Анна и Сергей Литвиновы
Джульетта стреляет первой
© Литвинова А.В., Литвинов С.В., 2018
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018
* * *
Город родимый – дыра дырой. Одноэтажки позапрошлого века вперемежку с хрущобами. В Рязани с Тулой хотя бы Кремль, во Владимире – централ, а у них – ни единой достопримечательности. Если редкий приезжий спросит, куда сходить, – его в недавно построенный торговый центр с киношкой направляют. На полном серьезе.
Старики смирились, родаки – кто на полумертвом химкомбинате за копейки вкалывает, кто в Москву на вахту мотается. Молодежь дружно мечтает сбежать навсегда. Только лет до семнадцати куда денешься? До замужа или до абитуры ты прикована дочерним долгом и школой.
Но Люся не хотела ждать совершеннолетия. Она регулярно слала посылки троюродной тетке в Санкт-Петербург, надеялась – вдруг та к себе пригласит? Чатилась на форумах русских, что осели за границей. Даже на ненавистном английском переписывалась – с френдами из Америки и прочих заманчивых стран.
– В школьных олимпиадах участвуй, – советовал мечтатель-отец.
– Готовить учись, – наставляла вечно замотанная мать.
Однако Люся в свои двенадцать уже поняла: ни таланта, ни желания к наукам у нее нет. Личико миленькое, но в фотомодели не позовут. Спорт, музыка – муторно, да и поздно. Но в шестом классе додумалась записаться в городскую театральную студию. Чего бы нет, если занятия бесплатные? Зато научат, как себя подать лучше.
Играть Бекки Тэтчер или Алису из Страны чудес ей не доверяли, но роли подруг главной героини у Люси получались. Родители ходили на все спектакли, оглушительно хлопали из первого ряда. И даже пикнуть не посмели, когда в седьмом классе дочь огорошила: она едет в Москву, на театральный фестиваль.
«Ух, развернусь!» – мечтала Люся на жесткой верхней полке плацкартного вагона.
Но детский коллектив сопровождал десяток взрослых церберов, из гостиницы поодиночке не выпускали, вся столица – только из окна экскурсионных автобусов.
«Тома Сойера» показывали в Домах культуры и школах, красавице Бекки Тэтчер иногда дарили цветы, Люсю (на поклонах она всегда стояла сбоку, у самой кулисы) никто не замечал. Она тоскливо улыбалась в размытое пятно зрительного зала. А когда однажды на сцену взошел молодой человек и протянул букет именно ей, испуганно отпрянула.
Он настойчиво вложил цветы девчонке в ладошку и шепнул:
– Там записка. Обязательно позвони.
Люся еле дождалась, пока занавес, зловеще скрипя, скроет от них торопящихся к выходу зрителей. Расталкивая друзей-артистов, ринулась в туалет, дрожащими руками выдернула из-под целлофановой обертки бумажку – только номер телефона. И короткая фраза: «Это твой шанс остаться в Москве».
Смотрела. Озадаченно хлопала глазами. Лицо парня, что вручил букет, почти не запомнила. Прыщавый, невысокий. Он в нее влюбился? А вдруг это помощник продюсера?! Ищет актрису – хоть в сериал, хоть на «кушать подано»?!
Конечно, она позвонила.
И на следующий день – будто шпион! – ускользнула из Оружейной палаты (их водили туда на экскурсию).
В автобусе – когда пересчитывали по головам – отсутствия девочки не заметили. Что ее нет на ужине – тоже. Тревогу подняли только в одиннадцать вечера – соседки по комнате побежали ябедничать, что Люська загуляла. До часу ночи опрашивали коллектив, потом обратились в полицию. С утра Люсин портрет уже показывали по телевизору и распечатывали в «Лизе Алерт».
Городские видеокамеры отследили: девочка ныряет в метро на станции «Охотный Ряд». Потом на «Фрунзенской» садится в белую «Мицубиси» без номеров. Дальше машина мелькает в районе университета – и больше не появляется. Девочка будто исчезает с лица земли.
Ее семью и друзей показывают по телевизору, приглашают на ток-шоу.
«Люсенька, доченька! – плачет в телекамеру мать. – Вернись, пожалуйста, домой!»
А экстрасенсы – куда без них – до хрипоты спорят. Один уверяет: тело ребенка – на дне глубокого черного озера. Второй взрывается: «Люсю похитили цыгане! Ее заставляют попрошайничать. Надо искать на вокзалах!»
Но оба врут.
* * *
Солнце не появлялось уже пятнадцатый день.
Таня сунула ноги в тапочки на меху, подошла к окну, взглянула на уличный термометр. Минус один, вместо снега – склизкий, пакостный дождь. Девушка запахнула потуже махровый халат. И вдруг расхохоталась.
Чего она ведет себя, словно старуха?
Распрямила плечи и отправилась к зеркалу. Вглядывалась в лицо безо всяких поблажек – под яркой лампой, с близкого расстояния. Однако осталась довольна. Пусть по утрам она хандрит и мерзнет, но выглядит беспечной и юной. Единственную морщину между бровями (косметолог называла ее «складкой гордячки») они совместными усилиями побороли. Глаза блестят, цвет лица прекрасный. Раньше Татьяна обожала тестировать инновации – чудодейственные кремы, биодобавки, омолаживающие якобы процедуры. Нынче (годы прибавили ума!) поняла: нужно всего лишь высыпаться и по часу в день бегать. Обязательно на свежем воздухе. В любую погоду.
Низкое небо некрасиво переливалось всеми красками серого. Ветер выл тонко и злобно. Прохожие дружно сутулились, прятали носы в воротники темных, под стать погоде, курток.
Ей по-прежнему хотелось на диван, под плед и, может быть, даже грелку в ноги. Но Таня мужественно надела ярко-синие спортивные брючки, алый легкий пуховичок, шапку цвета летнего неба. Зашнуровала зимние кроссовки и бросилась противостоять лени и погоде.
Россыпь мокрого мутанта, то ли дождь, то ли снег, ударила по лицу. Прямо у подъезда (тоже мне, респектабельный район!) блестела под тонким ледком огромная лужа. Таня прыгнула, поскользнулась, едва не упала. В кроссовке хлюпнула вода. Но, вместо того чтобы чертыхнуться, девушка улыбнулась непогоде. Дерзко, с вызовом. И, огибая озерца грязи, побежала к парку.
Вернулась после пробежки распаренной и почти счастливой. Набрала ванну с пеной, нарезала витаминной закуски – киви, мандаринчики, пижонский кумкват. Принесла планшет, включила Штрауса, плюхнулась в воду, раскрыла журнальчик.
Глянец распахнулся на странице с тропиками. Красавица, шезлонг, коктейли. И солнца неизменный свет.
Татьяна хмыкнула, закончила из Блока: «Живи еще хоть четверть века. Все будет так. Исхода нет».
Мрачным февралем сложно не вспоминать о лете. В их рекламной тусовке народ вообще помешался. Многие бывшие сослуживцы ушли в дауншифтеры. Сбегали от депрессивной московской зимы на Бали, Филиппины, Гоа. Хвастались: если сдавать квартиру да еще подрабатывать удаленно, можно жить почти королевичами.
Таня восторги беглецов не разделяла. Она сама, конечно, тоже пробовала – благо зарплата немалая – уезжать зимой в теплые края. И всегда дня три искренне восторгалась лазурными водами океана, тропическими коктейлями, гламурными закатами, восхитительным бездельем. Но потом начинала отчаянно скучать. По отчиму с его бигосами и гуляшами. По мамочке с ее суматошной и навязчивой заботой. А главное – она искренне не понимала, чем в тропическом раю можно заняться. Йога, медитации, поиск внутреннего «я»? Но ей куда больше нравилось не копаться в себе, а действовать. Дайвинг, серфинг и кайтинг быстро надоедали. Мемуары писать? Она для этого слишком молода. Просто книги читать? И в Москве можно.
К тому же тропический расслабон очень быстро размягчал мозг. Таня всегда гордилась, что легко переключается с английского на французский и с ходу может придумать десяток слоганов – хоть про пиццу, хоть про карбюраторы. Но после трех дней купаний, безделья и коктейлей ум будто в спячку впадал.
– Так и надо, ты наконец начинаешь расслабляться! – поучали опытные дауншифтеры.
Но Таню состояние тотальной лени пугало и раздражало. Зачем жить, если ты овощ? Зачем вставать по утрам, если днем тебя ждет только слепящее море и раскаленный песок? Что за скука – когда никто тебя не разыскивает, не теребит, не прессует!
Лучше домой. Под серое, но родное небо.
Коллеги дружно причитали, что отвратительный московский климат вгоняет их в творческий кризис. Но Садовникова на отсутствие идей никогда не жаловалась. С азартом принимала все новые и новые вызовы. На просевший после кризиса рынок хочет выйти производитель роскошных авто? Возьмусь, богачи-покупатели в России всегда найдутся. Бывший советский завод наладил производство действительно натуральных соков, но не может пробиться сквозь яркие пачки суррогатов? Тоже выручим.
Многие коллеги-рекламисты в последние годы расслабились. Считали: потребитель – быдло, любую пошлость проглотит. Яркая, креативная продукция конца девяностых – начала двухтысячных неуклонно сменялась агрессивной, бездарной и наглой. Но особенно Татьяна расстраивалась, когда видела халтуру в социальной рекламе.
Полное свинство!
Ведь только-только страна начинала добреть. Не под себя тянуть, но и ближнему помогать стремились. Не важно, ребенку или котенку. Люди искренне, с добрым сердцем, шли в волонтеры. Жертвовали. Ездили в хосписы и детские дома.
Народ благодарить надо. Подсказывать, кому и как еще помочь.
Но придорожные рекламные щиты пестрели общими словами, и у Тани складывалось четкое ощущение: «социальщики» лениво, без души осваивают государственные гранты. А на самих больных детей им решительно наплевать.
Таня – если могла – всегда бросалась спасать тех, кому худо. Даже в Тибет однажды летала – чтобы помочь умирающей девочке
[1].
И сейчас – когда в коммерческой рекламе научилась всему – решила уйти в социалку. Использовать свой талант на благие дела.
Позвонила Демьяну – хедхантеру, кто уже лет пять помогал ей строить карьеру. Но тот решительно приговорил:
– Дело не для звезд.
– Я согласна потерять в деньгах.
– Правильней сказать – обнищать. Продашь машину, станешь на маршрутке ездить, – предрек собеседник.
– Все равно узнай.
– Хозяин – барин.
Через пару дней Демьян перезвонил, озвучил максимальную зарплату. Оказалась она ровно в пять раз меньше ее нынешней, и Таня малодушно признала: терпеть омерзительные московские зимы да еще получать за это гроши она никак не готова.
Помогала знакомой многодетной семье, бесплатно сдавала кровь – но трудиться продолжала на коммерческой ниве. Хотя все чаще прихватывал стыд – за собственное здоровье, молодость, красоту. За хорошую квартиру, новый автомобиль раз в три года, путешествия в самые соблазнительные дали. «Раз у тебя все хорошо, почему так мало помогаешь другим?» – нашептывала совесть.
Но идти в волонтеры она боялась. Фондам не доверяла. А внезапные порывы благотворительности не всегда удавались.
Попыталась однажды одарить нищенски одетую старушку с клюкой, выточенной из обломка доски, а та деньги отринула. Наградила высокомерным взглядом:
– Я не нуждаюсь в милостыне.
Нет, переустраивать человечество нужно глобально.
Шанс представился неожиданно.
Воскресным полднем раздался телефонный звонок. Таня не сомневалась: кто-то из подруг или кавалеров зовет в ресторан на бранч.
Но на проводе оказался ее агент по работе. Демьян.
– Ты дни недели перепутал? – чрезвычайно удивилась Татьяна. – Сегодня ведь выходной!
– Пожары всегда случаются, – хмыкнул он. – Я такую «морковку» для тебя раздобыл – класс! Но нужно прямо сейчас на собеседование ехать. В Новую Москву. К трем. Успеешь?
Садовникова опешила. В годы студенчества она, конечно, срывалась по первому свистку. Но в нынешнем статусе одной из лучших рекламисток Москвы ее переманивали совсем по-другому. Сначала всегда следовало предложение: более высокая зарплата, перспективы, бонусы. Встречаться часто вообще не просили. Все и без того прекрасно знали красавицу, умницу, сгусток энергии. А портфолио – реклама по ее сценариям – и так на всех центральных каналах.
– Не иначе, в Министерство культуры пригласят, – пошутила Татьяна. – Или к президенту в советники.
– Обижаешь! – гордо отозвался Демьян. – Все куда круче.
– Куда выше-то?
Сейчас девушка работала творческим директором в американском агентстве.
– Фактически свой бизнес у тебя будет, – важно изрек хедхантер.
– Зачем он мне? – фыркнула Садовникова.
Чтобы открывать собственное дело, учил великий отчим Валерочка, надо быть ушлым, беспринципным и гибким. Людьми в шахматы играть. Свою маржу высчитывать мгновенно, без калькулятора.
– Танюх, я тебе когда-нибудь лажу предлагал? – интимно молвил Демьян. – Раз звоню в воскресенье, говорю «приезжай», значит, дело на миллион. А по дороге почитай учебник. По твоей любимой социальной рекламе.
Хихикнул. Продиктовал адрес и самонадеянно трубку повесил.
Садовникова отложила телефон. Свой бизнес в области социальной рекламы. Сразу противоречие. Как можно делать деньги на добре?
Но собеседование – вызов, битва! – все равно куда интересней, чем чирикать с девчонками на бранче.
Татьяна пулей выскочила из постели и начала собираться.
Оделась – раз речь о социальном проекте – нарочито скромно.
Охранник черно-глянцевого бизнес-центра взглянул с удивлением: из новой «Инфинити» практически хиппи вышла: экологичная шубка искусственного меха, сумка из кусочков пестрой, явно не натуральной кожи. Спросил подозрительно:
– Вам назначено?
– Я в пентхаус «Взлетный», – улыбнулась Татьяна. – На собеседование.
– Тогда поднимайтесь. Семьдесят четвертый этаж.
Таня двинулась к зданию. По пути оглядела парковку.
Машин совсем немного. У самого входа – «Бентли» и «Гелендваген». Чуть дальше – крошечный электромобиль. Рядом с ним – красный джип «Мерседес» с эффектной аэрографией. Черная акула с человеческим лицом. Где-то Таня видела это пижонское произведение искусства.
Лифт вознес девушку над россыпью хрущевок и деревенских домишек. Кое-где вместо них зияли котлованы. Новая Москва меняла облик. Начали, как водится в России, не с поликлиник и даже не с хороших дорог. Первым посреди огромной территории нового микрорайона возник бизнес-центр из черного мрамора.
«Несерьезное место», – еще по пути решила Татьяна.
А на семьдесят четвертом этаже окончательно разочаровалась. Прямо у лифта – стремянка, ведра с краской. Напротив – пустые комнаты без дверей. Предбанник перед «Взлетным» не ухожен: стол без компьютера, для посетителей – только подумать – деревянные стульчики. Секретарша плохо причесанная, в вязаном кардигане, лак на ногтях облупился.
Хмуро взглянула на Татьяну, приказала:
– Садитесь, ждите.
Девушка обернулась к своим, как она поняла, конкурентам и слегка опешила.
Обоих присутствующих она знала.
Дама с рыжим взрывом волос на голове – известная благотворительница Нонна Байкова. Открывала столовые для бездомных, убежища для женщин, переживших насилие. Звезд организовывала на бесплатные концерты в хосписах и детских домах. Имидж – профессиональная добрячка, бессребреница.
Бесконечно длинный молодой человек – ноги вытянул до середины комнаты, голова, даже сидя, почти под потолок – популярный блогер Михаил Чайкин. Пишет едко, метко, хлестко. Однажды возжелал помочь больному ребенку – и собрал своими постами и перепостами огромную сумму, на лечение пятерых хватило. С тех пор – как писали СМИ – активно взялся менять мировоззрение россиян. В его проекте «Сто рублей спасут жизнь» уже миллионы участвовали.
«Да, и «мерс» красный – его. Он своей аэрографией на «Ночи пожирателей рекламы» хвастался», – вспомнила Таня.
Но зачем их троих – абсолютно разных – тут собрали?
– Скажите, как называется ваша организация? – обратилась она к секретарше.
Та пожала плечами:
– Вызовут – все объяснят.
– Любезно.
Садовникова перевела взгляд на конкурентов. Оба, похоже, тоже пребывали в неведении. Чайкин вкрадчиво спросил:
– И вы на собеседование?
– Да, – кивнула Татьяна.
Часы с боем (что за странное украшение в полупустой комнате?) зловещим хрипом отсчитали три удара.
И немедленно врата в пентхаус распахнулись. На пороге показался очень юный, загорелый, улыбчивый и явно «не наш» юноша. Кивнул секретарше:
– Мы готовы.
Та пружиной вылетела из-за стола, кинулась к посетителям:
– Теперь входите!
Блогер с благотворительницей поспешно вскочили. Таня осталась сидеть.
– Вы чего? – зашипела на нее хранительница предбанника.
– Мы пойдем все вместе? – вскинула брови девушка.
– Да! – яростно шепнула секретарша. – Вставай!
Садовникова покачала головой. Ну и влипла она! Даже когда на «Гербалайф» агитируют, собеседование всегда проводят один на один.
Но воскресенье все равно безнадежно потрачено – надо хотя бы посмотреть, что здесь за цирк.
В пентхаус Татьяна вошла последней. Благотворительница с блогером уже сидели в разных уголках кожаного дивана. Прямо перед ними на небольшом постаменте возвышался стол. Там восседали двое. Давешний загорелый юноша. И рыхлый, уже в годах, дядечка. Веки отекли, щеки все в сосудистых звездочках. То ли сердечник, то ли выпивает. Синяя рубашка, коричневый галстук. Подмышки серого костюма потные. Лицо кислое. Глаза хитрые. Пацан и чиновник. Интересная связка.
Садиться меж двух конкурентов Татьяне не хотелось. Отстранила подпихивающую под спину секретаршу, вышла. Принесла из приемной стул. Поставила – чуть в стороне от дивана.
Рыхлый мужчина усмехнулся:
– Не играешь по чужим правилам?
Садовникова не стала обижаться на тыканье. В конце концов, она молода, а пожилые дядечки обожают чувствовать себя важными покровителями.
Улыбнулась высокой комиссии и еле заметно повела носом:
– Простите. Люблю автономию.
Мужики наверняка сами сейчас учуют, что от блогера пахнет несвежей одеждой, а от благотворительницы – мучительно сладкими духами.
– Ну, коли самая умная – тогда и начинай, – лукаво улыбнулся рыхлый господин.
Таня с детства ненавидела садиться в лужу и сейчас интуитивно чувствовала: от нее ждут вовсе не рассказа о себе. Но как узнать, чего?
Юнец с интересом пялился на ее грудь. Таня ему поощрительно улыбнулась. Взглянула жалобно: «Спаси, мол!»
И парень понял призыв.
Произнес поспешно:
– Филипп Борисович, давайте я сначала диспозицию обрисую.
Самый важный поморщился, но спорить не стал:
– Ладно, Марк. Только коротко.
Юноша соскочил с возвышения:
– Есть в одном море-океане остров. Площадь – как у Сент-Джона, каких-то пятьдесят квадратных километров. Электричество, водопровод, канализация. Пляжи, виды, прекрасный климат. Рай. Одна небольшая проблема: до ближайшей земли – восемьсот морских миль. И аэропорта не имеется.
Таня с удовольствием отметила: благотворительница с блогером недоуменно переглядываются. Значит, на Карибах не бывали.
Решила вмешаться, блеснуть:
– Ваш сказочный остров расположен в сторону мыса Горн? Если идти от Карибов?
Марк не растерялся:
– Мы пока не говорим о точном географическом положении. Я хочу обрисовать ситуацию в принципе. Итак, имеется частный остров. Четыре тысячи жителей. Все – выходцы из России. Плюс персонал – мексиканцы, филиппинцы, этих тысячи две. Но законы там наши. Официальный язык русский. И даже валюта – рубль.
Блогер решительно перебил:
– Чушь. Никто не позволит покупать остров, да еще и свои законы там устанавливать.
Таня снова не удержалась:
– Почему нет? Греки свой Патроклос давно на продажу выставили, всего за 150 миллионов евро. Только никто не берет пока.
На лице благотворительницы Нонны отобразилось крайнее раздражение.
– Слушайте. Меня сюда приглашали, чтобы обсудить социально значимый проект, – сердито произнесла она. – А мы о чем говорим?
– Так не даете ведь договорить! – улыбчиво упрекнул загорелый. – Давайте я продолжу. Итак, остров. На нем четыре тысячи наших. Все успешные, состоятельные. По местным законам, проживать могут лишь те, кто купил собственный дом плюс внес приличную сумму на депозит. Занимаются кто чем. Книги пишут, компьютерные программы. Но большинство – скажем честно – бездельничают. Поначалу все кричали: «Рай, рай!» Но прошел год, другой – обжились островитяне, заскучали. Одних сумасшедших закатов оказалось мало – захотели еще каких-нибудь зрелищ. А всех развлечений на острове – единственный бар. Вот и стали хандрить. Ссорятся. Пьют много. Подростки дурной пример со старших берут.
– А разве им разрешено продавать алкоголь? – вкрадчиво улыбнулась Татьяна.
– Ну, там ведь не совсем Россия. Часть законов мы модифицировали. Активисты выдвинули идею, устроили референдум, большинство высказались «за», – пояснил загорелый. – Решили: в шестнадцать лет покупать пиво можно. Теперь понимаем: ход был поспешный. Но недавно провели опрос: шестьдесят четыре процента ничего менять не хотят. Им удобно отпрысков за выпивкой посылать. И как назад отыграть – непонятно.
Прокашлялся, возвысил голос:
– И от вас, соискателей, требуется решить эту проблему. Нужно доказать, что наш остров – не утопия. И что рай на земле – бывает.
Блогер, кажется, заинтересовался. Азартно спросил:
– Сколько у нас есть времени на разработку концепции?
– Нисколько, – жизнерадостно улыбнулся напитанный солнцем Марк. – У каждого – по минуте. Слушаем ваши предложения – а дальше будем думать.
– Ну, знаете… – Нонна Байкова грузно поднялась. – Подобные программы с кондачка не создаются. Как я могу за минуту и без всякой подготовки найти решение настолько серьезной проблемы?
«Ну и гуляй отсюда», – подумала Татьяна. Не потому, что всерьез решила бороться за должность – слишком уж сладко и терпко от тетушки воняло.
Но благотворительница хотя и встала, уходить не спешила. Решительно молвила:
– Однако я все равно скажу. В самых общих словах, иначе не получится. Людей на вашем острове обязательно надо занять чем-то значимым. Например, отобрать здесь, в России, человек двадцать сирот из патронатных семей – и отправить туда на каникулы. С жителей – кров, стол, развлечения, научить, кто чему может. Поликлиника у вас там есть?
– Да, конечно. И амбулатория, и больница.
– Тогда примите еще и стариков. В России миллионы колотятся на жалкую пенсию. А вы им – солнце, море, фрукты тропические. Уход и лечение.
– А если жители не захотят этим заниматься? – прищурился загорелый.
– Предлагайте льготы. Особые условия. В конце концов, примите закон: продавать алкоголь только тем, кто благотворительностью занимается.
Таня заметила: рыхляк с нездоровым лицом что-то черкнул в блокноте.
А благотворительная дама продолжала заливаться:
– Можно с малого начать: пусть жители заведут себе друзей по переписке. Из бедных семей, из детдомов. Посылочки пришлют, словом, поддержат. А кто не хочет, – усмехнулась, – тем отключайте газ.
– Газа на острове нет, но вашу идею я понял, – кивнул Филипп Борисович. – Спасибо. Возможно, мы с вами свяжемся.
Загорелый немедленно кинулся к даме. Подхватил под ручку, проводил к двери.
– Кто следующий? – рыхлый дядечка перевел взгляд с блогера на Таню.
Марк наградил девушку успокаивающим взглядом. И произнес:
– Давайте теперь послушаем мужчину.
Михаил Чайкин вскочил. Он (Татьяна видела) явно не привык к подобным авралам. Руки дрожали, веко дергалось. Но заговорил бойко:
– Позволю себе поспорить с предыдущим оратором. Заставлять заниматься благотворительностью можно предпринимателей. В обмен на снижение налогов. Но ленивым богатым людям эти ваши сиротки будут, пардон, по барабану. Я бы лучше людей в искусство вовлек. Элементарно делается, если вы не в курсе. Знаете, сколько человек нужно, чтобы поставить спектакль? Двое. Режиссер и помощник. Сценарии, реквизит, костюмы – мелочь, в двух чемоданах помещаются. А про славу и сцену мечтает любой, только не все признаются.
Таня скосила взгляд на Филиппа Борисовича. Тот снова сделал в блокноте пометку. Не похоже, что кого-нибудь из них вообще возьмут на работу. Кажется, банально идеи собирают. Забесплатно.
Но блогер (чего ему там наобещали?) шевелил извилинами так, что лицо покраснело и струйки пота по щекам потекли:
– Или не обязательно Мельпомена. Театр для богатого человека – старо, скучно, сложно. Можно предложить массу более примитивных, но весьма захватывающих развлечений. Квесты. Лабиринты. Пейнтбол. Игры в виртуальной реальности. Вариант шоу «Lost» устроить. Безусловно, потребует определенных затрат, но не верьте тем, кто миллионные сметы представляет. Мой друг в квест вложил триста тысяч «деревянных» – и второй год от клиентов отбоя нет. Многие по пять-шесть раз приходят.
«Третьим быть тяжело. Все уже до тебя сказали», – мелькнуло у Татьяны.
Впрочем, трудности девушку смущали редко. И когда блогер, пыхтящий от только что пережитого нервного напряжения, покинул ристалище, она с улыбкой произнесла:
– Только стабильное тело дает стабильный ум.
Ей показалось: рыхлый дядечка машинально втянул живот. Марк взглянул одновременно робко и восторженно.
Садовникова поднялась с деревянного стульчика. Спина прямая, лицо спокойное. С улыбкой взглянула на экзаменаторов:
– Я расскажу вам, что имею в виду. Но прежде мне хотелось бы узнать, за что мы тут все боремся.
– Ты борешься за счастье жить рядом со мной, – осмелел загорелый.
И немедленно получил – девушка сухо произнесла:
– Мое имя Татьяна Валерьевна. И даже президент нашего международного рекламного холдинга обращается ко мне только на «вы».
Отвернулась от смутившегося Марка, спросила рыхлого:
– Какую должность вы предлагаете?
– Работа мечты! – попытался перехватить инициативу молодой человек. – Исключительная, потрясающая позиция.
– А детали?
– Контракт на год, – буркнул дядечка. – Пятьсот тысяч долларов. Свой дом, пляж. Машина, прислуга.
– А отпуск?
– После года работы. Если мы, конечно, решим сотрудничать с вами дальше.
– Тогда мне это не подходит, – вздохнула Татьяна. – Извините, что отняла ваше время.
И направилась к двери.
Спиной чувствовала: мужчины озадачены. Возмущены. Очарованы. Неужели никто не захочет ее вернуть? Эй, Марк, взволнуйся!
И он решился. Произнес, когда она уже входную дверь открывала:
– Подождите, Татьяна Валерьевна.
– Я вас внимательно слушаю, – постаралась улыбнуться максимально очаровательно.
– Вы уходите, так и не изложив свою концепцию, – упрекнул парень.
– А зачем? – пожала плечами она. – Работать на вас я все равно не буду. А чирикать бесплатно не люблю.
– Тебе пару сотен подкинуть? За твои идейки? – рыхлый презрительно улыбнулся. И достал бумажник.
– За пять слов – слоган для модного журнала – мне заплатили десять тысяч. Американских долларов, – уточнила Татьяна.
– А мне вот даже интересно, – вновь подал голос иссушенный солнцем Марк. – Впервые вижу человека, кому не нужна работа мечты.
– Правда, Татьяна, почему? – поддержал его Филипп Борисович.
– У меня пожилые отец и мама, – пожала плечами Садовникова. – Я не могу оставить их на целый год и улететь на другой край земли.
– У вас будет целый дом. Кто мешает взять их с собой? – пожал плечами рыхлый.
«Реплика обнадеживает», – обрадовалась Татьяна.
Она вовсе не собиралась приглашать с собой ни отчима, ни тем более маму. Охота была на тропическом острове жить под тотальным контролем! Но раз спокойно позволяют ехать вместе с родителями – однозначно не ловушка и не подстава.
Садовникова решительно произнесла:
– А еще я хочу знать, кто вы такие.
И снова председатель высокой комиссии дал слабину. Буркнул:
– Марк, представь.
Загорелый кивнул на рыхлого:
– Филипп Борисович Терновой. Житель острова. Избранный мэр. А я – всем понемногу занимаюсь. В комиссии по культуре заседаю, наше единственное печатное издание редактирую.
– У вас и такое есть? – изумилась Татьяна. – Газета или журнал?
Терновой в раздражении постучал по столу костяшками пальцев.
– Танечка. Я понял, что тебе надо было подумать. Но твое время вышло.
Садовникова еще в университете научилась рассуждать на любую тему и лить воду, даже когда ничего не знала. Она понятия не имела, что ее ждет сейчас – «пятерка» или позор. Но главное – не молчать. Говорить уверенно.
– Благотворительность, театр – все это, безусловно, хорошо. Но хорошо для человека трезвого, с незамутненным разумом. А ваши жители, как я поняла, пьют запойно?
Филипп Борисович сделал отстраняющий жест, и она быстро добавила:
– Хорошо. Пусть не напиваются. Но «пина колада» каждый день. Скажете, не так?
Марк фыркнул.
– В этом и есть корень проблемы, – с важным видом изрекла Татьяна. – Нет стабильного ума без стабильной оболочки. Вам не благотворительность развивать надо, а прежде всего людям мозги на место поставить. Пропагандировать здоровое питание, спорт. Культ красивого тела. У вас есть волейбольная площадка?
Мужчины переглянулись.
Марк неуверенно ответил:
– У Кремера на вилле теннисный корт.
– Он матчи для других жителей проводит?
– Какие матчи? – хмыкнул мэр. – Так, с сыном постучат иногда.
– А я имею в виду общую для всех волейбольную площадку. У вас ведь имеется какой-нибудь парк? Там и устроить.
– Никто не пойдет, – заверил Марк.
– Конечно, не пойдет. Сначала придется всех вытягивать, организовывать. А потом войдут во вкус. Уверяю.
– У вас имеется опыт подобной работы? – пристально взглянул на нее Филипп Борисович.
– Массовиком-затейником пока не была, – улыбнулась Татьяна. – Но сама веду здоровый образ жизни. И отрекламировать могу что угодно. Вы об этом, несомненно, знаете.
Она самонадеянно считала: ей прямо сейчас отдадут работу мечты. Еще и поторговаться получится – за более высокую зарплату.
Но мэр снова развалился в кресле, распустил живот и отмахнулся от нее вялой ладошкой:
– Спасибо, Татьяна. Через неделю дадим знать, что мы насчет вас решили.
А Марк улыбнулся – грустно и виновато.
«Все-таки воскресенье насмарку».
Садовникова хмуро проследовала через предбанник и даже охраннику на выходе не улыбнулась, хотя он и дверь прибежал для нее распахнуть, и в глаза преданно заглядывал.
Шла к машине, сердито думала: «Бред натуральный. Остров на Карибах – но законы российские. Да быть такого не может! Прав Чайкин: подстава. На дурачков расчет. Да еще собеседование устроили на выселках, в каком-то недострое».
Правда, Демьян раньше никогда не подводил. Все его предложения были реальные, более чем достойные. Блогер с благотворительницей – тоже довольно известные шишки. Ради пустяка на дальнюю окраину Москвы не поедут. И краснеть-волноваться не будут.
Впрочем, Татьяне быстро надоела дедукция. Она села в своего красавца «Инфинити» (вдвойне приятно, что не от любовника цацка получена, а честно заработана). Аккуратно тронулась. Снег усилился, ветер трепал голые деревья и рекламный щит с девушкой и надписью «Я свободна!».
Садовниковой вдруг вспомнился старый-престарый журнал «Семья и школа» (у отчима целая подшивка имелась – воспитывал падчерицу по науке). Недавно от скуки пролистывала, наткнулась на письмо женщины. Та недавно развелась с никчемным мужем и гордилась, что теперь ни от кого не зависит. Таня тогда порадовалась за неведомую читательницу. Но дальше в журнале шли комментарии. Предшествовал им суровый заголовок: «Свободна. От чего?»
Кандидаты наук, психологи и прочие ученые наперебой доказывали: одной – плохо. Одной – нельзя.
Иногда – серыми зимними сумерками – Садовникова с ними соглашалась.
Она включила щетки на максимальный режим, врубила обогрев всего, чего можно, а также веселый, безнадежно устаревший «Ottawavan» и поняла, что ей страшно не хочется сейчас ехать домой, в пустую квартиру.
Счастье, что имелся в ее жизни человек, который всегда был ей рад.
Звонить, предупреждать не стала: любимый отчим – отчаянный домосед, куда ему из дома в столь ужасную погоду. А еда у Валерочки всегда вкусная – независимо, ждет он гостей или нет.
Таня заехала в магазин, купила тортик, хорошего чаю, набор приправ – великому кулинару Ходасевичу всегда пригодится. И велела навигатору везти из Новой Москвы на улицу Сельскохозяйственную.
Валерий Петрович встретил ее в спортивных штанах, клетчатой ковбойке и тапочках ей в тон. На его массивной, но осанистой фигуре даже столь примитивный комплект смотрелся элегантно. А когда лицо отчима осветилось бесконечно счастливой улыбкой, Тане он показался самым красивым человеком на земле.
Бросилась толстяку на шею, обняла, прижалась к безупречно выбритой щеке, вдохнула запах свежести, хорошего мыла, дорогого лосьона. Да еще – обратила внимание – из кармана ковбойки выглядывает уголок носового платка, идеально отглаженный.
– Ты такой элегантный, кого-то ждешь? – лукаво улыбнулась падчерица.
– Танюшка! Да кто ж ко мне приходит, кроме тебя.
Отчим, несмотря на свои габариты, легко присел, вынул из обувного шкафчика ее тапочки.
– Валерочка! Ну чего ты! Я бы сама достала.
– Нет уж, деточка, – его глаза сияли. – За любимыми гостьями я всегда ухаживаю сам.
Галантно принял из ее рук экологичную шубку, повесил на плечики. Захлопотал:
– Ну, проходи. С чего начнем? Есть пельмешки. Лепил саморучно. Фарш, правда, покупной, но сильно улучшенный. Семгу пару дней назад засолил, сегодня должна быть готова. Грузди есть. Багетик французский сегодняшний. Масло с травами.
– Ох, Валерочка! – Она поставила в холодильник торт. – Давай… все! Я целый день голодная.
– Диета? Или дела?
Он поставил на плиту кастрюлю с водой. Достал семгу, принялся нарезать ее – тончайшими, прозрачными ломтиками.
– Ох, ты не поверишь. Я ходила на собеседование.
– Куда?
– Да чудеса. Вот как ты сам думаешь, может такое быть, чтоб остров где-то на краю земли, чуть не у мыса Горн, но жили бы там все русские? И законы наши? И даже валюта – рубль?
Валерочка разложил семгу красивым веером, кивнул:
– Конечно, может. Только он не у мыса Горн, а ближе к острову Пасхи.
Таня опешила.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, скажем так, не из открытых источников, – улыбнулся отчим.
– Подожди, – Таня подозрительно взглянула на толстяка, – это ты, что ли, мне собеседование организовал?!