Анна и Сергей Литвиновы

ДАТА СОБСТВЕННОЙ СМЕРТИ

Глава 1

21 июля, среда. Мальдивские острова, вечер. Наташа

Гроза приближалась неумолимо: небо черное, волны тревожно бьются о мол, трепещут на ветру пальмы. Туристы давно попрятались, на пляже остались только грустные от непогоды лежаки да Наталья с верной подружкой Варькой.

Варькой звалась чайка, но здесь, в чужой стране, полагаться можно только на птиц. Пусть бестолковое создание, пусть бессловесное, зато, в отличие от людей, зря клевать не будет.

Наташа предвкушением бури наслаждалась, а Варька, хоть и дитя стихий, откровенно нервничала. Преданно заглядывала в глаза и пищала:

– Кью-кьюи! Кью!

Переводчик с птичьего Наташе не нужен – и так поняла: «Идет непогода! Убирайся отсюда, человечье дитя!»

Но уходить с пляжа Наташе совсем не хотелось.

– Да хватит, Варька, паниковать! – подбодрила чайку Наталья. – Представь, что ты, – она запнулась, вспоминая Горького, – этот, как его… буревестник. Гордо реет над волнами, черной молнии подобный!

И плевать, что она, словно дурочка, разговаривает с чайкой. В конце концов, глупая птица здесь единственная, к кому можно обратиться по-русски.

– Кью-кью! – вновь выкрикнула чайка и заметалась по песку.

Над пирсом уже вспыхивали первые зарницы, вполголоса зарокотал гром. «Дождь, дождь!» – донеслось из бара.

Трусливая Варька не выдержала: сорвалась, борясь с порывами ветра, взмыла в темное небо… Улетела прятаться.

Наташа осталась одна на весь огромный пляж. В небе грохотало все уверенней, молнии полыхали ярче и ярче, из бара, как горох, посыпались туристы: потрусили к своим бунгало. Толстый Джон (хвастался, что миллионер, и врал, что холостяк) приметил, что Наталья сидит на берегу, крикнул:

– Наташья, идите домой! Вы промокнете!

– Don\'t worry, John[1]! – весело откликнулась она.

Она совсем не спешила домой, в душное бунгало для персонала. Во-первых, там суетно и кондиционер совсем старенький, больше дребезжит, чем охлаждает, а во-вторых: зачем прятаться от дождя? Дождь здесь большая редкость, он очень нежный и теплый, а майка с шортами на завтрашнем солнце высохнут мгновенно.

– Наташья! – не отставал настырный Джон. – Пожалуйста, уходите. В грозу на море находиться нельзя, и потом: вы промокнете…

Иностранцы – они как дети. Вдолбили им строгие родители: гроза – опасно, дождь – мокро, вот они и слушаются и к нормальным людям с глупыми советами пристают…

– Конечно, Джон, иду, – вздохнула Наташа.

Она встала и сделала вид, что уходит – а на самом деле просто спряталась за пальму.

Джон, довольный, что спас беззащитную девушку от грозы, заторопился к своему бунгало-люкс, а Наташа вышла из укрытия и снова плюхнулась на песок.

Она терпеть не могла, когда ей приказывают, и в прежней жизни такому Джону сказала бы коротко: «А ваше какое дело, дома я или под дождем?» Но здесь, на острове, приходилось играть по другим правилам. По чужим, не по собственным. Она тут не хозяйка – персонал, а циркуляр для персонала гласит: «Гость может быть не прав. И, скорее всего, – он не прав. Но перечить ему нельзя».

Привыкать, что перечить нельзя, было сложно. Потому что туристы на остров приезжали всякие: и зануды, и придиры, и откровенные деспоты. Не часто, но бывало: насмехались, издевались, говорили обидные слова. А в ответ полагалось лишь улыбаться и благодарить, и, не дай бог, на тебя пожалуются: на первый раз выговор, на второй – оштрафуют на месячную зарплату, а на третий – однозначно выгонят, и апелляции не рассматриваются. Довольно унизительно говорить «спасибо» в ответ на «стерву» – особенно если когда-то ты была сама себе хозяйкой, при крошечном, но отдельном кабинете и визитной карточке с гордой должностью «директор»… Но человек, как известно, привыкает к чему угодно. Вот и Наталья приспособилась. Ко всему. И к тропической жаре, и к тому, что приходится делить комнату с противной Жюстин, инструкторшей по дайвингу. И к хамам-туристам тоже. А успокаивать оскорбленное самолюбие ее научила сестра. Посоветовала: «Ты тоже на них ругайся. По-русски. Хоть матом. Это ж иностранцы, они все равно не поймут!» Наташе этот метод понравился: действенный и безопасный. Ведь гости из России на этот курорт не приезжали, а за иностранцев можно было не опасаться: действительно не поймут и начальству не нажалуются.

…Еще год назад Наташа даже во сне увидеть не могла, что будет жить на острове – вполне комфортабельном, но таком крошечном, что за полчаса его можно обойти по периметру. Что научится обходиться без телевизора – тут они запрещены, специальная курортная политика: турист должен полностью отключиться от «большой жизни» и мировых катаклизмов, ну а то, что сотрудникам хочется быть в курсе событий, никого не волнует. Что почти забудет, как выглядят колготки и тем более туфли на каблуках. Что научится подобострастно кивать и говорить: «Да, сэр» или: «Как вы скажете, месье».

***

Еще год назад Наташа была счастлива: она – на своем месте, она – состоялась. В гуще жизни, в ритме большого города. Наташа очень гордилась, что успеха добилась сама. Никто не помогал – ни богатый папа, ни влиятельный любовник. Конечно, она не Рокфеллер и не жена Рокфеллера, но все атрибуты успеха в наличии: свое дело, квартира с машиной, модный гардероб… И полная независимость: нет над ней ни начальников, ни мужа-деспота.

Наташа работала в магазинчике под гордым именем «НАСТОЯЩИЙ». Магазинчик (по крайней мере, пока) заменял ей все: и мужа, и детей, и хобби. Потом, когда-нибудь, она, конечно, увлечется чем-то еще, но покуда – она хозяйка и директор. А также – снабженец и дизайнер, а в трудные дни – и продавщица, и даже уборщица.

– Не в лом тебе шваброй шваркать? Позориться?! – упрекал ее брат.

Брат тоже занимался бизнесом, тоже имел свое дело и очень серьезно относился к собственному статусу с имиджем. Щеголял в костюмах от Бриони, ездил только с шофером и отдыхал (разумеется, с молоденькой длинноногой женой) исключительно в Куршевеле.

– А что такого, если я швабру в руки возьму? – удивлялась Наташа. – И потом: я ведь не сортир на вокзале мою, а собственный магазин!

«НАСТОЯЩИЙ» магазинчик – и Наталья очень этим гордилась – был уникальным, одним на всю Москву. У него имелось свое направление: здесь продавали исключительно здоровую пищу. Низкокалорийные йогурты и «легкие» мюсли. Экологически чистые, без единого пестицида яблоки. Пророщенные бобы. Печенье из отрубей. Варенье без сахара… В общем, принципиально – ничего особенного, весь этот набор и в супермаркете можно найти. Но только сторонники здорового образа жизни ехали в «Настоящий» магазин, а не в супермаркет. Потому что у Наташи – над каждым продуктом висела табличка, а в ней расписывалось, сколько в нем калорий, углеводов и жиров. И покупателям вместе с чеком давали листовочку с рецептом «блюда дня» – очередного «облегченного» кушанья. Ну и, конечно, присутствовало в ее магазине то, что называется «атмосферой»: ненавязчивая восточная музыка, душистые куренья, и продавцов она наставляла, чтоб те вели себя, словно не за прилавком стоят, а принимают пациентов в дорогой клинике… Но главное, почему покупатель зачастил в «Настоящий» – здесь не было соблазнов. Никаких, как в супермаркете, пирожных с наглым кремом, макарон и жирного мяса по соседству с диетическими продуктами. А ведь так тяжело, когда хочется торта, проходить мимо него и не купить… В «Настоящем» же посетителей не искушали, им не нужно было бороться с собой, им даже в голову не приходило: поужинать бобами, а заесть – чем-нибудь вредным и сладеньким. Ничего вредного и сладкого здесь просто не продавалось – только скромное печенье из серой муки, благородная говядина без единой жириночки, овощи, легкие соусы…

– Вы наша спасительница! – говорили похудевшие клиенты Наталье, а она благодарно улыбалась и просила рассказать о ее магазине друзьям и знакомым.

Хозяйничать в «Настоящем» было, безусловно, тяжело – тем более что помощи от родственников Наташа не получала. Отец – тот «порадеть родному человечку» даже не предложил. А брату – Наташа отказала сама. Денис ведь всего на два года ее старше и свой бизнес тоже построил сам, без чьей-либо помощи, а она чем хуже?

– Хотя бы тем, что ты – женщина! Вам в жизни тяжелее! – кипятился брат.

– Да ладно тебе! – усмехалась Наташа. – У меня ж не транснациональная корпорация, а магазинчик. А в малом бизнесе во всех странах в основном женщины работают.

– Ну и справляйся сама, гордячка… – обиделся брат.

Наташа и справлялась, хотя одна СЭС чего стоила – привыкли, негодяи, что в обычных магазинах им коньяки с конфетами дарят, «здоровым питанием» подарки брать не желают. А пожарные? А мымрочки из налоговой? А собственная бухгалтерша, которая честная с ней, с Наташей (что плюс), – но и с государством тоже пытается играть по-честному, если не одернешь, – укажет в балансе реальную прибыль и заплатит несусветные налоги. Ну и поставщики, конечно, тоже хороши: так и норовят смухлевать. Однажды «для упрощения процесса» залили удобрениями яблочки, которые Наташа рекламировала как «абсолютно экологичные» – хорошо, что попробовала, прежде чем пускать в продажу. Почувствовала странный вкус, заказала химический анализ – и пришла в ужас от результатов… А еще, бывало, «здоровое печенье» на белой муке пекли, и «варенье для похудения» варили не на ксилите, а на сахаре… В общем, глаз да глаз за всеми нужен…

«Эх, хоть бы мужа толкового найти в помощники!» – вздыхала иногда Наталья. Но, конечно, понимала: по-настоящему толковый помощником у жены быть не захочет, будет собственным делом заниматься. А слизняки-подкаблучники ей и даром не нужны. Зачем? Чтобы деньги ее проедали? Она еще не настолько богата, чтобы вешать на шею нахлебников.

– А ты найди «золотую середину», – советовала сестра. – Чтоб и толковый, и не подкаблучник.

Сестра уверяла, что ее муж, британец Питер Хейвуд, – именно такой и есть.

Но у Наташи не было времени искать такого – круглые сутки в делах. Утром – она работает с поставщиками, днем – в магазине, вечером – ищет в Интернете рецепты здоровых блюд и только ночью может почитать или поваляться в пенной ванне. Какие уж тут поиски?.. Вот когда станут в ее «Настоящий» приезжать даже из других городов… Вот откроет она несколько филиалов…

Но ничего этого Наташа сделать не успела.

***

Гроза началась стремительно, в долю секунды. Только что молнии вспыхивали где-то совсем далеко и гром грохотал неуверенно, будто пробуя силы. И вдруг – налетело, обрушилось, забасило, завизжало… А потом навалился дождь, и не такой, как бывает у нас, когда стихия разгуливается постепенно, а сразу хлынуло сплошным потоком, ничего вокруг не разглядеть, будто стоишь под огромным, беспросветным душем.

– Наташья! Идите домой!!! – расслышала она мужской голос сквозь шум ветра и яростный плеск волн.

Крик раздавался из глубины острова. Джону опять неймется. Догадался, что Наташа с пляжа так и не ушла, и пришел проверить. Вот ведь беспокойный старикан! Но прятаться от него сейчас уже бессмысленно, и Наташа даже не обернулась. Она подставила гневным струям лицо. Подождала, пока вымокнет до нитки. И только тогда в последний раз с сожалением взглянула на бледный от пены океан и побежала к своему домику.

Нет, в ее нынешней жизни тоже есть свои прелести!

***

«Настоящий» магазин погиб бесславно, в одночасье. Самое ужасное, что через два дня после его смерти в помещении уже ломали перегородки и готовились к евроремонту.

Наташа, засунув гордость в карман, плакала в отцовском кабинете и умоляла отца «сделать хоть что-нибудь». Ездила к брату, просила помочь и униженно клялась, что «век не забудет».

Но ни тот, ни другой выручить магазин не смогли. Или не захотели. Помогли только сочувственными словами.

– Это всего лишь магазин! – неуверенно утешал Наталью брат Денис. – Единичная торговая точка…

«Нет. Это мой ребенок Моя любовь! Моя жизнь!» – думала Наташа.

– Найдешь себе новую игрушку – правильную! А уж тогда я тебе помогу. Подстрахую, – обещал отец.

«Новую? А я своим покупателям уже обещала: яблоки в этом сезоне будут вкусные как никогда…»

«Натусик, не расстраивайся: может, оно и к лучшему, – писала сестра. – Пока отдохни, а потом себе новую работу найдешь, поспокойнее. Будешь работать, как все: с девяти до шести. А то этот магазин тебя так выматывал!»

С девяти до шести. Делать, что велят. Слушаться начальников. Оглядываться на коллег. Интриговать, чтоб пробиться на службе. И вспоминать, бесконечно вспоминать, как все было в «Настоящем» магазине… Тихая медитативная музыка. Благодарные улыбки клиентов. Любовно продуманные восточные орнаменты на стенах…

«Я не выдержу этого. Не пойду в чужой и злой офис. Не смирюсь. Не переживу. Я вообще не могу оставаться в Москве!»

Наташа бродила по Интернету сутками: только бы найти работу подальше от столицы – когда-то такой любимой и милой.

Должность инструктора по теннису на далеком острове приглянулась ей сразу. Нет, не зарплатой: двести долларов в месяц звучали просто насмешкой. И не статусом – Наташа уже успела попутешествовать и знала, что спортивный инструктор на курорте – работенка жалкая и очень зависимая. Нет, ей понравилось, что остров – очень далеко, за шесть тысяч километров. «Спокойный и уединенный» – как гласила реклама.

«Там можно будет прийти в себя. Подумать о жизни. И решить, что мне делать дальше».

И она тут же отправила резюме – спасибо родителям, оно звучало солидно, особенно для крошечного острова и смешной зарплаты: кандидат в мастера спорта по теннису, пять выигранных юношеских турниров, английский и французский свободно.

На следующий день ей позвонил управляющий курортом и попросил выйти на работу как можно быстрее. Наташа сказала, что вылетит прямо завтра.

– Но наш курорт еще только раскручивается, – осторожно сказал управляющий. – Мы сможем платить вам чисто символическую зарплату. Зато еда у нас бесплатная и жилье тоже…

«Дожили, – грустно усмехнулась про себя Наталья. – Я буду работать за еду. Можно сказать, за чечевичную похлебку. А еще бывший директор».

А вслух повторила:

– Я прилечу первым же рейсом.

Лучше быть низкооплачиваемым персоналом, но вдали от всех, на крошечном острове, чем жалкой неудачницей в столице.

***

– Наташья, ты крейзи, – покачала головой Жюстин, соседка по комнате, когда Наталья вернулась, наконец, в домик.

– А ты зануда! – усмехнулась Наташа, стягивая мокрую футболку. – Знаешь, как здорово бегать под дождем!

Жюстин, уютно забившаяся под одеяло, презрительно дернула хрупким плечиком: никогда она не поймет эту русскую!

Наташа молча скинула насквозь промокшую одежду, накинула халат и подошла к окну. Уже совсем стемнело, стихия продолжала бушевать, пальмы беспомощно клонились под водяными потоками.

– Сюда приходил Джон, – вдруг огорошила ее Жюстин.

– Джон? – Наташа в первую секунду не поняла. – Какой Джон?

Начальство наставляло: «Туристы даже знать не должны, что вы живете прямо здесь, на острове. Им полагается считать, что курорт существует только для них». Поэтому домики для сотрудников прятались в самых труднодоступных уголках, густо обсаживались лианами и не имели никаких табличек.

– Ну, толстый Джон, который все на тебя глазеет! – уточнила Жюстин.

– И что он хотел? – холодно спросила Наташа.

– Что-что! – фамильярно хмыкнула Жюстин. – Чешется у него кое-где, неужели не ясно?!

– А все-таки: чего ему надо?

– Сказал, что беспокоится за тебя, – хохотнула соседка. – Гроза, а ты где-то ходишь. Он тебя на пляже искал. А потом так заволновался, что поперся на рецепшн: узнавать, где ты живешь.

«Ну, все. Девчонки с рецепшн наверняка проболтаются администратору, а не они – так Жюстин постарается. Выговор обеспечен».

Обычно Наташа очень старалась, чтобы ее работа не вызывала нареканий, но сегодня ей почему-то было все равно.

– Он просил мне что-нибудь передать? – Наташа постаралась, чтобы вопрос звучал равнодушно.

– Велел, чтобы ты обязательно приняла горячую ванну. И растерлась докрасна полотенцем, – насмешливо сообщила Жюстин.

«Вот дурачок!»

– И письмо тебе принес.

– Письмо? – искренне удивилась Наталья.

– Ждешь, что руку с сердцем тебе предложит? – фыркнула соседка. – Шиш тебе. Не от него письмо. Он просто на рецепшене болтался, когда почта пришла. Увидел твою фамилию на конверте и сказал, что сам отнесет.

Наташа отпрянула от окна:

– Но почта ведь только по субботам приходит!

– Ну, значит, это была экспресс-почта, – сварливо сказала Жюстин. – Сегодня, по-моему, как раз самолет прилетал. Еле успел до дождя приземлиться…

Наташа уже не слушала. Она кинулась к столу, распечатала конверт и вскрикнула…

Письмо начиналось так:

«Уважаемая Наталья Борисовна! С прискорбием извещаю…»

За день до описываемых событий. Англия, пригород Лондона. Утро. Рита

День начался, как обычно.

Первый раз они поссорились в семь утра: Пит возмутился, что в свежевыжатом соке обнаружилась косточка. Крошечная апельсиновая косточка, любой русский, даже самый склочный, ее просто выплюнул бы – но Пит был английским занудой и устроил целый скандал.

– Пойми, Пит, – увещевала его Рита, – я не виновата, соковыжималка такая! Что поделаешь, если она кости пропускает!

Но муж, бледный – он всегда белел, когда злился, – от ее оправданий завелся еще больше, и Рите, как всегда, досталось и за невнимательность, и за неприспособленность к хозяйству, и даже за «мировую никчемность». «World worthlessness», так Пит и сказал – с пафосом, презрительно выпятив нижнюю губу. А закончил речь словами:

– Ты это делаешь специально! Я всегда знал, что ты хочешь меня извести!

Шизофрения, натуральная. В России таких, как он, сажают в психушку и назначают добрую порцию аминазина. Но здесь, в Англии, порядки другие. Рита может, конечно, позвонить Питову психоаналитику и сказать, что муж опять ведет себя неадекватно. Только в Соединенном Королевстве понятия о врачебной этике странные – доктор тут же доложит своему пациенту, что на него жена нажаловалась, и тогда простым скандалом не обойдешься. В лучшем случае Пит опять перебьет всю посуду или начнет ей пальцы выкручивать, как месяц назад. Оба мизинца до сих пор едва шевелятся и болят…

– Пит, поступим так, – миролюбиво предложила Рита. – Не хочешь пить с косточкой – не пей. Давай сюда свой сок, я его… как это будет… filter[2]?

Она махнула рукой на сито.

– Not «filter», but «strain»[3], – отрезал Пит.

Милостиво протянул ей злосчастный сок и выдал очередную тираду: что она живет в Великобритании уже семь лет, но до сих пор не взяла на себя труд освоить великий и могучий английский.

– Как ты меня задолбал… – выдохнула Рита на родном языке (Пит хоть и был женат на русской, а ни единого слова, кроме «водки» с «матрешкой», не освоил).

– Процеди сок немедленно и подавай мне scrambled eggs[4]. – Пит, с достоинством истинного джентльмена, непонятую реплику проигнорировал.

Рита послушно выполнила приказание, и завтрак продолжился.

Впрочем, прежде чем муж отвалил в свой офис, ей пришлось выслушать еще ряд претензий: бекон, считал супруг, пригорел, порридж[5] опять в комочках, на наглаженной с вечера рубашке обнаружилась еле видимая морщинка… Рита молча убрала недоеденный завтрак и покорно отпарила несчастную складку, с трудом сдерживаясь, чтоб не метнуть горячим утюгом мужу в голову. Она считала секунды до сладостного момента, когда Пит покинет, наконец, дом.

– Сегодня я особенно тобой недоволен, – сказал ей муж на прощание.

– Извини, дорогой, – виновато улыбнулась Рита.

– Вряд ли вечером мы пойдем в ресторан, как я обещал тебе раньше, – Пит со вздохом уселся в свой серый «Ниссан».

Ну вот. И так дел полно – а теперь еще и ужин придется готовить. Но Рита спорить не стала. Молча распахнула ворота. Дождалась, пока машина скроется за поворотом. (Открывала тяжеленные створки и смотрела вдаль тоже не по велению души, а по обязанности – Пит требовал, тешил самолюбие: ведь ни одна из англичанок-соседок ворота для своих мужей не распахивала.)

Нет, с каждым днем с ним становится все тяжелее… Она не выдержит.

Проводив мужа, в дом Рита не пошла – отправилась в сарай. Там на дне ящика с инструментами, под плоскогубцами и отвертками, она прятала сигареты и зажигалку. Курить Пит ей не позволял, и ради любимой привычки приходилось идти на всевозможные ухищрения. Целый спорт: по монетке откладывать деньги, чтоб купить сигарет, постоянно перепрятывать пачки, выискивать места, где можно безопасно посмолить…

В этот раз Рита отправилась курить в оранжерею. Хотя и стены там, на радость соседям, стеклянные, но можно спрятаться в розовых кустах. И табачный дух в оранжерее не застаивается: вытяжка хорошая, а розы – природный ароматизатор.

Рита с наслаждением прикурила «Кент», затянулась, выдохнула дым на любимую чайную розу Пита… И задумалась, в который уж раз, бесцельно и горько, – что ей делать? Неужели придется признать: брак не состоялся, заграничной сказки не получилось, нужно возвращаться домой?

Будь она одна – ушла бы давно. Пусть без денег, со скандалом, на пустое место – согласна на все, лишь бы не делить кров и постель с человеком, которого больше не любила. Но дети, Лизочка и Тимоша, как быть с ними? Рита не сомневалась: если их спросят, с кем они хотят остаться, малыши выберут маму. Но только кто их спросит? В Англии законы суровые – для таких, как она, для пришлых. И при разводе, заключай мировое соглашение или судись, – дети все равно останутся с отцом. Потому что за мужем – с рождения английское гражданство, собственный дом, стабильность и перспективы. Он – англичанин, он – свой. А она в Англии – никто. И всем плевать, что в России ее отец – крупный бизнесмен с таким влиянием и статусом, что Пит рядом с ним – блоха, не больше. Что ее брат однажды попал в двадцатку «самых перспективных холостяков». Что сестра пару лет назад завоевала титул «Мисс „Малый бизнес”».

Брат и сестра до сих пор считали, что она счастлива. Рита их не разубеждала. Она регулярно посылала родственникам благостные фотографии: «Тим играет в футбол», «Лиза печет пудинг», «Мы с Питом на пикнике». А в письмах яркими красками расписывала неспешную жизнь в фешенебельном пригороде Лондона, пятичасовые чаепития, к которым привыкаешь быстрее, чем к сигаретам, и как бывает весело, когда в день начала распродажи огромная толпа штурмует «Хэрродс»[6].

Конечно, в чужой стране жить нелегко. Иные люди, другие порядки, особые правила… Но за семь лет привыкнешь к чему угодно. Особенно к хорошему. К чистому воздуху, например. К изумительному чаю. К вежливым людям.

А каково нынче живется в России? Рита, спору нет, скучала – о всем том, о чем полагается тосковать: о русском языке, о черном хлебе, о березках. Но она смотрела новости и потому знала: жизнь на Родине – совсем не такая, как в выхолощенной Англии. В России, конечно, уже исчезли с улиц бандиты в широких спортивных штанах – теперь они ходят в костюмах и строят особняки в ближайших пригородах. Супермаркеты на каждом шагу, и нормальные парикмахерские появились, и ходить в ужасные районные поликлиники тоже не обязательно. Но все равно – до скучной английской стабильности Родине далеко. Жизнь в Москве до сих пор такая непредсказуемая и нервная… Засыпаешь – и не знаешь, что ждет тебя завтра. Хотя бы на родственников посмотреть – они вроде и на коне, швыряются деньгами, щеголяют в дорогих шмотках, – но сколько же им пришлось (и приходится) переживать! Отец купается в роскоши в новом трехэтажном особняке с прислугой, но при этом – на него устраивают покушение. Средь бела дня, на улице, его расстреливают из автоматов, и просто чудо, что не задевают…

Брат ни на что не жалуется, но в письмах проскальзывает: постоянно на нервах, приезжает домой за полночь и засыпает только со снотворным. А сестра, красавица и умница, так гордилась, что у нее собственный бизнес, но чем все кончилось? Бизнес накрылся, у сестренки депрессия, она прячется от нее на каком-то тухлом острове, черт знает где, в Индийском океане, живет в общаге, работает инструкторшей по теннису и через силу хвастается, что «духовно обновляется». Но разве в чужой общаге, в вечной сутолоке обновишься?!.

Короче, в России постоянно какие-то неприятности происходят. И с людьми, и со страной в целом. Самый надежный банк в любой момент может обанкротиться, самое красивое в мире столичное метро – взорваться, а помощница по хозяйству, даже если ее рекомендовала надежнейшая фирма по подбору персонала, – оказаться воровкой…

«Допустим, я вернусь в Москву, – думала Рита. – И даже, о чудо, сумею отсудить детей. И брат мне, допустим, поможет. Но всех моих проблем-то не решит! Не станет же он меня содержать – и все решать за меня? Да и стыдно – тут, в Англии, я придаток при Пите, а в Москве – повешусь на шею родичам. Так что придется самой: работать, обустраивать жилье, водить детей в садик… Интересно, остались в России детские садики? Наверняка остались – только, скорей всего, они теперь платные… Да, везде нужно платить. Но откуда деньги-то брать?»

Кем, интересно, она может работать? Театр, свою любовь, бросила, училище не закончила – выскочила замуж в восемнадцать лет, на втором курсе. Думала доучиться в Англии, но даже документы подать не успела: забеременела. А потом, когда Лизочка чуть подросла, уже Пит воспротивился. Заявил, что его дому нужна хозяйка, детям – мать, а из студентки ни хозяйки, ни матери не получится. Рита попробовала протестовать – и почти «сдвинула» непоколебимого Пита, – да только опять забеременела. А когда детей стало двое, разговоры об учебе стихли сами собой… Так что профессии нет. Разве что переводчиком можно работать – с русского на английский, но это еще хуже, чем официанткой, да и английский, она читала, москвичи уже освоили, понимают без толмача. Вот если б она китайский или арабский знала…

«В общем, совсем я никчемная, – страдала Рита. Ей мучительно хотелось закурить еще одну сигарету. – Не зря Пит однажды сказал: «Одной тебе быть нельзя. Пропадешь».

Она вытащила из пачки «кентину». С наслаждением понюхала, повертела в пальцах…

«А вот если… если бы вдруг…»

Рита подумала об отце: все-таки он – очень богат. Папаша никому, тем более ей, не говорил, какой суммой выражается его состояние, но Рита знал: денег у него очень, очень много. Вот если бы вдруг…

«Даже думать об этом нельзя», – одернула она себя.

Но мысли так растревожились, что Рита все-таки закурила вторую сигарету…

– Мамми! – донесся от крыльца возмущенный писк.

Рита поспешно загасила «кентину» (надо не забыть потом убрать «бычки») и пулей кинулась прочь из оранжереи.

Лизочка в одной ночной рубашонке стояла на пороге, ее губы дрожали. Впрочем, едва увидела маму, тут же заулыбалась, хотя и сказала обиженно:

– Мамочка! Я уже проснулась, а ты где-то ходишь!

– Доброе утро, солнышко! – улыбнулась Рита в ответ. – Я ходила в оранжерею, смотрела, расцвела ли чайная роза.

Дочка повела носиком, строго произнесла:

– А почему тогда от тебя пахнет сигаретами?

– Тс-с! – Рита сделала вид, что испугалась.

– Ну, что ты, мумулечка, – дочка великодушно обняла ее за талию. – Не бойся. Я тебя никогда не выдам. Это наш с тобой… сикрит, – Лизочка сбилась на английский.

– Секрет, – машинально поправила Рита.

– Мистери. Тайна! – Подвела итог дочка. – Мы даже Тиму не скажем, райт?

– Правильно, – согласилась Рита. – Тим пока маленький, зачем ему знать?

– А я большая, большая! – запрыгала дочка. – И очень скоро я вырасту совсем и тоже буду курить!

«М-да. Что-то даже детей воспитывать – у меня и то не получается», – покаянно подумала Рита и спешно перевела разговор:

– А чего ты вскочила в такую рань?

– По нужде, – важно ответила дочь.

– По нужде? – не поняла Рита. Откуда, интересно, это словечко? Она ведь учит детей только правильному русскому, тщательно следит, чтобы в языке никаких просторечий не проскакивало.

– Ну, я не хотела просыпаться, а меня ВЫНУДИЛИ, – пояснила дочка. – В большой гостиной долго звонил телефон. Звонил так громко, что Питти мяукал. – Дочка вздохнула и жалобно закончила: – Питти вообще очень нервный, мама! Можно, я дам ему успокоительного, ну, того, что папа пьет?

Нет, все-таки, как она ни старается, ее дети – в первую очередь не русские, а англичане. Европейцы – которые готовы глотать успокоительное по любому поводу. И кормить им кота. Валерьянкой бы лучше котов кормили.

– Питти справится сам, – твердо сказала Рита. – А кто звонил?

– Вот смотри, мамочка! – укоризненно сказала дочка. – Ты же сама знаешь: телефон звонит семь звоночков, а потом включается автоответчик. Первые два – я еще спала. Потом еще три – это я ждала, что ты сама ответишь. А потом еще два гудка бежала. – Лиза вздохнула. – Но разве от моей комнаты до гостиной так быстро добежишь?

– А что Тим? – поинтересовалась Рита.

– А Тим спит так, что не разбудишь даже тушкой, – фыркнула дочь.

– Может быть, пушкой? – улыбаясь, поправила Рита.

– Какая, мамуль, разница! – отмахнулась дочь. – Так вот. До телефона я не добежала, и включился автоответчик. Я слушала. Говорил какой-то дядя. По-русски, но так быстро, что я совсем ничего не поняла… Кто это, мамочка?

– Может быть, твой дедушка из России? Или дядя Денис? – предположила Рита.

– Ну что ты, мама! – возмутилась дочь. – Они совсем не так говорят, я бы их сразу узнала.

Рита встревожилась:

– Тогда не знаю, Лизочка. Пойдем послушаем.

– А может быть, ты в лотерею выиграла? – вдруг предположила дочь.

– В лотерею? – удивилась Рита. – А при чем здесь телефон?

– А ты не помнишь, по телеку показывали? Тетеньке позвонили, что она миллион фунтов выиграла, и она в обморок упала!

– Но ты же сама сказала, что этот человек говорил по-русски. – Рита начала раздражаться.

Дети – они, конечно, очень милые, но такие нелогичные…

– А вдруг это русская лотерея? – парировала дочка и вкрадчиво заглянула ей в глаза: – И я подумала, что если ты и правда выиграла, то, значит, купишь мне Барби-невесту!

– Я тебе и так ее куплю, – опрометчиво пообещала Рита.

– Ур-ра! – просияла дочка.

Пулей бросилась в дом, с грохотом пронеслась по комнатам, визжала, звала любимого котенка:

– Ур-ра, Питти, ур-ра! Нам с тобой купят Барби!!!

Рита рассеянно улыбнулась, подошла к телефону и нажала на кнопку «new messages[7]»:

«Здравствуйте, Маргарита Борисовна! Это говорит Михаил Инков, заместитель вашего отца. У меня для вас тяжелое известие…»

Тишина. Шелест международного эфира. Вздох на другом конце провода. Рита вся напряглась. Примчалась Лизочка, на руках – котенок, остановилась рядом.

«Так вот, – откашлялся Инков, – ваш отец, Борис Андреевич Конышев, вчера вечером трагически погиб».

Рита ахнула, прижала руки к груди. Дочка смотрела на нее исподлобья, испуганно.

«Извещаю вас, – продолжал в автоответчике противный голос отцовского зама, – что похороны состоятся двадцать третьего июля в десять утра, и еще раз приношу вам свои соболезнования…»

В тот же день. Москва, утро. Денис

Денис проснулся за пять минут до будильника. За тяжелыми портьерами пряталось яркое летнее утро, из кухни призывно струился кофейный запах. Майя выпростала из-под простынки стройные ножки и сладко посапывала. Денис равнодушно скользнул взглядом по ее розовым пяточкам и тугим бедрам. Когда-то, очень давно, нежная кожа и точеная фигурка жены помогали ему проснуться: стоило только посмотреть, и настроение сразу скакало вверх (и не только настроение). Но сейчас он не чувствовал ничего. Тело и тело. Ладное, свежее. Почти чужое… В мозгу гуляла единственная мысль – выкурить первую сигарету немедленно или все же дотерпеть до первой чашки кофе?

«Нет. Дотерплю», – решил он. Отвернулся от пачки «Парламента» – она призывно подмигивала с тумбочки – и выбрался из постели. Майя что-то пробормотала во сне и, не открывая глаз, зашарила по кровати – искала сбившуюся простыню. Раньше Денису нравилось укутывать милую женушку. Он нежно оборачивал ее покрывалом, подтыкал его под спинку и растроганно слушал, как Майя сонным голоском шепчет: «Спасибо, Динечка!»

Но сейчас от нежностей воротило. Не укрывать ее хотелось, а наоборот – растолкать и грубо сказать: «Хорош дрыхнуть!»

Впрочем, Денис сдержался. Глупышка Майя все равно ничего не поймет – только обиженно захлопает ореховыми глазками: «Почему ты так? Я тебя чем-то обидела?» Не объяснять же ей!.. Да и что можно тут объяснить? Так что пусть лучше спит.

Он небрежно набросил на супругу простыню, накинул халат и вышел из спальни.

Из коридорного полумрака тут же выступила горничная:

– Доброе утро, Денис Борисович. Кофе сварился две минуты назад.

И снова Денис поймал себя на мысли: еще недавно ему очень нравилась эта девчонка – мила, услужлива, добросовестна. И кофе в ее исполнении бодрил не хуже, чем бренди. Но сейчас вдруг захотелось: не здороваться с ней, а прошипеть: «Исчезни!»

Но он снова удержался.

– Доброе утро, Маруся. Я налью кофе сам, спасибо, можешь идти.

Маруся расстроилась: она любила, когда хозяин веселый, просит ее прислужить за завтраком, говорит комплименты, насмешничает. Сейчас она сразу погрустнела, хотя виду и не подала – но за то Денис ее и держал: понятлива.

– Хорошо, Денис Борисович, я ухожу. Кофе в кофейнике, завтрак на столе, сок сегодня грейпфрутовый.

Грейпфрут. Тоска, оскомина-кислятина. Как и вся его нынешняя жизнь. Впрочем, Маруся не виновата. Он сам однажды сказал ей, что в грейпфруте прячутся какие-то полезные микроэлементы – вот девочка теперь и старается. А где он, кстати, услышал про эти микроэлементы? От жены, от секретарши, случайно прочел в Интернете? Денис не помнил…

Память в последнее время вообще повиновалась плохо и вытворяла странные штуки. Не по заказу работала, а по собственному усмотрению. Вдруг, например, вспоминались давно забытые кусочки из детства, всплывали никому не нужные формулы из школьного курса химии – зато его гордость, сто телефонных номеров на память, уже несколько раз давала сбой…

«Надо, наверно, ноотропил попить, – подумал Денис. – Как учит Петька: «колеса решают любую проблему».

Петькой Денис называл мужа сестры, Пита Хейвуда. Тот вечно глотал какие-то таблетки: то соображаловку улучшал, то настроение, как он говорил, «позитивировал». Впрочем, на взгляд Дениса, сколько Пита не лечи, а более вредную тварь все равно не найдешь, и чего только сестричка в нем нашла?!

«Надо бы написать Ритке. Или позвонить. Может, прямо сейчас? – думал Денис, равнодушно глотая завтрак. – А то на работе будет не до того…»

Он уже потянулся к телефону – и отдернул руку. Сестренка – натура чуткая. Сразу уловит, что он не в духе, и своим сочувственным щебетаньем быстро доведет его до мигрени.

Впрочем, мигрень начиналась и без того. И чем ближе становилось время, когда подъедет шофер, тем сильнее болела голова.

«Как после первого курса, на практике, когда я со своим тогдашним шефом поругался, – отстраненно вспомнил Денис. – Надо мной еще однокурсники потешались: что я плелся к офису медленней черепахи, лишь бы на работу прийти попозже…»

– Смешно, Денис. – Он попытался успокоить самого себя. – Ты уже далеко не второкурсник. Ты – хозяин, начальник, босс, у тебя все шикарно, понял? Шикарно, слышишь, шикарно!

Аутотренинг удался ровно наполовину – в этом Денис убедился, когда подошел к зеркалу. С визуальной точки зрения с ним был полный порядок: строгий и цепкий взгляд, уверенная складка рта, небрежно-дорогая стрижка. А в душе – как была суета-маята, так и осталась…

– Ничего. Прорвусь, – заверил себя Денис.

Он быстро принял душ, побрился, взял из Марусиных рук отутюженные костюм с рубашкой, повязал галстук… Под окном уже ждал верный «Бимер». Ленчик, шофер, шефа гудками не торопил. Развалился в водительском кресле и увлеченно разгадывал кроссворд.

Почему-то Денис разозлился и на Ленчика – хотя этот-то в чем виноват? Приехал вовремя, а что не сигналит – так это Денисов же собственный приказ: зря не бибикать. Зачем шум поднимать, если парковку и так прекрасно из окна видно? Разве что для понтов – но в их доме машиной с персональным водителем все равно никого не удивишь…

«Да что такое со мной?! Что за настроение идиотское?» – в который уж раз одернул себя Денис. И тут же в голову пришла еще одна мысль: «А может, зря я сдерживаюсь? В конце концов, я – босс, а они – персонал, мое дело – кричать, их дело – слушать и помалкивать…»

Но кричать он все же не стал. На прощание одарил Марусю хоть и вымученной, но улыбкой, и даже выдержал очередной бородатый анекдот, которым облагодетельствовал его Ленчик.

***

Едва приехал на работу, как ему полегчало. Спасибо новенькой с рецепшн: посмела играть на рабочем месте в «червы». Денис с чистой совестью отчитал вертихвостку – когда за дело, устраивать разнос куда приятнее, чем просто так. Девушка краснела, губы прыгали, а он чувствовал, как дурное утреннее настроение с каждой секундой гаснет, стирается, уступает место здоровым азарту и злости.

Напоследок пообещал нерадивой сотруднице:

– Еще раз увижу – уволю.

– Простите меня, пожалуйста… – покаянно пропищала девчушка.

А личная секретарша Дениса, наблюдавшая мизансцену, неодобрительно покачала головой: на ее взгляд, шеф перебарщивал.

Денис сделал вид, что не заметил ее недовольства.

– Лика, будь добра, кофе, – велел он, проходя в кабинет.

С облегчением снял пиджак, умостился в любимом кожаном кресле и быстро просмотрел органайзер: денек сегодня намечался горячий и склочный. Каким и полагается быть дню у владельца и директора инвестиционно-строительной компании.

В десять – встреча с подрядчиками из СМУ-15, в полдень – интервью для «Деловой газеты» (в скобках значилось, что «интервью независимое», то есть непроплаченное: значит, опять придется лавировать, обходить острые углы, а то и оправдываться). Потом – обед с потенциальным соинвестором, в шестнадцать тридцать – разборка с директором кирпичного завода и плюс еще тысяча мелких, но неотложных дел, которые нельзя скидывать на подчиненных. Бесследно исчезли двадцать машин с гравием. На объект опять завезли бетон низшей марки. И даже: как получилось, что на одной из строек засохли три тщательно сберегаемых, окруженных специальными заборчиками тополя?

Отец – уж что-что, а советы он давать любил, нет бы – деньгами помочь! – однажды упрекнул Дениса, что тот «берет на себя слишком много и не умеет делегировать полномочия». Но сын только пожимал плечами: ему нравилось. Нравилось быть реальным, а не номинальным директором. Во все вникать самому. Разбираться во всех тонкостях. И говорить с подрядчиками, обожавшими сыпать строительными терминами, на одном языке.

Инвестиционно-строительная компания, которой владел и руководил Денис, называлась незамысловато: «Уютный дом». Сестричка Наташка над названием хихикала: «Какая пошлятина!»

– Зато людям нравится, – парировал Денис. И даже однажды продемонстрировал сестре выкладки, подготовленные рекламным отделом: «Название «Уютный дом» ассоциируется у потребителей с чем-то надежным, незыблемым, вечным…»

– Ага. С вечным долгостроем, – тут же съехидничала Наталья. И припугнула: – Смотри, засудят тебя: «Зеленый берег»-то уже на год просрочил…

«Зеленый берег», дом класса «премиум», – любимое детище Дениса. Находится в исключительном месте: у Москвы-реки, в окружении березовой рощи. Приезжали экологи, брали пробы воздуха – показатели оказались почти такие же благостные, как в Барвихе. Но с «Зеленым берегом» с самого начала не задалось: то СЭС палки в колеса вставляла, то аборигены из пятиэтажек на демонстрации выходили, а теперь еще… Клиенты, выкупившие свои квартиры еще на этапе проекта, одолевали жалобными звонками, а кто и лично являлся, гневно топал дорогим ботиночком, грозил пенями и судом. Денис поступал с будущими новоселами избирательно: кого улещивал, кого успокаивал, а особо нервным говорил строго: «Не хотите – не надо. Я что, мешаю вам продать ваш пай? Продавайте. Как говорится, велкам. Только выставьте его на продажу – мигом купят, еще и с наваром останетесь. Но смотрите: как бы потом не пожалеть! Вы что, не видите: цены-то все растут!»

И покупатели смирялись. Сменяли гнев на милость и устало соглашались, что «потерпят еще квартал, но уж потом ждем новоселья, ладно?».

– Конечно, все будет, – заверял Денис.

Он тщательно поддерживал имидж будущего элитного дома «Зеленый берег»: уникальное, экологически чистое место, смелые инженерные решения, самые современные коммуникации, элитное окружение… Набор сладких, трескучих штампов, в которые так хотелось верить нуворишам, отвалившим по три тысячи долларов за квадратный метр…

Пока никто не знал о том, что дни «Зеленого берега» сочтены. Что элитный дом – такой привлекательный на макетах и милый даже на уровне чернового строительства – так и останется мечтой. Но скоро люди узнают, и тогда… Денису даже думать не хотелось о том, что будет ТОГДА. И он бился, отчаянней, чем рыба об лед, чтобы спасти свое детище. Ведь не бывает же совершенно безвыходных ситуаций, верно?

– Ваш кофе, Денис Борисович, – отвлекла его от грустных мыслей секретарша.

– Спасибо, лапа, – машинально поблагодарил он. (Словечко «лапа» Денис позаимствовал у отца: тот уверял, что это самое верное обращение к секретаршам, сохранившееся еще от цековско-обкомовских времен.) – Важные звонки были?

– Н-нет… то есть д-да… – неожиданно засмущалась «лапа».

Конышев удивленно взглянул на девушку – раньше та никогда не заикалась. Секретарша стояла на пороге кабинета, держала кофейный подносик. Руки дрожат, чашка с сахарницей ходят ходуном.

– Ты что, не выспалась? – с шутливым участием поинтересовался Денис.

– Д-денис Борисович, т-тут к вам посетитель, – продолжила нервничать секретарша.

– Ты же знаешь, – участие в голосе тут же сменилось раздражением, – что я занят, и…

Но девушка осмелилась перебить:

– Это Михаил Вячеславович Инков. Коллега вашего отца.

– И что дальше?

Денис Конышев прекрасно знал Инкова. Отцовский прихвостень. Никчемное и слабовольное создание. Что ему здесь понадобилось? Квартиру, что ли, решил прикупить? Так пусть идет к менеджерам. Не та птица, чтобы им лично генеральный директор занимался.

– Он просит вас срочно его принять, – наконец справилась с волнением секретарша. – По неотложному делу. – И взглянула на Дениса со странным сочувствием.

– Ну, если по неотложному… – сдался Денис. – Только предупреди его, что у меня пять минут, не больше.

Кофе Инкову он предлагать не будет.

Секретарша тут же растворила дверь в свою приемную, пригласила:

– Проходите, пожалуйста…

А Денис немедленно нацепил на лицо недовольное выражение – хорошо бы отделаться от этого Инкова как можно быстрее.

«Как странно он вырядился…» – мелькнула мысль, едва посетитель появился на пороге.

А потом вдруг разрозненные картинки слились в одну. Замешательство секретарши. Неожиданный, не упрежденный телефонным звонком визит Инкова. И его темный, несмотря на жаркий день, костюм. И черный, без рисунка, галстук.

– Что-то случилось? – тихо спросил Денис.

Инков скорбно кивнул:

– Да. Ваш отец…

– Что с ним? – повысил голос младший Конышев.

– Его убили, – опустил глаза отцовский заместитель.

Глава 2

В ночь на пятницу, 23 июля. Мальдивские острова, город Мале. Наташа

В зале ожидания хоть и глубокая ночь, но весело. Загорелые туристы демонстрируют друг другу яркие курортные карточки на экранах цифровых фотоаппаратов, смакуют джин или бренди и с интересом поглядывают на экран огромного телевизора: по CNN идет сюжет об урагане в Москве. Кадры, как всегда, получаются у западных журналистов эффектные: по брусчатке на Красной площади мчатся потоки воды, молнии грозно бьют в Останкинскую башню, гаишники в насквозь промокших плащах пытаются регулировать движение на затопленных улицах…

«Забавно у них там, в Москве», – услышала Наташа чей-то комментарий на английском.

Но лично для нее в разгуле стихии ничего забавного не было. Она то и дело поглядывала на часы и изо всех сил сдерживалась, чтобы не отправиться в дьюти-фри за очередной бутылочкой слабоалкогольного коктейля: нервы совсем на взводе. Самолет из столицы должен был прибыть в Мале еще пять часов назад, но не появился до сих пор, и Наташе даже не удалось выяснить: вылетел ли борт или до сих пор болтается в Москве, пережидая грозу. Может быть, ей полететь через Европу? Через сорок минут будет рейс на Мадрид, а через час – на Хельсинки… Наташа встала. Ногам, уже привыкшим к шлепкам-вьетнамкам, было очень неудобно в кожаных босоножках, грудь в тесном лифчике ныла (от орудия пытки под названием «бюстгальтер» она на своем острове тоже успела отвыкнуть).

– Нет, что вы, мисс! – разочаровал ее улыбчивый мальдивец-кассир. – Билетов, конечно, нет. Ведь все туристы раунд-трип[8] покупают, так? Откуда же возьмется билет в Европу?

– Но мне очень нужно! – Наташа ослепительно улыбнулась.

Наш кассир, русак, может быть, в ответ на такую улыбку и выдал бы какую-нибудь тайную бронь, но мальдивец только сочувственно покачал головой:

– Единственное, что могу предложить: первый класс до Лондона, посадка начнется через три часа.

– Нет. Через три часа мне уже поздно, – вздохнула Наташа.

Не признаваться же кассиру, что первый класс она просто не потянет: на кредитной карточке у нее всего восемьсот долларов.

«Да где ж его носит, этот долбаный самолет?!» – пробурчала она по-русски.

И словно в ответ включился динамик. Диктор на косноязычном английском сообщил: рейс из Москвы «в связи со сложными погодными условиями» прибудет в Мале только через четыре часа. А потом – высадка, уборка, заправка, посадка… Значит, вылетят они часов через восемь, не раньше. Примерно в десять утра по Москве. Ровно в то время, на которое назначены похороны отца.

Наташа едва не застонала, к горлу подкатил противный комок, такой мерзкий, что пришлось прикрыть рот рукой… К ней тут же бросился очередной иностранный старичок – из тех, кто обожает соваться в чужие проблемы, особенно если эти проблемы возникают у хорошенькой девушки. Осмотрел ее слезящимися, масляными глазками, вкрадчиво спросил:

– Can I help you?[9]

Наташа уже приготовилась вежливо поблагодарить за заботу и отказаться – именно так полагалось поступать персоналу на Мальдивских островах – и вдруг вспомнила, что она – больше не обслуга и терпеть навязчивых стариканов не обязана. Так что с легким сердцем нагрубила надоедале:

– Get out of here![10]

– Я же хотел как лучше! – обиделся старичок.

– Как вы меня задолбали, – вздохнула Наташа по-русски, имея в виду всех в мире навязчивых стариканов.