Морли Каллаган

Подвенечное платье

Рассказы


Перевод с английского Г. Стеценко










Кепка Стива

Бедняк Дейв Даймонд, подсобный плотника по профессии, небольшого росточка, жилистый и вспыльчивый, давно познал, что значит для дома лишний доллар. Его жена Анна часто болела, а Стиву, их двенадцатилетнему сыну, надо было ходить в школу. Большеглазому, застенчивому мальчугану тоже полагалось знать цену деньгам. Это вдалбливалось ему сызмальства.

Но Стив был помешан на бейсболе и после школы, вместо того, чтобы поработать рассыльным или продать пачку-другую газет, гонял мяч со своими сверстниками. Его неспособность понять, что семья всегда нуждается в нескольких побочных долларах, до глубины души возмущала Дейва. Он запретил Стиву даже упоминать о бейсболе и всегда ругал его, когда замечал, как тот после обеда с перчаткой на руке норовит выскользнуть из дома.

Когда знаменитые бейсболисты клуба «Филлис» приехали в город, чтобы провести показательный матч с местной командой, и Стив принялся умолять родителей сводить его на стадион, Дейв, естественно, пришел в ярость. Стив знал, что родители не могут позволить себе такой роскоши. Но ему удалось склонить на свою сторону мать. Наконец и Дейв дал себя уговорить. Он сказал, что если Стив придет из школы прямо домой и поможет ему сколотить несколько кухонных полочек, то тогда он возьмет его на стадион.

Стив старался изо всех сил, но отец по-прежнему был недоволен этой затеей. Затем Стиву и матери пришлось долго уговаривать Дейва, чтобы тот одел свой выходной костюм. Когда они вышли из дому, Стив, чувствуя за собой вину, держался особняком, и отец с сыном шагали по улице, словно чужие; потом Дейв, посмотрев в лицо Стива, смущенно взял его за руку и сразу повеселел.

В ходе игры Дейву пришлось выслушивать подробнейшие пояснения Стива о достоинствах каждого игрока клуба «Филлис», выходившего с битой на площадку. Дейв пришел в ужас при мысли о том, сколько времени должен был затратить Стив, чтобы заучить мельчайшие подробности правил игры. Замешательство Дейва было столь очевидным, что Стив, снова почувствовав себя виноватым, сразу умолк.

После игры Стив потащил отца на поле, чтобы заполучить хотя бы парочку автографов у игроков из клуба «Филлис», которых по пути в раздевалку осаждали толпы ребят. Но робкому Стиву никак не удавалось пробиться к игрокам, его всякий раз выталкивали из толпы, и он печально смотрел на отца. Это начало раздражать Дейва — он терял драгоценное время. Ему хотелось домой, и Стив, зная это, еще больше волновался.

Вдруг огромный белокурый игрок клуба «Филлис» Эдди Кондон, окруженный толпой ребят, которые хватали его за руки и протягивали десятки открыток для автографа, вырвался из цепких мальчишеских объятий и побежал в сторону раздевалки. По дороге его кто-то толкнул, и голубая, с красным верхом, сдвинутая на самую макушку кепка Эдди Кондона свалилась на землю. Она упала к ногам Стива и тот, быстро нагнувшись, схватил ее.

— Спасибо, сынок, — сказал Эдди Кондон, подбежав к Стиву.

Но Стив, вцепившись в кепку обеими руками, лишь молча глядел на него.

— Отдай кепку, Стив, — проговорил Дейв, смущенно улыбаясь и поглядывая на возвышающегося над ними игрока. Но Стив еще крепче прижал кепку к груди. С каким-то благоговейным ужасом смотрел он на Большого Эдди. Воцарилось неловкое молчание. Остальные ребятишки таращили на них глаза, а некоторые выкрикивали:

— Отдай ему кепку!

— Мою кепку, сынок, — сказал Эдди Кондон, протянув руку.

— Ну, Стив! — крикнул Дейв, встряхнув мальчика. Ему пришлось вырвать кепку из рук сына.

— Вот она, берите, — сказал он.

Заметив побелевшее, преисполненное обожания лицо мальчика и его умоляющие глаза, Эдди Кондон ухмыльнулся и пожал плечами.

— Ладно, пусть оставит себе, — сказал он.

— Что вы, мистер Кондон, не нужно, — запротестовал Стив.

— Пустяки. Такое случалось и раньше. — И Эдди Кондон побежал к раздевалке.

Дейв отдал кепку Стиву. Со всех сторон их обступили мальчишки с горящими от зависти глазами.

— Папа, он сказал, что я могу оставить кепку себе, — произнес Стив. — Ты слышал, папа, да?

— Да-а, слышал, — согласился Дейв. Восторг на лице Стива заставил его улыбнуться. Он взял сына за руку, и они быстро зашагали прочь.

По дороге домой Дейву никак не удавалось вызвать сына на разговор об игре — тот не мог оторвать глаз от кепки и словно помешался от счастья.

— Гляди, — вдруг сказал Стив, протягивая отцу кепку: на ее внутреннем околыше печатными буквами было выведено «Эдди Кондон». Потом он предался своим мечтам. Наконец Стив напялил кепку на голову и повернулся к Дейву. Лицо мальчика осветила горделивая улыбка. Кепка была слишком велика для него и сползла на уши.

— Ничего, ничего, — сказал Дейв. — Попросишь маму, и она ушьет тебе кепку.

Когда они пришли домой, Дейв почувствовал себя очень усталым и не стал рассказывать жене историю с кепкой; в этот вечер они никак не могли заставить Стива идти спать. Напялив на себя кепку, он с важным видом расхаживал по дому и поминутно гляделся в зеркало. Так с кепкой в руках он и улегся в постель.

После ужина, сидя за чашкой кофе на кухне, Дейв рассказал жене, как к Стиву попала кепка. Они сошлись на том, что, должно быть, лицо сына произвело впечатление на Эдди Кондона. А как же иначе? Почему из всех мальчишек он предпочел именно его?

Но Дейву порядком надоела беспрерывная возня Стива с кепкой: он не расставался с ней с раннего утра до позднего вечера; все время в дом приходили какие-то мальчишки, и каждому обязательно надо было напялить кепку себе на голову. «Ты уже не ребенок, — говорил Дейв сыну, — чтобы хвастать этой кепчонкой перед соседями и уверять, что благодаря ей стал заводилой на бейсбольной площадке в парке». Дейв выходил из себя, видя, как Стив садится в кепке за стол. Он ссорился с женой, когда та всерьез принимала объяснения Стива, будто он забыл снять ее за столом. «Уму непостижимо, — признавался Дейв жене, улыбаясь в душе, — что может поделать с ребенком какая-то спортивная кепчонка».

Однажды Стив дольше обычного задержался в парке. Дейв так увлекся чтением газет, что позабыл о времени. Было уже совсем поздно, когда он, отложив в сторону газеты, увидел, что его жена стоит у окна и напряженно вглядывается в темноту. Вскоре ее беспокойство стало действовать ему на нервы.

— Вот результат того, что ты позволяешь парню болтаться с этими бездельниками из парка, — проворчал он.

— Ничего я не позволяю, — возразила жена.

— Позволяешь, — повторил он раздраженно, так как сам не на шутку разволновался — по ночам в парке

ь было полно хулиганов. Это место пользовалось плохой репутацией. Правда, по другую сторону парка находился приличный район с дорогими и красивыми домами, но дети из тех домов в парк не заходили, оставив его в распоряжении бедняков.

Когда жена Дейва, не выдержав, вышла из дому на улицу, Дейв занял ее место у окна. Ожидание было невыносимым. Наконец он услышал голоса жены и Стива и с облегчением вздохнул. Но тут же вспомнив о своем родительском долге, в гневе бросился им навстречу.

— Сейчас я тебе задам! — закричал он. — Я отучу тебя приходить домой за полночь.

— А ну-ка, потише, Дейв, — сказала жена. — Ты что, не видишь, в каком состоянии ребенок? — Стив выглядел невероятно изможденным, словно его избили.

— В чем дело? — быстро спросил Дейв.

— Я потерял кепку, — прошептал Стив; он поплелся мимо отца в комнату и бросился на кушетку, закрыв лицо руками.

— Ладно, не ругай его, Дейв.

— Ругать? Да кто ж его ругает? — спросил Дейв с возмущением. — В конце концов, кепка его, а не моя. Если она не стоит того, чтобы ее беречь, то чего ж мне ругать его? — Говоря это, он как бы подчеркивал, что лишь один знает ей цену.

— Значит, ты все же его ругаешь, — проговорила жена. — Кепка-то его. Не твоя. Что случилось, Стив?

И Стив рассказал им, что, когда он с ребятами играл в бейсбол и перебегал с одной базы на другую, кепка все время сваливалась с головы; хоть мать ее и ушила, она все еще была слишком велика для него. Поэтому, когда настал его черед взяться за биту, он сунул кепку в карман штанов. Кто-то ее оттуда вытащил — он в этом уверен.

— И он забыл, что кепка в кармане! — насмешливо произнес Дейв.

— Я не растеряха, пап, — сказал Стив.

Целых три часа он ходил от дому к дому и выспрашивал о кепке у всех ребят, с которыми играл в парке. Стив хотел продолжать поиски, но слишком устал. Дейв понимал, что мальчик извиняется перед ним, но не мог понять, почему его это сердит.

— Если он не берег кепку, то не стоит о ней и беспокоиться, — сказал Дейв, и в его словах прозвучала обида.

После этого вечера Стив больше не ходил в парк играть в бейсбол и вместо этого отправлялся на поиски. Дейва раздражало, когда он видел, как Стив безмолвно сидит на месте или кружит по дому, пытаясь вспомнить, когда у него могли стащить кепку. Дейв возмущался: какое безобразие, такой взрослый и здоровый парень и так переживает. Он строго, раз и навсегда предупредил Стива, чтобы тот даже не заикался о кепке.

Однажды, спустя две недели после злополучного события, Дейв со Стивом возвращались домой от сапожника. Был душный вечер. Когда они проходили мимо кафе, где продавалось мороженое, Стив невольно замедлил шаги.

— Можно мне выпить содовой, пап? — спросил Стив.

— Ничего не выйдет, — ответил Дейв решительно. — Давай пошли, — добавил он, когда Стив поотстал, уставившись в витрину.

— Пап, гляди! — вдруг закричал Стив, тыча пальцем в витрину. — Моя кепка! Там моя кепка! Он выходит!

Хорошо одетый юноша вышел из кафе;на голове у него красовалась голубая с красным верхом спортивная кепка, похожая на кепку Стива.

— Эй ты! — закричал Стив и бросился к юноше. Маленькое личико Стива было искажено злобой, глаза дико сверкали. Юноша не успел даже отшатнуться, как Стив сорвал с его головы кепку.

— Это моя! — крикнул Стив.

— Что такое? — спросил юноша. — Эй, ты! Отдай мою кепку, не то получишь по носу.

Дейв был несказанно удивлен тем, что его сын, такой застенчивый и робкий, не отступил. Он увидел, как Стив, крепко сжимая кепку в левой руке и почти плача от возбуждения, пригнул голову и отвел назад правую руку с крепко стиснутым кулачком: он готов был драться.

И Дейв вдруг почувствовал гордость за сына.

— Постойте-ка, — сказал Дейв Стиву. — И ты, парень, успокойся, — обратился он к юноше, который тоже не желал отступать. — Мой сын говорит, что это его кепка.

— Хе, да он рехнулся. Кепка моя.

— Я был с ним, когда она ему досталась. Это когда приезжали игроки «Филлис». Кепка их клуба.

— Мне ее подарил Эдди Кондон, — нашелся Стив. — А ты стащил ее у меня, жулик!

— Не обзывай меня жуликом, ты, плюгавая крыса. Я тебя первый раз вижу.

— Смотри, — сказал Стив и показал на внутренний околыш кепки. — Это кепка Эдди Кондона. Видишь? Папа, ты видишь?

— Вижу, вижу. Ты прав, сынок. Ты раньше встречался с этим парнем?

— Нет, — нехотя произнес Стив.

Юноша понял, что может остаться без кепки.

— Я купил ее у одного парня, — сказал он. — Заплатил ему. Мой отец знает, что я купил. — И он рассказал, что купил кепку в парке. Он пытался подыскать какие-нибудь магически действующие слова, и вдруг они пришли ему в голову. — Вам придется иметь дело с моим отцом, — сказал он.

— Конечно, я поговорю с твоим отцом, — согласился Дейв. — Как твоя фамилия? Где ты живешь?

— Хадсон. Я живу в десяти минутах отсюда, по другую сторону парка. — Юноша окинул оценивающим взглядом Дейва, который выглядел ничуть не крупнее его самого и был одет в вылинявшую синюю куртку и сорочку без галстука. — Мой отец — адвокат, — сказал он, осмелев. — Он не позволил бы мне носить кепку, если б считал, что она не моя.

— А не врешь?.. воинственно спросил Дейв. — Ладно, посмотрим. Давай пошли. — И, став между юношей и Стивом, он зашагал с ними по улице. Они шли молча. Дейв понимал, что этот парень только и ждет того, чтобы оказаться под защитой своего дома. Чувствовал это и Стив и тревожно поглядывал на отца. А Дейв, крепко держа Стива за руку и подбадривающе ее пожимая, шагал по улице, преисполненный воинственной дерзости, радуясь, что сын верит в него.

Хадсоны жили в тех кварталах, что были расположены по другую сторону парка. Когда они входили в один из богатых домов, Дейв постарался не отстать от юноши и сделал вид, что окружающее не производит на него никакого впечатления, ибо почувствовал, как Стив вдруг стушевался. Войдя в лифт, Дейв, сам не зная почему, снял шляпу. В устланном ковром холле на четвертом этаже юноша сказал:

— Минутку, — и вошел в свою квартиру.

Дейв и Стив остались одни. Они понимали, что сейчас этот парень готовит своего отца к предстоящей встрече. Стив нетерпеливо и с каким-то напряженным вниманием поглядывал на отца.

— Не волнуйся, сынок, — сказал Дейв и более решительно добавил: — Никто нам ничего не припишет.

Неожиданно в дверях показался высокий лысеющий мужчина, одетый в коричневую, отделанную вензелями домашнюю куртку. Дейв никогда в жизни не видел мужчин в подобных куртках; такие куртки он видел лишь в витринах больших универсальных магазинов.

— Добрый вечер, — сказал мужчина в куртке и снисходительно усмехнулся, взглянув на кепку, которую Стив по-прежнему крепко сжимал в руке. — Мой мальчик не спросил, кто вы. Моя фамилия Хадсон.

— Моя — Даймонд.

— Входите, — сказал мистер Хадсон, приглашая жестом и добродушно посмеиваясь. Он проводил Дейва и Стива в гостиную. — Так что там с этой кепкой? — спросил он. — Дети так легко возбуждаются из-за всякой чепухи. Собственно говоря, это понятно, не так ли?

— Так и есть, — произнес Дейв, подходя вплотную к Стиву, который стоял, пораженный огромным, во весь пол ковром и богатой обстановкой комнаты. Дейву хотелось показать Стиву, что сам-то он чувствует себя совершенно свободно; вот только бы мистер Хадсон не был с ним так любезен. Ведь и ему тогда придется держать себя любезно и вежливо, а это не такое уж легкое дело, когда стоишь посреди огромного ковра в потрепанной рабочей куртке.

— Присаживайтесь, мистер Даймонд, — сказал Хадсон-старший. Дейв взял Стива за руку и усадил рядом с собой на край огромного дивана. Хадсон-младший наблюдал за отцом. Дейв взглянул на Стива и увидел, что тот отводит глаза от мистера Хадсона и его сына; Стив уставился на Дейва, возлагая всю надежду на своего отца.

— Итак, мистер Даймонд, как я узнал от моего сына, вы располагаете доказательствами, что эта кепка принадлежит вашему мальчугану.

— Да, это так, — произнес Дейв.

— Но вы, мистер Даймонд, должны поверить, что мой мальчик честно купил эту злополучную кепку у какого-то парнишки.

— Не сомневаюсь в этом, — произнес Дейв. — Но ни один ребенок не имеет права продавать то, что ему не принадлежит. Вы это хорошо знаете, мистер Хадсон.

— Да, конечно, — согласился Хадсон. — Но эта кепка так много значит для моего мальчика, мистер Даймонд.

— Но и для моего сынишки она значит не меньше, мистер Хадсон.

— О, безусловно. Ну, предположим, что мы пригласим полицейского. Знаете ли вы, что он скажет? Он потребует, чтобы вы вернули моему сыну ту сумму, за которую он приобрел кепку. Именно так обычно и поступают, — закончил Хадсон, дружелюбно улыбаясь и с хитрецой поглядывая на Дейва.

— Но это неправильно. Не по справедливости, — запротестовал Дейв. — Кепка-то моего сынишки.

— Знаю, что несправедливо. Но именно так посту-лают в полиции.

— Хорошо. За сколько, вы говорите, купил кепку ваш сын? — нехотя спросил Дейв.

— За два доллара.

— За два доллара! — ахнул Дейв.

Мистер Хадсон по-прежнему любезно улыбался, но глаза его были хитро\' прищурены, и Дейв понял — адвокат рассчитывает, что у него не окажется двух долларов, думает, что заманил его в ловушку, какой самоуверенный! Верно, с одного взгляда решил, что он без гроша в кармане. Гордость Дейва была задета, и он повернулся к Стиву. То, что Дейв прочел на лице Стива, еще сильнее подхлестнуло его уязвленную гордость: на нем запечатлелись мысли о том, как трудно получить у родителей лишний медяк, повседневные разговоры о дороговизне продуктов и замешательство от того, что он попал в дом богатого человека, который вынуждает отца признаться в своей бедности.

— Я заплачу вам два доллара, — сказал Дейв.

Стив посмотрел на сына адвоката и расплылся в улыбке. Тот не отрываясь смотрел на своего отца.\'

— Ну, что ж, вполне справедливо, — сказал мистер Хадсон. — Такая кепка для ребенка многое значит. Полагаю, вы это понимаете. Но, быть может, ваш мальчик захочет продать, э-э, так сказать, получить за нее компенсацию. Не возьмет ли он за нее пять долларов?

— Пять долларов? — повторил Дейв. — Стив, она стоит пять долларов? — спросил он неуверенным голосом.

Стив испуганно замотал головой.

— Нет, спасибо, мистер Хадсон, — твердо произнес Дейв.

— Ну, тогда предлагаю следующее, — сказал адвокат. — Я дам вам за нее десять долларов. Кепка представляет для моего сына, так сказать, сентиментальную ценность — кепка клуба «Филлис» — игрока первой бейсбольной лиги. Сама-то она стоит всего каких-нибудь полтора доллара, — добавил он.

Дейв снова отрицательно покачал головой. Мистер Хадсон нахмурился. Со снисходительной заботливостью он поглядел на своего сына, и теперь уже на его лице отразилось смущение.

— Ну, тогда я сделаю вот что, — сказал он. — Эта кепка стоит, ну-у, столько же, сколько тратит мой мальчик на посещение цирка. Ваш сын должен быть вознагражден. Желаю быть справедливым. Вот вам двадцать долларов, — и он протянул Дейву два десятидолларовых банкнота.

Такая куча денег за кепчонку, подумал Дейв, и глаза его заблестели. Он понимал, как дорога кепка для Стива; лишить его кепки сейчас, когда она у него в руках, было, конечно, нелегко. Но ему тут же вспомнилось все, в чем он так нуждался всю жизнь; ему показалось, что он слышит голос жены, которая твердит, что он не смеет отказаться от такого предложения, не имеет права. И Дейв повернулся к Стиву, чтобы убедиться, разделяет ли тот его восторг по поводу замечательной возможности заработать двадцать долларов.

— Что скажешь, Стив? — с беспокойством спросил Дейв.

— Не-е зна-аю — протянул Стив. Он ничего не соображал. Когда Дейв улыбнулся, улыбнулся и Стив, и Дейв подумал, что двадцать долларов произвели на сына такое же впечатление, как на него, только Стив, пожалуй, еще сильнее поражен этим и, вероятно, более отчетливо сознает, что они не могут взять и отказаться от таких денег, которые им предлагают за спортивную кепчонку.

— Ну, бери же, — сказал мистер Хадсон и сунул в руку Стива два банкнота. — Это немало. Но, я полагаю, ты вправе получить эти деньги.

С какой-то изумленной и окаменевшей улыбкой Стив медленно протянул деньги отцу, и лицо его совершенно побелело.

Весело посмеиваясь, мистер Хадсон проводил их до двери. Следом шел Хадсон-младший.

Войдя в лифт, Дейв достал из кармана деньги.

— Видишь, Стив, — прошептал он возбужденно. — Вот тебе и курточка, которую ты так хотел! И десять долларов для твоей копилки! То-то мама удивится, да?

— Ага, — шепотом произнес Стив, улыбка все еще блуждала на его лице. Но Дейв поспешно отвернулся, чтобы не встретиться с взглядом Стива, потому что глаза мальчика выражали ужас.

Выйдя на улицу, Дейв сказал:

— Бери. Деньги домой понесешь ты. Покажешь матери.

— Нет, пусть будут у тебя, — сказал Стив.

Говорить было больше не о чем, и они зашагали молча.

— Это большие деньги, — произнес Дейв. И когда Стив промолчал, он сердито добавил: — Ведь я повернулся к тебе, Стив. Я же спрашивал тебя, да?

— Тот дяденька знал, что его сыну очень хочется иметь такую кепку, — ответил Стив.

— Верно. Но он признал, что она и для нас много значила.

— И ты позволил отобрать ее у нас! — выпалил Стив.

— Это несправедливо, — отпарировал Дейв. — Не смей так со мной разговаривать!

— Не хочу быть таким, как ты, — едва слышно произнес Стив и, перебежав улицу, зашагал по другой стороне улицы.

— Несправедливо, — сердито повторил Дейв, но сейчас он имел в виду не Стива, а то, что произошло в богатом доме Хадсонов, только он не знал, почему несправедливо. Его загнали в ловушку, и загнал не только мистер Хадсон, нет, его загнала туда жизнь. По другой стороне улицы торопливо, низко опустив голову, шагал Стив — ему хотелось побыть одному. Так и прошли они большую часть пути к дому по разным сторонам улицы. Дейв наконец не выдержал.

— Стив! — позвал он, пересекая дорогу. — Это ж несправедливо. Я хочу сказать, что ты несправедливо… — Но Стив бросился бежать. Дейв пошел быстрее, потом почти побежал и стал настигать Стива. Его охватила ярость. — Стив! — крикнул он и бросился к сыну. Ему хотелось схватить Стива и надавать ему тумаков, хотя толком он и не знал за что. Задыхаясь от бега, он нагнал Стива и уже схватил было за плечо. Обернувшись, Стив при свете уличного фонаря увидел лицо отца и в глазах его отразился ужас; он вильнул в сторону, добежал до дому и с криком: «Мама-а!» влетел в дверь.

— Сыночек, дитя! — залепетала она, выбегая из кухни.

Когда Дейв увидел, как она обхватила Стива, прикрывая его своим телом от возможных ударов, приступ ярости испарился и он понял, что ведет себя глупо. Он прошел мимо них на кухню.

— Что случилось? — спросила она, волнуясь. — Вы что, оба с ума спятили? Что ты натворил, Стив?

— Ничего, — сказал он угрюмо.

— Тебя обидел отец?

— Мы нашли парня, а у него была моя кепка, и он позволил отцу этого парня отобрать ее у нас.

— Нет, нет, — запротестовал Дейв. — Никто нас не заставлял. Этот адвокат ничего против нас не имел. — Дейв почувствовал усталость, лицо его горело. Он рассказал о случившемся и потом медленно достал из бумажника две десятидолларовые бумажки, бросил их на стол и виновато посмотрел на жену.

Его задело, что жена не взяла со стола деньги и даже не высказала упрека.

— Это большие деньги, сынок, — медленно произнесла она. — Твой отец старался сделать так, как считал правильным; все уладится, и ты поймешь. — Она утешала Стива, но Дейв понимал: она утешала и его, и ему стало стыдно.

Она увела Стива в спальню, и Дейв остался на кухне один. Да, думал он, сын презирает его. Сын впервые увидел, с какой легкостью другой мужчина расправляется с его отцом; сын осудил его и не захотел даже идти с ним по одной стороне улицы. Он посмотрел на деньги — сейчас он ненавидел эти бумажки.

Жена вернулась на кухню, приготовила чай, наговорила ему утешительных слов, а под конец удивилась, как это им удалось получить у адвоката Хадсона двадцать долларов за кепку. Но, слушая жену, Дейв думал лишь об одном — Стив его боится.

Он поднялся к Стиву в спальню. В комнате было темно, и он едва разглядел лежавшего на кровати мальчика. Присев на кровать, Дейв зашептал:

— Понимаешь, сыночек, произошла ошибка. И я знаю почему. Деньги, понимаешь, могут иногда испугать таких людей, как мы. Нет, все не так, — пробормотал он.

Ему стало стыдно за себя, и он замотал головой, словно извиняясь. Нет, так ему не убедить мальчика в том, что он любит его, что ему близки и понятны его огорчения; он просто оправдывает свою неудачу. А виноват топь ко он один. Он сам оттолкнул от себя сына, не заметил, что в жизни Стива деньги не играют такой роли. Ему страшно захотелось доказать Стиву, что теперь они всегда будут вместе. Его рука робко потянулась к плечу Стива.

— Понимаешь, Стив, — горячо заговорил он. — Дело в том, что я даже себе не представлял, как интересно быть на стадионе. Очень хотелось бы поглядеть, как ты играешь за свою команду! Соседские ребятишки говорят, что ты мог бы стать замечательным игроком. Мы можем на те деньги купить перчатку для бросков и рукавицу для ловли мячей. Стив, ты слышишь, Стив? Мы могли б вместе тренироваться: я ловил бы твои мячи и мог бы поработать на вашем поле. Может, я смогу быть твоим тренером и увижу, как ты станешь великим игроком. — В полумраке спальни он заметил, что бледное личико мальчика повернулось в его сторону

Стив, никогда в жизни не слышавший ничего подобного от отца, оробел и удивился. Он понял лишь одно — его отец впервые захотел быть вместе с ним и разделить его надежды и увлечения.

— Я вижу, ты теперь понимаешь, какая это была важная кепка. — И его рука потянулась к руке отца. — Для того дяденьки кепка была… ну, просто такой вещью, которую он мог купить, да, папочка?

Дейв крепко сжал руку сына. Удивительное детское великодушие — цена, которую любой мальчик готов заплатить за восхищение и одобрение своего отца, — вызвало в нем чувство необычного восхищения и восторга.







Начало

Однажды вечером в кино Джефф оказался рядом с девушкой. Обнаружив, что она прехорошенькая, он стал за ней исподволь наблюдать. Хотя она даже не поворачивала головы, он был уверен, что она чувствует его взгляд. Когда она поднялась и направилась к выходу, он последовал за ней, и как только она замешкалась, натягивая перчатки, он робко и вежливо заговорил с ней.

Вскоре он уже знал, что ее зовут Джесси, что она служит в магазине дамских шляп и живет с отцом и матерью. Спустя месяц после их знакомства они стояли в коридоре многоквартирного дома, где она жила, и прощались, по обыкновению желая друг другу спокойной ночи. Вплоть до этого вечера у него и мысли не было, что победа может достаться ему очень быстро. Они стояли, прижавшись друг к другу, посмеивались и шептались о чем-то. Потом она перестала смеяться и умолкла, словно ее стала тяготить застенчивость, скрывавшаяся за нежными и ласковыми словами. Вдруг она обхватила его руками, подняла к нему свое лицо и прижалась изо всех сил, словно боясь потерять его и как бы говоря, что отдает ему всю свою любовь.

— Не хочу домой. Пусти меня к себе, побудем немного вместе! — взмолился он.

— Хорошо… если только они спят, — прошептала она.

Когда они открыли дверь и на цыпочках прошли в ее комнату, у Джеффа сильно заколотилось сердце — он не ожидал, что Джесси окажется такой смелой. Но тут послышался кашель ее отца. Напуганные, они замерли на месте, ее рука все крепче сжимала его кисть.

— Не сегодня, — прошептала она. — Они не спят. Лучше уходи поскорее.

— Ну, тогда завтра?

— Может быть… увидим, — ответила она. Нервно прижавшись щекой к его щеке, она почти вытолкала его на улицу.

Пока он брел до Восьмой авеню, нервное напряжение покинуло его. Он чувствовал себя на седьмом небе и размышлял: «Ну и ну, теперь она сделает все, что я захочу. Получилось так легко, как я и хотел», — и его охватило страстное влечение к ней. Он все еще чувствовал теплоту ее тела, слышал ее страстный шепот. Он улыбался, шагая по улице: до этого вечера ему казалось, что его намерения осуществятся совсем не скоро и действовать придется медленно и осторожно. Свет витрин, громыхание подземки и гул автобусов на перекрестке Двадцать третьей улицы приобрели сейчас какое-то особое значение, увеличивая и без того переполнявшую его удивительную нежность. Ему вдруг захотелось облокотиться на стойку бара или усесться за столик, услышать смех людей, еще сильнее почувствовать свое торжество и бурлящую радость, и он заторопился в закусочную, где каждый вечер выпивал чашечку кофе после расставания с Джесси.

В этот час в закусочную обычно заходили рабочие из соседней пекарни, чтобы перекусить и выкурить по сигарете; Джефф уже знал некоторых из них. Взгромоздившись на высокий стул у стойки, он заказал чашечку кофе и стал осматриваться. Поблизости за столиком сидели две прилично одетые девушки и тихо разговаривали. Когда он, ничуть не смущаясь, от избытка наполнявших его чувств улыбнулся им, девушки удивленно пожали плечами и засмеялись.

Потом гурьбой ввалились рабочие пекарни в блузах, испачканных мукой и пропитанных крепким сладковатым запахом свежеиспеченного хлеба; они уселись у стойки и начали заказывать еду.

Рядом с Джеффом сидел огромный белокурый мужчина в перепачканной мукой кепке. Друзья звали его Майком, и Джефф часто видел его в этой закусочной. Поев и утерев рукой рот, он подмигнул Джеффу.

— Привет, сынок. Ты снова здесь? Что новенького?

— Да ничего. Просто славное настроение. — Но лицо Джеффа светилось таким счастьем, когда он улыбнулся Майку, что тот, сощурив глаза, оценивающе оглядел его с головы до ног, причем две девушки за столиком тоже уставились на него. Стараясь казаться беззаботным, Джефф, кивнув в сторону девушек, прошептал Майку:

— Как вам нравится белокурая куколка в зеленой шляпке?

— Вон та? — спросил Майк, повернувшись на стуле и оглядывая девушек, которые принялись о чем-то шептаться, склонив друг к другу головы. — Эта, сынок? Она — верная ставка. Разве не видишь, она ж тебе строит глазки? Податливая. С ней у тебя не будет никаких хлопот.

— А она мне не кажется такой, — неуверенно возразил Джефф.

— Ну, меня на этом деле не проведешь. Ежели не сумеешь окрутить ее за пару недель, тогда вообще кончай с этим, — сказал Майк. А потом, словно устыдившись, что он спорит о женщинах с парнишкой намного моложе его, добавил: — Только старовата она для тебя. Не стоит тебе с ней связываться.

Но Джефф продолжал ерзать на стуле, стараясь перехватить случайный взгляд девушки в зеленой шляпке, чтобы разглядеть в ней то, что видел Майк, так как для него она по-прежнему оставалась спокойной, респектабельной и добродушной. Когда девушка вдруг улыбнулась, она показалась ему такой же, как и другие знакомые девушки, даже немножко походила на Джесси. «Если б Майк поглядел на Джесси, он, может, сразу бы определил, что ему потребуется на нее всего лишь месяц», — подумал Джефф. На душе у него заскребли кошки, но он продолжал глядеть на девушку, завидуя мудрости Майка и в то же время ощущая неистовое желание знать, как вела себя Джесси с мужчинами, которые пытались обладать ею. «Если б я был уверен в себе, то не растерялся бы в первый же вечер», — подумал он. Чувство приподнятости, которое он испытывал после расставания с Джесси, показалось Джеффу ребячеством, и ему стало не по себе от разочарования.

Девушки, которых смутил мрачный и неподвижный взгляд Джеффа, поднялись и покинули закусочную; когда они ушли, Джефф сказал Майку:

— Теперь до меня дошло, почему вы так говорили о той куколке в зеленой шляпке.

— Она выкинула какой-нибудь фортель?

— Да нет. Но она так виляла бедрами, когда шла к двери… — солгал Джефф; он закурил сигарету, расплатился за кофе и ушел.

Джефф и его брат, безработный продавец, жили в маленькой квартирке в западной части Двадцать третьей улицы. Придя домой, Джефф неожиданно почувствовал, что вид еды в закусочной вызвал в нем голод; он направился к холодильнику и достал помидор, чтобы сделать себе сандвич. Он держал в руках помидор, когда услышал, как кто-то тихонько стучит в дверь.

Это была Ева, приятельница брата, высокая, стройная девушка, с красивыми карими глазами; она была старше Джеффа года на два. Ева часто приходила сюда, чтобы повидаться с братом. С Джеффом она держала себя непринужденно, много смеялась и никогда не возражала, когда он составлял им компанию за чашкой кофе. Но сегодня она выглядела невероятно испуганной. Глаза у нее были красные и опухшие, словно она много плакала.

— Привет, Джефф. Билл дома? — спросила она.

— Должен прийти с минуты на минуту. Я думал, он с тобой.

— Был, да ушел, я и подумала, что он дома.

— Присядь. Почему бы тебе не подождать его? — сказал Джефф.

Прошло немного времени. Они сидели и разговаривали, и Джефф неожиданно обнаружил, что он старается смотреть на нее так, как глядел Майк на девушку в зеленой шляпке в закусочной. Он смотрел, как она держит голову, разглядывал ее ноги, глаза; от пристальных и многозначительных взглядов Еве стало не по себе, и она принялась расправлять на коленях платье.

Она знает, о чем я думаю, рассудил Джефф, цинично улыбаясь и как бы говоря своими глазами: «Сегодня вечером я о тебе знаю гораздо больше, чем раньше. Держу пари, что если б я тебя сейчас обнял, ты бы ко мне так и прильнула».

— Что с тобой сегодня? — беспокойно спросила Ева.

— Ничего, — вздрогнув, ответил Джефф. — Ничего особенного.

— Значит, со мной что-то неладно. Не сидится мне. Пойду, пожалуй, — сказала она и, залившись краской, поднялась и вышла, прежде чем Джеффу удалось что-нибудь придумать, чтобы удержать ее.

Когда она ушла, Джефф вспомнил полные ужаса глаза Евы, когда она вошла в комнату, и почувствовал стыд за то, что так глупо и похотливо посматривал на девушку. «Я ее просто выдворил. Вспомнил о Майке и повел себя, как дурак». Он бросился к открытому окну и посмотрел вниз — там он увидел, как Ева в ожидании брата ходит по улице.

Он остался у окна и наблюдал за ней до тех пор, пока не увидел брата. Ева бросилась к нему навстречу, они остановились под фонарем и начали о чем-то горячо говорить. Затем Билл решительно взял ее за руку, и они направились на угол, но потом вернулись на прежнее место и все говорили и говорили, видимо, о чем-то важном.

В приглушенном шуме улицы терялся смысл долетавших до Джеффа слов, но по голосу брата Джефф догадался, что тог извиняется и что-то мямлит. Затем голоса стали резче, они словно приподнялись к Джеффу, и в обрывках фраз он услышал такую отчаянную мольбу, такую страстность, какую Джеффу никогда не приходилось слышать в голосе девушки.

— Ладно, хорошо. Как я хочу, чтобы ты понял — меня не пугает это… я никогда, никогда не воспользуюсь этим против тебя.

Она вдруг умолкла и схватила Билла за руку, затем отпустила его и быстро пошла по улице, а Билл неподвижно стоял и глядел ей вслед.

— Была Ева, она ждала тебя, — сказал Джефф, когда Билл вошел в комнату.

Бросив шляпу на кресло, Билл, как слепой, направился в спальню.

— Я знаю, что она заходила. Встретился с; ней на улице, — ответил он.

— А что ей нужно?

— Ничего особенного.

— Как бы не так! Что-то здорово скрутило ее.

— Чего ты на меня уставился? Что это с тобой происходит? Может, я выгляжу смешным? — взорвался Билл.

В глазах Билла, как и у Евы, застыл страх. Джефф привык к тому, что старший брат главенствовал над ним и даже притеснял его иногда. Билл преждевременно полысел и казался гораздо старше Джеффа. И сейчас при виде беспокойных, испуганных глаз Билла Джефф почувствовал себя каким-то беспомощным.

— Ева собирается уехать, а я не хочу, чтобы она это сделала, — сказал Билл. — Я женюсь на ней, даже если нам придется жить всем троим в этой конуре.

— Разве она не хочет выйти за тебя замуж?

— Она все твердит, что это ее вина. Ведь я не думал на ней жениться. Теперь она прижала меня к стенке в такой момент, когда мы ничего уже с этим не можем поделать. Она хочет куда-нибудь податься на время, пока все уладится. — И потом, глядя прямо перед собой, тихо добавил: — Просто не знаю, что я с собой сделаю, если что-нибудь случится с Евой.

Перед Джеффом все еще стояла картина: Ева дер- жит за руку брата, но совсем не так, как это делала Джесси, и он нерешительно сказал:

— У меня тоже есть девушка, и мне не хотелось бы влипнуть в такую же историю.

— Никому не хочется. Нечего об этом болтать, — отрезал Билл и, пройдя в спальню, улегся на кровать.

Джефф знал, что брат сейчас лежит гам, не шевелясь, страшась за Еву, любя ее всем сердцем и страстно желая ее защитить.

Глядя на неподвижно лежащего брата, Джефф вдруг отчетливо и остро осознал свою беспомощность, его охватил ужас. Если он вернется к Джесси, то с ним может приключиться то, что случилось с Биллом и Евой. А кому не хотелось бы избежать этого?

Он долго сидел, размышлял и переживал за Билла. А потом вдруг неожиданно понял, что уже не думает о своем брате, а вспоминает о том, как крепко обнимала его Джесси, представляет себе, как они будут завтра шептаться в ее комнатке, когда станет совсем темно. Перед ним стояла она, его Джесси, и прижималась к нему своим пылающим лицом.

Он беспокойно поднялся, понимая, что ни мудрость Майка, ни душевные страдания брата ничему не могут научить его в этот вечер. Стоя у открытого окна, он глядел на освещенные улицы, по которым недавно шагал, глядел туда, где жила Джесси, взволнованный страстным желанием впитать все, все, что в состоянии дать ему она. Для них это только начало, оно увлекло их и так будет продолжаться. И потом он весь затрепетал — ему показалось, что он стоит сейчас на распутье, в самом начале длинного пути, так и не поняв в этот вечер, по какой дороге ему идти.







Подвенечное платье

Пятнадцать лет ждала мисс Лена Шварц того дня, когда Сэм Хилтон получит хорошую работу и они смогут обвенчаться. Она жила в тихом пансионате на улице Уэллси — единственная женщина среди семи мужчин. Хозяйка дома, госпожа Мэри Макнаб, не желала иметь постояльцами женщин — могла пострадать репутация ее заведения. Мисс Шварц исполнилось тридцать два, у нее были прямые волосы, чуть вздернутый нос и нескладная худая фигура.

Сэм получил хорошее место в Виндзоре, и она собиралась поехать туда, чтобы с ним обвенчаться. Она была рада, что Сэм все еще хочет на ней жениться; он был католиком и каждое воскресенье посещал церковь. Сэм так любил ее, что четыре раза в неделю писал ей посемейному подробные послания.

Когда мисс Шварц уже определенно знала, что отправится в Виндзор, она прочла отрывок одного письма госпоже Макнаб, опрятной толстушке. Мужчины узнали о письме за столом и говорили о Лене так, словно она была старой девой. «Пожалуй, все сойдет благополучно и она выйдет замуж, — рассуждали они, подталкивая друг друга локтем. — Господь знает, сколько ей пришлось ждать».

В середине февраля мисс Шварц уволилась с работы в магазине дамских шляп. Она должна была выехать ночью, прибыть в Виндзор рано утром и сразу же обвенчаться с Сэмом.

В тот полдень в центре города было сыро и слякотно, вдоль тротуаров лежали большие сугробы снега. Мисс Шварц лишь слегка перекусила у стойки в закусочной — от волнения у нее пропал аппетит. Ей предстояло сделать кое-какие покупки: приобрести тонкое белье и новое платье. Главное — платье. Она хотела, чтобы оно было достаточно нарядным для церемонии бракосочетания и вполне подходящим для праздников. Сидя за стойкой, она медленно ела и вспоминала о том, как часто она думала, что все произойдет просто и обыденно; любовные встречи с Сэмом уже давно стали чем-то привычным и естественным: она состарится вместе с ним и все ее будут уважать. Внезапно какое-то недоброе предчувствие охватило Лену. Руки и ноги ее похолодели и стали словно чужими.

Лена направилась через улицу к универсальному магазину и почему-то вдруг обрадовалась, что на ней было зимнее пальто с широкими, как теплая муфта, рукавами. Таял снег, и от тротуара у главного входа в магазин шел пар. Она беспечно расхаживала по магазину, купила отрез на платье на третьем этаже, ночную сорочку на четвертом и бигуди в хозяйственном отделе в подвальном помещении. Потом решила взглянуть на платья.

В лифте она поднялась на первый этаж и направилась к эскалатору — она с удовольствием поднималась на нем, разглядывая сверху квадраты прилавков, людей в проходах и ряды люстр-глобусов, свисавших с потолка. Она предполагала купить платье долларов за двадцать пять. Налево от эскалатора чинными рядами стояли круглые вешалки, унизанные платьями. По устланному мягким ковром полу она направилась к одной из вешалок, и по пятам за ней последовала продавщица. Продавщица была молоденькой белокурой девушкой со смазливым личиком; мисс Шварц почувствовала себя неловко в ее присутствии.

— Мне нужно приличное платье, синее или коричневое, — сказала она, — долларов за двадцать пять.

Заученным движением продавщица сняла с вешалки коричневое платье.

— Очень подойдет вам, — сказала она. — Примерите?

Мисс Шварц огорчилась. Она не представляла себе, что столь простое платье может стоить двадцать пять долларов. Ей хотелось найти такое платье, которое бы передавало неистовое волнение ее тела, нечто такое, что удивило бы и взволновало Сэма. Она в жизни не тратила таких денег на платье, но Сэм так люб ил все необычное, причудливое.

— Нет, оно мне не нравится, — ответила она. — Мне хотелось бы что-нибудь особенное.

— Может быть, вам нравятся платья французского покроя? — насмешливо произнесла продавщица. — Они во французской комнате. Это подальше.

Мисс Шварц, как заведенная, пошла прочь. Продавщица решила не провожать ее. «Ладно, пусть старая дева сама выбирает», — сказала она себе, провожая взглядом странную покупательницу в темном пальто и нелепо приплюснутой пурпурной шляпке, направлявшуюся в серую французскую комнату.

Мисс Шварц стояла на голубом узоре огромного серого ковра и осторожно ощупывала пальцами поблескивавшую ткань висевшего на вешалке платья — это было платье из черного кантонского крепа с высоким воротником, который, отгибаясь, переходил в лепестки темно-оранжевого цвета. Спереди, от самой кромки до воротника, тянулся ряд пуговиц, длинные рукава оканчивались манжетами с узкой оранжевой отделкой, платье дополнял широкий, витой шелковый пояс. Стоило платье семьдесят пять долларов. Ей нравилось ощущение, которое оставляла ткань на кончиках ее пальцев. Она стояла у вешалки совсем одна, перебирая пальцами платье и наслаждаясь греховными мыслями, роившимися у нее в голове. Она вдруг представила себе, как идет с Сэмом по улице в этом распутно-привлекательном платье и мужчины со смелыми мыслями многозначительно посматривают на нее и как Сэм, заведя ее за угол и положив руки ей на плечи, вдруг задрожит от нервного возбуждения. Сердце ее громко стучало. Ей захотелось немедленно покинуть комнату, оказаться на эскалаторе, но тут она перестала соображать. Ее пальцы, грубо комкая ткань, принялись втягивать платье в широкий рукав пальто, и оно, постепенно укорачиваясь, наконец легко соскользнуло с плечиков и исчезло в широком рукаве.

Она вышла из французской комнаты с чувством вины и удовлетворенного желания. Эскалатор медленно понес ее вниз, на первый этаж. Она крепко прижимала к груди свертки с покупками и рукав, где было платье. В трамвае она разрыдалась, ей показалось, что Сэм стал для нее сейчас чем-то невероятно далеким, недосягаемым. Теперь она вернула бы это платье, но не знала, как это сделать.

Придя в пансионат, она сразу же поднялась в свою комнату и поспешно надела платье, чтобы почувствовать, что оно принадлежит только ей. Черное платье с темно-оранжевыми лепестками на высоком воротнике было ей коротко и свободно болталось на ее тощей фигуре.

В это время в дверь постучала хозяйка пансионата и сказала, что внизу ее ожидает какой-то высокий господин, который хочет ей сообщить нечто важное. Постучав, госпожа Макнаб продолжала ждать мисс Шварц у двери.

Мисс Шварц сидела на кровати. Она подумала, что если сию же минуту не поднимется, то уже не сможет сойти вниз. Она спустилась в гостиную, по-прежнему облаченная во французское платье, и госпожа Макнаб пристально на нее поглядела. Перед мисс Шварц стоял мужчина с широченным тяжелым лицом и в застегнутом под самую шею пальто. Мужчина удовлетворенно оглядел ее. Она вдруг почувствовала, что могла бы спуститься вниз в одном белье: платье ей показалось сейчас чем-то гадким, обволакивающим ее ноги и тело.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Оденьте пальто и шляпу, — произнес он решительно.

Мисс Шварц, немного удивленная, тупо повиновалась и направилась по лестнице вверх. Через минуту она спустилась вниз в пальто и шляпке и вышла на улицу с высоким господином. Госпожа Макнаб стала совершенно пунцовой, когда мисс Шварц прошла мимо нее, ничего не объяснив.

На улице мужчина взял мисс Шварц за руку и сказал:

— На вас это. платье, и рассуждать на сей счет незачем. Пойдем прямо в полицейский участок.

— Но мне нужно ехать в Виндзор, — проговорила Лена. — Мне в самом деле надо ехать. Все будет в порядке. Понимаете, мне завтра необходимо обвенчаться. Это так важно для Сэма.

Он не обращал на нее никакого внимания. Под светом уличных фонарей скользкие тротуары поблескивали, как стекло. Было очень трудно идти.

— Она, пожалуй, крепкий орешек, — сказал сержант детективу в участке. — Старая дева небось, а они бывают хитрющие.

Лена старалась все им объяснить и казалась почти болтливой. Сержант пожал плечами и сказал, что одна ночь в камере ей наверняка не повредит. Она разрыдалась. Полицейский проводил ее в маленькую камеру с тощей постелью.

Мисс Шварц не могла поверить, что она в камере. Ее голова, поначалу затуманенная, прояснилась, но она никак не могла сообразить, что же произошло. Арестовавший ее детектив еще раньше грубовато предложил ей телеграфировать Сэму.

Дежуривший ночью полицейский решил, что она попросту глупая баба, поскольку она беспрерывно твердила:

— Мы собирались пожениться. Сэму нравится, когда тело выглядит по-настоящему красивым. Он всегда говорил об этом.

Застывшее в ее глазах выражение неудовлетворенности удивляло полицейского.

— Она малость придурковатая, но, думаю, замуж действительно собирается, — сказал он сержанту.

На следующий день в половине девятого утра ее вывели из камеры и усадили в машину вместе с маленьким жилистым мужчиной, который накануне вечером был совсем пьян, смуглой женщиной — содержательницей притона, толстым, опустившимся мужчиной, арестованным за двоеженство, и китайцем — содержателем незаконного тотализатора. Она сидела в углу машины прямо, вся напрягшись и не могла даже плакать. Когда машина поворачивала во двор городского суда, на улице повалил густой снег.

Мисс Шварц ввели в помещение суда, и она предстала перед щуплым судьей-евреем. Но когда она увидела у длинного стола напротив судьи коротко остриженную голову Сэма, его большое, неповоротливое туловище, ей показалось, что ноги ее окаменели и вот-вот отвалятся. Какой-то молодой парень что-то быстро и доверительно говорил Сэму. Судья и королевский прокурор все время перебрасывались шуточками. Секретарь суда громко назвал чье-то имя, а полицейский у двери повторил его, прокричав на весь зал. Появилась со своим адвокатом смуглая женщина — содержательница притона.

Сэм пересел к мисс Шварц. Он едва сдерживался, чтобы не зарыдать. Она знала, что молодой человек из Армии спасения разговаривал в это время о ней с какой-то важной женщиной, и ее охватило сильное чувство возмущения и негодования. Сэм взял ее за руку, но не проронил ни слова.

Смуглая женщина предпочла отправиться на два месяца в тюрьму и не платить двести долларов штрафа.

— Лена Шварц! — произнес секретарь. Полицейский у двери на весь зал повторил имя и фамилию. Молодой адвокат, который до этого разговаривал с Сэмом, предложил ей встать — секретарь зачитывал обвинение. Она была напугана, ноги ее не слушались.

— Где платье? — спросил судья.

Детектив из магазина с лицом, обремененным огромными усами, объяснил, что платье на обвиняемой, и рассказал, как ее выследили и арестовали. Все глядели на нее, на это слишком короткое для нее платье, свободно болтающееся на худом теле, на темно-оранжевые смятые и перекрученные лепестки воротника. «Да, девица в летах, и платье совсем ей не идет», — подумал судья.

— Она должна была сегодня обвенчаться, — начал молодой адвокат вежливо. — Обвенчаться в этом платье, — добавил он и добродушно объяснил, что вчера, когда мисс Шварц похитила платье, она ненадолго заболела клептоманией, что мистер Хилтон специально прибыл из Виндзора и готов оплатить стоимость платья и что обвиняемая заслуживает снисхождения. — Она так долго ждала дня венчания и просто была не в себе, — добавил он серьезно.

Он попросил Сэма встать. Сэм запинаясь сказал, что она хорошая женщина, очень хорошая. А королевский прокурор счел мисс Шварц весьма забавной.

Судья что-то написал шариковой ручкой и сказал, что освободит мисс Шварц от уголовной меры наказания, если Сэм по-прежнему желает на ней жениться и возместит стоимость платья. Сэм едва ли был в состоянии произнести хоть слово.

— Она уедет из города вместе с вами, — произнес судья, — и не будет появляться в универсальных магазинах в течение года. — Он увидел, как сморщился нос у мисс Шварц, как замигала она глазами и добавил: — А теперь уходите и спокойно справляйте свою свадьбу. — Судья был очень доволен собой.

Мисс Шварц, казавшаяся сейчас чуть старше Сэма, поднялась в своем платье, которое должно было заставить мужчин впиваться в нее греховными взглядами, и расправила витой шелковый пояс. Что ж, оно должно было стать ее свадебным платьем. Сэм мрачно вел ее за руку и они ушли, чтобы спокойно обвенчаться.







Маленький бизнесмен

В то лето, когда двенадцатилетний Люк Болдуин приехал к своему дяде Генри, чтобы жить у него в доме, расположенном у речушки рядом с лесопилкой, он не позабыл, что обещал умирающему отцу всему учиться у своего дядюшки. И Люк очень внимательно присматривался ко всему, что делал его родственник.

Дядюшка Генри, который служил управляющим лесопилкой, был крупным, дородным мужчиной весом более двухсот тридцати фунтов с шершавым, кирпичного цвета лицом. Он казался цветущим, сильным мужчиной, но постоянно жаловался на ломоту в пояснице и плечах, и это было для докторов загадкой. Всеобщее уважение, которым дядюшка у всех пользовался, было первое, что о нем узнал Люк. Четверо рабочих, служивших на лесопилке, были всегда вежливы и внимательны, когда дядя с ними разговаривал. Его жена, тетушка Элен, оказалась доброй, пышнотелой и бесхитростной женщиной и никогда с ним не ссорилась.

— Ты должен стараться и во всем брать пример со своего дяди Генри, — часто говаривала она Люку. — Он удивительно практичный. Он во все вникает и никогда не поступает опрометчиво.

Люк привык следовать по пятам за дядюшкой Генри, когда тот обходил лесопилку, не только потому, что ему нравился живительный запах опилок и свежераспиленных бревен, но и потому, что на него производил большое впечатление четкий и решительный голос дядюшки, когда тот разговаривал с рабочими.

Иногда дядюшка Генри останавливался и рассказывал Люку что-нибудь о куске бревна или доски. «Всегда будь прилежным и помни, что главное — это факты, — повторял он. — Располагая фактами, ты всегда будешь знать, что полезно, а что нет, и никто тебя никогда не надует».

Он показывал Люку, что на лесопилке не пропадает ничего, что может принести хоть какую-нибудь пользу. Люк слушал его и задавал себе вопрос, есть ли на свете, кроме дядюшки, другой человек, который бы так хорошо разбирался, что нужно беречь, а что следует выбросить. Дядюшка Генри, например, сразу понял, что Люку нужен велосипед, чтобы ездить в школу, которая находилась в двух милях от дома, в городке, и он купил ему хорошую модель. Он знал, что Люку необходима добротная одежда. Он точно знал, сколько тетушке Элен требуется денег на домашнее хозяйство, знал все цены, знал, сколько следует заплатить за стирку прачке. По вечерам Люк привык сидеть в гостиной и наблюдать, как его дядюшка что-то записывает в черный блокнот, который он постоянно носил в боковом кармане, — Люк понимал, что дядя взвешивает и учитывает доход от самой маленькой сделки, заключенной в течение дня,