Филип Керр

(Дети лампы — 4)

Джинн и воины-дьяволы

Британский писатель Ф.Б. Керр, известный взрослым как автор детективов, снова отправляет своих юных читателей в удивительные приключения по всему миру вслед за Джоном и Филиппой Гонт — детьми, в каждом из которых проснулся добрый джинн. Опасности, испытания, мрак неизвестности, случай и конечно же волшебство — всем этим пронизана четвертая часть эпопеи «Дети лампы».

На сей раз на близнецов возложена поистине сверхъестественная миссия: спасти человечество от козней их злейшего врага Иблиса. Дети попадут в мир духов и столкнутся с таинственными китайскими терракотовыми воинами. По дороге им будут встречаться самые неожиданные персонажи: от знаменитого путешественника Марко Поло до монгольского хана Хубилая.

Посвящается

Чарли и Наоми Керр

Глава 1

Мафусаил

Уезжая из Нью-Йорка в Ирак, чтобы стать следующей Синей джинн Вавилона, самой могущественной джинн в целом мире, Лейла Гонт наложила на своего мужа Эдварда заклятие Мафусаила. Мафусаил, как известно, — древнейший из персонажей Библии, в Ветхом Завете написано, что он прожил почти тысячу лет. Как вы догадываетесь, заклятие Мафусаила заставляет человека быстро, почти мгновенно постареть.

Миссис Гонт, конечно, не обрекла бы своего мужа на столь ужасную участь без серьезных причин. Она все это придумала, чтобы Джон и Филиппа остались с отцом и ни в коем случае не последовали за ней в Вавилон. Заклятие действовало только в отсутствие близнецов. Если бы дети были дома, мистер Гонт вообще бы ничуточки не постарел. Беда в том, что, когда миссис Гонт накладывала на него заклятие Мафусаила, она понятия не имела, что рядом вовсе не ее дети, а их точные копии, созданные ангелом по имени Африэль. Настоящие же близнецы в это время беспрепятственно путешествовали по Непалу и Индии. В результате, когда дети наконец возвратились в родной дом — на Восточную 77-ю улицу, — их бедный отец был уже дряхлым стариком.

Даже страшно представить, как выглядел мистер Гонт. Таких старых-престарых стариков на земле редко увидишь, разве что в гробу. В отличие от жены и детей, которые были джинн и старели совсем иначе, Эдвард Гонт был мундусянином, то есть простым смертным человеком. Вернувшись в Нью-Йорк, дети обнаружили отца в инвалидном кресле, потому что ноги его превратились в палочки и совсем разучились стоять и ходить. Папа сидел, завернувшись в клетчатый плед, и в этом человеке было совершенно невозможно узнать прежнего мистера Гонта. Если честно, он вообще мало походил на человека — скорее на какой-то скелет из фильма ужасов.

Джон мало знал о стариках и считал, что отец выглядит лет на восемьдесят. На самом же деле он так состарился, что выглядел на все двести пятьдесят. Пожалуй, мистер Гонт уступал по дряхлости лишь тому самому ветхозаветному патриарху Мафусаилу.

Могучий джинн Нимрод, дядя Джона и Филиппы, уверял близнецов, что заклятие его сестры, Лейлы Гонт, перестанет действовать, если дети останутся с отцом.

— Через некоторое время начнется обратный процесс, и ваш отец снова помолодеет. Главное, чтобы вы не уезжали из Нью-Йорка. Я, конечно, побуду с вами. Домой в Лондон я всегда успею.

Мистер Ракшас, тоже джинн, причем весьма преклонного возраста (то есть лет, по крайней мере, ста пятидесяти, ибо джинн живут намного дольше, чем люди), беседовал с близнецами, сидя внутри старинной медной лампы — своего постоянного жилища. Господин Ракшас был согласен с Нимродом: заклятие обратимо. Он посоветовал детям проконсультироваться с Дженни Сахерторт, джинн-доктором.

— Она наверняка подскажет, — говорил он с легким ирландским акцентом, — как облегчить жизнь бедному мистеру Гонту, чтобы самые неприятные издержки старости доставляли ему поменьше беспокойства. Кстати, само общение с молодой женщиной — лучший рецепт от старости.

Но Дженни Сахерторт приехать в Нью-Йорк не могла, с ней удалось только поговорить по телефону. Она предложила Нимроду воспользоваться услугами джинн-медсестры по имени Марион Моррисон.

— Она — отшельница, — пояснила миссис Сахерторт. — Ну, сами знаете, одна из джинн, посвящающих жизнь мундусянам, наиболее достойным представителям человечества. Марион специализируется на помощи тем, кто подвергся злонамеренным джинн-заклятиям или сам навлек на себя беду, неудачно сформулировав свои желания. Я немедленно отправлю ей сообщение, но появится она у вас не сразу. Если не ошибаюсь, она сейчас в джунглях Амазонки — работает там с несчастными индейцами, проклятыми обезьяньей лапой.

— Дженни, дело-то не терпит! — настаивал Нимрод.

— Знаю, — сказала миссис Сахерторт. — Но сама я сейчас отлучиться не могу. Я должна быть с Дыббаксом. — Дыббаксом звали ее непоседливого сына, друга Джона и Филиппы. — Я нужна ему, Нимрод. Особенно теперь, когда он узнал, кто его настоящий отец.

Дженни Сахерторт была из клана добрых джинн. И Дыббакс тоже. По крайней мере, до сих пор он был вполне хорошим… ну разве что немного вредным. Но недавно обнаружилось, что его настоящий отец — Иблис, самый коварный джинн в мире, предводитель самого злого из шести джинн-кланов, клана Ифрит. И сейчас среди джинн, стоящих на страже добра, возникло вполне оправданное опасение, что Дыббакс может легко сбиться с пути и встать на сторону зла.

— Понимаю, дорогая, — сказал Нимрод. — Не тратьте слов, меня не надо ни в чем убеждать. Дыббакс, безусловно, должен занимать ваше время и мысли в первую очередь. Что ж, я буду ждать Марион Моррисон здесь, в Нью-Йорке.

Пока джинн-медсестра не прибыла, семейство было вынуждено поручить мистера Гонта заботам их верной домработницы миссис Трамп. Полагая, что уход за мистером Гонтом потребует немало времени, Нимрод решил вызвать на подмогу из Лондона и своего дворецкого Джалобина.

— Бедняга Джалобин, — сказала Филиппа. — Он ведь терпеть не может Нью-Йорк.

— Это верно, — отозвался Нимрод. — В этом городе ему все отвратительно. Но тут уж ничего не поделаешь. Миссис Трамп в одиночку не справится.



В юности миссис Трамп получила на каком-то конкурсе титул королевы красоты. От красоты мало что осталось, зато домработница Гонтов была добрейшим и к тому же сказочно богатым человеком. Год назад она выиграла кучу денег по лотерейному билету. Она страстно мечтала о выигрыше, и Филиппа, сама не понимая, что делает, исполнила желание миссис Трамп, причем та до сих пор не догадывалась, кто ниспослал ей это несметное богатство. Преданная Гонтам до мозга костей, миссис Трамп продолжала служить у них домработницей — несмотря на все свои миллионы. Она была особенно привязана к близнецам, да и к миссис Гонт — шикарной, великолепной женщине. Но капризы постаревшего мистера Гонта доводили ее до белого каления, о чем она не преминула сообщить детям и Нимроду.

— Сил прямо никаких нет! — в сердцах сказала миссис Трамп. — Он меня то и дело зовет, я топаю наверх, но, пока дойду до его комнаты, он уже забывает, зачем звал. Через две минуты вспоминает, снова звонит, и так без конца. Короче, сил моих больше нет!

— Бедная миссис Трамп, — вздохнул Джон.

Они с сестрой пробовали помогать миссис Трамп ухаживать за отцом, который становился все более вздорным, но старик требовал только миссис Трамп. Дело в том, что он принимал ее за свою жену, миссис Гонт. Кое-какое сходство между этими двумя женщинами и вправду было. Особенно это проявлялось в последнее время, поскольку после выигрыша в лотерею внешность миссис Трамп сильно изменилась к лучшему. Она сходила к дантисту, и ей вставили недостающий зуб. Одежду она теперь тоже носила недешевую. В целом она стала вполне привлекательной женщиной. Но до миссис Гонт, до ее блеска и очарования миссис Трамп было, разумеется, далеко.

Однако мистер Гонт, практически утративший зрение и слух, разницы не замечал. И все потому, что домработница пользовалась теми же духами, что и его жена. А с обонянием у старика все было в полном порядке. Поэтому он называл миссис Трамп «любимая», «радость моя» и «детка» и настаивал, чтобы она сидела радом и держала его за руку.

Миссис Трамп все это ужасно смущало. Но она кое-как мирилась со странным состоянием и поведением мистера Гонта, поскольку верила брату хозяйки, мистеру Нимроду. Раз уж он сказал, что хозяин страдает редкой, но обратимой генетической болезнью, значит, так оно и есть. Главное, что к ним скоро прибудет сестра-сиделка и миссис Трамп больше не придется ухаживать за стариком. Вообще она проработала в доме 7 на Восточной 77-й улице много лет и к странностям привыкла. Если честно, у Гонгов вечно случались всякие удивительные вещи, и она давно перестала обращать на них внимание.

Однако день шел за днем… И однажды вечером миссис Трамп сказала:

— Что-то она долго едет, эта ваша сиделка. Еще один такой денек, как сегодня, — и сиделка понадобится мне самой.

Ее слова, как ни странно, оказались пророческими.

На следующее утро мистер Гонт случайно задел жемчужные бусы, которые миссис Трамп обожала, никогда не снимала и носила всегда, даже под фартуком и халатом, — когда готовила, пылесосила или вытирала пыль. Миссис Трамп исползала на коленках всю спальню и нашла почти все жемчужины. Но три шарика закатились под дверь, да так и остались лежать на площадке у лестницы. Не прошло и нескольких минут, как миссис Трамп наступила на них, поскользнулась и пролетела вниз целый лестничный марш. Грохот был такой, словно рухнул дом.

Джон и Филиппа выскочили из своих комнат как ошпаренные и обнаружили миссис Трамп без сознания на полу. Нимрод вызвал «скорую помощь», и прибывшие санитары увезли бедняжку в больницу Килдэра на соседнюю 78-ю улицу, где ей без промедления сделали операцию. Но и после операции она все никак не приходила в себя.

Когда хирург, доктор Сол Хадсон, вышел к Нимроду и близнецам, лицо его было мрачнее тучи. С таким лицом впору ходить по кладбищу, а не общаться с родственниками больных. Ничего доброго это не предвещало.

— Мы сделали все, что могли. Боюсь, остальное не в наших силах, — сказал он. — Время покажет, станет ли ее организм бороться за жизнь. Пока она не реагирует ни на какие внешние раздражители. Чем дольше она пробудет без сознания, тем больше оснований для беспокойства. Очень сожалею, но ничего более утешительного сообщить пока не могу.

— А можно ее увидеть, доктор Хадсон? — спросил Джон.

— Конечно.

Хирург провел их к кровати миссис Трамп. Голова ее была в бинтах, лицо — землисто-пепельного цвета. Она лежала в отдельной палате, причем вид из окна открывался прямо на садик во дворе дома Гонтов. Ни близнецы, ни Нимрод не могли произнести ни слова.

— Все-таки хорошо, что отсюда виден наш дом, — наконец произнесла Филиппа. — Миссис Трамп была бы рада.

— Да, наверняка, — кивнул Нимрод.

— А мы ничем не можем ей помочь? — спросил его Джон. — Джинн-сила не сработает?

— Боюсь, что нет, — сказал Нимрод. — Да я и не знаю, как тут подступиться. Работа мозга очень сложна, и джинн никогда не следует в нее вмешиваться. Иначе получаются чудища. Этакие Франкенштейны.

— Жаль, что здесь нет мамы… — вздохнула Филиппа и тут же виновато улыбнулась Нимроду. — Нет, не думай, ты отлично со всем справляешься. Не сомневайся. Просто я очень скучаю по маме. И мне было бы легче, будь она рядом.

— Запали мою лампу! Еще бы! — воскликнул Нимрод. — Моя сестра, то есть ваша мама, — совершенно уникальная женщина.

Близнецы не отходили от постели миссис Трамп, держали ее за руки, пытались с ней разговаривать. Но она не приходила в сознание. Нимрод тоже остался с племянниками в больничной палате. Он всячески их ободрял, высказывал обнадеживающие прогнозы, обещал им скорое и полное выздоровление миссис Трамп. Но и он, и дети в глубине души понимали, что для оптимизма никаких оснований нет. Наконец Джон встал и подошел к окну. За небольшим больничным садиком и их собственным задним двором в их доме, а еще точнее — в отцовской спальне мелькнула тень. А пару секунд спустя в окне этажом ниже появился мужской силуэт.

— Странно, — пробормотал Джон.

Нимрод вмиг оказался у окна.

— Ты что-то увидел?

— Что-то или кого-то, — ответил Джон. — Но дома никого, кроме папы, нет. Разве что Монти.

Монти была кошечкой, причем совершенно особенной, поскольку родилась она человеком — женщиной по имени Монтана Негодий. В кошку ее не так давно превратила миссис Гонт.

— Но папа не встает. А Монти выглядит совсем иначе, — добавил Джон.

— Только бы там ничего не случилось! — встревожилась Филиппа. — Новых неприятностей я не выдержу.

— Пойдемте-ка все домой, — сказал Нимрод. — Здесь от нас все равно толку мало.

Глава 2

Ссора из-за уха

К счастью, дома их ждали не новые беды, а мистер Джалобин собственной персоной. Он уже вовсю орудовал на кухне: чистил столовое серебро и готовил чай. После одного давнего, но рокового случая Джалобин много лет был однорук. Впрочем, не так давно он обзавелся второй рукой и с тех пор повадился делать два дела одновременно: сейчас, например, он обнял разом обоих детей, прижав их к своему необъятному животу.

— Я прилетел из Лондона еще утром, — объяснил он. — Прихожу, а входная дверь не заперта. Так что я, никого не беспокоя, попал в дом и сразу занялся делом. Сами видите.

Близнецы были в восторге. Ведь к ним приехал Джалобин! Пускай он — самый ворчливый дворецкий на свете, но почему-то в его присутствии детям всегда становилось теплее и веселее.

— Рад видеть вас, ребятня! — громко сказал он со своим неистребимым манчестерским акцентом. — Слышь, чего говорю… Рад видеть вас снова. Хотя привели меня сюда не самые радостные обстоятельства. Невезучие вы какие-то, вот что я вам скажу! Одна напасть за другой. Впору лавку ужасов открывать.

Близнецы чуть не расплакались. Джалобин сыпал соль на их израненные души. И все-таки они не обижались на дворецкого. Они знали, что, хотя он не всегда думает, прежде чем говорит, сердце у него добрейшее. А это самое главное.

— Говорят, Бог троицу любит, — сказал он. — Надеюсь, что это верно, поскольку три беды с вами уже стряслись, и, стало быть, больше не предвидится. Слышите, я надеюсь, что это — конец ваших бед. И что эти беды не заразны. Потому что мне и своих неприятностей хватает.

— Джалобин, пора заткнуться, — сказал Нимрод.

Филиппа невесело улыбнулась и обняла Джалобина покрепче, надеясь остановить этот безудержный словесный поток.

— Спасибо, что приехали, мистер Джалобин, — сказала Филиппа.

— Не за что, мисс Филиппа, — ответил он. — Мне все равно было особенно нечего делать. Да и парни из «Сити» играют в этом сезоне из рук вон плохо.

Джалобин болел исключительно за «Манчестер-Сити» — футбольную команду из его родного города.

— Узнаю старину Джалобина, — усмехнулся Джон.

Несколько минут спустя кто-то позвонил в дверь. Джалобин, как и подобает настоящему дворецкому, тут же снял фартук, надел свой форменный китель и плавным торжественным шагом отправился открывать.

— Вас желает видеть дама, — объявил он, вплывая обратно. — Американка, несколько необычного вида. Она утверждает, что ее здесь ждут. Ее зовут мисс Марион Моррисон.

— Проводите даму в библиотеку, — велел Нимрод.

Марион Моррисон и вправду выглядела странновато. Высоченная, толстая старуха с хриплым голосом и серыми глазками-бусинками, которыми она умела смотреть одновременно в разные стороны. Ее короткие, седые с рыжинкой волосы походили на заржавевшую проволочную мочалку. Дама была в красной рубашке, коричневых штанах и кожаном жилете; довершали картину ковбойские ботинки. В одной руке она держала огромный бутерброд с фасолью, а в другой — кружку исходящего паром черного кофе.

— Всем привет! Вы, наверно, Нимрод, — Деловито сказала она, гладя одним глазом на близнецов. — А вы, должно быть, Джон и Филиппа Гонт, — бросила она близнецам, кося другим глазом на Нимрода. — Я о вас много слышала, ребята. Причем хорошего. — Шумно отхлебнув кофе, она добавила: — Устроила себе ужин на скорую руку. Надеюсь, не возражаете. А то я весь день верхом на смерче путешествовала и что-то подустала.

— Как прошел полет? — вежливо поинтересовалась Филиппа.

— Я же здесь, значит, все в порядке, верно? — Марион Моррисон усмехнулась и откусила сразу полбутерброда. — Главное — приземлиться куда надо.

К ужасу чистюли Джалобина, несколько фасолинок из ее бутерброда упали на дорогой ковер, устилавший пол библиотеки. Ковбойские ботинки этой дамы выглядели так, словно она проделала весь путь не на вихре, а пешком или, в крайнем случае, верхом. К тому же возле двери лежала походная скатка и несколько вьюков — словно она только что соскочила с коня и сняла их с седла.

— Дженни Сахерторт говорила, что вы — джинн-медсестра, — сказал Нимрод.

— Да, пожалуй, для джинн я просто медсестра или сиделка, — ответила странная особа. — Но для людей я — нечто большее. Я — доктор, врачеватель, целительница. Как только не называют меня мундусяне… — Она шумно допила кофе и выплеснула гущу в камин. — Итак, где мой пациент? Если у него синдром Мафусаила, на счету каждая минута. Так что не будем терять времени.

Нимрод и близнецы повели экстравагантную сиделку наверх, в спальню мистера Гонта. По дороге она доела свой огромный бутерброд и, входя в комнату, подняла руки, как хирург перед операцией. Искрясь и потрескивая, они на мгновение вспыхнули тонким синим пламенем. Марион потратила немного джинн-силы и разом уничтожила всю грязь и бактерии, скопившиеся на руках. Пламя даже опалило манжеты ее красной рубашки.

Джон был поражен — ведь он никогда прежде не присутствовал при подобном джинн-очищении.

— В чем дело, сынок? — спросила Марион. — Разве ты не видел, как джинн моют руки?

— Э-э… видел… но не с помощью джинн-силы, — ответил Джон.

— Ну, это куда надежнее и быстрее, чем мылом и водой, — сказала она. — И приятнее. Терпеть не могу воду на коже. По мне, так джинн вообще не стоит приближаться к воде на пушечный выстрел. Это неестественно. — Опустив огромный зад прямо на кровать мистера Гонта, она посмотрела на старика мягко и пристально. — Ну, привет, старая калоша!

Близоруко щурясь, мистер Гонт смотрел в пространство — мимо новой сиделки.

— Кто здесь? Говорите же! Не слышу!

Силясь расслышать ответ, он приложил ладонь к невероятно волосатому, огромному, как у слона, уху.

— Он теперь неважно слышит, — поспешила объяснить Филиппа.

— Гммм… Видит ваш старикан тоже не ахти…

— Он не старикан, — твердо сказал Джон. — Вы уж извините, миссис Моррисон, но ему только пятьдесят лет. Для человека он, конечно, не молод. Но он не старик. Он на самом деле намного моложе, чем выглядит. И характер у него совсем не такой капризный, как кажется сейчас. Короче, он отличный отец.

Глядя одним глазом на пациента, джинн-медсестра перевела другой глаз на Джона и одобрительно улыбнулась.

— Хорошо, что ты так говоришь. Ты хороший сын. Твоему отцу повезло. Ведь любому взрослому человеку, даже вполне здоровому, нужны понимание и поддержка. Думаю, на полное восстановление уйдет два-три месяца. Но от самых тяжелых симптомов старости мы, конечно, избавимся намного раньше. Кстати, я никакая не миссис, и Марион меня тоже не зовите. Лучше просто М. Или Док.

— Ничего не понимаю! Говорите громче! — потребовал мистер Гонт.

— Теперь расскажите мне о заклятии, которое на него наложено, — сказала она.

Нимрод объяснил, когда и почему было наложено заклятие Мафусаила, и добавил, что присутствие близнецов могло замедлить процесс старения или вовсе не дать ему развиваться, но — увы — их рядом не оказалось. Выслушав Нимрода, Док приложила один палец к уху мистера Гонта, а другой — к его ноздре, чтобы измерить температуру. Взгляд ее тем временем остановился на горшке с карликовым деревцем бонсай, стоявшем на комоде в дальнем конце спальни. Это был японский клен высотой сантиметров семьдесят.

— У вас там настоящий бонсай, с Дальнего Востока? Или барахло из каталога «Товары — почтой»?

— Бонсай самый настоящий, — ответила Филиппа. — Папа подарил его маме на день рождения. Он купил его в Гонконге.

Марион встала и подошла поближе к деревцу.

— Его не пересаживали? Земля точно из Китая?

— Думаю, да, — сказала Филиппа. — Вы любите бонсайчики?

— Нет, — отрезала сиделка. — Терпеть не могу.

Марион взяла щепотку земли из горшка, понюхала ее, взяла в рот, пожевала, выплюнула и удовлетворенно кивнула. Затем решительным движением выдрала бонсай из горшка и отшвырнула в угол спальни.

— Эй, зачем? — возмутилась Филиппа. — Это деревце стоит двадцать тысяч долларов.

— Все-таки умственные способности моих пациентов не сильно зависят от размера кошельков, — констатировала сиделка. — Ладно, сейчас все поймешь.

Щедро смочив собственной слюной горстку земли из горшка, она размяла ее в руках и подогрела с помощью джинн-силы. Получилось что-то вроде глины, которой она принялась смазывать полуприкрытые веки мистера Гонта.

— Это улучшит его зрение, — сказала она. — Он сможет читать газеты и смотреть телевизор.

Оставшуюся на ладони глину Док нагрела еще больше — так, что она раскалилась и высохла, превратившись в порошок. Сиделка вдула его мистеру Гонту в оба волосатых уха и в нос.

— Это восстановит его слух, и он сможет слушать радио.

— Как действует ваш порошок? — спросила Филиппа.

— Все дело в джинн-слюне, — сказала Марион. — Она умеет заживлять ткани и восстанавливать функции организма. По крайней мере, человеческого. А если смешать ее с китайской землей, она становится сверхмощным материалом, который обладает великим множеством сверхъестественных свойств. — Марион усмехнулась. — Нам просто повезло, что у вас дома оказался бонсай. Мои-то запасы китайской землицы совсем иссякли. — Она взяла горшок и, достав из кармана полиэтиленовый пакет, высыпала в него остатки земли. — Если вы не против, я положу это в седельный мешок и заберу с собой — вместо оплаты моих услуг.

— Надо же! — удивленно сказал Нимрод. — Я и не знал, что получится, если смешать джинн слюну с землей.

— Может, вы и об Адаме не слыхали? — спросила Марион.

— Об Адаме?

— Тот парень из Библии, которого из земли слепили. Его имя как раз и означает «сделанный из земли».

Нимрод серьезно кивнул:

— Про Адама я знаю.

— Ты — не Лейла, — протрубил вдруг мистер Гонт, глядя на Марион. Похоже, его зрение улучшилось за считаные секунды.

— Не волнуйся, старина, — сказала Марион. — Я — целительница. Мы пытаемся привести тебя в порядок.

— А может, вам и миссис Трамп удастся исцелить? — воодушевилась Филиппа и принялась объяснять, что случилось с их любимой домработницей.

— Миссис Трамп? — переспросил мистер Гонт. — А что с ней стряслось? И где моя жена? Где Лейла?

— Успокойся, папа, — сказал Джон. — Лежи смирно. Это доктор, она пришла тебе помочь.

Док кивнула Филиппе:

— Утром я забегу в больницу и посмотрю вашу миссис Трамп. Хотя проблемы с головой самые сложные.

Выходя из спальни мистера Гонта, Марион наклонилась и подобрала что-то с пола. Это была жемчужина. Недолго думая, она сунула жемчужину в рот и сжала зубы. Жемчужина хрустнула точно орешек, хотя никаким человеческим зубам было бы не под силу ее разгрызть.

— Вы едите жемчуг? — изумился Джон.

— Разумеется, — ответила Марион. — Жемчуг очень полезен для джинн. Он — дитя огня и воды. Его иногда называют третьим глазом. Так или иначе, жемчуг безусловно является одним из ценнейших сокровищ земного мира. Воплощенный свет, средоточие мудрости, разума, духа и самой сущности Вселенной. — Она усмехнулась. — К тому же жемчужины на редкость вкусны.



Позже в тот же вечер, когда Марион и мистер Джалобин легли спать, Нимрод долго беседовал с господином Ракшасом, а потом вызвал в библиотеку детей.

— Мы тут кое-что обсудили, — начал он, — и думаем, что есть способ вернуть вашу маму домой.

Нимрод был, по обыкновению, в ярко-красном костюме, а господин Ракшас в белом. Находясь рядом, эти два джинн напоминали флаг Индонезии, который, как всем известно, состоит из двух широких полос: красная сверху, белая снизу. Оба джинн сидели очень близко к огню. Для людей это было бы опасно, но для джинн, которые сами сделаны из огня, жар только в удовольствие. Лица двух друзей лоснились, точно хорошо прожаренные, намазанные маслом тосты.

— Как? Как вернуть маму? — спросила Филиппа, которая уже совсем потеряла надежду увидеть свою мать настоящей, доброй, любимой мамой, а не Синей джинн Вавилона. Девочка слишком хорошо знала, что Синяя джинн стоит над добром и злом и — точно мерзкий профессор математики — следует лишь голосу холодного разума. Считалось, что только Синяя джинн может вершить бесстрастный суд над тремя добрыми и тремя злыми кланами джинн. И, только верша над ними справедливый суд, можно сохранить равновесие между добром и злом в этом мире… Филиппа сдернула внезапно запотевшие очки и начала неистово тереть стекла. В глазах у нее стояли слезы. Неужели маму можно вернуть домой?

— Учтите, это только идея, никакого плана пока нет, — сказал господин Ракшас. — И, разумеется, ни в коем случае нельзя строить замки на песке. И вообще — сначала надо спросить его самого. И ее саму. А это, понимаете ли, не экскурсия в увеселительный парк.

— Его самого? Ее саму? — повторил Джон. — Кого же? Господин Ракшас, говорите яснее!

— Речь о Дыббаксе, — сказал Нимрод. — и о его сестре Фаустине. Нам потребуется их помощь.

— Но разве Фаустина жива? Она же потеряла свое тело где-то в Англии, да? — припомнила Филиппа. — После того как ты изгнал ее дух из тела премьер-министра?

— Все верно. Почти верно, — уточнил Нимрод. — Гуру Масамджхасара или, как его тогда называли, доктор Варнакуласурия, взял у премьер-министра анализ крови. Тем самым он, совершенно непреднамеренно, помешал Фаустине вернуться в ее собственное тело. По крайней мере, без помощи другого джинн она это сделать не в состоянии. Крошечная часть ее духа навсегда осталась в пробирке с кровью.

— Но чем и как она может нам помочь? — недоуменно спросила Филиппа.

— Я тоже не понимаю, — сказал Джон.

— Если нам удастся воссоединить ее тело с духом, есть некоторый, даже очень немалый, шанс, что она сможет стать Синей джинн вместо вашей матери, — пояснил Нимрод.

— Вообще-то изначально предполагалось, что Синей джинн станет именно Фаустина, — уточнил господин Ракшас. — С самого рождения она была словно предназначена для этой роли. Но, потеряв собственное тело, она заодно потеряла возможность попасть в Вавилонское подземелье!

— А у нас получится? — спросила Филиппа. — Мы сможем воссоединить ее тело и дух так, как вы описываете?

— Скорее всего, да, — ответил Нимрод. — При условии, что мы знаем, где искать ее дух. Я, например, раньше не знал. И догадался только благодаря тебе, Филиппа.

— Благодаря мне? Каким образом?

— Помнишь, ты рассказывала, что, когда вы прибыли на остров Баннерманна, ты слышала голос невидимой девочки? Она что-то нашептывала тебе на ухо?

На острове Баннерманна, что на реке Гудзон, неподалеку от Нью-Йорка, вдали от людей и джинн уединенно жила тетя Фелиция — дальняя родственница Дыббакса. Это место близнецы вспоминали с содроганием.

Филиппа кивнула:

— Да, было такое. Голос звучал недолго, всего мгновение. А еще я почувствовала, будто мимо меня что-то пронеслось. Вроде оторвавшейся паутинки. Так ты думаешь, это был дух Фаустины?

— Когда Дыббаксу грозила опасность, он скрывался на острове Баннерманна, потому что там он чувствует себя в безопасности, — сказал Джон. — Держу пари, что Фаустина тоже считает этот дом лучшим убежищем.

— А я думала, если находишься вне своего тела слишком долго, рискуешь улететь в космос, — сказала Филиппа. — Нимрод, ты сам так говорил! Помнишь, в Египте?

Нимрод задумался.

— Все верно, — ответил он наконец. — Но есть одно исключение. Дух может укрыться в каком-нибудь знакомом, надежном месте. Так, собственно, и возникают дома с привидениями. Найдя родное место, дух может обретаться там сколь угодно долго. Для Фаустины таким местом, по-видимому, стал остров Баннерманна.

— Значит, достаточно привезти на остров ее тело, и дух сразу попадет обратно? — спросила Филиппа.

— Все не столь просто, — ответил господин Ракшас.

— Я так и знал, — простонал Джон. — У нас ничего просто не бывает.

— Кому-то из нас предстоит покинуть собственное тело, пройти сквозь стену и перенестись в мир духов. Иначе нам не установить контакт с Фаустиной, — пояснил Нимрод.

— Прямо сквозь стену? Или там есть дверь? — спросила Филиппа.

— Проходы в мир духов имеются во всех древних храмах, — сказал Нимрод. — У египтян, у индейцев майя, в Вавилоне. В сущности, для того эти храмы и строили.

— Полагаю, лучше всего двигаться через Египет, — подал голос господин Ракшас. — Тогда мы сможем захватить с собой слугу Ка, и он будет охранять нас от неприятных созданий, которые наверняка встретятся по пути.

— И кто из нас должен расстаться со своим телом? — спросил Джон.

— Это должен быть кто-то из сверстников Фаустины, — сказал Нимрод. — Джинн своего возраста она будет больше доверять.

— Дыббакс, — уверенно предложил Джон.

— Верно, — отозвался Нимрод. — Я тоже о нем подумал.

— Он не откажется, — сказал Джон. — Он наверняка согласится. В конце концов, Фаустина — его сестра.

— Может, ты и прав… — Господин Ракшас вздохнул. — Но убедить его будет непросто, ой как непросто. На неведомой дорожке любая нога медлит.

— Он не откажется, — настаивал Джон и даже попробовал, по примеру господина Ракшаса, ввернуть в свою речь пословицу: — Кровь, как говорится, не водица.

— Верно-верно, — отозвался господин Ракшас. Но в голосе его было столько сомнения, что Джон понял: старик ни в чем не уверен. — Мед сладок, но из улья его достанет только очень храбрый бортник.

— Господин Ракшас прав, Джон, — сказал Нимрод. — С беднягой надо обращаться крайне бережно. Дыббакс совсем недавно узнал, кто он на самом деле, и еще не оправился от потрясения. Но времени на долгие уговоры у нас тоже нет. Тридцать дней, даже меньше… Потом будет слишком поздно, Фаустина уже не сможет стать Синей джинн вместо вашей матери. Я отправляюсь в путь сегодня же вечером и завтра поговорю с Дыббаксом.

Джон был бы не прочь составить Нимроду компанию, ведь они с Дыббаксом как-никак друзья. Но он тут же вспомнил про отца и наложенное на него заклятие Мафусаила.

— Согласен, поехали, — сказал вдруг Нимрод. Он, конечно, не умел читать мысли, но выражение лица своего племянника понял без слов. — Вместе мы его скорее уломаем.

— Но как же я уеду? — опешил Джон. — Ведь мы с Фил должны оставаться здесь, при папе. Иначе он опять начнет стареть.

— На любое правило есть исключение, — сказал господин Ракшас, который был автором «Краткого курса Багдадских законов» и поэтому прекрасно знал, что джинн вправе делать, а что нет. — Понимаешь, для борьбы с заклятием Мафусаила необходима только близость джинн-силы, Джон. А человеческая оболочка, и твоя и Филиппы, может быть где угодно. Существует понятие «перепоручение силы». Один джинн может одолжить свою силу другому. Практикуется это редко, поскольку требует глубочайшего взаимного доверия. Однако, думаю, у близнецов с этим сложностей быть не должно. Вы ведь доверяете друг другу, верно?

— Отлично! — обрадовался Джон. — Как это сделать? Как мне передать Филиппе свою джинн-силу?

— Ты похож на гусенка, который торопится прямиком в лисью нору, мой юный друг, — сказал господин Ракшас — Отдать другому джинн, пусть даже родной сестре, свою джинн-силу — дело не из легких. И не каждому придется по вкусу. Как сам процесс, так и его результат. Единственный способ дать взаймы свою джинн-силу состоит в следующем: ты концентрируешь весь свой внутренний жар и — вдыхаешь его прямо в ухо другому джинн.

— Я должен вдохнуть свою силу в ухо Филиппы?

— И выдох должен длиться не менее шестидесяти секунд, — кивнул господин Ракшас.

Джон взглянул на ухо сестры и брезгливо поморщился.

— Что за глупость! Вы, наверно, шутите! Дышать? В ухо? Кому другому еще туда-сюда… но ей? Ни за что! Это отвратительно.

— Взаимно, братец, — процедила Филиппа. — Как представлю твой слюнявый рот на любой части моего тела… с души воротит.

— Но почему? — удивился господин Ракшас.

— Во-первых, она — моя сестра, — горячо воскликнул Джон.

— А он — мой брат, — подхватила Филиппа.

— Братья и сестры так друг другу не делают, — сказал Джон. — Ну вы и выдумали! Дуть ей в ухо!

— Мы против! — поддержала его Филиппа.

Нимрод и господин Ракшас благоразумно молчали. Пускай близнецы выпустят пар, пускай выразят все свое отвращение и злость. Ведь им все равно придется подчиниться, и они понимают это не хуже взрослых. Вскоре Джон и Филиппа прекратили вопить и корчить рожи. Они притихли и смущенно посмотрели на старших джинн.

— Простите, — пробурчал Джон.

— И меня тоже извините, — сказала Филиппа. — Сама не знаю, что на меня нашло.

— Со временем вы поймете, что поле, где обитает мудрость, всегда обнесено изгородью, — с улыбкой сказал господин Ракшас. — И эта изгородь — тишина. Кстати, запомните, крупный картофель всегда растет вперемешку с мелким.

— Что я должен сделать? — спокойно спросил Джон, решив все-таки уточнить детали предстоящей процедуры.

Нимрод попросил Филиппу лечь на пол, а Джону велел обхватить ладонями ухо сестры, чтобы получился рупор.

— Потом, Джон, ты вдохнешь поглубже и обхватишь ее ухо губами, точно хочешь его съесть. И начнешь дуть. И будешь дуть долго, пока я не скажу «стоп».

— Надеюсь, у тебя чистые уши, — проворчал Джон.

— Уж точно почище, чем у тебя, — парировала Филиппа.

Джон, вздернув брови, посмотрел на Нимрода, словно призывая его в свидетели очередной провокации. Ведь Филиппа опять задирается!

— Давай же, дуй, идиот! — Филиппа закрыла глаза.

Джон наклонился вперед, обхватив пальцами ухо сестры.

— Фу, — поморщилась она. — Прямо жаром пышет. Как дракон.

— В этом весь смысл, Филиппа, — пояснил Нимрод.

Как только Джон выдохнул весь запас воздуха, Филиппа откатилась подальше и потерла ухо.

— Фу! Это и правда ужасно. Как будто в ухо ввинтилась горячая минога.

Отвращение, переполнившее Джона, когда он был вынужден чуть ли не жевать ухо сестры, сменилось другим ужасным чувством. Он стал самым обыкновенным, заурядным человеком. Какая-то часть его словно умерла. Он встал, тут же снова сел и, сцепив руки, уткнулся в них лбом.

— Что такое минога? — шепотом спросил он.

— Рыба. Длинная, точно змея, — безжалостно описывала Филиппа. — С зубастой пастью, глубокой, как труба. Похожа на угря.

Джон устало улыбнулся.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил его Нимрод.

— Как выжатый лимон, — отозвался Джон.

— А ты, Филиппа? — спросил Нимрод. — Как себя ощущаешь?

— Силы удвоились, — ответила девочка. — Точно я подключилась к электростанции, а потом выпила крепкого кофе.

— Похоже, сработало, — сказал Нимрод.

— Значит, мундусяне всегда себя так чувствуют? — поинтересовался Джон.

— Как именно? — с состраданием уточнила Филиппа, по-сестрински положив руку ему на плечо и уже сожалея о гадостях, которые только что ему наговорила.

— Как будто я пробежал нью-йоркский марафон, пришел к финишу последним и к тому же умудрился потерять по дороге что-то очень ценное. Например, руку или ногу. И вообще, по-моему, я заболеваю.

— Ценить воду начинаешь только в пустыне, — заметил господин Ракшас.

— Ага, джинн-сила для нас как вода, — согласился Джон. Он глубоко вздохнул и встал. — Когда выезжаем?

— Прямо сейчас, — ответил Нимрод. — Нельзя терять ни минуты.

Они вышли из дома и отправились в Центральный парк, где по вечерам обычно довольно пустынно. Там, на лужайке, Нимрод на скорую руку закрутил мощный, но невидимый смерч. Угадать, где он, можно было только по газете, которая бешено кружилась у самого основания смерча. Несколько секунд — и вот уже Нимрод с Джоном очутились на самой вершине этого воздушного столба, точно их призвали ввысь, на небесный суд. Филиппа и господин Ракшас провожали их взглядами. Метрах в пятнадцати — двадцати над землей Нимрод направил смерч на запад, и на скорости четыреста с лишним километров в час — что означает уже не смерч, а торнадо высшей категории — они исчезли в черном небе Манхэттена.

Глава 3

Мистификатор

Дыббакс очень хотел познакомиться со своим настоящим отцом.

А что тут ужасного? Пускай он самый злой джинн в мире, но я все-таки его сын! И просто хочу встретиться с отцом. Имею право! Предки есть предки, даже если они самые распоследние монстры.

При этом Дыббакс прекрасно знал, что его мать, Дженни Сахерторт, будет всячески препятствовать этой встрече. Во-первых, она боялась Иблиса. И не она одна. Его боялись многие сильные и умные джинн. Ну а во-вторых, она тревожилась за Дыббакса: вдруг встреча с Иблисом окончательно собьет его с пути истинного?

Ну чего она тревожится, в самом-то деле? Я же не злой, не плохой, я на него ни капельки не похож. В целом я очень даже правильный парень. Случается, конечно, учудить что-нибудь. Но такое с любым подростком бывает. Я ж от этого не делаюсь ползучим гадом окончательно и бесповоротно. А вдруг мы встретимся — и Иблис станет хорошим? Может, он просто всю жизнь страдал без сына и поэтому творил мерзости направо и налево?

Где искать отца, Дыббакс знал очень хорошо. Любой джинн знает, что Лас-Вегасом правят ифритцы, а вовсе не мафия, как полагает большинство людей. Лас-Вегас находится не так уж далеко от Палм-Спрингс, городка, где жил Дыббакс. Добраться — раз плюнуть. Но как убедить или перехитрить маму? После его возвращения из Индии она глаз с него не спускает. Хуже того — она заставила Дыббакса поклясться, что он не станет закручивать смерчи и летать куда-нибудь самостоятельно. Короче, ему объявили «нелетную погоду», причем надолго.

Дыббакс всегда усмехался, когда его школьные приятели использовали это выраженьице, если предки их куда-нибудь не пускали. Да что они знают о нелетной погоде? Для них это пустой звук. А вот ему и впрямь не дают оторваться от земли. В Лас-Вегас, конечно, можно и на автобусе добраться, но Дыббакс был для этого слишком ленив. Он терпеть не мог автобусы. И даже немного боялся толстых, вонючих, хамоватых попутчиков. К тому же в автобусе у него всегда начинался приступ клаустрофобии. Это нормально для джинн — ведь они ненавидят замкнутые пространства, кроме, разумеется, своих собственных ламп.

Так что Дыббакс до поры сидел дома и продумывал план, который приведет его в Лас-Вегас без нарушения клятвы.

Вообще-то в прежние времена Дыббакс мог играть на чувствах матери, как на гитаре. Он знал, с какой стороны подойти к ней, как настроить, какие струны перебирать, чтобы получить искомую мелодию. Он точно знал, что надо сделать, чтобы заставить ее сказать именно то, что требовалось, — как по нотам. Поэтому теперь он ходил по дому чернее тучи, молчал и смотрел в пространство. Мама же всячески пыталась его задобрить: испекла его любимый пирог с карри, разрешила смотреть фильмы, которые были мальчику явно не по возрасту, выделила ему кучу карманных денег и даже подарила новую игру для игровой приставки. Но он упорно не желал сменить гнев на милость. И мама наконец дрогнула: выхватила у него из рук плошку с хлопьями, которые он демонстративно собрался есть вместо ее пирога, и шваркнула об стенку.

— Дыббакс!

Дыббаксом она называла его, только когда действительно сердилась. Обычно же она говорила Бакс, поскольку сам он предпочитал именно это, уменьшительное имя.

— Дыббакс! Ты испытываешь мое терпение. Я испекла для тебя пирог. Купила тебе игру. А ты ходишь тут, словно на похоронах! Ну, чем прикажешь тебя развеселить?

Ага, попалась.

— Могу я сделать что-нибудь, чтобы ты хотя бы улыбнулся?

Он кивнул.

— Конечно можешь, — сказал он. — Я хочу поехать в Лас-Вегас.

Дженни Сахерторт прищурилась. Она явно что-то заподозрила.

— Лас-Вегас? Что ты там забыл? Для игры в рулетку ты слишком мал, а экскурсию на шоколадную фабрику явно перерос. Кроме того, мы, мариды, да и другие добрые джинн ездим в Лас-Вегас с большой опаской. Сам знаешь: там правят ифритцы.

— Ладно, забудь, — проурчал Дыббакс утробно, точно фагот, и закатил глаза. — Считай, что я ничего не просил.

— Ну что ты! — воскликнула его мама. — Мы обязательно поедем в Лас-Вегас, если тебя это порадует. Только скажи, почему ты так туда стремишься? Тебе нравится иллюминация на небоскребах?

— Ненавижу иллюминацию! — ответил Дыббакс. — Огни бегают по домам, а мне кажется, что они прямо по мне ползают.

— Тогда зачем?

— Я хочу увидеть Адама Аполлониуса.

Адам Аполлониус был самым знаменитым иллюзионистом Америки. Он придумал несколько классных фирменных трюков: например, свободное падение с самолета и подъем на чикагский небоскреб Сирс с завязанными глазами. Дыббакс давно прилепил плакат с портретом этого артиста на стену у себя в комнате.

— Не понимаю, что ты в нем нашел. — Мать пожала плечами. — Ты же знаешь, что все это ловкость рук. В то время как любой джинн может запросто творить такие чудеса по-настоящему. На что тебе сдался этот фокусник?

— Сам не понимаю. — Дыббакс зевнул. — Может, у него это круче получается, чем у нас? Ну и кроме того, мне нравится, что это ловкость рук. Сама говоришь: мы можем запросто творить чудеса по-настоящему. Для нас-то это дело обыкновенное. А он устраивает из чудес представление. И из своих умений тайны не делает. Это мы вечно таимся и все от всех скрываем.

— Но ты ведь понимаешь, почему мы держим свои способности в секрете, — сказала Дженни Сахерторт. — Иначе джинн будет грозить опасность.

Дыббакс зевнул еще шире.

— Да знаю я все… — Он пожал плечами. — Послушай, ты спросила, что может меня развеселить. Я ответил. Не нравится — забудь. Можем никуда не ехать.

— Нет, дорогой, мы поедем, — твердо сказала мать. — Это даже будет забавно.

Дыббакс возликовал и поздравил себя с успехом. План сработал.

Отец обязательно почувствует, что я нахожусь в Лас-Вегасе. И найдет меня сам. Наверняка. В сущности, мне от него ничего не надо. Просто поболтаю со стариком, вот и все. Потусуемся с ним пару часиков — и назад.

Он улыбнулся.

— Так-то лучше, — сказала мама, заметив его улыбку. — Мне хочется только одного, милый: видеть тебя счастливым.



Иблис всегда предполагал, что его младший сын рано или поздно объявится в Лас-Вегасе. Куда он денется? Однако мальчишка прискакал даже раньше, чем ожидал его отец. Впрочем, для предводителя ифритцев это оказалось очень даже кстати. Дыббакс с матерью прибыли во всемирную столицу игорного бизнеса через несколько часов после того, как тело Иблиса растерзали черные джинн-тигры. Растерзали в клочья, так что он был вынужден покинуть свое старое тело и искать новое. Этим-то утомительным делом он и занимался, когда внезапно ощутил присутствие сына. Это произошло сразу, едва Дыббакс сошел с самолета в международном аэропорту МакКарран и ступил на летное поле — залитый гудроном кусок пустыни. Что и говорить, это стечение обстоятельств было крайне неудачным для Дыббакса, его мамы, всех добрых джинн, а заодно и для всего человечества, и крайне удачным для самого Иблиса. Во-первых, будь он в это мгновение в какой-нибудь физической оболочке, например — в человеческом теле, он мог вовсе не почувствовать присутствия мальчика. Физическая оболочка делает джинн менее чувствительным к космическим колебаниям. Но в это мгновение Иблис существовал только как дух, и ему было намного легче обнаружить, что его сын прибыл в Лас-Вегас. Вот уж на что никак не рассчитывала Дженни Сахерторт!

Со скоростью света взмыл Иблис над раскаленной пустыней Невада и, точно невидимая ракета, устремился к ничего не подозревавшей мишени. Он нашел мальчика и его мать возле багажной ленты. Дженни Сахерторт он узнал сразу — уж очень примечательно выглядела она в алом брючном костюме со стразами. Сын оказался высок, пригож и, похоже, даже обаятелен. Весь в отца. Иблис тщеславно усмехнулся. Через несколько мгновений он уже знал все тайные мысли Дыббакса, все порывы его юного сердца. И понял, что дьявольский план, который он замыслил почти тринадцать лет назад, уже можно привести в действие. Пора.

Иблис пробыл в теле Дыббакса лишь несколько секунд и покинул его прежде, чем Дженни Сахерторт или сам Дыббакс успели заподозрить, что рядом витает дух злого джинн.

— Что с тобой? — спросила Дыббакса мать. — Ты вдруг побледнел.

— Разве?

— Да. А еще я попросила тебя взять этот чемодан, но ты словно и не услышал.

— Я и сейчас тебя плохо слышу. Уши заложены после самолета. Ненавижу самолеты. Они ничем не лучше автобусов.

— Скоро пройдет. Прими еще одну угольную таблеточку, она ведь не только от клаустрофобии помогает.

— Почему мы вообще полетели на самолете, а не на смерче?

— Но мы же здесь! Хватит ныть. Ты же знаешь, что любое использование джинн-силы привлекает внимание. Бакс, слушай меня внимательно. В этом городе полным-полно ифритцев, и они нас учуют, если мы вздумаем применять джинн-силу. Тогда неприятностей не оберешься. Поэтому воздержись. Договорились?

— Ладно, ладно.

Они взяли такси и поехали в отель сети «Марриот» под названием «Зимний дворец», который был точной копией знаменитого дворца русских царей в Санкт-Петербурге. Поселились в номере люкс на верхнем этаже. Из обеих спален открывался захватывающий вид на весь Лас-Вегас. Поужинав, они пошли на представление Адама Аполлониуса и заняли лучшие места в зале. Аполлониус, высокий, тощий человек с бородкой клинышком и серьгой в ухе, был с головы до ног разукрашен татуировками. Дженни Сахерторт подумала, что так обычно выгладят звезды британского футбола.

Шоу состояло из двух отделений. В первое Аполлониус показывал медведей. Белые медведи и гризли то появлялись, то исчезали в разных концах зала. Сам он в какой-то момент превратился в самца гориллы — огромного, с серебристой полосой на спине, затем снова в человека, а под занавес мужик с гигантским топором попросту отрубил фокуснику голову и долго расхаживал по сцене с этой головой, которая продолжала разговаривать со зрителями. (Те, кому Адам Аполлониус не очень-то нравился, больше всего любили именно этот момент представления.)

Доктор Сахерторт пыталась не показывать, что ей скучно. Но ее сын, похоже, был искренне увлечен. В антракте они купили воды, и мама деликатно спросила Дыббакса, не будет ли он возражать, если она не пойдет на второе отделение.

— Да на здоровье, — ответил Дыббакс.

После антракта Аполлониус заставил исчезнуть слона. Это впечатлило даже Дыббакса. Тут Аполлониус сказал, что ему нужен доброволец из публики — в качестве ассистента для трюка «ловля пули». И из всех желающих он выбрал Дыббакса! Вот здорово! Стрельбу мальчик любил почти так же сильно, как волшебство.