две проблемы. Каким-то образом вернуть Линча в Ирландию, где его можно будет допросить, и разговорить Стаси. Скорее всего, она не является сообщницей. Технически она даже не свидетель. Но она — связующее звено между Линчем и Мартинесом (подтверждается служащим галереи и картиной), а может быть, нечто большее, а именно пружина или детонатор. Допустим, Л. убил М.: следовательно, произошло нечто страшное, жестокое, что вызвало в нем мысль об убийстве. Ответ напрашивается сам собой — это была Стаси. М-м-м, слишком много допущений.

Допрашивать Стаси не легче, чем допрашивать Линча: она гражданка Ирландии, и, хотя не столь неуловима, как Дэнис, подцепить ее не на чем».

Ван дер Вальк вздохнул и заказал еще виски. Ему велели вести себя мягко, скромно и тактично. Очень хорошо, он согласен, но за это им придется платить виски и устрицами в больших количествах, и пусть бухгалтер посольства не предъявляет ему претензий. Откуда-то из глубин мозга всплыла поговорка (служба в армии, Гамбург, 1945 год), которой его научил один из усатых британских офицеров в зеленых куртках[14] или из гринхорвардского полка[15], в общем, в чем-то зеленом: «Измученный солдат нуждается в стауте для ума и в устрицах для души».

«Точно сказано. Но о чем это я?

Не могу спросить напрямик, но ставлю десять против одного, что мальчишка — ее любовник или был им. Тогда этим можно объяснить, почему он проткнул папашу сувенирным ножом для резки бумаг, хотя и не очень убедительно.

Хотел бы я ее соблазнить, но такие вещи не пишут в отчетах, которые направляются в посольство, генеральному прокурору и в министерство в Гааге. — Он с грустью вспомнил старые добрые времена, когда работал на старика Самсона, который терпеть не мог письменных отчетов — „чушь собачья, и больше ничего“ — и которому можно было говорить такие вещи и многие говорили. — Между прочим, Дублин не такой узколобый, как Гаага, — во всяком случае, так утверждает Стаси. Тем не менее все-таки не стоит говорить здесь такие вещи, хотя думать об этом нам никто не запрещал.

Вернемся на минутку к пункту первому. Она очень любопытна. Ее можно подразнить. Нужно еще увидеть ее сестер и поговорить с ними, раз уж это входит в официальную часть операции, но нам явно нужна именно она (в конце концов, портрет-то ее). В данную минуту она наверняка инструктирует сестер, просит их не распространяться о Дэнисе. Если бы мы могли (стоит поговорить на эту тему с Флинном) точно установить, что Дэнис был любовником Стаси, то пункт первый превратился бы в самый значительный. Значит, нам придется подвесить ее за ноги и трясти до тех пор, пока из нее не посыплется правда».

Но он забыл о Стаси, пока наблюдал за людьми в баре и слушал их голоса: от нее сейчас ничего не добьешься, разве что в грязных мечтах. К Дэнису можно подойти с двух разных сторон: почему бы не попытаться сделать это через миссис Линч?



Внимательно рассмотрев посетителей бара накануне вечером, он надел свой хороший костюм — Арлетт называла его кавалерийской формой. Он был высоким и, несмотря на широкую кость и грубые черты лица, хорошо смотрелся в костюме. Но если он надевал слишком легкий, слишком элегантный, слишком узкий костюм, то походил на фермера, отправившегося на прогулку в выходной, или, по словам Арлетт, на боксера, дающего интервью на телевидении. Когда он поднялся по служебной лестнице, он купил себе несколько добротных костюмов.

«Только не одевайся как жокей; у тебя и так лошадиное лицо». Все посетители бара говорили только о «Фейрихаусе», «Леопардстауне», «Панчестауне» и «Бэлдойле» (какие очаровательные названия у ирландских ипподромов); тогда он понял, что она имела в виду. Он до блеска начистил ботинки, повязал галстук — правда, пришлось с ним повозиться — и оставил свой портфель в гостинице.

Спустившись вниз, с величавым видом осмотрел себя в зеркале, пришел к заключению, что выглядит хорошо — посыльные не захихикали при его появлении, — попросил портье вызвать такси и с высокомерной небрежностью бросил таксисту «Эйлсбери-роуд».

Ах да, бельгийское посольство — симпатичный кирпичный домик — и французское посольство — уродливое строение, словно воздвигнутое для преуспевающего мясника. Так похоже на Эрденхоут.

Он прошел по гравийной дорожке, поднялся на массивное каменное крыльцо и дернул бронзовый колокольчик, отозвавшийся тихим мелодичным звоном. Дверь открылась почти сразу; на пороге стояла горничная в белом переднике и молчала. Он снял шляпу:

— Могу я увидеться с миссис Линч?

Она придержала дверь и бесшумно закрыла ее за его спиной.

— Боюсь, миссис Линч пока не сможет вас принять. — Видимо, хозяйка еще спала.

— Не могли бы вы передать ей мою карточку?

У него было два вида визиток: одни — доморощенные, со словами «Дивизионный комиссар», отпечатанными плохим шрифтом, совсем не подходящие для такого случая; другие — сделанные на отличной бумаге, с его именем и адресом. Одну из них он и вручил горничной. У той был глаз наметан; она посмотрела на карточку, потом на него: может он стащить столовое серебро или нет?

— Боюсь, вам придется немного подождать; пройдите, пожалуйста, в гостиную.

Холл был выдержан в пастельных тонах; бежевая краска, мебель красного дерева, ваза с гладиолусами. Лишь уилтонский ковер ярким пятном выделялся на стене. Гостиная выглядела консервативно, но уютно. Белый мраморный камин топился углем — такую роскошь могут позволить себе лишь немногие хозяева с хорошими слугами. Над камином висело большое зеркало в позолоченной раме с серебряными подсвечниками в стиле рококо по бокам. Стены украшали картины, написанные маслом, и акварельные пейзажи. Натертый паркет, большой ковер на полу, китайский шелковый коврик перед камином. Все выглядело слишком изящно, слишком претенциозно, в стиле магазина «Харродз» до 1939 года. Возможно, в этом нет ничего плохо. (Дожидаясь приема у дантиста, он всегда рассматривал журналы «Дом и сад» и «Жур де Франс».)

С потолка свисали две огромные хрустальные люстры. Рядом с диваном, обитым желтым шелком, стоял журнальный столик с журналами «Айриш таймс», «Лондон таймс» и «Ле Монд», сложенными в ровные, аккуратные стопки; его это просто поразило. Здесь все было правильно: сервант с китайским фарфором, незамысловатый серебряный портсигар… но в эту минуту вернулась горничная.

— Мадам с удовольствием встретится с вами. Она просит извинить ее за вынужденное ожидание.

Он поклонился.

— Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее. Можете посмотреть газеты — они на столике.

В тишине слышалось приглушенное тиканье; старинные напольные часы. Он в недоумении оглянулся. Все здесь было пропитано духом Форсайтов — у милой Айрин такой хороший вкус.

Много антикварных вещей, купленных за солидную сумму в Сотби, — сейчас они стоят баснословных денег. Часы, скорее всего, фирмы «Томпион», расположившийся в одной нише рояль, разумеется, «Стейнвей», стоявший в другой нише письменный стол, вероятно, принадлежал королеве Анне, желтые сатиновые шторы потемнели от времени.

Но в то же время во всем этом чувствовалась какая-то фальшь, и ему никак не удавалось ее уловить. Если бы довелось увидеть комедию о жителях Вест-Энда в довоенной постановке с Джеральдом дю Морье и Глэдис Купер в главных ролях, с растущей прямо за окном глицинией, с артистично приглушенным светом во втором акте — он бы решил, что это — претенциозная попытка воссоздания империи. И в то же время все выглядело естественно и просто… Он никак не мог определить своего отношения к этому. Но появление миссис Линч прервало его размышления.

Она совсем не была гибкой, нежной или элегантной, наоборот — полная противоположность милой Айрин. Маленькая, круглая, правда, не совсем толстая. Ее темные кудрявые волосы были пострижены коротко и обрамляли простое, доброе лицо, как у мадам де Голль. Ей очень шел шелковый халат с белыми и желтыми маргаритками, от нее веяло свежестью и простотой. Она говорила быстро, ровно, хорошо поставленным голосом. (Не Глэдис Купер, скорее Ивон Арно.)

— Здравствуйте, мистер Ван дер Вальк. Присаживайтесь, пожалуйста, и расскажите мне, чем я могу быть вам полезна. Вы не сердитесь, что я заставила вас ждать? Хотите сигарету? Нет? Могу я вам что-нибудь предложить? Еще не слишком рано? Может, стаканчик хересу… о да, пожалуйста.

— Звучит заманчиво, но я так много пью в Ирландии.

— Чепуха, это пойдет вам на пользу. Я тоже выпью вместе с вами. — Она позвонила в колокольчик. — Энни, принеси нам хересу, пожалуйста. Итак, мистер Ван дер Вальк? Утолите мое любопытство.

По-видимому, она приняла его за политика или по меньшей мере за кого-то с «деловым предложением» — ну что ж, возможно, так и есть. Но он не должен рядиться в чужие одежды.

Он понял, что был прав, когда решил не репетировать первую фразу. Какая бы глупость сейчас ни вылетела из его рта, недостаток ума восполнится спонтанностью.

— Боюсь, я не принесу вам радости; вполне возможно, вы даже разозлитесь на меня.

— Там видно будет, верно?

— Буду краток. Я офицер полиции — из Голландии, как вам уже известно, — комиссар города, где несколько недель назад убили человека. Пожилого человека, предпринимателя, безобидного, уважаемого — такого типа людей обычно не убивают на улице. Мы выяснили несколько фактов, немного проливающих свет на случившееся. Например, нам стало известно, что незадолго до смерти его видели в компании молодого человека. Как выяснилось, этим молодым человеком был ваш сын Дэнис.

Миссис Линч достала сигарету из серебряного портсигара и вставила в рог, по-мужски, не держа ее руками.

— Убили? Как убили? Толкнули под автобус?

— Почти. Его закололи на улице чем-то вроде ножа для разрезания бумаг. Странная, загадочная смерть, которой я должен найти объяснение.

— Спасибо, Энни. Передай, пожалуйста, Бесси, что сейчас я никуда не пойду, но, возможно, пообедаю в городе. Пусть она приготовит мне лиловый костюм. Прошу прощения, мистер Ван дер Вальк, я думала над вашими словами. Может, вы скажете, почему пришли именно ко мне? Если я правильно поняла, у вас есть причины полагать, что Дэнис имеет какое-то отношение к этому трагическому происшествию, но мне кажется, что более разумным было бы обратиться к моему мужу, который сейчас находится в Дублине.

— Верно, — признал Ван дер Вальк. — Я этого не сделал по одной простой причине: я испугался.

Она рассмеялась, откинув голову назад:

— Ну вы даете… надо же, испугался. Извините, но вы совсем не похожи на пугливого человека.

— Не знаю, стоит ли мне бояться, поскольку я не имел удовольствия встречаться с сенатором Линчем. Но все говорят, что он внушает страх.

— Ну, может быть, иногда. Или ему просто хочется таким казаться. Но по-моему, вам придется перебороть свой страх. Вы должны с ним встречаться. — Сколько проницательности в этом круглом, милом лице!

— Вы совершенно правы. Я надеялся, что вы поможете мне решить: следует с ним встретиться или нет.

— Ага, понятно. И как я могу вам помочь?

— Мое начальство — судебные власти в Голландии, — они, как и большинство юристов, ведут себя крайне осторожно, щепетильно, рассматривают вопрос со всех сторон. Думаю, вы хорошо знакомы с таким типом людей.

— О да, слишком хорошо. Но ближе к делу, пожалуйста.

— Проблема с Дэнисом заключается вот в чем. Судя по всему, он был на экскурсии в Амстердаме и по стечению обстоятельств покинул город в вечер убийства. Мы хотим поговорить с ним, поскольку нам важно знать, чем занимался в этот день мистер Мартинес и о чем думал. Но возникли сложности правового характера. Мы не можем допросить подданного другой страны без его добровольного согласия. Нас немного огорчил поспешный отъезд Дэниса, а потом мы выяснили, кто он такой и кто его отец, и все схватились за голову, потому что, как нам сообщили в ирландском посольстве, сенатор Линч — далеко не пустое место.

— Верно. Чего нельзя сказать обо мне, да?

— Вы ошибаетесь, мадам. Я пришел к вам, потому что вы знаете своего сына лучше, чем кто-либо другой.

Он сделал глоток хереса. Сейчас он бы с удовольствием выпил хорошую порцию тонизирующего вина «Систер Крабтри» (стимулирует и укрепляет; рекомендуется при усталости, апатии и после длительной болезни), но и херес сойдет. Она тоже отпила хересу, не чувствуя вкуса. Ее взгляд застыл на кромке бокала.

— Лучше, чем кто-либо другой… Так было раньше. Я разумный человек, мистер Ван дер Вальк. Звезд с неба не хватаю, но известна своим здравым смыслом. Кто-то наверняка рассказал вам обо мне, поэтому вы и пришли. — Грустная улыбка, подчеркивающая морщины вокруг рта, несмотря на тщательную работу Хелены Рубинштейн. — По-моему, на самом деле сенатор Линч кажется вам неприступной крепостью, и вы решили, будто я могу подсказать вам, с какой стороны забраться в эту крепость; вы хотите найти уязвимое место. Я угадала?

Да, разумная женщина.

— Я многого хочу. И этого в том числе. Но никто не собирается настаивать на своем. Это важно, но здесь замешана дипломатия.

— Значит, вас послали выполнять грязную работу. Неблагодарное дело.

— Верно подмечено, — не сдержал улыбку он. — Если честно, мадам, мы блуждаем в темноте. Полицейская работа, как метеорология, не отличается точностью. Я смотрю на две тучи и думаю: интересно, столкнутся ли они и, если столкнутся, будет ли молния? Как и с погодой, трудно предсказать, что произойдет дальше, и потому люди обычно не верят прогнозам.

— Это сродни вере в презумпцию невиновности. Я слышала, что полиция не придерживается такого принципа. — Она загасила сигарету и тотчас прикурила новую.

Ван дер Вальк откинулся на спинку кресла и вытянул ноги. Жест примирения с агрессией, сказал бы доктор Лоренц.

— Многие так думают, — тихо сказал он, — и не без оснований. Узколобые судебные следователи сажают людей за решетку и держат их там, а сами тем временем не торопясь рассматривают их дела. Общественность восстает против такого произвола, и уже намечается тенденция к разрешению конфликта. Но никто не собирается отправлять Дэниса за решетку: у нас нет на это никакого права, и в любом случае он вне нашей досягаемости.

— Похоже, он повел себя разумно, оказавшись вне досягаемости.

— Но из-за его поспешного отъезда можно предположить — вы согласны? — что его совесть не совсем чиста. — Он заметил, что эти слова прозвучали для нее неожиданно. Она потянулась за графином и налила ему еще хересу. Отличная штука, от нее он начинает превосходно говорить по-английски, пусть даже эти фразы подсказал ему инспектор Флинн. — Никто его ни в чем не подозревает. Мы лишь стоим перед фактом, что он знал мистера Мартинеса, провел с ним последний день его жизни и неожиданно уехал тем же вечером, поменяв свой билет. Мы хотим узнать у него, что произошло, и готовы дать любые гарантии его безопасности.

— Кто такой этот мистер Мартинес? Я имею в виду, что он за человек?

— О нем нужно говорить в прошедшем времени.

— Прошу прощения. Я понимаю, что человеческая жизнь для вас священна.

— Я еще не разобрался в их отношениях, и это еще одна причина, по которой я решил встретиться с вами.

— Позвольте страшному и ужасному сенатору Линчу предложить вам сигару?

— Думаю, вы взяли правильный тон… Да, пожалуйста, я люблю сигары. По-моему, нам стоит отбросить формальности. Это наши трудности, подчеркиваю — наши. Давайте добавим немного легкомысленности.

— Принято.

— Надеюсь, в вас достаточно легкомысленности, чтобы понять всю нелепость моего положения.

— Постараюсь соответствовать.

— Как быстро вы откликаетесь, как я вам благодарен!

Он с облегчением услышал ее заливистый смех, не совсем подобающий леди, но в то же время такой искренний.

— Продолжайте.

— Нас интересует, как Дэнис познакомился с мистером Мартинесом. Он занимался бизнесом в нескольких странах, когда-то имел связи и здесь. Коммерческий отдел посольства пытается их отыскать, но я не думаю, что они смогут нам помочь. Между прочим, он жил здесь одно время, а три его дочери живут до сих пор. Они сейчас взрослые женщины, все три замужем за ирландцами.

— О, интересно, я кого-нибудь из них знаю?

— Навряд ли. С одной я уже встречался. Она знакома с Дэнисом. Я об этом уже знал, но хотел услышать подтверждение из ее уст.

— А откуда вы узнали? — спросила она.

— Случайно. Мартинес жил в Амстердаме. Мы пытались выяснить, что он делал в нашем городе, который находится довольно далеко от Амстердама, и нашли свидетеля, видевшего его в картинной галерее вместе с Дэнисом около портрета, имеющего странное сходство с этой его дочерью. Понимаете, это своего рода связь, пусть неосязаемая, но достаточно реальная. Я приехал сюда в надежде найти подтверждение этому, и я его нашел.

— И насколько хорошо знаком Дэнис с этой молодой женщиной? — осторожно поинтересовалась она.

— Я думаю, он мог быть ее любовником.

Ради этой фразы он потратил столько времени, осторожно возводя кирпичи и скрепляя их известковым раствором.

Миссис Линч расслабленно сидела на софе, по-мужски небрежно закинув ногу на ногу, словно демонстрируя свое равнодушие и безбоязненность. Теперь же она вся подобралась, поправила халат, сдвинула ноги вместе, положив руки на колени, сжав ладони в инстинктивно защитной позе.

— Вы можете чем-нибудь подтвердить свои слова, письмом например?

— Нет. Но я пробую все ключи, пока не найду тот, что откроет запертую дверь. Я видел ее. Странная женщина… и очень притягательная.

Она замолчала. Не совершил ли он ошибку, размышлял Ван дер Вальк, но решил попытаться еще раз:

— Есть еще одна причина для моего визита. Я думал: может быть, вы что-нибудь знаете об их отношениях.

— Нет, — покачала она головой. — С какой стати я должна знать? А если бы знала, сказала бы вам?

— По-моему, вы не похожи на женщину, склонную к самообману.

Она ничего не ответила.

— Вы должны понимать, что я не смогу скрыть это от отца мальчика, — после минутной паузы заговорила она. — Он обязательно захочет встретиться с вами — можете не сомневаться; открыто, в своем кабинете, при свете дня.

Не в его характере вести тайные; переговоры… «О, я ни в коей мере не подозреваю вас в склонности к закулисным интригам. Просто пытаюсь сказать, правда весьма косноязычно, что на одно вы точно можете рассчитывать — если нужно дать какие-то объяснения, Дэнис их даст, и его отец об этом позаботится. Но перед кем он будет объясняться — вот это решит сенатор Линч».

— Я принимаю такие условия. Я в его распоряжении.

Она резко встала и плотнее запахнула халат на своем дородном теле — еще один оборонительный жест.

— Где вы остановились, мистер Ван дер Вальк?

— В гостинице «Шеридан».

— Пригласите меня на обед?

— С превеликим удовольствием, — опешил он.

— У меня дела в городе. Мне нужно также поговорить с мужем. Он дает официальный обед; я увижу его не раньше трех часов. До этого времени мне хотелось бы побольше пообщаться с вами.

Она подошла к окну, взяла записную книжку в кожаном переплете, отыскала нужную страницу и набрала номер.

— Отдел заказов? Миссис Теренс Линч, столик на двоих на четверть первого… Спасибо… Очень хорошо.

Она снова посмотрела на него — прямо, открыто, приподняв голову так, словно прежде она в чем-то сомневалась, а теперь сомнения рассеялись.

— Извините… это приятный, тихий ресторан, где нам никто не помешает. Дадите мне пятнадцать минут на сборы? Извините, что причиняю столько хлопот.

На это ему нечем было ответить.

Она одевалась чуть дольше пятнадцати минут: тот самый «лиловый костюм» темно-бордового оттенка, классического покроя, с юбкой до пухлых колен; светлые чулки, блестящие кожаные туфли. Вероятно, он слишком нескромно ее рассматривал, и она перехватила его взгляд:

— Надеюсь, вам не стыдно будет выйти со мной, мистер Ван дер Вальк?

Получив звонкую оплеуху, он в знак раскаяния взял у горничной пальто — короткое, из черного блестящего меха с завитками, напоминающего армянина, — и помог ей одеться. Он только сейчас понял, что ему устроили экзамен, а он завалил первый вопрос. На дорожке стояла маленькая «лянча» целомудренного синего цвета.

— Вы поведете или мне самой сесть за руль? — спросила она.

— Как пожелаете, — сказал он, не уверенный, правильно ли отвечает на второй вопрос теста.

— Тогда, наверное, лучше я — движение в Дублине…

— Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня вас оштрафовала полиция.

Он открыл перед ней дверцу, и она точным движением села на водительское место: модель была четырехдверной.

— Я не очень люблю спортивные машины, из них так неудобно выходить, — заметила она.

Вела машину быстро и аккуратно, как все уверенные в себе женщины-водители. Он получал наивное удовольствие от езды в хороших машинах и сообщил ей об этом, за что заработал хорошую отметку — она улыбнулась.

— Сенатор Линч, — в кавычках, — ездит на большом черном «мерседесе». Я просто ненавижу эту машину.

— Богатые города отдают их в пользование полиции, только более дешевые модели, спешу добавить. От них ужасно пахнет. Могу лишь сказать, что мой город предоставил мне «фольксваген».

Она симпатично хихикнула, не осознавая, что улыбка делает ее моложе.

— Интересно, где же мне припарковать машину?

Они остановились на узкой, запруженной машинами улочке.

— Позвольте, я все устрою; для чего же тогда существуют полицейские?

Он помог ей выйти, протянул руку за ключами и проводил до входа в ресторан. К ним заспешил привычный метрдотель, бледнолицый гусак. Доктор Ван дер Вальк не позволит себя запугать. Он протянул ключ вместе с хрустящей десятишиллинговой купюрой:

— Миссис Линч просит вас припарковать ее машину.

— О, я не уверен…

— Раз я ее привез и раз я иностранец, то я уверен.

— Но у нас нет парковщика.

— Может, вы хотите, чтобы мы пошли в другое место? — спросил Ван дер Вальк гнусным тоном.

— Э-э-э… Стивен! Припаркуй машину миссис Линч и смотри не поцарапай ее. Сюда, пожалуйста, сэр. Позвольте ваши пальто.

— Браво, — заулыбалась она. Комиссар получил еще одну пятерку!

— Я ненавижу устраивать скандалы в ресторанах, но иногда их нужно ставить на место. Вы пьющая женщина?

— Пожалуй, да, — кивнула она, смеясь над его английским.

— Тогда мы выпьем шампанского.

Он уже мысленно составлял отчет о расходах: «Обед для миссис Линч» — он мечтал увидеть лицо посольского бухгалтера!

Пока вокруг них крутились официанты, они вели светскую беседу.

— Дублин — очень маленький город, — заявила она.

Но даже когда они избавились от навостривших уши официантов, она продолжала интересоваться Голландией. За пирожными — миссис Линч со здоровым неуважением относилась к своей фигуре — она спросила его о жене. И лишь после того, как им подали кофе, она вдруг поинтересовалась:

— Что из себя представляет эта женщина?

— Ее не назовешь красавицей, хотя очень и очень привлекательна. Она необычна. И потрясающе сексуальна. Я испытал это на себе.

— Сколько ей лет?

— Чуть больше тридцати.

— Где она живет?

Он колебался чуть дольше, чем нужно: ее светло-карие глаза в упор смотрели на него.

— Вы не хотите говорить, потому что боитесь, что я явлюсь туда и устрою ей взбучку?

Он покачал головой:

— Монкстаун. Это полицейское мышление. Они как метеорологи: не могут смотреть на закат и просто сказать, что он прекрасен.

— Я, как и муж, ненавижу всякие секреты, но не жду, что вы поверите мне на слово в таком щепетильном вопросе.

Ему нравилась ее честность; она поставила «плохо» самой себе!

— Я пока еще слишком мало ее знаю. У нее трое детей, муж работает в какой-то коммерческой фирме, зарабатывает немного, но на жизнь хватает, имеет репутацию порядочного, но пьющего человека.

— Это описание, — сухо, — подходит к девяноста девяти процентам жителей Дублина. Вы пили с ним вместе?

— Еще нет. Но надеюсь, мне еще представится такая возможность. Я знаю о том, что он пьет, только с ее слов. Она весьма разговорчива.

— Если она такая необычная, как вы говорите, почему она вышла замуж за такого человека?

— Я сам задавал себе этот вопрос, но, может быть, на самом деле он совсем другой.

— Наверное. Да, я выпью бренди или у меня уже нос покраснел?

— Ни капельки.

— Я родилась в бедной семье, — спокойно сообщила она, — наверное, поэтому мне нравится быть богатой и поэтому иногда я веду себя грубо. Я совершаю неуместные поступки. С тех пор как сенатор Линч стал важной политической фигурой, мне пришлось научиться не совершать их.

— Но иногда вы совершаете их умышленно.

— Вероятно, сейчас я именно этим и занимаюсь, когда говорю вам, что постараюсь сделать вашу работу более целесообразной — не говорю «легкой». Спасибо вам за приятный обед.

— Надеюсь, мы еще встретимся.

— Если бы я только могла думать, что это ради моего прекрасного лица! Что у вас на уме?

— Я бы хотел побольше узнать о Дэнисе.

— Понятно. Ну что ж, мистер Ван дер Вальк, я буду с нетерпением ждать возможности отплатить вам за вашу галантность. Попрошу мужа выбрать удобный для вас обоих день, и, возможно, вы доставите мне удовольствие и придете к нам на ужин.

— Да.

— Вы будете у себя в номере сегодня днем?

— Да.

Оставалось заработать еще одну отметку. Он подозвал официанта:

— Подгоните, пожалуйста, машину миссис Линч.

Ему хотелось работать, но он подозревал, что его стремление обернется ленивой сиестой. Он выпил всего один бокал шампанского, а она допила остальное и оставила ему целую бутылку бургундского…



Все точно: он заснул, и его разбудил пронзительный рев телефона. Не сразу сообразив, где находится, он снял трубку и сердито буркнул:

— Ван дер Вальк.

— Кабинет сенатора Линча. Вам звонит сенатор; подождите, пожалуйста, минутку.

Есть время зевнуть, взглянуть на часы — ого, двадцать минут пятого! — эх, окунуться бы сейчас в холодную воду с головой!

— Ван дер Вальк? Говорит Теренс Линч. — На другом конце провода прозвучал низкий, хрипловатый голос, немного протяжный. Обладатель такого голоса больше думает, чем говорит, и если уж говорит, то требует к себе внимания.

— Да, сэр.

— Я хочу с вами поговорить. Сегодня вечером вас устроит?

— Как вам будет удобно.

— Приезжайте к пяти. Спросите мою секретаршу; она проводит вас ко мне.

— Договорились.

— Хорошо.

Он вскочил с постели: скорее облиться холодной водой. Внутрь тоже не помешает.

— У вас есть минеральная вода? — спросил он официанта.

— Тоник вас устроит, сэр?

— Нет-нет. — Черт!

— Может, чашку чаю, сэр?