Филип Керр

Джинн в вавилонском подземелье

Эта книга посвящается Натали, Клемма и Фредди Клафам.
Глава 1

Джинн и мороз

— Я хочу быть ведьмой, — сказала Филиппа. — С кучей бородавок.

— А я — вампиром, — сказал Джон. — С кровью на зубах.

— Вы прекрасно знаете, что это даже не обсуждается, — осадила их мама.

— Мы слышим это каждый год, — вздохнул Джон. — Не понимаю, что ты имеешь против Хеллоуина. Ну какой от него вред? Просто развлечение.

Близнецы Джон и Филиппа Гонт, жившие в доме номер семь по Восточной Семьдесят седьмой улице в городе Нью-Йорке, любили все, что положено любить их сверстникам. И разумеется, обожали розыгрыши на Хеллоуин. Однако эти близнецы были не простыми детьми, а по совместительству еще и джинн, и обладали разными сверхъестественными способностями. Например, они могли исполнять три желания — по крайней мере в теплую погоду. Джинн состоят из огня и не очень-то любят холод, а юные и неопытные джинн, такие как Джон и Филиппа, в прохладном климате вообще практически бессильны. Недаром джинн чаще всего попадаются в жарких странах, среди пустынь. Что касается Нью-Йорка, летом здесь, конечно, очень жарко, зато зимы вполне морозные, и холодно становится уже к концу октября. Впрочем, в этом году тридцать первое октября выдалось неожиданно теплым, и, запретив детям участвовать в хеллоуинских забавах, Лейла Гонт, которая и сама была джинн, решила предложить им кое-что взамен.

— Послушайте, — сказала она, — обидно не воспользоваться такой замечательной погодой. Давайте-ка сходим в Центральный парк и устроим вам тренировку: попробуете превращаться в разных животных. Тренировка — первое дело, а то за зиму совсем потеряете форму. Не исключено, что до конца зимы вам больше и не удастся проверить свою джинн-силу.

— Но я не хочу превращаться в зверя, — сказала Филиппа. — Хочу быть ведьмой. С кучей бородавок.

— А я — Дракулой, — снова завелся Джон. — С кровью на зубах.

— А я говорю — нет, — отрезала миссис Гонт.

Много лет назад, вскоре после того, как Лейла познакомилась с мистером Гонтом, она решила никогда больше не пользоваться собственной джинн-силой, хотя причины, по которым это произошло, были пока не вполне понятны близнецам. Джон полагал, что это связано с происхождением их отца. Их отец Эдвард — не джинн, а человек. И близнецы прекрасно знали, что отец их побаивается. Опасается, что в один прекрасный день — ближе к лету — его собственные дети вполне могут превратить его в какое-нибудь животное. Кстати, именно по этой причине миссис Гонт однажды договорилась с Джоном и Филиппом, что они будут применять свою джинн-силу только с ее ведома и разрешения. Подразумевалось, что этот договор убережет детей от опрометчивых поступков, о которых они впоследствии наверняка бы пожалели. Ведь джинн, даже очень юные, обладают колоссальным могуществом. Впрочем, миссис Гонт также знала, что им надо, пусть изредка, тренировать джинн-силу — хотя бы ради здоровья и хорошего настроения.

Однако сейчас близнецы вовсе не хотели превращаться в животных в Центральном парке. Ведь дурить прохожих на Хеллоуин куда интереснее.

— Я вообще не понимаю! — упорствовал Джон. — Почему мы не празднуем Хеллоуин? Ты никогда не говорила, почему тебе так не нравится этот праздник.

— Неужели не говорила?

— Нет, — ответили близнецы хором.

Миссис Гонт покачала головой.

— Возможно, вы и правы. Не говорила, — согласилась она.

— А мы готовы послушать. — Джон сказал это очень едко. Он вообще считал, что мать относится к Хеллоуину чересчур серьезно.

— Что ж, слушайте. На самом деле все очень просто, — начала миссис Гонт. — Хеллоуин посвящен запретным вещам, о которых большинство людей ничего толком не знает, и это — очень трудное время года для кланов добрых джинн, таких как мы. Понимаете, много столетий назад злые кланы Гуль, Шайтан и Ифрит убедили легковерных мундусян устроить в это время года особый ритуал поклонения злым джинн. Взамен они обещали не причинять мундусянам зла. Люди наряжались в костюмы, которые, как предполагалось, носят злые джинн, щедро выставляли еду и напитки, чтобы умилостивить злых джинн и снискать их расположение. Вот почему мы, клан Марид, всегда отказывались иметь к этому празднику какое бы то ни было отношение. Теперь понятно? На самом деле мне даже странно, что вы воспринимаете все это так легкомысленно. И это — после всех ваших летних приключений с дядей Нимродом!

Близнецы на миг притихли, обдумывая мамино объяснение. Им никогда не приходило в голову, что веселый праздник Хеллоуин, пусть даже посвященный злым духам, как-то связан с их собственным происхождением. В отличие от большинства детей они прекрасно знали, что злой джинн может подчинить своей воле человека или даже другого джинн. Прошлым летом, когда близнецы выяснили, что они на самом деле не люди, а джинн, они сразу столкнулись с настоящим злом, воплощенным в призраке фараона Эхнатона. Встретились они и с Иблисом — предводителем ифритцев, злейшего из злых кланов джинн. Своими глазами они увидели, на что способно настоящее зло. Ифритцы убили искателя древностей из Каира, человека по имени Хусейн Хуссауг. Короче говоря, мама была совершенно права. Зло в мире существует, причем нешуточное.

— После твоего объяснения все встало на свои места, — призналась Филиппа.

— Я рада, что ты так считаешь, дорогая. — Миссис Гонт улыбнулась.

— Я тоже так считаю, — сказал Джон. — Ты просто хочешь уберечь нас от зла, правда?

Миссис Гонт кивнула.

— Я же мать, — сказала она. — Уберечь вас от зла — мое главное дело в этой жизни.



Начали с зоопарка. Но дети быстро поняли, что сидеть взаперти в обличье животного ничуть не весело. Особенно несчастным выглядел белый медведь. Тогда они покинули зоопарк и стали искать среди живности, резвящейся на свободе в Центральном парке, кого-то посимпатичнее, чтобы вселиться в этих зверьков на пару часов.

Вскоре Филиппа сделала свой выбор. Она превратилась в белку, с удовольствием носилась вверх-вниз по деревьям и даже гонялась за туристами, которые недостаточно проворно выдавали ей орехи. Однако вскоре обнаружились непредвиденные трудности: во-первых, ее донимали блохи, а во-вторых, она поссорилась с бурундуком, потому что по ошибке залезла на дерево, которое он облюбовал для себя. А уж когда ее начал преследовать кот, Филиппа поспешно превратилась обратно в девочку. И была этому несказанно рада.

Джону выбрать животное оказалось труднее. По его мнению, бурундуки и белки были какими-то немужественными. Этакие девчачьи зверюшки. Он уже совсем собрался вернуться в зоопарк и стать там белым медведем или, допустим, морским львом, как вдруг ему все-таки встретилось живое существо, подходящее для превращения. Возле катка какой-то человек показывал детям, как разводят и дрессируют ловчих птиц. Надев на руку перчатку, он достал из клетки красивого иссиня черного с бежевыми подпалинами сокола. Едва Джон увидел эту птицу, он переглянулся с матерью, произнес свое слово-фокус (еще летом в Египте он придумал себе слово АППЕНДЭКТОМИЯ) и принял обличье этого сокола, которого звали Молти. (Слово-фокус — это такое секретное слово, которым джинн пользуется, чтобы сосредоточить свою джинн-силу, точно так же, как увеличительное стекло собирает лучи солнца в пучок и направляет всю их мощь на маленькую точку посреди листа бумаги, чтобы бумага загорелась.)

Соколы-сапсаны — самые быстрые птицы в мире, и Джон налетался всласть — выше крыш и деревьев. Прежде чем вернуться на руку к хозяину, он даже несколько раз спикировал: на неповоротливых голубей и на парня, занимавшегося в парке восточной медитацией, — и все это на скорости более трехсот километров в час.

Впрочем, соколиная жизнь тоже оказалась не без издержек. Еще несколько часов Джона тошнило от отвратительного вкуса дохлой мыши, которую дрессировщик скормил ему в награду за отличный полет.

Несмотря на это, Джон решил, что непременно хочет получить сапсана в подарок на Рождество. Он предпринял подробнейшее исследование в Интернете, а затем рискнул подступиться с этой просьбой к отцу.

Эдвард Гонт — не джинн, а человек, или, как говорит дядя Нимрод (сам великий и могучий джинн), «мундусянин». Это значит, что отец Джона и Филиппы, как и все люди, сделан не из огня, а из земли и поэтому никакими сверхъестественными способностями не обладает. Однако это не подразумевает, что мистер Гонт никак не властен над своими фантастически одаренными детьми. Зимой же он вообще осмелел, поскольку знал, что на холоде его дети практически бессильны. Теперь он был склонен обращаться с ними как с самыми обычными детьми и не боялся накладывать запреты на то, чего сам не одобрял. Например, на идею завести в доме сокола-сапсана.

— Я бы еще понял, если бы ты захотел канарейку, — сказал мистер Гонт из-за развернутой газеты, когда однажды за завтраком Джон затеял разговор о соколе. — Или даже попугая. Но сокол? Сокол — это совершенно особая птица, Джон. Сокол — хищник. А вдруг он нападет в Центральном парке на чью-нибудь собаку? Или, не дай бог, на старушку? Да на меня тут же подадут в суд! Иск на миллионы долларов. И где мы все, по-твоему, окажемся?

— Папа, — сказал Джон. — Мы ведь о соколе говорим, а не о птеродактиле.

Но переубедить мистера Гонта было непросто.

— Если ты хочешь завести домашнее животное, почему бы не купить мышь или хомячка? Так делают все нор… — Он хотел было сказать «нормальные дети», но осекся, вспомнив, что его сын и дочь все-таки не очень «нормальные» мальчик и девочка. Иногда Эдвард Гонт смотрел на близнецов и попросту забывал, кто они на самом деле. Ведь они так похожи на нормальных детей!.. Кстати, они, даром что близнецы, уродились абсолютно разными. Джон был высок и темноволос, а Филиппа пониже, в очках и рыженькая… Нормальные дети… Но их отец слишком хорошо знал, что, когда наступит лето и воздух в Нью-Йорке не на шутку раскалится, ему придется быть втрое осмотрительнее при разговоре с собственными детьми. А то еще ненароком в собаку превратят. Кстати, в их семье это был бы не первый случай. Его собственная жена превратила в ротвейлеров двух его родных братьев, Алана и Нила, после того как братья попытались убить самого мистера Гонта, чтобы завладеть его немалым состоянием. Теперь они жили в доме на правах домашних животных.

Разумеется, ни Джон, ни Филиппа никогда не стали бы покушаться на собственного отца и превращать его в собаку. Как бы сильно они на него ни злились. В конце концов, они не кто-нибудь, а мариды, то есть представители одного из трех добрых кланов джинн, которые призваны приумножать счастье и удачу в этом мире и бороться с тремя кланами злых джинн, тех, что норовят устроить человечеству побольше пакостей. Но быть членом доброго клана — это одно, а просить сокола на Рождество — совсем другое. Джон немало рассердился на отца за то, что он отказал ему, да еще так резко. А у мальчика и без того проблем накопилось…



В Нью-Йорке стояло холодное декабрьское утро. Школы уже закрылись на каникулы. Шел первый снег. Близнецы стояли у окна в комнате Джона на седьмом этаже. Оба дрожали. Кружение каждой снежинки напоминало им о том, как долго они еще не смогут пользоваться джинн-силой. Близнецы ощущали холод намного острее, чем обычные люди. Джон напялил на себя второй свитер и все равно поеживался. Пейзаж за окном наводил на него ужас. Им с сестрой было не только по двенадцать лет, но и по двенадцать зим, и они прекрасно помнили, что нью-йоркские зимы длятся аж до апреля.

— Повезло так повезло, — простонал он. — Нас угораздило родиться джинн в городе, где зимы продолжаются по четыре месяца!

— Я уже не помню, когда мне было по-настоящему тепло в последний раз, — сказала Филиппа. Отойдя от окна, она села прямо на паркет и прислонилась к огромному радиатору. — Наверно, только в Центральном парке, в тот день, когда я была белкой, а ты — соколом.

— Не говори со мной о соколах, — пробормотал Джон, усаживаясь рядом с сестрой. Настроение у него и так было не ахти, а первый декабрьский снег добил его окончательно.

Однако перед обедом снег кончился, и мама зашла спросить, не хотят ли близнецы отправиться с ней по магазинам за рождественскими подарками. Джон и Филиппа вскочили и радостно побежали одеваться, поскольку — в отличие от человеческих детенышей — юные джинн всегда готовы пройтись по магазинам.

Они надели самые теплые сапоги, натянули по несколько курток и двинулись по Мэдисон-авеню. На маме была шикарная соболья шуба, изящная меховая шапочка, отороченные кроличьим мехом ботинки (кролик бегал еще вчера!) и лыжные очки — последний писк сезона. Даже одетая для морозной снежной погоды она умела выглядеть шикарнее, чем любая актриса на церемонии вручения «Оскаров».

Некоторое время все шло хорошо. Отцу купили книгу, а дяде Нимроду — красивый фирменный красный галстук. В успехе этого подарка сомневаться не приходилось, потому что дядя Нимрод носил исключительно красное. А потом, когда близнецы стояли на Рокфеллер-плаза, наблюдая за скользящими по льду катка людьми и слушая рождественские песенки, они вдруг почувствовали себя как-то странно. Сначала просто занервничали — внезапно и практически одновременно, но несколько минут спустя оба часто задышали, вспотели, их даже затошнило — будто вот-вот вырвет или они вовсе бухнутся в обморок. К счастью, миссис Гонт сразу поняла, что с ними произошло.

— Вокруг витает слишком много желаний, поэтому вам так плохо, — объяснила она и вызвала такси, чтобы побыстрее отвезти детей домой. — Люди загадывают желания или просто желают друг другу счастья и здоровья, счастливого Рождества и еще много чего. Рождество — праздник желаний. Если вы мундусяне, все в порядке. Но если вам случилось родиться джинн, если вы, будучи юными, не обрели еще полную силу и к тому же оказались в холодном климате, то вам даже при самом большом старании не удастся исполнить эти желания. И вашим организмам от этого очень худо.

— Мне действительно как-то… странно, — признался Джон, когда они уже сидели в такси. — Голова идет кругом, и мысли путаются.

— Тебе не привыкать, — вяло съязвила Филиппа, но Джон был не в силах ответить на укол сестры.

— Мне следовало это предвидеть, — досадуя на себя, сказала миссис Гонт. — СМЖ — наш бич в это время года. В Лондоне, когда я была такой же юной, как вы, я ужасно страдала от СМЖ.

— СМЖ? — шепотом повторила Филиппа. — Что это значит?

— Слишком Много Желаний, — пояснила мама.

Филиппа кивнула. Она знала о бессознательном выполнении желаний, когда джинн, сам того не подозревая, воплощает в жизнь высказанное человеком желание. Собственно, Филиппа и сама так однажды поступила: помогла их домработнице, миссис Трамп, выиграть лотерею штата Нью-Йорк. Однако с понятием СМЖ она еще не была знакома.

— Вы скоро придете в себя, буквально через минуту, — сказала миссис Гонт. — Главное — согреть вас побыстрее. Но, пожалуй, стоит показать вас джинн-доктору. Чтобы помочь вам справиться с зимним ступором.

— Зимним чем? — со стоном спросил Джон.

— С застоем джинн-силы, — объяснила мать.

Несколько минут спустя такси остановилось возле их дома. Миссис Гонт поспешно открыла перед детьми арочную дверь черного дерева и провела их прямо в гостиную, где за каминной решеткой тлел огонь.

— Сядьте поближе к камину, — сказала мама. — Мы вас живо согреем.

Но дровяная корзина оказалась пуста, а на дне ведерка чернело лишь несколько жалких угольков, поэтому миссис Гонт призвала на помощь миссис Трамп. Несмотря на выигрыш в лотерее, миссис Трамп продолжала работать у Гонгов. Она очень любила своих хозяев и особенно их детей, хотя понятия не имела, что они на самом деле джинн и что именно благодаря Филиппе сбылось ее заветное желание и она выиграла тридцать три миллиона долларов.

Миссис Трамп тут же появилась на пороге. Она широко улыбалась, с удовольствием демонстрируя результат похода к дорогому дантисту. Из-под рабочего фартука выглядывало платье от модного дизайнера и жемчужное ожерелье в пять нитей. Стриглась и красилась она теперь исключительно в салонах на Пятой авеню и выглядела лучше, чем когда-либо прежде.

— Миссис Трамп, близнецы простудились, — сказала миссис Гонт. — Надо развести огонь посильнее, чтобы они быстро согрелись. Вы не могли бы принести еще немного угля, а я займусь дровами.

— Хорошо, миссис Гонт.

Женщины отправились за дровами и углем, а близнецы все теснились поближе к огню. Спустя мгновение в комнату вошли две огромные собаки. Быстро поняв, в чем проблема, они ненадолго исчезли и возвратились с большими поленьями, зажатыми в мощных челюстях. Собаки опустили дрова на угли и замерли по обе стороны камина, охраняя детей, точно часовые.

Джон с трудом улыбнулся; зубы его клацали от холода, как кастаньеты. Поверить в то, что Алан и Нил были когда-то людьми, — еще куда ни шло, но то, что они когда-то пытались убить их отца, было выше его понимания. Ведь с самого рождения близнецов собаки заботились о них так истово, что если во что-то можно было верить до конца, так это в их бесконечную преданность семье Гонтов. Как-то Джон и Филиппа спросили маму, нельзя ли — учитывая столь длительный период верной службы — превратить Алана и Нила обратно в людей. Но миссис Гонт сказала, что сделать этого, увы, не сможет, поскольку приговор был пожизненным. Кроме того, она ведь дала клятву больше никогда не применять свою джинн-силу.

Тогда Джон спросил, может ли он сам возвратить Алану и Нилу человеческий облик. Хотя бы летом, когда станет намного теплее и он вновь обретет джинн-силу. Миссис Гонт ответила, что, к сожалению, невозможно и это, поскольку такого рода заклятие может снять только тот джинн, который его наложил. Весь этот разговор побудил Филиппу задать матери еще один вопрос. Возможна ли такая ситуация, когда она, Лейла Гонт, будет снова готова применить свою джинн-силу?

— Только в одном случае, — ответила мама. — Если вам или вашему отцу будет грозить опасность.

В гостиную вернулась миссис Трамп и подкинула в камин угля. Следом вошла и миссис Гонт с поленьями, и скоро огонь разгорелся вовсю. Довольные близнецы по-кошачьи позевывали, жар пламени проникал до самых костей, и от него внутри у них потихоньку разгорался тот огонь, который горит во всяком джинн, не важно — молодом или старом.

Миссис Гонт сняла телефонную трубку и начала набирать номер.

— Кому ты звонишь? — спросила Филиппа.

— Джинн-доктору.

— Вот уж незачем, — сказал Джон, который ненавидел не только зубных, но и всех прочих врачей.

Но на другом конце уже ответили, и мама начала с кем-то беседовать.

— Какая удача! — воскликнула она, закончив разговор. — В Нью-Йорк как раз приехала Дженни Сахерторт вместе с сыном Дыббаксом.

— Кто такая Дженни Сахерторт? — спросил Джон.

— Миссис Сахерторт — джинн-доктор. Она заправляет целым спа-курортом в Палм-Спрингс куда ездят исключительно голливудские звезды хотя большинство практикуемых там методик были изобретены для джинн. Оказывается, Дженни открывает здесь, в Нью-Йорке, новую клинику. Именно поэтому они и приехали. Ну, есть и другая причина — миссис Сахерторт рассталась с мужем и во время каникул вынуждена привозить сына для встреч с отцом. Вы уж будьте с мальчиком поласковее, ладно? Он, наверно, еще не вполне оправился после развода родителей. Одним словом, они будут здесь с минуты на минуту.

Не успела она договорить, как позвонили в дверь.

— Вот это скорость, — сказал Джон.

— Миссис Сахерторт не верит в мундусянский транспорт, — объяснила миссис Гонт. — Она по-прежнему путешествует традиционным для джинн способом.

— А именно? — поинтересовалась Филиппа, но миссис Гонт уже пошла открывать дверь.

— Небось на ковре-самолете. — Джон наконец согрелся и сбросил с себя последнюю куртку.

В гостиной появились дама и мальчик. Их сопровождала миссис Гонт, объяснявшая, что в дополнение к зимнему ступору у близнецов есть и другая сложность: они дали обещание не использовать джинн-силу без материнского разрешения. Миссис Сахерторт серьезно кивала, в то время как ее сын, Дыббакс, хоть и пытался сдерживаться, все время хихикал.

— Дети, знакомьтесь, это — миссис Сахерторт, джинн-доктор, о которой я вам рассказывала. Дженни, это — Джон и Филиппа.

Миссис Сахерторт сняла большие черные очки и тепло улыбнулась близнецам. Ее длинные волнистые волосы сияли и были тоже черны, словно сделанные из той же пластмассы, что и очки. В синем брючном костюме с нашитыми на нем голубоватыми стразами и в синих туфлях на высоких каблуках доктор джинн-медицины Дженни Сахерторт была, пожалуй, даже более блестящей дамой, чем сама Лейла Гонт: она будто только что сошла со сценических подмостков.

— Очень рада с вами познакомиться, — сказала миссис Сахерторт. — Это мой сын, Дыббакс. Он — ваш ровесник, так что не позволяйте ему вами командовать. Дыббакс, поздоровайся с Джоном и Филиппой.

Длинноволосый Дыббакс захрипел утробно, как фагот, и манерно закатил глаза. На нем была рокерская рубашка, джинсы, кожаный пиджак и мотоциклетные ботинки, которые выглядели так, будто сами, без хозяина, проехали всю трассу международного ралли в Дайтоне. Филиппа подумала, что Дыббакс выглядит старше, чем на двенадцать лет. Но у нее было не много времени на размышления, потому что миссис Сахерторт уже схватила ее за запястье и начала водить маленьким маятником над пульсирующей веной. Потом она проделала то же самое с Джоном. Больше всего ее интересовало, куда именно отклоняется маятник. Наконец она удовлетворенно кивнула.

— Джинн немного похожи на ящериц, — сказала она тихо. — Для жизни нам необходимо тепло. Я приготовлю для вас специальную пищевую добавку, которая избавит вас от дискомфорта. Но это средство подействует не сразу, оно должно накопиться в организме. Поэтому сейчас мы просто должны поддерживать в ваших телах максимально высокую температуру. Для этого я с собой кое-что принесла. Дыббакс, дай-ка мой чемоданчик.

Дыббакс снова закатил глаза, поднял с пола небольшой кожаный походный чемоданчик цвета морской волны и подал матери. Миссис Сахерторт извлекла из его недр три глиняных сосуда.

— Это наш джинн-тоник, — сказала она. — Так тонизирует, прямо к небесам возносит. Вулканическая вода из горячего источника на моем курорте «Путь к совершенству» в Палм-Спрингс. — Она вручила одну бутылку Джону и одну Филиппе, а третью протянула миссис Гонт. — Это тебе, Лейла, — сказала она не терпящим возражений тоном. — Мой левитатор тебе тоже не повредит. — Тут она подмигнула близнецам. — Левитатор — это такое ученое слово у джинн-докторов, означает «поднимающий вверх». Короче, наш добрый джинн-тоник.

— Там внутри горячо, — сказала Филиппа, погладив бок бутылки. — И словно что-то шевелится, прямо как живое. Или закипает. Как вода в чайнике.

— Теперь пейте все до дна, пока не остыло, — сказала миссис Сахерторт.

Увидев, что мама выпила свой левитатор без колебаний, близнецы сделали то же самое. Оказалось вкусно. Но самое главное — они мгновенно почувствовали себя лучше. Однако миссис Сахерторт на этом не успокоилась. Она достала из кожаного чемоданчика два плоских гладких камня, круглых, величиной с блюдце, и вручила их близнецам.

— Ой, — воскликнул Джон — Они тоже горячие.

— Это — саламандровы камни, — сказала миссис Сахерторт. — Они исторгнуты из самого центра Земли и никогда не утратят своего тепла. Ну, по крайней мере, в течение лет шестидесяти-семидесяти точно будут горячими. Держите камень в кармане, когда гуляете по городу, а ночью кладите в кровать. Вместо грелки. Вялости и квелости — как не бывало. Вы всегда будете бодры и энергичны.

— Спасибо, Дженни, — сказала миссис Гонт, нежно обнимая миссис Сахерторт.

— Не за что, Лейла. Я рада, что смогла помочь.

Миссис Гонт посмотрела на близнецов.

— Дети, — сказала она, — нам с доктором надо обсудить кучу новостей. Сходите-ка с Дыббаксом на кухню и попросите миссис Трамп сделать вам всем по бутерброду.

— Пусть миссис Трамп не кладет Дыббакс даже крошки соли, — вставила миссис Сахерторт и поглядела на Филиппу. — Проследи, пожалуйста. Соль вредна для его нервной системы, верно, Дыббакс?

Дыббакс опять закатил глаза и последовал за близнецами на кухню.

Они нашли миссис Трамп в плохом настроении. В последнее время она часто бывала ворчлива, и близнецы прекрасно знали почему. Часть своего выигрыша в нью-йоркской лотерее миссис Трамп потратила на покупку квартиры в знаменитом здании «Дакота» на Семьдесят второй улице. Туда она наняла уборщицу по имени мисс Пикинс, которая работала очень мало, а получала очень много. Самой миссис Трамп весь день дома не было, поскольку она вела хозяйство в доме Гонгов, а мисс Пикинс тем временем с утра до вечера смотрела телевизор и пила кофе в ее квартире. Миссис Трамп давно бы уволила ленивицу, но она знала, что мисс Пикинс подала в суд на своих предыдущих хозяев за якобы несправедливое увольнение — и выиграла дело. Бедная миссис Трамп так боялась оказаться в суде, что ее нерадивая уборщица жила припеваючи.

Джон намеревался разобраться с мисс Пикинс первым делом, как только в Нью-Йорк вернется тепло, а с ним и его джинн-сила. Вторая проблема, которую ему пришлось отложить до весны, была связана с его одноклассником, мерзким типом по имени Гордон Бородавчинс, который постоянно издевался над Джоном в школе. Джон неотступно размышлял: что бы такое с ним сотворить? Конечно, если у человека такая фамилия, сам бог велел превратить его в бородавочника, но Джон не надеялся, что миссис Гонт на это согласится. Порой Джону казалось, что ему жутко не повезло родиться в клане добрых джинн. Будь он ифритцем, то есть злейшим из злейших джинн, этот Бородавчинс уже давно глотал бы термитов и валялся в грязи посреди африканской саванны, как и подобает свинье с огромными бородавками.

Глава 2

«Imagine»

Перекусив, Джон и Филиппа повели Дыббакса наверх, показать свои комнаты. Среди немногих знакомых им джинн пока не попадалось ровесников, и Дыббакс очень интересовал близнецов. Во всяком случае, больше, чем они его. Он-то, как выяснилось, вообще плевал на них с высокой башни.

— Что за бред несла ваша мать? — спросил он. — Вы чего, правда не пользуетесь своей джинн-силой из-за какого-то дурацкого обещания?

Джон ощетинился:

— Ну, я бы так не сказал…

— Обещание мы действительно дали, — твердо сказала Филиппа.

Дыббакс расхохотался:

— Ну, чуваки, вы даете!

— Но на улице-то все равно мороз, — сказал Джон. — Даже если бы мы захотели нарушить обещание, все равно ничего не выйдет.

— Во салага! — хмыкнул Дыббакс. — Предкам удобно, чтобы ты в это верил. На самом деле силу вернуть — без проблем. Ходы надо знать. — Гость вальяжно откинулся в кресле Джона.

— Ты хочешь сказать, что даже сейчас, в холод, ты можешь использовать свою джинн-силу? — уточнила Филиппа.

— Ну… не совсем. Но со мной — особый случай. На меня мать заклятие наложила. Я вообще не могу пользоваться джинн-силой, пока она не убедится, что я, как она выражается, нахожусь в здравом уме и твердой памяти.

— А почему она это сделала, Дыббакс? — поинтересовался Джон.

Гость поморщился:

— Называй меня просто Бакс, ладно? Ненавижу свое полное имя. Меня один парень в школе доставал из-за имени с утра до вечера. Мол, ведьмак я с Лысой горы. Ну, я не выдержал и превратил его в таракана. Ненадолго. Но моя мать так рассердилась — страшное дело. За это и еще за учителя математики. Ему от меня тоже досталось.

— Здорово! — выдохнул Джон. Он пребывал в совершеннейшем восхищении, поскольку и сам давно мечтал примерно наказать свою математичку. — А что ты с ним сделал?

Дыббакс ухмыльнулся. Ему нравилось купаться в лучах собственной славы.

— Этот учитель, мистер Стрихнин, ко мне все время вязался. За то, что я не разбираюсь в его квадратных уравнениях и прочей ерунде. Ну, я и решил: пусть почувствует, каково мне на его уроках. Когда ни в зуб ногой. И вот целых два дня этот болван даже два плюс два сложить не мог, не говоря уж о квадратных уравнениях. Он совсем загоревал, решил, что спятил.

— Потрясающе, — прошептал Джон.

— Но тут мать возьми да и спроси, чего это нам по математике ничего не задают. Я и выболтал ей все как есть. И очень зря. Потому что она наложила на меня заклятие, чтоб джинн-силой пользоваться не мог. Не навсегда, конечно…

— А как оно действует, такое заклятие? — спросила Филиппа.

— Очень просто. Она заставила меня забыть мое слово-фокус.

— А ты не мог другое придумать? — удивился Джон.

Дыббакс покачал головой и откинул волосы со лба.

— Все не так просто, салабон. Слово-фокус для джинн — все равно что пароль для компьютера. Сменить пароль можно, но только — зная старый.

— А на сколько времени мама тебя выключила? — снова спросила Филиппа.

— Пока домой не вернемся. Здесь, в Нью-Йорке, я должен в основном с отцом общаться. И мать боится, чтобы я против его новой жены чего-нибудь не учинил. Эта Надия, мачеха моя, не джинн. Она человек, художник по интерьерам.

— А ты бы правда что-нибудь с ней сделал? — спросила Филиппа. — Если бы мог?

— А то как же? — осклабился Дыббакс. — Если бы тебя отец бросил и нашел себе новую жену?

Филиппа задумалась.

— Я, наверно, превратила бы ее в летучую мышь. По-моему, хуже ничего не придумаешь. Я этих тварей терпеть не могу.

Дыббакс пожал плечами:

— Пожалуй… Но я, если бы мог и если бы мне попался под руку гад, которого я и правда ненавижу, напустил бы на него элементишей. Это похуже любых летучих мышей.

Джон и Филиппа растерянно переглянулись.

— Вы чего? И про элементишей не знаете? Чему же они вас тут учили? Прописи писать? Элементиш — это мини-демон, который живет в одном из восьми элементов, в стихиях, которые нас окружают. Ну, четыре основные стихии вы знаете: земля, воздух, огонь, вода. Есть еще благородные — дух, пространство, время и удача. Поскольку Надия сейчас занимается благоустройством новой квартиры, я бы напустил на нее водяного элементиша, чтоб он там все затопил. Так, для прикола. — Он положил руки на плечи близнецов. — Слушайте, народ! Помогите мне это обстряпать. Вы ведь можете вызвать элементишей не хуже меня.

— А как? — удивился Джон. — Сейчас ведь слишком холодно. Наша джинн-сила вернется только к лету, я же говорил.

— А я говорил, что взрослым просто удобно чтоб вы так считали. Им так спокойнее, чтобы с вами ничего не стряслось. Я вполне могу научить вас пользоваться джинн-силой в зимнее время. Только пообещайте, что напустите элементиша на мою мачеху.

Филиппа решительно замотала головой:

— Боюсь, в этом мы тебе не помощники. К тому же, даже если бы мы согласились, мы не знаем, как это делается. Правда, Джон?

— Правда, — повторил Джон, но не так уверенно, как сестра. Его не слишком заботила мачеха Дыббакса, зато ему ужасно хотелось поквитаться с этим поганцем Гордоном Бородавчинсом. Будь у Джона хоть капля джинн-силы, уж он бы ему задал! А как бы он наказал эту лентяйку мисс Пикинс — домработницу миссис Трамп. Короче, джинн-сила ему бы совсем не помешала. — Мы не знаем, как это делается.

— Да бросьте. Это же пара пустяков. — Дыббакс встал и подошел к окну. На улице снова валил снег, и тротуары уже почти занесло. — Н-да, проблема, конечно, есть, — вздохнул он. — Я и забыл, какая холодрыга бывает у вас в Нью-Йорке. У нас-то в Калифорнии и зимой тепло. Пустыня рядом. Жить куда легче. Для джинн. Потому-то я вас во всем превосхожу — и в силе, и в джин-интуиции.

— Еще бы! — Джон и сам был не прочь перебраться из Нью-Йорка в Палм-Спрингс.

— Ладно, ребята, — произнес Дыббакс. — Вы мне нравитесь. И я вас сейчас всему научу. Чтоб вы смогли нарыть себе немного джинн-силы и не сидеть в этом дурацком климате, как в холодильнике. Вы, хоть один из вас, ходите в спортклуб? И есть ли в этом спортклубе баня или сауна?

— Да у нас дома есть сауна, в подвале, — сказал Джон.

— Тогда вообще нет проблем! — просиял Дыббакс. — Вам надо сесть там и прогреться до мозга костей. И сила на какое-то время обеспечена. Станете полноценными джинн с нормальными способностями. — Он презрительно засмеялся. — И как это вы сами не додумались?

— Мы туда никогда не ходим, — сказала Филиппа. — Поэтому не сообразили. Там слишком тесное помещение, и у нас сразу начинается приступ клаустрофобии.

— Тогда примите угольку — и вперед. Проще простого.

Джинн принимают угольные таблетки в любом маленьком помещении, а главное — в лампе или в бутылке, чтобы справиться с приступами боязни закрытого пространства.

— Все понятно, Бакс, — сказал Джон. — Кстати, зимой у нас сауна ближе к вечеру включается автоматически, чтобы папа мог пойти туда сразу приедет с работы.

— Ты хочешь сказать, что там уже жарко? — спросил Дыббакс.

Джон взглянул на часы:

— Думаю, да.

— Так чего ж мы ждем? — воскликнул Дыббакс. — Одолжи мне плавки, и айда!

Они переоделись, проглотили угольные таблетки и отправились в подвал.

Сауна мистера Гонта походила на бревенчатую избушку. Внутри по периметру стояли лавки, а в середине возвышалась печь, на которой лежали раскаленные камни. Судя по висевшему на стене градуснику, температура была почти сто градусов по Цельсию — вдвое жарче, чем в любой пустыне, которую довелось посетить близнецам. Не пробыв в сауне и нескольких минут и едва начав потеть, они уже почувствовали, что к ним возвращается джинн-сила. Джон сперва ощутил, как зарождается внутри особый жар, как проясняется голова, точно он выздоровел после сильной простуды. А Филиппе показалось, что она просто очнулась от долгого освежающего сна.

Когда близнецы были с дядей Нимродом в Египте и учились азам джинн-мастерства, он немало беседовал с ними о главенстве духа над материальным миром. За последние несколько месяцев они, конечно, утратили некоторые навыки, но вскоре Джон смог использовать вновь обретенную силу, чтобы сотворить себе два диска, которые он безуспешно искал уже несколько недель, а Филиппа создала для себя толстый махровый халат, в который она намеревалась облачиться, выйдя из сауны. Оба эти «творения» были сущей ерундой, и просить у мамы разрешения на то, чтоб их сделать, казалось смешным.

— Надо подарить что-нибудь Баксу, — сказал Джон сестре. — Он нам так помог!

— Вообще-то есть одна игра, компьютерная, которую я был бы не прочь получить, — кивнул Дыббакс. — Если вам не жалко… — Он назвал игру, но Джон знал о ней только понаслышке. Поэтому сам он ее сотворить никак не мог, тем более в одиночку — силы бы не хватило. — А давайте возьмемся за руки, и я сотворю себе игру с помощью вашей силы?

— Неплохая идея, — согласилась Филиппа. — Мы так уже делали, помнишь, Джон, в Каире? С господином Ракшасом. Чтоб сотворить тот розовый «феррари».

— Да уж, разве такое забудешь!

Джон взял за руку сестру и Дыббакса.

Сначала у них ничего не вышло. Во всяком случае, ничего не появилось. Филиппу это несколько удивило, потому что какое-то количество силы она точно израсходовала — уж это-то ощущение трудно с чем-то спутать. Но со второго захода Дыббакс получил вожделенную игру. Он благодарил их так горячо, что Филиппа быстро забыла о первой неудачной попытке.

Вскоре миссис Сахерторт увела Дыббакса домой. Джон остался один в комнате и продолжил экспериментировать со своей джинн-силой. И обнаружил, что у него даже получается ввинчиваться в лампу или бутылку, а потом появляться оттуда вновь. После отцовской сауны джинн-силы хватало часа на три. И тут ему пришла в голову мысль, как они с Филиппой могли бы помочь миссис Трамп. Выслушав план брата, Филиппа с сомнением вздернула бровь.

— Не знаю, Джон, — сказал она. — Я не уверена, что это получится.

— Это не опасно, — настаивал Джон. — Мы ее только попугаем. Всего-навсего. Мы не станем превращать мисс Пикинс в таракана.

— Не думаю, что мама это одобрит.

— Но миссис Трамп нужна наша помощь, так?

— Нужна, — кивнула Филиппа, хотя ее по-прежнему одолевали сомнения.

— Послушай, — сказал Джон. — Я все беру на себя. Я это затеял, мне и отвечать, если что не так. — Он ждал ответа, но Филиппа молчала. — Ну, ладно, допустим, я не прав. Ты можешь предложить что-то лучшее?

Ничего лучшего Филиппа предложить не могла, и ей пришлось согласиться.

На следующий день Джон грелся в сауне, а Филиппа дожидалась, пока на своем лимузине подъедет миссис Трамп. Едва домработница-миллионерша вошла в дом, Филиппа украдкой стянула у нее из сумочки ключи от квартиры в знаменитом здании «Дакота». Потом она отправилась в подвал за Джоном. Тот вылез из сауны и быстренько ввинтился в пустую серебряную флягу, которую близнецы позаимствовали из ящика в папином кабинете. Потом Филиппа сунула флягу и ключи в свой рюкзачок, надела самое теплое зимнее пальто, которое только нашлось в ее гардеробе, и выскользнула на улицу.

Когда в Нью-Йорке ложится снег, такси поймать нелегко, и Филиппе пришлось идти пешком через Центральный парк до самой Западной Семьдесят второй улицы, где на углу возвышается фешенебельный дом с эксклюзивными квартирами. Здесь-то с недавних пор и проживала миссис Трамп. «Дакота» и правда весьма примечательное здание: с опускающейся точно на крепостных воротах решеткой, рвом — правда, без воды — и даже будкой для часового. Настоящий немецкий средневековый замок, в который раз подумала Филиппа, и по телу у нее побежали мурашки… Швейцар кивнул, она робко прошла внутрь и поднялась на седьмой этаж. Близнецы побывали в квартире у миссис Трамп уже несколько раз. Она находилась как раз рядом с квартирой Джона Леннона, знаменитого музыканта из группы «Битлз», которого застрелили возле «Дакоты» в 1980 году. Джон Гонт об этом прекрасно знал, а еще он знал, что миссис Трамп купила себе огромный белый рояль. Поэтому он решил притвориться, будто он и есть Джон Леннон. Точнее, призрак Джона Леннона.

Войдя в квартиру, Филиппа сразу направила к роялю, поставила флягу на ближайшую батареи отвинтила крышку. Все, пора уходить. С минуты на минуту появится мисс Пикинс.

— Я пошла, братец, — шепнула она в горлышко фляги. — Надеюсь, скоро увидимся. Будь осторожен.

— Не забудь за мной вернуться, — крикнул Джон ей вслед.

Филиппа вызвала лифт, чтобы спуститься в вестибюль, и вспомнила, что в «Дакоте», наездами из Гонконга, живет ее близкая подруга, Изабел Гетти. Тут открылись двери лифта, и из него вышла высокая блондинка — тощая тетка с жидкими грязными волосами и желтыми зубами, то есть мисс Пикинс собственной персоной. Филиппа видела ее один раз, через день-два после того, как миссис Трамп наняла эту тетку на работу, — тогда она еще давала себе труд быть вежливой и действительно делала попытки убирать квартиру. Но сегодня мисс Пикинс большой вежливостью не отличалась. Прищурившись, она схватила Филиппу за воротник.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела мисс Пикинс.

— Я… пришла в гости к подруге, — нашлась Филиппа.

— Как зовут подругу? — требовательно спросила мисс Пикинс.

— Изабел Гетти. Оставьте меня. Мне надо идти.

Мисс Пикинс отступила. Голубоглазая, с высокими скулами и длинной шеей, она напоминала сиамскую кошку, причем премерзкую.

— Ты гадкая, грубая девчонка, — сказала она. — Ты мне сразу не понравилась. Ясно?!

Филиппа боком протиснулась мимо мисс Пикинс и устремилась к лифту. Если до этой минуты ее еще терзали сомнения — хорошее ли дело затеял Джон, — то теперь они совершенно развеялись.

Внутри стоявшей на батарее фляги Джону было жарко, как в сауне. Он подождал лишних минут пятнадцать — чтоб мисс Пикинс уж наверняка приступила к «работе», — после чего вывинтился из фляги и оказался в гостиной миссис Трамп. Ее домработница тем временем уже расположилась в кресле на кухне, чтобы выпить кофейку, посмотреть телевизор, почитать газетку и позвонить на другой конец Америки.

Джон на мгновение притаился за роялем, а потом на цыпочках направился на кухню. Жертву надо было рассмотреть попристальнее. Мисс Пикинс явно устроилась в кресле надолго. Через пару минут она отставила пустую чашку, прикрыла глаза и захрапела. Бедная наивная миссис Трамп! Но Джону такой поворот дела был только на руку. Он вернулся в гостиную и сел за рояль.

«Imagine» — одна из самых знаменитых песен Джона Леннона. Кроме того, это было одно из немногих произведений, которые Джон Гонт умел играть на рояле. И у него был весьма приличный голос. Джон-младший почти допел первый куплет когда со стороны кухни наконец послышались шаги.

— АППЕНДЭКТОМИЯ, — быстренько проговорил Джон. Это было его слово-фокус, с его помощью Джон концентрировал свою джинн-силу Миг — и он замер на крышке рояля, превратившись в безвкусную фарфоровую статуэтку — мальчика в одеждах восемнадцатого века, играющего на клавесине.

Странное это ощущение: быть сделанным из фарфора и не иметь ни единой мышцы. Зато с крышки рояля Джону была отлично видна перепуганная мисс Пикинс.

— Тут есть кто-нибудь? — дрожащим голосом произнесла она. И робко коснулась клавиш.

Если бы фарфоровые статуэтки имели право смеяться, Джон от хохота свалился бы со своей маленькой фарфоровой табуреточки. Но фарфоровому мальчику смеяться не пристало. Может, оно и к лучшему.

Через некоторое время мисс Пикинс снова отправилась на кухню. Джон тут же принял свое настоящее обличье и успел пропеть еще несколько тактов из песни Леннона, а уж потом ввинтился обратно в серебряную флягу, которая за время, проведенное на батарее, раскалилась не хуже духовки. Он решил больше не исполнять песню Леннона в то утро, чтоб мисс Пикинс его не разоблачила. Он просто ждал возвращения Филиппы. До этого было еще далеко, не меньше десяти часов. Только когда у миссис Трамп кончится рабочий день, Филиппа вместе с ней вернется в «Дакоту» за братом.

Но, к счастью для Джона, ждать десять часов ему не пришлось. Точнее, пришлось, но они не длились так долго, как настоящие десять часов. Покинув трехмерное пространство и ввинтившись во флягу против часовой стрелки — как и положено делать в Северном полушарии, — Джон обеспечил себе быстрое течение времени. Мальчику показалось, что прошло не больше часа, а он уже сидел у себя в комнате и рассказывал сестре о своих приключениях.

— Миссис Трамп абсолютно права, — заявил он. — Эта Пикинс — жуткая тетка. Когда я заиграл первый раз, она дрыхла в кресле без задних ног. Ленивая клуша.

— Не такая уж клуша, — сказала Филиппа. — Возможно, она еще и воровка. На днях миссис Трамп недосчиталась кое-каких драгоценностей.

На следующий день Филиппа снова отнесла флягу с братом в «Дакоту» и оставила ее в квартире миссис Трамп. На этот раз Джон чувствовал себя более уверенно. Он знал, что джинн-силы у него предостаточно. Выбравшись из фляги, он спрятался в бельевом шкафу. Там он на время оставил свое тело и, невидимый, подсев к роялю, исполнил «Imagine» с начала до конца, причем даже, как ему казалось, с характерным ливерпульским акцентом Леннона. На самом деле акцент ему передать не удалось. Но разве в этом дело? Во всяком случае мисс Пикинс к его произношению не прислушивалась. Она с воплями заперлась в ванной, позвонила оттуда миссис Трамп, а несколько минут спустя и вовсе покинула квартиру, бросив на пол ключи и пару бриллиантовых сережек, которые она стянула из прикроватной тумбочки своей работодательницы.

Джон аж взвыл от восторга. Уходившую мисс Пикинс так подстегнул его вой, что она даже не стала ждать лифта, а кубарем понеслась вниз по лестнице.

Джон вернулся в шкаф, вселился обратно в свое тело и позвонил сестре на мобильник. Как выяснилось, мисс Пикинс объявила миссис Трамп, что в ее квартире в «Дакоте» водятся привидения и больше она здесь работать не желает. Филиппа добавила, что миссис Трамп сразу повеселела — радостная такая ходит, прямо как в прежние времена. Только привидений боится. Теперь Филиппа пытается убедить бедняжку, что никаких привидений на свете нет.

— Ну что, приехать за тобой? — спросила она брата.

— Теперь можно не секретничать, — ответил Джон. — Тетка Пикинс сбежала, и я вполне могу выйти из здания в своем нормальном виде. — Джон выглянул в окно. — Там, кстати, снова снег пошел.

Джон повесил трубку и уже собирался покинуть квартиру, где одержал такую великолепную, такую внушительную победу, как вдруг чуть снова не выпрыгнул из собственного тела, поняв, что… он не один! В углу комнаты стоял мужчина в синем полосатом костюме, с огненно-рыжей бородой и орлиным носом. На его вытянутой вперед руке сверкало кольцо с огромным лунным камнем — и размером и цветом камень напоминал глаз аллигатора, наставленный прямо на Джона. Мальчик почувствовал, что не может даже пошевелиться. А рыжий меж тем приближался, и выражение лица у него было отнюдь не дружелюбное.

— Что это ты удумал? Шутки шутить над беззащитной мундусянкой? — произнес он. — Изволь объясниться.

Джон попробовал объясниться. Но всякий раз, когда он открывал рот, оттуда выливалось или вываливалось что-то ужасное: сначала гороховый суп, потом капуста брокколи и листья салата, следом артишоки, кусок репы и в довершение немереное количество шпината со сливками. Джон терпеть не мог овощей, а тут вся эта гадость — во рту, да еще в таком изобилии… вкус… запах…

И впервые в жизни юный джинн бухнулся в обморок.

Глава 3

Важная книга

Очнувшись, Джон понял, что находится в другой квартире, причем лежит в шезлонге у окна. Но, видимо, все же в «Дакоте», потому что вид из окна был прежний. Только помещение совсем другое. В отличие от новехонькой магазинной мебели миссис Трамп, здесь все было старым. Даже стоял египетский стол и какие-то скульптуры, отчего Джону тут же вспомнился дядя Нимрод и его лондонский дом. Сквозь толстые стены в квартиру не проникало ни единого звука, а когда заговорил грозный хозяин дома, даже старинные напольные часы, казалось, перестали тикать.

— Простите, что я вас так напугал. — Рыжий взял стул и подсел поближе к Джону. — Разрешите представиться. Фрэнк Водьяной. Джинн, как и вы. Я живу в этом доме уже почти пятьдесят лет и, помимо основной джинн-деятельности, по совместительству служу деловым агентом моих соседей — мундусян. В сущности, в этом доме нет ни одного человека, которому бы я, тем или иным образом, не поспособствовал. Без меня они бы вряд ли так преуспели. В течение пятидесяти лет я был в этом доме единственным джинн. Поэтому вчера, почуяв в «Дакоте» джинн-силу, я немало удивился и отправился вас искать. Но не нашел. И когда я сегодня снова ощутил ваше присутствие, я рассердился. Я и не предполагал, что вы столь юны и неопытны. И поступил с вами несколько сурово. В чем раскаиваюсь. Но причина всему одна — я оберегаю моих соседей. Нельзя допустить, чтобы в «Дакоте» бушевала злая джинн-сила.

— Но я не злой джинн. Я добрый, — сказал Джон.

— Ваше времяпрепровождение меня совершенно не касается. Но озорства и вредительства не потерплю. В «Дакоте» им не место.

— Ни вредительства, ни озорства не было, честное слово, — горячо заверил его Джон.

Фрэнк Водьяной терпеливо улыбнулся:

— Мне показалось обратное. Вы явно пытались кого-то напугать. Я очень не люблю, когда джинн так поступают с людьми.

— Вы неверно истолковали мои действия, сэр. Я просто пытался помочь одному человеку. Мундусянке по имени миссис Трамп.

— Извольте рассказать, каким образом.

К этому моменту Джон уже вполне оправил от обморока. Он сел и подробно рассказал мистеру Водьяному всю историю. Когда он смолк, Водьяной громко расхохотался.

— Мне нравится твой стиль, малыш. Джона Леннона я хорошо знал. И очень его любил. Думаю, он бы тебя одобрил. С чувством юмора у него был полный порядок.

Джон потер лоб и спустил ноги на пол.

— Сэр, а что же со мной случилось? — спросил он.

— Ты попал под временное заклятие, — ответил Водьяной. — Через правдоуловитель. Принцип его работы очень прост: уловить, что именно вызывает у тебя наибольшее отвращение, и сделать так, чтобы оно оказалось у тебя во рту. Твое счастье, что ты не любишь овощи. У других изо рта выскакивало кое-что похуже: змеи, например, тарантулы и даже крыса. Ты что, правда так ненавидишь овощи?

— Терпеть не могу, сэр.

— Ладно, не волнуйся. Я там все прибрал. Я имею в виду овощи. С ковра твоей миссис Трамп. — Водьяной покачал головой. — Хм, Джон… Я-то думал, что знаю всех джинн в Нью-Йорке. Почему же я раньше никогда тебя не встречал? Из какого ты клана? Из какой семьи? И перестань называть меня сэром. Я для тебя просто Фрэнк. В крайнем случае — мистер Водьяной.

— Меня зовут Джон Гонт, сэр. Ой, извините, мистер Водьяной. Мой отец — человек, то есть, простите, мундусянин. А мама — Лейла Гонт.

— Тогда все понятно. Лейла не представляла своих детей джинн-обществу. Вообще ходят слухи, что она отказалась применять свою джинн-силу.

— Так и есть.

— Погоди, так ты, значит, племянник Нимрода? Тогда я слышал про тебя и про твою сестру! Как вы победили этого паршивца Иблиса. До чего мерзок, как, впрочем, все ифритцы! Что ж, молодой человек, отличная работа. Если и был на свете джинн, которого следовало упечь в бутылку на веки вечные, то это, конечно, Иблис.

— Спасибо, — сказал Джон.

— Но теперь держи ухо востро. У Иблиса есть наследнички. Сыновья так же отвратительны, как папаша. Последние ураганы во Флориде, например, это их рук дело. Младший отпрыск Иблиса, Радьярд Тир, сотворил по крайней мере два из них.

Джон нахмурился. Нимрод не предупреждал ни его, ни Филиппу об опасности, исходящей от родственников Иблиса. Может, он рассказал маме? Но какой от этого прок, если мама поклялась никогда не пользоваться джинн-силой?

— Сам я принадлежу к клану Джань, — сказал мистер Водьяной. — Среди нас попадаются всякие: и очень достойные джинн, и не очень. Но мы, как и джинн клана Марид, стоим за силы добра и удачи. Мы, пожалуй, уступаем маридам в могуществе, да и влияние наше в мире не так велико. Но кое-какая сила у нас все-таки имеется.

— Еще бы! — отозвался Джон и подумал, что Фрэнк Водьяной явно скромничает. Во всяком случае, его правдоуловитель показался Джону вполне внушительной штукой.

— Мне очень неловко, что я применил к тебе правдоуловитель, Джон… — Мистер Водьяной снова выставил вперед руку с кольцом. — Из-за лунного камня прибор обрел невиданную силу и стал непрост в управлении. И немудрено. Лунный камень непредсказуем. Непокорное создание из сказок с ужасами и привидениями.

— Ничего страшного, мистер Водьяной. Я в полном порядке. Это вы простите, что я вас потревожил.

— Ты извиняешься? Очень, очень мило с твоей стороны. Воспитанный, вежливый юноша… Я ценю хорошие манеры среди джинн твоего возраста. Увы, ныне многие джинниоры, даже из самых достойных кланов, не выказывают ни малейшего уважения к старшему поколению.

Джону тут же вспомнился Дыббакс Сахерторт. Да, пожалуй, мистер Водьяной в чем-то прав. Трудно представить, чтобы Дыббакс стал вежливо разговаривать со взрослыми.

— Я знаю, что сделаю, — рассуждал тем временем мистер Водьяной. — Во-первых, я тебе кое-что подарю. Ты знаешь, что такое дискримен, Джон?

— Нет, сэр.

Мистер Водьяной рассмеялся.

— Это просто заумное слово, которое означает простую вещь — «желание на крайний случай». Мне такое подарил отец, когда я был примерно в твоем возрасте. Незаменимая штука в разных передрягах, когда джинн-сила еще находится в стадии становления. Чтобы воспользоваться дискрименом, достаточно произнести кодовое слово, работает, в сущности, так же, как слово-фокус. Но джинн не изобретает его сам, а получает от другого джинн в подарок. Или в качестве компенсации. Так сказать, возмещение убытков. Как раз твой случай.

— Ну что вы? Какое возмещение? Какие убытки? Мне ничего не надо.

— Нет, я настаиваю, — твердо сказал мистер Водьяной. — Слово, которое я тебе подарю, — немецкое. Вообще, немецкий язык замечательно подходит для дискрименов. Особенно длинные слова. Уж их-то никогда не произнесешь нечаянно. Если ты, конечно, не немец. В каком еще языке столько длинных слов?! Ты, случаем, не собираешься в Германию?

Джон покачал головой.

— Вот и отлично. Итак, ты получаешь в подарок слово DONAUDAMPFSCHIFFAHRTSGESELLSCHAFTSKAPITÄN.

— Мне такое нипочем не запомнить, — ужаснулся Джон.

— Запомнишь как миленький, — сказал мистер Водьяной. — Потому что запоминать ничего не потребуется. Я наделяю тебя дискрименом, и слово запоминается само. Как только возникнет ситуация, для которой дискримен может пригодиться, то есть по-настоящему чрезвычайная ситуации слово само слетит с твоих губ.

Джон все недоумевал. Ему не верилось, что такое возможно.

— Если б я хоть понимал, что означает это немецкое слово…

— В этом нет необходимости, — возразил мистер Водьяной. — Но раз ты спрашиваешь… Слово означает «капитан Дунайского речного пароходства». Проще не бывает. Ты уж мне поверь — я сам бывал на Дунае. Тамошние капитаны — простаки, каких свет не видывал.

— Ладно, — сказал Джон. — Я готов.

— К чему?

— Ну… получить от вас дискримен.

— Уже.

— Да? Ой, я и не заметил. Спасибо, сэр… мистер Водьяной. То есть Фрэнк.

— Не за что. — Хозяин квартиры выглянул в окно. — Я должен сделать для тебя еще кое-что. А именно — отправить тебя домой. Где ты живешь?

— На другой стороне парка. Дом семь по Восточной Семьдесят седьмой улице. Но меня не надо провожать, я прекрасно доберусь. Пройду через парк или возьму такси.

— Это вряд ли, — усмехнулся мистер Водьяной. — Посмотри за окно. Пока ты отлеживался, там снегу навалило сантиметров двадцать.

Джон посмотрел вниз. Действительно, даже деревьев не видно — такой плотной стеной валит снег. И как это он раньше не заметил? Машины стоят как вкопанные. А парк весь белый, точно покрытый толстым слоем ваты.

Мистер Водьяной понял, что Джон немало удивлен.

— Твоя рассеянность — побочный эффект от воздействия правдоуловителя. От него не сразу полностью оправишься. Поэтому отправлю-ка я тебя домой единственным непроницаемым для погодных катаклизмов способом. А именно — на смерче.

— Нет! Погодите!

— Не волнуйся. Такой денек выдался, что тебя никто и не заметит. Уж поверь.

Джон попытался возразить, сказать, что он очень рассчитывает пробраться домой тайком, а смерч — такая штука, что мама наверняка обратит на нее внимание. А заодно и на него самого. И потребует объяснений, потому что, скорее всего не поверит, что этот смерч — результат нью-йоркских холодов. Но он не успел произнести ни слова: воздух под ним закрутился на бешеной скорости и сформировался в маленький, но вполне отчетливый смерчик — и вот Джон уже мягко оторвался от устланного коврами пола. Стараясь сохранить равновесие, Джон взмахивал руками то сзади, то спереди, точно клоун на канате.

— Не пробуй устоять, мальчик! — вопил мистер Водьяной, открывая окно на своем седьмом этаже. — Сядь, а то упадешь. Неужели ты никогда раньше не летал на смерче?

— Никогда, — крикнул Джон и резко сел. Но получить дополнительные наставления он уже не успел. В смерче, точно в удобном кресле, он устремился прочь из здания «Дакота» и прямиком через парк. Джон закрыл глаза и решил просто словить кайф, поскольку подумать о вероятных последствиях этого путешествия он еще успеет.

Не прошло и нескольких минут после вылета из квартиры мистера Водьяного в здании «Дакота», как смерч уже спикировал к родному дому Джона, причем ровно в тот момент, когда миссис Трамп открыла парадную дверь, чтобы посыпать каменной солью лежавший на тротуаре снег. Она громко вскрикнула, но Джона не разглядела, потому что смерч, собравший по пути изрядное количество снега, сбил ее с ног, влетел в прихожую и пронесся вверх по лестнице. Одолев шесть лестничных маршей, он мягко опустил Джона на кожаное кресло в его собственной спальне.

В любое другое время это было бы для Джона очень кстати, но так получилось, что в спальне его поджидала мама. Она только что поговорила по телефону с разъяренной миссис Сахерторт, которая обвинила близнецов в том, что они пошли на поводу у Дыббакса и напустили на Надию, новую жену мистера Сахерторта, водяных элементишей. И теперь, увидев, каким способом прибыл домой ее любимый сын, Лейла Гонт окончательно убедилась, что он пользуется джинн-силой без спросу.